Яков Есепкин

ВОЗВРАЩЕНИЕ В БОТАНИЧЕСКИЙ САД (Лирика / религиозная)

Низвержены, а он вовеки с нами,
Напрасно реки крови пролились
И нас распяли ржавыми клинами,
Чтоб очи не смотрели присно ввысь.

Распятым не по тернию вязницы,
Вверху гудят иродные пиры
И ломятся тартарские стольницы,
У цесаря ж – ни брата, ни сестры.

И весело ль от нощных пирований,
Серебро ли трапезников пьянит,
Дождемся хоть в желти соборований,
Зиждителей молва не осквернит.

Коль смерть верхами косит, мы нетленны
И август ботанический узрим,
Без нужды ангела окровавленны,
Елику сад еще боготворим.

Прощай, прощай, Отчизна дорогая,
Горят хоругви пролежнями лжи,
В слезах позора молодость другая
Смертельные штурмует рубежи.

Потеряны щиты на переходе,
Победные развеяны мечты,
Мольбы о благоденственной свободе
Нам вбили вместе с глиною во рты.

Нельзя нарушить клятвенные речи
И жить; царь Ирод, все ли тяжелей
Бессмертием раздавленные плечи
Вносить по четвергам в тщету аллей.

Четверги уготованы пиитам
Одесным, им бургундское вино
Даруется с отравой, лазуритам
Претит граната червное зерно.

Летиция дворцового портала
У Ирода не зреет поутру,
Маковница готическая ала
И мак белей на мраморном пиру.

Во вретище, как чернь, лишь облачились
И все сюда в мечтах, зане мертвы,
А здесь таблички разве покосились
Да краше свет смарагдовой листвы.

Верь, в царственном величье бездыханном --
Проститься с торжеством горящих пут --
Поверженных во прах на поле бранном
По черной хвое нас проволокут.

Готика -- это к Богу (Лирика / религиозная)

Слишком певцов любили
Мертвые ангелки,
Червным серебром били
Наши сирень-мелки.

Выбили всех именных,
Плачут эльфии вкруг,
Цветность цитраров тенных
Вьется армой подруг.

Ах, не рыдайте ночно
Милые девы тще,
Было Христу урочно
Зреть нас в адской свече.

Сами витые свечки
Иродам тем несли,
Тлили свое сердечки,
Багрием их свели.

Башни соцветно рдеют,
Смерть насылает сны,
Что ж ангелочки деют.
Что ж оне столь черны.

Хоров альфийской фазы
Бездною сонм граним,
Твердь вознесла алмазы,
Нет и оправы им.

Это венец и плата:
Рамена сбило ржой,
Август благие злата
Прячет во храм чужой.

Вновь засверкать планидам
Попранным не дано,
Узришь ли, аонидам
И в небесах темно.

Скажет одно молчанье
Призрачна ль пустота.
Вскроет небес мерцанье
Золотом звезд уста.

Трогая чернь покрова,
Наших речей позор,
Даже не пурпур Слова --
Плач полетит в простор.

Вечность стезю изменит,
Кровию правя стиль,
Сердце мое возденет
На потускневший шпиль.

Ты розы любила при жизни (Лирика / религиозная)

Пурпурные, с черной росой,

Но время торжественной тризне

Сверкать белоснежной красой.

И вот окончанье недели,

И рушат литании высь,

Убойные брызги сордели,

В алмазных следах запеклись.

Мы вместе стояли пред Богом,

Дождешься, явлюсь ко шести,

Чтоб демонов пестовать слогом,

Во адских зерцалах тлести.

Забыть ли последние встречи --

Венец наших тяжких надежд

Из роз, обжигающих речи,

Истерзанных льдом твоих вежд?

Уверуй, за крестные муки,

Брильянты кровавые слез

На небе положат нам в руки

Букеты невянущих роз.

Яков Есепкин - "Антикварные пировые Вифании" - Ослеплены свеченьем тусклых лет (Лирика / религиозная)

В Элизиуме темный пурпур астр
И образы Руфь пестовала взором,
Серебряные гаты Зороастр
Гранил ее алмазным разговором.

Сновиждений тех краска тяжела
И стерта, аки погребное злато,
Небесная молитва истекла,
Теперь вовек не зрети нам, что свято.

Не зреть когда и нечего жалеть,
Елико это вижденье лукаво,
Мы сами цвет несем и уцелеть
Меж черемниц светясь адничных, право,

Сложней, чем показаться может, им
Претит колес высотных обозренье,
А башни с лепоцветием благим
Страшны и вовсе, тусклое их зренье

Иных картин достойно, посему,
Тем паче наши спутницы юродны
Временные, оставим их чуму
Владелицам, где домы благородны,

Резон какой заразу прививать,
Летит она пускай на оба дома,
Смертям двоим, Фаустус, не бывать,
Одна тебе и мне уже знакома,

Коль с нами вместе чермы дивный свет
Лазурный соглядать сейчас потщились,
Мы сами б возалкали, тьмы корвет
Их прах неси подальше, как решились

Гулянье с черемами совершить,
Отвесть за небоцарствие сиречных
И тем задачку вечную решить,
Закрыть одну теорию из вечных

Теорий, впрочем, все одна другой
Оне, известно мудрым, стоят, паче
Их чаяний, дадим теперь благой
Знаменье небоцветности, иначе

Прогулки наши мрачных свеч витых
В серебряных и червенных тесемах
Не будут стоить, троллей и пустых
Лукавниц, пустотелых черм в Эдемах

И так страшатся эльфы белых чар,
Одесные иные средоточья,
Нельзя отвадить сумрачных волчар
Молочных агнцев, буде полуночья

Готовы новолунные огни,
Секрет открыть еще, помимо смысла
Всездравого внушают нам одни
Черемы неоправданные числа,

Урочные для нечисти балов,
И путают сознательно картину,
Селена лишь выводит из углов
Некрылых, озлащает паутину

Плетенную, а полная она
Иль новая, неважно, эти балы
Порхают внеурочно, нам луна
Мила всегда, каморные подвалы

И те пронзает огнем золотым,
Но хватит отступлений нелиричных,
Наш замысел успенным и святым
Без слов понятен, знаков и вторичных

Яснений не хотят сии, вернуть
На небы из адниц избранных раем
Беремся, значит, благо преминуть
Гордыню и брезгливость, умираем

Хоть с чермами, но есть и в этом свой
Лазурный правый умысел, их лядность
Избудем в небоцарствии, живой
Пусть ведает о мертвом, неоглядность

Вселенская для челяди темна,
А царичам дарует упованье,
Безумствуй, желтомлечная луна,
Великое нас ждет соборованье,

Любили мало Грозного, уж он
Знал цену смерти, казни родовые
Оставим Иродам, навеет сон
Безумец ли, Селена, как живые

Не могут смертных истин обрести,
Вперед, гуляем ныне, мертвых любит
Сильнее чернь убогая, тлести
Иль царствовать, а ведьма не погубит

Небесности виждителей, тому
Искать равенств тождественных не станем,
Привьют хотя бубонную чуму,
Балы земные с водкою вспомянем,

Имбирь, корицу, тмин, еще мускат,
Сунели, куркуму, пион, базилик,
Жасмин сюда бросайте, адвокат
Диавола не прадо носит, филик

Любой парижский, чопорной Москвы
Столетья позапрошлого Фандорин
Вам это подтвердит охотно, вы
Не видели, но дьявольских уморин

Хватится не на то, когда балы
Гремят и снаряжаются чермницы
За нами, должно баловать столы
Питья великолепием, ночницы

Желтушные сверкают пусть, свечей
На конусных подставах собираем
Огнем витую рать, чем горячей
Сиянье, тем одесней, умираем

Единожды, урок такой пример
Являет и Манон, и Мессалине,
Калигуле избавиться химер,
Смотри опять, непросто, бойной глине,

Обитому серебру, хрусталю,
Раскрашенному в стразы, всякой царской
Великой прежде утвари, велю
Я, Фаустус, целиться, чтоб варварской

Испробовать честной текилы той,
Не знающей ароматов коньячных,
Этиловых спиртов ли, золотой
Очищенной нектарности, призрачных

И нежных добавлений (скипидар
И лак для снятья красных перманентов
C ногтей, обувный крем и солнцедар,
И жимолости ветвь, экспериментов

Оставим пальму Веничке, сюда
Не входят), неги нощно ли убудет,
Роится закаминная чреда
Демонов и греховниц пусть, не будет

Без нас ни пирования, ни треб,
Алхимикам даем карт-бланш, патины
Вековые их ждут, в серебро хлеб
Пускай преображают, а рутины

Довольствуют царские мертвецы,
Успенные пажи да камеристки,
Сюда и парфюмерные скопцы
Сойдут, а с ними регенты, хористки

Церковей ложных, водки им свечной
Прелить черед, за конусные блики
Пора, пора и нам от неземной
Беспечности мелькнуть, зане велики

Мы были и останемся, Фауст,
Но ад червных образниц тенедарство
Опасно простирает, яко пуст
Коллегиум замковый, это царство

Не нам теперь обязано дарить
Столовскую возвышенность, колодки
Не нам опять, гишпанцев ли корить
За тяжесть сапогов, черемной водки

Алкать кому, чермам самим, круги
С девятого по первый Дант лукаво
Пока живописует, сапоги
Хоть скинем, завести сии, всеправо,

Далече могут, воя не боясь
Неречниц, гасим, Фауст милый, эти
Виющиеся огни, растроясь,
Они тлееть устанут в адской нети.

Сион, еще Поклонная гора
Таят свои холодные скрижали,
Нас ждут и в Христиании, пора
Тех встретить, коих слогом поражали.

Для нас урочат вечности гонцы
Лишь алые готические латы,
Страдают Букингемские дворцы
Без царских наших теней, у Гекаты

Пускай растят гусей дурных и кур,
Одни спасали Рим, других колечья
Певцов травили в мире, Эпикур
Печальный мог бы с блеском велеречья

Им вынести комический вердикт,
А, впрочем, пусть колодницам на пару
Годуются, их глупость Бенедикт
Еще предъявит городу, тиару

Высокую черед церковным петь,
А нам друзей великих зреть в Эдемах,
Должны невесты белые успеть
И донн алмазных очи на големах

Должны теперь, зане протекторат
Господний всем благим повелевает
Молчать, остановиться и карат
Слезы оставить времени, бывает

Оно всегда угодным палачам,
Певцам иные области и царства
Даруются, как маковым свечам
И здесь гореть нельзя, свои мытарства

В парафиях незримых совершим,
Обман парижской мессы не достоин,
Я знаю, рая нет, когда решим
Вернуться, инок Божиий иль воин

В десятом измеренье встретит чад,
Чтоб вывести на торную дорогу,
За Рейном нет ли персти, вечный град
Над небами внемлет Царю и Богу.

Мы бисером сребрили невода,
Вальпургиевка нас упоевала,
Метохии иль Персии Звезда
Светила псалмопевцам, воевала

Герника с Аваддоном, а певец,
Быть может, Шиллер пламенный, Вергилий
Готовил небоцарствиям венец,
Юнид сводя к офортам надмогилий.  

Яков Есепкин - "Антикварные пировые Вифании" - Призраки роз (Лирика / религиозная)

Инцест, кровосмешенье туч морозных,
Днем олицетворяющих табу,
Снег этот сотворило в далях зведных,
Налистником толкнуло на борьбу.

Воспомнишь ли иные декабрины
И патину, и мраморность волны,
Что нимфам ледяные окарины,
Бессмертие плодят их ложесны.

И все ж, хотя еще в сурьме кусты,
Пусть здравствует он миг -- руда мороза,
Средь эллинской порочной красоты
Как есть неоклассическая роза.

