Когда отцы забудут имена неказистых сыновей, когда забудут женщин, которым шептали слова.. когда осветят дорогу кресты, что смотрят с могил.. когда кончится кровь, стекавшая с образов, что я рубил на куски.. когда, напившись горьких трав я рухну на ковер бурых листьев.. и войны припадут, к Её груди, на далёкой земле шаманы начнут дерзкий танец, и пройдут их звуки, что сорвутся на плач, по спящим лесам той земли.. и танцовщик зарыдает, подойдя к окну города камней. Когда огромные мясорубки поглотят последних странников своих, как костлявых и уродливых детей, заглушая их стоны.. когда пропадут судьбы в стенах ржавых домов.. когда утонут в скупой воде города из тысячи ситцевых штор.. когда воспоминания будут вбивать в землю крупинки заплутавших следов.. когда, очнувшись от бреда, услышишь отчаянную молитву увенчанных пеплом весь мир сожмётся до жалкого звука, до чахлой точки в огне и танцовщик начнет ту песнь, от которой содрогаются небеса и клокочут мешки с костями души. Когда сгинут времена и останется осень.. когда поранятся птицы в металлических сетках.. когда ты будешь смотреть на танец света и пыли, застывая на минуты.. когда дети начнут эту мессу и принесут дары богам гнилых городов, гнилых, как лица людей.. когда свинцовые губы будут жевать слова, и полезут слова, как дерьмо по угловатым и причудливым формам тухлого до дыр воздуха.. когда пробегут пучеглазые карлики, опасаясь уронить платья злобной королевы.. когда, отступив до конца, ты окажешься в серебре сырого города, ты будешь любить тех девок, что носят тряпье, а шаманы станут нелепыми людьми бесконечных равнин, и там, где людей ломали, как спички, там кони умрут, задыхаясь, и танцовщик шагнет в окно дома с подтеками слёз. Остановись и мы будем петь.. будем петь славу дождям.