Звук майских листьев говорлив и с губ срывается на вдохе. Мы сдохли не на той эпохе, тут перегиб там недолив, Мы, засучивши рукава, целуем тех, с кем и не пили, А деды наши так любили, что нам привидится едва. Мы деньги ткём из ничего и грамотно разносим масти, Мы карму лечим и напасти и тут же с именем Его Кладем в рукав большие страсти, и гоном гоним одного. Азарта запах нам знаком – колонки цифр в экранах тусклых, И в залах рвем последний мускул, жор, заедая шашлыком. До тридцати сожгли мосты, а после годы, как обрубки Кидаем в жерло мясорубки без оборотов холостых И крутим, вертим всё живьём, отдергивая пальцы в красном, А вся страна кровавым мясом нам в чашку лезет из неё. И от таких лихих потех мы сатанеем от азарта Не отличая фарш от фарта, кладём кресты за свой успех. И наши лучшие умы страдают слабостью в постели А деды наши песни пели, покуда не возникли мы… Но вдруг просели и осели на кладбищах и на погостах И стали даже ниже ростом от нашей жуткой карусели, Хоть сами из кровавых рек лишь на секунды вылезали И в реках бродов не искали… Красив и страшен человек Прошедший два тысячелетья цивилизации чумной. Его не тянет на покой, он ждет, когда наступит третье. А в нас пульсирует бензин, и в жилах смешиваясь с водкой, Палит из них прямой наводкой на наши странные мозги. А в нас пульсирует бензин, и кровь из нас уже не льётся И то, что в лёт не продаётся, для нас скучнее скучных зим. До тридцати клыки красны, до сорока счета в Майами, А в пятьдесят без седины. Но с поседевшими глазами Хотим любви как крови зверь, душа черства и зубы стёрты, Но в дёсны ставим фосфор мёртвый, и в рог не гнёмся от потерь. До тридцати язык сожгли, до сорока, поджарив кожу Так осторожны и безбожны, что в пятьдесят хотим любви. Полвека – так, не срок, а рок, мы рвём мосты и лупим сваи В ту мерзлоту, где успеваем лечь, пятки свесив на восток. Из цифр не составляем дат, и лица наших женщин кротки, Но кровь чужая нам не водка. И человек себе не брат.