Эй, старик Который год ты сидишь с краю стола, опустив голову на сцепленные ладони Не дай мне увидеть, как ты умрёшь собственной смертью Мне достаточно смотреть что с каждым часом твоя оболочка стекает вниз равно горячему парафину Я чувствую как ты ненавидишь задевать овечьи шкуры рядом сидящих вместе со своим сувенирным блеском ты остался закрыт в картонном ящике прошлого каждый твой шаг оставляет размытую печать на створках этого ящика Старик, я хочу чтоб ты показал мне дорогу Мне всё равно что это будет, я хочу довериться твоему вкусу Ты можешь разрезать живот богоматери и не дать родиться ему Святая плацента будет плавать на поверхности помойного ведра, не в состоянии вознестись Представь что ты делаешь ему одолжение Не бойся – он когда-нибудь станет такими же как ты – старой горькой ватой, вялым парафином и возненавидит овечьи шкуры рядом сидящих Он развалятся в глухоте своего кресла, словно на кресте считая копейки брошенные им тифозными медузами проплывающими за линзами лопнувших очков посмотри на каштаны – они не просят милостыню дозревая они разбивают свои головы об землю, об собственное отражение в лужах лучи кинескопа оживляют тебя старик, изменяют твои движения и цвет словно ты единственная движущаяся частица в остановленном механизме но со стороны света ты порастаешь мохом и, врастая в землю, останавливаешься оторви арбузную мякоть своей старости от беззубых дёсен жизни старик, я не хочу рыдать, видя как ты умираешь собственной смертью