На даче я бездельем был!
Как славно ничего не делать:
Лениться, не сдувая пыль,
Томиться на простынке белой.
Заботы, суету и прочь…
Я оставляю за углами,
За поворотами, на скотч
Их прикреплю к оконной раме.
Пускай трезвонит телефон
И дни вращает патефон.
Мне дел до сутолоки нет,
Я свой отдал Ему билет.
Закрою крепко тихо дверь,
Сверну рулоном дни потерь,
Поставлю в тень под образами,
Сухими обнесу цветами.
От пагоды надлунный свет
Овеет пусть случайность лет
И краткость нашего пути,
В котором смысла не найти.
Забыта ясность, тусклый взор.
Кто смотрит на тебя в упор?
Не черный, сирый взгляд утраты,
Безмолвья слов слышны раскаты.
Я сяду против его взгляда.
Что знаешь? Пусть тебе награда
Покой - за разговор. И рек
Мой незнакомый человек:
«Сказать словами, что есть боль
Никто не может, хоть открой
Свои все раны, я их солью
И перцем измочалю вволю.
Но и тогда твой стон и муки,
Твой плач, искусанные руки
Не прикоснуться к боли той,
Что я извлёк самим собой.
Я – бездна боли, ком отчаянья,
Металла по стеклу звучанье.
Я – книга муки бытия.
(Но прочитать её нельзя)
Себя излить мне суден час,
Но слов давно угас запас.
В мольбу я их сплетал, в спасенье
Я верить так хотел над тленьем.
Но тлен сильнее слов мольбы,
Он не дает иной судьбы:
Из праха – в прах, из пыли – в пыль,
Ничто – в ничто, небыль – в небыль.
«Ничто» - ты знаешь это слово?
«Нибыть» - лежит его основой,
Меж ними - праха пустота, -
Здесь жизни пролегла черта.
Смотри их праха в пустоту
И можешь вымыслить мечту.
Но вдруг, из пустоты – на прах
Ты смел взглянуть, тогда ты – крах
Надежд, мечтаний и утех,
Здесь нет начал, опор и вех,
Здесь нет причин, здесь всё - конец,
Таков наш дар, таков венец.
И что твой крик, что жизнь – полна,
Иль полнота ей суждена,
Когда на ней лежит печать:
Родиться, цвесть и замолчать.
Быть может, веры ты мне сон
Предложишь как святой закон.
Что, мол, в её земных пенатах
Я вымолю себе в уплату
На страшный суд почетный сан –
Других бросать в горящий чан.
Я в быль не верю, также в Бога.
Есть где-то крайняя дорога
Над этим смрадом и грызнёй,
Над верой в мертвенный покой.
Её не знаю я, наверно,
Я только напрягаю нервы,
Чтоб удержать её призыв,
На больше – нет ни сил, ни крыл».
Я слушал слов и пауз стоны.
Как мне давно они знакомы!
Откуда знам ему мой плен
От этих тайных дум и тем?
Как он проник в тот лабиринт,
Где мозг терновником увит?
Ночи подлунной невдомёк
Как часто я её стерёг.
Под покрывалом тишины
Без сна листал страниц я сны.
И свет от звёздного луча
Светил мне ярче, чем свеча.
И открывала ночь тайник,
Где превращалась вечность в миг.
Из упоённой тишины
Стекали строчками вирши.
А иногда в меня сама
Вливалась быстрая строка,
И тело, впавши в забытье
Звучало с ритмами её.
Так слушал ночь и видел сны
Из полуночной темноты,
И мысль тревожная вилась,
Собою напоённа всласть.
И вот когда её накал
Как радуга во тьме блистал
Казалось, вечность и миры,
Всей жизни прошеной дары
Объемлю взглядом я одним
И в унисон звучу я с ним.
Но вечен миг, короток день.
Средь дня вонзилась смерти тень,
Прошла по кругу, не таясь,
Свою подчёркивая власть.
И рубанула не спеша,
Любуясь делом палаша.
И лёгкой поступью опять
Пошла всё снова повторять.
Я видел смерть. Каков итог,
Что близко рассмотреть так смог.
Не страшен вид, и даже сир, -
Не стоит уповать на пир,
Иль – на разгул её страстей,
Она не глубже чем ручей,
И одномерна её стать:
Колоть, рубить, душить, ломать.
Крест по привычке ей вознесть
(Я извиняюсь, ваша честь)
Есть дух дурной, то – слава смерти,
Её всю жизнь влачим, как черти.
Быть может, ад здесь, на земле,
Коль мы распятие в себе
Лелеем как святой реликт,
За то, что дыбы может штык
Не столь был изощрён для мук,
К тому же много нужно рук
Ей управлять. Другое – крест:
Удобен, прост, и рядом – лес.
И, главное, для ваших глаз
Уж наслажденье не на час,
И день и два, без перерыва
(Отнять лишь сон и час сортира)
А есть и пить удобно здесь…
Вам крест тот столь приятно несть.
К нему с мольбою и отчаяньем.
О чем вы просите не чая?
О том, чтобы распятий час
В любое время – подле вас!?
Но вам твердят, что крест давно
Преременил то ремесло:
Теперь он из орудья казни
Вознёсся над телами грязи,
И высший дух лицетворит,
На нём был мессия убит,
Чтоб указать вам путь к Голгофе.
Страданий и мучений ждёте,
За них дадут предназначенье –
За грех ниспосланный прощенье.
Возможно, легче верить в грех,
Чем знать его в себе и в тех,
Кто искупленьем слов-навес
Вам закрывает синь небес.
И вы, потупив взоры ниц,
Склонясь над тлением страниц,
Как побирушек голытьба
Подачки шепчете слова.
Не верю в грех с искон отныне,
Как нет сияющей святыни.
Нет в поднебесной чистых форм,
С которых разум занесен.
Жизнь, грех, все наши круговерти
Не измеримы мерой смерти,
Она до тупости узка,
Безлика, фатумна, пуста.
Над жизнью меру не найти.
Как нет единого пути,
А есть толчки и штрих-пунктиры,
Есть души – трепетные лиры.
Есть дух живой неумолим,
Безмерен, любящий, любим.
И наши редкие порывы –
Протуберанцев в дух прорывы.
Коль любишь или жаждой мучим,
Коль помнишь или ждёшь тот случай,
Когда крыла свои взмахнешь
И луч сердечный понесешь,
И, может, без границ миры
Тебе предстанут как дары,
А, может, ты сгоришь на вздохе…
Не ведам путь, не знамы сроки.
Но только дух неумолим
В тебе останется живым,
Когда его, хотя бы раз
В себе родил, - он не угас.
Всё тлен – известна песня горя.
Всё суета – здесь не поспоришь.
Но за шершавою стеной
Из тлена, суеты рекой
Есть мир без вечности, без время,
Без мер телесного хотенья,
И свет его в полночь горит
Любовью, что нас всех хранит.
Я сбылся ленью и тоской,
Мученьем, мукой, маятой…
Но дух призвал меня сказать:
Он не умеет умирать.