Смотри, печаль моя, на этот снег,
Летицией звалась ты, а эллины
Тебе иное б имя дали, нег
Сандаловых не знала ты, маслины

С оливками сторонне отцвели,
Кустовья арабийские зачахли
Теперь, со кипарисовой земли
В тартариях желты зелени, прах ли

Внизу не тот, иль гумус очерствел
Без слез девичьих, даже иглы хвои
Маньчжурской редки, зерна от плевел
Нельзя и отделить, белы сувои

Одне пред Новогодьем, потому
Нас ангелы встречают всюду, вместе
Мы ходим, розоимную сурьму
Глядим, позднее к ангельской сиесте

Урочно торопимся, до горы
Волшебной далеко еще, но мерно
Течет благое время, а пиры
Нас ждут всегда, в досуге этом скверно

Одно лишь обстоятельство, цветов
Забыли мы аромат и названье,
Снега сейчас, игольчатый готов
Мороз ударить, неких волхвованье

Снегурочек игрушечных, невест
Раскрасных, принцев дымчатых мешает
Ясней средоточиться, но Гефест
Не дремлет и огни провозглашает

Рождественские данностью, оне
Горят уже вольготно, за снегами
Опустится покой, в холодном сне
Мы грезить будем, будем жемчугами

Апрельскими, а, впрочем, для весны
Сейчас уже не время, наш розарий
Божественно прекрасен, взнесены
Готические шпили в небо, парий

И нищих амстердамских замечать
Не велено опять, сии, быть может,
Отосланы черемами, печать
Призрачная на них, блажным поможет

Их царе бедный, принцы нам глядят
В сиреневые очи и принцессы,
Юродивых браменники следят,
Когда-то ад им стоил нощной мессы,

А нынче заменить вождей чурных
Сложней, чем выпить яду куфель в датском
Неладном королевстве, теменных
Отверстий мало здесь, коль на арбатском

Капище ты не лег, красно Невы
Граниты не испробовал на прочность,
Волной не поперхнулся ли, увы,
Хлебнул ее премало, беспорочность

Свою лихим художникам явил,
Жрецов постмодернизма озадачил
Асбестовым ликовником, совил
Терцины богонравно, преиначил

Значенье духовидческих доктрин,
Искусственности рамочной теченье,
На страты глянул остро, окарин
Кармных там не внимая, возвращенье

Патин фламандских ложных не приял,
Пастелей декадансных иль триолов
Не узрел, хватит в Дании менял
Вычурного искусства, чтоб монголов

Тартарских дело честно завершить,
В пенаты ехать вряд ли нам придется,
Чем Гамбург плох, в Стокгольме согрешить
Чермам их князь велел, еще найдется

Ушам незвучный яд в тюльпанной мгле
Голландии, в Париже восприимном,
В любимой Христиании, земле
Гамсуна или Бьернсона, в мздоимном

Отечестве почто и умирать,
Уж лучше европейские столицы
Отравленно и замкнуто взирать,
Блюдут оне вековые червницы

И смерть здесь разве празднику сродни,
Отечеству оставим ту скаредность,
С какой оно чернило простыни
Под нами, славских лиров очередность

Споспешествуя водкою белить,
Наушничая, службой у порока
Верша судеб избранничество, лить
Не будем и слезинки, но широка

Дорога в ад и узкие пути
В спасение, такое помнить нужно
Хоть скаредным чинам, еще цвести
Весной зеленям, явимся окружно

И глянем на централы площадей,
На сады ботанические, домы
Искусств, библиотечницы вождей,
Столичные подземки, где содомы

Тлеющие мерещатся чермам,
Оне сюда бывали с темью вхожи,
И шлись мужи катками по умам,
А сбили только черемные рожи,

Наперсникам разврата ли нужны
Мессии, плачь хотя, юдоль родная,
Искали вечной странники весны,
Зима одна виждится им свечная,

Елику Новогодье впереди,
Мы помнить жалких регентов не станем,
Черемы, тех следи иль не следи,
Орут пускай, как пурпурами грянем

О мертвое серебро, на крови
Церковь явим хорической ораве,
Очнутся сами пастыри, лови
Снег черный, ювенильность, мы не вправе

Пенаты милой Родины судить,
Высокое страшится тех удобиц,
Какие присно ангелы следить
Лишь могут, низких истин и усобиц

Нам горько наблюденье, в стороне
Достойней пребывать певцам, а оры
Звучат и в храмах темных, не в цене
Высотность, яко башни и затворы

Пусты равно, туда ли собредем,
Летиция, мы знаем только розы,
А ведали иное, так грядем
Вперед еще, не вспомним, так стрекозы

Цезийские случайно приведут
К оцветникам, им терпкие нектары
Кружат больные головы, не ждут
Пусть семеро единого, гектары

Парафий светлых в зелени благой
Опять огнем нисана возгорятся,
Даруется Отечеству другой
Избранник, ангелы пусть не корятся

Охранные, нельзя беречь певца
Нощного, в круге свеч его невеста,
Не зрят местоблюстители венца
О службе, очарованного места

Не вспомнят и губители, самим
Ужасен деспотии образ, роем
Валькирии проносятся, томим
Дождями Амстердам, каким героем

Спасен он въяве будет, мы ж, опять
Вторю, иродных нищих равнодушно
Минуем, время катится ли вспять,
А замки переносятся воздушно

Туда, туда, за Родины порог,
Внизу она дымится и алкает
Геройства, паки вымощет чертог
Костьми и мертвым сребром, отсекает

Ее от крыши мира темноты
Алмазная китана, башни эти
В рубинах со кошмарной излиты
Рябиновой крушницы, благо, нети

Приемлют не такое, но парша
И мраморную крошку разъедает,
Блаженного Василия круша
Соборствие, Кремль сказочно лядает,

Чего еще не видел красный брук,
Мертвых ли, концертирующих ведем,
Иосиф, брат Блаженного, на крюк
Сволочь успел себя, а мы уедем

Далече из неверящей Москвы,
Скелеты по шкафам пускай пылятся,
Глядят за слогом нежные волхвы,
Каким всенощно станем изъявляться,

Нет правды и в сиренях золотых,
Гадай на пятипалой, так браменный
Уснет при смене, выглядит святых
Какой-нибудь гишпанец современный,

Обувкой тяжкостопной наградит,
Шагай по брукованию, кареты
Тебе ли ожидать, Нева рядит
Свои, чурные также парапеты

С колоннами ростральными в сурьму,
Золоченную временем и кровью,
Нет, горе и высокому уму,
И святости, рождественской любовью

Столь мило нам, Летиция, дышать
В беззвездности, о розах серебриться,
Лишь сребро не подводит, воскрешать
Начнут и ангелкам благодариться

С тобою будем, нынее балы
Нас царственные ждут, следят филики
За чермами, а знать ли похвалы
В миру за святоборчество, но лики

Не время днесь темнить, голодных треб
Пел северный пиит благоуханность,
Рождественский опреснок, белый хлеб
Засим преломим, стоит недыханность

И мессы амстердамской, и свечей
Волшебной Христиании, а горы
Досужные вспоем, когда грачей
Увиждим на Вальпургиевку, хоры

Полнощные зовут своех певцов,
Стольницы снизу, грузные кувшины
С клико барвенным выше, без венцов
Узнают нас альфийские вершины,

Туда спешим, где яства, свечи, тьма
Игрушечная, елочная цедра,
Порфировая зелень, сурема,
Встречает нас Гортензия иль Федра,

Благое Новогодье для благих,
И мертвое серебро горьким зельям
Да сладостным десертам в дорогих
Розетницах идет, замковым кельям

Пора гореть святошно и гореть,
Веселию фаянсов расточаться
О златности, одесным умереть
Нельзя, а можно смерти наущаться.

Яков Есепкин - «КРАСНАЯ ЗВЕЗДА» (Лирика / религиозная)

Факсимиле речи бритвенного прибора:

Шайтанским сурам в глянцевом венце
Вослед мчит бритва, с Афродиты пена
Сбегает, оголяется в кольце
Молочный эрос греческого тлена.

К ланитам знобким хладной простыни,
Подушку с кислородом прижимая,
Владыка бритвы прославляет дни
В канун харизматического рая.

Столетия на мраморную пыль
Уронят ледяное покрывало,
Господь и вопросит нас: «Это вы ль
Цвели красно и вас теперь не стало?»

Грядет век чудо-юдо мастеров,
Машин копировальных, телефаксов,
Дисплеев, электрических ковров,
Стереокамер, кварцевых аяксов.

Тантала монструозное лицо,
Итог мутационного процесса,
Висит на фоне ратуши, в кольцо
Скользящее заверстан шарм регресса.

Прямой эфир терзает рок-форсаж
Эрзацем ораторий Перголези,
На ксероксах размножен Эрмитаж,
Горят холсты, слепя глаза до рези.

Любил Белькампо сталкер, только кровь
Ионной жертвой пала, пафос маков
И роз дразнил толпу, сверкала новь
Костром каббалистических дензнаков.

Давно я инструментом быть устал,
Калигула-оркестр вотще играет,
Не дуновенье -- патогенный шквал
Сад цитрусовый нощно разоряет.

Факсимиле хора вещей:

Подобно инструменту без названья
В футляре привозном гибрид возрос,
Конические трубы -- основанья,
Морозный стебель, полный мертвых ос.

Трезубец медный в отдаленье лег,
Лишенный бритвы. Безучастный слог
Пред зеркалом двуострым обезглавил
Его и, яко татя, в ночь направил.

Прибор старинный «Красная звезда»
Почил, как архаическая ода,
Сиреневою пудрой навсегда
Засыпан в легкой памяти народа.

И если бы могла душа вещей
Среди хаоса зреть, тогда б предстала
Пред ней краса мелованных лучей,
Вся суть и гармоничность идеала.

Факсимиле арии сапфирного князя:

Молчу, молчу, деесно лишь молчать
Высокому сословью, разве черни
Урочествует биться и кричать,
Горящие ей мнятся неботерни.

В моей высокой власти низкий хор,
Всегда он расточается несносным
Блеяньем и мрачит всегда Фавор,
Как только мел считают златоосным.

Немногих я певцов преизбирал,
Сие огонь адской и не выносят,
Их фурьи искушали иль хорал
Демонский жег, доднесь еще голосят.

Несите ж вина алые сюда,
Аз истинно пею и с беспощадной
Косою рядом Смерть, мы невода
Иные тянем с рыбою площадной.

Не врет лихая всуе, балахон
Ее готов для белого горенья,
Коль трубы раздарил Иерихон,
Иные будут всем благодаренья.

Певец тогда владеет мастерством,
Когда зовут его пеять юниды,
Но тихи песни в оре вековом,
Сладкие божевольны аониды.

Все губятся урочеством одним,
Я сам любимцем слыл камен чудесных,
Был Марсий Богопервенцем храним,
Спасти нельзя поющих и одесных.

Молчание возможно, алых вин
Теченье серебряное в амфорах,
Меж тлеющих черницей домовин
Диковинно петь арии на хорах.

Вспоешь, тотчас юродивая фря
Преявится, больное голошенье
Исторгнет на барочного царя,
В том замысел низов и совершенье.

Сих вверх подъемлет плачущий атлант,
Они вершат судьбы и правят балы,
Опасен злому гению талант
Любой, вино и хлебы ядно алы.

Яков Есепкин - "Антикварные пировые Вифании" - Факсимиле речи бритвенного прибора (Лирика / религиозная)

Шайтанским сурам в глянцевом венце
Вослед мчит бритва, с Афродиты пена
Сбегает, оголяется в кольце
Молочный эрос греческого тлена.

К ланитам знобким хладной простыни,
Подушку с кислородом прижимая,
Владыка бритвы прославляет дни
В канун харизматического рая.

Столетия на мраморную пыль
Уронят ледяное покрывало,
Господь и вопросит нас: «Это вы ль
Цвели красно и вас теперь не стало?»

Грядет век чудо-юдо мастеров,
Машин копировальных, телефаксов,
Дисплеев, электрических ковров,
Стереокамер, кварцевых аяксов.

Тантала монструозное лицо,
Итог мутационного процесса,
Висит на фоне ратуши, в кольцо
Скользящее заверстан шарм регресса.

Прямой эфир терзает рок-форсаж
Эрзацем ораторий Перголези,
На ксероксах размножен Эрмитаж,
Горят холсты, слепя глаза до рези.

Любил Белькампо сталкер, только кровь
Ионной жертвой пала, пафос маков
И роз дразнил толпу, сверкала новь
Костром каббалистических дензнаков.

Давно я инструментом быть устал,
Калигула-оркестр вотще играет,
Не дуновенье -- патогенный шквал
Сад цитрусовый нощно разоряет.

Факсимиле хора вещей:

Подобно инструменту без названья
В футляре привозном гибрид возрос,
Конические трубы -- основанья,
Морозный стебель, полный мертвых ос.

Трезубец медный в отдаленье лег,
Лишенный бритвы. Безучастный слог
Пред зеркалом двуострым обезглавил
Его и, яко татя, в ночь направил.

Прибор старинный «Красная звезда»
Почил, как архаическая ода,
Сиреневою пудрой навсегда
Засыпан в легкой памяти народа.

И если бы могла душа вещей
Среди хаоса зреть, тогда б предстала
Пред ней краса мелованных лучей,
Вся суть и гармоничность идеала.

Факсимиле арии сапфирного князя:

Молчу, молчу, деесно лишь молчать
Высокому сословью, разве черни
Урочествует биться и кричать,
Горящие ей мнятся неботерни.

В моей высокой власти низкий хор,
Всегда он расточается несносным
Блеяньем и мрачит всегда Фавор,
Как только мел считают златоосным.

Немногих я певцов преизбирал,
Сие огонь адской и не выносят,
Их фурьи искушали иль хорал
Демонский жег, доднесь еще голосят.

Несите ж вина алые сюда,
Аз истинно пею и с беспощадной
Косою рядом Смерть, мы невода
Иные тянем с рыбою площадной.

Не врет лихая всуе, балахон
Ее готов для белого горенья,
Коль трубы раздарил Иерихон,
Иные будут всем благодаренья.

Певец тогда владеет мастерством,
Когда зовут его пеять юниды,
Но тихи песни в оре вековом,
Сладкие божевольны аониды.

