юбка,
подсолнечной аннушкой
разливающая по метро сумерки,
блузка,
подлунными кратерами
зазывающая в душный райчичек,
слива
губы, закушенной
эскалатором тёплых братиков, –
чем бы умыть твой запах, девочка?
может, пластырем –
пластырем,
который ты продаёшь, словно голос, тушенный с воблою,
картою,
которую ты продаёшь вместе с позвоночником разъеложенным,
баунти,
который ты продаёшь липким и винным глазикам, –
чем же умыть твой запах?
быть может, зайчиком,
ставшим на ногу так, что мир белый – зачерно,
может быть, волчиком – так, чтоб полбока – побоку?
может, лисой, колобок кошельковый тырящей,
может, старушечьим зубокарпатным выдохом?
… люди худеют на докторов и влажности,
клиники барби, на психиатров с веником,
люди худеют на добрых и толстых карлсонов,
на чебурашек и тёплых хрустящих хлебников
из-за метро…
это метро озёрнее,
это метро озёрнее жаб и бубликов
бога, болотее трёпа ветров на ниточке,
эллочней нищих, цыганок и мёртвых мальчиков
на костылях живее воды и сахара…
это метро – в подкладке улыбок, девочка,
в ранце, в зонтах, в лимонных лодыжках хуторней
красного-красного….,
в терпком шампань подмышечных
родин, блуждающих по сквознякам беззвучия.
ты поцелуешь его – саранчой безножною,
карликовым великаном с сумой, коалою
на эвкалипте поручня, белым пятнышком
в сизом углу на тёплых слюнявых семечках….
–так ты идёшь – целуя – торгуя – женствуя –
музыкой электрической, потом адовым,
чёрным жетоном запаха…
а с экранчиков
ангелы хлорку льют.
и в подземке тонущей
мухослоны, невротики, барби, идолы
вяло плывут на хлопьях холодных лотосов,
хмуро плывут на хлопьях безликих лотосов,
дурно плывут голосом горче лотоса,
эпилептичней света.
но только – знаешь ли,
все они, как один, навсегда без запаха
и умирают все, как один, без запаха,
и, умирая, думают: как умыть бы твой,
хватит ли ариэля, мой эльф, не хватит ли?..
… юбка…
… косынка…
… блузка…
… платформа…
… нюх…