Мир начал гореть.
Гореть мир начал с 1820 года с рождества Святой Линды-Анастасии. Мир катился к этому неизбежно, и вот что мы видим в Англии этого мира в 1824 году. Здесь мир горел пока что метафорично, без мировых катастроф… Хотя для некоторых слоёв населения это было настоящим фиаско. Прямо-таки концом света.
А заключался конец света в том, что Армия пыталась заполучить как можно больше власти и осторожно вслеляла в души простого народа ненависть к хорошо живущей знати. Сначала это делалось легонько, потихонечку, и эти люди с крохотными Гербами смущенно пожимали плечами - «..Как же так?.. Знать не может быть нечестной. Знать оправдывает свое положение - они творцы, они художники, они артисты… Они связаны с Древней Церковью, со Святым, с космосом.. Им доступны те таинства, что недоступны нам… ну и что?.. Они делают свое дело, мы делаем свое. Мы создаем условия для материальной жизни, они - для духовной.. Ничего плохого в том, что они имеют больше власти нет.. Куда нам, простым рабочим…».. Но тем не мение в сердцах людей начала селиться ненависть. Армия обманными методами делала так, что Знати доставалось больше еды, лучшие дома, более дорогие автомобили, лучшие вещи… И все меньше и меньше выбора оставалось у рабочих, строителей, поваров и прочих обычных горожан..
Тогда они прибенли к помощи Армии - и подняли восстание. Улицы вопылали пламенем, оглохла от криков толпы… Востание той же Армией было подавлено. Но правительством тут же были приняты решительные меры. У знати стали отбирать предприятия, учреждения, частную собственность и прочее, стремительно стараясь уравнять их с рабочими. Миал потеряла все свои два десятка слуг. Ее сосед остался без летней резиденции. Животных из зоосада отпустили на волю. Страшно урезали средства Мьюзик-Холла. Умерли маленькие театры. Умерли частные университеты. Повымерало огромное колличество частных и дополнительных школ. Закрылись дизайнерские и антикварные магазины. Высохли клумбы.
Вместе со всем этим синим пламенем погорел и Клуб Свиданий…
И, как последствие всех этих беспокойств появились огромные аукционы, проходящие прям но улицах не самых балгоприятных районов. За бесценок можно было купить все. Притом за половину этого всего еще недавно кем-то были отданы миллионы. Но если пройти мимо этих терзающих богатое сердце распродаж, пройти в простенках гаражей, отодвинуть доску в заборе и зацепиться подолом платья за колючий куст… То можно было попасть на иные торги. На торги рабами. Торги худыми людьми с пустыми серыми глазами и кожей, всей испещеренной шрамами и гербами разных семей. Одни из них стояли, глядя в пустоту, другие - вычурно, лишь бы продемонстрировать свои лучшие качества и попасть в хорошую семью.. Ни у кого изх них не было родственников, никто не знал ни отца, ни мать, каждый был привычен к любой работе и любому обращению.. Вот только в глазах некоторых светилась надежда, горела наглость.. А глаза других были упёрты в пол.
Представители знати никогда не ходили на такие торги, всегда посылая своих самых крикливых и наглых слуг, но Миал пришла сюда сама. Под мышкой она держала круглую коробку с новой шляпой. Она специально одела неприметное пальто и старые сапоги, на которых не видно грязи. Лицо закрыла плотной серой вуалью - она была знаменитой в этом Лондоне.
Вчера умер ее единственный, оставленный ей после Большого Восстания слуга. Ему было 70 с лишним лет, но он никогда не жаловался на болезни и был на удивление аккуратен и расторопен. Теперь его больше нет, и Миал, в первую же секунду подавившая в себе тоску и жалость, отправилась в это жуткое место.. На этот жуткий рынок.
Над городом стояли серые тучи. Приближался ноябрь. Потом - противная мокрая зима.. Залитые дождем каминные дымоходы… Взлет цен на газ, и невозможно будет купить билет не на один дирижабль… А ведь совсем недавно у нее был свой, личный..
Миал скептично осматривала рабов. Ей не нравились безэмоциональые измученные зомби, ей не нравились фигуристые девушки с блестящими глазами, ей не нравились пожилые люди.. При взгляде на них у нее неприятно кололо в сердце. Хотелось развернуться и скорее бежать в такси, спрятаться в своем маленьком замке, который вдруг стал таким холодным и пустым…
Вдруг ее взгляд упал на худую, ссутулившуюся фигуру. Миал не поверила своим глазам. Перед ней стоял тот самый пианист-виртуоз из клуба свиданий, рассматривавший отклеивающуюся подошву своих ботинок. Вот так сюрприз. Миал быстро подошла к торговцу с крючковатым носом и начала нетерпеливо спорить о цене. Торговец все повторял и повторял, что раб молод и ничем не болеет, поэтому стандартная цена должна утроиться, а если добавить к этому еще и внешнюю привлекательность…
- Вы думаете, молодость - это преимущество?.. Да он же ни черта не умеет, могу поспорить! - закипая, закричала Миал, топнув каблуком. Ей мальчик ни разу не казался привлекательным. Хилый, белый, того и гляди, рухнет ей под ноги, и не дай бог он не умеет готовить или плохо протирает пыль по углам..
Об ее шляпу стукнули первые капли дождя. Она засуетилась еще больше.
- Теперь мы еще и промокнем!! - гневно крикнула она продавцу и схватила парня за цепь. Грубо и неловко пнув ногой по привязи, она притянула его к себе и достала из кармана заранее приготовленную сотню . - Вот! - Она помахала купюрой перед носом торговца. - И ни центом больше!
На этой ноте она швырнула сотню в толпу, мало заботясь обо все остальном. Мальчик уже был в ее руках и она спешно влекла его за собой, по-дальше из этого свинарника..
Они шли по улицам города. Благодаря корызькам над уличными лавками дождь не попадал на них. Миал грациозно вышагивала, перекинув через плечо конец цепи, к которой был припаян ошейник мальчика, устало идущего за новой хозяйкой… Миал хвасталась. Ей нравилось чувство превосходства, ощущение покорности ее нового приобретения… А приобретение чувствовало себя как раз как приобретение… Безвольная кукла.. Хоть он и привык к тому, что практически никак не властен над своей судьбой, в голове крутилась мысли: «..Ну я и попал.. Повезло невероятно..».. Хотя.. Могло ли быть что-то лучше?.. Хуже быть могло… Дааа.. Могло быть много хуже.
Мальчик во всех красках представлял себе ужасы новой жизни.
И не слишком ошибался.