он не кусает – он вводит в квадраты корни,
и ненасытны в его хоботке беззвучном,
жаждущем полупрозрачной хрустальной плазмы,
эти холодные люстры над остановкой,
эти горячие ручки в руках прохожих,
эти три дэ гелия вечной лампы,
это беззвучное трение о поверхность
чёрнокачанной капусты асфальта в марле
мшистых мышистых контуров грязных лапок
в белых носочках, которые пропускают
снова и снова укусы, плевки и корни…
перекись, утро, перекись… скисло днище
утра. немного мази, немного соли,
пара пакетов из распродаж парадных,
пара перьинок, чтоб щекоталось больше,
перекись снова, тонкая паутинка
кожи, которая кожей не хочет тонко
биться о шрамы, которых не будет, что бы
ни говорили о том, что мирок – как мамонт:
давит на горло, в котором уснул кулончик,
жаренный в вороте.
… так протекает лето
током троллейбуса по проводам. так зимы
перетекают в воробушка на обломках
бледных биг-бордов в пыльных прозрачных масках.
так протекает осень, как нос – в платочек.
только весна поджидает у рыбной лужи
рыбный автобус на чёртовой остановке,
как сумасшедшая, трубно бубня прохожим,
что хрупкий мир повернул налегке налево,
что нам нельзя на повторе свернуть налево,
что это лево попозже сойдётся с прямо
и нежный ветер обдует легонько ноги
и забинтует ноги воздушной мазью,
и жизнь застынет антимоскитной сеткой
на неизвестном чьём-то косом балконе
под невесомой щекоткой шального ветра
и белой марлей из твоего дыханья