Над землей стоит серый дым, устает труба марши ныть. Что-т не нравится молодым! Знать, соскучились без войны! Собирается в строй народ, и уходит он воевать. Так заведено у господ – бойких в рекруты отдавать. С песней движутся строем в даль, чтобы жизнь свою загубить, кто войны еще не видал и кто с прошлых войн не убит. Фаталисты мы, чорт возьми, оттого нам смерть не беда: не изменится этот мир, так на кой же в нем жить тогда? Пусть несет войны ураган брызги пуль как пыль по ветрам! А не сыщется бусурман, мы поделимся пополам. Закачается сторона, нашей кровушки пригубя… Так мы в смутные времена избавляем Русь от себя. Имена вкуют в мрамор плит, будет пухом нам всем земля, и, которые в бой не шли, будут в песнях нас прославлять. Им не лесом быть, а травой, на вершок расти от земли. Им не хочется ничего – кому хочется, к нам ушли. Двадцать лет пройдет, словно дождь – для истории – чушь, пустяк, и тогдашняя молодежь снова скажет, что все не так. Запрудят они города. Станут к новому звать житью… И построят их в три ряда, и дадут им свеем по ружью. Развевается новый стяг. Снова трещина по Руси. И, которые жить хотят, упираются со всех сил: «Мы бы в лучшие времена столько б сделали для страны! Ох, не надо бы! Ох, не на… Для того ли мы рождены?..» Но о милости не проси, коль не хочется шею гнуть. Так заведено на Руси: непокорного – на войну! И воюй ты хоть сам с собой, но записан будь в чью-то рать! И уходим мы снова в бой. Нам положено умирать.