На моих кедах таил снег (Проза, содержащая ненормативную лексику)

Я оказался в совершенно враждебной мне среде.
Кто я?
Я художник.
Что я могу?
Да ничего я не могу, потому что я настоящий художник, не какой-нибудь, блядь, мудак-портретист, а самый настоящий, которому нужно вдохновение, которому нужна муза, который если вдруг заподозрит, что творчество не истинное, то сразу все разорвет, выкинет, оплатит все расходы из своего собственного кармана, потом нажрется и начнет посылать всех нахуй. И посылать не кого-нибудь, а тех кого действительно любит. Вот такая вот штука-любовь. Вот такой вот я. Вот так вот оно всё.
Это чужой город, я его не знаю. Особенно тоскливо мне видеть этих прохожих, - они спешат, им нет ни до чего дела. Они не знают что я лишний, что я никому, блядь, не нужен. Что я быть может задумал бросится под автобус, или что я готов на все, лишь бы сегодня, - любой ценой! – быть полезным. Даже ценою своей жизни,  - она ничего не стоит, и не жизнь это, а ебля с переплясами. Если ко мне подошли бы сейчас маджахеды, расплакались и попросили во имя Аллаха взорвать нахуй автобус 34-ого маршрута «Красная Речка-Центр», я бы взорвал. Я бы встал посреди салона, и прочитал Ахматову, а потом бы взорвал вместе с собой. Люди бы переглядывались, отворачивали бы головы, но слушали, а я бы читал, последний раз в своей жизни стихи Великой Поэтессы. А потом бы сказал: « А теперь всем пиздец».  И никто ничего бы не понял, даже я. Вырыв и все. Рай – ад – не бытьё. Кто он? Зачем? Ничего нет. Я был человеком, я умер со словами того, что любил всю свою жизнь, умер, потому что никто не может разделить мою любовь. А если и может, то ему нужно чтобы я не курил, не пил, чтобы мне не снились по ночам наркотики, что бы я не матерился. А это уже не я. Это кто угодно, но не я. Поэтому я никому не нужен.
Впереди был заказ.
Я ненавижу заказы.
Я призираю дорогие машины, ненавижу запах дорогой еды, дорого парфюма, дорогих невкусных сигарет, которые даже не курят, а закуривают, потому что они стоят как мои штаны, или кроссовки, или моя правая почка;  ненавижу казино, ненавижу потоки машин, ненавижу людей. Им так сильно плевать на меня, что я не могу это до конца осмыслить. Это ведь Я! Не какой-нибудь блядь мудак который ничем больше не интересуется кроме как своим мобильником, или скайпом, а  я – кого вы непременно полюбите если просто пустите  к себе в дом, который никогда ни в чем не откажет, который всегда поступит честно; который умеет любить, как никто не умеет. И вы сосали бы мне хуй, плакались бы мне в грудь, и рассказывали бы о том, как вы счастливы что я у вас есть. А сегодня вы идете мимо, все такие с сумками, с зонтиками, и я в своих поношенных джинсах, совершенно не бритый в смешных грязных кедах иду на заказ, что бы в очередной раз стать шлюхой, и продаться, за эти ебанные деньги, в этой ебанной жизни, в этом ебанном чужом городе, где моя цена восемь тысяч за ночь.
Вы не знаете, что значит творчество за деньги. Я не смогу вам этого объяснить, - это самое страшное, что может прийти в вашу жизнь. Школьникам дают «тему» и они пишут сочинение. И пишут отвратительно плохо, совершенно не искренне, без всяких там переживаний, без всякой души. И слова те, и мысли те, - но это просто сочинение; без талантливая тупая чушь, за которую поставят «четыре», потому что нет ошибок и общий ход мысли соответствует чему-то там, блядь, высокому. Не поставят «пять» потому что забыл запятую. Сколько раз повторяли, что перед «а» нужно ставить запятую. По этому «четыре». И все, абсолютно все, кто прочитает это сочинение, пусть даже переписанное откуда-нибудь со шпаргалки, придут к выводу, что это чушь. Нет искренности, нет того что должно выти с глубины человека, с самого нутра; и все то – слова, эпитеты, но нет души. Просто нет, как нет у вас, допустим в доме кондиционера. И каждый кто зайдет об этом знает, потому что все слишком обыкновенно, не отличающееся.
