Когда-то очень-очень давно, когда мы еще не сильно задумывались о проблемах выживания в этом безумном мире, когда границы внутри огромной страны были весьма и весьма условными, когда ты мог без виз, таможен и сопутствующих проблем всего с сотней рублей в кармане махнуть, без преувеличения, на край света, мы, два студента – я и мой лучший друг Сашка, решили съездить на денек в Одессу. Просто так. Искупаться в море, прошвырнуться по Дерибасовской, попить пивка у Потемкинской лестницы... Между Кишиневом, где находились мы и Одессой было каких-то несчастных две сотни километров, но для нас это был совсем другой мир. Верно говорят, что хорошо там, где нас нет. Нас в те дни не было в Одессе. И этот славный город с его морем и пляжами, красивыми и необычными людьми, казался нам воистину раем. Мы давно уже грезили поездкой туда своей веселой компанией, да все что-то не складывалось. И как-то вечером, на Сашкиной кухне, за трехлитровой банкой холодного сухого вина, мы твердо решили – едем! Завтра же! Лето в том году было жарким даже для этих южных мест. Зной плавил асфальт, корежил листву на деревьях, выжигал траву на газонах и иссушал наши неокрепшие души. Создавалось ощущение, что ты находишься на раскаленной жаровне, и при этом в тебя вливают разогретое масло. Людей на улицах города было немного, а те, кто по необходимости все же выходил в послеполуденную жару, инстинктивно жались поближе к тени, стараясь не выходить из нее без особой надобности. Нам тоже хотелось тихо лежать где-нибудь в тенечке на пляже, потягивать холодное пиво и глубокомысленно обсуждать друг с другом проблемы мирового масштаба. Других проблем в то время у нас не было. А если и были, то мы ими не особо заморачивались. Между двумя городами курсировал дизель. Это такая «электричка», только с локомотивом. Все остальное - вагоны, двери, сиденья – все как в обычной электричке. Дизель в рай отправлялся трижды в день. В 5-30 утра, около полудня и в 17-30. Поскольку времени на Одессу у нас было мало, всего лишь день, необходимо было четко расписать программу. Этим мы и занимались до глубокой ночи, подкрепляя хорошие идеи восторженными восклицаниями и неизменным отхлебыванием вполне сносного домашнего вина. Программа была составлена по всем правилам военной науки и рассчитана поминутно, чтобы мы успели на последний ночной дизель из Одессы. Было решено ехать утренним поездом, по холодку. Да и времени оставалось больше, ибо дорога туда занимала около четырех часов. Последний тост в честь замечательного плана покорения южной морской столицы был поднят в четвертом часу утра, в связи с чем утренний рейс мы благополучно проспали. Я продрал глаза первым. Сашка безбожно храпел, закинув голову куда-то за подлокотник раскладного кресла. На часах было уже около десяти. - Так, первый рейс мы уже пропустили. Весь план коту под хвост. Теперь мы либо едем двенадцатичасовым дизелем, либо не едем никуда – с досадой думал я, лихорадочно приводя себя в порядок в ванной. На все сборы и дорогу до вокзала оставалось около полутора часов. Кое-как растолкав друга, я стал соображать, что брать с собой? В итоге, без особых раздумий, я решил остановиться на одних плавках. Сашка со мной согласился и после недолгих сборов мы выскочили на улицу. Солнце пекло нещадно. Добежав от дома до ближайшей автобусной остановки, мы чувствовали себя ничуть не лучше карасей, пойманных умелой рукой рыболова и выброшенных на берег. К нашему счастью, ждать долго не пришлось. В салоне старого гремящего троллейбуса было по обыкновению тесно и душно. Мы отвоевали островок только у окна. Солнце стреляло в нас прямой наводкой, парниковый эффект ухудшал и без того неважное самочувствие. Я представил себе четырехчасовое путешествие в душном вагоне и мне стало не по себе. День не задался... Но отступать от утвержденного и обмытого плана было как-то не по-мужски. Дизель уже стоял на путях, принимая в себя пассажиров. Обычно мы ездили зайцами, поэтому и сейчас, не сговариваясь, проследовали мимо касс к центру состава, чтобы в случае нашествия контролеров нам было куда отступать. Свободных мест в вагоне как обычно не было и мы привычно расположились в тамбуре. Говорить не хотелось. Последствия ночи и обеденной жары давали о себе знать. Мы закурили и стоя у открытых дверей вагона, глазели на снующих, спешащих и ожидающих своей очереди