На горе, на горушке стоит колоколенка,
В рощице за полюшком притаился взвод,
А на колоколенке мы сидим с «Максимушкой» –
Двое нас осталося: я да пулемёт.
А в поле том у рощицы всё залито кровушкой –
Шашками порублена дюжина бойцов.
Зацепило голову, глаза слепит солнышко,
Кровь стекает струйкою прямо на лицо.
А от пулей вражеских штукатурка сыпется,
Будто по покойнику колокол гудит.
Окружили вороги – никуда не спрятаться,
Видно я тринадцатый – буду я убит.
Тут в поле из овражика показался вражина
Да на колоколенку прямиком бежит.
Надо бы прицелиться, чтобы насмерть сразу же,
Да не проморгать песок и рука дрожит.
Он винтовку выронил, да упал за камушек,
Чтобы показалось мне, будто зацепил,
Да только в сапоге его пистолет да ножичек –
Я по камню-камушку длинно засадил.
Тут поднялись вороги да в атаку бросились,
Видно жить осталось мне сотни две шагов,
Полоснул я очередь, да словно обожгло меня,
Пулей навзничь бросило, чувствую – готов.
Да вот только выжил я – видно смерть замешкалась,
Почему ж печально так колокол гудит?
Может быть во полюшке сапогами к солнышку
Кто-нибудь тринадцатый за меня убит?
Горочки-пригорочки, башни, колоколенки,
По России-матушке, сколько вас стоит?
Всё свинцовым дождичком да густою кровушкой
Всё война проклятая щедро окропит.