Дипломатические войны 1771-1772 годов
Предварительным результатом кампании 1770 года было: прочное занятие русскими дунайских территории Османской империи (Молдавское княжество и Валахия- нынешняя Румыния), искусственное «отпадение» от Турции кочевавших между низовьями Днестра и Буга Буджакской и Едисанской ногайских орд ( что привело к их дальнейшему и физинечкому исчезновению). А в целом все это оказало влияние и на некоторую часть крымских татар в первую очередь крымской верхушки.
А последовавшая в Стамбуле и смена прежнего Крымского хана Каплан-Гирея на нового Селима, только подготовила раздор между турками и татарами, и этим в Санкт-Петербурге было решено воспользоваться в эту , главной целью которой поставлено было овладение Крымом. И для начала, с помощью промоской агентуры в Крыму был организован военный переворот и хана Селима сменил новый хан Сагиб-Гирею избранный независимо от воли турецкого султана!
Исполнение этого предприятия возлагалось на 2-ю армию, состав коей был усилен, а начальство вверено князю Долгорукову. Который легко одолев слабо защищенную турецкую крепость на Перекопе просочился на территорию Крыма, где не вступая ни в какие обоим с остатками крымской армии, занял ряд ключевых городов и занял выжидательную позицию.
О том, как россияне заново «завоевывали Крым» прикрываясь при этом фиговым листком, борьбы за независимость Крыма от Османской империи очень хорошо изложено в воспоминаниях князя Прозоровского.
И все желающие углубить свои знания по этому вопросу рекомендую перейти вот по этим ссылкам:
http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Turk/XVIII/1760-1780/Prozorovskij_A_A/frametext11.htm
http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Turk/XVIII/1760-1780/Prozorovskij_A_A/frametext12.htm
Между тем Турецкий султан, несмотря на громадные затруднения вызванные действия российского флота в Средиземном море, успел реорганизовать свою армию; значительные силы были сосредоточены в придунайских крепостях, и уже с мая 1771 года турецкие отряды стали делать набеги в Валахию и старались вытеснить оттуда русские войска.
Ряд этих попыток, продолжавшихся до глубокой осени, в общем, не имел успеха.
Между тем князь Долгоруков, выступивший в поход ещё в начале апреля, в конце июня овладел Перекопом, а вслед за тем русские войска заняли Кафу (Феодосия) и Гёзлев (Евпатория).
Существенное содействие главным силам оказали при этом отряд князя Щербатова, наступавший от Геническа по Арабатской косе, и Азовская флотилия, предводимая Сенявиным.
Все эти успехи, равно как слабость помощи, оказанной Турцией татарам, склонили последних, к заключению с князем Долгоруким договора, по которому Крым объявлялся независимым под покровительством России.
И вот как, это было представлено в официальных документом!
Они, красноречивее и правдивее любых последующих комментариев.
I.
«Божиею поспешествующею милостию Мы Екатерина вторая Императрица и Самодержица Всероссийская: Московская, Киевская, Владимирская, Новгородская, царица Казанская, царица Астраханская, царица Сибирская, государыня Псковская, и великая княгиня Смоленская, княгиня Эстляндская, Лифляндская, Корельская, Тверская, Югорская, Пермская, Вятская, Болгарская и иных государыня, и великая княгиня Нова города, Низовския земли, Черниговская, Рязанская, Ростовская, Ярославская, Белоозерская, Удорская, Обдорская, Кондийская, и всея северные страны повелительница, и государыня Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей, и Кабардинския земли, Черкасских и Горских князей и иных наследная государыня и обладательница.
Светлейшему и славнейшему Крымскому Хану Сагиб-Гирею, купно же всем крымским и протчим татарским народам Наша императорская милость и поздравление.
Как ныне победносное Наше оружие под сению Всевышнаго десницы возвратило похвальным крымским и протчим татарским народам древнюю их, коварством и насильством похищенную свободу и независимость, от всякой иноплеменничей власти, и они в сем щасливом и в роды родов до позднейшаго потомства достопамятном случае, единодушно низвергнув с себя торжественным образом иго подвластия, единодушно же и вольными голосами избрали и поставили себе законным и самовластным Ханом вас Светлейший Сагиб-Гирей, в утверждение чего и в засвидетельствование Нам общей вашей благодарности присланы сюда ко двору Нашему с публичными грамматами, как от вас родной ваш брат сиятельный калга-султан, так и от всех крымских и татарских народов знаменитыя посланники, кои от Нас все, а особливо брат ваш, с отличным благоволением приемлются:
того ради Мы, признавая ныне Вашу Светлость законно избранным и ни от кого, кроме единаго Бога, независимым Ханом, а добровольно вам по собственному выбору и по древним предков своих обычаев подчинившияся Крымския и протчия татарския народы вольною же и от всякой иноплеменничей власти независимою областию, обещаем за Себя и преемников Наших на престоле, не только впредь со стороны Нашей империи Всероссийской таковыми же неотменно признавать и содержать, но и всеми Нам от Бога порученными силами во всякое время охранять и защищать Вашу Светлость и те народы все под законным вашим начальством, от противных нашествий и нападений, пока вы и по вас также законно в независимости состоящей избираемыя преемники, купно со всею татарскою областию, непоколебимо по вашему общему обещанию состоять будете в твердом союзе и ненарушимой дружбе с империею Вашею.
Для ближайшаго вам объяснения сим Наших высочайших мнений, для торжественнаго собственным Нашим связщенным именем признания Вашей Светлости законноизбранным и ни от кого, кроме Единаго Бога, зависимым Ханом, а добровольно вам по собственному выбору и по древним предков своих обычаям подчинившихся крымских и татарских народов вольною же и от всякой иноплеменничей власти независимою областию, и для постановления и утверждения на всегдашнее время договоров и обязательств, для точнейшаго охранения на все будущия времена вашей области и вашей независимости, между империею Всероссийскою, и татарскою под начальством вошим возобновляющеюся вольною областию , как бы священным на обе стороны узлом вечной дружбы, щастливаго соседства и императорской Нашей гарантии в пользу ея основали, определили и обезпечили на всегда целость и независимость законнаго начальств Вашей Светлости над вольною и ни кому не подвластною татарскою областию»,
( вот она тщательно скрываемая и исторически опровергнутая большая геополитическая ложь , когда прикрываясь красивыми словами Российская империя захватила суверенное государство, поработив и в последующем фактически ликвидировав турецкий народ, как титульную нацию!
Окончательный удар на уничтожение по крымско-татарскому народу был уже нанесен после 1945 г. во время СССР, когда все татары были выселены из Крыма!)
