И дотронуться до ишака, что везёт кумира,
Убеждая себя, что седок - не кумир мне вовсе,
Среди прочих зевак проводить его в Город Мира
И не знать, и не подозревать, как с ним будет после...
Дефиле продолжается. В сирый приют молелен,
Надуваясь гоголем, прут неживые души.
Между ними и тем ишаком разят параллели.
Да оно и понятно: чтоб слышать - потребны уши;
Чтобы видеть, они раздирают глаз телескопом,
Чтобы внять - жрут мозги на завтрак, обед и ужин,
Но вернее всего - завалиться, как встарь, всем скопом
И молиться, молиться тому, кто сегодня нужен.
Я наверное знаю, что скоро наступит осень,
И что твердь мостовых превратится в густую жижу.
Вот, глаза поднимаю, а в небе - ну хоть бы просинь...
Я по небу иду и совсем ничего не вижу,
Но в теченье ходьбы созревает продукт мучений:
Самой горькой таблетке положено быть в облатке,
Равновесие мира не терпит игры в качели -
Раз уж Горький был, значит должен быть где-то Сладкий.
Под давлением мыслей в сознаньи раскрылась дверца,
А внутри - никого, только затхлая тьма да плесень.
Как же быть, коль есть вера, ан нету единоверца?
Как же петь, коль никто ни за что не подхватит песен?
Что ещё мне искать, обходя этот малый дворик?
А в другие края я теперь уже не уеду...
Ах, неважно, что плод размышлений так мрачно-горек, -
Цель прогулки была - нагулять аппетит к обеду.