пассажиров. Прозвучало объявление о скором отправлении нашего поезда. Прошла еще пара томительных минут. Выглянув наружу, я увидел зеленый сигнал семафора. - Наконец-то - тоскливо подумал я. Больше всего мне сейчас хотелось оказаться на прохладной Сашкиной кухне, выпить чего-нибудь холодного и развалиться в кресле. Судя по виду моего друга, он тоже размышлял о чем-то похожем, но ни один из нас не хотел выказать слабость. Дверь громко зашипела и резко закрылась. Я едва успел убрать голову из проема. - Хоть бы предупредил, зараза – лениво подумал я. Наше внимание привлек мужчина средних лет, бегущий от касс к нашему поезду. Судя по его виду, бежал он уже давно. Его белая рубашка вылезла из брюк, открытый, задыхающийся рот перекашивал красное потное лицо. Он несся к нашему составу, размахивая черным дипломатом, срезая углы и уворачиваясь от несносимых препятствий, не обращая внимания на возмущение расталкиваемых людей. - Чего бежать-то? – как-то отстраненно подумал я - Двери-то уже закрыты. Кто не успел, тот опоздал. Вдруг двери с резким шипением открылись. Мужчине оставалось пробежать не больше двадцати метров. Это становилось уже интересным. Успеет или нет? Мы с Сашкой даже оживились. - Успеет - сказал Сашка. У меня было другое мнение, но ответить я не успел. Дверь закрылась прямо перед носом пассажира-неудачника. Он стоял перед нами, буквально в полуметре, запыхавшийся и несчастный. Но мы были уже очень далеко. Нас разделяло лишь толстое вагонное стекло, но мы были уже в Одессе, а он оставался в Кишиневе. Его нельзя было назвать расстроенным. Это не было для него неприятностью. Это было катастрофой. Его лицо выражало всю вселенскую скорбь за последние пару тысяч лет. Растерянность, обида и отчаяние от такой всемирной несправедливости огромными буквами читались во всей его фигуре. Он только что не плакал. Видно было, что мужик что называется "попал". Кто знает, что было у него в том дипломате и чем грозило опоздание? Но пахло очень серьезными неприятностями. Он буквально задыхался, уткнувшись лбом в стекло двери и в бессилии стукнул пару раз по двери вагона. Мы с Сашкой попытались помочь ему и открыть дверь, но наши попытки оказались тщетными. Дверь была гладкой и без каких-либо выступов. Упереться было не во что. Прозвучал гудок паровоза. Поезд дернулся, но тут же остановился. Мужчина, в отчаянии глянул в сторону локомотива и вновь попробовал разодрать дверь. Мы с Сашкой, ломая ногти, тоже пытались со своей стороны ему помочь. Но эти попытки были скорее всего просто для очистки совести. - Бесполезно – сказал Сашка и я был с ним согласен. Мы одновременно развели руками и пожали плечами. Лицо мужчины еще более исказилось гримасой. Он в отчаянии опять стукнул по двери кулаком. Это было невероятно, но дверь вдруг открылась. Она распахнулась всего на секунду-полторы и тут же с таким же пронзительным шипением сомкнулась. Но этого времени хватило, чтоб наш самый несчастный в мире человек стал самым счастливым! Он буквально ворвался в тамбур! Стоя к закрытым, но уже таким родным дверям спиной, все еще задыхаясь и истекая потом, он в бессилии сполз вниз, присев на корточки, прижимая дипломат к груди обеими руками и опираясь спиной о двери вагона. Его лицо выражало восторг и абсолютное счастье. Мужчина сидел с закрытыми глазами, откинув голову назад и глупо улыбался. Его губы едва заметно шевелились. Кажется он что-то шептал. То ли хвалу Небу, то ли просто слово «успел». Мы с Сашкой были ошарашены не менее его самого. «Повезло мужику» - мелькнуло у меня в голове. Он попытался встать, но видно сил на этот подвиг у него уже не хватило, и он продолжал сидеть, привалившись к дверям вагона и хватая ртом раскаленный воздух. Мы ожидали чего угодно, только не этого. Дверь зашипела и открылась резко и внезапно. Мужик, продолжавший глупо и счастливо улыбаться, сидя на корточках и упираясь спиной в дверь, вдруг провалился в пустоту спиной вперед и как мячик выкатился из тамбура наружу. Дверь мгновенно закрылась, прозвучал гудок и поезд тронулся, оставляя на перроне лежащего на спине человека с прижатым к груди черным дипломатом. Я не знаю, что испытывал тот несчастный, но для нас это был нокаут и удар ниже пояса одновременно. Так и не оправившись от него, пришибленные, мы вышли на первой же станции, фактически в пределах города, и побрели к ближайшей автобусной остановке...