И мне тоже дают тему. И мне нельзя ошибиться, ни на миллиметр; мне нельзя потерять бдительность. Одна погрешность – и все. И я в минусе. И я уже должен, тому, кого не знаю, тому, кто почему то тут главный, из-за этих ебанных денег.   Все упирается в деньги, - продажный мир! Тут все, блядь, проститутки! Тут все готовы охуеть и переобуться в воздухе, если за это предложат достаточно денег. И я тоже проститутка, я продался. За восемь тысяч. Вот моя цена, блядь, на сегодня.
- Тут, должен быть ангел.
Яркий свет вспыхнул в небольшой помещении, обмотанном изнутри полиэтиленом, - это от пыли.
- Ангел должен смотреть на дорогу… на другие машины. А вот тут его крылья. Белые. С… из перьев. Вы сами как считаете, что если перья будут с голубоватым оттенком? А вот тут вот молнии, они должны быть и на багажнике.
Это заказчик. А это его машина. Машина совсем новая, стоит наверное около миллиона. Не меньше. Во всяком случае, я не видел пока таких машин в Хабаровске. Хотя я много чего не видел. И номеров нет. И наверное он заплатит тысяч шестьдесят за этого ангела. А я получу всего восемь, потому что я проститутка, блядь.
Потом я что-то говорю, кажется про дизайн, или краску, или полировку, или про лак, - я не помню, - потому мы ходим возле машины, он зачем-то поднимает капот, смотрим двигатель. Я не разбираюсь в этих вещах. Блядь! Я самый обычный нищий, самый простой Никто. Я живу на съемной квартире, жру доширак, ебу очень страшных блядей, пью пиво, тушу бычки об пол, а ещё у меня бородавка на хую (придется выжечь этим новым средством, которое всем помогает) - и я, блядь, спрашиваю, - на хуя мне твой двигатель? Зачем? Зачем? Зачем? Я всего лишь художник. Где мой аэрограф? Где мои краски? Ангела вам? Да пожалуйста, только уйдите, только оставьте меня в покое, и чтоб я просто не слышал вас всех нахуй. Я могу встать на колени, - я не гордый, во мне нет гордости, я могу пить с бомжами и целоваться с вокзальными шлюхами, только оставьте меня, пожалуйста. Вы уже давно стерли мою гордость своими невъебенными новыми зимними шинами, когда я пиздовал в этих же кедах зимой на троллейбус.
И меня оставили.
И я стал думать.
Без гашиша очень сложно думать; без него я не Вижу.
И тогда Вова принесет мне забитую папиросу, я Увижу, и начну. У меня есть восемь часов. У меня впереди ночь. Ночь одиночества под звук компрессора, под шепот аэрографа, под мысли о себе и для чего я живу. И для чего мне чувства, и кто будет меня любить. И кто не будет любить. Я не должен думать над рисунком, иначе все пропало. Я должен торопиться, восемь часов это очень мало, «план» будет вставлять первые два часа, - за это время нужно выложить основу и глубину, - потому курить его бесполезно, он идет нетворческим, пустым, и тогда лучше выпить. Пиво. Или колы. Кола очень хороший напиток. Я крайне его уважаю. Из  всех этой разбавленной хуйни, с неизвестными мне названиями, кола самая лучшая. Но только та что в банках. По ноль тридцать три. И главное, чтобы не light, - потому что это гавно, блядь; самое настоящее. И его придумали пидарасы, - тупые оборванцы. Нормальные люди не будут пить или делать light.

А потом наступило утро, я вышел на улицу. Был очень чистый свет. И я был чист. И внутри меня все молчало. И было воскресенье. И было по воскресному глухо и тихо. И эта тишина была мне такой родной, как сестра.
Выпал первый снег. Искренний. Он ложился на грязь дорог, таил, и опять ложился, и уже покрыл все улицы. И я пошел домой.
На моих кедах таил снег.

Свидетельство о публикации № 03052009174833-00106614 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 10, полученных рецензий — 1.

Голосов еще нет