Раиса, баба добрая и румяная, когда-то жила смолоду на хуторе Михеевка и растила одна сына Антона. Поднималась с ранней зорькой - и на дойку. Отдаивала вручную по шестьдесят коров за три смены, а там и своя скотина во дворе, огород в сорок соток. После, как муж ее покинул, ушедши к другой, сама косила травы в лугах для своей буренки Зорьки. Бывало идет с дойки, а за спиной охапка душистого, как чай сена. На Степана - сеновала, когда заканчивался сенокос, у Раисы уже стоял стог за сараем. Летечко в одну пору было жарким, невыносимо знойным и Степан - сеновал подшутил над Раисой Лиловной, поджог то сено. Вспыхнуло сено, как спичка и тут же обуглилось. Горе неутешное - косьба закончилась, травы зноем иссушились. Раиса, как и все михеевцы, сдавала лишнее молоко из своего хозяйства государству: молочнице Липке. Тетка Липка, пышнотелостью своей напоминающая каравай белого хлеба, отвозила наполненные до краев молочные бидоны на скрипучей телеге с понурой лошаденкой по дороге, усаженной липами, в Розаново, на молокозавод, казалось, от нее веяло теплым парным молоком и липой, может потому и прозвали ее люди ласково - Липка. Михеевка знойным летом вся утопала в духмяном запахе цветущей липы да и надои молока в эту пору были высокие. После каждого отела своей коровки Зорюшки Раиса продавала бычка или телочку. Так, мало-помалу, драгоценный ее ларчик наполнялся златом-серебром. Но когда сын подрос и поступил в городе учиться, Рая на удивление всех михеевцев, взяла да и перебралась к нему поближе, прикупив комнату в многосемейном доме. Прикупила да неудачно. Глядя на своего соседа-одиночку, что жил за стенкой, на этого бесова мужичка, нигде не работающего, совсем разуверилась в нравственную добротность людей. Этот люмпен с глазами побитой собаки портил всю ее жизнь. Вечно ковырялся в мусорных ящиках, что находил, то и волок к себе в закуток, а бывало найденое хранил за дверью своей “кельи”. Тогда в коридоре общего проживания вонь стояла невыносимая. Да и помочить глотку стаканом барматухи он не прочь был со своими друганами бомжеватыми: кричат всю ночь в пьяном угаре, спорят… И так бесконечно. Сын уже отучился, в армию забрали. Беспросветность жизни Раису Лиловну извела совсем, она постоянно не высыпалась, нервничала по пустякам. Жизнь для нее теряла свою свежесть, Раису редко можно было видеть в рассуждении веселости, хоть и работала в премилом местечке, в лавке цветов. Стала Рая похаживать в церковь. Недавно на ее улице построили белый, как святая роса, Храм Андрея Первозванного. Молилась святым ликам: Ксении Петербуржской, московской ясновидящей матушке - Матронушке, ставила свечи за упокой родных, за здравие живых да и шла до дому, освещенная светом “ангела, стоящего на солнце”. А то возьмет соберется и поедет на хутор в Михеевку, словно там только и видела свет мира сего. Останавливалась у знакомых, у тетки Клименчихи или у Липки с Галунихой. На окраине народ попроще и приветит, и накормит, а если надо, спать уложит. Бывало женщины за домашней наливочкой вместе с Раиской - то всю жизнь свою и вспомянут. Чистыми и светлыми, как невинность ангела, казались Рае те дни, когда она жила-поживала в Михеевке, но доброе прошлое было уже не вернуть. Круговорот времени поменял всю жизнь. Доярками на хуторе больше никто не работал. Благоденствующий мир провалился, словно в пропасть, в бизнес и коммерцию. Над обветшалыми крышами пустующих коровников гулял ветерок. И только вековые липы, утопающие каждым знойным летом в духмяном цвету возвращали Раису Лиловну к человеческой нежности.