В младенчестве умерший - свят.
Казне дешевле похорóны,
Чем пышный, свадебный обряд.
Виктория Роше
Снилось: я стою в притихшем храме
(Спину больно режет подоконник)
Слезы нервно отирают дамы –
Здесь Любовь погибшую хоронят.
Я стою поодаль, как чужая -
Я свою Любовь не провожаю.
Чей-то шепот - мол, совсем ребенок,
Гробик – что ларец для ожерелий...
(Подоконник спину режет больно,
Розы мчатся, словно в карусели...)
Я стою, и шепоту внимаю -
Я его еще не понимаю...
Скорбные вокруг застыли лица -
Губы, взгляды, речи – тоньше лезвий.
Белый гробик, длинные ресницы,
Жемчуга неписанных поэзий...
Я стою – четвертая от двери,
Я еще глазам своим не верю…
Неужели, гнев сменив на милость -
Не зарёй, не счастьем, не угрозой -
Мне Любовь бессмертная явилась
Маленькой покойницею в розах!?
Я стою. Позвякивают шпаги.
И Она лежит – белей бумаги.
«Пробил час прощанья самых близких!»
(Спину больно режет подоконник)
Ледяным дыханьем приложился
К локонам мой пламенный поклонник.
Я стою. Звенит – по сводам – «Мама-а-а…»
Тихо сердце звякает о мрамор…
Бился башмачок об угол гроба.
Крестик зябко мерз на хрупкой шее.
Шепот из угла: «Виновны оба.
А похоронить – казне дешевле…»
Рвусь, о камни душу в кровь срывая:
«Дайте отогреть! Она - живая!...»
Завертелось: руки, розы, лица,
Небо в рамке мелких переплетов
«Просто не смогли остановиться…»
Кто-то близкий, незнакомый кто-то...
Я от боли, кажется, проснулась –
Я ее погибшей не коснулась.
Растворимый кофе привкус крови
Забивает. Всё! Теперь не страшно…
Я не плáчу над своей Любовью,
Отпуская сон, как день вчерашний...
Ночь ноябрь лижет, как конфету,
И спешит Любовь моя к рассвету
На подножке первого трамвая –
Грешная. Беспутная. Живая.