в подушечном мно-го-во-лосье –
в доме не остаётся ни шороха домового.
в доме кто-то завёлся.
так заводится газонокосилка,
запуганная скрипом.
так заводится лаем ревнивым псинка.
так затухает рыба
в аквариуме, над которым исполосован
воздух – не-вы-ды-хаем…
так откладывают бессоние совы
глазурированными желтками.
это диагноз карцерный, это – вши –
вживаются в «мяско» мышцы.
мяско чешется.
мышца дре-без-жит,
бегает в кошки-мышки –
пятки-пол-потолок-пах-пядь
лба – восьмая – как на будильнике с некрасивым
Ч-часом…
этих вшей за-пре-ще-но сбривать,
смазывать керосином
«или» гасом –
запрещено.
выросли.
завелись,
бацилла бацилл…
спасение, панацея –
подушка к подушке, яд к яду, слизь – в слизь…
смесь – бесценна.
два слоя коктейльных, два моря мазутных, что
колышутся, размешиваются, даже
когда безветрие заживо сжирает шторм
и закапывает в пляже,
даже когда день разливает нефть
между домом-без-домовых и домом, –
моря колышутся, смешиваются.
им не нужна твердь,
кишащая тысячью насекомых
тел, заводскими кишками, заводным
подушечьем, незаживающими царапи…
моря заводятся в море, где нет воды
и мало крабов,
в медовом юге,
в случайном доме,
в не-вы-ды-хай-
бетонном склепе, который рухнет, как переспелый…
и в ночи вкуса перца и сухаря
разлитым порознь чёрным сухим морям
они приснятся лунками для купели,
наливом белым,
заливом белым,
водою белой…