Я даже плачу иногда из-за того, – ты только выслушай, не обрывай меня, послушай! – Из-за отсутствия твоей руки в моей – а для меня – кто знают, подтвердят – такое достижение, Что я так просто плачу… Мне, может, и не страшно ничего, удары сердца только отдаются глуше - бесспорно, лучше? Ну хоть кому-то лучше? Ну да я не о том… А твое имя, твой ник во мне остались жестким жжением, И с каждым днем все совершеннее Сама себя без крика потрошу… И скальпель мой давным-давно наточен, Столы составлены, а лампы слишком яркие, а бинт уже размотан, Но знаешь, между всем этим пошлым, прошлым и прочим, Я все еще помню, что ты так непрочен, Что ты так измотан, И все еще что-то Обрывается, ломается с треском, хрустом, когда я печатаю твой ник, Когда я, кажется, вбиваю тебя в клавиатуру, выжигаю на пальцах и клавишах… А июльский вечер так жадно, так жалко, так сладко к асфальту приник И давит жарой и безумием на хрупкие серые плечи… Так, как и ты давишь, и Я на минуты забываюсь, а горло сдавлено, а кулаки сжаты, а глаза иссушены, И если бы не эти камни – криком, шепотом, рыком, ропотом колола бы синь, Такую бездушную, глубокую, на мелкие части, до черных трещин. Так, может, и к лучшему, Что не находятся силы, а то кто соберет разбитое небо… Июль шепчет: «Остынь… Так, может, и к лучшему…» И я соглашаюсь… Я остываю, словно чай в чашке, чье горячее сердце завалено льдом, Заковано в него, как в цепи, как в склепе… А в городе пахнет полынью и лавандой, Потому что на языке остается горький привкус и так легко снятся сны… Ну да я не о том, Об этом потом… Когда-нибудь я сяду и расскажу тебе все мои сны, О неуклюжих котиках, которые остались чем-то средним между спаниэлем и пандой, О том, что я умерла, не дожив до весны, А листья были такие изящные, резные, шершавые, О газовых атаках и немцах с пулеметами то ли Максимова, то ли… Не важно! Об истребителях над черно-белой Варшавою, О том, как мне было больно, сколько во мне боли, Как в бумажном Стаканчике, который волей-неволей Протекает, распадается, тускнеет, идет на корм… Я могла бы рассказать тебе многое, но ты же не остановишься меня послушать? А я точно знаю, что еще будет шторм, Но я слушаю безумный июль, а он говорит, что так, может, и лучше? 15 июля 2010.