« …разсудили Мы за нужно и признали за благо назначить и отправить к Вашей Светлости Нашего генерал-порутчика, лейб-гвардии премиер-майора и кавалера Евдокима Щербинина, в качестве Нашего полномочнаго, снабдя его достаточною властию и полномочью соглашать, постановлять, заключать и подписать с Вашею Светлостию и с правительством вашим вообще такой или такия акты, кои по общему усмотрению и признанию почтены будут за полезнейшия и удобнейшия и надежнейшия к достижению желаемаго для всех вообще татар блаженства, то есть вольности независимости, целости, безопасности и ограждения их на всегдашнее время Нашим и империи Нашей покровительством и защитою, в качестве дружественной и союзной Нам области, под законным управлением Вашей Светлости и законных Ваших преемников, общая Императорским Нашим словом и верою, как за себя, так и наследников Императорскаго Нашего престола, не только ныне за благо принять и ратификовать все то, что оным Нашим полномочным обще с Вашею Светлостию и с правительством вашим соглашено, постановлено, заключено и подписано будет, но и впредь оное все с стороны Империи Всероссийской свято и ненарушимо содержать и имянно гарантировать. Во уверение чего повелели Мы сию Нашу Граммату, подписав ея собственноручно, утвердить печатию Империи Нашей. Дана в столичном Нашем городе Санкт-Петербурге в 24 день ноября месяца от Рождества Христова 1771 года, а государствования Нашего десятаго лета.
Екатерина.
Место печати
К. Александр Голицын
Но это ещё не все. Был еще и специальный императорский манифест о Крымском ханстве!
По императорском полном титуле.
Да будет всем известно.
«Бывшее Крымскаго полуострова и всех принадлежащих к оному татарских народов Порте Оттоманской подвержение, как несвойственное и совсем предосудительное для сих народов, служило всегда к Нашему сожадению; почему обратя Мы победоносное Наше оружие на Крым, по случаю произшедшей между Нашею Всероссийскою Империею и Портою войны, не искали мстить татарам за нарушение мира сею державою, поелику оная превозмогши над ними в продолжение времяни властию своею, употребляла их в произведении своих намерений против собственной их воли и пользы; но охотно подали им наротив того способы постановить себя на степень свободной и ни от кого независимой области, правимой собственным своим верховным начальством, в лице Хана Крымскаго, в которое достоинство, по такой благополучной татарских народов перемене их жребия, будучи избран добровольным соглашением и по праву породы и наследства, Светлейший и славнейший Сагиб-Гирей, сын Ахмет-Гирей солтана, торжественным и признан от Нас образом в качестве независимаго владетеля над свободною татарскою областию, учиненным к Его Светлости и к сей области отправлением
Нашего полномочнаго, войск Наших генерал-порутчика, лейб-гвардии майора и кавалера Щербинина; сверх того распространяя Мы оказанное с монаршей Нашей стороны татарским народам благодеяние и на все веки будущия, и чтоб всегда они могли пользоваться защищением Нашим и преемников Наших на Российском Императорском престоле, при обстоятельствах того требовать имеющих, восхотели Его Светлости Хану Крымскому и всему татарскому обществу чрез помянутагож Нашего полномочнаго предложить и о заключении с Нами формальнаго трактата союза и дружбы, определяющаго со всею точностию и самыя средства и действия способствования, какое от Нашей Империи Крымскому полуострову и татарским народам на будущее время иметь нужным и полезным остается, для вечнаго охранения доставленной им трудами и подвигами Нашими вольности и настоящаго независимаго состояния. Нижеследующий договор совершенный и заключенный, с Нашей стороны чрез вышеозначеннаго генерала порутчика, лейб-гвардии майора и кавалера Евдокима Щербинина, по силе данной ему от Нас полной мочи, а с стороны свободной и независимой области татарской чрез Светлейшаго и славнейшаго Сагиб-Гирея Хана Крымскаго, купно с уполномоченными от Крымскаго и Нагайскаго обществ, а именно от перваго с Ширин-бием Джаин-гиреем, великим агою Бегадарь-агою, и Мансурскаго поколения с Шагпаз-беем, Измаил-беем Аргиным, а от Нагайскаго общества от Эдишкульской орды с Карагаш мурзою, от Эдисанской с Темиргаш мурзою, от Буджацкой с Катыршаг мурзою, а от Джембуйлуцкой с Эльмурзаг мурзою,
есть справедливое уважение Нашего о татарских народах неутомленнаго попечения, начальством сих народов, по собственному онаго удостоверению полезным признаваемаго, и таким и явно подтверждаемаго; а впротчем сей договор, составляющий существенно и в самом деле меры нужныя к прочной безопасности Крымскаго полуострова, и к утверждению истинной дружбы между Всероссийскою Империею и областию татарскою, кои как избраны, так и назначены согласно по предшествовавшем взаимном и с достоверностию разсмотрении, от слова до слова гласит тако:
Во имя Господа Бога создателя неба и земли и всяких благ источника.
Когда открылась война настоящая, Ея Императорское Величество, самодержица Всероссийская, восприяв дарованное Ея Величеству от Всевышняго оружие на отражение неприятеля, тем одним удовольствоваться не изволила, но человеколюбивое сей монархини сердце подверглось в тоже время употребить способы, к избавлению Крымского полуострова, и всех татарских народов, и от поноснаго порабощения, в какое они коварством и насильством низвержены были.
Благодарение Всевышнему на всякое время! теперь все Крыму принадлежащия татарския народы, получа древнюю свою вольность и независимость, составляют уже особливую область под собственным своим правительством. Благополучие, которое при Божием покровительстве произошло единственно от великодушнаго Ея Императорскаго Величества пособия, но чтоб оное в роды и роды вечно осталось безвредно, твердо и прочно, и новая татарская область время от времени в лутчее установление приходить могла, Ея Императорское Величество дозволяя ей свое покровительство и ручательство, в охранении и защищении, всех татарских, оную составляющих народов в настоящем их состоянии, кроме собственнаго своего верховнаго правительства ни от кого независимом, соизволила отправить в Крым к Светлейшему Хану Крымскому Сагиб-Гирею, избранному в сие достоинство по праву породы и наследства, и к протчим крымским и татарским начальникам, полномочным Своим генерала-порутчика, гвардии майора и кавалера Евдокима Щербинина, для постановления с Его Светлостию Ханом, и вообще всей татарской области с именитыми начальниками формальнаго тракта, которым бы точнее определено было взаимство дружбы и союза между Всероссийскою Империею и татарскою областию; чему и с своей стороны Светлейший Хан с чинами правительства Крымскаго и Нагайскаго общества уполномоченными, а именно Ширин-беем Джаин-гиреем, великим агою Бегадыр-агою, Мансурового поколения Шагпас-беем, Измаил-беем Аргиным, Эдичкульской орды Карашаг мурзою, Эдисанской Темиршаг мурзою, Буджацкой Катиршаг мурзою, Джамбуйлуцкой Эльмурзаг мурзою, с должным признанием и благодарностию соответствуя, с помянутым генерал порутчиком Щербининым по взаимным изъяснениям согласились,
и на мере постановили следующия условии:
1. Союз, дружба и доверенность да пребудут вечно между Всероссийскою Империею и татарскою областию, без притеснения вер, законов и вольности.
