Капли капали (Проза)

   Капли капали, звёзды падали, руны переплетались на камне, травы вились у дна, реки струились вдаль широко и привольно, небо плыло. И жизни не оставалось на человека, на обычного простого человека, на тебя. Вся жизнь проходила мимо скорым поездом, утекала меж пальцев юркой водой, уходила в песок, не желала оставаться. Здесь, в этом городе, в этом месте планеты Земля, в этом доме на этой улице, за этим жёлтым окном сидела твоя жизнь, стучала двумя пальцами по клавиатуре, хотела спать -  и в то же время уходила, убегала прочь, утекала в песок, шумела электричеством в проводах. Была ночь, далёкий неявный шум машин, лёгкие движения тишины с вплетёнными в её тело звуками, час ещё не поздний, но уже безлюдный, потому что будний день и люди рано ложатся спать. Они ещё теплят окна в доме напротив жёлтыми огнями кое-где, ещё слышны иногда открывающиеся двери подъездов, голоса, тихие, плохо различимые. А небо уже погасло, несмотря на то, что ещё лето в разгаре, но в воздухе уже осень, и ты чувствуешь её в этот ещё не очень поздний час, и тебе немного грустно, оттого, что эта осень будет непременно, что листья на деревьях пожелтеют. Будет красиво, но недолго. Потом будет зима. Очередная зима в твоей жизни.
Твоя жизнь живёт в тебе и не хочет уходить. Твоя ласковая маленькая жизнь.  

Её лицо красиво, она улыбается, она даже рада тебе. Вы давно не виделись, ты пьёшь кофе, который она тебе сделала, обжигаешься, потому что он горячий, смотришь на неё и тебе хорошо. Потом вы пойдёте вместе по улице, будете о чём-то говорить, а говорить будет трудно, потому что вы давно не виделись, а, в общем-то, за это время ничего не произошло, о чём можно было бы вот так рассказать. Но всё равно говорить хорошо. Ты не знаешь, что она чувствует, и не узнаешь, скорее всего, никогда, и этого жаль, потому что всё, что не сбудется – жаль. Сны, не сбывшиеся в жизни, слова, произнесённые для пустоты, для окружающей тишины – всего этого так жаль. Пустяки это всё, но жалость настоящая и грусть настоящая.

И предсмертные записки и признания в любви, и летящие вдаль почтовые голуби, и стрелы травы из-под ног… Земля огромна, земля так красива, земли нет в моём городе, мой город – тюрьма моя. Стрелы травы, знаки времени, ушедшая из-под ног земля, разбегающиеся воды по лицу планеты, птичьи перья… Город нежится под лучами летнего солнца, наконец-то долгожданное тепло, хотя лето уже идёт на убыль. Август. День, прожитый в телевизоре за переключением каналов, день, прожитый в опьянении, и ночь, идущая следом за ним на мягких лапах. Дни уходят, ничего не оставляя взамен. Незапоминаемые сны ночей.

Пластилиновая жизнь – как захочешь, так и пойдёт. …Он вёл антисанитарный образ жизни… Если захочешь подмечать детали уходящего дня, припомнишь немногое, потому что перестал видеть мир вокруг себя, живёшь как в декорациях. Какие уж там узоры облаков, когда даже цвет троллейбусов, лица кондукторов не запоминаются! Дождь не собрался. Окна блестели под солнцем, дома стояли на своих местах. Пустой я.

Солнце тонет в небе. Небо выцветшее, неживое. Часы идут, ты ходишь под этим небом, шатаешься без цели, как механизм. Для чего? Один раз за лето быть в лесу… Живая жизнь, золотая жизнь скользит мимо, и ведь никто не мешает, чтобы было иначе, значит, ты сам не хочешь иначе, значит, всё тебя на самом деле устраивает…   Кузнечики стрекочут за окном, машины шумят где-то далеко, если так будет в аду, ты не удивишься. Не хватает тепла. Одиночество больше не питает тебя, одиночество разрушает тебя.

Она была такая красивая в танце и такая далёкая, хотя ты и держал её в руках. Полумрак, алкоголь и музыка, и девушка, которую ты, вполне возможно, больше не увидишь. Очень красивая.

Они любили друг друга в этой квартире, они плыли в этих волнах, не торопясь, они ровно дышали во сне, они видели разные сны. Они думали, что одни, а с ними всегда был третий, безнадёжно смотрящий, бессловесно ловивший их любовь раскрытыми в улыбке губами, всё знавший наперёд. Его чёрный силуэт на фоне окна. Он курит и улыбается, когда чья-то жизнь летит под откос. Они не знали – смешные и грустные… Но они видели разные сны…

Как она улыбалась, этого сейчас уже и не вспомнить. Он и не хотел вспоминать. Ему казалось, что быть одному – состояние для него естественное, что по-другому было просто по ошибке, по какому-то недосмотру небесных инстанций, а сейчас он просто вернулся в своё обычное состояние, где нет тепла. Тепла и правда не было. Птицы замерзают в гнёздах от внезапного и лютого холода…

И светлый, пропитанный солнцем лес, и мягкий зелёный мох у подножий сосен, в котором утопает нога…  И грибы в низкой светлой траве… И яблоки, которыми переполнены склонённые ветви яблонь в позолоченном солнцем саду, и яркие цветы, и вкусная еда, и ароматный чай с травами… Уютный дом, большой добрый пёс, его красивая хозяйка, разговаривающая с вещами… Лето, летящее под уклон, жаркое, хорошее, какое оно и должно было быть.  Пастельная мягкая даль неба, грустный закат, туман, затопляющий поле со стогами сена, отражения, летящие за стёклами автобуса, сумерки… Сладкая печаль отлетевшего лёгкого дня, и оставшийся на память пакет с яблоками.

Ходили сквозь тёплый день, разговаривали о чём-то. Шпалы под ногами, тусклые рельсы, вечер, свет из окна, красиво падающий на лица, теплота разговора ни о чём. Томимся в тюрьмах наших тел. Метёлки травы, бегущие машины, незаметное время, покидающее в этом потоке звуков и красок наш земной мир, и мы, вплавленные в него, в это вечно убегающее время… Громады облаков на фотографиях, скалы, речные перекаты, дальние края, которые ему пока не довелось увидеть. Всё, что он видел за это истёкшее время – мутный поток одинаковых впечатлений, лиц, глаз, алкоголь, всякая ненастоящая хрень. Дождь шумной монотонной стеной за окнами, изматывающая жара сквозь все эти дни. Танец, лёгкие и неуклюжие движения, ещё более лёгкие от выпитого. Вспышки света, но нет растворения в музыке, нет неистовства в танце.

Там, над домом – синяя гроза. Тучи смотрят исподлобья, зло. Подними печальные глаза. Обойди пустые комья слов. Пусть поговорит гортанный гром, пусть поговорит шипящий дождь. Ты ещё получишь под ребро долгожданный спелый острый нож…

Погода поворачивает на осень, несмотря на жару и духоту этого августа. Деревья начали желтеть. Ты был в чужом городе и видел эти седые пряди в волосах тамошних высоких лип. Пыльные скверы, поспешные люди, озабоченные лица, дела, гонящие всех куда-то, так, что некогда оглянуться. У людей отняли время, без борьбы, без всякого сопротивления, поселили их в телевизоры, заставили жить призрачной жизнью. Ты и сам не лучше.

И волосы льются по плечам, как русая река, и глаза блестят потаённой грустью, а душе внутри холодно, несладко душе. Сильные люди мечутся, ветры на улице трубят в свои трубы, прилетая из далёких пустых просторов, сквозь дальние синие леса, над широкими унылыми полями, полными трав, над сонными реками красивой земли. И над всем – тихие звёзды, недосказанной сказкой, прерванной речью, разорванной колыбельной песней, беззащитные в своей страшной недостижимости, в огромности тех расстояний, за которыми они спрятаны. Это просто пригоршня соли, рассыпанная над головой, эти звёзды, тронь их руками, попробуй на вкус их горечь, пропой полынную песню их горечи, их, огромных, раскалённых, летящих в далёкой дали… А земля дышит, провожает лето в страну стёртого времени, устаревшего времени, бывшего времени, осколки которого застрянут в твоей душе радостью или болью, отзовутся неверным, глухим эхом твоей памяти. Машины бегут, чьё-то сердце стучит, сжатое в чужой ладони, робкое, боящееся, что его обидят, но как тепло и хорошо ему в этой чужой,  равнодушной, возможно, руке… Любовь… Ночь, пролитая на землю, жизнь, прожитая с тех пор…

И ночные холода, золотящие волосы деревьев робкой первой сединой, и пар изо рта в зябком рассветном воздухе, и голос скрипки, поющей о давно позабытой печали, звенящей голосом без эха в прозрачном голом лесу, утонувшей в этих лесах без края, в тёмных подземных реках, в чужих равнодушных ночных голосах… И первые встречи, несмелые губы, осторожные ладони, ласковые слова, давно ожидающие внутри, когда же выйти им и зазвучать заикающимся ручейком, просторечной нежностью… Там, внутри, распускающиеся цветы и поющие в ветвях птицы, пьяные от весны, а за окнами – осенняя темнота с нетерпеливо ворочающимся внутри мира холодным ветром, и звуки ночного города, его голоса -  его машин, листьев и людей… Кот дремлет, ему снятся сны, роятся в его непостижимом мозгу, он шевелит мохнатой белой лапкой… Ветер приходит с севера, таща на хвосте эти холода, влечёт их из дальних земель… Люди разъезжаются прочь по своим уютным чужбинам, к берегам далёких рек, под чужие звёзды… Опоздавшее время, прошедшее навылет через этот мир, состарившее одних, вырастившее из других взрослых людей, родившее новых, ещё маленьких…
«Время для всех одинаковое!»- смеялся ребёнок в вагоне утреннего поезда.  

Дождь был солнечной пылью, он летал в промытом воздухе, и было даже непонятно, вниз или вверх он движется. Деревья стряхивали капли с ветвей, их умыло прошедшим дождём и отразило в мелких набежавших лужах, они стояли и сушили волосы в солнечном свете, и небо было ясное, и в нём блестела солнечная пыль дождя…  

Идут дни холодного солнца, осень дышит в затылок, садится ночью на край постели, гладит шершавой рукой. Осень случилась в воздухе, в запахе воздуха, в самом свете солнца, она случилась, как безвозвратно перевёрнутая страница, как оставленная позади чужая железнодорожная станция, как блеснувший в луче и погасший жёлтый лист…  Лица людей долго не виденных стираются, родного в них не остаётся, нечаянная радость от встречи перерастает в нестрашную слабую грусть.  Ничего не происходит на этой, охваченной солнцем земле.

Красные кони в широком поле, цветы и травы голова к голове, выше и выше под блестящим небом августа. Комья звёзд над щетинистой от растений землёй. Грустные лица ушедших предков, пустые колодцы их глаз, речи пересохшими реками… Выходят из чернеющего леса и стоят, недвижные, большие, смотрят утренними глазами сквозь гиблую ночь… Колосья звёзд клонятся вниз, шевелятся под ветром, плывут в неповоротливых облаках… Рыбой скользит луна… Мелькают зимы и вёсны, зимы и вёсны… Реки текут прочь, никогда не возвращаясь.

Её глаза не рады тебе, ваша встреча случайна, не очень важна тебе, совсем не важна ей. Расстояние между вами больше, чем расстояние от звезды до звезды, а ведь только руку протянуть, но… не в этой вселенной, не в этой вечности. Печали никакой в этом нет, когда земля медленно, неуклюже поворачиваясь, уходит у тебя из-под ног. Взрыв, растянутый во времени до приемлемой протяжённости, чтобы успеть привыкнуть к боли и перестать замечать её. Чтобы не сдохнуть от острой, как удар ножа, тоски. Эта взрывная волна ещё разметает нас по белу свету, без оглядки, далеко, где мы забудем друг друга.

Виноградная кисть, спелые, наполненные солнечным светом яркие ягоды.

Мир кажется необжитым и прозрачным, всё в нём зыбко и печально и совсем не так. Вот такие вот пораженческие настроения. Ни одиночество вечеров, ни не-одиночество других вечеров не несут ничего хорошего в эту, продуваемую ветром душу. Всё скользит куда-то по наклонной плоскости и исчезает вдали. Вот он какой – этот мир без любви… В этом перемирии, в этой передышке, в междулюбии, в этой пустоте. Кто ты будешь, знаю ли я тебя, когда ты появишься? Войдёшь в мою жизнь на мягких кошачьих лапках или ворвёшься горящей кометой? Или лимит любви вовсе исчерпан для моего пересохшего сердца? Какая смешная получается жизнь…

Деревья вдоль железной дороги почти все ещё стояли зелёные, но осень уже чувствовалась по изменённому воздуху, по утреннему холоду, по мелькающим прядям жёлтых листьев среди ветвей. Одно дерево в солнечном свете светилось золотым костром, тонкое, красивое, приковывало взгляд, пролетело мимо в ранней смертельной красоте. Наступала осень, как наступает могучая армия, которой некому противостоять…
Когда он увидел её, он ничего не чувствовал, что-то говорил, был пьян потому что, а глаза ему щекотали с той стороны непролитые слёзы. Смешно.

И костяные ладони, и горячие губы на губах, и тонущий в осеннем огне лес. С неба льётся любовь, солнечный свет – это любовь для всех, для всего белого света…

Осенний лес мягок и тих. Листья под ногами тихонько шуршат, их ещё мало, это потом они лягут ковром в обнажённой пустоте голых деревьев, потом будут шуршать холодным, сырым звуком своей преждевременной смерти. Сейчас их мало и они легкие и сухие, и узор их прожилок поёт о полёте, хоть они уже легли навзничь и смотрят в голубое лёгкое небо сентября. Лёгкость воздуха, листьев, засыхающих трав, засыпающих деревьев – всего этого осеннего мира, что готовится к долгому сну зимы, отгорая своей последней красотой. Ляг как лист навзничь в траву, смотри в это высокое прозрачное небо, с застывшими у глаз травинками. Жди.

Жёлтая листва плыла над улицами музыкой, горела одинокими деревьями, стыла золотыми пылинками в медленных солнечных лучах. Улицы лились просторными асфальтовыми реками, дома мерцали подслеповатыми окнами, щурясь от солнца. По городу шёл, покачиваясь на прозрачных ногах сентябрь, ронял листья в лужи, погружал их в отражения глубокого, прозрачно-голубого неба. В такой день сбываются судьбы, рассыпаются ворохом сны и листья, в разные стороны разлетаются осенними птицами жизни – в свои особые далёкие края. Прожилки на ладонях, улитки на шляпке гриба, наполненные родниковым солнцем полупрозрачные листья в саду. Тяжёлые от яблок ветви. Огромное множество жизней в поле, все эти травинки, насекомые, безымянные и безысходные, прожитые навылет, без памяти. Безоблачное небо бабьего лета.

Масляно-жёлтые окна, горящие в сумерках. Дом погружается в ночь, как корабль, идущий на дно. Тишина чёрного воздуха, обнимающего золотые фонари. Машины спят у подъездов. Бестревожная осенняя ночь…

Безвоздушная пустота. Деревья тонут в пастельной дымке вечера, музыка в наушниках борется с шумом улицы, и побеждает, но собственной громкостью убивает себя… Одиночество скалит зубы из чёрных окон. А деревья такие красивые… Воздух так тих и невесом, небо светлое, почти прозрачное.

В тот день им сопутствовало счастье, устилало небо мягкими облаками, светилось из глаз. Листья в лесу были выкрашены осенью в жёлтый свет, узоры древесной коры сообщали о чём-то важном. Под ногами сухо и печально шуршала листва, высохшая, с прожилками бывшая жизнь. Время было такое короткое, кроткое, осыпалось осенними листьями, дарило последнее счастье, своё бесприютное, блуждающее счастье…

Осень померкла, враз затушив свои краски серой, дождливой пеленой, низкими, медленными облаками. Деревья, бесстыжие и нагие, стоят под этим дождём, растопырив руки, пальцы ветвей, не могут уйти, ждут долгого зимнего сна. Ветер гудит за окном со всей возможной бесприютностью, зашкаливая, слишком это всё уже, слишком…

Попасться в детскую, смешную ловушку, в это немотивированное, идиотское отчаяние, заблудиться в этой вселенской пустоте в три квадратных метра, тыкаться носом в ничтожные стенки и скулить, пока не найдётся кто-нибудь поумней, не возьмёт за шкирку и не выдернет наружу из этой смертельной песочницы, из этих убийственных пряток с самим собой. И ты засмеёшься, увидев, какое это всё маленькое и зряшное, что едва не убило тебя навовсе.
Бесы колдуют, бесы поют, водят нас на верёвочке мимо звонких весёлых красот Земли.

Деревья, деревья… Как будто жизнь прошла не в кирпичных коробках, а в лесах негостеприимной осени… Итак, деревья. Они медленно шагали навстречу, поёживаясь в мелком дожде, накликая на душу сырую, промозглую тоску, и ещё эта музыка в наушниках, беспокойная, метущаяся, как этот день, как этот старый мир. Деревья раздевались медленно, устало перед зимним расстрелом, их одежды растаскивал ветер. Кто выдумал такую грустную землю! Песня пробивалась сквозь всё это мучительно, как через толщу воды.
В другой раз деревья были маленькие, у их подножий росли кусты с клочьями жёлтой листвы. Вообще-то это должно было быть поле, от насыпи железной дороги это и выглядело как поле за высокими тополями у самых путей. Но полем это не было. Там они и заблудились, пройти к цели им не дали. Не время было. Разговор не клеился, нарастала усталость.

