На паперти юродивый сидел.
Он снег месил синюшными ногами.
Там, в церкви, хор проникновенно пел,
И полнился светящийся придел
Плывущими по воздуху псалмами.
Юродивый постанывал слегка,
Сморкался через пальцы поминутно.
Скребла подмышку тощая рука -
Кургузая, как лапка лилипута,
Сияла плешь подобьем фонаря.
На рубище - то дырка, то заплата.
Он выл псалом, гнусавя и хрипя -
Ужасный, как молитва упыря...
Я тоже был юродивым когда-то.
Да, я любил, скитаясь налегке,
Прикинуться обиженным дебилом
И рассказать на птичьем языке
Стихи о серафиме шестикрылом.
Мне девушка махала вслед веслом,
И время искривлённым колесом
В отчаянных мистериях катилось..
Трагедии забылись, будто сон,
А фарс остался - может быть, как милость.
Я пил и пил расплавленный свинец
Острот, прощаний, музыки и мрака,
И превратился в лужу наконец,
И был глухим, когда Христос заплакал.
Плачь, Иисус: затлели образа...
Твой пастырь - лжец, речистый и радушный.
Он прихожанам штопает глаза
Иглой холодной, ниткой равнодушной.
Они уходят - поступь так легка,
Зашиты веки. Сад безгрешный снится.
А ты всё тащишь крест через века -
Насквозь пробита тощая рука -
И смотришь на одни и те же лица...