… я говорю с пространством через переводчицу. Гипнотизирую
пустоту (мысли – в шёпот – и в крик…) – Ни звука
от потолка. Она говорит: «Он уверяет, что ты красивая».
Брехня. Выгоняю веником. Прячется, сука.
Шепчет из-под стола, что Земля – собака, беременная
астероидом или иной какой-то дрянью,
и умрёт от толчка сына. Так что – «пей виски, лаская кремовое,
играй в желе, пока нас там не таранят».
Она говорит: «У нас тут уже и телескопы выдали.
Приходила Медуза. Смотрела безглазым глазом.
Так что – готовься к сквозняку черноты. Обидно ли,
что пустое накроет холодным порожним тазом?»
Вот так и сижу. Переливаю пустое в порожнее.
Пирожные не радуют. Даже вылепленные строго по форме щели.
Из-под рамы морозит. Унитазом гремят прохожие.
За стеной – посудой гремят, как яйцом, Кощеи.
Кстати: переводчица – дура. Говорю об этом трембите
(как она прячется в холодильнике, издающем смешные стоны?)
… давай разменяем Землю в наивном гамбите!
Давай развернём пространство – на две персоны! –
( сама себе…)
… а в окнах видно тревожные трубы странных
существ, летящих в наши пенаты, чтобы
Земля перевела себя в дырку.
На диванчике спит Сусанин,
не нашедший леса.
И пляшут чуму микробы…
***
…а всё потому, что под вечер ты – ка-ше-мир, –
порастрепался, и дохнешь в одеколоне
(спирт «Одиночество»). Видишь, как, будто жир,
славно кометы кипят в золотом бульоне,
видишь, как астрономы кричать на гвалт,
и раздеваешься, не понимая, с кем ты…
Вяло читает чёрточки циферблат.
Космосу тянут бочки, словно б…, багеты.
Пуговкой звякнет мигрень о горячий душ.
Сквозь стены пара видится: пена лунных
струпьев на кладбище спелых планетных груш,
демон, собирающий тельца в клунок…
…и бергамот на кухне. И аммиак
(тот, что аптечный). И – «Милая!» – ласка лекций…
И Бегемот, обнажающий примус, как
кто-то случайный – своё разрывное сердце.