Он дремал в вагоне, а за окном неторопливо прокручивали мир, как серую киноленту. Верхушки деревьев и дальних зданий терялись в тумане, были плохо прорисованы, неудачно, наспех подготовлены к его проезду. Тот, кто это сделал, знал, что он всё равно не почувствует неладное, какая разница, дотошно прорисован мир на декорации, или не очень. Осень вступила в фазу полного уныния и серого, покорного отчаяния, когда всё вокруг, как спасения, ждёт снега, его очищающей белизны. Небо висело тряпкой, терпеливо, надёжно. Последние брызги грязно-жёлтых листьев в переплетении чёрных мокрых ветвей, вскинутых к небу. Поезд на соседних путях. Терпеливое одиночество всего…

Сначала они являлись ему как силуэты, скользящие через комнату, как стрекозиные шуршащие крылья, как узорные потоки, эти древние морские потоки богов земли. Он не хотел на них смотреть, гнал их прочь из мозга, вон из своих замысловатых извилин, из своего правильного, но временно пошатнувшегося миропонимания. Вещи открывали свои неожиданные стороны, куртки на вешалке шевелили мохнатыми лапками, улыбались заповедными глазами. В дому завелись тараканы, мыши и печаль. Всё от безысходности бытия, конечно, откуда ж ещё взяться всей этой заразе? За окном в миру свирепствовала поздняя осень, последние листья вяло слетали с веток, не то, что слетали, а так, пропадали куда-то. Грибники не находили грибов, грибы не находили грибников, узоры плелись и так, как созвездья на коже. Тёмные неглубокие пруды в лесах скрывали грусть, на их гладкой холодной воде лежали листья, отражения беззаботно росли головами вниз. Бабочка коченела в холодном осеннем воздухе, сидела, полуживая, у железнодорожного полотна. Во дворе хрущёвки золотым огнём горели крупнолистые каштаны и один поздний клён. Всё такое вокруг уже кончилось, а они этого как бы не замечали, отматывая стылое время вспять внутри своих деревянных тел, увитых годовыми обручальными кольцами. В мире горели жёлтые окна, укладывались спать маленькие дети, плелись вдоль кустов вдаль загадочные коты, шли поезда, везущие из дальних краёв людей – посмотреть на родину. Мир погружался в бури цветных слов, в кружение цветных снов. Куртки на вешалке таинственно улыбались, сказочные коты несли сквозь сумерки свои вселенные в ушастых головах, мерно покачивались звёзды в ветвях деревьев, опускались на дно чаинки в чашках на гостеприимных кухнях, и сладкие пирожки с малиновым вареньем посапывали во сне. Шумели дороги, спешили машины, шуршал по инерции чёрный асфальт, по которому на цыпочках шёл дождь.  

Выпал и покрыл землю белым мехом первый снег. Он топорщился на съёжившейся от холода траве. Последние листья поспешно покидали свои летние убежища и бесславно гибли под равнодушными ногами прохожих. Снег не спешил, падал с неба крупными хлопьями, уже не тая на чёрном асфальте. Так в город пришла зима. Голос в трубке был грустный и совсем уже чужой, голос из прошлого, которое прошло.
Превращения куколок, бабочек и людей, солнечные улыбки, радуги, цветы и танцующие облака, тысячеликие травы летних полей, бешеный бег осенних листьев, и этот снег, сметающий последние краски, кроме мёрзлой красоты своих выморочных закатов. Задорный старик поёт на экране старую бодрую песню, красные знамёна полощет ветер. Ребёнок улыбается тебе, словно взрослый, смотрит умными глазами. Тёмные троллейбусы, сонные пассажиры.  

Бодрая песня резиновой тишины, растягивающейся во времени, в зыбком потерянном времени. Шум кулера в системном блоке и ветра за окном – вот её звуки. Это звуки одиночества, которого он не хотел, а сделать ничего было нельзя. Снег занёс все окрестности, валил крупными хлопьями на «Газель», в которой он возвращался домой, в его наушниках музыка грезила о тёплых странах, о диковинных зверях и чернокожих людях, а снег всё заметал эту суровую поблекшую землю его родины. Темнело теперь рано, сумерки были тоскливыми, как и раньше, за запотевшими стёклами казалось, всё было ещё темнее, чем на самом деле. Птицы взлетели стаей, прочертили свои траектории в воздухе, не потревожив ни одной его мысли. На секунду ему стало не по себе, он знал эту тишину внутри. Вот и все наши сказочки о потерянном времени сбылись. Сны снились не переставая – только глаза сомкнул, а уже звенит будильник, нужно продолжать функционировать, нужно идти на поезд. В поезде будет сон, короткий и угрюмый, без сновидений. Деревья за окнами останутся незамеченными.

Песни моей забытой богом родины, эти песни, тоскливые, как снег, падающий ей на грудь, на эти поля без края, в окоёме чёрных замёрзших лесов. Ветви, спящие под снегом, мир, погружённый в унылое, скорбное ожидание какой-то новой беды. Человек соорудил для себя такой грустный мир! А ведь всё могло быть совсем по-другому, всё должно было быть совсем по-другому. Бесконечные леса, сонные дали моей земли, огромной и пустой, подавляющей своими пространствами. Реки вяло текут подо льдом, гости заходят погреться в пустые комнаты, где их никто не ждёт. Скоро будут радуги, скоро будут крылья и фиолетовое свечение смерти, и всякая прочая ерунда.

И узоры плетутся под веками, и узоры снуют под пальцами, превращаясь в ритм, в навязчивый бой барабана, в странные стихи, в образы, в глубокие подводные мелодии, в молочные облака, по которым летит твоя музыка. Радуги и крылья, джунгли и антилопы… Ночь, прожитая в раю, в тёплых добрых руках Бога. Золотые картинки, странные звери, смех, счастливый и страшный своей бесчеловечностью. Мы все не были людьми в эту ночь… Пришёл из глубин холодного мира, надеясь отогреться алкоголем, и вдруг попал в тепло -  в тёплое, радостное сердце мира. Там музыка и волшебные слова, барабанный бой и радость.

Эти прошлые радости, эти печальные звуки прошедших любовей,  эта заблудившаяся, потухшая музыка мира. Мы все проходим через чёрт знает что.  И фольга на стенах в далёком Новом Году, и осыпающиеся ёлки, и жёлтое пиво в стаканах. Сидение на светлых кухнях, чай и разговоры - пропадающее, затухающее прошлое в твоей памяти. Неспешные слова и мягкая музыка, уют посреди городских сумерек, жёлтый остров света. Все эти люди, согревавшие тебя в пути, разговаривавшие с тобой, с которыми жизнь развела, разделила широкими реками узких улиц. Время отслаивается и пропадает, тихо падает вниз осенними листьями, календарными листьями, вздорной грустью несбывшегося времени. Сумерки, это время, которое ты никогда не любил, тоска захватывает и несёт тебя. Где они, земные звёзды и радуги?

Между мной и тобой расставания невесомая жуть, скрытые горизонты событий, жизни, прожитые влёт, без умысла, без причины. Так было надо, так и вышло. Невесомая, лёгкая жуть расставаний. На душе легко и пусто, просто и пусто.

Ведь самая гиблая пропасть отчаяния – в наших сердцах. Самое странное время счастья – в наших сердцах. Самая глубокая юдоль скорбей – в наших сердцах. Самая сладкая тайна жизни – в наших сердцах.

Это было бы чудо – увидеть тебя вновь, встретить тебя вновь в нашем холодном городе. А чудес не бывает. Город иногда подбрасывает нам встречи – неожиданные и издевательские, но вообще он надёжно разделил нас, провёл волшебную линию, магический круг, свой для каждого, где мы будем ходить, не видя друг друга годами. Города не нужно бояться, он делает это не со зла, просто так всем будет лучше. Каждому по одиночеству. По тёплому, уютному одиночеству в сердце доброго мира. Иногда в это трудно верится, что мир добрый, но он действительно такой. Поэтому чудес не бывает. Поэтому ты не снишься мне. Да и кто такая сейчас эта самая «ты»? В моём сердце пусто и холодно, но оно отзывается болью на каждую мелочь, даже не болью, а так… Ритм этой зимы простой и нудный, время движется мимо, как поезд, стучит на стыках рельс, отбивает убывающие мгновения жизни. Город стоит грязно-серый и скучный, упирается в белёсое небо своими трубами. Несвежие простыни снега, линии проводов. Жёлтые вечерние троллейбусы. Так было всегда и так будет. Чтобы выдумать такой мир, моему сердцу надо было очень невзлюбить жизнь. Зачем я это сделал?
А всё-таки хотелось бы взять, да и встретить тебя случайно на улице, мало ли, вдруг чудеса-то всё-таки случаются иногда?

Подражать танцам реликтовых животных, слушать музыку лесов, спящих в толще каменного угля… Слоёное время в земной глубине. Мы крадёмся сквозь этот сумрак, ступаем мягко, осторожно - со всей возможной осторожностью – не потревожив мир, не задев плечом воздух, пройдя между двумя вдохами Бога, в синей глубине высохших морей. Перевёрнутый мир убитого времени, прошлое, вдруг легко и спокойно наложившееся на настоящее. Будущее, заливающее нас как река. Море, неотступно поющее в раковинах, море, бредящее о дальних странах белыми крыльями парусов, море…

Где же ты? Ищу тебя по горячим следам пустоты… Где же ты?
Где же ты? Весь мир растаял в лучах твоей красоты, мир сгорел без остатка на пепелище моего сердца… Где же ты? Иду по ленточке давно простывших следов…
Не меня заденет крылом эта птица – любовь… Не моё сердце…
Где же ты?  И мир непролитой каплей крови застыл в глазах… И снег щекочет щёку… И слеза говорит «пойду». Реки – это слёзы, текущие по щекам земли, реки – это вены, несущие кровь земли. Нашей огромной красивой земли…

Это щемящее чувство, когда начинается утро, когда жизнь вызревает внутри. Нежное время, тихое время перед рассветом. Ночь уходит, прощается, прощает. Или не прощает, как уж повезёт.

Убегая по горячей траве, по белой дороге в солнце… Сладкий звук слёз, горький привкус корицы в воздухе, податливом, тёплом воздухе… Задумчивые радуги, лёгкие пернатые боги, путающая ноги трава… Это лето до горизонта, во все поля, во всё будущее. Смотри во все поля… Хватать за хвост невыразимое, оставлять в руках серенькие перья слов, совсем не те….

Попасть в поле хитрого колдовства, этой невольной женской магии, смешных и неотразимых чар. Они знают, конечно, об этом, как знаешь и ты, но что это меняет? Стрелы по-прежнему летят в цель, в молчаливое пустое сердце, заросшее угрюмой бронёй. В этом мире, который прикинулся прибежищем ходячих ощетинившихся одиночеств, так легко всё поменять в одну секунду, в один быстрый миг, неуловимый ни глазом, ни сердцем, упасть в самую тёплую глубину любви, где сердце оживёт, раскрываясь для новых ударов, но и впуская в себя счастье – эту долгожданную гостью. В доме загорается жёлтый огонь… в сердце приходит весна, со всеми своими сладкими обманами, со всеми горькими разлуками, солнечными праздниками и родниковой небесной тишиной. Спокойное, как небо, сердце – сердце, в котором живёт любовь.
Я не запомню цвет твоих глаз – я никогда не видел их в свете дня.

Ночь. Сколько таких ночей ты уже видел. Тяжесть на сердце – это не метафора, это просто когда тяжело дышать и трудно жить на этой земле. Одиночество, я хочу, чтобы ты провалилось пропадом, чтобы ты ушло от меня. Я очень устал от тебя, пора бы нам уже и расходиться. Длинные тени людей на голубом снегу, день, прошедший без следа…

Вот тебе и все царства мира в обмен на слезинку непролитую. Музыка выводит нас, машет хвостом синей птицы, там, за облаками. Время, стёртое в порошок. Мысли, которые нельзя поймать, знаки препинания… Музыка поведёт нас туда, у нас есть этот волшебный билет, мы всё-таки не забыты в этом мире, не так уж мы и не нужны, с нашими-то нелепыми делами здешними, с не построенными домами, не воспитанными и не рождёнными сыновьями, и посаженными где-то в далёком детстве деревьями, у старой хрущёвки, около горки и песочницы. Кольца времени, годовые прочные древесные кольца, кость от кости земли… Плоть от плоти времени – всё, что здесь сейчас есть, а где нет времени, туда и ведёт музыка по тонкой неведомой тропе, по затерявшейся в траве тропке. Воспоминания, как лёгкая грусть невозвратности, кусающая мне душу. Ничего в этом деспотичном времени, в этом чугунном, структурированном миропорядке нельзя изменить. А музыка уводит тебя, поднимает на своих невесомых крыльях, синих, с золотым отливом крыльях, и исчезает прочь… Музыка – волшебная река, синяя, как небо, но темнее, глубоких синевато-зелёных тонов… она  висит над тобой прозрачным дождём, утекает, струясь в вышине, с ветром времени… Это нельзя поймать в сеть слов, слова строятся по готовым моделям, а у музыки нет таких законов, она приходит не отсюда, не с этой тяжёлой и грустной земли. Серые дома моей земли, пустые, немелодичные города моей земли, музыка стучится к вам в сердца, играет, как сквозь толщу воды, почти неразличимая на слух… Музыка создаёт пространство, музыка греет нас изнутри, музыка – это глубокая любовь в сердце, Божья любовь и любовь последней травинки, последней капли в огромном океане этой самой любви, в которой тонут эти серые картонные домики нашего дня,  нашей такой привычной, и такой странной яви. Голубое небо ринется тебе в глаза всеми своими ослепляющими волнами, весь этот поток струящейся Божьей любви. Это музыка… волшебство сохраняется в тебе, родившись в тебе, вместе с тобой, оно ведёт тебя за руку по этой жизни, по этой дороге, перечёркнутой длинными тенями деревьев…Тихая-тихая, как подступающая весна в налитой соками ветви… Печальные глаза зверей смотрят из леса, провожают нас в дальние края, ветви пересекают их лица, волшебные детские лица зверей… Этот вечер застрянет у меня в душе занозой, одной из многих, не раной он будет для меня, нет, просто пустяковой занозой, как и иные вечера… земля ощетинилась, как осенними деревьями, нашими взглядами, и смотрит в глаза звёздам, подплывшим к ней, как воздушные рыбки, как золотые, колышущиеся змеи, как плавники воздушных змеев, как крылья пернатых рыб… Только любовь пронесёт через всё на руках, на плавниках, на оперённых крыльях, на прогнувшихся под ветром ветвях, на покачнувшейся от его порывов траве. Всё летит, движется и вращается относительно друг друга, по сложнейшим траекториям, с зависимостью пробежавших мышек и скользнувших по лицу теней от лёгких облаков, очень сложные узоры вчерашних разбитых случайно тарелок, безвозвратно пролитых чашек, убежавших на три часа стрелок. Высохших  букетов, стоящих на старых коричневых комодах, видов из окон, где присутствуют леса и луга, косые солнечные лучи, улыбающиеся тебе и лёгкие волны пробуждающейся в сердце мира музыки. Звери улыбаются нам, их баюкают ручьи наших снов, наши смешные звёзды в колодцах, наша грустная память, мёртвой хваткой держащая никому не нужные слова и выцветшие фотографии, якобы пойманных в наши сети мгновений, как будто можно что-то удержать в этом потоке, меняющем цвета и формы, дышащем потоке Божьей любви… Он уводит тебя, он увидит тебя… Резные хвосты выключенных снов, чёрными нитками шитых слов, словесных конструкций ни о чём. Улыбающиеся белочки диснеевских мультфильмов, их стеклянные взгляды. Из-за белых берёз смотрящие добрыми глазами, те, что всегда рядом, приветливые, готовые провести через волшебный лес с пятнистыми от солнца опушками и тенистыми чащами внутри… Поют кровеносные сосуды, лёгкий шорох идущей по венам крови, по этим протокам, несущим жизненные соки… Облака не оставляющей тебя благодати, облачная страна, лёгкая, как сама жизнь в первом глотке воздуха, невыносимая тяжесть первого глотка воздуха… Невыносимая скорбь солнечных пятен на листьях, необъятная радость подпрыгнувшего до неба мячика, улыбки волшебных животных, мохнатых мягких зверей из детства. Молочные реки материнской груди… Сладкий покой утробы.. Музыка ведёт тебя всё дальше по этому лесу, осеннему лесу с отдельно стоящими деревьями, каждое на своём месте, со случившимися событиями, и мягкой горечью неслучившихся, с домиками, налепленными на щеках улыбающейся Земли, с драконами, мягко планирующими над спящими улицами с немыслимой грацией падающих с неба листьев… Коридоры и лабиринты неба, воздушный глубокий покой спящей ягоды на ветке вишни… Леса, знающие всё… Всё, что ты есть – это твоя любовь, ничего другого в тебе нет и никогда не было… я ещё долго буду растекаться в воде мира, медленно, как распускающийся цветок, как долгая лилия, как параллельная сама себе линия… Как спящие глубоким сном растения, в толще спрессованного времени геологических пластов, как оставшиеся в камне животные, отпечатавшиеся на камне птицы, в толще внезапно сложившегося как карточный домик времени, который погрёб их под собой, в своих прозрачных руинах… На земле есть часы, они куда-то идут, спасибо им, что у нас есть время, стирающее нас в порошок, забывающее нас в своих родниковых могилах, в своих спящих растениях, на самых высоких ветвях, качающих луну… Все луны этой земли… Мелодия – это огромная яркая бабочка, распустившая крылья холодным огнём по струистому снегу… синему, в порах, снегу… Падать в пропасть взгляда, этого неродного взгляда, этой одинокой нелюбви, голодной нелюбви… Ничего, кроме любви и тепла на свете нет. Святой и чистой родниковой любви в домах с прозрачными стенами из воздуха самой высшей пробы. Времена года в маленькой шкатулочке в кармане, случайно кинутые на ветер осенние листья -  ворох твоих друзей… листопад в полупрозрачном лесу, усеянная огнями красок земля… родниковая радуга… океан Божьих глаз… ты нашёл мир и мир нашёл тебя и обнял… и музыка внутри затихает, уплывая вдаль цветными хвостами… мир обнимает тебя, мир и покой… твоё дыхание, твои сны, перейдённая ночью территория между «я» и «ты»… глубокая ночь и шорох падающего снега…

Мы уходим на север, далеко от людей, от привычных человеческих дел и укладов. Нас несёт ветер, всё это – только ветер, уносящий нас прочь…

Земля остановилась, как часы… Ветер времени стих… Угасли яблони в полутьме, лишь белеют смутные очертания лиц, сглаженных ветром, добрых знакомых лиц, когда-то бывших лицами наших близких… Нам не выбраться из сетей времени, мы лишь ненадолго покидаем его во сне, в музыке, во всяких там растительных радугах… а потом возвращаемся во время, как в родной дом… Все эти нити окончательно порвёт только смерть, все эти тонкие ниточки, на которых дёргаются наши души, как яркие послушные марионетки в чьих-то руках… Наши одинокие лица в родниковой воде времён – вечные и хрупкие, расплывчатые, как языки огня, как холодные синие языки газовых огней, как перелетающие с цветка на цветок звёзды… Деревья, отпечатавшиеся в алом теле заката чёрными буквами книги книг… воспоминания о том, чего никогда не было и не будет… Наши родные дома среди осени этого мира…Наши покинутые города, ожидающие где-то за свёрнутыми в трубочку горизонтами, робко улыбающиеся своими огнями вдали… Дожди смеются тихими голосами, перешёптываются, улыбаются уголками глаз, льют свои щедрые слёзы над умирающими полями… Проливные поля грибных осеней этой земли, звучащие леса грибных осеней этой земли, бегущие попутные облака… Пустые каменные мешки и улетающие неуловимые птицы… Прощай, земля, и прости нас, мы ушли из твоих сетей, из сотворённого временем мира, кристаллизованного во времени мира… Угли потухших костров, забытые слова песен, не взятых отсюда в полёт, оставленная миру музыка, след красоты, как пощёчина неба… Так это всё и проходит, так и тикает, так и идёт… Время.

