На лобном месте на мгновенье вынырнул,
с улыбкой к нам застыл милиционер,
он аккуратно нам карманы вывернул,
где, вместо гексогена – только мел.
Мы без взрывчатки ходим, бойко песнею,
пытаясь о народе рассказать.
Кремлю же мы совсем неинтересные,
ни цента с шаромыжников не взять.
Как далеки мы нынче от правительства,
как жалок наш призыв, наш маскарад,
и даже воробей с её величества,
Царь-пушки запулил в нас птичий мат.
Ах, славная площадь, помнишь ты жестокие
в истории России времена,
услышь хоть ты нас, как поют убогие,
сыны твои, плесни в стакан вина…
Пост, мавзолей, огонь пылает вечностью,
и помнится, как в сорок первый год,
здесь всё дышало смертью, человечностью,
как шли солдаты поступью на фронт.
И Сталин, отдав честь им, молвил Берии,
что, сука, вновь – по бабам – ты сейчас?
И Берия косился с недоверием,
пока злой взгляд Наркома не погас…
Ты помнишь площадь Минина, Пожарского,
голодных растревоженных крестьян,
как ляха с Польши запороли статского,
узрев в его правлении изъян.
А помнишь, Стенька шёл на отсечение,
качаясь, и народ плевал в него,
за то, что молвил тот про отречение,
стрельцов и власти приняв торжество.
Как жалки мы, бродяги, в неизвестности.
Легко промчались чёрные авто,
ворота приоткрылись, в глотку крепости,
чиновник въехал – ан, не знамо кто.
Сегодня подпись ляжет циркулярная.
Ах, балалайка, не грусти хоть ты,
ведь от Кремля идут дороги дальние
в Россию, где живут ещё мечты.
Напрасно, да, напрасно нас, юродивых,
сюда сегодня ввечер занесло,
Ивана – кузнеца, Серёгу – плотника,
да штукатура – Гогу Мимино.
5 мая 2010 г.
С-Петербург