Все губятся урочеством одним,
Я сам любимцем слыл камен чудесных,
Был Марсий Богопервенцем храним,
Спасти нельзя поющих и одесных.

Молчание возможно, алых вин
Теченье серебряное в амфорах,
Меж тлеющих черницей домовин
Диковинно петь арии на хорах.

Вспоешь, тотчас юродивая фря
Преявится, больное голошенье
Исторгнет на барочного царя,
В том замысел низов и совершенье.

Сих вверх подъемлет плачущий атлант,
Они вершат судьбы и правят балы,
Опасен злому гению талант
Любой, вино и хлебы ядно алы.

Яков Есепкин - Псалмы 90-104 (Лирика / религиозная)

Нам ли зависть пустую будить,
Лити крови на ветхие троны,
Будем головы ими студить,
Паче золота эти короны.

Их сонимем и мрак разлием,
Примеряйте убойные терни,
Хоть Звезда осветит Вифлеем,
Не прелиться юдолевой черни.

Пусть алкают венечной терни,
Обрядятся во тяжесть златую –
Сами узрят, как льются огни
От перстов, как и рдеют впустую.

LXXXXI

В резье ко трону мы явились,
Цветки сжимая ледяные,
Как фарисеи нам дивились –
Сиим ли области иные.

И не взалкаем о защите,
Легко над мертвыми глумиться,
Но персть исцветна, трепещите,
Господней славе не претмиться.

Толпа кровавая утихнет,
Вином ожжет стольницы тризна,
И ярче золота воспыхнет
Вся наша жалкая старизна.

LXXXXII

Как не станется Божьих цветков,
Как не хватит Господней любови,
Мы тогда наплетем лепестков
И закрасим их нитями крови.

Будут ангелы нощно летать,
Соглядать пировые стольницы,
Мертвых туне еще испытать –
И почто эти мертвые ницы.

Розы в патине смерти красны,
Темным эльфам о них ли глядеться,
Грянет снег, а равно до весны
Сим листовникам рдеть-не сордеться.

LXXXXIII

Вкруг повинных голов не горят ободки,
Золотые оне и в терниве гасятся,
Нимбовидную цветь изольют лепестки,
И превидим, Господь, как хлеба колосятся.

Мы влачились к Тебе с всехолопских пиров,
Студни там и теперь вина красные бавят,
А и терни сокрыл богородный покров,
Где октябрьских невест челесами забавят.

И пришли ко двору, и часами стоим --
Ни Твоих ангелов, ни монашек воскресных,
И жемчужин в крови мы, Господь, не таим,
Истекла ею желть литаний бессловесных.

LXXXXIV

Мы еще соберем, соберем
Юровые цветы в опомерти,
И колени со мертвым царем
Преклоним хоть за косами смерти.

Мировольные эти цветки,
Всякий выцветшей кровию рдится,
Вселазорные их лепестки
Аваддон извести устыдится.

Сколь и некуда будется зреть
Ангелочкам из черной Центавры,
Нам положат еще умереть –
И соцвет мы вплетем во литавры.

LXXXXV

И всяко древо червоядно,
И плачут горние свирели,
Были собиты мы порядно,
Страстной седмицы не узрели.

«Чур» фарисейской этой свите,
Пусть божевольцы веселятся,
Они умерли – не реките,
Еще в нас ангелы вселятся.

Начнут раскатываться цинки,
Пылать всечерною геенной,
Одно мы вербные прутинки
Затеплим кровью излиенной.

LXXXXVI

Как не станется красок льняных,
Не останется жизненных линий,
Мы из пропастей мор-цветяных
И взнесемся во сумерек синий.

Этот морок для мертвых певцов,
Иисусе-Господь, не бесстрашен,
Смерть горючее наших венцов
И горчее вспоминочных брашен.

Ангелки нас пойдут востречать,
Удивятся цветам васильковым,
Ах, тогда мы и станем кричать,
Лити кровь по окладам терновым.

LXXXXVII

И не крестимся мы, и сиротно молчим,
И не алчем, Господь, красноцветных нектаров,
Лишь персты во крови к небесам восточим,
Излетят со звонниц те осьмнадцать ударов.

Прячут агнцев Твоих златонощные тьмы,
Леворукие всех палачи зарубили.
Ах, в дорожной траве прорастают сумы,
За юродствие нас паче житий любили.

И цветочки горят, а крикливых ворон
Как уняти, Господь, и с костьми не мирятся,
И чернеет мурог от собитых корон,
В них цвели васильки -- ныне змеи бугрятся.

LXXXXVIII

Станут черные розы алеть,
По краям огонями точиться,
Как нельзя всем теперь уцелеть –
И соидем изморно влачиться.

Это мы во кровавых цветках,
Это, Господи, мы, яко чада,
О лядащих горим лепестках
У решеток Звезды-вертограда.

А тенета сордятся Твое,
Приберут ангелы убиенных,
Мы явимся в светильном резье,
С чернью алых бутонов истленных.

LXXXXIX

А персть убойная сиянна
И вертограды багровеют,
Иль для валькирий эта манна,
Теперь столовники говеют.

Ах, грозно яремо крестовья
И мертвых певчих не дозваться,
И у Христова изголовья
Сеймиг лишь терниям свиваться.

За сораспятия честные
Нам положат еще преявить
Во крови бдения нощные –
Смерть яко смертию и славить.

C

И соидут во Тартар купцы,
Преложатся пиры дармовые,
Мы наденем искосо венцы
И явимся, как будто живые.

Что Христос о любви говорит,
Кровь лиется ль, а мертвые ницы,
Вертоград наш огонем горит –
Зрите, зрите сии багряницы.

Ах, нельзя убиенных сберечь,
Коемуждо трилистничек вышит,
Иисус нашу косную речь
В этом тлеющем саде ль расслышит.

CI

Как с златых ободов ниц падут васильки,
Растекутся венцы во червеющей слоте,
Были, Господе, мы на помине легки,
А теперь залежим в скоморошьей немоте.

Всякий цветик темно и небого сордел,
Нечем боле агнцам нищекрасить головы,
Тяжелей бытия молчаливый удел,
Золотые венцы стали ныне меловы.

Но звонят и звонят колокольцы по нам,
Псалмопевную знать сбити всё не решатся,
Нет замены, Господь, пресвятым пеюнам,
Даже вытлевших лир фарисеи страшатся.

CII

Прекричим ли, а немость одна
И лиется по звездной аллее,
Разве кровь богоимных красна,
Цвет-ромашек уста всебелее.

А не глорию пети святым –
Изнимать и отпутывать верви,
Не обрезам сиять золотым,
Наши кафисты выбелят черви.

Яко днесь не спасти никого,
Пусть хотя бы узнает Господе:
Мы изрдели во имя Его
Поздним летом, о славленном годе.

CIII

По воскресении Христовом
Слетят ко мертвым голубицы,
Чадится ль морок и за Словом,
Но будут зиждимы седмицы.

Как убыл цвет и огонями
Теперь сокровных уз не метить,
Мы станем жалкими тенями,
Возможем столпникам ответить.

Пускай Христосе во печали
Не пребывает об успенных,
Столбы мы кровью освящали,
А в смерти нет цветов истленных.

CIV

Изольется бескровный псалом,
Возрыдают о мертвых эльфиры,
И тогда над вечерним столом
Тускло вспыхнут свечные гравиры.

Ах, притроновый славен удел,
Только славы, Господь, мы не ждали,
Раев цитрии кто соглядел,
Свеч не имет, где с кровью рыдали.

Убран, Господе, стол и всепуст,
Ищут дочери нас юродные,
И серебро точится из уст
На свечельницы те ледяные.

Яков Есепкин - Сакраменты из Галилеи (Лирика / религиозная)

Людовику венечия милы,

Аще исстари мы не живем,

Пусть резвятся младые Камилы.

И кого победили, смотри ж,

Ли несет финикийские воды,

Тир ли пал, содрогнулся Париж,

Ловят тигров барочные своды.

Гипсы вырвут из темных аллей,

Вновь начинье исцветим пустое,

Чтоб, мрачнея, тризнить веселей,

Как становится желтым златое.

Триста двенадцатый опус

Новолетие, роз голубых

Ангелки мирротечной смолою

Истеклись, где и мы со рябых

Ват следим за душистой юлою.

Ель чудесная, помни о сех

Бледных мытарях ночи портальной,

Звезды с мелом горят на власех,

Яд в безе и во басме хрустальной.

Воск ликующих свеч ангелы

Подсластили, трепещет и вьется

Мрак шаров и червные столы

Яств гадают, кто первым убьется.

Яков Есепкин "Осуждение Фауста" - Инцест, кровосмешенье туч морозных (Лирика / религиозная)

Воспомнишь ли иные декабрины
И патину, и мраморность волны,
Что нимфам ледяные окарины,
Бессмертие плодят их ложесны.

И все ж, хотя еще в сурьме кусты,
Пусть здравствует он миг -- руда мороза,
Средь эллинской порочной красоты
Как есть неоклассическая роза.

Смотри, печаль моя, на этот снег,
Летицией звалась ты, а эллины
Тебе иное б имя дали, нег
Сандаловых не знала ты, маслины

С оливками сторонне отцвели,
Кустовья арабийские зачахли
Теперь, со кипарисовой земли
В тартариях желты зелени, прах ли

Внизу не тот, иль гумус очерствел
Без слез девичьих, даже иглы хвои
Маньчжурской редки, зерна от плевел
Нельзя и отделить, белы сувои

Одне пред Новогодьем, потому
Нас ангелы встречают всюду, вместе
Мы ходим, розоимную сурьму
Глядим, позднее к ангельской сиесте

Урочно торопимся, до горы
Волшебной далеко еще, но мерно
Течет благое время, а пиры
Нас ждут всегда, в досуге этом скверно

Одно лишь обстоятельство, цветов
Забыли мы аромат и названье,
Снега сейчас, игольчатый готов
Мороз ударить, неких волхвованье

Снегурочек игрушечных, невест
Раскрасных, принцев дымчатых мешает
Ясней средоточиться, но Гефест
Не дремлет и огни провозглашает

Рождественские данностью, оне
Горят уже вольготно, за снегами
Опустится покой, в холодном сне
Мы грезить будем, будем жемчугами

Апрельскими, а, впрочем, для весны
Сейчас уже не время, наш розарий
Божественно прекрасен, взнесены
Готические шпили в небо, парий

И нищих амстердамских замечать
Не велено опять, сии, быть может,
Отосланы черемами, печать
Призрачная на них, блажным поможет

Их царе бедный, принцы нам глядят
В сиреневые очи и принцессы,
Юродивых браменники следят,
Когда-то ад им стоил нощной мессы,

А нынче заменить вождей чурных
Сложней, чем выпить яду куфель в датском
Неладном королевстве, теменных
Отверстий мало здесь, коль на арбатском

Капище ты не лег, красно Невы
Граниты не испробовал на прочность,
Волной не поперхнулся ли, увы,
Хлебнул ее премало, беспорочность

Свою лихим художникам явил,
Жрецов постмодернизма озадачил
Асбестовым ликовником, совил
Терцины богонравно, преиначил

Значенье духовидческих доктрин,
Искусственности рамочной теченье,
На страты глянул остро, окарин
Кармных там не внимая, возвращенье

Патин фламандских ложных не приял,
Пастелей декадансных иль триолов
Не узрел, хватит в Дании менял
Вычурного искусства, чтоб монголов

Тартарских дело честно завершить,
В пенаты ехать вряд ли нам придется,
Чем Гамбург плох, в Стокгольме согрешить
Чермам их князь велел, еще найдется

Ушам незвучный яд в тюльпанной мгле
Голландии, в Париже восприимном,
В любимой Христиании, земле
Гамсуна или Бьернсона, в мздоимном

Отечестве почто и умирать,
Уж лучше европейские столицы
Отравленно и замкнуто взирать,
Блюдут оне вековые червницы

И смерть здесь разве празднику сродни,
Отечеству оставим ту скаредность,
С какой оно чернило простыни
Под нами, славских лиров очередность

Споспешествуя водкою белить,
Наушничая, службой у порока
Верша судеб избранничество, лить
Не будем и слезинки, но широка

Дорога в ад и узкие пути
В спасение, такое помнить нужно
Хоть скаредным чинам, еще цвести
Весной зеленям, явимся окружно

И глянем на централы площадей,
На сады ботанические, домы
Искусств, библиотечницы вождей,
Столичные подземки, где содомы

Тлеющие мерещатся чермам,
Оне сюда бывали с темью вхожи,
И шлись мужи катками по умам,
А сбили только черемные рожи,

Наперсникам разврата ли нужны
Мессии, плачь хотя, юдоль родная,
Искали вечной странники весны,
Зима одна виждится им свечная,

Елику Новогодье впереди,
Мы помнить жалких регентов не станем,
Черемы, тех следи иль не следи,
Орут пускай, как пурпурами грянем

О мертвое серебро, на крови
Церковь явим хорической ораве,
Очнутся сами пастыри, лови
Снег черный, ювенильность, мы не вправе