2. Сей татарской вольной области верховное и нижнее начальство, то есть все вообще законы и обряды в самовластном Крымском Хане быть имеют; избраниеж и постановление на предбудущия времена в Ханы, зависит от общаго согласия сей области, в которое, как и во все вышесказанное в сем пункте, ни Российская Империя, ни Оттоманская Порта, и протчия посторонния, никто и ни один ни в чем вмешиваться да неимеют; но по избрании и постановлении Хана доносимо будет высочайшему Российскому двору.
3. До войны настоящей бывшия под властию Крымскаго Хана все татарския и черкеския народы, Томанцы и Некрасовцы, по прежнему имеют быть во власти Хана Крымскаго; большая же и малая Кабарды состоят в подданстве Российской Империи.
4. От Крымской области, Российской Империи в помощь себе войск не требовать, равно крымския и татарския войски противу России никому ни в чем, и ни под каким претекстом вспомоществовать неимеют.
5. Ея Императорское Величество за себя и за своих Всероссийскаго престола преемников, обещает татарскую область сохранять и защищать во всех вышеозначенных ея правах и начальных положениях.
6. Пока настоящая война между Всероссийскою Империею и Портою Оттоманскою продолжается, резоны военныя требуют, чтобы укрепленныя Крымския места заняты были российскими императорскими войсками; но при всем том возможное старание употребится, чтобы сие обстоятельство ни в малейшую не было тягость Крымским обывателям.
7. Как натуральное положение Крыма подвержено и всегда незапным неприязненным нападениям, а Российския силы по заключении с Портою Оттоманскою мира возвратясь в свои границы, великим разстоянием отдалены будут от сего полуострова; то дабы во всегдашнее время с стороны Всероссийской Империи надежныя способы предоставлялись, перенимаемое торжественнейшим образом ручательство вольности и независимости Крымской, и всех татар составляющих ныне свободную область, под собственным своим верховным правительством, действительно исполнит поданием в нужных случаях немедленной помощи и защищения, в сем учреждении содержаны да будут навсегда Российскою Империею крепости, Яниколь и Керчь, на берегу пролива из Азовскаго в Черное море лежащия, с гаваньми и с околичною землею, то есть начав от Чернаго моря по старой Керчинской границе до урочища Бугак, а от Бугака прямою линиею на север в Азовское море, оставляя в границах к Керчи и Яниколю все источники, довольствующия сии крепости пресною водою, чтобы в тех крепостях запасное войско и суда находиться могли, для стражи и отвращения всяких противных на Крымский полуостров покушений; но только для коммуникации с живущими на Кубанской стороне народами, иметь Крымцам при Яниколе на собственных своих судах перевоз у особой пристани; равно в Яникольском и Керченском проливе ловить рыбу российским и крымским людям безпрепятственно, исключая те места, кои заняты будут российскою флотилиею.
8. Кроме крепостей Яниколя и Керчи о коих вышеупомянуто в седьмом пункте, протчия все Крымския, какого бы названия и имени ни были, крепости с пристаньми, гаваньми, жилищами, со всеми во оных жителями, доходами, и солеными озерами, в ведомстве и распоряжении Светлейшаго Хана и крымскаго правительства быть имеют, в которых по заключении с Портою мира, российския войска пребывания иметь не будут; равно и за Перекопом Крымскаа степь по границы Российской Империи, бывшая до настоящей войны, то есть начиная от вершин речек Берд и Копских вод, до устья оных по прежнему во владении крымских жителей оставаться имеет.
9. Нагайскиам и Буджацкой ордам оставаться навсегда обитать на Кубанской стороне под властию Его Светлости Хана, состоя по древним их правам, обрядам и обычаям, на основании сего трактата и первоначальных их с Россиею положений.
10. Подданныя Ея Императорскаго Величества которыя найтись могут в Крыме у татарских народов в плену и в неволе, да будут в следствие союза и дружбы без всякаго выкупа возвращены и впредь возвращаемы, и естли кто по самоизвольному желанию приимет магометанский закон, те для удостоверения о том чрез словесное их объявление разбираны будут Российским резидентом, равно как и с высочайшей Ея Императорскаго Величества стороны Крымския, Нагайския и Буджацкия пленники, также возвращаемы быть имеют.
11. Все другия в Крыму и в татарских ордах невольники, не подданныя Российския, хотяб они и християнскаго закона были, когда прибегнут к Российским войскам и к местам оными содержимым, приемлимы быть не имеют, но назад отсылаемы, а могут только по добровольному соглашению с хозяевами выкупаемы быть.
12. Дозволяется взаимная торговля Российским подданным в Крыму, а Крымским в Российских местах со всею безопасностию и выгодностями, какия другия дружественныя народы имеют, но с платежем только по купеческим установлениям надлежащей пошлины.
13. Ея Императорское Величество в вящее засвидетельствование своего к Светлейшему Хану Крымскому уважения и доброжелательства и в споспешествование взаимной дружбы, соизволяет содержать при Его Светлости своего резидующаго министра; а Его Светлость обещает всегда и при всяких обстоятельствах сохранить в разсуждении его, и всех при нем быть имеющих, народные права, не дозволяя и недопуская ни кого, чтобы ему, и людям его малейшее оскорбление учинено было; в противном же случае все до него обидным образом касающияся жестокому подвержены будут наказанию.
14. Сей трактат вечной дружбы и союза, имеет быть от Ея Императорскаго Величества апробован и ратификован, и ратификация письменная, коль скоро возможно, Его Светлости Хану и крымскаго правительства чинам доставлена будет. Во уверение того я Ея Императорскаго Величества полномочной, подписав оной моею рукою, и утвердя моею печатию, отдал Его Светлости Хану Крымскому Сагиб-Гирею, и полномочным, приняв от них единогласной экземпляр за подписанием и приложением их печатей. Учинено в городе Карасу тысяча семь сот семдесят втораго года Ноября перваго дня. – Мы выщеозначенной трактат союза и дружбы, заключенный Нашим полномочным с Светлейшим и славнейшим Сагиб Гиреем Ханом Крымским, и с свободною татарскою областию, под его верховным начальством состоящею, за сим благо приемлем, и подтверждаем, обещая Нашим Императорским словом за себя и за наследников Наших, исполнять точно по силе и содержанию всех условей в оном положенных; а для вашаго уверения того Мы сию Нашу Императорскую ратификацию собственноручно подписав, печатию Нашей Империи утвердить повелели. Дано в Санкт-Петербурге Нашей резиденции, лета от Рождества Христова тысяча седмьсот семдесят третьяго, месяца Генваря двадесят девятаго дня, государствования Нашего первагонадесять года.