И брошенные наземь ленточки, и покинутые улыбки, и бесприютная ничья скорбь сумерек… И свет твоего лица, и небрежно повисшие на груди наушники плэйера, и смех, и полная ненужность меня в этом месте и времени… Солнце, живущее в людях, не зная об этом, обманчивое, пустое солнце, заманивающее мою душу в ловушку… loveушка… И лёгкий ветер этого города и досрочно наступившей весны, и этой случайной удачи, ещё одного свидетельства, что Бог хранит тебя…  Бережёт тебя, в самых глубинах этого ползучего времени, стирающего в порошок твоё доброе сердце. Твоё пустое и гулкое сердце. Может быть, твоя жизнь сбудется, может быть, нет.

Время движется нам навстречу, вот почему предсказуемо течение музыки. Ты просто вспоминаешь. Течение музыки и течение жизни. Всё это разворачивается одновременно с двух сторон. Со всех сторон.

Неправильное восприятие времени и мира в клипе – разорванное сознание, не успевающее опознавать возникающие образы, хаотические картинки, обессмыслившийся мир, воспринимаемый только глазами, наркотический мир… разорванность нормального, последовательного восприятия, распад причинно-следственных связей, вмешательство хаоса во время, в миропорядок, обусловленный временем и умом. Невозможно описать совершенно чёткие ощущения, которые возникли внутри.

И это – всё то, что не сбудется никогда, все эти горечи и расставания, слёзы и смех счастья, всё, что могло бы сбыться, но не сбудется никогда. Никакой боли, никакой любви, только умеренное одиночество запертых комнат, навеки прожитых жизней, прошедших без следа увлечений твоего холодного, голодного сердца… Прекрасные, как радуги, холодные, как облака, они пройдут перед твоими глазами и больше тебе не встретятся в тенетах нашего мира.

Эта холодная, грустная, лагерная страна с налепленной наспех маской гламура на изрытом оспинами лице, эти песни, что тревожат душу своей мимохожей тоской, простой и обыденной, как любая человеческая трагедия. Раздавить человека, как муху, вот и все дела…

Снег танцевал во дворе под тихую музыку Баха… Под эту волшебную, созвучную танцу снежинок музыку… Они смотрели на снег, чувствовали остановившийся мир… Белые хлопья на белёсом фоне и мягкая музыка… Детские сны волшебных ночей, накрепко забытых, прошедших прочь… Качание занавесок в невозвратных квартирах, сожаления об утраченном времени, пение далёких ручьёв и вагонных колёс, уносящих тебя из недоступных чужбин на недостижимую родину… Музыка кружится, как медленный танцующий снег… Волшебные нити мелодий, красные ниточки… Ангел-хранитель, медленно слетающий с плеча, оставляя тебя навсегда – ты теперь без защиты в хищном и добром мире… Голос тоскует о чём-то, превращая свою тоску в твою… Беззащитный мир, смешной мир в горсти… Волны травы, горечь утреннего воздуха, летящие прочь птицы и плавные облака – всё это без возврата… Пустые утраты, далёкие города, угасающие лица – в волнах волшебной музыки…

Кто-то снится мне каждую ночь. Какая-то «она»…

Птицы в небе задыхаются без любви… Птицы в небе задыхаются от любви…

Красота проходит по нашей душе, как ток. Спирали в электрической лампочке очень больно. Кому-то всегда должно быть очень больно, чтобы в мире стало светлей. Красота сжигает своих, красота предаёт своих, она никого не любит, хотя её сущность – это любовь…

Снег летел, сыпался прямо из фонарей, склонивших голову под ветром, снег танцевал. Темнело, было очень красиво. Белые, крупные хлопья… Она улыбалась ему с экрана чужой улыбкой – он давно заметил эту внезапную схожесть самых разных людей. Это могла быть любовь – очередная боль, без спросу пришедшая в сердце, любовь – подлейшее, неуправляемое чувство, касающееся человека своим крылом, загоняющее его в ад. Или в рай, как уж получится. Или последовательно. Тяжёлые запахи этой запущенной, неуютной квартиры. Грустный кот под стать хозяину. Давно всё это было самим же тобой написано, теперь как-то так и проживается, как по нотам. И всё это под бесконечно счастливыми звёздами бесконечно счастливого сердца – все эти тусклые мороки и сухопутные страдания.

Музыка очеловечивается, выходя из глубины. Все эти мелодии, привычная нам красота – это просто перевод музыки на человеческий язык. В глубинах этого уже нет. Божественная красота любого звука, шумы и вибрации, совершенно непереводимые на привычный нам язык красоты. Внутри мы всё-таки совсем не люди, в наших заповедных глубинах мы все нечто другое. Голос пустых глубин и обрывки радуг, хвостами торчащих оттуда. Чёрные звёзды… Уходить в отрыв, на север, на жаркий солнечный юг, на все эти смешные запады-востоки, простирающиеся на все тысячи сторон света, белого, не разложенного в спектральную радугу света. Свет превращается в звук, в краски мира, в чувства сердца, белый, заповедный свет… Ты видел музыку, ты слышал тихо сгорающее солнце внутри этой музыки, догорающую любовь… звук превращался в цвет, в солнечные цветы, в догорающее тихим пламенем сердце… В радостные, родные, родниково-прозрачные, любимые глаза… Все волшебные звери ворочаются в моей душе, листья летят на юг, мелодии летят на юг… Безумное яркое многообразие мира, весь этот красочный узорный поток – это только сон, только… Прозрачная музыка глубин, все царства нашего смешного мира, нашего завьюженного солнечной пылью мира, всё это на одном пере из воробьиного крыла, серенького, потерянно лежащего в жёлтой пыли на снящейся мне дороге… Медленное, ритмичное карканье за окнами, безумная красота этой музыки, волшебная, длящаяся красота этой музыки… Золотые хвосты… Звёзды, спящие вповалку в бараке, дневные, заиндевелые звёзды, пар изо ртов, они не узнают никогда в своей каторге страданий, что они только лёгкие звёзды, только пылинки, танцующие в луче… Они думают, что они люди, что они живут на планете Земля, а они просто плывут и светятся, плывут, сладко переворачиваясь  в этих тёплых потоках сияния, нежатся, им нет никакого дела до того, что где-то у них изо ртов идёт пар, посреди холодной таёжной ночи… Они плывут, тихо смотрят друг на друга, им не надо искать любовь, они и так всегда вместе и всегда будут вместе, в этих ярких, но таких прозрачных воздушных потоках любви… Она всё ещё держит и меня в своих ладонях, в своих мохнатых еловых лапах, или что у неё там есть… Она превращается во всё, что захочешь, ты только не разбуди её родниковое сердце, постигая её сущность, или что у неё там есть… Голоса и звуки, разложенные в спектр, смешное разделение этого потока, неотрывно хлещущего через моё сердце, через твоё сердце, через наше единственное, невозможное, непреложное сердце… Свет распадается на время и пространство, на яблоки и сны, на голоса и растения, на пылинки, забытые под плинтусом во время приборки, на котят, скользящих по комнатам на мягких, пушистых лапках, на домики, безопасные домики с бумажными стенами, на разделённые друг с другом сердца, на холодные снежинки, тающие в тёплом дыхании, совершившие свой последний полёт с неба и ставшие водой, любовью, всем на свете… На этом таком белом свете… Листья пропитаны солнечным светом, август, одни из наших снов, из наших коловращений времён года, из нашего смешного круга времени, из его призрачного царства, разрушаемого одной хрупкой травинкой, таинственной тропинкой, переполненной снами подушкой, кузнечиками, скачущими в глубокой траве… Волшебные линии глаз, узоры, просыпающиеся под веками, под узорной водой веков… Мнимые комнаты, затерянные в глубинах волшебного мира, разбуженные музыкой, всплывшие на поверхность, отражаясь в самой солёной глубине слезы на божьей щеке… Скачущие по полу ягоды брусники, наперегонки с солнечными лучами… Досчатые половицы и высохшие букеты цветов…

Человеческая красота происходит от многообразия мира, нечеловеческая – от его непередаваемо-страшного и прекрасного единства, и тождественности всего всему.

По земле пройдём  дождём.

Серая страна, проносящаяся мимо за окнами, укутанная дымкой марта, серой печалью, привычной, от которой никому не больно и не грустно. Мы просто здесь живём. Вот и все тебе сладкие радуги и волшебные крылья…

И это ваше радио, любое, неотступно поющее только о любви, только о любви, которой так мало у слушателей, в этих волшебных кущах одиночеств, из которых не выбраться, в этих хрупких союзах… Всё это, что должно бы связывать души навек, есть ли оно вообще? Пролетаем мимо друг друга, как машины на трассе и всё.

Все эти наши сказки без начала и конца, все эти встречи и разлуки, закрученные на ленте времени, все наши перевитые друг с другом пути – вся эта хрупкая радуга несказанных слов и ночных нежностей, улыбок, взглядов, шёпотов, весь этот калейдоскоп одиночества…

Жизнь лопнула мыльным пузырём, выключилась лампочкой, жалко взвизгнув, музыка началась, полилась тонкой рекой из пробитого пулей виска, понесла с собой сор пустых мыслей, тонны ненужных пустых мыслей… Как бы не пройти мимо жизни, мимо этих счастливых, колышущихся в воде счастья женских тёплых тел, таких красивых в своих медленно перетекающих друг в друга изгибах… Как бы не пропустить тот отпущенный на душу глоток любви, этот маленький глоток из переполняющего тебя огромного моря, глубокого синего моря любви… Солнце гладит молодые листья тополей и лип, жизнь течёт мимо узорным потоком, задевая хвостами оконные стёкла, такой робкой красотой, робкой немыслимой радугой, молодая, смелая как солнце жизнь…

Такая грусть разлилась в этом мире прошлой ночью, через нас пролилась в этот мир прошлой ночью, и ночь приняла её и растворила в себе. Ночь всё прощает нам, все наши горечи в этом безысходно счастливом мире, в этом радужно-радостном мире, стеклянном мире, мире, отражённом в сетчатом глазу стрекозы, в капельке на лапке кузнечика, вся эта грусть, вся эта вселенская печаль… Грусть наших расставаний навсегда, как будто можно что-то потерять в этом мире вечных объятий… Грусть всех этих разлук навеки в мире вечной любви…Прячемся от себя за слова, за дальние города, за тихие костры наших песен и слёз, никому не видимых тёмной ночью в нашем прозрачном мире, в нашем светлом, беспримесном мире счастливой бесконечной любви… Кузнечики скачут в высокой траве, кузнечики плачут в высокой траве, в этом море счастливого смеха, этого сияющего мира, дальнего края бесконечной любви… Заблудились в трёх соснах этой нашей такой смешной грусти, такой грусти, которая бывает у плюшевых игрушек, когда их забывают, у котят, когда их не гладят, грусть, неправильная нота в этой симфонии сияющей вечной любви… Неправильные окончания жизней, неправильные дороги, неправильные слова и звуки в этом мире, где всё на своих местах, где всё купается в звонкой и утренней радости… То, чего мы не видели, то, чего мы не слышали и не услышим, эта сладчайшая песня, которую правильно слышит только Бог – море вечной любви… Море вечной любви… Море вечной любви… Мы все всегда будем вместе в этом глубоком море, никак нельзя расстаться в этом море, где мы скользим как серебряные рыбы, как лёгкие лучи, с поверхности плывущие в сладкую сонную глубину, в синюю глубину, в гулкую глубину бесконечной любви… Бог любит нас всех… Все эти рушащиеся дома и разрывающиеся снаряды, все эти войны без конца и края в охваченном пожаром любви раю, в нашем подлунном раю… Рай – это музыка без слов, это плеск лапок плывущего по воде щенка, сердитое сопение и ожидание берега, когда же он, этот берег в море вечной любви, вечной любви без берегов… Душа устаёт от счастья и погружается под холодный дождь войны, грусть течёт по глазам Бога, по вечно счастливым глазам весны, бесконечной весны, непроходящей радости, никогда не скончаемой радости, вот тогда и начинается вереница неправильных нот, грусть и всякая печаль и неправильность наших корявых жизней в море весны и вечной любви, в море мира, в мире моря…

Нерастраченная нежность глаз, неизрасходованная нежность тихих слов, слепого дыхания в темноте, вся эта несбывшаяся нежность, вечность без выхода, запертое в груди тёплое море. Разорвёт душу, отравит…

Радуга встаёт из могил, стянутая туда жизнь вновь сияет, не хочет уходить без следа в эту сырую землю, радуется бесконечному воскрешению… Облака взорвут небо этой радости, свернётся земля и не будет больше ветхого мира, будет лёгкая радуга нашей с тобой любви… Облака лягут в небе, навек успокоенные, белые, невинные… Твои глаза блеснут в темноте слезой нежности, НЕДОДАРЕННОЙ НЕЖНОСТИ, а потом уж будет поздно… Эти мучительные сны, где вы являетесь мне обе, эти морозные сны… Замёрзшие подъезды, фиолетовые поцелуи, блестящие глаза… Деревья повесят над дорогой свои молодые ветви, пропитанные солнцем, все эти картинки, оставленные здесь для нас ушедшим богом, на минутку вышедшим богом…

Сны золотых ночей, морозные сны, лучистые сны, неуютные сны… Твоя непрощённая красота… Эти забытые дни, где мы любили друг друга, все эти покинутые комнатки счастья, маленького плюшевого ненастоящего счастья, этой ничего не стоящей нежности, лёгкой, как пёрышко, любви… Слишком всё было легко, а за всё надо платить… Но вот эти сны последнего времени – они-то за что? Всё давно оборвано, прожито и забыто, как и не было, и вдруг – эти сны, морозные, зимние сны среди наступающего лета… Узоры на стёклах души… Дни такие ласковые, солнечные, пустяковые такие дни… Если бы можно было сердцем воспринимать книги, никакого сердца не хватило бы на эту пытку, хорошо, что восприятие так поверхностно… Все эти такие страшные судьбы, изуродованные судьбы, под прессом безжалостных лет и всяческих душевных мук и наломанных дров… Тяжело им всем было на земле… Хорошо бы нам пришлось полегче…

Струны сердца порвутся скоро или наоборот, провиснут, не отзываясь уже больше ни на что, и волшебная музыка, как широкая река потечёт по развалинам моего сердца, нашего с тобой сердца, нашего бывшего общего дома… И все эти прощания, все эти такие невозможные и неважные разлуки и никакого даже близко счастья… Он накидывает куртку ей на плечи, потому что ночи ещё холодные… Она будет с ним… А звонкая музыка будет течь в никуда сквозь развалины моего сердца, больше не трогая красотой…Больше не пугая близостью Бога… Расцвётший в ладони цветок… Лёд на полынье затягивается, как свежая рана на сердце, на забвенном, разрушенном сердце… И музыка уже не тронет его, не заденет его, и станет так холодно в этом пустом доме…
Вот оно, моё перелётное сердце – там ему не так и тут ему не эдак. Сдохнет на вечной своей чужбине, что повсюду простёрла для него свои соловьиные просторы, свои залихватские поля, и заливается чужими подводными голосами, немыми криками чужих сердец. Зовут, аукают, не докличутся тебя…

Сердце заблудилось плюшевым медведем в настоящей чаще этого доброго мира, ощерившего в улыбке все свои клыки… Берёзы улыбаются и липы улыбаются, осины улыбаются и вербы улыбаются… все зовут тебя в свой смертный хоровод… Всё идёт не так. Пить чай на кухне со своим горем, а верней, что и не чай вовсе…

Уют этого незваного сумрака, которого вовсе не должно было быть, в таком месте, которое вовсе не для этого придумано. Тихий разговор, медленный танец двух одиноких сердец. Простые слова. Откуда в этом столько было уюта?