Пенаты милой Родины судить,
Высокое страшится тех удобиц,
Какие присно ангелы следить
Лишь могут, низких истин и усобиц

Нам горько наблюденье, в стороне
Достойней пребывать певцам, а оры
Звучат и в храмах темных, не в цене
Высотность, яко башни и затворы

Пусты равно, туда ли собредем,
Летиция, мы знаем только розы,
А ведали иное, так грядем
Вперед еще, не вспомним, так стрекозы

Цезийские случайно приведут
К оцветникам, им терпкие нектары
Кружат больные головы, не ждут
Пусть семеро единого, гектары

Парафий светлых в зелени благой
Опять огнем нисана возгорятся,
Даруется Отечеству другой
Избранник, ангелы пусть не корятся

Охранные, нельзя беречь певца
Нощного, в круге свеч его невеста,
Не зрят местоблюстители венца
О службе, очарованного места

Не вспомнят и губители, самим
Ужасен деспотии образ, роем
Валькирии проносятся, томим
Дождями Амстердам, каким героем

Спасен он въяве будет, мы ж, опять
Вторю, иродных нищих равнодушно
Минуем, время катится ли вспять,
А замки переносятся воздушно

Туда, туда, за Родины порог,
Внизу она дымится и алкает
Геройства, паки вымощет чертог
Костьми и мертвым сребром, отсекает

Ее от крыши мира темноты
Алмазная китана, башни эти
В рубинах со кошмарной излиты
Рябиновой крушницы, благо, нети

Приемлют не такое, но парша
И мраморную крошку разъедает,
Блаженного Василия круша
Соборствие, Кремль сказочно лядает,

Чего еще не видел красный брук,
Мертвых ли, концертирующих ведем,
Иосиф, брат Блаженного, на крюк
Сволочь успел себя, а мы уедем

Далече из неверящей Москвы,
Скелеты по шкафам пускай пылятся,
Глядят за слогом нежные волхвы,
Каким всенощно станем изъявляться,

Нет правды и в сиренях золотых,
Гадай на пятипалой, так браменный
Уснет при смене, выглядит святых
Какой-нибудь гишпанец современный,

Обувкой тяжкостопной наградит,
Шагай по брукованию, кареты
Тебе ли ожидать, Нева рядит
Свои, чурные также парапеты

С колоннами ростральными в сурьму,
Золоченную временем и кровью,
Нет, горе и высокому уму,
И святости, рождественской любовью

Столь мило нам, Летиция, дышать
В беззвездности, о розах серебриться,
Лишь сребро не подводит, воскрешать
Начнут и ангелкам благодариться

С тобою будем, нынее балы
Нас царственные ждут, следят филики
За чермами, а знать ли похвалы
В миру за святоборчество, но лики

Не время днесь темнить, голодных треб
Пел северный пиит благоуханность,
Рождественский опреснок, белый хлеб
Засим преломим, стоит недыханность

И мессы амстердамской, и свечей
Волшебной Христиании, а горы
Досужные вспоем, когда грачей
Увиждим на Вальпургиевку, хоры

Полнощные зовут своех певцов,
Стольницы снизу, грузные кувшины
С клико барвенным выше, без венцов
Узнают нас альфийские вершины,

Туда спешим, где яства, свечи, тьма
Игрушечная, елочная цедра,
Порфировая зелень, сурема,
Встречает нас Гортензия иль Федра,

Благое Новогодье для благих,
И мертвое серебро горьким зельям
Да сладостным десертам в дорогих
Розетницах идет, замковым кельям

Пора гореть святошно и гореть,
Веселию фаянсов расточаться
О златности, одесным умереть
Нельзя, а можно смерти наущаться.

Яков Есепкин "Осуждение Фауста" - Европы с блеском собранный призрак (Лирика / религиозная)

Мильоны разогнувшая подков
О желть и арабесковые ночи,
Седая дочка свергнутых веков
Жжет капищ жадных огненные очи.

Виясь, на роттердамский стадион
Спешат эзотерические массы,
И стрелы золотые Аполлон
Вгоняет в лбы собравшихся у кассы.

Мой друг Фаустус, нам ли унывать,
Пусть кровь горит вселепо на визитке
Лазурная, а станем пировать,
Денисов, Губайдулина и Шнитке,

Гляди, струятся, русскости символ
Являя патетический, катрены
С терцинами запрячем-ка, дьявол
Их тоже любит, дивные сирены

Искусствам наущают и наук
Оккультных сим даруют прорицанья,
Иль троллей ищут жалких, буде лук
Амура не открыл еще бряцанья

Жалящих стрел вневременный сезон
В адницах, ну а те свои уроки
Диавольскому семени резон
Имеют преподать, коварны сроки

У вечности, нет надобы мешать
Учительствам никчемным, наше время
Елику ограничено, решать
По-своему и будем, это семя

Одно взойдет, совьется, возрастет,
Но кесарево кесарю, а княже
Без нас убрал плодовие, цветет
Сейчас глубинный сад, в его мираже

Премногих теней легче не узнать
Чреды средоточенные и хоры,
Чем зренью верить, суе обминать
Возбранно сад гнилостный, только оры

Здесь черемные льются и сирен
Любых глушат сладкие песнопенья,
Быстрее прочь отсюда, даже крен
Урочный звезд от красного успенья

В миру не упасет, когда беды,
Игры воображения, ветрила
Злой волею в горящие сады
Мы ступим, паки низменная сила

Вершит за приговором роковым
Последующий фатум, ублажают
Пускай иные князя, а мертвым
Певцам великим присную стяжают

Божественную славу голоса,
Звучавшие лишь в горнем лазурите,
Елико перевиты небеса
Патиной голубою, не творите

Иных кумиров, черемные тьмы,
Ни дьяволу, ни семени чурному,
Не слушайте пеяния чумы,
Дыханье девы-розы пейте, гному

Иль гоблину зачем высокость нот,
Геенне хватит воя, не пророним
И звука, яти в сернистый блокнот
Не впишем, вот правдивости синоним,

Какой лишь стоит знать, беря свое
Небесные высоты, но гуляем
Теперь, Фаустус, паки бытие
Сознанием легко определяем,

Вперед, вперед, Париж, еще Гамбург
Нас ждут одесно, трепетные балы
Готовят, крыши мира Демиург,
Аполло славный музовские алы

Навстречу торопит нам, вкруг теней
Порфировые блещутся колонны,
Ристалища мистических огней
Химер свергают, риторы Сорбонны,

Оксфорда, Вены лучшие умы
Достойных слов и музык не жалеют,
Бежавшие готической чумы,
Ревнивцы экзистанса цвет лелеют,

Над нами излиенный, по часам
Встречать мертвых блуждатели Монмартра
Спешат, хвалу волшебным небесам
Пея и впечатлея, зонтик Сартра,

Гляди опять, мелькнул в толпе живой,
Его ли тошнота одолевала,
Идет бодро вдоль желтой мостовой,
Брусчатку эту вечность лицевала,

Музеум на музеумах иных
Мелированным взором отдыхает,
Лувр Прадо шлет огни от масляных
Экспрессий, тот ответно полыхает

Нотрдамскими цветами, у химер
Нет сребра, всё у нас, чермы трясутся,
Тольони и Нуриева пример
Страшит их, буде адники взнесутся,

Котурны бросив черные, куда
Лететь прикажешь им, еще лет двести
Чужие не расслышат города
Грезниц адовых, кровельные жести

Полнощно сим пристанище дадут,
Фигуры пустотелые укроют,
Но семеро виждителя не ждут
Хотя бы одного и землю роют,

Слепые, прахом дутые, зачем
Кружат оне, тлеясь, великолепье
Благое вкруг, чего не изречем,
Само слетает с губ, еще осклепье

От червенного сребра тут и там
Валяется, его лишь переидем,
Лессиры небо дарует холстам,
Каких не видел Босх, а лишь изыдем

За ним в адницы, снова нас одних
Взалкают неботверди, оборима
Печаль сия, гусей вижди, от них
Довольно проку, Фаустус, не Рима

Пожары, так сиятельной Москвы
Томленье обуздают, эти перья
Садовников лишали головы,
Тивериев от уз высокомерья

Надежно исцеляли, тосковать
Не время, игр словесности лукавой
Грядет пора иль грянула, скрывать
Не стоит, век сомрачных разве славой

Темно любили, так земных царей,
Со Грозным иже, всех любили в смертном
Убрании, лазурных косарей
Презрим давай на круге экстравертном.

На крен светил откликнемся ль душой,
Посмертным содроганьем биополя,
Когда найдет Урания покой,
О святости синодальной глаголя?

Все ж лавр увьет багровый сумрак лет,
Заверченный в шедевр экономиста,
А то в поэзоград, пока Завет
Жжет нёбо мертвеца-евангелиста.

Яков Есепкин "Осуждение Фауста" - Пространство, ниспадающее к Летам (Лирика / религиозная)

Иголок стог, спрессованный тепла
Янтарным утюгом, цветы и осы,
И клеверная готика села
Горят, багря небесные откосы.

Горит сие вольготно, а и мы
Недавно хорошо еще горели,
Свои жизнеприходные псалмы
Пеяли ангелочкам, в акварели

Рельефные порфировая мгла
Сливалась, паки розовое масло
Текло на те образницы, игла
Стрибога колченогого (не гасло

Тогда светило вечное, в нощи
Пылалось, денно благость расточало,
Сейчас квадриги эти не ищи,
Мой спутник, светодарное начало

Приблизилось к ущербному витку
И Ра уже не помнит колесницы,
О том великолепии реку
Едва не машинально, чаровницы

Альфические голову кружат,
Кому б они ее не закружили,
Пути неклеверные прележат
Далече, звездочеты ворожили

Нам ранее хожденческий удел,
Поэтому благое приближенье
К фернальному источнику, от дел
Божественных далекому, круженье

Оправдывает, впрочем, утаим
Реченье потаенное и думы,
Пока о тех образницах стоим,
А прочие алкают нас) из сумы

Небесной возникала иль иной
Пригодный к рисовательству источник,
Пейзаж цветился краской неземной,
Менялись боги славские, цветочник

Винценту нагонявший воронья
Скопища лепотой своей манящей,
Франсиско, Босха зревший, остия
Чурные простирал и настоящей

Временности дарил полет цветов,
Задача живописцев упрощалась,
Любой натюрморт вечности готов
Служить был, мертвой ауры вмещалась

Колонница в бумажной ободок,
В папирусы и глину, в мрамор бледный,
Герой, сюда он больше не ездок,
Москвы чопорной взор и разум бедный

Любил здесь утешать, поздней других
Ревнителей высокого искусства
И балов парвеню за дорогих
Гостей держали музы, трепет чувства

Столь дивным быть умеет, что порой
Плоды классификации превратны,
Тогда бессмертье красочной игрой
Художник подменяет, многократны

Примеры искушений таковых,
Уж лучше свято веровать в обманность
Словесности, амфор музыковых,
Таящих в неге звучности лишь странность,

Какую верить алгеброй прямой
Нельзя никак, ацтеки иль шумеры
Скорей дадут гармонии седьмой
Бетховенской симфоньи, где размеры

Верховною блистают красотой
И грозностью небесной вдохновляют,
Разгадку музоведам, запятой
От смерти жизнь фривольно отделяют

Камен миссионеры, о холстах,
Скульптуре, изысках архитектурных
И вовсе говорить смешно, в местах
Надмирных, скажем проще, верхотурных

Считают их условною средой,
Обиделся б немало Иероним,
С ним иже, но коварною рудой
Полнятся арсеналы, а синоним

Творенья чаще ложности посыл
Являет, сокровенности барьеры
Легко берут демоны, Азраил,
Чурные Азазели и химеры,

Ну кто не любит мучить молодых
Наперсников созвучий и палитры,
Игры азартной баловней седых,
Даруют им черемники и митры

Престольные (понтифики, расчет
Ведите новых эр католицизма),
И царские тиары, не сечет
Главы повинной меч, но классицизма,

Барочности иль готики сынов
Достойных, чтобы узреть своевольство,
Готовы много дать сии, не нов
Такой сценарий творчества, довольство

Предложено когда, духовники
Эфирных аонид и замечают
По прихоти, бывает, высоки
Мишени, их со звездами вращают

Чермы и тролли, демоны одне,
Сколь ангелы оплаканные туне
Искать влачатся в призрачном огне
Товарищей успенных, а коммуне

Художнической низкий экземпляр
Какого-то лихого фарисейства
Наследовать приходится, маляр
Адничный мог бы этого лицейства

Бежать вернее, цели в небесах
Теперь герои редко поражают,
Ищи огонь у музы на весах,
Пожарище осталось, ублажают

Черемный слух творителей чреды,
Тем легкости одной необычайной
Лишь мало будет, прочие среды
Безмолвствуют, высотности случайной

Им огонь параллелен, впрочем, пут
Бесовских отстраниться удавалось
Честным, сейчас искусственный диспут
Уместен ли, елику не сбывалось

В истории центурий роковых
Иное прорицательство, коль слова
Порой терялась магия, живых
Не спросим, а мертвым сия полова

Зиждительных горений тяжела,
Обманов цену знают неботворцы,
Так бысть сему – с черемного стола
Возьмем себе под эти разговорцы

Червенной водки, аще до адниц
Зайти пришлось, а, может быть, придется,
Обманем хоть иродских черемниц
И тождество мирское соблюдется,

Нам ложию сквернили бытие,
Платили им за чурное коварство,
В ответ порфирокнижия свое
Восполним искаженьями, а царство

Нецветное простит сиречный грех,
Зерцала сем равно минуть возбранно,
Пусть виждят из серебряных прорех,
Как тени наши царствуют сохранно,

Берут вино и водку от стольниц,
Альковные миражи забывают,
Меж белых осиянных чаровниц
Сидят, еще одесно пировают,

Полнощно свечи бархатные тлят,
А гоблинов и черем искаженных
Виденья души слабые целят,
Когорты юродивых и блаженных

Влекутся вдоль некропольских полей,
Разбитые, жалкие, в прахе млечном,
Чем далее, тем паче тяжелей,
Не смея лживо царевать на вечном

Пути, определенном для ночных
Певцов, какой любили звездочеты
Сребрить мездрою конусов свечных,
Ведя свои астрийские расчеты.