Екатерина
Место печати, которое утратилось
К. Александр Голицын
Затем, кроме оставленных в некоторых крымских городах российских гарнизонов, остальные войска выведены были из Крыма и расположились на зимовку на Украине. Так прошел 1771 год.
Между тем эти «успехи русского оружия» начали сильно тревожить наших западных соседей: австрийский министр Кауниц через прусского короля Фридриха II (тоже боявшегося усиления России) предложил императрице своё посредничество для заключения мира с султаном; Екатерина отклонила это предложение, заявив, что уже сама повелела открыть с турками переговоры.
Войну с Турцией она и действительно желала окончить ввиду обострившихся отношений к Швеции; А недоразумения же с Австрией и Пруссией были улажены преимущественно путём раздела польских владений.
Почти весь 1772 год и начало 1773 года шли в Фокшанах и Бухаресте переговоры с турецкими уполномоченными; но так как Порта, подстрекаемая французским послом, не соглашалась на признание независимости Крыма.
А как все происходило хорошо видно из воспоминаний нашего уже старого знакомого РЕСМИ-ЭФЕНДИ изложенных в его книге «СОК ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОГО В СУЩНОСТИ»
«Касимов день и зима приближались. Нужно было подумать о зимних квартирах. Баба-дагы — гадкое и нездоровое место.
Хаджи-Оглу-Базар казался гораздо удобнее. Этот красивый и промышленный городок известен в истории тем, что, в 1084 (1673) году, по случаю каменецкого походу, в нём зимовал ныне в раю обретающийся султан Мухаммед, и в нем же родился родитель султан Ахмед, незабвенный родитель Его Присутствия, могущественного эфенди нашего, султана Абдуль-Хамид-Хана, ныне благополучно тень свою Царскую распространяющего над рабами Божьими.
Халиль-Паша представил Стремени государеву о выборе этого местечка для главной квартиры на зимние месяцы, но там уже решено было удалить его от визирства: печать царская предназначалась тогдашнему правителю Боснии, умнейшему из бейлербеев, Его Благополучию Силихдар-Мухаммед-Паше, и Халиль-Паша не получил ни какого ответа по делу о зимних квартирах.
К нему только написали, что Селим-Гирей-Хан, который был вызван к Порогу Счастья и осыпан там милостями и щедростями, отправляется в главную армию. Халиль-Паша провел в поле весь реджеб и шабан месяцы. Рамазан и зима наступили вместе. Мы снялись с равнин Исакчи и подошли к Баба-дагы. Селим-Гирей уже там находился, но он разъезжал верхом в окрестностях, и не заглядывал в главную квартиру. Наконец, между тем как мы стояли в сырости в грязи, ожидая повеления идти в Хаджи-Оглу-Базар явился, из Адрианополя, бостанджибаши, Ахмед-Паша, чтобы объявить Халилю об его удалении от должности и занять место каиммакама до прибытия нового визиря. Это каиммакамство продолжалось только двое суток, потому что на третий день, новый визирь, Силихдар-Мухаммед-Паша, прискакал в Баба-дагы на почтовых.
Вслед за тем показался и Селим-Гирей. Совещания о зимних квартирах начались в рамазане! После долгих переговоров, наконец решили, что верховный визирь будет зимовать в Баба-дагы, а татарский хан в Юрьеве, между Баба-дагы в Тулчею, Визирь занял старый баба-дагский дворец, в армия расположилась вокруг него.
Халиль-Паша, после отъезда своего из армии, был несколько времени негремонтским бейлербеем; оттуда перевели его в Сивас, и он умер в 1185 (1771) году, [36] в Анатолии, на пути к новому наместничеству. До пожалования в верховные визири, он занимал должность великого конюшего и получил чин трех-бунчужного паши, с условием отправиться в поход и командовать в Силистрии.
Верховным визирем назначен он семнадцатого рамазана 1183 года, на место Бостанджи-Али-Паши: следовательно, визирство его продолжалось ровно год, и в течение этого года мы испытали от него картальское бедствие, и еще тысячу других бедствий, о которых здесь сказано. Халиль-Паша, душою, не был злой человек; но он был горяч, толст, краснощек, дырявый карман, ужасный мот, и всегда по уши в долгах: доходы визирского сана были недостаточны на его издержки, и он способствовав к разорению армейской казны, взяв из неё заимообразно шесть сот мешков денег (Триста тысяч турецких пиастров. Пиастр в то время равнялся семидесяти копейкам серебром, или двум с половиною рублям ассигнациями).
Визирство Силихдар-Мухаммед-Паши.
Между тем как мы сидели в Баба-дагы, гяур сделал одно нападение на Тулчу, другое через Дунай на Исакчи, откуда взял он всех христиан, наших подданных, и перевез на правый берег. В то же время гяуры, стоявшие у Бухареста, устремились на Юрьево: гарнизон, находившийся в этой крепости, сдал ее неприятелю и пришел в главную квартиру.
Когда наступила весна, мы, по обыкновению, расположились в поле возле Баба-дагы. К визирю пришло от Стремени государева тайное предписание не переходить Дуная. Армия осталась на месте.
Но визирь счел за нужное воздвигнуть грозную батарею возле Тулчи, и Ахмед, ага сипагов, удостоился этого поручения.
Устроив прекрасную батарею, он вооружил ее тридцатью или сорока пушками: для защиты ее отряжено нужное количество войска под начальством трех-бунчужного паши, и ага сипагов, однажды утром, отправился сам прикрывать новое укрепление своей конницей. Вскоре, гяур, перейдя Дунай у Исмаила, напал на них, с несколькими пушками. Войска, находившиеся в укреплении и вокруг него, двинулись несколько шагов вперед, навстречу неприятелю, и тотчас же побежали в лес.
Гяур беспрепятственно занял батарею, и начал действовать ее же орудиями. Это происходило не далее как в двух или трех часах пути от главной квартиры.
Свежее войско немедленно было послано. Оно стеснило неверных. В то же время, по мудрости Аллаха, пошел сильный дождь с градом. Гяур не мог стоять в грязи, и ушел в ад.