Прозрачность звуков, симфония вечернего троллейбуса, вечность этого вечера, радуга. Люди этого не знают, люди живут совсем по-другому. Вечность сплетает музыку из птичьих криков и детских голосов во дворе… Окружённые тихим океаном, океаном тишины, с вплетёнными в него звуками чьей-то несмелой рукой, может, Божьей рукой, а может и ещё чьей… Долгое путешествие сквозь ночной город, сквозь бесприютность вокзалов, отрешённость фонарей, чужесть глаз прохожих, к твоей любви… Любовь любит любить… любовь забудется, как неверно взятая нота, погаснет в симфонии океана… Новая будет… Новые волосы, руки, глаза, имя… Та же она… Та же она… До самого дна глаз, до самого нижнего слоя крика… Синие троллейбусы сумерек, потерянные синие тени жизней, расплавленных временем, стёкшие в один узорный водосток, блещущую и переливающуюся всеми красками пустоту, тронутую ветром пустоту, как трогает виски седина, эта нежная рука старости… Белизна волос – снег и пушистый пух… И чёрная как нефть мелодия, переливчатая, как птичья песня за окном, острая как стрела, мелодия, прилетевшая по мою душу… Всё, что знаешь – забудь… Расставания снежная жуть… Расставания скользкая скорбь… Расставания нежная власть… Снежная невесомость и невыносимая печаль каждого земного мгновения, руки скорбей, скорби рук…

Ничего не чувствовать, имён не называть, в памяти роясь, не мочь найти там никакого тепла, ничего вообще хорошего – вот что такое прижизненная смерть, пожизненная смерть. Дайте хоть, что ли, воскреснуть.  

Розовые облака вечера в мягком алкогольном тумане, который клубится в усталой голове, башни домов, все эти живущие в них люди, все эти незнакомые судьбы, мимо которых легко проходишь на улице. Звездой сияет слово «поздно», перечеркнувшее ненужную и слабую, не ко времени пришедшую любовь. Я разучился верить своему сердцу, я не знаю, что оно говорит мне. В этих сумерках, в этом городе, в этом месте жизни…

Мимохожая, залётная музыка проникла в нас. Воруем из иных миров, не простится нам это, всё ещё аукнется… Но такая красивая, такая юная, такая детская даже эта музыка – живёт, забредая иногда к нам в души, где-то там, в своих седьмых небесах, в своих алмазных поднебесьях, в Море Ясности, кристальной чистоты любого звука, эта музыка любого уличного шума, музыка текущего медленно-медленно времени и музыка Баха, танцующая пылинкой в луче света. Этот свет и есть музыка, голос Бога, первый крик рождающегося Бога… В начале была музыка… Ящерицы спят на нагретых солнцем камнях, стрекозы кружат над водой, ещё одно лето мелькает перед глазами, быстрыми картинками, неважными встречами, пробежавшими между людьми искорками, от которых ничего не разгорается, вся эта кутерьма и суета, всё это в мире, погружённом с головой в эту огромную, уютную Музыку… В Море Ясности…

Так просто – умереть в переполненном вагоне, идущем на восток, навстречу страшным лагерям… Так просто – умереть на пересылке во Владивостоке, не дожив до парохода на Магадан… Судьба щадит поэтов, милует их. Никому не дано знать, через что ему доведётся пройти в этой жизни, и это хорошо.

Вот она какая – твоя Большая Земля. Здравствуй - говорит первый детский крик, переполненный небом и птицами, и голосами крутящихся планет. Вот она какая – твоя Большая Земля.

Все мы тонем в нашем прошлом, как в трясине. За всеми волочётся этот хвост, серый, неказистый хвост прошлого. И эти вечные дожди, и эти любови навсегда, вся эта свистопляска. Хвойные комнаты, рваные мячики, сонные рыбки из детских аквариумов, ставшие последними обыкновенные слова, безвозмездно прожитое уютное время, прожитое туда, где времени больше не будет… Дома и деревья, птицы, лениво поднимающиеся вверх на тонких стрельчатых крыльях стрекоз, лики лета, бесноватые травы лета под облаками, вечера с их неторопливыми закатами, прилагательные, прилепившиеся к существительным, люди, прилепившиеся друг к другу, прильнувшие друг к другу в этой огромной любви навсегда, в чувстве, медленно заполняющем собой всё пространство и время мира, все его координатные сетки, все его компьютерные сети и цепи ДНК, всей этой реальности, всей этой паучьей песни… И все мы здесь навсегда, под этими деревьями, под этими звёздами, под этими крышами, с ласковыми ночными голосами, с глазами как звёздное дно… Она одна, она всегда одна – любовь. А ты просишь разделить её. Нельзя разделить её. В ней можно только утонуть, как в море, только пролиться дождём, только уснуть снами всех людей о ней…    

Песни приливов, звонкие танцы приливов крови в стучащих висках, посреди спящих вечеров этой заштатной планетки, на которой нам выпало жить с тобой… Все эти прожитые вторники, четверги, грустные пятницы и раскатистые воскресенья, все эти многочисленные уныло-повинные понедельники, и разухабистые субботы, и никудышные среды и всякая прочая жизнь… Всё это для чего было, кто мне скажет?.. Кто поможет определить верное направление полёта всем этим птицам, увязшим в небе, в этом облачном болоте, кто?.. Никто, одни песни приливов и ночных троллейбусов, безысходно лязгающих в темноте сквозь меняющиеся времена года, и эти полёты листьев, вот, гляди, какие они ещё нежно-зелёные, нарождающиеся на ветках, и вот, гляди, они уже летят, пожелтевшие, высохшие, сквозь прозрачный осенний воздух… Всё так быстро.

Кроме Бога, в душе никого и ничего нет. Только плывущая музыка, зовущая тебя в дальний край, в звёздный рай, в ропот ворон, в рокот сторон света. Со всех сторон в твоём мире – музыка, никуда от неё не деться, никуда не укрыться от плывущих тебе навстречу пузырей музыки, её радужных мыльных пузырей… Райские широты, ревущие сороковые райские широты… Силуэты ангелов – горбатые тени… На каком языке я мог бы сказать тебе это, объяснить всё вот это – пролетевшее между нами, нашедшее нас и прошедшее нас, как пуля – навылет, через моё сердце – в сердце твоё… Середина сердца, сердцевина сердца… До сих пор звенит во мне спущенная тобой тетива, звенит и звенит в моём сердце… Спасибо тебе, мой добрый Бог, который отправил меня в этот полёт… яркий запах и вкусный вкус – всё это сейчас со мной… Корабль клонится на борт, улица ощетинивается взглядами, одиночества растут как грибы, серые качающиеся зонтики, лесные ядовитые ягоды, годы, пролетевшие пулями мимо, скрывшиеся из глаз за горизонты памяти… Эмбиент оторванных от времени звуков и шумов за окном… Мир, нависший над тобой брюхом слона, толстокожие облака, бивни звёзд, ракеты летят вдаль, в темноте погасшего воздуха – воздуха мира, полного бед… И звёзд, и их чёрного шума… Поэзия верхних этажей мироздания, поэзия и музыка будничного шума угасающего города, солирующие крики птиц… Глубокие травы по пояс, по горло и глубже – туда где чаща и глушь души… Будьте внимательны к вырванным из времени голосам, они закольцованы на своих орбитах, они пойманы, как вода в горсти, как вода в чашке, лица собраны из кубиков, голубые стекляшки глаз – вот они мы – люди… Мы потерянные в глубоком космосе звуки, заблудившиеся в чащах и кущах этого мира, в его струйчатых звёздах и заповедных хвостах… Они бродят и сопят, эти потерянные звуки, застрявшие во времени, как мошка в янтаре, как кузнечики на тонких лапках плещут ими в вязкой глубине янтаря – без выхода, они разрастаются во мне, ширятся и болят во мне – раковые клетки звуков… Музыка моей погубленной души, разросшейся, как мыльный пузырь, до размеров космоса. Всё,  что ты мог бы увидеть здесь – ложь, а ты, к тому же, ничего и не видел, прошёл мимо, счастливо миновал, удачливо избегнул всех этих войн, всей этой кровавой бани - счастливое дитя счастливого времени… В динамиках идёт давно прошедший поезд, звуки сцеплены, навек переплетены, пойманы в общую картину, они тоже дети счастливого времени, все эти заблудившиеся голоса, переведённые в цифры генокода… Бог – это математика, Бог – это мать-и-мачеха, солнце и слон, стоящий в воде и потерянные звуки, склеенные заботливым ухом Бога в симфонию звучащего мира… Строящийся мир, горящий в пламени звёзд мир… Векторные стрелки памяти… Вот они стоят у парапета, он целует её – это я целую тебя, это мир во мне хочет слиться с миром в тебе, это две капли текут навстречу – слиться в одну… Толстокожее небо, почему же так ненадолго?.. Брюхо слона… Птицы текут голосами за окнами, в этом поезде разговаривают, кашляют, звуки шагов разбрызгиваются вокруг, добрые интонации слов, они задевали локтями мой разбухший мир, мою душу -  мой нарыв, мою крепость, моё обиталище, внезапно надутое гелием, ставшее воздушным замком… Глубина влюблённых глаз, забытых, сияющих глаз ночи,  твоих глаз… Это твой мир, я в нём проездом, в этом поезде я заяц, я безбилетный недочеловек, соловьиный апостол, музыкальная машинка, я умею нажимать на клавиши, я знаю, о чём шепчут твои глаза теми  прошедшими в никуда ночами… Они и сейчас где-то светятся… Вертится наша маленькая смешная планетка,  на которой мы никогда не встретимся… Голоса зверей из ниоткуда – вот что он слышал с кухни, голоса помешанных, пустивших мир поворочаться в их дырявых, поношенных душах… Мир пришёл и развесил на ветвях хвосты, радужные, яркие хвосты… Поношенные звёзды, не натёртые до блеска пуговицы… Все мои интонации – всё отцовское, голос такой же… Гипномузыка сфер… Это музыка прошедших бесследно по лицу земли дождей, соструившихся в волны времени сгнивших на корню лесов, умолкших сердец, переставших отсчитывать время… Наши сердца – самые точные часы, наша музыка – плоть от плоти времени, вырвавшаяся за его границы, взорвавшая тонкую плёнку времени и разлившаяся по простору безвременья… Звёзды… Всё, что вы видите – это гордые горящие звёзды иных миров… Гордые стрелы дождя, застывшего в воздухе, с медленно кружащимися частицами света, холодными городами… Бог являет себя в чуде, в золотом сиянии скромного чуда – всех этих выпущенных на свободу снов… Твой голос, пытающийся доплыть ко мне, города, закрывшие тебя от меня, эти небеса со всхлипом смыкающиеся над тобой… Выплываешь рыбой на свет солнца –  оно светится холодной звездой в воде… Так уже близко твой берег, твоё простое человеческое счастье, такое тёплое и большое, эта ждущая тебя за ближайшим поворотом негаданная любовь, Богом данная тебе… Любовь – какая река, какое красивое слово… и ещё музыка…

Синяя-синяя, глубокая-глубокая – самая глубокая из глубин – глубина человеческого забвения… целая бездна… И ничего не могло не случиться, всё случилось, потому что всё в этом мире на своих местах… Чугунные реки времени…

Судьба, уготовленная человеку – какая она? Кто предугадает её изгибы? Ноша любого человека тяжела…

Случайное прикосновение заповедного чуда, это тёплое касание по твоей щеке… Он искал любовь совсем не там, где она всегда живёт, он прогнал её из своего сердца, не заметил её в упор. Он был такой же дурак, как и все прочие, в наших-то кущах и чащах одиночеств… Мир уплывал куда-то вдаль пароходом, неповоротливо и легко, мимо… В туман.

Звёздные бабочки, беженцы из иных миров, что-то здесь забывшие, заплутавшие в этих трёх наших соснах… Эти белые камни Алтая, каменные плечи Алтая, на которых спит небо, беспокойно ворочаются его облака – от горизонта до горизонта… Такой простор – мелодия для взгляда, холодные губы твоих ручьёв, обжигающе-холодные пальцы твоих горных родников… Рокот ночных барабанов, бесприютная музыка флейт, вернувшихся домой… Эти такие красивые, такие нездешние лица, радость музыки, танца, объятий, и пролитое молоко Млечного Пути над головами… Крупные яркие звёзды… На земле нет неба для вас, на небе нет земли для вас – нет вам ни крова, ни приюта, нет дома под этими хрустально-чистыми звёздами, в тепле, у Христа за пазухой…

Ты принимаешь нас, Великий Вавилон, сверкая своими неповоротливыми огнями, нас, соскучившихся по твоим неповоротливым огням…

Невозможность простого счастья. Как мало мы можем дать друг другу, не слышащие друг друга, так мало любящие друг друга… Огонь уходит из моей крови… Музыка скользит по сердцу, гладит его, но уже не попадает внутрь… Одинокие огни наших душ… Бедные огни наших душ… Долгие ясные дни полуденного солнца, радостные травы, волшебные коренья, паутина остановившегося времени… Перистые перины облаков… Долгие паузы музыки, и мы, завившиеся в эти паузы музыки, в эти долгие ящики счастья, неназванных имён, ненадетых обручальных колец,  пустых ветров, чужих далёких скал, чёрных окон одиночеств… Бесконечная болтовня никого не слушающих кроме себя людей… Все мы – только фон друг для друга, но с островками любви… Кромешная надежда, полевая жажда, пулевая дырочка для подглядывания в иной мир… Красота и грусть песен, красота и радуга радостных песен… Видеть выражение лиц зверей на фотографиях, проверять кино волшебными растениями… Растения растут, медленно дышат, вдыхают холодные звёзды, пьют молоко Млечного Пути, бесчеловечного пути, холодной кривой дорожки венца творения… Понимая глубину человеческого счастья, простого слагаемого двух любящих сердец, этой текущей меж ладонями музыки, неуловимой и прекрасной…  Красота движений танца в паутине волшебной музыки… Симфонии миров, скрытые воздушные шары красоты, яркие бензиновые пятна красоты, повисшие на ветвях капли… Лучики музыки, несмелые струйки музыки, пылинки, плывущие в луче, танцующие, вспыхивая на лету… Одиночество не становится меньше, если его разделить на двоих… Чай на жёлтых кухнях – должно же всё это было когда-то кончится… Все эти цветы в вазах, все эти вышитые коврики, беззащитные ненужные плюшевые игрушки – всё это наше долготерпение, наше сострадание себе самим… Жёлтые огни наших окон, светящихся для никого… Безобразно одинокие ночи посреди гостеприимного мира… Мира, разделённого на «я» и «ты» и на другие прочие условности, дамбочки и загородки любви… Воздушные потоки, серебряные струны, сладкозвучные стрелы амуров, окна, раскрытые настежь – обнажённая жизнь… Возвращение на круги своя… У детей солнца свои пути, у детей луны – свои, у детей конфетного фантика – свои… У детей утопленного котёнка, у детей замученного щенка, у детей пограничного столбика… Все эти миры без возврата…

Маховые крылья разноцветной бабочки – то, что ты видишь сейчас во сне. Благодари Бога  за подаренный тебе счастливый полёт… Музыка бежит от тебя речным потоком, утекает сквозь пальцы твоих ушей, искушений, дальних стран, потерянных в горных хребтах… Человеческая музыка страшна своей выстроенностью, своей тяжестью, даже летящая над землёй музыка всё же не имеет крыльев… Слушай божественную мелодию капель дождя в своей крови… Приникни к моей груди своими губами и слушай мой родник… Пей мои дожди, мою ночь, мою радугу, мою зарю… Моих жёсткокрылых кузнечиков, смотрящих бусинами глаз на Млечный Путь, по которому ко мне движешься ты… И музыка угасает, и музыка застревает куском в горле души, музыка растекается, как чай по столу, волнами, уходящими за синий горизонт, прощая всё на свете последним прощением, последними словами… Млечный воздух Рая… О, млечный воздух, со слюдяными каплями звёзд… Серп месяца февраль… Гулкая река виолончель… Мы, завязшие в твоей глубине… В этих сумерках без цвета… Медленно кружится планета… Медленно летит комета, летит переливчатым шариком, слепым котёнком, заветной ласточкой, неприкаянной душой…. Всеми замедленными ангелами… Всеми радужными щенками… Потому что радуга кончается, а котёнок нет…. Твоё родниковое сердце, полное горя и волшебства, полное лунного молочного света и ярких бусинок звёзд… И колодцев, и околиц, вдоль которых крадутся лисицы, и куницы, и старицы, и странницы, и… Дыши… Многоножка сердца человеческого… города покинутых сердец человеческих, выжженных человеческих сердечек, так не похожих на плюшевые подушечки для иголок, алые в своём неведении, белые в своём неведении, наше незнание мира и законов мира – это наше спасение в джунглях рода человеческого… Пограничное сердце – родниковое, светлое, обжигающее любые губы… Чужое всем  странное сердце… Сердца летят на север, туда, где им ни за что не выжить, в те края, где не растёт растение под названием любовь…Там вообще ничего уже не растёт, на этом гибельном севере… И что мы там забыли…

Отряхнуться от рук человеческих, стряхнуть с себя эти руки человеческие, и дела этих рук – и на юг, на губительный, огнесжигательный юг… На очистительный белый север… На горючий закатный запад… На пенный морской восток, с белеющим солнцем в обнимку…

Шершавая музыка виолончели… Давно потерянное время поёт свои песни…

Любовь… Живородное чувство, живородящая сила, сметающая миры, упраздняющая космосы замкнутых одиночеств, склеивающая жизни из непоправимых осколков… Сметающее всё на своём пути добро… Танцующие молнии, трепетные ресницы, лестница вздохов, водомерки, скользящие по воде… Любовь до полного всесожжения… Лица, дрогнувшие в каплях звёзд… Написанные на воде века и народы, струистые потоки исторических времён, всё сквозь пальцы ребёнка – Бога…

Саблезубые антисистемы и островки путеводного хаоса. Раньше эти антисистемы строились в головах, теперь они, а точнее – она, построена во плоти, как наши, обусловленные техническим развитием города и виртуальные миры наших компьютеров. И мы живём-поживаем в ней и в ус не дуем… Изобилие вещей отрицает существование материального мира, повсеместное господство денег, как высшей и окончательной ценности приводит к тому, что весь мир превращается в виртуальную реальность, в компьютерную игру.

