дядя фёдор скулит от невниманья ближних,
кошка маня от сплетен тайдом мочалит хвост…
этот дом летит, как огромный цветной булыжник,
на фазенду рая, в подольчик небесных коз.
тут, пока невесты чинят фату из грозок,
запускают девочки первого петуха –
и горят квартиры, квадратные папироски,
а за стенкой учатся ёрзать и потухать…
тут, пока хранитель гоняет в штанах косого,
с осознаньем, как он чудесен и небесат,
новый мальчик на стенке пишет плохое слово
и рисует мелом белый, как мысли, зад…
на соседней стройке свистят восхищённо: «вишь ты!»
и краснеет горло неба – и светят в тон
дифтериту бога лексусов фары-вишни
и бомжацки-некомильфошный мертвец-картон.
…эфемерный лекарь уплыл на безумной яхте
под весёлым флагом «чёрнодыра-дот-ком», –
бог дома тасует на облачной серой вате,
поливает их ультрасолнечным кипятком.
и в какой не ткнёшь – по номеру каждый – «этот» –
леденечен, мятен, горек и счастлив, что
он для бога – и смысл, и стрепсилс, и сигарета,
а не просто так – в пищеводике вещество.
да не в пищеводе даже, а в горле – в горле!
и костист притом, что радует слегонца…
… а у неба глаза краснеют.
а книгу – спёрли.
только дом.
и яблоки.
крестики.
чай.
пыльца.
и подушки молятся тихим нездешним хором,
чтобы сон
не
за
кан
чи
вал
ся