В явь дяди Фрейда, в тайные комнаты я приходила к себе инкогнито – слушать, как рястом полы лысеют, щупать крысиные сны в лазейках, с ног отчищать говорливое олово слабых солдатиков, крысоловово соло с засаленных снять заушных виселиц… Но мне другое нужно было: услышать, как с криком «мамочки!» мать меня гнала из божьей рамочки маточной, как я молчала матерно в первой поднебной холодной вмятине, как я у той, что страдала зубками, хныканьем спрашивала: «зовут тебя как?» – и она, кроха-кактус-комнатный, не раскрывала своё инкогнито, чтоб я её, как отцёнка-мальчика, дольше жизни в себе же нянчила на взросло-девичьих показушных праздниках – вот что мне было нужно! Но каждый раз в моих ранках-трещинках пахло не мальчиком и не женщиной, ныло не матерью перемолотой – маленькой девочкой в тёмной комнате, крохотной дурой, которой снится, что забрела по колено в Стикса сталь закаляющие воланчики – волны – за призраком тени мячика.