Красота неба, приковывающая к себе все взгляды, этот бездонный колодец, эта непомерная, чудесная копилка души…

Эти вечера из стекла, этот неживой электрический свет, пронизывающий всё, эти погибшие листья ковром под ногами. Печаль и бездомность таких минут, вечная немотивированная скорбь этих мирных сумерек. Сумерки богов, сумерки людей… Музыка в наушниках, и лица прохожих, вплывающих в этот невольный клип – из твоей настоящей жизни… Лёгкий дождь пеленой в воздухе, кружевом – на лужах, несмелыми каплями света на чёрных зонтах… А ещё бы и затеряться где-нибудь далеко от дома в этом дожде – где-нибудь в берегах чужого города, тогда эти сумерки съели бы тебя навовсе… Страх и любовь путешественника – дорога. И жёлтые огни поездов и медленное, неповоротливое качание ночных аквариумов вагонов, и шёпот колёс… Куда вас всех гонит дорога?

Всё в мире – это реки времени, неспешные, текучие, тёмные. Земля боится их.

Переливая эти натужные сумерки в некрасивые слова – авось переживём. Редкое ненадёжное солнце этой красивой осени, такие прекрасные леса этой осени, летящие за стёклами, одетые в последние одежды – в золото и огонь… Такие одинокие растения, на этой красивой земле… Осень, бредущая прочь, волоча серый хвост дождей… Очерствел сердцем, не видя чуда красоты – каждодневного чуда этой земной красоты… Солнечная рябь на воде, жёлтые ряды деревьев, шёпот падающих листьев…

Радугу они создавали все вместе – своим теплом, своим волшебством, широкими улыбками, радостными телами. По отдельности все были люди как люди.

Страх от ночных прохожих, настороженность, идущая друг от друга, разъединяющий всех мир, всех братьев и сестёр. Холодный огонь алкоголя, равнодушие слов. Листья летят только вниз. Душа повисла на тонкой ниточке, ничего уже не просит…

Он был очень внимательным к деталям – к листьям, стынущим в чёрной воде, к разбегающимся по тротуару каплям дождя, к акулам, застывшим в толще воды, к золотым силуэтам звёзд, к без разбору катящимся по разным поверхностям цветным шарикам – их плеск и хруст и явь. Торопливые букашки наших судеб – красивые и ничтожные, золотящиеся насекомые, бьющиеся о лёд неба – безмятежный и глубокий лёд… Яростное сгорающее солнце – горящее за нас всех… Кто-то же должен сгорать… Обнимая друг друга – обманывали… Целуя друг друга – предавали – легко и весело, в солнечном вечном раю… Эта музыка не весёлая и не печальная, сплющенная слюдой в камне времени, забылось уже – какая она… Голодные боги весны – тощая любовь идёт по свету – только из долгой зимней спячки – любовь-шатун, ищет, кого бы сожрать… Грустные глаза всех на свете любовей… Осенние ели льда, голодные глаза любви… Стрелы и лучи музыки, голоса и звуки музыки замыкаются со всех сторон в океан тишины… Бой барабанов со временем… Они его отсчитывают, и они же его отменяют… Ангелы кружат, как палые листья, как пепел над пожарищем, как горелые брызги звёзд… В этих радужных снах без конца… Мы все – одно… Одно огромное море человеческое… Лучистые глаза братьев и сестёр, словно свечи, сгорающие от любви… Всё – свет. Белый свет. Все мы – белый свет…

Реки, меняющие русла, зарастающие лесами холмы и долины – время, текущее по лицу земли как слёзы, меняющиеся волны людей, городов, народов… Маски времени в неизменности любви, повторяющей из века в век, от человека к человеку историю Адама и Евы. Неизменность и непознанность любви. Всё одинаково и всё как в первый раз – и в каждой жизни и у всех вместе… Падающие листья, и вкусное яблоко из желтого рюкзачка… Вечер и мягкий дождь… Дремотные фонари, золотистый блеск асфальта, небо в рваных облаках с красивой полной луной… Неверие в силу и правду человеческой улыбки, да и вообще ни во что…

Всё, чем мы можем жить, очень просто – это любовь. Больше ничем жить мы не сможем никогда. Все эти наши пустые жизни с долгим эхом одиночества. Ночи на пустых перронах, на гулких вокзалах, в залах ожидания любви…

Это великая тайна любви – тайна бредущих по небу… Ночь, луна, и солнце красоты в душе… Отражённый свет любви, наполняющий тебя, когда я на тебя смотрю… Колдовство… Всё это очень скоро кончится, вся эта красота, все эти смешные чары, которым я больше не верю. Любовь стучится в сердце, как нищенка, просит войти, а её не впускают, слишком саблезубая и страшная гостья пожаловала в сердце… А голос парит себе в небе и парит… Вот и рождаются эти сказки про колючие, терновые звёзды, про отравленные родники сердца человеческого – мол, любовь чиста, как смертный грех… А любовь чиста, как свет родниковой звезды, как светлая вода, бегущая сквозь пальцы Бога… Ни тебе, ни мне – ничья, общая, далёкая, грустная, бесконечно родная, близкая, с детскими глазами… Боль всех сердец о ней, песни всех ветров – о ней, звёздные дали – о ней, да всё – о ней, о чём же ещё?..

И вот ты просыпаешься однажды где-нибудь, а всё – совсем другое, и ты – совсем ДРУГОЙ.
Тёмные воды сумерек, тёмные улицы осени, безысходной поздней осени, в которой ты заблудился без возврата. Иногда уколом – глубокая неправильность собственной жизни, глубокая неправда… Жёлтые фонари, чужие районы, грибные сумеречные поля… Жизнь течёт, не задумываясь, не оглядываясь… Бросать всё без следа, сдавать всё без боя – если не видеть цели и смысла, в том, что происходит с тобой… Деревья просто живут, стынут в медленном времени, дышат странствующими ветрами, сбрасывают листья без тоски… Всё будет новое.

Глаза красивые, безлюбые, злые, безжалостные, детские, добрые, неулыбчивые, разные, лукавые, игривые, безнадёжно чужие твои глаза  Короткая мелодия в моей жизни  - твоя нераскрытая тайна, история без начала и конца…  

Мучиться и тонуть в этих любовных бермудских треугольниках… Маленькие чудеса этой непонятной любви…

Охватывающая тебя безответная пустота, обволакивающая тебя беззаветная пустота, твоя несбывающаяся судьба, все эти вечера в пустых городах, бездонные вокзалы, нелюбимые глаза, бесстрашные сумерки, голодные боги отмщения…

Твои глаза грели бы меня, но не будут, твои губы целовали бы мои, тонули бы в моей нежности, но не будут… Ничего этого никогда не будет на белом свете, где мы свились, словно два дерева, вросли друг в друга, никуда нам друг от друга не деться, сквозь все твои разные имена и лица, сквозь вечера и утра этой красивой земли… Паутина времени, и наши души, беспомощно барахтающиеся в ней… Несчастные пауки надежды, слепые слёзы невозвратности, несмотря на присутствие этой вечно взаимопроникнутости, этой солнечной великой любви, в которой свились два дерева наших душ… Водопад твоих лиц, твоих имён, новых глаз, лучащихся той же нежностью, в мире оскаленных одиночеств… Никуда мы друг от друга не денемся, мир не кончается, мир, покой и любовь каждой клеточки души и тела… Танцы дождевых червей, хохот синиц, одинокие глаза светофоров, ветвистые рога троллейбусов… Голоса птиц, непонятность голосов трав, добрых птиц, светлых трав… Я смотрю на тебя и узнаю тебя другую, раннюю, прежнюю… Ты ведь одна на земле для меня… Сокрушительное одиночество сердца… Раненая радуга сердца… Ты улыбаешься и я улыбаюсь – и всё это раненая радуга сердца, подстреленная влёт красота, бегущая волна надежды, разбивающая несокрушимые сердца… Таинственные рыбы моих глубин… Никто не понимает чужих глубин… Морозная злая зима сердца, заледенелая красота… Твоя земная любовь, распахнувшаяся всеми звёздами, всеми лесами, и травами, переполненными кузнечиками, и бабочками… Моё земное солнце, моя заря, мой вечный свет, моя радость… Красоту музыки делаем не мы, мы только проводим ток, у нас солнцепроводные души… Переполняющая волной нежность этой невыносимой любви… Неугасимой любви… Приближающиеся шажочки этой никак не наступающей любви…

Одиночество… Это потерянные сумерки, где ты всё ищешь чего-то и никак не находишь… Тупики каждого из возможных путей, узловые станции любви, вокзалы… Нет никакой жалости ни о чём, упрямство на выбранном не тобой пути – пути смертных мук и пустот в сердце… Дурацкого пути…

Вся жизнь – это трип. Не бойся просто, ничего не случится, ты выйдешь, вернёшься домой…

Жалость к несбывшейся жизни моей – в этой музыке, непростительная надежда на обыкновенное чудо, что подхватит за шкирку и вытащит под звёзды, крохотного такого, кричащего, новорожденным ребёнком в эту новую жизнь… Для мира все мы равны, все слиты в белый свет, в острый, слепящий луч света – это Бог, все мы, все эти солдатики, радуги, предметы жизни, взбесившейся реальности, разложившей в кричащий, воющий спектр этот беспечальный белый свет… И эта несбыточность всех надежд… Жалость к маленькой жизни, к приюту под жёлтой лампочкой, к ласковым женским рукам – счастье – это такая малость, такая смешная и недостижимая малость, рой света, танец пылинок в луче – эти улыбки на твоём таком чужом и нелюбящем лице… Радуга солнечных улыбок живёт в тебе, плещется бликами на моём, убитом твоей красотой лице… Снова не та «ты»… Хотя вы все – одна… Музыка плещется в воде мысли… Убийственно-красивая музыка, убийственная, безжалостная красота уводит из рая под жёлтой лампочкой, из ласковых женских рук… Красота убила всех нас, растоптала в ничто, заставила любоваться только собой… Не достучаться вам теперь до наших сердец – мы убиты красотой музыки, красотой всего в мире… И невыплаканные слёзы твоим глазам… И священное непонимание твоей косноязычной души добрым, косматым миром… Медленный танец мира у тебя перед глазами, яркий и невесёлый танец мира, фонтан путешествий и приключений на крохотной пяди сырой земли, улыбающаяся зима… Земля, заливающая старую землю, как вода, раскинутые в стороны города… Твоя нагая красота, оголённым проводом, смертельной опасностью – твоя бесчеловечная красота, ждущая нас под волшебными лампочками мира, под тёплыми руками жён, под маленькими ручками детей – увела, слизнула хвостом, усмехнулась радуга, погрозила старостью, неизбежностью,  мол, не успеете ничего в этом вселенском отливе времени – уходит водой время с жёстких камней дна жизни, второго и третьего её дна… Эти всегдашние сумерки любви в паутине времени – и крохотные мухи наших душ в ней - ничтожные, барахтающиеся, умирающие от страха и печали… Просто отмените время, просто заставьте сердца биться без воздуха, и всё будет хорошо… Безразмерная тяжесть никогда так и не выплаканных слёз, эти северные ледовитые одиночества всех нас…Жалость ушла из мира, словно вода в песок… Безраздельная власть тепла и света над всем – и эта предательская красота… И эта страшная музыка… А ты улыбаешься своей смелой несмелой улыбкой, и не знаешь ничего этого, и ничего этого не надо тебе знать, всем вам, живущим в раю под жёлтыми лампочками… Мы взорвёмся воздушными шариками, не выдержав давления любви внутри – безразмерной, ни к кому не обращённой, ничьей любви внутри… Поманила райскими звуками, красками, водяной яркой, слепящей, летучей музыкой, заманила в лес, не выйти, поздно, да и не хочется, заслушались, загляделись, переполнились солнечной любовью ко всем – течёт любовь из всех щелей, рвётся из снулых глаз, из перекошенных, замедленных ртов, с языков, ставших неповоротливыми, непослушными, из покосившихся картонных домиков мозгов… Каким Богом ты мне сужена? Да и Богом ли? Цепь странных случайностей, из которых коряво складывается моя нескладушка-судьба… И что ты знаешь о моей несбывшейся жизни, и что знаю я о твоей? Отзвуки вкусов, ноты и полутона горького, кисло-сладкого и солёного, долгие отголоски вкуса… Что ты такое – любовь? Нет ответа на этот вопрос, основной в жизни вопрос, самый важный вопрос этого экзамена – твоей жизни… Попробуй ответь… Легкая бабочка или  бронебойный снаряд? Тёплая комната или распахнутое настежь смертное зимнее поле? Ухмылка судьбы или биение далёкого небесного колокола над твоей головой, никогда не дающее тебе пропасть, дублирующееся твоим сердцем, звучащим в унисон?  Волна или радуга? Боль или небыль? Вот они какие – эти смешные и беспомощные слова перед чудом маленькой вселенской любви… Излияние сердец сердитыми реками и разбрызгивание гнойных нарывов… И соревнования открытых ран на уставших до срока сердцах, которым перекрыли небесную кровь этой самой любви… Опрокинутые солонки безвозвратных ссор, из которых пролилось небо… Лёгкая поступь смертной тоски и её красивое лицо, когда она коснётся тебя и скажет «Ну, что ли, пошли, друг»… И ты пойдёшь, а куда деваться… Душа нага и бела пред тобой, Господи… Услышь меня, глубоко в твоём чреве плачу по тебе, Господи – небесный кит… Обручальные колечки наших снов, и ползущие по щекам слёзы, и танки, погибельными букашками ползущие далеко в поле в нашу сторону, ещё далеко, но неотвратимо ползут гибельные насекомые, смертельные финтифлюшки и пустячки в жёлтой далёкой траве этого поля, откуда тебе не уйти… Могила из окопа… Заранее зарытые в землю ждали танки, ожесточённые святые сердца навстречу машинной безжалостности, навстречу чешуйчатокрылым полчищам вражеской саранчи оголённые провода натянутых как струны душ, уже расправляющих крылья, уже готовых взлететь… Кто ты, кто завёл моё сердце волшебным ключиком и отправил в это путешествие?.. Делай, что можешь и не думай о себе слишком много… Дверь всегда открыта, и звёзды в проёме подмигивают холодными глазами… Святая красота женщины и неба…

На нашем кораблике порваны все паруса… Ветер гуляет в пустых сердцах, как в комнатах с выбитыми окнами, где сугробы намело под подоконниками… Грусть покинутых, раздробленных, раздавленных жизнью сердец, рай на все четыре стороны – ни крова, ни приюта…

Если бы мы только знали, какие страшные радужные крылья раскрываются за нашими спинами, когда мы летаем… Эти пропащие песни наших солнечных душ… В нас так отражается наш страшный, вывернутый мир… Человеческая нормальность возводит концлагеря… А мы просто – зеркала этого неуютного мира, этой исторической родины, поэтому эта музыка так грустна… И все эти мирские неуюты, все эти недостижимые счастья, все эти не ждущие нас жёлтые чужие окна… Мы вышли в такие поля, в такие зимние поля, где только ветер и обрывки слов и историй, и вся эта пугающая красота, и вся эта бесчеловечность что счастья, что горя нашего… Мы уже не люди, мы тонем в болоте любви, в зияющих сказках, в прострелянных дырках звёзд… И эти голоса в трубках телефонов – совсем чужие, без капли любви, и эта зима без снега, жёлтые фонари, морось, серые дни, ничего не происходит во внешней жизни…

Эта огромная Жизнь. Эти маленькие жизни, насекомыми бьющиеся внутри неё… Эта безжалостность происходящего, перемалывающая жизни судьба, доля, безнадёжность, разлука… Вся эта грусть, все мучительные мелочи жизни, в океане мучительной музыки, все мы, сложенные в музыку Жизни, летящие прочь со звёздами, крутящимися планетами, умирающими людьми, все эти глаза, переполненные надеждой и страхом, и вечной, как весна, любовью… Мы – братья и сёстры, мы – семена, брошенные в просторную землю, тревожные, радостные и тоскливые ноты волшебных мелодий… Мы забыли, кто мы, в этом далёком, забытом Богом краю, живём, бежим во сне, как лунатики льёмся сквозь пальцы жизни… Река нашего времени, любого времени, страшного прошлого, солнечного прошлого, детского прошлого, ненадёжного будущего, хрупкого, проходящего, тут же кончающегося настоящего – все эти реки… Волны волшебной музыки, прозрения и страхи, предчувствия, улыбающиеся циферблаты наших лиц, смешные морщинки старости, тела, послушно отмеряющие время, истории, послушно меняющие эпохи, пространства, послушно разворачивающиеся под ноги, время, свернувшееся тёплым котёнком на коленях… Благородные седины и блестящие лысины, тоскующие по вечной молодости тела… Сокровенные изгибы наготы, упругие линии девичьей красоты, улыбающиеся лица, колокольчики вздохов всех этих ночей, переполненных свитым в клубки тел счастьем… Вдохи и выдохи, слова и стихи, стихии мира, ночные звёзды и фонари, дневное солнце и море красок и звуков мира… Мы, забытые в глубине этого сокровенного мира, смотрящие звериными мудрыми глазами, мудрыми человеческими глазами умирающих зверей… Она улыбается, и ты не можешь оторвать глаз – эта сила лжи человеческой любви, бессмертная, всесокрушающая сила любви, великой правды, не видимой за тысячью мелочей мира, не слышимая за тысячеголосым шумом мира музыка, невостребованная красота наших душ – заброшенных садов… Бог, которого мы давно не видим и не слышим, всегда держащий свою ладонь у нас на голове, ненужный и беспомощный Бог – наша святая, бесполезная любовь, запертая в одиноких, ощетинившихся сердцах…Наши сердца – переругивающиеся собаки, ночные, лающие сердца посреди мира, переполненного великой и маленькой любовью… Никому не нужные эти слова…

