Брела гроза. Еще в начале мая – сырой птенец в соломинках гнезда – через июль силенок набираясь, судьбой грозила тварям: «Аз воздам!»… Она дышала инфернальным жаром, тягала пыль за белые вихры, и хрипло перекатывала шарик, и шарился по небу этот хрип… Стихало все под мандалой небесной, завойлочившей влагой горизонт – брела гроза, куда глазам не тесно и становилась грозною грозой. Когда нутра ее клочкастый хаос сгущался с видом плоти на одре, тогда с земли: « help!..water!. Got!.. my hоuse…» – шипели губы как лица разрез. И лишь мужик, не названный Андреем, в набедренной повязке из трусов, горланил песни, пятый день не бреясь, допив уже врачующий рассол. Он по суху ходил, как входят в воду (виной тому инсульт ли, абстинент?) не верил он ни в Черта, и ни в Бога, он знал: спасет лишь пиво, не абсент. За пивом и пошел... Гроза сгущалась, скелеты веток ветром обнажив, - так и ушел, сведя конец к началу, как в сферу Агасфер. Он вечно жив.