Яков Есепкин - Трилистник Чаяния (Лирика / религиозная)

Аз, Господе, реку со черных домовин,
Гробов нощных, иным достались благокрасны,
Эти агнцы не ждут-заждались окарин,
Им и трубы Твое, и псалмы немогласны.

Все склоняется тать над испрахшей сумой,
Иль неможно доднесь и любови низринуть
Бледных перстов жалких, в юродие немой
Удушавших царей, сребро юдам откинуть.

Были перси белы у безмужних невест,
А теперь и уста до костей пробелели,
Оглянися, Отец, нету ныне окрест
Ни живых, ни мертвых, посвященных во Лели.

Ах, над нами зажгли юровую Звезду,
Пусть лучом воспронзит некупельные лета,
Их ложесен и усн опознай череду,
Нищих татей, оне удостойны извета.

Те ж к Тебе, Господь свят, пировати пришли
Бойны чада, отвек изалкавшие жажды,
Ангелы Твои что копия занесли --
Не убить, не убить преугодников дважды.

II

Как свилися вольно змеи в райских цветках,
Прежде в царствии грез немятежно блажили,
Только ныне молчим, пряча персть в рушниках,
Правда, святый Господь, а ведь мы и не жили.

Богородицы лик украсили Звездой,
Сон-цветочки вия по сребристом окладе,
Нету ангелов здесь и поят нас водой,
Ах, из мертвых криниц занесли ее, чаде.

Иисус почернел и не имет венец,
И Его голова преклоняется нице,
Узреть что восхотел двоеперстный Отец,
Мало ль крови течет в неборозной кринице.

Смертоприсный венок мы Христосу плели,
Исплели изо слез, тяжко траченых кровью,
А и боле ничем не посмели-могли
Притолити в миру жажду бойных любовью.

В каждой розе сидит гробовая змея,
И не видим уже мы ни Бога, ни Сына,
То ли алчут оне, то ли мука сия
Должна гробно зиять до святого почина.

III

Это иноки днесь подошли ко столам,
Страстотерпцы одне и невинники сиры,
Их неможно забыть копьевым ангелам,
Коль не пьют мертвых вин -- отдавайте им лиры.

Не боятся огня восковые шары,
А на перстах у нас кровь и слезы срамные,
Велико Рождество ан для всех мишуры
Не хватает Христос, где ягняты гробные.

Геть днепровской волной в черной пене дышать,
Кровь худу изливать на местечек сувои,
Розы-девки, равно станут вас воскрешать,
Так скидайте рядны пред всетаинством хвои.

Тех ли ждали в чаду, мы, Господе, пришли,
Залетели птушцы в обветшалые сени,
Али тонкий нам знак до Звезды подали,
Во трапезной же мы преклонили колени.

Ничего не узрим на вечере Твоей,
Пусть сочельник лиет в мессы нощные снеги,
Мы до маковки все унизаны лишь ей,
Искрим -- белы птенцы в огне Божией неги.

Яков Есепкин - Пятый Архаический Триптих (Лирика / религиозная)

Не изжити, Господь, агнцам страхи Суда,
Поржавели в сребре херувимские трубы,
Ангелки умерли, так созвали сюда
Неживых царичей чернецы-страстолюбы.

Смерти ждали, равно ж неурочно пришла,
В очесах агнецов и Звезду угасила,
С елок сняли шары – кутией зазвала,
Пировать нам теперь, аще Божия сила.

Вижди, нет у жалких и цветочных рядниц,
И музыков они удушенных не спрячут,
При Ироде пили, ныне падают ниц,
Над колодами пусть векоприсно и плачут.

Лиры наши тяжки и были на миру
Пурпурово красны, индо кровию мылись,
Хоть чрез хвою преслышь всенощную игру,
В Новогодие мы страшным сном охранились.

И взошли, свет-Господь, на пороги Твое,
И с собой занесли те котомки да тесьмы,
Перервалось одно бойных чад житие,
Нет вкруг червных пухов, только, Господе, здесь мы.

II

Воскресение вновь да Твое ангелы,
Святый Господе, чад не исцелят от скверны,
Страхонемые мы, не поем прехвалы
Нас вечор извели, даже мальчики серны.

Чур, игрушки горят в среброхвойной гурбе,
Хоть паяцы Твои, а восчествуем святки,
Всяк златится, тризнясь, но приидем к Тебе,
Девы бельны в гробах шьют ли царичам латки.

Не пускали, Господь, тати нас на пиры,
Злокалечили всех, что ж окладно креститься,
Коль сокрали с елей нищи тесьмы-шары,
Будет им балевать, по трапезным святиться.

За престольной возней не блажались в терни,
Так наслушались всласть сатанинских пеяний,
Пурпур выливши, днесь умерли для родни,
С перстов донных и Смерть не берет подаяний.

Только, Господь, Звезда превысоко стоит,
Льются звоны в нощи, ах, по нам эти звоны,
Цвет-иглица досель червны слезы таит,
Узри в них бойных чад, вижди наши короны.

III

В Гефсиманском саду черный морок доднесь,
Тьмы блудниц-вояров и понтийская стража,
Нищий царич ходил да безмолвствовал здесь,
Рек иным Божий Сын – вот жалкая пропажа.

Все Иуда никак не укажет перстом
На блажного царя, бледны юноши персты,
Кровью вейки точат, жить ему со Крестом,
На осине висеть, буде усны отверсты.

«Волошковый Сынку заплетайте венец, –
Прекричим ко блядям в изголенные чресла, –
То не Смерти-косы, но бытья первенец,
Ждите царствия, коль ваша похоть воскресла».

Ах, Господе, ступни мы скололи в раю,
По аднице прошли, двоеперстия наши,
Яко змеи, хранят разве славу Твою,
Иисусе в терни как сыскати, не зряши.

И не видно Тебе агнцев бельных и чад,
Простиравших к Звезде воспробитые длани,
И теперь ли узришь чермный наш вертоград –
Он кровавей стократ зеленей Гефсимани.

Яков Есепкин «Псалмы» LXXXI-LXXXX (Лирика / религиозная)

Страстотерпцам, Господь, мишурой воздают,
На распятьях оне извилися от ложи,
И не верили мы, что святых предают,
А и тлумно теперь со юродами схожи.

Наша вера одно маков алых красней
И рамена в крови украшает цветами,
Смерть объявится зря, как хоругви у ней
Золоченой трухой будут цвесть над крестами.

И любили, Господь, мы еще васильки,
Ныне агнцам почто во лазури бездольно,
В золотые Твои не собрати венки
Алых маков-цветков -- а и мертвым не больно.

LXXXII

И не видно светил золотых,
Источились огни и реченья,
Всуе трауром красят святых,
Мы и сами лишенны свеченья.

Как теперь нас, Господь, и спасти,
Не вознесть от крестов и распятий,
Так и будемся рдяно тлести,
Птах неволить кровавостью платий.

Станут черные ль звезды ясны,
Узрят ангелы – благости деем,
Преувиждят, сколь мы взнесены,
Сколь во трауре огненно рдеем.

LXXXIII

Почто над мертвыми смеются,
Дразнят их красными цветами,
Сих слезы жалкие виются,
Цвиковье тлеет со перстами.

Речем ли: «Господи, мы сиры,
Давно моления забыли,
Прешли за ангельские клиры
И цветность кровию избыли».

Ах, это демоны лукавят
И насылают сны пустые,
А тризну в царствиях отправят,
Все узрят – были мы святые.

LXXXIV

Мы протянем, протянем цветки,
Хоть кровавые эти ружницы
Иисусу, были высоки
На крестах и за то стались ницы.

А нельзя нас теперь и подъять,
Всуе ангелы будут стараться,
А начинем чрез смерть вопиять,
Станут званские к нам собираться.

Улыбнется Христосе в ответ
И перстами букетики тронет,
И прельется багрянцевый свет
Со распятий, и в гробах утонет.

LXXXV

Благовествует нам животворный апрель,
Мы и рады тому, хоть никчемно собиты,
Ныне всяка, Господь, полунощная трель
Пречернее гвоздя и альфийской орбиты.

Богородице-свет паки в красных цветках,
А ироды пьяны ото крови Христовой,
И глумятся оне, и несут во руках
Кружевные венки из махры лепестовой.

Это утро иль день, иль всенощно звонят
Колокольни Твое над сынком безответным,
Только всуе, Господь, нищеимных сквернят --
Наш усеян исход серебром вешнецветным.

LXXXVI

Слову Божию время гореть,
А и мы воспылаем в чертогах,
Не могли о четверг умереть,
Днесь хотя устоим на порогах.

От знаменья ль цвели васильки,
С всеобрядным огнем истлевали,
Чтоб лазурные эти цветки
Разве мертвые персты срывали.

Молвит Господи: быти сему,
Станет абрис Христа фиолетов,
И тогда мы протянем Ему
Синий пламень соцветших букетов.

LXXXVII

И жалких красок не осталось,
А мы алкали цвесть во Слове,
Но злато кровию сплеталось
И меркли жизни о полове.

Дадут нам свечки и трилистий
Цветочным огнем изукрасят –
Зиждите славу евхористий,
Елико свечи не угасят.

Их вознесем и онемеем,
Как не дали речи: горите,
Еще хоть кровью и сумеем
Христа преявить в лазурите.

LXXXVIII

Золотые ль огни удержать,
Растекутся они по юдоли,
Яко некуда ныне бежать,
К Иисусу взалкаем – глаголи.

И возденет Он длани в крови,
Нам и жалуя венчик точащий,
Как искали присвечной любви,
Положен чадам Господь кричащий.

Содрогнется тогда Вифлеем,
Выткут девы одежды льняные,
С веек мы огони излием –
Хоть огарки затлить ледяные.

LXXXIX

Василечки, Господь, как сберем в туески,
И явимся к Тебе и предъявим уголи,
Благодатный огонь выпек эти цветки,
Их и тени черней литанической смоли.

Скоморошничать нам доводилось в миру,
Веселились тогда рыбари от залова,
А неможно сорвать серебро-мишуру,
Все опутаны ей и не молвим ни слова.

Но высоко Твое колокольцы звонят
И венчают, Господь, чад на царствия нищи,
И царями себя чернокнижники мнят –
Нашей кровию их золоты голенищи.

LXXXX

Нам ли зависть пустую будить,
Лити крови на ветхие троны,
Будем головы ими студить,
Паче золота эти короны.

Их сонимем и мрак разлием,
Примеряйте убойные терни,
Хоть Звезда осветит Вифлеем,
Не прелиться юдолевой черни.

Пусть алкают венечной терни,
Обрядятся во тяжесть златую –
Сами узрят, как льются огни
От перстов, как и рдеют впустую.

Яков Есепкин «Псалмы» LXI-LXXX (Лирика / религиозная)

Больно видеть, Господь, воскресения свет,
Розы свежие нам и не бросили в гробы,
На скатерки с вином излился черноцвет,
Каждый потчевал здесь хлебосольные сдобы.

Только вежды цирцей нерассказно страшны,
Только наши персты не имают колечек,
Их не снять и слезой не прелить ложесны,
Травны мы от воды черных кривичских речек.

И чистец перешли, и раздали цветки,
И, Господе, поем в жизнетратных адницах,
И на горьких венцах все горят лепестки –
Чернь воспомнит еще о стозвонных музыцах.

LXII

А и блеклые наши цвета
Восприветит Христос, чтоб явиться
И речи: «Кровь сиих излита,
Время ею настанет дивиться».

Узрит Он и розарный тернец,
И сиреней исцветья златые,
Повелит в свой заплести венец
Маргаритки, они ль не святые.

Как не станется красных цветков,
Не достанет Христосу любови,
Мы накрасим еще лепестков –
Яко рдятся прелитые крови.

LXIII

Кричат с высоких колоколен,
Точатся маковки златые,
Пресечь Христос один и волен
Сии кликушества пустые.

