Панихида, псалмы, и кадило окутало дымом
восковое лицо, прилизали старухи его.
Ходит толстый священник, и руки священника стынут,
совершая в торжественный час ни к чему колдовство.
Спит Машук, над зубцом колыханье ночного тумана,
по низинам легло покрывало, тяжёлая стынь,
перевал ожидает от горного склона обвала,
вперемежку с малиною терпкая пахнет полынь.
Чу, споткнулся священник, Чудотворца качнулась икона,
во сердцах помянул он недобрым шутовской маскарад.
Из угла вышла тень, золотые на тени погоны,
замерла на мгновенье, и вышла в чернеющий сад.
Разразилась гроза, били молнии косо с наката,
ветер вырвал плетень, поломал ножки стройные лип,
а старухи шипели к покойнику твёрдое – надо –
за грозой не услышал никто затихающий всхлип.
Только филин заухал, клёкот прыгал, дробился, стелился,
птицы в ветках проснулись, встрепенулись на искренний зов,
слышал я, в Пятигорске дьячок молодой удавился,
не сказав ничего никому, без признательных слов.
19 июня 2010 г.
С-Петербург