В Копенгагене отвалились стрелки главных часов
в тот день, когда я меньше всего ожидал этого.
Застегнув брюки и задвинув на двери засов,
пошел узнавать, в каком месте выписывают книжку поэта.
Но оказалось, что все они кончились еще вчера
под напором страждущих грязноволосых существ.
Чирикали воробьи, солнце катилось черней черна, —
твое вечернее платье не застегивалось вообще.
Ты разводила руками, кладя мне грудь на плечо —
от нее было так тепло, что я про книжку забыл.
Хотел куснуть сосок, но тут же был уличен
и отправлен в постель, и сдался почти без борьбы.
Ты кричала так громко, что вдруг полковник-сосед
стал биться в стену в экстазе простреленной головой.
Я был скромен и осторожен, а стал как все —
еще не поэт, но гений, к тому же еще живой.