Мне надо было б знать, что всё не так, что это только лжи холодный воздух, немеет на доверчивых устах, что комнаты, от тишины оглохнув, меняют геометрию нутра, и в сумерках зализывая тени, дают простор и пищу для пера, приглаживая света разночтенья, и там где был непроходимый строй, бессовестно расставленных предметов теперь казался смутною игрой, ума, обезображенного светом, в угрозах асимметрии углов, их режущих до боли очертаний, мне вспомнилось как тысячи узлов, в безумии завязывала Таня, из воздуха, больничный коридор, сужаясь, падал на её колени, и солнце, заглянувшее во двор, тогда напоминало имя Ленин, но был неузнаваем этот свет, и мы не понимали утро ль это, закат ли, или всё-таки рассвет, и стоит ли вообще нам ждать рассвета, махровые чертополохи снов, сличали время яви и неяви, сверяя первозданности основ, с барханами на желтом одеяле, и стоило чуть-чуть прикрыть глаза, как тотчас уносила в лабиринты, оковывая, черная лоза, и ухали пугающие квинты, реальности приметы, целиком, растаскивались к ночи по карманам, а мне казалось просто и легко, парить над этим малым туркестаном, не чувствуя удушливой жары, ни жесткости, ни мягкости кровати, и выть, как сумасшедший пилигрим, уже не различая благодати…