Бенефис Виталия Молчанова

Я, Молчанов Виталий Митрофанович, родился 24 сентября 1967 года,
в городе Баку. Окончил школу 23 им. А.С. Пушкина с золотой медалью
и поступил в Азербайджанский институт нефти и химии им М. Азизбекова.
После окончания второго курса был призван в ряды Советской Армии, 1984-86 гг, где
и отслужил два положенных года. Перевёлся в Московскую Академию нефти
и газа им И.М. Губкина. Окончив, переехал в Оренбург в 1992 году, где работал в фирмах,
занимаясь коммерческой деятельностью. Женат, имею двух детей. Cтихи пишу с детства.
Два с половиной года назад, узнав о существовании сетевой поэзии, почувствовал себя
востребованным и стал писать не в стол, а уже для читателя.
С 2010 года занимаю должность заместителя председателя Оренбургского регионального
Отделения Союза российских писателей.

Клавдия Смирягина. Честно говоря, я завидую тем, кто на этой страничке впервые познакомится со стихами Виталия. Чтение его произведений похоже на путешествие по извилистому коридору старинного замка, в разных комнатках которого обитают очень интересные жильцы. Открываешь наугад дверь, и тебя встречает добродушный и юморной Митрофаныч, после разговора с которым долго крутишь в восхищении головой и утираешь выступившие от смеха слёзы. А в следующей комнатке навстречу выходит умный, эрудированный собеседник, поражающий широтой и глубиной своего мировосприятия. Тонко чувствующий, ранимый, болезненно переживающий чужую боль человек - это тоже он, Виталий. И ты снова плачешь, но уже от сопереживания его героям. О стихах Виталия можно говорить долго, но стоит ли, если есть возможность их читать? Подборку, которую вы здесь видите, я составляла, руководствуясь исключительно собственными пристрастиями. На странице Виталия Молчанова можно найти много отличных стихотворений, которые здесь не поместились, и я надеюсь, что ваше знакомство с ним не ограничится этим бенефисом.

В избе тепло. Привычно пахнет бражкой,
И остро - свежеструганной сосной.
Сынок родился, говорят, в рубашке
У Марьюшки под самый выходной.

Когда дома к земле давила стужа,
И к тёплой печке жались баюны,
Раздался крик, стряхнув лепнину кружев
Со стёкол в отражённый свет луны.

Как бисером расшитая дорожка -
Небесный самотканый рушничок,
Чтоб по нему прошли босые ножки,
Не обморозясь, в облачный чертог.

"Родимчик", - рот прошамкал повитухи:
"В рай полетела детская душа".
При тусклой лампе свёкор шил подпруги,
Дырявя кожу остриём ножа.

Не чахнуть внуку в царской каталажке
Не гнить в окопах Первой мировой...
У Марьюшки родился сын в рубашке
И умер в ночь под самый выходной.

Где от полозьев чёрные полоски
Морщинами легли на ровный снег,
Метель морозно-ветряной двухвосткой
С плеча хлестала уходящий век.

Вдвоём до гроба
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/127845/

Скатилась медленно слеза,
Нажало сердце тормоза.
Завалидоль-ка
С утра присадку на движок.
Твой календарь насквозь промок.
Крестов-то сколько...

Крошильщик тихий облаков,
Насыпав снега, был таков -
Не обессудьте.
Коляска - юзом на сугроб,
Снежинка - на сыновний лоб.
- Смахни, простудит.

До поликлиники - квартал.
Диагноз - приговор-вандал
На айболитском,
Проехал танком по судьбе.
Визжащим траком: "ДЦП", -
За детским писком.

Вдыхая выхлопную гарь,
В киоске купишь календарь.
Крестообразно
Итожить, но не ставить крест.
-Я не оставлю! - крик-протест,
Гром в небе ясном.

Дорога сделалась легка -
Крошильщик выжал облака,
Прибив сугробы.
Коляска катится домой,
Четырёхкрыло за спиной.
Вдвоём до гроба...