После этого успеха, состоявшая из чаек флотилия, о которой уже была речь прежде, бросила якорь перед Тулчею, и между тем как она, согласно приказанию, сбиралась произвести атаку против Исмаила, неприятель, выпалив несколько раз из ружей, навел добродушный мусульманский народ на засаду, устроенную в тростнике.
Одни суда были сожжены, другие притащены на буксире к неприятельскому берегу, и столько приготовлений, столько работ, предпринятых в противность законам мудрости, не принесли пользы на одну копейку. Флотилия исчезла. Значительная часть людей погибла.
В течении этого времени, Мухсин-заде-Мухаммед-паша, после хлопотливой борьбы с появившимся в Морее Москвитянином, был назначен сгонять ратный народ в Румелии. Прогнанные им войска, из Русчука и с левого берега Дуная, перевезены под Юрьево: правый берег наполнился ими, и крепость эта снова перешла в мусульманские руки. Беспрепятственно сосредоточившись в этом месте, наши двинулись вперед, чтобы вытеснить гяура из Бухареста и Валахии.
Но на половине пути неприятель встретил их у небольшой реки, и лишь только десять или пятнадцать человек были ранены, прочие разбежались во все стороны. Это было за трое суток до Касимова дня, 1185 (1771) года.
Поскорее послали туда самого Мухсин-заде, и он, хлопоча всю [38] ночь, которая, казалось, никогда не кончатся, утром с большим трудом переправил разбитые полки в Русчук. Будущий наш визирь, Мухсин-заде-Мухаммед-Паша, был тогда простым начальником штаба, с титулом турнаджибаши, и сам мне рассказывал, что в эту ночь, платя по двадцать пять пиастров, не мог набрать ста человек для содержания караула.
Верховные визирь между тем стоял лагерем в трех часах пути от Тулчи и ждал благоприятного переворота обстоятельств от действий Мухсин-заде. Но, в тот же самый несчастный день, три или четыре тысячи гяуров, из числа находившихся около Исмаила, напали на Тулчу. Рассеяв стоявшие здесь войска, неприятель устремился на лагерь верховного визиря, расположенный в окрестностях Баба-дагы.
В лагере, в этом году, сильно свирепствовала чума и народ, соскучившись, рассеялся еще до Касимова дня.
Не было возможности собрать двух тысяч человек, способных к сопротивлению. Жители местечка, взвалив жен и детей на телеги, бежали.
Верховный визирь постиг всю опасность своего положения, и, схватив Священное Знамя, с начальником сипагов, силихдаром и всеми государственными чиновниками, убрался подальше к югу.
Гяур, пришедши в Баба-дагы, взял все, что там находилось, и через два дня ушел в свою сторону.
Очутясь в Хаджи-Оглу-Базаре, визирь собрал именитых граждан для совещания с ними о наборе людей, которых можно было бы противопоставить неприятелю. Во время этого совещания, чернь местечка столпилась у подъезда дворца, а, негодяи, начали уже заряжать ружья, крича:
“Вы отдали Крым гяуру, да и пришли сюда разорять нашу область!....” Чуть-чуть вcе добрые чада Магомедовы, находившаяся тогда у визиря, не погибли в этой суматохе: но Аллах осенил нас своим покровом, чернь рассеялась, и мы осталась невредимыми.
Как бы то ни было, мы простояли здесь около десяти дней.
В исходе этого времени, мектубджи Абдур-реззак-Эфенди из Стамбула с почетною шубою и с чином полного паши для янычарского аги, которому велено занять должность каиммакама в главной квартире, между тем как мектубджи, отобрал государеву печать у Силихдар-Мухаммеда, отвез ее в Русчук, Мухсин-заде-Мухаммед-Паша.
Новый верховный визирь, для зимовки, избрал Шумлу.
Тотчас начали приготовлять там квартиры, и каиммакам переехал в эту крепость со Священным Знаменем. Мухсин-заде прибыл туда из Русчука в рамазан 1185 (1771); каиммакам сдал ему Священное Знамя, с ящиком, в поле под Шумлою, в мы поступили на зимние квартиры.
Предшествующий верховный визирь сперва получил приказание отправиться на жительство прямо в Галлиополи. Впоследствии времени, от Стремени государева был ему пожалован айнабахтский сапджак. Потом, постепенно, управлял он Салоникою, Виддином и Боснией, в качестве бейлербера.
Спустя нисколько лет, в 1194 (1780), перевели его на анатольское наместничество, и, когда я начал писать эти записки, именно, в джумадие первом 1195 (апреле 1781), он правительствовал в Кютахии.
Из всех служащих в этой войне трех-бунчужных пашей, Силихдар-Мухаммед-Паша был, бесспорно человек самый благородный, самый умный и самый почтенный. Он обладает красивою наружностью и приличною своему сану важностью, распорядительным умом, познаниями, и множеством других прекрасных качеств.
Всем известно, что, занимая визирскую должность в течении целого года, он ни от кого извне не видал пособия, а от государевой казны не получил даже ни одного мешка денег; и между тем никому в свете не сделал неуместного притеснения
Первый год визирства Мухсин-заде-Мухаммед-Паши.
В рамазане 1185 (декабря 1770), Мухсин-заде-Мухаммед-Паша, как мы сказали, торжественно принял Священное Знамя и вступил в должность верховного визиря, в Шумле. Весна приближалась.
Между тем у Высокого Порога окончательно решено употребить посредничество Немца и Грандабурка. Уже пять или шесть месяцев не происходило никаких неприязненных действий. Но, до приступления к переговорам о мире, надлежало заключить перемирие на берегах Дуная и в Архипелаге.
С этою целью, один из начальников отделений Дивана, Абдулькерим-Эфенди, отправлен в Юрьево (Джурджево), а управляющий чинопроизводством, Мустафа-Бей, на острова Наксос и Парос, в главные сборные места Москвитянина в Архипелаге. Условия перемирия подписаны, и, вслед за тем, из государственных чиновников, прежний реис, Осман-Эфенди, а из улемов, или законников, шейх Софийской мечети, Ясенджи-заде, назначены уполномоченными. Старосты немецкой в грандабуркской Дверей при Высоком Пороге приняли на себя звание посредников.
На приготовления их к отъезду издержано несколько мешков денег, и все они, с суетным великолепием, прибыли в Адрианополь в ребие-втором следующего года (июне 1771). Москва также назначала уполномоченного: им был один знатный человек, по имени Орлуф.
Обе стороны разбили свои палатки, друг против друга на левом берегу Дуная, между Юрьевым в Ибравлом.
Но, когда, по древнему обычаю, наступила минута открыть переговоры, Москвитянин сказал: “Наша Дверь самостоятельна и не нуждается в посредничестве никакой другой Двери; дело наше с Высоким Порогом решим мы сами.” Таким образом посредники и не являлись в заседания.
