Она приходит к нему ночами. Целует волосы, гладит лоб. В окошко курит. Включает чайник. Даёт забыться. Берёт тепло. И вышивает ему кисеты – Собака чёрная греет бок – Сама с собою ведёт беседы: Мол, надо как-то сменить замок – Ключи ржавеют. Ржавеют жала. А прошлой ночью пропал клубок. Она старуха. Она устала Перелицовывать одеяло, Взбивать подушки. Взводить курок. Мелькают пальцы – в узлах артритных Сокрыта вечность, которой нет. На чёрном бархате: «Маргарита», «Сафо», «Офелия», «Нора», «Vita». Рассвет слезится. Готов кисет. Она уходит. Скамейка в парке – Дощатый, крашеный в зелень трон. Царицей сядет твоя кухарка. Буханкой чёрствой. Кормить ворон. И думать, думать… О том ребёнке, Во сне зовущем тихонько мать. Любовь откликнется тонкозвонно В словах, которыми `должно звать Туда, где кануло всё земное, Где иней высох в седой песок. И вместе сели бы с ним в каноэ – На остров чёрный, на Вечный сон. …А он стареет. А он находит Везде мешочки, надеясь: там – Конфеты, краски, июли, ноты... А там – то пусто, то просто хлам: И букв щепотки, и ветер в поле, И пепел цвета молочных рек. А он не знает, что жив и болен Любовью – кровью на серый снег. И вот он курит. И вот он дышит. Тем самым светом, который – тот. Мешочек славный: узорно вышит. И день проходит. И ночь придёт. …Она не станет греметь ключами – Такая глупость. Людская блажь. Шитьё приносит. Включает чайник. Отдать надежды. И взять тепла. …Рассветы-Леты-туманы-манны. Шагнуть привычно в вороний грай… Она старуха. Её романы – Не знать романов, не строить планов, Уйти до света. Одной. Румяной. Оставить осень. Косу забрать.