Больше нет сил останавливать время на время.
Время пришло, посмотрело и снова ушло.
Нервно сопит в зимней спячке уснувшее племя,
И в амальгаме замершей звенит серебро.
Балаган сел на мель, но во льдах продолжает гастроли.
Тяжело в темноте черной нитью по белому шить.
Двадцать лет учат тексты никем не написанной роли,
О которой лет двести назад нужно было забыть.
Пустота в пустоте никогда не меняла объема,
Только в ней, как обычно, есть дверь, а скорее окно.
Не беда, что сейчас здесь никто не увидел проёма,
Будет новое утро – вода превратится в вино.
Я бы мог им представиться вольнонаёмным матросом,
Что когда-то в пустыне пускал под откос поезда.
Или просто случайным прохожим, идущим по тросу,
И на запах распада случайно зашедшим сюда.
Но во всякой случайности есть и свои аксиомы,
И никто из живущих не в праве в них что-то менять.
Есть в броженьи движенье, в движении есть идиомы.
Мне легко от того, что на ощупь я смог распознать
Эти чудные знаки и буквы на наших скрижалях,
Что оставил когда-то здесь Мастер по сердцу резьбы.
Жизнь ползёт, как змея, иногда извиваясь в спиралях,
Это новый виток кислородопроводной трубы.
Знаю, встретимся скоро, без лишних паролей и явок,
По дороге в Баальбек, под которым уснул океан,
И у «Южного Камня» никто не поставит прилавок,
И в сакральных фигурах никто не заметит изъян.