Да ещё двое – военный и прочий –
Угрюмо вели на расстрел одного.
Ну и денёчек! – темней тёмной ночи –
За пять шагов не видать ничего.
Ветер холодный с далёких окраин,
Гнулись к земле и трещали леса…
– Тьфу ты, грязища! – хороший хозяин
В такую погоду не выгонит пса.
А этот – гляди-ка – не скажешь, что пленный,
Какая походка у подлеца! –
Злился в сердцах и ругался военный,
Кляня и судьбу, и себя, и отца –
– Где он на наши на головы взялся,
Сидели б в тепле, как другие, так вот…
– Чего уж там, ладно – второй отозвался –
Управимся быстро, всего-то хлопот.
Привычное дело – и, чавкая грязью:
– Много их было за столько лет.
Схороним надёжно сучину вражью,
Подумаешь, важность большая – поэт.
Довольно скулить – и одет, и при деле,
И счёта не знаешь ни снам, ни деньгам…
А ветер шумел, проникал под шинели,
К земле прижимал и хлестал по щекам.
И ни просвета, лишь чёрные тучи,
Церквей силуэты почти не видны.
Остановились у самой у кручи,
По-над обрывом у серой стены.
– Снимай сапоги! – ни к чему тебе боле,
Укроем землицею, чтоб не продрог…
И встал бедолага – ни грусти, ни боли,
Дрожащей рукою отбросил сапог.
И в небо взглянул, и перекрестился, –
Воистину доля – свой посох и крест.
И – будто ангел на землю спустился,
И – вмиг развеялся сумрак окрест.
И стихло вокруг всё, и ветер стих,
Лишь только старуха молилась рьяно...
Последнее слово, последний стих.
И наглая* смерть посреди бурьяна.
* - "наглая смерть" означала когда-то насильственную смерть, убийство.
1988