Прядется нить с кудели серой
сказок старых,
закручивая жизнь веретеном.
На подоконнике поник
свечи огарок ,
короткий век испепелив огнем.
Я в полудреме
или в полуяви бледной
брожу, не понимая где. Зачем-
то мЕчу мелом первый день
и день последний,
хотя не помню их. И ложь свечей
не только ослепляет мне
глаза упрямо,
но, как в кино, рисует тихий страх
фрагментами картинок
и рассказов странных:
там умирают дети на руках
у Бога, улыбаясь
и назад откинув
головки русые с кудряшками волос.
И прячут в стекленеющих глазах
единый
«Где я?» ошеломляющий вопрос...
***
Мне эта сказка билась
в сердце молотками,
звала в дорогу, размотав клубок
пушистой пряжи зимней,
серебристо-талой,
чтоб я за ниткою успела в срок.
С безумием в душе
бежала я упрямо
к той старой серо-каменной стене,
где ночью девочка
с замерзшими руками
мечтала видеть бабушку во сне,
в надежде зажигая спичку
вслед за спичкой,
наивно веря лживым огонькам.
Она сидела долго
в мире безразличном,
и падала звезда к её ногам...
Но я успела!
И, поймав звезду в ладони,
забросила на небо: там ей быть!
И пледом девочку
укутала тихонько,
шепнув на ушко: «Будешь, детка, жить!»
Открылись глазки,
девочка вздохнула: «Где я?
На небе?» «Нет, сегодня и сейчас
ты дома!»
...А под кленом, на аллее,
стоял и улыбался старый Ганс...