- Доктор Йозеф, залейте, пожалуйста, солнце...
Солнце черное, злое в глаза мои бьется,
Спрыгнув с кончика Вашей блестящей иглы.
Вы сказали: "Укол - и ты станешь арийцем,
Называть тебя будут по-новому - Фрицем,
Ты уедешь отсюда, из лагерной мглы,
В чудный город, как в сказке, где небо в алмазах,
И детишки упитанны, голубоглазы -
В мир, где море, и люди не знают войны..."
В правом... В левом... - Поймайте страданье пинцетом,
За буйки его, прочь... Этот город - не гетто?
В этом городе - МАМА? Мы встретимся с ней?..
"Пляж" бетонный: бордюры, решетки, бараки.
В детской мертвой ладошке - обрывок бумаги,
Фантик, - Менгеле добрый, он дал шоколад.
"Морфология рас"... Жертва новой науки
Будет брошена в печь...
- Фройлен, вымойте руки,
Картотеку сюда - мне в Берлин на доклад!
За окошком фонарь тихо плачет в тумане,
Тени немо застыли, как йоги в нирване -
С именами листок: кто еще, кто уже...
.........................................
Доктор Йозеф успеет сбежать, затаиться,
Но утонет на пляже в бразильской водице.
Вечно пить слезы жертв его страшной душе...

* По собственному почину Йозеф Менгеле, в юности увлекшийся расовой теорией, проводил опыты с цветом глаз. Ему зачем-то понадобилось на практике доказать, что карие глаза ни при каких обстоятельствах не могут стать голубыми глазами "истинного арийца". Сотням узникам он делал инъекции голубого красителя - крайне болезненные и часто приводящие к летальному исходу.

Марк Шагал "Над городом"
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/138213/

... а время плакало, и влагу пил песок
обычных дней, похожих друг на друга.
Летала кисть - мазок, ещё мазок...
Холст отвечал пружиняще, упруго,
Чуть смазывая тёмные года
Ворсинками шершавого пространства,
И карих глаз блестящая слюда
Лубочно попрощалась с ренессансом.
Вписав отважно кривизну земли
В наросты покосившихся избушек,
Чей скучный быт заборы берегли
Угрозами заточенных макушек,
Кисть белое вдохнула в божий храм
И алое - в кирпичный дом управы.
Палитрой местечковых серых драм
Окрасила и облака, и травы,
Обрывки туч лизнула вдалеке,
Подхваченная ветром захолустья
В небритость превратилась на щеке
Взлетевшего с любимой выше грусти.
Туда, где солнца свет - со всех сторон
И где черта осeдлости пропала...
В зелёной блузе, в кофте цвета волн -
Парят влюблённо на холсте Шагала.
Картиной, песней, яркой вспышкой строк
Талант прорвётся сквозь забор испуга.
... а время плакало, и влагу пил песок.
- Мы улетим - мы долетим, подруга.

Чужие мысли (по Г.Г. Маркесу)
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/139629/

На зыбкой почве памяти моей бушует сельва - пламя древомыслей потомка неизвестных мне людей, чьи обезьяны - злобные, как гризли, гоняют попугаев прочь с ветвей, клекочащих о птичьей глупой жизни, коверкая испанские слова акцентом старожилов-гуахиро. Вновь сыграна звенящая глава... Из броненосца сделанная лира молчит - колышет кроны ветерок... "Ищи Макондо..." - шёпот между строк, дыхание тропического зверя: "Бери копье, мачете, Cтолп Империй, - иди, ты многорук и многоног, cто лет рубить дорогу к океану, блуждая слепо в чащах цвета лжи, чтоб в дуло посмотреть, как игуана, бесстрастно - без надежды и души".
На зыбкой почве памяти моей бушует сельва - жгут чужие мысли, сажает лес писатель Габриэль, сплетаются побеги еле вызрев, пускают корни яростно и зло - до боли мозговой, до глаукомы... A кажется, что бабочки крыло касается сознанья невесомо.

Маленький принц Франсуа
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/109894/

- Месье, я смеялся во время диктанта
Совсем не нарочно - шепнула мне парта,
Что раньше была корабельной сосной.
Но с детства страдала морскою болезнью,
Поэтому плотник Анри из предместья
Поехал на верфь с древесиной другой.
Бедняжке обидно, она проскрипела,
Что дух флибустьера таит ее тело.
Зовут океаны: "Покинь материк,
Подальше от классa, от школы, Парижa,
И там, где волна тебе щеки оближет,
Зовись гордо шхуной "Акулий плавник!"
Месье, Вы поверьте, смеялся сквозь слезы.
В минувшую среду - почище курьезы.
По нашему парку в обнимку брели
Два карпа в плащах и вишневых беретах,
В киоск направлялись, купить там газеты,
Да видно в бистро перебрали шабли.
А пони Коко, что в конюшне Фламандца
Работает частным учителем танцев,
На праздник воскресный устроил канкан:
Подковы на мощных ногах першеронов
Дробили брусчатку, взлетали попоны...
И - сел на свою же фуражку ажан.
... Иллюзии детства живут вместе с нами:
Из капли дождя вдруг родится цунами,
От мелкой обиды случится война.
Пусть взрослым нелепое кажется грустным,
Фантазия пропуском станет в искусство.
- Месье, Вы не будьте строги c Франсуа...