Глагольте, ангелы, возвестно,
Как не звонят, хотя снемеют,
Витым черницей Слово лестно,
Благих ли жалобить посмеют.

Не хватит краски на церкови –
И что гореть всезлатно митрам,
Тогда слиются нашей крови
Ручьи ко Божиим палитрам.

LXIV

Будут мертвые эльфы парить,
Расточаться во цвете багровом,
И тогда нас решат одарить
Всецветенными светом и Словом.

Змеи выели ярь-очеса,
Возгляните: се черные свечи,
А еще подаем голоса,
Яд лием со немеющей речи.

Свет нагорный огонем пронзит
Фарисейские тризны и свечки –
И речения кровь исказит,
Мы ее завивали в колечки.

LXV

От любови, Господь, мы и стали черны,
И лебяжьи пуха по тщете растеряли,
Как церкови горят и краснятся млыны,
Изнемеем теперь, аще кровию пряли.

И стоим пред Тобой без юродных венцов,
Чтят венечную Смерть родовые пенаты,
На чужбине Твоих собивали агнцов,
Слезы их упеклись в терневые караты.

Только мы и сличим воздыханье чумы,
Червный цвет прелия в гнилостные короны,
Паки звучны, Господь, золотыя псалмы
И рыдают о нас колокольные звоны.

LXVI

Нощно выльется красочный цвет,
Источатся всегорние блики,
И положат нам править Завет,
Яко были во смерти велики.

А вчера еще тлели красно
Богоданные эти цветочки,
Горькой кровию станет вино –
Так расставим одесные точки.

Саван днесь уготован Христу,
Фарисеям и мы удивимся,
Златом вырдеет лист ко листу,
В белой ветоши только явимся.

LXVII

А злата мертвые не имут,
И что коронами считаться,
Венцы нецветные изнимут,
Начнем с тенями обретаться.

Мы ждали Господа в юдоли,
Его прихода золотого,
Чрез смерть реча Ему – глаголи,
Сиянней житий это Слово.

Алкать великую субботу
Всем положат, кто неумолен,
И мы кровавую блевоту
Прельем со черных колоколен.

LXIII

Нас Господь и умерших простит,
Паки рано во пире глумиться,
Всуе ангел Господень слетит,
Мы устали смертельно томиться.

И соидем на Божий порог,
Житие мы влачились, довольно,
Кровью ль нашею белен мурог,
Так цветенье его божевольно.

Белый клевер воспыхнет в огне,
Зацветутся льняные сорочки,
Ах, белее и Смерти оне,
А за ними – кровавые строчки.

LXIX

Только черной весной и неможно дышать,
А минули, Господь, первоцветные зимы,
Скоморохам легко аонид потешать,
Аще мы всебелы и срамно уязвимы.

Тратной краска легла, но забили цвики
Из чистец-серебра в лазуритные крышки,
Волошковые ниц обронили венки,
Расписали их тлом – и ни дна, ни покрышки.

Слушай, Господе, звон, это мы презвоним,
И лиются со губ кровотечные слоги,
Не сносили голов, хоть костьми охраним
Василечки Твое и златые чертоги.

LXX

Лишь сиреневый цвет отомрет,
Вертограды постелятся кровью,
Убиенных Господь изберет,
Чтоб сиих воспытати любовью.

Мы тогда золотые венцы
И наденем искосо-кроваво,
Яко Божие эти птенцы,
Хоть горятся пускай величаво.

Как Христос из терниц золотых
Всех превидит, в лазурь облачимся,
Не узнать и возможно ль святых –
О кровавом пуху мы влачимся.

LXXI

Субботы красной литании
Сменятся горней благодатью,
Как нет во золоте мессии –
И то ли путь Его к распятью.

А путь сей розами устелен,
Крестоношения страстного
Преложна треба, и нателен
Цветок в крови, и рдеет Слово.

Были мы рядом и немели,
И всем на шеи роз хватилось,
Одно алкати лишь посмели:
Чтоб имя Божие святилось.

LXXII

Будет время и мы изречем
Сокровенную правду витиям,
Огонями их клуб рассечем,
Паки зрети Христа лжемессиям.

Станут долу глядеть васильки,
Змей колодных покроют крестами,
И тогда Иисусу венки
Доплетем гвоздевыми перстами.

Слова Божия нет всеправей,
На устах ему кровью вскипаться,
А не станется горьких кровей –
Мы и будем в огонь заступаться.

LXXIII

Светлой пасхи, Господь, озолотный венец
Все красней и златей ото лет панацеи,
Так чернится одно в наших бельмах свинец,
Юровые цветки собирают Цирцеи.

Извели нас теперь в монастырских пирах,
Воскресения мы богорадостно ждали,
И холопский к Тебе загудел вертопрах,
Камелоты темны, где святые лядали.

Низошедший с небес на гробницу живу
Благодатный огонь меж левконий чумеет,
Прелегли мы, Господь, во чистец-мураву
И серебром залить чад никто не посмеет.

LXXIV

И пред пятницей ясен страстной
Безнадежный четверг во священье,
Не алкали мы веры иной,
Как Господнее вняли реченье.

А куда из юдоли бежать,
Персты битые, головы ницы,
Станем красные венчики жать,
Бледной смерти глядеться в очницы.

Снег апрельский покроет луга,
На которых успели сыночки,
И чрез кровь со чистец-четверга
Мы протянем Христосу веночки.

LXXV

Пылают горние чертоги,
Во красных маковках им рдеться,
Не узреть ясные пороги –
Так будем в золото глядеться.

Сотлела Божеская манна,
Нет за хлебницами и корок,
И персть для странников небранна,
И от небес виется морок.

Христу даяния приимут,
Мы исторгнем худые крови,
И света мертвые не имут,
А выше этой нет любови.

LXXVI

Звезды Божии с неба падут
И ожгут наши сирые лица,
И архангелы мертвых найдут,
Чтоб со кровию лилась музыца.

Их в двуперстиях станем держать,
Вспламеняя молчащие лиры,
Яко ангельский слух ублажать
И не могут церковные клиры.

Кровь стечется из ран гвоздевых,
Пламенеть будут мертвые течи,
И чрез Смерть во пресладу живых
Мы затеплим кровавые свечи.

LXXVII

И алмазный венец от иродных страстей
Потемнел, нам, Господь, тройки черные мнятся,
Предают на земле богородных детей,
А засим до Суда в пированьях бранятся.

Буде вера -- свеча, так сгорела она,
Нету боле в пирах золотых этих свечек,
Нету маковых яств и церковь снесена,
И золотят огни шерсть закланных овечек.

Чрез адницы прешли да сотлелись во рвах,
Нашей кровью, Господь, расписали фронтоны,
Воронье и горит на убельных церквах,
И гнетут алтари нощно мертвые стоны.

LXXVIII

Станут белые росы пылать,
Загорятся волошки честные,
И тогда мы речем: исполать,
И наденем венцы именные.

Всех по ним распознают, одно
Как возможно спасти убиенных,
Бродит кровию Божье вино,
А и мы о ромашках сотленных.

Персты наши омоет дождем,
Кости ль бросим, а в плоти явимся
И цветки на могилах прейдем,
И Господним цветам подивимся.

LXXIX

Зачем и мертвых убивают,
Они греховность искупили,
Цветочки горние срывают,
Сиими красят Божьи шпили.

А к нам преложно дотянуться,
Успенны эти звездоимы,
Не возлететь и не вернуться,
И мы – елико пилигримы.

Бредем и ран своих не кажем,
И кровь лиется из отверстий,
Но выйдут гвозди, мы укажем
Распятья течивом двуперстий.

LXXX

Всекрасно же алмазам гореть
На коронах царей убиенных,
И железами их не стереть,
И не вынуть из терний сотленных.

Востекут золотые ручьи,
Истемнятся пустые узоры,
Молвят ангелы – это ль сии
Венценосные в смерти уборы.

Яко, Господи, нас не спасут
И преложны лазурные троны,
Хоть во крови пускай отнесут
К небоцарствиям эти короны.

Яков Есепкин "Избиение Эльфов" -- Науки век, пожар, скакнувший вверх (Лирика / религиозная)

Посмертный открывается простор,
На оси то горят уран и стронций,
То на небе парит планетный хор,
Где луч любой аттически горонций.

Чего от века этого желать,
Искать какую правду ныне стоит,
Гонцам в геенне огненной пылать,
Их жертв теперь иное беспокоит,

Летят они в пылающей желти,
Чернятся небокрылыми тенями,
Клянут чудовищ, Господи прости,
А те за смотровыми огонями

С томительною жадностью следят,
Юродивые слезы утирая,
Вдруг брамники урочно доедят
Нестынущие брашна и от рая

Привнесенные с почтою благой
В эгиде богохвального Гермеса
Терпкие вина, яшмой дорогой
Осветленные, глиной Херсонеса

Держимые изящно, долиют
И вспомнятся о них, и возалкают
Убавить мук несносных, нет, пиют
Браменники мои, не потакают

Губительской армаде, всечестно
Дают оценку яствиям воскресным,
Оценивают сладкое вино
И горькое, сладимое небесным

Дурманящим сандалом, в миндалях
Настоенные дивные нектары,
Горят, горят оне о хрусталях,
Фаянсовые грея будуары,

Готовые уже для первых блюд,
Закусок леденеющих и пряных,
Альковницы, поспешные на блуд,
Несут их чинно, в патинах румяных

Сих ликов девиц нежных торжества
Печать искрится, доброе веселье
Легко для молодого естества,
Несут они, взирая новоселье

Адское и одесное, свои
Закусочные милые гешефты,
Нет разве тут медовой кутии,
А татям и убийцам, хоть аншеф ты,

Хоть маршал цезарийский, крысобой,
Водитель ужасающих кентурий,
Аваддо был в миру, а здесь тобой
Сейчас и присно балованных фурий

Одне интересуются чреды,
Поэтому не кстати поминанье
Земного бытия, все молоды
Райские гости, сумрачное знанье

Печалей их умножить не вольно,
Сидят, гляди, с привратниками вместе
И радуются тем, итак, вино
Элизиума к ангельской сиесте

Как раз успело вовремя, держать
Еще два слова стоит о закуске,
Одно скажу о ней, что ублажать
Способны эти яства, в каждом луске

Таящие изюмины и вкус
Трапезы государской, чернослива
Огнь мускусный, а то иной мускус,
Мирским и незнакомый, иль отлива

Севрюжьего оливки, виноград
Сребристый, огнецветные маслины,
Иль блюда, незнакомые подряд,
Какие прежде славили эллины,

Изысками и негой вкусовой
(Напомню, это слово о цимесах)
Гурмана, облеченного живой
Помазанною властью и в Гермесах,

Быть может, содержащего себе
Мессию ли, питомца Аполлона,
Чудесно поразить, но об алчбе,
Виждимой ангелами с небосклона,

Пора нам снова молвить, потому
Следят с надеждой грешники жалкие
За сьестой, провожая по уму,
Встречая по одежке ли мирские

Теней средоточенья, им Господь
В раю и у адских ворот браменных
Земную щедро дарует солодь,
В сих пированьях бавой неизменных

Участье принимают череды
Соадские, отвязанные своры
Насильников, губительной среды
Лакеи, торжествующие воры,

Когда-то обокравшие царей
Пренищих, надругавшиеся праздно
И лихо над величием, псарей
Толпы жалкие, ныне безобразно

Стенающие, много, много их,
Невинных духовидцев попиравших,
Бывает здесь, из помыслов благих
Оставим этот перечень для павших

Иль падших ангелов, одних еще
Лишь демонов означим, те личины
Имели див, алкали горячо
Духовности, бессмертья и кончины

Безвинных чурно близили, рядясь
В невест богожеланных одеянья,
А сами не свершали отродясь
Хотя бы милосердного деянья.

Их бросим безнадежно пресмыкать
Черемы скользких теней, до четвергов
Пиры оставим, вежды не смыкать
Равно о блудном скопище извергов

Нам ныне и восприсно, отложить
Рассказ велит холодное раздумье,
Нельзя мертвым надеяться и жить,
Сейчас безумных тварей скудоумье,

Стенающихся панночек инцест,
Блядей кровосмешение дурное
На миг хотя забудем, тех невест
Страшит прикосновение земное,

Молчать им должно с вишнями во ртах,
Глотать еще сиреневые брашна,
О наших чудодейственных листах
Сребриться, буде адница бесстрашна.

Блеск гасит этот свет и тот, в пустых
Античных рифмах пестуется атом,
И в нетях выступает разлитых
Полынь золотогорьким суррогатом.

У Ра корона – мертвая петля,
Всебледный огнь увечного дозора
Сжигает елисейские поля,
Некрополи пред очесами, Кора.

Воздушный Акрополь, за коим нет
Ни грез, ни яви, чернь сию стращая,
Зардит ль, царица мира, в червный цвет
Сотленные эпохи обращая.

