И не предал нас, и не выдал. Благородства взяв у судьбы, Он, последний по счёту идол, Первым вычеркнут и забыт. Всё вменялось ему во благо, И давалось за просто так. Зазывал многобожьем пагод, Многословьем легенд и саг. Он, так любящий и любимый, Просто вышел в урочный час, И оставил нам речь и нимбы: Говорить и не сметь кричать. Ни тоски – и ни зги – ни страсти. И нишкни! И утешься тем, Что безгрешен с какой-то стати В окруженьи тюремных стен – В приснопамятной колыбели Незапятнанной счастьем – тьмы. И любуешься – белым: белым Опрокинутым лбом зимы. Убаюкивала посулы – Тридесятую долю зла. Не заметила, как заснула – Умерла. Разметав крыла, Словно пойманный на приманку, Обречённый всегда говеть На её ледяном горбе, Воробьиный январский ангел Хлопотал над небесной дланью, Жадно склёвывая пентакли Крошек звёздного курабье.