У него тепло в котельной. За получку, не по сдельной, -
отдежурил и бреди себе домой.
В магазине взял бутылку, намотать чего на вилку,
и, как дайвер, погрузился в выходной.
Холодок житейской стужи ущипнул разок за уши
да наткнулся на седой, колючий мех.
Неустроенность-позёмка под колени ткнула ловко,
но решила: "Рано праздновать успех".
Давит пол нога в ботинке, бьют по рюмке зубы-льдинки,
ночка-стерва навалилась на окно
негритянской полной грудью, - жизнь течёт с привычной мутью,
как вода из крана в раковины дно.
Западает выключатель, не шумит обогреватель,
в саркофаг из пыли спрятан телефон.
Вслед за соткой - хруст солений. Щель ответила гуденьем -
жулик-ветер залезает на балкон
- Где же вы, жена и дети?.. Он не дайвер - дядя-йети,
гуманоид в толчее панельных гор
У подъезда - cнег с ладошку, не найдёшь удачи крошку.
Oбронил давно, а кто-то ловкий спёр.
Может, на другой планете ждёт героя тётя-йети,
ловит взглядом каждый встречный космолёт?..
... Неoбычное - случайно, голова мечту качает,
и урчит тревожно двигатель-живот.
Руки - в перьях?! Это ж крылья! Над землёй, над снежной пылью,
над трубой, что пар, как cливки, в тучу льёт,
он несётся. Жулик-ветер подгоняет - небо третье,
небо пятое, седьмое. В звёздный лёд.
Точку ставит понедельник. На окладе он, не сдельник,
ковыляет, мешковата шкура-драп.
Разведён, потаскан трошки, - жёлтым взглядом, как у кошки,
провожает c укоризной встречных баб.

Забавный мужчина, похожий на гнома,
Скучает на крыше стокгольмского дома.
Лениво струится из трубки дымок:
- К шести приглашала на чай фрекен Бок.
Готовит старушка вкуснейшие плюшки.
Все ждет Малыша, для него ставит кружку,
Надеясь, что вспомнит про старых друзей.
Года пролетели, и мир стал взрослей.
Малыш бородат, заседает в риксдаге.
Поездки, дела... Обещал дать бумаги,
Чтоб мог я своих петухов рисовать -
Забыл вероятно. Был Бэтман опять.
Спивается, слабая мышья порода.
Сыграли в трик-трак, поругали погоду,
О детях сегодняшних был разговор.
Процессор в друзьях у них и монитор,
Собаки живой детям на дух не надо,
Живут тамагочи внутри аппаратов,
Компьютерный хакер - мечта и кумир.
А Бэтман орал: "Я спасу этот мир!"
Лететь, не лететь? Надеваю пальто,
За пару эре доберусь на метро...

Забавный мужчина, похожий на гнома,
Спускается в лифте стокгольмского дома.

Поцелуй тоски - перегаром в рот,
По зубам течет жидким оловом.
Вечер без любви, циник и урод,
Из окна дохнул колким холодом.
И остался жить в каземате стен,
Где с бедой вдвоем горе мыкали.
Неудач капкан продлевает плен.
И не встать с колен, уж привыкли мы.
Мотылек устал, залетел в стакан -
Там рука судьбы враз прихлопнула.
Не залечишь ран, постоянно пьян.
Вдруг, по телу дрожь - сердце лопнуло...
Шевельнулась тень, с фонарем на темь,
Капюшон на лбу, балахонница.
- Где ж коса ее? Мне подняться лень.
Посмотрел в глаза - Мать-покойница!
- Мама! Не молчи! Почему ты здесь,
Замещаешь смерть окаянную?
А в ответ: "Дурак, не в свое не лезь,
Жалко жизнь твою, Богом данную!
Отряхнись, сынок, от дурного сна.
Помнишь, как отца в детстве радовал?
И не пей вина! На дворе весна,
Прочь беду гони , девку гадову..."
На полу стою, сердца ровен стук.
- Подожди, вернись... Наваждение?!
Ты спасла меня от смертельных мук,
Подарила вновь день рождения...

Май солнечным теплом умоется,
Девятый день войдёт в сердца.
А мне мешают успокоиться,
На праздник радостно настроиться,
Осколки в теле у отца.

Как злая память боя давнего,
Они горят огнём войны...
Врач отделенья госпитального
Включил программу по центральному -
Парад военный из Москвы.

