О чём писать тебе? Почти до сердцевины вся мякоть лета понадточена червём. Остался месяц Цезаря. И в нём нет ни красот и ни гостей цивильных – лишь звёзды, улетающие в цель, намеченную хитрым звездоловом. Все зёрна собраны, отсеяны полова. Сынов небесных думы – об отце. Взахлёб никто не травит больше сплетен, никто не нарушает этикет (как не было героев, так и нет) и кенар твой не покидает клети (но так и не поёт, стервец, хоть тресни! – я думаю, наврал тот старый плут, что торговал с тебя за сладостные песни. А впрочем, жизнь не станет интересней ни от рапсодий, ни от щебета зануд). Всё – потихоньку, мон ами, всё – слава богу: светило диск закатывает в осень (уже не жжёт, да и темнеет нынче в восемь), кукушка в ходиках играет в недотрогу и не выходит вовсе из гнезда. И твой каурый жеребец всё чаще – в стойле (а ведь когда-то состояний целых стоил!), его уже не радует езда по кругу суматошной карусели – с подагрой, мон ами, не до веселий. (в последний раз, дай памяти, в песах его водил на выпас старый конюх и с той поры – ни-ни – стоит в попоне). Давай-ка, приезжай, увидишь сам, а то в своём привольном далеке поди и позабыл, про обещанья наведаться ко мне на сладкий щавель (теперь-то уж – с женой, рука-в-руке), ох, и хорош же по весне пирог! Давай, балам, выгуливай супругу – приладим вместе жеребцу подпругу и потрусим тихонько за порог, объедем шаткое болото перелеском (ты помнишь ту трясину, где утоп в ночь на Иван-Купалу местный поп?) потом с часок подёргаем за леску, наловим на ушицу карасей... Ах, мон ами, рвануть бы мне отсель... Податься бы в простор твоих степей, дохнуть бы ветром, вбить в колтун репей, наладить юрту комнате взамен... Как думаешь, получится туркмен из старой грешницы без племени и роду? Да нет, балам, не обмануть природу. Тебе – кочевье, мне же – кутерьма осеменённых городом жилищ. Прощай, друг мой. Откуда-то взялись дела (к тому же срочные весьма). Прощай, балам. Целую Розу. Жду письма.