На самом деле мне ей-богу уже ни капли не смешно. Ни достижений, ни итогов – везде одни сплошные «но». Я в общем-то одна из стада — ничем не лучше просто пня. И моя жизнь – признаться надо — совсем не радует меня.
С любовью все пиши пропало: одна, как в поле воин, блин! Я столько всех перестрадала — не выдержал же ни один. Всегда себя всю без остатка отдать стремилась, но увы! — здесь некрасиво, там не гладко, и вечно в голову стволы. Ныряешь в омут — ведь судьба же! — и веришь, как пророк в Христа. А после нервы, боли, тяжесть и вновь погибшая мечта. И хоть ты вой, моя родная, и в лоб себе стреляй свинцом! Ты хочешь неба, счастья, рая, а тебе ад и грязь в лицо. В каком-то фильме было верно: целуешь в губы – и поймешь. Вот этому уже, наверно, я научилась. Дальше — ложь. И на табло ближайших рейсов нет ни одной путевки в рай. Жаль нет вблизи свободных рельсов, а то ложись и помирай! А может, правда? На вокзалы и за Карениной след в след. Все, я устала — так устала, что легче сразу на тот свет.
Уже тошнит от «Все отлично!» и от фальшивости кругом. Была стремительная личность, а стала куклой и шутом. Нет ни стремления, ни стрежня, ни цели, ни конца концов. Я как бессмысленный подснежник, растущий возле мертвецов.
Мне бы заняться четко делом — найти бы место по душе, стать всем помощником, примером и не бояться виражей. Отдаться полностью, как в омут, какому-нибудь ремеслу, причем, конечно же, такому, чтоб восхищались все и вслух, чтоб мама с папой похвалили, чтоб денег куры не клюют, чтобы букеты белых лилий дарили за прекрасный труд, чтоб обо мне заговорили все без разбора там и тут. И хочется, чтоб все и сразу: любовь, зарплата, слава, имидж. Ведь благо юность, сердце, разум, амбиции и иже с ними.
Но кажется мне, что [здесь матом] вот это все — не мой удел. Простым примером, как не надо — одной из миллиардов тел я стану, видимо. Натура — под старость буду вспоминать, как в свои двадцать лет я — дура! — смогла лишь это записать.
Свою судьбу мы строим сами, но — хоть ты тресни! — все равно в извечном споре с небесами выигрывают лишь в кино. И я живу — глотаю газы от проезжающих машин, леплю услышанные фразы в стихи измученной души. И только остается верить, что кто-нибудь, наткнувшись вдруг, глазами пробежит, измерит и вынесет, как от наук, простые истины для жизни, для мозга, просто для себя, и у кого-то, может, брызнет, из мысли свежая струя.
Я ничего с собой поделать, к несчастью, просто не могу. Мне все уже осточертело — не пожелаешь и врагу. Но так уж вышло — эти строки диктуют свыше мне давно. Быть может, мне пойти в пророки по жизни правда суждено? Я не поэт — спаси мя Боже! — я лишь бегу от боли сей, от моих вечных бездорожий, и от себя, и от людей, от страха перед этой бездной, от судьбоносного ножа. Вот только жаль, что бесполезно от мыслей спутанных бежать. И строчки как предохранитель, как обезболиватель ран. Писать – вот чистая обитель, вот тот бездонный океан, где мне дышать хоть как-то можно, даже глотая кровь и пыль от всех ударов, неотложка, приехавшая на пустырь. И пусть я не великий гений, рождающийся раз в сто лет, не Данко apple-поколений, не выдающийся поэт, но я поставлю жизнь на карту, пусть даже проиграв в пустую. Ведь как сказал Рене Декарт, «Я мыслю — значит существую».
Я знаю много о себе, а это значит по идее, что ничего почти что. Бес иль ангел я? В тоске иль в вере? И царь я или же я червь? Философ иль гоняю воздух? Я дерево иль только ветвь? И бесконечность сих вопросов. Но по законам бытия я все-таки неповторима и уникально. Я есть я. А остальное — пантомима.
И да, мне скоро двадцать лет, но — черт возьми! — еще не сорок. И впереди парад побед, и впереди удачей ворох, и впереди зажжется свет, как в фильмах всех — в конце тоннеля. И пусть мне скоро двадцать лет — всего лишь через две недели. И пусть я дура и мечтатель, невыносима и плоха, но я скажу вам — это кстати, — что мы тут все не без греха. И пусть тот первый кинет камень в меня, безумную-босую, кто не несет в своем кармане хотя б один грешочек всуе. И пусть я глупая отчасти, но в свои двадцать — я не лгу, — к несчастью или, может, к счастью, жить по-другому не могу.