Она проснулась внезапно, как от толчка. Комната была наполнена кромешным мраком, а из открытой форточки тянуло сыростью и холодом, словно не мир был снаружи, а глухое, заплесневевшее подземелье – ноябрь: безлунный и безысходный… Из липкого оцепенения её вырвал сноп света, вспышка – она зажмурилась и на ощупь, боясь открыть глаза, встала и пошла к окну. Свет был осязаем: упругим, давящим на грудь и отталкивающим назад – как запрет, как табу на происходящее за окном. Мрачнее этой ночи может быть только смерть, – она поёжилась, глядя в окно, где в своём близко-далеко, совершенно задушенный туманом, расплывался свет от фонаря и фантазии на тему «Всё будущее – в прошлом», дано было сбыться. Потом свет: невероятной силы и мощи. Он разорвал, раскидал туман на атомы и воскресил из небытия это громадное здание из тёмно-вишнёвого кирпича и множеством, всё еще целых, окон. К нему, с двух сторон, примыкали высоченные стены, той же природы, что и само здание и своей бесконечностью в обе стороны, терялись в тумане. «Сверхновые» вспыхивали в окнах: то слева, то справа; то внизу, то вверху; в совершенном беспорядке, но строго по времени, выдерживая свои двадцать секунд жизни. Старый, брошенный завод, ожил. Она очнулась только тогда, когда промежуток света и тьмы, стал заметно сереть, а вспышки превратились в сполохи далёких зарниц и, наконец, совсем прекратились. На кухне что-то треснуло и зашипело. Потом запикало. Она медленно отошла от окна и так же медленно пошла на кухню. Хотелось пить и… невероятно спать. Диктор читал новости. Она не слышала: пила большими глотками, словно полдня простояла на солнце, в ожидании его затмения: «…этот квазар сегодня ночью обнаружили радиоастрономы с базой Крым – США, США – Австралия, но самое удивительное – его скорость! Она немыслима и фантастична и хотя объект удалён от солнечной сис…» – радио смолкло, «…а, так же, невероятной силы наблюдаемые вспышки, были зафиксированы космич… ораблём… звездии Девы» – дальше радио всхлипнуло, хрипнуло и окончательно замолчало. – Надо вызывать монтёра, – она глядела в окно на рассветные сумерки, на это, ожившее ночью, чудовище и её вдруг пронзила дикая мысль: «А, завод-то, как новенький!»… В открытую форточку проникал запах прелой листвы, смешанный с запахом свежей краски, свежеструганных досок, а на всём – тонкий аромат хлеба. Как давно пекли такой хлеб? – Не знаю… Сейчас такой не пекут: «всё будущее – в прошлом», вот только квазар… странно.