Невидимые, заповедные глубины наших душ. Сокровенные, неподдающиеся расшифровке, переводу на язык людей… И мы опять и опять возвращаемся из горького, прекрасного и страшного полёта… Покачивая крыльями в воздухе… У Бога нет больше слов для нас, только яркие краски и жгучие звёзды, кованые кометы в подземельях любви и волшебной музыки… огнекрылой бабочкой опускается эта музыка мне на глаза… лишённая смысла пустота чуланов нашей любви, расстрельных подвалов нашей любви… ЧК нашей любви… Язык осени слизал все краски… Зимой убелю, как лес убелю, как волну убелю ваши грехи… Чернота наших взглядов – бреннеры идут сжигать мёртвые тела, потом лягут в ту же яму… Солнечные языки адского пламени

Солнечная скрипка твоей души, душевная усталость от счастья и страха полёта в высоких небесах… И жизнь, ливнем пролитая перед глазами – моя жизнь… И нежность – мягкость из самого сердца растений… Твоя душа танцует с моей, мы медленно кружимся в волнах космического ветра, кометы, вплетённые в твои волосы, твой счастливый смех, наша любовь… Выгорание дотла навстречу друг другу… Ясные знамёна глубин, тихие дни раннего лета, декабрьский бесснежный серый сон города… Крылья твоей радости, ужасы райских чертогов, самоцветы и огни, узоры и радуги… Полёты во сне и наяву, там, где нет ни сна, ни яви, а только бесконечный поток по разному звучащих нот, которые все – одна нота… Все эти гремучие горошины нот, сыплющиеся в звонкий воздух – все они – одна нота, в которой звучит ВСЁ… Города, рассыпанные по лицу земли, по её удивлённому лицу, все эти бегущие поезда и машины, летящие быстрее ветра самолётики – звонкая и безнадёжная Музычка сфер… Все эти страхи и страдания… Вся беда наша в том, что мы совсем не люди… Декабрь, а снега всё нет… Холодный, неуютный рай… Ангелы со свалявшимися перьями крыльев, давно не взлетавшие, сидящие по кухням с бутылочками огненной воды, защищающие себя от небесного счастья и горя человеческими радостями и счастьями… Под жёлтыми путеводными звёздочками, под жёлтыми лампочками светлых кухонь… Волны музыки всё ещё со мной… И трогательный плач скрипки, и гудение оркестра – человек пытается одеть райскую красоту в свои одежды… Красота – это не одежда, в глубинах нет ни мелодий, ни нот, всё жидкое, всё перетекает друг в друга, все пять чувств, да и не пять… Намертво связанная картинка на мониторе, музыка из колонок и божественная сладость печенья… В наших-то морях всё совсем не так… И эта усталость вернувшихся… Вещмешок на пол, сидят, откинувшись к стене, полуприкрыв глаза слушают тихую музыку, втекают помаленьку в человеческий облик…Нет и не может быть смерти… Тихая грусть любой красоты – тихая грусть оков времени, проходящести всего, всей этой красоты, а ведь у Бога в сердце ничего не проходит, а мы только там и живём – у Бога в сердце… Никогда не пройдёт красота… Прикладная философия – Канту бы так нырнуть… Красота и правда любого честного слова, ожидание сердцем любви, которая вечно там живёт… Звонкая, счастливая жизнь посреди бесснежного декабря… Чёткость и грусть знания, которое никак не высказать, или которое высказывается словами, которые никак не сможет понять человек… Солнце – это сердце нашего маленького мира, правы были древние – солнце – это Бог…

И тут пошёл снег!

Солнце твоей тёплой и несбыточной любви, которой на Земле тебе забыли положить в тарелку… Солнце в жирном супе… Твоё солнце не греет меня – и всё это сквозь мою улыбку, сквозь моё равнодушие, мой шутливый тон, моё мерцание, переливание всеми цветами радуги… Мои безответные ласточки, мои бесприютные осени… Никто не спасёт нас от Бога… Разговаривать будем завтра…  

Мера грусти и равнодушия – ещё не все холодные оттенки голосов тобой переслушаны, ещё не все чужие взгляды перещупаны глазами в тщетном поиске твоих родных глаз… И будет зима, только зима и снег до горизонта, и машины, торопливо снующие по лицу земли и грязная снежная каша под колёсами… Христос умирает в душе, медленно и беззлобно, остывает душа на холодном голодном ветру мира…

Любовь опутывает нас с головы до пят – любовь, паутина, из которой нам никуда не уйти, то, что держит всех нас здесь, вяжет круговой порукой… Звонкие чудеса не-людских существований – поперёк единственной правды земли – поперёк круговорота рождений, поперёк бедной человечьей любви… И такой красивый снег так и льётся из фонарей этой странной зимой…

У раны на моём сердце всё-таки твоё имя, ты уж прости меня – всё-таки твоё, как бы ни сложилась дальше вся эта хрень, вся эта моя жизнь. Видимо, она всё-таки кончилась, эта жизнь…

Жизнь складывается не так, голоса тонут в шуме дождя, свет фонарей расползается жёлтыми пятнами в воде… Мы так одиноки с тобой, мы так далёки друг от друга с тобой… Тебя нет со мной, так это навсегда, что не верится самому, а жёлтые слёзы стынут в глазах… «Ты только не плачь… - Я не умею»… Земля вертится отрешённо, жизнь дробится в куски, осколки зеркал с отражением моего лица – был ли я таким… Волшебные леса, осенний дым всех этих возвращений, голоса обезглавленных тополей на бульварах, голоса зимних кипучих золотистых капель гирлянд в их постриженных кронах… Голоса наши в воде времени… Голоса наших родных людей в равнодушных телефонных трубках… Голоса тревожащих летних трав… Нежные касания мягкими подушечками пальцев, осторожные касания самым краешком губ… Это всё бред и не сбудется, я тебя вылечу, я полечу и вылечу, полечу к тебе на крыльях своей любви… Орнамент сознания, лабиринты музыки, узнавание слов бреда, жизнь по второму, по третьему кругу, немолчные вопли соловьёв моей любви, чаек моей тревоги… Никому не почувствовать краешек моей любви, моей долгой боли, моей лучистой, чистой радуги… Иглы лучей в вены комнаты, солнце рушит стены, рвёт вены, взрывает мозги, мы любим – вот и весь взрыв – Большой Взрыв… Холод и голод нашего чёрного солнца, нашей вывернутой наизнанку человеческой любви, не сбывающейся ни в ком и никогда, в нашем мире предательств и радуг, нежностей и важностей, возможностей, невозможностей… Лютых слов о любви, любых слов о тебе… Все колодцы бредят тобой, все кратеры, все…

Будет ли это похоже на обрушение дома в одну секунду или на размывание рекой берегов – безумие внутри меня?

Горы горя человеческого…

Все эти страдающие животные с глазами святых – вся эта мука, и мудрость, и радость… Вся эта ложь наших грустных альтернативных жизней в топях мировых сетей, вся эта вседоступность неуловимого – смешные человечки в господней ладони, сидящие в своих безнадёжных комнатках, в островках жёлтого света… Улыбающиеся лица, скользящие сквозь чёрно-белые фотографии прошлого, потухшие на холодном ветру времени радостные искорки – чтобы быть ВЕЧНО, НАВСЕГДА. Вечно и навсегда. Голоса, плывущие радужными стрелами, облака, завивающиеся клочьями, танцующий мир…

Музыка заплетается светом, потоками радуг, цветными хвостами, скучными песнями вселенской любви… Продолжения предложений, потерянные под плинтусом пылинки, наши души, тесно переплетённые в адский клубок змей всей этой любовью… Игристые угри, танцующие в волне, рои беглых рыб в анфиладах солнца в толще воды… Солнечные стрелы строк, косяки приручённых рыб-песен… Скоростные поезда безумия в нашей с тобою крови, райские потоки, стрелы струн… Поющие дельфины, рыдающие айсберги, ледяные рыбы в нашей останавливающейся крови… Огни утонувших городов из-под воды… Жалующееся сердце на невозможность человеческого сердца долго летать здесь, на изнашиваемость нашего простого и ясного доброго хрупкого сердца, сквозь которое хлещет поток вселенской любви… Жёлтые фонари светятся мотыльками из-под воды – светлячками, горящими в солнце, парящими в белом солнце… Незамедлительные стихи по любому поводу, невезучие людские стихи… Огни и стрелы, радуги и строки, небеса отчаяния, горящие седьмые небеса, огни до неба, тонущие в синей воде сумерек, в синем киселе… Идти навеселе в синем киселе… Тропы колибри, тонны воздуха и солнца, низвергающиеся на твою бедную голову… Ты веди меня, песенка-чудесенка, моя тонкая дудочка, моя слепая ласточка, тень прыгнувшего мячика, тень скользкого угря в воде… Всё будет очень хорошо – пусть даже не здесь и не с нами… Это ведь не важно с кем – главное, чтобы всё хорошо… Лодками скользить по воде, по глубокой океанской луже, окрашенной таким красивым огнём заката… Там, в синей глубине музыки живут такие рыбы!.. О, это такие рыбы, растущие, крылатые, огненные, раздвигающие воду радужными радостными хвостами!.. И тёмно-зелёная еловая грусть, горьковатая на вкус, солоноватая, как чёрные лужицы на игольчатых еловых лапах… Эра рыб, текучих в стылых пространствах… Эра моторов, живущих, рычащих под стальными корпусами… Всё никак не стать человеком…Радиостанция «Эхо Демонизма», горечь зла на губах ребёнка, вовремя приходящая смерть, сумерки, разговоры на чужих языках, голоса птиц, зверей, и кот, как равный садится в круг…Вся эта грусть несбывающейся жизни в обмен на последний волшебный полёт, все эти ваши когда-то родные лица, а теперь забывшиеся, стёршиеся в воде времени, как стирает камни река… Ваша красота, ваши спелые, смелые, несмелые тела, белые, упругие – всё в обмен на волшебный полёт… А вот бы взять да и взять тебя в этот прощальный, бесшабашно-сногсшибательный полёт, и чтобы ты ещё снилась мне всегда, эта одна, сплетённая из всех вас «ты» - из всех ваших тел, сердец и глаз – и прошлых, и будущих… Милых добрых нежных глаз – несбывшихся в этой жизни… Маяки мотыльков, светлячков… Сердца, приручённые, жалкие, и наши изуродованные, одичавшие сердца – в волшебный полёт!.. Всё подвержено времени – всё стирается временем, как рисунок из песка – всё время новые люди, звери, новые звёзды, новые радуги, и этот летящий на улице снег… Бесконечная ночь летающих вокзалов, в ожидании поезда-аэробуса… Жёлтые фонари их – звёзды… Летучие рыбы сверхновых звёзд в дали галактики… Роса безумия не высыхает на мне… Ощетинилась нагвальскими мыслями… Моя тень на дне…

Интернет раскрашивает наши одиночества яркими красками псевдоприсутствий других. На самом деле никого там нет, в этих серых комнатах без окон, только провода,  никуда не ведущие, и болтливые узники… Монашеское небытие…

Звонкий мороз, снег белой ватой на чётко прочерченных чёрных ветвях, скрип под ногами, долгий путь любого звука в одиноком воздухе… Жёлтые фонари, троллейбусы с заросшими морозными узорами стёклами…

Наши вросшие друг в друга души на холодном ветру одиночества – давай замёрзнем вместе, родная… Мир развернулся перед ним панорамой – от горизонта до горизонта – вечерними, утыканными окнами, домами, чернотой морозного воздуха – и что-то такое нашёптывал, приговаривал, что-то такое, чего на человеческом языке никак нельзя понять – он так и не понял… Эти робкие юркие хвосты ускользающих мыслей – рыбы в тёмной воде… Это забвение, голубые голоса, зелёные стрелы травы, пустое колокольное небо над головой, оранжевый шар морозного закатного солнца… Что-то очень важное и хорошо навек забытое проглядывает сквозь весь этот зимний спящий мир…

Ясно видеть свет – и всё-таки идти во тьму… Что-то тут совсем не так…

Пустой свет, путы этого ясного лучистого света – все наши полёты, наши грусти и радости… Пейте свет, чистые небесные родники… Ясный свет старых глаз, под которыми плещется солнечной водой ребячья радость, звонкая детская любовь к миру… Радуга радости… Белый слоящийся крошащийся, смешной мир времени, разрушаемый хрупкой травинкой… Кого мы видели в высокой траве? Кто прыгал с длинными ушами, серый по травке… Росистый полёт голоса над убогой гитарной мелодией… Перестук чертячьих копытец нот, переступают, как жеребята, танцуют, как жеребята – маленькие лошадки… Ясельная любовь… Голоса людей и собак из подъезда, гаснущий в сумерках мир… ююю… Мир молится мной и тобой, и нашей чудесной песней, наши верующие глаза, свечками, возожжёнными для Бога – наши радостные глаза… Слепые нотные знаки, летящие листьями по воздуху, по прожжённому алостью клёнов воздуху, горному воздуху моей печали, сытному, водой обжигающему горло воздуху моих вершин, моих гулких глубин, моих звонких высот… Твоя хвойная ароматная свежая радуга на счастье… Твои гулкие глубины, твои гибельные сияющие высоты… Джа… Не сбывшаяся жизнь – и твоя радость этой несбывшести… Не получившаяся, для которой была возможность, но ведь ей не воспользоваться… И музыку раздирает мысль…

Нарабатывая себе поэтические судьбы в глубинах одиночеств под хохот телевизоров… Чужое сердце просит впустить его, чужое одиночество хочет быть растопленным твоим сердцем… Трава играет нашими душами, трава курит нас… Наши запалённые души горят негасимыми огнями в долинах смерти… Погребальными кострами… Снег заметает следы рыси, ели укрывают хвойными лапами, прячут от неба… Когда путь пылит под ногами, некогда оглядываться – иди сквозь, раздвигая её локтями – а нет бы  опрокинуться навзничь в её тёплые ласковые руки, облака, травы, реки, и всё такое…

Сплошная непобедимая математика всех этих сакральных узоров, всех этих божественных нот, простая невесёлая механика наших тонких душевных движений… Разом потерянная вера – как падает температура, как проходит болезнь – обычное непонимание себя и мира, и Солнца в себе… Когда-нибудь будут открыты все законы нашего бессмысленного счастья, нашей несокрушимой тоски, нашей вьюжной недоли… Все мы скрыты от Божьего взора навсегда – вот что нашёптывает нам отчаяние – прямо под  мягким тёплым Божьим крылом… Ничего не останется от прожитых навылет дней – только весёлая пустая поп-музыка, да кукольные улыбки на лицах с глазами, как два печальных колодца… Никто не возвращается… Такой вот приступ безвозвратности, океан покинутости, последняя застава хрупкого эго… Дальше все эти трубящие слоны и танцующие белые медведи, слоящиеся времена и пятнистые знамёна… Эти звёзды, завихряющиеся, как на картинах ВанГога, все эти математические вселенные, все эти обусловленные видения, разложенные в смысловой спектр на компьютере, воспроизведённые в двоичном коде, низведённые до простых закономерностей повторений… И никто не возвращается оттуда…Потому что неоткуда возвращаться, потому что мёртвые поют застольные песни вместе с живыми, чуть-чуть жалея, что те не видят их… И горят яблоки на ветках в осенних садах… Вот это вечно – эти возрождающие себя растения, звери, люди, эти осколочные облака, эти разорванные от напора отражений зеркала… Иные миры в крохотной таблеточке, сонмы ангелов на острие иглы наркомана, пропащая и страшная музыка судеб человеческих… И эта пустая весёлая попсовая музыка сфер… Время, заключённое в короткие фразы стихов, время между нот волшебной музыки, время повсюду – вирусом, червём, страшной эпидемией разлук и расставаний… Волшебство твоих глаз… Вечное волшебство под разного цвета водой твоих глаз…

И мы, безвозвратно живущие в человечьих телах, в глубинах наших многоклеточных тел, с нашими радостями и горестями, с фильмами о нас, добрых и злых, фальшивых и откровенных, выживающих на полную катушку…

И вот небеса в алмазах и зияющие звёзды глубин, и тёмные тени акул, скользящих над бездонными пропастями… Силуэты обрушенных домов в чёрной ночи, оскалы улыбок сгоревших остовов кораблей… Летящие стрелами ангелы и тёмные струи облаков с качающейся лодочкой месяца… Музыка качает лодочки приливом, около нежных шёпотов и всхлипов забытых  и влюблённых, музыка каменных мостов земли, скользкой поверхности зеркал, не поскользнись на своём собственном отражении… Нежная радуга снежного ветра, метель, обнимающая ноги, как жена солдата, уходящего на войну, пытающаяся его удержать, но где там… Музыка летит мимо проплывающих за окном машины зданий, мимо других машин на забитых улицах огромного города… Небо в проёмах зданий, обесточенных зданий, обескровленных зданий…

В этих человеческих фильмах про наши непутёвые судьбы, в этих пересказах наших забытых и обескровленных жизней – там, в будущем, если мы будем там кому-нибудь интересны. Весны без начала и конца. Зимы без конца и начала… Поцелуи и судороги, крики радости и крики боли, слёзы и рассказанные влюблёнными голосами сказки на ночь… Волки леса жизни… Твои глаза, забытые, мои – забытые… Всё забывается в нашей пуленепробиваемости…  Недосказанные маленькие глупые нежности, особые словечки, беспомощные шутливые прозвища – маленький особый язык для двоих – всё, что потом будет так больно ранить, а ещё потом – забудется…стерпится, обезлюбится жизнь… Можно и так.