Яков Есепкин "Избиение Эльфов" -- Среди высоких сумрачных руин (Лирика / религиозная)

Еще средоточение теней
Вбирает экстатические яды,
Свечение мелованных огней,
Шлифуя вековые балюстрады,

Темно ложится в пятые углы,
За патиною камор сотаенных
Сервируются грузные столы,
Прислуга от запасников нетленных

Сносить берется яствия туда,
Где свечи кровяные полыхают,
А ведем инфернальная чреда
Сосуд, о коем демоны вздыхают,

Готовит для балов своих чумных,
Резьбу точа костяшками на чаше,
Свободной излияний временных,
Помимо вин черемуховых, зряше

На это преставление к уже
Готовому совсем пиротеченью,
Встают девицы в полном неглиже
И неги аромат к средоточенью

Теней и блюд о вьющихся дымах
Спешат добавить, благо, сотворенный
Из масел тайных пиршества размах
Летучестию дивной суверенный,

Внимает негу эту и еще
Амбрэ живым неведомой природы,
Нагие панны дышат горячо,
Их чествуют басмовые рапсоды.

Давай, Франсиско, наш империал
Оставим на мгновенье, насладимся
Хоть дымом этим сладким, а хорал
Бесовский слушать буде устыдимся,

Уйдем скорей, покинем сей приют,
Соборище губителей честное
Им бросим, пусть теснятся и снуют,
Ядят скаредно яствие земное,

Уныло веселятся, на столах
Свергают белотрюфельные горы,
Их в каморовых наших зеркалах
Не видеть равно, мертвые синьоры

Ядят пускай, танцуют, сих четверг
Вседольше длится вечности холодной,
Фауст был дружен с ними, не изверг
И я, хотя рябины черноплодной,

Черемы этой горькое вино,
Отравленное августом, предательств
Вобравшее жалкое толокно,
Утешниц сатанинских обязательств

Бежавшее, но травленное все ж
Их взорами смурными, чумовою
Экстатикой, одним лесбийских рож
Ужасным экстерьером, моровою

Инферной, концертирующих жаб
Кожицею проказной, коей персты
Обтянуты их присно, сучьих баб
Повадками, осанкой, где отверсты

Всегда для оров губы и оскал
Собачий отличим хотя бы нощно,
Так вот, сего вина я преалкал
Избыточно в миру, доселе мощно

Губительное действие его,
Но горькое пускай чертей и губит,
А сучка, заносившая в того
Напитка темь, ее черема любит,

Яд мраморный с безумною слезой,
Мышъячную отраву именитства,
Пусть здравствует с бесовской гомозой,
Маскируясь вуалью неофитства,

Спешит больную душу упасти,
Ее в покое следует оставить,
Блядям – адское, Господи прости,
Не стану дале с бесами картавить.

Им горькое, о сладком умолчать
Сложней, но так себе подозреваю,
Что в сладостности горькая печать
Алкающим чудится, прерываю

Засим, напомнить разве – не изверг,
Благое описание трапезы,
Елико длится замковый четверг,
Звучат еще возвышенные тезы,

Пируйте, хоронители судеб,
Не тех губили вы, но пировайте,
Вино се четверговое и хлеб
Обкурившимся блядям раздавайте.

Им что еще и можно подавать,
Давятся ли, едят, пиют ли чермы,
А с нами больше паннам не бывать,
Готовятся им сернистые термы.

Не сватать же юродицам опять
Поэмы в желтогребневых обрезах,
С фитою гофрированною ять,
Держа на сверхискусственных протезах,

Стремиться им таинственно открыть
Какой-нибудь порог верхонебесный,
Чур, чур, меня, чересельную прыть
Пусть жалует не ангельчик одесный,

Не Божеский помазанник, но червь
Подвальный, рогоносец верхотуры,
А нам остави, небо, цвет и вервь,
И славские целебные микстуры.

Летит по вневременным проводам
Глас Летии из чрева автомата,
Аз номером привинчен к поездам,
Их тамбуров горит, чернеет вата.

Тартарии не узрел Теодор,
Сокрыт зеленым золотом нисана
Разор ее и новый полидор
Блюсти не в силах мощь цветоэкрана.

Плач Бесс и Порги тает, а рубин
Из яркой Эривани в червный иней
Судет перетекает, крепнет сплин,
Зане Урана кровь полна эриний.

В сосудах меловых эфир века
Хранят, и наплывают без возврата
Расписанные Богом облака
На бархат несоцветного заката.

Над лязгом, над ристалищем дневным
Стон чайкою летает на просторе,
А был когда-то голосом земным,
Тоску рождал, горение во взоре,

И тяжкий оставляли след тогда
Нощей осенних звезды и планеты,
Как столб гудит, попав на провода,
Энергия, рассеянная в светы.

Яков Есепкин "Избиение Эльфов" - Я душу придаю карандашу (Лирика / религиозная)

Я душу придаю карандашу,
Его шестилопаточную спину
Терзаю. Ослепленные машины
Отходят. Думал, это опишу.

Примерно так. Четыре пары рук,
Брезент, напоминающий объятья,
И лиц эмаль, и в очесах испуг,
Поскольку люди с листьями не братья.

Всё фуги лакримозные звучат,
Хоронят отроков благожеланных,
Мизинцами по клавишам стучат,
Обслужники, с земель обетованных

Лишь кадиши лиются и тоска,
Снедавшая отравленных царевен,
Опять боговозвестно высока,
А тристии гербовник чернодревен.

Любовь моя, прощай и не грусти
О юности высокой, эти строфы
Тебе одной готовились, почти
Успение их близу Гологофы

У бостонских парадников и дочь
Свою, мою ли правды не избави,
Я счастие искал, пустая ночь
Вкруг Царствия, поет о чем-то равви.

Мы ангелам равенствовали там,
Где ныне бдят костлявые уродцы
И тянутся к шафрановым листам,
И ждут, когда очнутся богородцы.

Что мертвых кармным тернием венчать,
Венечие их мраморы сокрушит,
Сколь некому ко Господу кричать,
Пусть нощь хотя рыдания не глушит.

Во здравие, во имя сатаны
Алкеи препарируют стихии.
Молчанием ягнят окружены
Останки невоскресшего мессии.

Но тьма подвластна свету, смерть природы
Есть смерти отрицанье. Словно оды,
Где тризну правят, яко божество,
Стоят кусты пред нами. Естество,
Состав их будет жить, и шелест крови
Разбудит бытие в сакральном слове.

II

А кто глаголет нынче, посмотри,
Друг Фауст, разве милые плутовки
Из царевой обслуги, словари
Давно пылятся туне, заготовки

Порфировых тезаурисов тще
Горят в червленой требе, не берутся
Хоть слово молвить знавшие, свече
Витийской стать и не куда, сотрутся

Тотчас огонем басмовых теней
Образницы, точеные виньеты
Исчезнут на муаре, а огней
Заздравных боле нет, куда сонеты,

Скажи, теперь Уильяму нести,
Каких желать от камен упований,
Подсвечники желтушные тлести
Устали нощно, будет и названий

Искать благих на рыночных торгах,
Звать культовыми юных графоманов
Пусть могут их пифии, о слогах
Небесных не ищи уже романов,

Письмо закончил Майринк, а propo
Ему Толстой и Грин еще вторили,
Шучу, шучу, а мрачный Белькампо,
Чем классиков он хуже, говорили

Всегда лишь с ангелочками певцы
Бессмертия, здесь возраст не помеха
Для творческого бденья, образцы
Зиждительства такого и успеха

Сиреневых архивниц череда
Верительно хранит, хоть Иоганна
Возьми к примеру, где его года,
Убельные висковия, слоганна

Трагедия была в закате дней,
Твоим какую люди называют
Известным всуе именем, ясней
Сказать, камены благо обрывают

Реченье на полслове лишь засим,
Когда урочно молвить нет причины,
Условий, либо хроноса, гасим
Скорее свечки наши, мертвечины,

Прости мне слово низкое сие,
Я чувствую присутственную близость,
Гранатовое рядом остие,
Но Коре не урочествует низость

И значит к здравной свечнице теклись
За речью нашей битые черемы,
Их ад прощать не будет, отреклись
Небожные креста, палят суремы

Сребряные и червные всё зря,
Сыночков, дочек, царичей закланных
Юродно поминают, алтаря
Прейти нельзя сиим, обетованных

Земель узреть, всегда они легки
На Божием и ангельском помине,
Обманем пустотелых, высоки
Для них в миру мы были, разве ныне

Уменьшились фигурами, так вот,
Огней финифть когда сточилась низко,
Видна едва, порфировый киот
Я вновь открою с образами, близко,

Далече ли те ведьмы, нам они
Теперь мешать не станут, поелику
Вослед их роям адские огни
Летят и шелем значат, будет лику

Святому есть угроза, Аваддо
Сам рыцарски налаживает сущность
Уродиц, в ожидании Годо
Те вечно и пребудут, а наущность

Иль пафос авестийский астролог
Возьмет себе по делу на замету,
Чермам небесный тризнится пролог,
Но держат их сословия, сюжету

Зело чуры не могут помешать,
Я, Фауст, выражаюсь фигурально,
Годо здесь только символ, искушать
Художника любого аморально,

Тем более духовного, финал
Деянья такового очевиден,
Один зиждится в мире идеал,
Толкуем он по-разному, обиден

Сейчас барочной оперы певцу
Молчания девятый круг, но требы
Мирской бежать куда, его венцу
Алмазному гореть ли, гаснуть, небы

Ответствовать не могут, за пример
Я взял случайность, впрочем, сколь пустое
Искусство это, пифий и химер
Пусть морит Азазель, ему простое

Занятие сие, итак, вторю,
Един лишь идеал, а толкованье
Вмещает формы разные, царю
Смешон колпачный Йорик, волхвованье

Дает порой нам истинный урок,
Порой его дарует жить наука
Иль десно умирать, бытийный срок
Есть действий распорядок, длится мука

Творца, темнеет греевский портрет,
А он еще и молод не по летам,
Влачит себе ярмо, тогда сюжет
Является вопросом и к ответам

Зовет, к священным жертвам, ко всему,
Зовущемуся требницей мирскою,
Дается коемуждо по письму,
Мирись засим с урочностью такою,

Пиши, слагай, воистину молчи,
Узрев пропасти вечного злодейства,
Алкают виноградные ключи
Бесовские армады, темнодейства

Сего опять вижденье тяжело,
Ответов на вопросы нет, а в мире
Тождественствует ложь любви, чело
Пиита пудрят фурьи, о клавире

Моцарта рдится реквиема тлен,
Каких еще мы красок ожидаем,
Что сплину идеал, кого селен
Желтушных фавориты бдят меж раем

И брошенным чистилищем, среда
Нас губит, добрый старец, помнишь если,
Сам пудрить захотел ее, тогда
Ему камены ясные принесли

Благое назиданье, чтоб писал
Божественного «Фауста», там хватит
И вымысла, и ложи, кто бросал
В Марию камни, вечности не платит,

Иные отдают долги, сейчас
Нам юношей всебледных не хватает,
Нет рукописей, списанных в запас
Архивниц предержащих, не читает

Гомер ли, Азазель новейший слог,
Пылает он, горит без свечек наших,
Платить, когда антихристом пролог
Небесный осмеян, за светы зряших

Адские, Фауст, будем ли, платить
Давно себе на правило мы взяли,
Но спит Гамбург, теперь нас выйдут чтить
Лишь толпы фарисейские, пеяли

Напрасно и платили по счетам
Напрасно, мы не знали в мире блага,
Алмазных мало тлеяний крестам
И света мало нашего, отвага

Дается мертвым столпникам, живым
Нельзя крестов поднять равно, пытались
Их тронуть мертвоцветьем, юровым
За то серебром гои рассчитались

Щедро с музыкой всяким, Гефсимань
Курения такого фимиама
Не вспомнит и кажденья, только глянь
Порфировые рубища меж хлама

Утварного валяются, в желти
Лежат громоподобные куфели
Собитые, гадюки отползти
Хотят от ободков красных, трюфели

Смущают ароматами свиней,
Те рыльцами их пробуют на крепость,
Для бальных обезглавленных теней
Достанет белых ныне, черных лепость

Оценят и вкусят царевны, их
На балы заведут поздней рогатых,
Успенных этих гостий дорогих
Легко узнать по платьям, небогатых

Стольниц тогда убранства расцветят
Соборных яствий темью, чаш громадой
Кипящею, архангелы почтят
Бал призраков, за мертвою помадой

Уста девичьи немы и молчат
Иные гости, это пировенье
Для нас горит и блещет, восточат
Огни свеченниц в мгле, соборованье

Урочное начнется, хороши
Приютов детки мертвые, церковей
Хористки, аще не было души
У князя ли, диавола, суровей

Ему сие вижденье, буде сам
И знает цену гномам рогоносным,
А призрачным барочным голосам
Перечить суе ведемам несносным,

Лишь свечи наши, Фауст, прелиют
Глорийное серебро по гравирам
Порфировым, лишь сребром и скуют
Височники, хотя бы по клавирам

Прочтут печалей злой репертуар,
Гуно сыночков мертвых вечеринки
Хоть на спор не оставит, что муар
Вспылавший, что горящие скоринки

Тлеением извитых свеч, одне
Мы присно, разве кадиши и свечи
Плывут, и лазер адский о вине
Искать взыскует истины и речи.

