одетый в мантию сырого воздуха и табака,
нетвердою походкой, неопрятною,
я направляюсь в омут кабака.
скрипят стекляшки под подошвой,
асфальт слезится прОлитым вином.
уже мне слышен смех, еще немножко
и за углом гремит Гоморра и Содом.
Гостиный двор, забросанный телами,
обгаженный, порочный, пахнущий мочой.
Здесь, забавляясь всеми смертными грехами,
Сентябрь укрывется осенней мглой.
Я счастлив, я вливаю вина в горло,
целую незнакомых обнаженных шлюх,
потом я плачу и прошу у бога
прощенья для себя и падших душ!
Прощение выходит желчью из желудка
под грохот музыки и пошлый смех.
И девочка с глазами цвета незабудки
Кричит, поносит вся и всех.
В безумном танце потные тела.
Сереженька, Есеня в череде улыбок,
и Чарльз Буковски в виски с колой до утра
как прежде топит груз ошибок.
Приходит утро, с отвращеньем и тоской
я выхожу на изнасилованный воздух.
Иду к каналу, разговариваю сам с собой,
По замутненной совести со свистом хлещут розги.