И это ощущение отсутствия выхода – это отчаяние, пронзившее стрелой – только стрелой, упавшей в болото… Когда душа становится мёртвым болотом – ей уже ничего не страшно… В этих празднично украшенных комнатах… В этих праздниках одиночества…

Здравствуйте, боги! Пожимаем руки, улыбаемся друг другу – здравствуйте, боги! А вы и не знали, что вы боги, что все вы до последнего Гитлера – боги, грустные, как протяжная мелодия, печальные боги – бедные люди, сжатые в каменные мешки своих судеб… звёзды самой крыши мира, съехавшей крыши мира… Табуны вороных коней, капельки глаз, прошлые и будущие жёны, в море всё ещё одиноких ночей… Я не помню тебя, и себя того уже не помню. Те мы умерли, нам не пробиться друг к другу…
И эта ярко-крылатая бабочка – музыка.
И эта вечная любовь – музыка…
Эта беспечная подростковая любовь, эта последняя любовь мудрых, сломанных жизнью и победивших её – музыка.
Наш звучащий мир.

Новые облака из-за горизонта – новые голоса в моих венах, в моём мышечном мешочке сердца… Я похож на анатомическое пособие, анатомическое чудовище, в моей крови – бал серебристых рыбок… Я люблю тебя жизнь… Я люблю тебя – и подпись – Жизнь…

Миры без прошлого – мир вам. Никакого возврата под человеческие жёлтые лампочки, никаких лиц людей, только крылья, только когти ястребов, только бивни индийских слонов, только лисьи вздохи…  Близкие голоса, родные мягкие голоса, тёплые руки, лучистые, красивые от бездонной, наполняющей их любви глаза… Огни мира, потерянные в траве, как капельки росы, все эти наши солнечные вдохи и выдохи, и волшебные долгоиграющие пластинки наших душ, наших летальных песен, наших кишечнополостных раев… Окраин наших душ, поросших бурьяном забытья, лохмотьев наших душ… Твои глаза выплывают в мои сны, как корабли с парусами безнадёжной беспечальности… Как коридоры и лабиринты вечного возвращения вёсен, солнечные часы солнца, будние дни, понедельники и вторники, самопальные разговорики, самолётики, сделанные детской рукой, неумело планирующие над двором, над застывшими в сонном воздухе изумрудными деревьями… Когда улыбнётся тебе из под пушистых мшистых бровей красота языка, Красота Языка, тонкие привкусы и околоароматья счастья на губах младенца, ещё не обсохшим молоком… И тонкие вуали музыки, белые стрелы музыки… Волшебный доморощенный рай Баха, воздушные замки Моцарта, адские круги вертящихся мельниц, обступающих Дон-Кихота, обступающих дона Хуана, всеми своими поросшими травой лицами, всеми мшистыми глазами, воздушными потоками голосов… Волны ив под каменным ветром, гнедые скакуны ветров осеней, всех этих безнадёжно прожитых в безвозвратности осеней… Я услышу твой голос и голос твоей матери, голос твоего отца и его матери и её отца – и дальше, дальше, в самые кристальные глубины матери-земли… Кроты спят в ней головами вниз, как летучие мыши… Родниковые потоки райской музыки в этих волшебных искристых глубинах, эти огоньки человеческой радости на улицах человеческих жизней… На круги своя… задумываешься вдруг о вкусе слов – их смысле… Они так вкусны – слова… твоя радуга – и твоя заря… и солёные слёзы твои – и их смысл – их вкус… Мы все капли в море любви… Красивые и печальные цепочки слов, их немые радуги и оторванные злыми детьми крылья бабочек – пока ещё жестокими, ничего не понимающими детьми… Они вырастут и – станут мудрецами, они поплывут в море любви и улыбок, в потоке помоев нашей слишком уж суетливой, такой цветной и красивой жизни… Наша святая любовь – огонёк заката, полная чаша райского терпения петь вечные осанны, утопая в волшебстве круглой и долгой музыки… Она проливается волшебными ручьями капели этой вечной весны, она искрится солнечными каплями на голубых глазах озёр… Тесные комнатки для разворачивающихся, распускающихся цветами ангелов, волшебных нитей слов… Нам суждено пройти через всё это – через добрые руки древесных чащ, через кресты буреломов, замшелых поваленных стволов, чтобы добрести до беспечального стрёкота  кузнечиков в траве на солнечной поляне…

Горы и леса непобедимой родины. И синие реки и красная кровь в человеческих жилах. Простые и ясные жизни, горный свежий воздух наших душ…

Спасители мира, висящие на крестах забвений, прямо на шеях человеческих – забытые их слова, никому не нужные… Новые вкусы, новые слова и ноты путешествий, старые слова старой сказки разворачивает перед тобой вновь и вновь этот мир, а ты упрямо забываешь его… всё тянется он перед тобой узорной ленточкой, виноватой улыбочкой, поднимая глаза к небу всё реже – и к его далёким непостижимым звёздам… Белые ангелы летят, заходят со стороны солнца, стреляют из пулемётов под крыльями, белыми стальными крыльями… Обнажённые звериные и древесные тела, мир, купающийся в сказке, в которой ты – лишь мычащий что-то неразборчивое зритель, соглядатай, навязчивый папарацци, кто ещё ты в этом мире радости и счастья… Держи нас, Господи, в своих ладонях…

Нужно пройти весь этот лабиринт, этот калейдоскоп одиночеств – чтобы понять великое чудо любви… Все это знают, все, заброшенные сюда разведчики из иных миров, все они недоумевают до поры до времени, почему ж так всё нескладно, но потом – короткая вспышка озарения, или долгая цепочка мыслей, теряющихся радужными хвостами в высокой траве – и всё. Ты всё видишь. Переполненная невидимыми чудесами реальность, только копни поглубже, только приглядись повнимательнее, только прекрати этот бессмысленный бег в комнате смеха времени… Вдохни, затаи дыхание, и выдохни себя вместе с воздухом, останься тем, кто ты есть на самом деле… Ветры перемен – сквознячки в чуланчике, пение птиц отражает всю мудрость и красоту мира, но ведь его надо уметь расслышать… Всё обретает смысл и значение там, в мире узоров и радуг… По белому полю бегут чёрные цепочки следов – буквы, слова, сложенные в стихи, в инструкции по пользованию пылесосами, в великие романы классиков, в доносы, во всё, что хочешь… Снег останавливается, застывает в воздухе – всё, время вышло, кончилось, прекратилось, выдохлось… Ритм барабана – это пульс времени, но шаманы знают, как подниматься на нём в верхние миры, как спускаться в глубины, туда, где нет никаких времён… Заблудившиеся души – дальше от людей и их дел, всё дальше… Красота музыки, доброта утреннего солнца, волшебная весна, все эти пережитые глубокие зимы…Все эти радостные радуги и волшебные детские сны… Некому смотреть на райские радуги и чертоги, слишком много человек таскает на душе тяжёлых камней, тянут они его вниз, в глубину его страхов и одиночеств, его отречений от любви… Талая усталость – усталость талой воды, уставшей быть снегом, холодным и ничьим снегом… Перемена агрегатного состояния – буду-ка я водой… Волна волшебной музыки в сердце…

Дождь идёт по земле печально и медленно, как твои движения, твои осторожные вдохи и выдохи дыма… Великая власть музыки, весенняя сила музыки, основной холод земли… Слишком вы все представляете себе мир неправильно…

Город плыл в пелене дождя… Мирные серые слоны зданий обступали дорогу, смотрели жёлтыми добрыми глазами… Стены были тёмно-серые после прошедшего дождя, украсившего их бетонные и кирпичные шкуры… Надо увидеть всю жизнь, надо соскучиться по красоте, иногда ходить к ней в гости, сквозь пелену этой дождливой обыденности… Красота женщины, красота Бога, красота текущего Баха… Звенящая, скрипящая музыка вечернего троллейбуса… Туманные голоса далёкой земли – родной и далёкой земли – всех этих счастливых объятий, всех этих покинутых одиночеств, их распахнутых настежь дверей  - распахнутых настежь в любовь… Печаль далёких городов и здешних радуг, звонко переплетённых музык… У слов «музыка» и «любовь» нет множественного числа – и то, и другое – одно в твоей жизни, ты плывёшь сквозь неё под волшебным парусом, сквозь неё – облачную, вьюжную, слепую от солнца любовь… Все эти встречи и разлуки навеки, скучные переплетения людских счастий и несчастий в одну большую красоту человеческой жизни, линия судьбы пересекает млечные пути и дороги хромосомных нитей… А дома лились сплошным потоком из травы, дома словно прятали что-то, играли с тобой… На какой улице, в каком доме, под какой лампочкой живёшь моя будущая ты?.. Какого цвета твои волосы, как пахнет взгляд твоих глаз, любовью ли переполнены твои вздохи и сны?.. И есть ли ты для меня на земле?..

Дождь течёт по стёклам троллейбуса, отражения фонарей подрагивают в асфальте, капли пляшут, отсвечивают жёлтым, лужи подрагивают, дождь идёт… Какого цвета время?.. Эти лучи пробивают нас насквозь, наши переплетённые одинокие тела, силящиеся разродиться новой жизнью, распутать старую жизнь… Сколько потраченной впустую нежности, сколько скрытой ласки, непролитых слёз… Нерасслышанного смеха, позабытого счастья, несложенных из кубиков событий судеб… Всё это – твоя единственная и неповторимая жизнь – всё это нелепое лоскутное одеяльце потерь и разлук, встреч и страданий, косноязычного лепета под мирными звёздами… Одиночные камеры ночей – камеры смертников… Какого цвета время?.. Время – это вода, какой там цвет, вся жизнь наполняется, переполняется, перехлёстывает через край, лови губами, пей её жадно, не обожгись её ледяным холодом…

Это лето ложится под ноги своими дорожками, тропами, деревенскими деревьями, этими лёгкими облаками в кронах ласкает лето твои глаза… Ветер гладит лицо лёгкими крыльями, мягкими женскими касаниями… Голоса и желания… Яд волшебной музыки, речи камней и речных вод, полуденные крики птиц, летящая музыка медленного полдня… Только слегка приоткрыть эту завесу, встать на цыпочки, заглянуть за краешек этого волшебного сундучка со сказками – отвалить челюсть, расширить глаза – да ни фига себе, какие у вас тут дела!.. А мир спит и ничего не видит – притворяется, добрый спящий кот мира, поводит усами, подглядывает потихоньку и улыбается… Звонким смехом заливается улыбчивый хоровод девичьих лиц, все эти радостные изгибы, эти лучистые глаза – бабочки на лёгких крыльях, солнышки на лапках… Никогда не найду я тебя в этом хороводе объятий… В этих сладких ночных снах, где поют одуревшие от счастья кузнечики, где прёт со страшной силой в рост всё живое… Годовые кольца звёзд… Обручальные кольца змей, танцы сплетённых клубков змей…Тяжкая обуза – ноты, формы, мелодии – вся эта музыка рвётся из них, из застывшего в их формах времени, на простор  горящих звёзд и мелькающих в секунду столетий, или в завязшее, как муха в янтаре, медленное время растений… То, что происходит с нами под психоделиками – это медленное время растений, попавшее в нашу кровь… Летящая музыка… текущая сквозь остановившееся время музыка – сквозь медленное время растений…

Многолюдные, радостные фильмы прошлого – людской поток, улыбки, солнечные лица, и грусть, и тяжёлые взгляды, и робкий образ красоты во всех этих сказках без следа… Идущий по ледяным рельсам сказочный трамвай с уютными заледенелыми стёклами…

Извилистые потоки космоса и струистые звёзды рая Ван Гога… Ледяные солнца волшебных заманивающих в себя миров… Земля музыки, раскрашенные миры скользких демонов, радужные огни смерти – так учат нас усталые чёрные черти наших земных снов… Увядшие цветы и бредящие морем раковины… наши светлые песни, наши бесшабашные путешествия по запретным территориям звуков и знаков Бога… Пришейте мне пуговицы вместо глаз… Разрешите мне смотреть на ваше солнце, добрые боги этих мест… Кто вы такие есть?.. Когда вы покажете нам свои поросшие травой лица?.. Мир выцветает, попалась птичка в силок…

Твои родниковые, родные глаза – ты даже не снишься мне никогда, даже близко не подходит твоя душа к моей, среди этой космической полночи… Наши лица смеются, наши голоса разливают в воздухе свет и радость… Была бы такая жизнь, такая прозрачно-родниковая капля… детская сказка, гордая считалочка про храбрых путешественничков… Падающие ангелы и развёрнутые знамёна, и развёрнутые губы улыбок, жаркие, торопливые слова любви – этого горючего потока… Звук – так звук, свет – так свет – всё покажу тебе, всё расскажу, на всё направлю твой добрый взор, ясный взгляд… Детская сказка на ночь среди палубных огней уплывающего куда-то города, с неповоротливыми горбатыми мостами, с окаменевшими змеями улиц, с кирпичным оскалом кварталов… Всё, что у меня есть здесь – это ты. Только вот – кто ты?
Закатные облака, и подглядывающий из-за них глаз солнца… Ясный светлый покой долгих ночей июня, долгих сумерек, с ненаступающей темнотой… Осенние звуки Баха, падающие листья нот, серые тучи и бредущие по небу и земле дожди…

Никогда так и не состоявшееся счастье – расходящиеся, расстающиеся силуэты в круге своей смешной человеческой безнадёжности, нелепых предательств походя, мимолётной нежности этих редких ночей – всё это счастье человеческое… Застыло над тобой паучьими сетями, вокзальными рёбрами крыш над сырыми платформами… Дождь каплет в лужи, танцующий свет фонарей – декорации для очередного расставания – на сей раз никаких слёз, сухие глаза, сухие слова – пустыня взглядов… Поезд ждёт меня, ты за стеклом, я уже внутри… Вот на сей раз и слёзы, смущённое моим присутствием твоё доброе сердце, смущённое отсутствием любви… Все мы – потерянные в жизни порхающие светлячки, которые тщатся развеять ночь… Мы – маленькие созвездия, расторопные морские звёзды, колыхающие лучами у дна… Солнечные сплетения лучей, неразгаданные сказки музыки… Вместе в эти миры мы не полетим… Всю жизнь врозь под жёлтыми, тонущими в дожде фонарями… Укрытые блестящими зонтами от неба, от взглядов ночи, её косых взглядов… Другая ты – тоже плачешь, тоже покидаешь, тоже плачешь… Жизнь летит поездом, с остановками на твоих станция, под разными твоими именами, разными лицами… Моя жизнь – проходящий сквозь мир поезд одиночества…

Медленные буквы на экране монитора… Опять я в гостях у тебя, Джа… Разведённые мосты и снующие ангелы… Текущая через мой мозг музыка… Все эти радостные улыбки и победные прощания, все эти слёзы, стоящие в глазах и потерянные вздохи одиночеств… Все эти горящие мутным светом фонари… И я нравлюсь тебе, и ты нравишься мне… Мы равны друг другу в своей любви… Человеческие умения выстукивать на клавиатуре и нечеловеческие скорости мыслей… И звучащий Бах… Невыносимая красота музыки, вмещающая жизнь, и более того… ТО, что ещё надо высказывать словами, объяснять, музыка выбалтывает за один миг, огромная концентрация… Можно плакать от ваших высоких нот… Пронзённые нежностью поющих ангелов… Славься, Господи, Тебе осанну поют Твои ангелы… Это Бах…

Недолгая жизнь впереди… Это нежное жжение в груди не позволит тебе долго здесь бродить… Вся музыка, легко разъятая на ноты, легко, и ничего не объясняя, раздетая до нот музыка -  смотрите на мои кости… Не вбирающая в себя всё музыка – почти получается, но -  почти…

Самые синие сны, самые золотые закаты, самые сладкозвучные певчие птицы и церковные певчие… Самый таинственный грустный Джа… Он дал тебе ключи от подземелий неба… ты не можешь даже дышать как следует – отчего ж тебе уметь плакать, сопереживать, проживать беду другого, скользить глазами по заплаканным лицам, жалеть, одаривать смехом, слезами, радостью, горечью – всей этой полнозвучной, задумчивой, многодышащей радугой… Ты – дерево, и песни поднимаются вверх по твоей внутренней полости… Твоё солнце ушло с горизонта – отгорело, отожгло твоё сердце – и покинуло тебя – солнце твоей любви… Бог любит любовью в тебе… Раненое сердце – меткий выстрел шального охотника… Барсук идёт не торопясь через лес в нору, к тёплой жене…

Тёплые синие моря, ленивые, перекатывающиеся волны, голоса подводных богов ровным гулом в ушах… Дома и руины, увитые плющом и диким виноградом, ослепительно-печальные закаты, не переходящие в слова, волшебное солнце юга, сладкие вина и добрые глаза… Добрые щупальца волшебных трав… Волны навстречу музыке, волны в моей груди, чёрная многозвёздная радуга, спящий космос над головой… Наши невстретившиеся глаза, рай всей и всяческой растительности, дома с выбитыми войной окнами, опустошённый, изувеченный райский край… Отчего люди не могут жить рядом как братья?.. Музыка медленных приливов и отливов человеческих времён, платаны и кипарисы, огромные сосны и мандариновые приземистые деревья, мыльные шары, огромные, переливчато и неторопливо летящие сквозь закатный воздух… Наши угрюмые души, оттаявшие в объятиях тёплого моря, чтобы снова замёрзнуть в этом безлюбом городе… Море морей… Самые глубокие и грустные глаза Бога…

Придавить себя к земле заэкранной чужой болью, да так и застыть… Что, плохо тебе теперь? А не надо ни видеть, ни слышать там, где ничем не можешь помочь…