Переговоры начались между Орлуфом и Апрышкуфом с одной стороны, и Осман-Эфенди и Ясенджи-заде с другой. Орлуф и Апрышкуф откровенно и повторительно твердили, что главною точкою подпоры всего рассуждения о мире должна быть независимость Татар от Высокого Порога, и что, покуда эта статья не будет решена, никакой трактат не состоится. Осман-Эфенди возражал на это:
“Как вам не стыдно держать такие речи!
Независимость Татар по нашему закону — вещь непозволительная. Мы имеем приказание кончать этот вопрос деньгами.” (Турецкие законники, или улемы, потому именно почитали признание независимости Крыма попранием догматов мусульманской веры, что, по учению, принятому еще в древнем халифате, все Магометане соотавляют один духовный н политический народ, которого общий глава — халиф, наместник Пророка. Оттоманские султаны, как известно, приобрели от последнего из Аббасидов звание и права халифов “всего мусульманства”.
На этом основании они, и сословие улемов, которому вверено oxpaнение чистоты и неприкосновенности положений веры, считают все мусульманские земли нераздельными частями Оттоманской империи в отторжение какой-нибудь области разрушением религиозно-политического единства державы)
В течение сорока дней было три или четыре заседания.
Орлуф постоянно требовал, чтобы независимость Татар была принята в основание переговоров, объявляя, что без нее ничего не будет.
Осман-Эенди, удивительный мастер на аргументы, говорун, пустомеля, лицо зловещее, тщеславившееся быстродвижностью своих челюстей, питал с своей стороны надежду, что он, повторяя — “Денег не берет?.... дело не пойдет!” — этого роду прибаутками, Москвитянина утомит и переуверит.
Но, в подобных делах, Франки, те есть, Европейцы — народ чрезвычайно твердый и медлительный: хоть жерново верти им на голове, с толку не собьешь этих людей! Красноречие Осман-Эфевди производило в них точно такое же действие, как будто он играл им на дудке.
Наконец он рассердился:
“Что хотят они сказать этим?” вскричал наш уполномоченный: “что это за политика! Да это совсем не политические суждения, да за Аллахов завет вся Анатолия поднимется!.... вселенная будет вывернута вверх ногами!”
Когда он стал отпускать эти бессмысленные угрозы, Франки, не выходя из предмету, и только удивляясь таким несообразностям, спокойно заметили: “Сказать, что этот эфенди — сумасшедший человек было бы неучтиво. Мы этого не говорим. У него есть ум; только, призваться, его ум не похож ни на один из умов, какие мы знаем.” И, потеряв надежду на удовлетворительное окончание дела Орлуф начал сбираться к отъезду туда, откуда приехал.
Осман-Эфенди находился, впрочем, в чрезвычайно затруднительном положении. Ему было известно, что независимость Татар противна и мнению и верованиям обоих казыль-аскеров начальников законоведственной части.
Окажи он малейшую склонность к признанию этой независимости, казыль-аскеры как раз сказали бы — “Этот интриган подлежит удалению от должности”, — и на придачу сочинили бы письменную юрисконсультацию о том, что ему, по закону, следует еще снять голову. Это Осман-Эфенди знал так верно, как будто сам собственною рукою положил их бумагу в свой карман.
Следовательно, он и не чувствовал никакой охоты продолжать переговоры: настойчивость противной стороны на этой статье представляла ему средство поскорее воротиться к Порогу Счастья и удостоиться чести личной беседы с падишахом, убежищем мира, и он, не испрося позволения ни у верховного визиря ни у Стремени государева, через двадцать или тридцать дней снял свои палатки и возвратился прямо в Юрьево.
Узнав об этом, Мухсин-заде-Мухаммед-Паша быль крайне опечален, во-первых, тем, что цель переговоров не была достигнута, во-вторых, расторжением перемирия, которое представляло случай собрать новые военные силы.
Он не знал что делать.
Несколько человек умных людей составили совет между собою, и решили, что, хоть Орлуф и уехал, маршал остается здесь; он то собственно, еще со времени визирства Халиль-Паши, более всех желает мира: следовательно, написав письмо к нему, можно еще исправить дело.
Согласно с этим заключением, прежде чем Осман-Эфенди из Юрьева переправился на правый берег Дуная, верховный визирь написал к маршалу письмо, в котором было сказано: “Наши уполномоченные испортили благое дело: гораздо было бы лучше — продлить перемирие и, назначив новых уполномоченных, обоюдное желание привесть к благополучному окончанию.”
Маршал, человек кроткий, понимая, что мир выгоден для обеих сторон, сказал — “Это умная речь!” — и согласился на продолжение перемирия.
В этом промежутке времени, с разрешения Стремени, новый уполномоченным был назначен тогдашний реис, Абдур-раззак-Эфенди.
Взяв с собою двух начальников отделений Дивана, Пенаг-Сулейман-Эфенди, этот государственный сановник, из Юрьева, с блестящим поездом, прибыл в Бухарест и имел тотчас свидание с Апрышкуфом.
Наступление зимы позволило продлить перемирие еще на шесть месяцев.
Начались переговоры о мире. Москвитянину, несмотря на все его победы, война наскучила: он искренно желал примириться, и в течении четырех месяцев все статьи трактата были решены без затруднения.
Но наконец дело опять дошло до одной несчастной независимости Татар.
— Мы дадим сорок, даже пятьдесят тысяч мешков денег, сказал Абдур-реззак-Эфенди: отступитесь от этой неблагопристойной речи!
(В мешке считается пятьсот пиастров. Две тысячи мешков составляют миллион. Таким образом, Турки, за оставление Крыма на прежнем положении, предлагали двадцать пять миллионов пиастров, или до шестидесяти двух миллионов рублей ассигнациями)
— Нельзя! отвечал Апрышкуф. Мы дали Татарам слово, что сделаем их самостоятельными, и слова нашего изменить не можем.
Но он не мог преклонить Абдур-раззака, и потребовал сорокадневного сроку, чтобы отнестись к своей Двери и испросить разрешения. По истечении этого времени, Апрышкуф, вынимая из кармана бумагу, сказал:
— Вот пришел ответь из Путурбурка.
Мы не хотим от вас ни гроша денег, но вы должны отказаться от верховной власти над Татарами.
За то мы сделаем вам другие уступки. Самостоятельности Татар мы требуем для того что, пока они состоять под вашим покровительством, нам нельзя спокойно у себя жить: надеясь на вашу защиту, они всегда готовы причинять вред нам.
Это беспрестанно подает повод к ссорам с Высокою Партою, и равно невыгодно для вас как я для нас.
