как будто память мгновенно выбелили и стерли,
как будто вот она — на ладони немеет — гордость —
я замираю, как взвесь.
Ты смеешься и постоянно мне повторяешь,
что я интересная, что я белый лебедь в стае,
что я, наверное, что-то такое знаю,
чего не бывает здесь.
Ты просишь мне рассказать о себе немного:
почему я девочка-холод, девочка-недотрога,
по каким я ходила путям, берегам, дорогам,
как я стала такой.
Я смотрю в глаза тебе пристально и тревожно —
рассказать тебе все сначала весьма безбожно,
даже если пытаться нежно и осторожно…
Я касаюсь тебя рукой
и вспоминаю нарывы, боль, озорство и прыть,
как тонула, кричала «Help!», не могла забыть,
как умела рабски и преданно полюбить,
как снялась с креста,
как болела бредом, ангиной, кромешной тьмой,
как часто не ощущала себя живой,
как пыталась из сил последних срываться в бой,
как была пуста,
как я смеялась, давясь безумием и слезами,
как я боролась с неясными голосами,
как я своими собственными глазами
видела смерть и страх,
как я выигрывала, наступая себе на ребра,
как я кусала любимых холодной коброй,
как я входила в ненужный блестящий образ,
как летала на небесах,
как я просила о смерти, курила «Приму»,
как я боялась того, что меня не примут,
как я становилась мерзкой, невыносимой,
как молила меня простить,
как мой мир и компьютер бессовестно часто виснет,
как я не рисую, но стойко скупаю кисти…
И я отвечаю: «Я так далека от жизни,
что слишком трудно тебе все это объяснить».