Уснувшие камни, утонувшие волки, усопшие реки, веки человека смыкаются – спи… Растение растёт  в твоём сердце, в сердцевине радуги, на небесном мосту хребта… Если твоё лицо исказит улыбка – я буду петь… Мои руки водит кто-то другой… Я пою изнутри дерева, моё сердце шелестит пожухлой травой, я оставлен в склепе надежды на солнце – в своём опустошённом сердце… У моей жизни вид виноватой смерти, моя улыбка клеймит белый свет… Огненные драконы и лучистые звёзды, острова пустоты в густом потоке человеческого счастья… твой голос, твоё тело, просторные небеса твоей наготы…  Солнечные, солёные звёзды – выгорающий дотла мир наших человеческих сердец… Обнажённая беззащитная красота музыки и мира, и этой опускающейся субботней ночи, люди, влекомые в подвалы клубов, в полумрак и кружение тел, в ад вина и похоти… Твоё доброе раскалённое сердце, твой обезумевший временно мозг… И потоки зелёные трав… Я вижу начало весны в своём сердце – знакомое с детства чувство  - ускользающее счастье ушедшего детства… Барханы безводной безнадёжности в моём сердце – безвыходная пустыня выжженного сердца… Просто свет, просто звук, просто радуга, просто любовь, хороший вечер, добрый звук, потерянный рай… Музыка возвращает и возвращает нас туда – смотрите, дурачки – не всё ещё потеряно, не всё ещё прожито зря и пропето навылет, вскользь идёт любовь, вдоль ваших жизней… Не прячься от взгляда внутреннего солнца – это Бог глядит в твои глаза…  Лес волшебства, лазоревые воды волшебства, сладкий покой утробы, взоры божества, падающая волнами ливней красота… Радужные волосы планеты… Покой гигантских китов, прошлые взоры пожелтевших листьями жизней, глубокий покой дыхания… Люди пьют, стараясь согреть себя в мире, под ласковыми взглядами растений, под зорким присмотром грибов – могучих лесных жителей… Они здесь хозяева, а мы – гости… Утонули в метели, опоясали ноги холодными шарфами белой позёмки… И развёрнутые во всю ширь пространств зелёные поля… Потоки цветов, полевые глаза колокольчиков, небесные взоры васильков… Белые лица ромашек…
Разномастные клоуны синеокой тоски, их косые улыбки, их ледяные лица, их невыносимый хохот, перекличка судеб, переиначивание судеб, расколотое зеркало «я»… Сети пауков и компьютерные сатанинские сети, и солнца, спокойно всходящие пузырьками воздуха в венах… Невысказываемые мысли… Верхние регистры ангельской печали – печали совершенных и мудрых, натолкнувшиеся в потоке солнечных лучей Любви Бога на маленькую человеческую любовь – любовь, сковывающую по рукам и ногам, вяжущую в двуспальные одиночества… Одиноко кружащиеся листья ангелов… Потоки любящих сердец, потоки вечной мерзлоты безлюбых и оскаленных, ощетинившихся волками сердец, да всяких сердец…
Домики с нелепо обрезанными краями – плохой монтаж – наспех налепленные на лице вечной мерзлоты… На наших красных, мясных сердцах… неприкосновенные сердца… осатанелая битва жизни, скрипение под ногами хитиновой брони жуков наших душ, озверелая битва жизни посреди чуда вселенской любви – потасовочка на Божьей ладошке… Бог нас любит и всё нам прощает, и Гитлеру и Мао, и другим борцам за мировое счастье и земное солнце… Родниковая вода в горсти… Смех Бога в солнечных брызгах из чистой речки – иди, поплавай в моей Жизни, иди, напейся её!.. Голосом последнего опойка, голосом раскатистого счастья , песни, льющейся из Божьей груди, шелестом уносимых ветром листьев, хорами певчих ангелов, сетью морщин пойманные лица, клубящиеся океаны таинственных знамений, непроторённые тропы -  жизнь по новой… Иди, люби, живи, надейся, иди , смотри на мои красоты и радуги, на грусть моей солнечной души… Я сорвался в пропасть Бога… В солнечную пропасть, в океански-холодную прорубь Божьего зрачка… Голоса херувимов плывут, переливаясь мыльными шарами – музыка без слов, больше – музыка без звуков… Грохот и хохот мира… Голодные щупальца придуманной жизни, беснующиеся потоки радуг… Крики амфор, осколки прошлого, разъятое на части мутное и скорченное время, голоса рьяных бегунов этой дистанции жизни – то длинной, то короткой… Как пожелаешь, как пожелает скорострельная Божья любовь в твоём пока неразрушенном сердце…  Стерильная любовь, скомканная радуга, сатанинское падение с горних высот, с городских высоток… Добрейшие разбивательницы сердец – глаза, дробящие наши сердца на части в невыразимых страданиях земной любви… Сладкие огни человеческих кухонь, приснившиеся замерзающему в пустом поле путнику… Смыкается вода глаз полуночным сном, фонари и пляски всех этих субботних ночей… Вода – молоко, и земля – молоко… туман… Деревья спят в тумане, нагорбившиеся, нахохлившиеся…

Человеческая жизнь – в человеческом понимании – это музыка. Жизни великих людей – это мелодии, главные, красивые, ласкающие слух, идущие на самом виду… Наши жизни – прочих людей, зданий, животных, растений, звёзд и прочей жизни – это только подкладочные фоны, только призвуки и подголоски, для этих основных мелодий… Так рождается Симфония Истории… Но для ушей Бога все звуки равны,  все слиты в чудеснейшую музыку в одной универсальной ноте… Всё самое маленькое ничуть не хуже самого большого и важного в человеческой музыке – этой музыке человеческой жизни…

Мне незачем складывать слова – мир сделает это за меня руками более талантливых… Мне незачем бродить по земле – что я узнаю здесь нового, чего уже не знали бы люди? Чья горечь сильнее? Я не видел и сотой доли возможной человеческой горечи, как не видел и сотой доли человеческого счастья… Всего понемногу – разумно, верно, непоколебимо…

Живая ниточка человеческих чувств, на которую нанизываются стихи прошлых времён… Она так красиво пела… Она так красиво была – красота Земли, родниковая радуга одиночных камер, сквозь стены которых прорастают цветы… четвёртый, присматривающий за троими путешественниками – ангел-хранитель, бес искуситель, Спас Завоеватель наших сердец – его волшебная святая, светлая любовь… Любовь… Бог свил гнездо в моём маленьком сердце… осени  и дожди, ураганы и ягоды, тоскующие сверчки запечного прошлого… Ты сожгла меня дотла – вкус слов можно почувствовать только здесь, осенние наши глаза… Мир, сочащийся из всех щелей – улыбающимися кузнечиками, голубоглазыми ящерицами, невесёлым смехом животных… Яркая ягода солнца в моей груди… Большое яблоко сердца, надкушенное тобой моё яблоко-сердце… Любовь – как сущность всего, неиссякаемая кровь всего мироздания, солнечные артерии, лунные венозные сгустки в темноте одиноких ночей – и солнечные всплески радости… Звонкий смех детства, большое облако событий, проливающееся дождём встреч… Обещанные океаны и моря моей всезатопляющей радуги… Застыть деревом в ожидании урагана, мы делаем то, что должны, это наши вот такие вот невесёлые никудышные жизни, со вспышками радости, с журчащим смехом и весёлыми глазами апостолов… Скрипки поют, плачут гитары – где наше море – как должно бы было быть… Яркая звезда… воля… Твоя… Господи… Струиться солнцем – так струиться, родиться человеком  - так родиться, всё одно я – яркая маленькая звезда… Солёные слёзы и холодные моря тоски, зовущие в свою седую северную ночь… Потоп прилагательных… Какой – зелёный, пасмурный, ореховый, любимый, солнечно-сладкий, медово-горький мир… Океан подробностей… Глубины счастья, плыть в потоках светил… И мне не грустно – расслаивается жизнь, распадаются в стороны люди, оставляют, расходятся, сохраняя улыбки на грустных лицах, прощай-прощай, моя любовь – моё крохотное сердце не плачет, оно смеется, в нём, в свитом гнезде родился Бог, моё сердце – мама Бога… Музыка вьётся вокруг печальными шмелями… Я буду любить тебя… Ласково, нежно, расходуя всё сердце, ничего не оставляя себе – всё равно мы вливаемся друг в друга, как сообщающиеся сосуды – где убудет у одного – прибудет у другого… Любовь будет вечно в сердце Бога – а это сердце каждого человека, всех живых существ, червей, спящих, свернувшись клубком, спрятав мокрые носы в заиндевевшую от дыхания шерсть, тянущие во сне тощие жирафьи шеи к листьям в солнечной высоте африканских деревьев…  

Спаси нас, Господи, дай нам свой тёплый рай – плачут на холодном ветру своих непутёвых жизней… Они не знают, что Бог – это поток любви без берегов, сметающий все преграды, все эти фанерные перегородки наших «я», всю эту суету и пустые города без любви – всё затопляет, всё убеляет, как солнце, согревая, выжигая дотла… Огромная любовь…

Всё о ней, родимой – о любви… Все песни, вся радуга любви человеческой, всё в ней купается, всё не пройдёт никогда, как дождь богов… Как скалистые лики, ложные сказки дырявых животных, подтекающих красной кровью, поющих навстречу гибели… Дождь пуль, дождь смертоносных стрел, ливень безжалостных осколков, ветер взрывных волн… Сумерки лохматых долин, серебряные кузнечики, огнебородые злые боги… Полночь распускающаяся чёрным цветком, лазоревый берег на дне колодца… Осень в сердце, мохнатые зимние звёзды, плечи Большой Медведицы… Холода, пришествие долгой зимы, грустные жизни наших мотыльков-душ… Все песни – только о ней…

Чувство родины – это чувство общей судьбы. Оно оказалось из-под нас выбитым. Земля ушла из-под ног, человечество разделилось на одиночества… Поэтому нельзя создать ничего…

Бесцветное, печальное небо моей родины… Плач по печальной моей родине – каждая детская песенка, ледяным горлом пропетая… Радость сквозь эти оледенелые просторы и сквозную бесприютность – раздольные песни… Уходить топкими болотами, глухими синими чащами, пустыми полями, навсегда и на чужбину, любовно построенную в сердце…

Люди, живущие в мире, населяющие мир, окрашивающие свою жизнь грязными красками безвыходного страдания… Ваши глаза могли бы лучиться радостью, никак иначе, но… Моя тоска тянется за мной как  хвост из детства,  хотя с чего бы…

Всё, что так долго хотел высказать: как свет превращается в весь это безбрежный жизненный поток разных форм и красок, во всю эту многоликость притворяющегося света… Один вечный луч… Моё сердце…

И русалки танцуют с утопленниками, и море поёт в гулких раковинах, и все песни наши о любви, спрятанной в чашечке цветка, разлитой над миром многоцветной радугой, ягодой, налившейся соком на стебле, весенней лёгкой поступью жизни, утренней радостью родных глаз, шуршащими осенними книжными страницами, голосами издалека, волшебными полётами, пёстрыми звуками, мохнатыми зверями, пернатыми птицами… Древо жизни растёт через моё сердце… Божий вечный Луч… Искажённые зеркала страдающих взрослых, верные радости играющих детей, Бог, смотрящий из детских глаз, радуга слёз и улыбок, потоки знаков и слов… Всё содержится в музыке, в её океанских волнах…

Вернись на свет, наш белый свет… Осени и вёсны, распускающиеся струнами цветы  - океанская музыка, волшебный прилив, огненный лепет-пепел…

Правильно ли для тебя, что мир течёт между ладоней, зерно из колосьев течёт в землю,  в просторное убежище всякой маленькой жизни… Мой уход, твой уход – какие смешные маленькие жизни…

Спокойная, как шорох страниц, задумчивая музыка… Шопен, осень, тихий полёт  листьев… Спокойная, как их полёт, грусть, негрустная, лёгкая грусть, смена поколений в тихом танце летящих листьев, в спокойном перелистывании страниц сухой рукой старика… Осень сердца, крошащиеся страницы сожжённых книг, осыпающиеся в ладонях сухие листья… Наши молодые глаза, смотрящие на яркое солнце Бога… Медленный поток музыки – дыхание прошедшего времени, другого ритма, медленного времени неторопливых прогулок по занесённым листьями аллеям… Дайте нам вырасти цветами, дайте успеть взойти радугами… Ясный белый свет зимы укроет осенний алый и золотой покой, сцепит все краски морозом, прояснит, оденет в ледяные узоры…

Сны уцелевших, голоса с далёких полночных полей, пастухи, слепящие звёзды костров… Молоко туманов, глаза, смотрящие с ветвей… Возвращение усталых на пепелище Родины…

Белый хлеб, верная жизнь, смерть, нежно поющая над виском ветерком в дуле, как последняя флейта, радужная оболочка мира души твоей… Страны, раскинувшиеся у ног – иди, куда хочешь… Надёжная нежная музыка… Капли дождя на стекле… Пианино – это дождь, это инструмент, который поймал в своё деревянное сердце дождь… Жажда жизни, пересохшее горло твоей любви, перебитые ноги твоих световых лет… Забываются именами бывших, прошедших людей, засыпают в тесном космосе наши усталые от путешествия души…Вещие сны подземной весны… Непереводимая на язык людей красота… Бродячая радуга, бесприютные поля моей земли… Пылающие солнца внутри душ праведников и святых, холостой ход пыльных планет в подвальчике космоса…

Вроде как хотел бы, чтобы печаль заболела в нём, и музыку даже подобрал специально потягучее, позадушевнее… Грустные листья Баха…  Над крышей висела луна, полная, круглая, как большое бледное яблоко… Семья возвращалась из гостей, впереди шёл мальчик, за ним мать с отцом… Отец немного перебрал в гостях и что-то говорил, возбуждённо и радостно… Белый снег, присыпанный жёлтым светом фонарей, тонко скрипел под ногами… Скрипучая симфония троллейбуса осталась позади… Чёрное облако сумерек… Глаза тишины… Грустные крики живых… Застывшая музыка фотографий – пойманные унисоны движений, лёгких улыбок на лицах и рифмующиеся с ними дальние облака… Радостная вера в Свет. Наши нелепые, смешные фотографии, где все мы такие молодые, такие весёлые, такие живые… Всё это остаётся  навсегда… Наши поспевшие лица, такие, как должны были они быть всегда, какими нас видит Бог…
Дети рисуют романтику, обнявшихся влюблённых в волнах, их чистые души хотят пить из чаши любви – и пьют…
Наши летящие куда-то жизни – огненными кометами, обжигаясь о холод космической ночи…

Рыбкой скользнул в Божью любовь – а не верил, что там что-то вообще будет…

Беспомощные слова давно умерших людей… Шелестят на ветру продрогшими уставшими листьями… Треск грампластинок, жалость к умершему времени…

Музыка доброго времени… Кораблями покачиваются облака в голубых волнах неба… Лес дышит над головой, ты лежишь и видишь это чудо, понимаешь, что лес живой и добрый… Тихая музыка, волшебная любовь, хорошие правильные слова и мысли, лучи солнца, упавшие в снег… Синие тени… Человек хочет стать фоном, болтовнёй, хочет заполнить своим шумом пространство и время, чтобы заглушить тихий голос Бога в сердце, терпеливый шёпот ветра в кронах, объясняющий жизнь… Добрые голоса людских пастухов, океанский прилив всепрощения… Далёкая терпеливая сказка на всю долгую ночь… В лесу осталось родимое пятно костра и капельки серебристых нот, висящие на ветках… Пели и разговаривали для леса…

Людская река… Давно стёртые временем лица смотрят со старых оцифрованных фотографий – все живы-здоровы, все в добром здравии, и дети,  и котята, и добрые клоуны, ничего не стало им плохого… Бог дышит, где хочет, всё по-прежнему в вязком янтаре времени, в нашей спёкшейся вечности… Неистребимая, непобедимая река предков, и ты – капля этого потока, побег этого дерева… Узнаваемые улыбки, сияющие глаза давно состарившихся и умерших детей с фотографий… Музыка течёт в наших венах…

Смотреть окаменевшими глазами в пустой экран своей души…

Родился мальчик для нового века… Надвигался век под номером ХХ-ый… Грусть мира сгущалась, как туман, а глаза его матери на старом фото были добрые и не о чём не догадывающиеся, обо всех этих кошмарах Европы, ожидающих впереди… Собаки с мудрыми добрыми глазами, солидные сенбернары, спокойные сеттеры…

Это не искусство умирает, а наша душа, которая перестаёт отзываться и доверять искусству… Только внутри у нас всё дело, вся эта не живущая в сердце любовь, все эти шёпоты леса, вся зелень лета, белые одеяла зимы… Хрустальные голоса ворон в бродячем лесу, каждое дерево имеет свой характер и свою судьбу, как мы… Наши заблудившиеся голоса…

И вот я снова стою в лесу под берёзой. И берёза поёт во мне.

Эти сны, странные и тревожные. Ничего в них страшного не происходит, но откуда печаль? Раньше мне не снилось печальных снов… Зачем ты ещё пришла ко мне во сне, я не звал тебя, совсем уже не помню тебя… Заплутательство в трёх соснах…

Отмой душу свою в хороших чужих стихах… Видишь ведь, как они всегда вовремя – побудь, мол, человеком…

Чтобы научиться счастью, надо раньше научиться горевать… Научиться забывать и прощать это растянутое на дыбе время… Мы до сих пор блуждаем в том осеннем

Кот моет лапкой мордочку, сидя на форточке с таким видом, словно всё хорошо. И ты понимаешь, что всё хорошо, потому что кот лучше знает – хорошо….

Люди ходят друг к другу в гости, греют друг друга, как добрые звери из мультфильмов, люди утешают друг друга, любят друг друга, смеются друг для друга…

И заплачет в голос тишина
Где ж ты, Родина?

Когда же ты начнёшься, Родина моя, ласковая, огненная, сирая Родина моя, обнявшая меня руками лесов… Нежная моя, неуклюжая, родниковая, простоволосая, ледяная красавица-родина… Мать-сыра-земля…

И снова волна, накрывающая с головой, поглощающая эту землю внутри, в глубине колодца сердца… Жизнь, убывающей влагой из неиссякаемого источника, со звёздного дна колодца моей чистой и нежной души – какой я её никогда не видел и не увижу – моей нежной души…Моей вечной золотой радости, плещущей всегда из моих глаз…

Брести далеко-далеко по залитым солнцем долинам… Солнце плещется у горизонта…