В читальном зале царил розарий,
но только эта
могла, похоже, рисунком ножек
пленить поэта.
Сидел у входа, она - поодаль
была - напротив.
Как бабоголик, смотрел под столик,
потом - на ротик.
Шептали губы, пылали трубы, -
труба вернее.
Горнист от счастья пыхтел, смущался,
горел, краснея.
Над приоткрытой губой, поди ты,
ложбинкой спелой
мой нос крылатый витал приватно,
и сердце пело.
Она томилась. Даря мне милость,
вздымались перси
в цветах шифона прозрачным фоном
ширазских Персий.
Меняла позу. Похоже, с прозой
де Мопассана.
Дыша неровно в "Декамероне",
А вдруг с Ростаном?
Да нет, Стендаля смакует в зале
мой друг премилый.
С Прево аббатом по целибату...
Опять сменила...
Снимает туфли. Мой свет потух ли?
Мой мир погас ли?
Сжимает руку меж ног. В излуку
коня бы, в ясли.
А вот и юбку, быть может, в шутку
приподнимает.
Садится робко на стульчик попкой,
что слов немае.
Губу надкусит. - Я лох и трус и
бежать не в силах. -
Отбросит локон, закрутит в кокон...
Спаси, Мессия!
В ее ресницах мой ум томится.
Мне нужен отпуск.
Я буду смелым. Так вот в чем дело?! -
Гражданский кодекс.
Она читала, она вкушала
глазами лани
разбухший томик, увы, не сонник
моих желаний