Охранник, стой! Молю – прошенье, слово.
Но повернулся кругом часовой.
Молчанье. Он не вымолвил ни слова.
Суровый взгляд. От огонёчка злого
надежна сникла, тело взял конвой.
Так, в час последний мы опоры ищем,
у Господа, то тщетно, облака
обходят стороною, скудна пища,
калёный холод, нары, кнутовище,
и Государя твёрдая рука.
Согласно Государеву указу,
он в прорубь брошен, в омут Углича,
гуляли волки там, ни зги, и глазу -
лишь видел я разорванную рясу
от пояса лоскутом до плеча.
Ох, по весне там речка забурлила:
коряги к перекатам понесла,
белели камни в жёлтой мути ила,
душа не домолилась, всё просила,
как будто снисхождения ждала.
Услышана! Дроздом она порхнула,
веселья не скрывая, к облачкам.
Дрозды на вербах встрепыхнулись, гулом
река раскатом грома задохнулась,
и ливень побежал по островкам.
Летали в небе сумрачные знаки,
шуршали Государевы бумаги,
по хмурым лицам, напряжённым лбам,
читалось, не бывать благим делам,
и доброты разрушен старый храм.
23 января 2011 г.
С-Петербург