Этому городу больше не нужен живой мессия, Здесь весь ноябрь каблуками жидкую грязь месили, Здесь серый асфальт, и небо давно не бывало синим: Только блеклым, пустым, невнятным. Здесь живут люди, которые вязнут в своих решениях, Говорят о работе, машинах, вере, любви, траншеях, Надевают галстуки, бабочки, петли себе на шею. Ну, а я-то? Да, впрочем, я-то Все время искал чьи-то волосы, губы, соски, ладони, Видел в женщинах Еву, Лилит, но никогда Мадонну. Я терялся в глазах их: простых, голубых, бездонных, Беспросветных, пустых, усталых. А Мария хранит прибрежные камешки в босоножках, Каждую ночь достает свое сердце из теплых ножен, Словно раньше нельзя было верить, а сегодня можно, Но она все равно не стала. Говорит, что волны кормят детей своих млечной пеной, Представляет, как будет сына укачивать колыбельной И боится увидеть, как занавеской кипенно-белой На ладони ложится саван. Завтра утром забудется все, о чем бы ни говорили, Как мы вместе курили, плакали, пили, опять курили, Как она сказала, что звать ее вовсе и не Мария, А Марина или Оксана, Что живет она в одной из обычных многоэтажек, И муж у нее не плотник, а столяр, прораб, монтажник. Дома стирка, борщи, сплошная рутина одна и та же: Ни надежды, ни слез, ни прока. Как потом она улыбалась, светлая и простая, Говорила: еще немного - скоро весна настанет, Но пока за окном сугробы, вокруг никаких проталин И совсем никаких пророков. А детей у нее не будет: ни сыновей, ни дочек, Так говорят врачи - она это слышит и днем, и ночью. К воскресенью почти доходит до ручки, до дна, до точки, Бьется, мечется по кровати Вместе с городом, которому не нужен живой мессия, Где слишком много плакали, ждали, клялись, просили. Я кладу на ее плечо свою голову, обессилев: Хватит плакать, Мария, хватит...