Не говорите, будто мы имеем в виду овладеть Крымом. Крым теперь — в наших руках: однако ж мы отдаем его!
Если б мы не захотели оставить Крыма, вы не могли бы отнять его у нас; но в таком случае, с одной стороны, примирение с вами сделалось бы затруднительным, с другой, мы принуждены были бы послать туда сорок или пятьдесят тысяч войска для занятия всех крепостей, а это нам не сходно. Мы оставим Крым, оставим все острова в Архипелаге и все области, завоеванные нами в здешней стороне, и уйдем восвояси. Мир наш с вами будет прочен: иншаллах, если угодно Аллаху, до дня преставления света не случится причины к ссоре! За что ссориться? Нашего государства нам достаточно!
Ответ был решительный, и Абдур-реззак-Эфенди эти условия показались благодатью Божиею, потому что предложение, неоднократно сделанное неприятелю, удовлетворить его за независимость Крыма пожертвованием пятидесяти тысяч мешков денег, было решительно непостижимое. Наш уполномоченный, списав слова Апрышкуфа, представил их с своим мнением верховному визирю Мухсин-заде и бывшие при нем янычарские аги и государственные сановники вполне одобрили его соображения.
“Пятьдесят тысяч мешков выговорить легко”, рассуждали они: “но найти их весьма трудно. Когда Татары будут независимы, неужели от этого произойдете более вреда для Высокой Порты нежели от нынешнего занятия Крыма победоносным неприятелем? В течении времени все может прийти в прежний порядок; теперь, главное в том, чтобы поскорее запереть дверь раздоров. Надо принять эту сделку. Большего благополучия и желать нельзя!”
Разсуждения их были совершенно основательны. Дело в том, что если бы мы еще десять лет воевали, то лучшего мира никогда бы не могли заключить: это было ясно как день, и верховному визирю, по-настоящему, следовало тотчас представить государеву Стремени, что выгоднейших условий и вообразить не возможно, что они приняты им и военным советом, что слово дано и дело кончено.
Но Мухсин-заде, человек мнительный н чрезвычайно дороживший своим визирством, полагая, что эта сделка не может не понравиться Убежищу Mиpa, вздумал послать ее в Стамбул. Донесение уполномоченного было отправлено к Порогу Счастья с Ата-уллах-Беем и прочитано в совете, происходившем в присутствии падишаха.
К несчастно, тут же находился Осман-Эфенди: этот негодяй, сущее божеское попущение, был там для всех сума ума, и начал врать да хвастаться:
“Я Москвитянина видел своими глазами! Я хорошенько ощупал его пульс. Это пустой мир!”
Своим цветистым языком и несколькими раззолоченными фразами лести, этот человек смутил светлый разум Убежища Mиpa.
Казыл-аскеры поддержали его, воскликнув оба в один голос:
“Упаси Аллах!... независимость Татар!... да это ужасный грех!” И, в заключение, все закричали: “Нельзя! Нельзя! В народе непременно вспыхнет усердие за веру! Гяура мы еще на славу отделаем саблей, и тогда заключим такой мир, какой нам самим будет угоден!”
Один только великий муфтий хранил молчание: он был убежден, что мы не выторгуем у судьбы ничего лучшего, но, видя, что совет одобряет другую меру, не мог один всем сопротивляться.
“Нельзя! нельзя!” было ответом, с которым Ата-уллах-Бей возвратился в главную квартиру. Визирь тот час сообщил решение нашему уполномоченному, и тот, передавая печальное известие Апрышкуфу, извинился перед ним в обмане общего ожидания. “Прощайте”! сказал ему Абдур-реззак: “ступайте обратно откуда приехали!”
Сам он воротился в Русчук, и отправился в главную квартиру, где по неволе должен был ободрять всех и говорить, будто неприятель находится в стесненном положении. “Чума, уверял он, истребляет множество гяуров; они теперь слабы, и есть надежда, что вскоре сами откажутся от независимости Татар.”
Таким образом осуществление надежд должно было отложить до следующего года, или, как сказал один из наших поэтов:
Кюша’ди гунче’-и-диль калды’ бир бегара’ дахы’, —
“Раскрытие почек розана сердца еще раз осталось до будущей весны”.
Мир, и по закону веры, и по логике, есть дело похвальное в нравственное: не только побежденные, но даже в после самой блистательное победы, правительства обязаны не упускать случаев к восстановлению согласия и дружбы с соседними народами, и опыт постоянно доказывает, что примирение и первое удобное время никогда не вредит делам государства; напротив, доставляет ему бесценные выгоды в огромные преимущества.
Надобно видеть, что такое поход и война, — сколько в это время несут потерь жители всех состояний, — сгоняется подъемный скот для армии, — как тащат тяжести и гибнут под нами лошади и верблюды, — пустеют и разрушаются дома в селах а городах!
Ничего этого не видали и не знают наши стамбульские политики; и что же прекрасного сделали они, с своим коробом хвастливых возгласов “Саблей гяура! Саблей! – усердие за веру! — мусульманский фанатизм!” — и тому подобными вздорами?
Они сделали только то, что с неба посланное, благое для рабов Божьих; дело невежественно испортили и отсрочили на неопределенное время! Если бы согласно тому, как писал маршал после картальского несчастья, позволено было Халиль-Паше вступить с ним в переговоры о мире мы предупредили бы бездну бедствий; в это время Крым еще не был покорен неприятелем и о независимости Татар не могло быть речи.
Равным образом и во время переговоров, веденных Абдур-реззаком, неприятель был утомлен нашим упрямством, и, — даром, что он отказался от денежного вознаграждения, — по собственному его признанию, если бы его тогда решительно прижали, с искренним желанием примириться, дверь войны и раздоров могла бы быть затворена: мы не издержали бы понапрасну ста тысяч мешков денег на новые неудачные кампании и не были бы доведены, спустя два года, до печальной крайности заключать мир поневоле.
Но хорошо говорит пословица: “где много петухов в деревне, там утро всегда наступает поздно”.
Слава Аллаху, и государь и его наместник у нас полновластны: когда дело, по их мнению, было право и основательно, так им следовало, тому или другому, своей личною волею или властью как ножом отрезать все трудности. Какая нужда заглядывать кругом во все рты в искать советов у встречного и поперечного? Разногласящие понятия целой толпы людей сложить в один ум очень трудно.
Когда случай упущен из рук, тогда остается только раскаиваться да восклицать, по старому обычаю: “Судьба!.... видно, так было предопределено!” Священной памяти Абд-эррахман-ибн-Ауф, один из избранных товарищей Пророка, обладал огромным богатством, которое приобрел он посредством торговли; когда у него спрашивали, какими путями нажил он столь значительное состояние, он обыкновенно говаривал в ответ:
“Живым товаром я не торговал никогда; в долг ничего не отпускал; видя выгоду, не разбирал, велика ли она, или мала”. А можно ли оспаривать ту истину, что нет торговли прибыльнее мира?
