В измятой, порванной рубахе, чей цвет когда-то снежно-бел, Мой бедный Ангел вслед глядел, когда я подходила к плахе. Палач так терпеливо ждал, толпа неистово ревела, И туча черная седела, и приговор алькальд читал. В нем слово каждое гвоздями позор мой забивало в столб, Не тернии пронзали лоб, его стыда сжигало пламя. И вновь толпа моих грехов кричала, требуя расплаты, Ах, как была я виновата! А приговор не так суров... Да, ничего не возвратить, и ничего мне не исправить. Со дна всплывала кобра-память, готовясь горло прокусить. Но утра свет прервал мой сон прервал. Исчезли плаха и палач. Остался комом горький плач и Ангел, что на все взирал. Ладонью разгребая сумрак, петлёю свившийся уже, Я поняла: на рубеже мой Ангел дал мне все обдумать...