Грохочет техника тяжёлая.
Знамен трехцветных пестрота
Навеет думу невесёлую:
"Не с этим флагом брали села мы,
С другим входили в города..."

Над сетью из реклам ненашенских
"Стрижи" и "Витязи" летят.
Брусчатку, труд холопов княжеских,
Щекочет шаг ботинок старческих -
Героев шаркает отряд,

Победу вырвавший в сражениях,
Не за почёт и ордена.
За Родину, за имя Гения,
Чтоб в рост поднялись поколения
На поле с именем "страна",

Где всё теперь переиначено -
Бичует бомж, жирует Крез.
Не жаль ворью земель утраченных..
Садится президент назначенный
В немецкий длинный "Мерседес".

Май солнечным теплом умоется,
В палате споры без конца.
Как мне мешают успокоиться,
На праздник радостно настроиться,
Осколки, что в душе отца...

Дочка, а что ты рисуешь тихонько в альбоме?
Травку зеленую, красную крышу на доме,
Дверь маловата, она с подоконником вровень.
Окна зато получились почти вполстены.
Черным - трубу, и дымок из нее тоже черный,
Набок склонился, упрямому ветру покорный.
Серую птаху - усердно в полете проворном
Мошек глотает, не чувствуя, впрочем, вины.

С Тузиком будку под низеньким деревом вишней,
Желтое солнце... Что там нарисовано, выше,
В правом углу? Подожди, без очков плохо вижу.
Облачко? Нет? Присмотрелся - да это же глаз!
Точно, овальный - зрачок, уголки, роговица,
Снизу и сверху от контура - тонко ресницы.
Доченька, чей он? Откуда? Тебе он приснился?
- Папка смешной, это боженька смотрит на нас!

Умную кроху поглажу по теплой головке.
Жизнь - колесо, быстро крутится до остановки.
Планы, попойки, удачи, порой нестыковки -
Суетно, некогда взгляд от земли оторвать.
Где-то на небе печальный и ласковый Боже
С грустью глядит на людей, на него непохожих.
Ради куска, что послаще, полезут из кожи,
Лишь бы схватить или, попросту, взять и отнять.

Только когда человеку становится плохо,
Сразу - стенанья, поклоны, аврал, суматоха.
Просит спасенья у прежде забытого Бога
Ломится в церковь, сует невпопад кошелек...
Детка, рисуй этот глазик вверху на картинках.
Помни, Господь вездесущ, хоть всегда невидимка.
В сердце моем растопилась колючая льдинка,
Свечку зажжем, пусть для Бога горит огонек...

Утро, кашляя туманом, чисто вымылось в реке.
Шёл Иван, чурбан чурбаном, кладенец зажав в руке.
Шлем давил башку больную - перебрал вчера зело,
Завернув в уезд Кукуев, в пропитушкино село.
- Эх, возлечь бы на подводу и задать бы храпака.
Верный конь трусил поодаль, сторонился ездока.
Мавки, злые чаровницы, избегали с Ваней встреч,
Только вредная жар-птица с неба брызгала на меч.
Расступалися дубравы, раздвигалися кусты,
И кряхтели деревянно наведённые мосты,
Cловно скатертью дорожка до Кащеевых палат...
Вдруг упёрся в каменёшку - на развилке круглый гад,
На боку чернеют буквы: мол, налево - воронью
Ты отдашь коня как будто, а направо - жизнь свою!
Ёксель-моксель, что за диво, вот бесовский наворот -
У коня поникла грива, у Ванька запел живот.
- Не терять сюды я ехал буйну голову зазря,
И скотинe не до смеха, не чужая ведь, моя.
Не вопрос убить Кащея, он давно трухлявый пень,
А богатство лиходея - на себя и на Елень?!
Не утащим - злата много, самоцветы, алатырь.
И в Кукуев за подмогой возвернулся богатырь.
Ждали с чашей здоровенной удалые кукуи.
Выпив мёду, браги пенной - закружился до зари.
И пошла гульба-подлянка день за днём, за годом год,
Разъетить твою тальянку... У Елень давно приплод
От хитрющего Кащея - не щадя остатка сил,
На развилку дед, потея, каменюшку водрузил,
Начертил, ломая когти, вдоль премудрые слова...
Бред Иванов, вы не спорьте, сказкой сделала молва.

Свидетельство о публикации № 02052010175507-00163645 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 54, полученных рецензий — 12.

Голосов еще нет

Бенефис Виталия Молчанова (Поэмы и циклы стихов)