От мира никто еще не нес убытку. Если же это справедливо, то, когда представляется малейший случай к мировой сделке не грех ли пропустить его медля и откладывая?
Тысячи несчастных опытов, происшедших от такого образа действия, можно было бы привести из летописей. Довольно вспомнить события борьбы возникшей в восьмом веке гиджры между Абу-Исхаком и Музяфферидаши; бедствия, которым подвергались хорасанский султан Абу-саид-Гурекани и багдадский владетель Джиган-шах, за свое упрямство в войне с современником ныне в раю обретающегося султана Сулеймана-Завоевателя; падение караманской династии, отличавшейся своей склонностью к беспрестанным нарушением мирных договоров, и тому подобные незабвенные примеры, которым счету нет в истории.
Все эти примеры суть как бы поучения, ниспосланные людям благодатью Господа Истины, и для тех, которые умеют поучаться ими, ясно и очевидно было, что, и в настоящем случае, кроткие и умеренные письма и предложения врага вовсе не означали ни его слабости ни страху.
Напротив, они показывали только то, что христианские государства читают книги древних мудрецов, особенно, увещательное послание Аристотеля к Александру Великому, где излагается правило, что когда мир возможен, то война неприлична и непозволительна, и что они всегда и во всякое время руководствуются этим правилом. До такой степени умеют они предпочитать мир войне, что, не только после картальского дела, где мы были на голову разбиты в рассеяны, фельдмаршал письменно предлагал Халиль-Паше помириться, но, как известно, даже в после сражения при Козлудже приезжал посланник сказать покойному Мухсин-заде: “Вот мы и теперь, после такой знатной победы, не отрекаемся от нашего слова!
Мы по прежнему желаем мира. Миритесь!” Словом, если взять шесть или семь столетий сряду и рассмотреть во всех летописях знаменитые раздоры, происходившие в течении этого времени между различными правительствами, то повсюду окажется, что выгода постоянно оставалась на стороне тех, которые предпочитали меры кротости и миролюбия.
И наоборот, мы видели на самих себе, чем кончились затеи наших мудрецов, которые, не зная ни натуры судьбы ни обстоятельств сопровождавших прежние разрывы и примирения, ни цены сделки, насилу заключенной с тысячью хлопот Абдур - реззаком в Бухаресте, вздумали судить и рядить наобум: “Быть так, как нам хочется! Действовать непреклонно! Мириться на чистоту, без фальши в плутовства!” — Пожалуй!
Но сперва переделайте судьбу на свой образец; а в книгах написано, что во время борьбы между Его Присутствием Алием, зятем и законным наследником Пророка, и Моавией, мятежным посягателем на его престол, мужи мудрые, знавшие по опыту [49] натуру судьбы, сказали непреклонному в своих правах халифу: “Повелитель правоверных! не извольте упрямиться.
Судьба ведь создана по образу человеческого ребра: она крива! Погнешь, изломается! Надо осторожно употреблять ее в том виде, как она есть.” Коротко сказать, когда судьба не благоприятствует правительству или частному лицу, и из первых опытов видно, что она и дальше благоприятствовать не намерена, так уж тут нужно действовать, не по своим богословским теориям, а по арабской пословице, которая говорит: “Складывай холст по складам!”
Даже и грубые Туркменцы, которые эту пословицу перевели на свой язык словами — “По спине подбирай вьюки”, — очень хорошо постигли, что практику всегда должно предпочитать теории.
В чем сила? Опыт показал, что отменить существующие договоры весьма нелегко, а оружием вытеснить врага из Крыма, по-видимому, и чрезвычайно трудно.
Пока вы рассуждали да спорили, Москва — не доведи Аллах, в другой раз! — подступила к Очакову, а из окрестностей Хотина протянула ногу через всю Молдавию в Буджак.
Явно и несомненно было, что одно уже это наделает вам ужасных хлопот, когда захотите вы проводить ее отсюда.
Следовательно, в отношении к крымским делам, вам не оставалось ни какого другого спасения кроме любезности и ласкательства.
После письма фельдмаршала, надлежало тотчас вступить с ним в сношения, и, не смешивая содержания манифеста о войне с делом Шагин-Гирея, отвечать кротко и смиренно:
“Кровопролитие, о котором упоминается в нашем послании, также и по нашему закону — вещь богомерзкая и отверженная. Мы тоже любим покой и доброе согласие. Выбор хана, по существующему трактату, предоставлен самим Татарам. Как скоро ханом не будет человек беспокойный и пронырливый, обе стороны, бесспорно, извлекут равную выгоду из этого условия. Но Шагин-Гирей подал уже повод к беспорядкам: он производит мятежи между Татарами, и смущает дружески отношения двух держав.
Можно быть уверенным, что и вперед одна часть татарского народа будет признавать его своим повелителем, другая непременно будет отвергать, и что этот человек составит собою постоянное препятствие к полному и совершенному согласию, к которому стремятся оба правительства.
Поэтому необходимо, чтобы Россия, дружбы и любительства ради, благоволила отказаться от поддержания Шагин-Гирея.
Пусть на место его, Татары выберут другого: со своей стороны, Высокая Порта с удовольствием утвердит нового хана, кто бы им ни был, а все условия трактата останутся к соблюдению в прежнем виде. Эта мера, самая приличная достоинству обоих правительств, будет и самая благодетельная для вверенных им народов Божиих.
”Если бы так отвечал в свое время, мир был бы тут же заключен без больших затруднений. Но, теперь, вывести Москву из Крыма посредством любезностей — было претрудное дело!
При настоящих обстоятельствах, оставалось только надеяться что Шагин-Гирей, хворый, слабый, разбитый параличом, по милости Аллаха долго не проживет на этом суетном свете, или что судьба, каким-нибудь случаем, уберет его со двора, подобно как в 1182 (1764) году вдруг убрала Дели-Кырым-Гирея, который наделал столько шуму в 1178.
Если бы на это последовало милосердие Божие, то, по методе лечения хронических болезней, постепенно и мы излечили бы наши крымские раны. Станем твердо уповать на милость подателя всех благ, что таким образом все в этом краю придет в прежний порядок и случившееся от войны бедствие неприметно устранится тихими и легкими средствами».
Но увы все не устроилось и весной 1773 года война возобновилась!
(конец ч.8)
Все рисунки и фото к этой части находятся тут:
http://narodna.pravda.com.ua/history/4df4cc1b9dd9e/