Хозяйка моя, Ольга Сергеевна, работала в городской школе учительницей. Она просыпалась рано утром и будила дочку Таю. Девочка капризничала, не хотела вставать с кроватки, но строгая мама была настойчива: умывала дочку, кормила кашей, наряжала с ног и до головы в пуховики, как куклу и выпроваживала к бабушке Моте на досмотр - на целый день. Потом выгоняла меня, осла, из сарая на кладбище, на вольные хлеба - кушай, мол, Яшенька, осенние листья и не скучай без меня, мой серенький; и спешила на остановку, форсируя стылые лужи битыми каблуками старых сапог. И выглядывала, виноватая, из окошка автобуса на улицу, куда же я подамся на этот раз - немногая горькая трава около кладбища была мной съедена вся под корень ещё в начале осени. Я дрожал раздетый на холоде, прижимая озябшие уши ближе к спине, чтобы их не надуло ветром. Люди носят шапку на голове - им теплее, а осёл - только уши. Целыми днями я слонялся около посёлка без дела, пробуя носом на прочность заборы крайних усадеб, за которыми видел бурьян невостребованный живущими. Гнали меня отовсюду в шею. Голодный осёл в фешенебельном посёлке это стихийное бедствие! Он и калитку, и чужой сарай по недоразумению может разворотить – экое непослушное и строптивое животное!.. Как же меня не гнать?..
Выпал снег, и ударили рождественские морозы. Мне было особенно холодно в тот далёкий день, когда по старой памяти я заглянул на тепло в сарай слепого Петра-штригеля к его коровам, погреться.
- Хлеб вам и соль!
Помычали они, здороваясь.
- Ешь, да свой!..
Упитанные бурёнки жили в углу за жердью в ожидании завтрака. Два стога мягкого сена желтели впрок со вчерашнего вечера в проходе, где я стоял, оттаивая от стужи.
- Вот глупый осёл, - дразнили меня всю зиму в посёлке люди. - Был в раю и едва не издох от истощения. Думал откуда есть!..
Они пересказывали друг другу байку о буридановом осле, околевшем в далёкие сытые годы истории от голода между двумя стогами сена, и гнали меня отовсюду палками. Я убегал от них по скользкой дороге, дробя её наледи копытами, как стекло. Истошно гудели машины. В поиске равновесия и твёрдости, я вылетал на обочину - в сугробы и пробивал их собой, царапая тело. Зрители хохотали до слёз.
Люди воруют всё подряд. Это я понял, когда посадили в тюрьму моего хозяина Назима, у которого разобрали гараж и украли банки с томатами.
- Так жить нельзя! - выкрикивал он в лицо милиционерам, стреножившим его руки цепями. - Нельзя воровать ни у ближнего, ни у дальнего…
Но не слушали его пьяный бред блюстители правопорядка.
- Следователю будешь рассказывать, кто у тебя гараж украл, - поучали они его, отогревая дубинками, словно животное.
Не вняли ему и родичи: ни доченька Тая, ни жена Ольга Сергеевна - учёная дама-гуманитарий. Они ревели навзрыд, упрекая Назима в нелюбви и безумии.
- Яша! – сказал он мне, обнимая закованными руками. – Только ты понимаешь, Яшенька! - Он прижался лицом к моей морде и закричал на весь мир. - Не воруй, засранец, дождись меня!.. Дай мне слово!..
Я осторожно принюхался к его кислому поту, предчувствуя голод и холод.
- Какой ты горячий, Яша, - оторвался Назим и заглянул мне в глаза, в самую душу, - я ведь вижу, Яша, что ты один меня понял, что ты не вырастешь барыгой, как мой сосед Семён-мерзавец. Держи мою марку! И жди!..
Разве я мог нашкодить в чужом сарае, зная как нелегко скотине в стойле зимовать и производить молоко для любимых хозяев?
- Пошёл вон отсюда, окаянный! - закричала старуха Алима - жена полуслепого Петра, выгоняя меня на мороз.
- Уж не съел ли чего он? - заволновался хозяин, примчавшись из дома на эти крики, покинув тёплую печь. - Параглот, каторжанская морда…
- Не догадался, - рассмеялась супруга беззубым ртом.
- Во истину говорят, что тупой осёл издохнет от голода в изобилии, не зная, откуда есть…
Он ощупывал косыми саженями стога сена в хлеву и гордился:
- Безмозглая тварь!.. Осёл!
Старик забыл, кто это сено возил. Чья ушастая морда выглядывала наружу из-под гнёта душистой летней травы, когда я тащил её, надрываясь, с остриженного поля ему на двор, подметая стогами дорогу. Как он отдыхал припеваючи на возу и смеялся от радости, пощёлкивая кнутом у моей головы. Я – честный осёл!.. Потому и осёл, что честный…
Так и перезимовал я около поселкового магазина – голодный - милостью божьей.