Яков ЕСЕПКИН "Барочные оперы по четвергам" - Взвиваясь над назойливой толпой (Лирика / религиозная)

Заверченные в глянец до плечей,
Сиреневою матовой прокладкой
Обжатые, глядят, и нет прочней
Уз ситцев кружевных изнанки гладкой.

В зерцалах бельеносных тьмы скелет
От пола источается, лелея
Гофриры лядвий меловых, паркет
Скользит крахмально с пудрами келея.

Венеция – обманутых юдоль,
А мы зане храним ее зерцала,
Чтоб вечная танцующая моль
Над арфой эолийскою порхала.

Фламандских гобеленов, севрских ваз,
Реликвий в антикварных анфиладах
Порой дороже тусклый проблеск глаз
Иконниц в бледногребневых окладах.

Проспект краснофигурный под орлом
Двуглавым днесь мерцает бронзой русской,
Но каждый терракотовый разлом
Горит надгробной желтию этрусской.

И зрит кроваворотый каннибал,
Коробкой со скелетами играя,
Кто в чресла ювенильные ввергал
Огнь мертвенный, кого ждет смерть вторая.

Горацио, а нас ли вечность ждет,
Благие ли трилистия лелеет,
Идущий до Венеции дойдет,
Господь когда о нем не сожалеет.

Сколь нынешние ветрены умы,
Легки и устремления обслужных,
Кансоны ль им во пурпуре тесьмы
Всем дарствовать для симболов ненужных.

Ненужный факультет сиих вещей,
Забвения торическая лавка,
Беспечно соцветай от мелочей
До ярких драгоценностей прилавка.

На стулия теперь, венчая мисс,
Как матовые лампочки в патроны,
Жизнь садит бледнорозовых Кларисс,
Чтоб тлелись золотые их капроны.

Я с юности любил сии места,
Альбомные ристалища, блокноты
Порфировые, чем не красота
Внимать их замелованные ноты,

Мелодии неясной слышать речь,
Взнесенную ко ангелам и тайно
Звучащую, теперь еще сберечь
Пытаюсь то звучанье, а случайно

Взор девичий в зерцале уловив,
У вечности беру на время фору
И слушаю пеяния олив
Темнистых, арамейскому фавору

Знакомых, не подверженных тщете
Мелькающих столетий, шум и ярость
Какие внял Уильям, во Христе
Несть разницы великой, будет старость

Друг к другу близить нищих и царей,
Узнает любопытный, а оливы
Шумят, шумят, се рок мой, словарей
Теперь еще взираю переливы

Оливковые, красные, в желти
Кремовой, изумрудные, любые,
Дарят оне полеты и лети
Со мною, бледный юноша, рябые

Оставим лики Родины, пускай
Вождей своих намеренно хоронят
Прислужники, иных высот алкай,
Сколь мгла кругом, порфиры не уронят

Помазанники Божие, словам
Я отдал и горенье, и услады,
Точащимся узорным кружевам
Нужны свое Орфеи, эти сады,

В каких пылает Слово, от земных
Премного отличаются, химеры,
Болящие главами, в желтяных
И пурпурных убраниях размеры

Здесь краденные точат и кричат,
А крики бесноватости отличья
Являют очевидность, огорчат
Сим книжника пеющего, величья

Искавшего по юности, певца
Текущей современности благого,
Но веры не убавят и венца
Алмазного не снимут дорогого

С виновной головы, зачем хламид
Потешных зреть убогость, ведьмы туне
Труждаться не желают, аонид
Преследуют безбожно, о июне

Нисановый свергают аромат,
Курят свое сигары чуровые,
Хоть эллин им представься, хоть сармат,
Сведут персты костлявые на вые

И жертвы не упустят, сады те
Богаче и премного, для потехи
Я ведем вспомнил чурных, нищете
Душевной их пределов нет, огрехи

Общенья с ними, жалости всегда
Печальные плоды, но сад фаворный
Сверкает и пылается, туда
Стремит меня и огонь чудотворный,

И пламень благодатный храмовой,
Десниц не обжигающий гореньем,
О творчестве не ведает живой,
А мертвый благодатным виждит зреньем

Картин реальность, их соединив,
Двух знаний став носителем, избранник
Словесности высокой, может нив
Узнать сиих пределы, Божий странник

Одно смиренен в поприщах земных,
Но избранным даются речь и звуки,
Те сады ныне призрачней иных
Их брать сейчас каменам на поруки

Черед настал, а где певцов ловить
Небесных, все ринулись в фарисейство,
Черем хламидных суе удивить
И смертью, так скажи им, лицедейство

Не может дать вершинности, к чему
Пред теми одержимыми стараться
Бессмертие воспеть, зачем письму
Одесному желтицей убираться,

Ловушка на ловушке вкруг, игры
Своей нечистых среды не оставят,
Не там горели морные костры
Замковой инквизиции, лукавят

Историки и фурии наук
Астральных, теневые звездочеты,
Нет благостнее музовских порук,
Но с вечностью нельзя вести расчеты,

Елико астрология сама
Грешит реалистичностью научной,
Уроки нам бубонная чума
Дает и преподносит, небозвучной

Симфонии услышать не дано
Помазанным и вертерам искусства,
Пиют червленозвездное вино,
Хмельностью усмиряют злые чувства,

Какой теперь алгеброю, скажи,
Поверить эту логику, гармоний
Сакрально истечение, а лжи
Довольно, чтоб в торжественность симфоний

Внести совсем иной императив,
Навеянный бесовскою армадой
Терзать небесной требою мотив,
Созвучный только с адскою руладой,

Но слово поздно мертвое лечить,
Сады мое лишь памятью сохранны,
Зеленей их черемным расточить
Нельзя опять, горят благоуханны,

Сверкают шаты ясные, в тени
Охладной музы стайками виются,
Фривольно им и весело, взгляни,
Горацио, навечно расстаются

С иллюзиями здесь пииты, зря
Писать лукавым пленникам пифийским
Дадут ли аониды, говоря
Понятным языком, дионисийским

Колодницам возможно уповать
На хмелевое присно исплетенье,
Воспитанников пажеских срывать
Плоды подвигнув гнилостные, чтенье

Их грустное приветствовать иль петь
Нощные дифирамбы малым ворам,
Настанет время царить и успеть,
Созреет юность к мертвым уговорам,

Венечье злоалмазное тогда
Борей дыханьем сумрачным развеет,
Веди иных запудренных сюда,
Коль жизненное древо розовеет

И мирра вьется, мускус и сандал
Еще благоухают, плодоносят
Смоковницы, когда не соглядал
Диавол юных жизней, не выносят

Черемные цветенья и страстей
Возвышенных, провизоры адские
Уже готовят яды, но гостей
Томят не белладонны колдовские,

Желают неги выспренней певцы,
Тезаурисы червные листают,
Гекзаметры берут за образцы
Гравирного письма, зело читают

Овидия со Флакком, Еврипид
И старый добрый Плавт воображенье
Терзают их, сиреневый аспид,
Всежалящий оводник, искаженье

Природное милей им, нежли те
Вершители судеб вековых, ловки
В письме они бывают, но тщете
Послушные такие гравировки,

Чуть слово молвят, сразу помянут
Рабле, точней сказать, Анакреона
Иль рыцаря Мольера, преминут
Оне ль явить начитанность, барона

Цыганского иль Майгеля с грудным
Отверстием ославят, а зоилы
Свое труды чумовые свечным
Патрициям воздарят, аще милы

Деяния никчемные, письма
Чужого мы финифть не потревожим,
Успенное б серебро до ума
Успеть нам довести, быстрей итожим

Речение, а камерность сего
Творенья, именуемого садом
Трилистий говорящих, ничего
Не просит у бессмертия, фасадом

Звучащим и играющим теней
Порфирами сокрыт эдемских аур
Божественный альковник, от огней
Мелованных горит белей тезаур,

Накал его сродни лишь пламенам,
Еще известным Данту, облетают
Сирени и гортензии, ко снам
Клонит царевен бледных князь, считают

Своим его шатер домовики,
Убожества кургузые и эльфы
Прелестные, когорты и полки
Ямбические следуют за Дельфы,

Клошмерль иль Трира затени, иль мглы
Туманные Норфолка, единятся
В порывах благотворных, тяжелы
Для младости виденья, но тризнятся

Оне в саду немолчном, свечевых
Узилищ вечных татей равнодушно
Встречает зелень, желть ли, о живых
Роятся здесь мертвые, мне послушно

Когда-то было таинство речей,
Их серебром я нощному бессмертью
Во здравие записывал, свечей
Теперь огарки тлятся, круговертью

Лихой муарный пурпур унесло
Давно, лишь панны белые вздыхают
И теней ждут, взирая тяжело
На сребро, и в червнице полыхают.

Яков Есепкин "Барочные оперы по четвергам" - И медленно планетная природа (Лирика / религиозная)

Могила сокрывает лишь позора
Осповницу на выверенный срок,
Лужению холопского разора
Не властен бойной славы кровоток.

Красна еще магическая трасса,
Но зной уже взорвался на лету
И так нависла солнечная масса,
Что ангелы забыли высоту.

Уран, Нептун, Плутон горящий очи
Следят, а май сравнялся с ноябрем,
Светя дугой вальпургиевой ночи
Поклонным осыпающимся днем.

Закаты над сиреневой паршою
Огромны, перед снегом на воде
И мрак прият оплаканной душою
Сейчас, когда ломает жизнь везде.

Чермы шагов не помнят Командора,
Им каменной десницы не страшно
Пожатье, небеса голеадора
Словесности новейшей, за вино

Лазурное, дешевое, дурное,
Разбавленное снегом ноября,
Четвергом отравленное, хмельное,
Червенное, иродного царя

Позволившее узреть спиртодержцу,
Нельзя ли вновь молиться за него,
За Ирода-царя, как громовержцу,
Дарующее синих торжество

Молний высотных, жертвоприношенье
Свершавшего честно, сейчас корят,
Быть может, впрочем, каждый разрушенье
Свое усугубляет, хоть дарят

Ему нектары ангельские ныне
Служанки Гебы милой, исполать
Хозяйственности горней, ворогине
Черемной мы ответим, но полать

Еще худая терпит нас в затворе
Диавольском, еще мы не прешли
Сукно и сребро, паки в чурном оре
Пием свое горчащие куфли,

Одно теперь полны куферы эти
Сребряные с лепниной колдовской
Четверговым вином, какие нети
Нас ждут, вдали узнаем, из мирской

Тризнящейся юдоли время свечи
Ночные выносить (сам Командор
Был поводом к неровной этой речи
О Веничке, похмелие не вздор,

Не выдумка досужая, народной
Привычки летописцу и певцу
Бессмертие даруем и холодной
Аидской водки штофик, по венцу

И воинская честь, успенной славы
Хватится коемуждо, весело
Гуляй, братия, паки величавы
Мы с ангелами, Божее чело

Не хмурят небодонные морщины,
Елико наши пиры о свечах
Одесные, нет Божеской причины
Печалиться мертвым, у нас в речах

Всеангельская крепость, Петушками
Не кончится дорога, но сейчас
Вальпургиева ночь, со ангелками
Шлем ёре свой привет), небесный глас

Я слышу, Фауст, скоро о морганах
Явятся черемницы, сребра им
Всё мало, на метлах иль на рыдванах
Спешат быстрее, гостьям дорогим

Черед готовить встречу, их задача
Простая, нет в венечной белизне
Урочности, хоть червенная сдача,
А с нас им полагается, в вине

Печаль былую вечность не утопит,
Готическая замковость пускай
Сегодняшнее время не торопит
На требницы, пока не отпускай

Химер вычурных, коих знал Мефисто,
Они сгодятся в брани, воин тьмы
Направить может спутниц, дело чисто
Житейское, поэтому сурьмы

Порфировой мы тратить не заставим
Камен и белошвеек на черем,
Стольницы полны, сами не картавим
Пока, и что грассировать, гарем

Адничный вряд ли выспренность оценит,
Манерные изыски, не хмельны
Еще, так Богу слава, куфли пенит
Засим вино, балы у сатаны

Давно угасли, оперы барочной
Услышать будет сложно вокализ
Иль чернь презреть в окарине морочной
Зерцала, там уже не помнят риз

Честного положенья, ведьмам трезвым
И гоблинам, пари держу, сукно
Из гробов не пригодно, буде резвым
Вращаться ходом дарное вино

Черем не полагает, им стольницы
Зовущие родней глагольных форм,
Алкайте же виновий, черемницы,
Для вас берегся парный хлороформ,

Следим веселье, Фауст, кто преявит
Образия еще здесь, не резон
Уснуть и не проснуться, балы правит
Не князь теперь, альковный фармазон,

Помесь гитаны злой с Пантагрюэлем,
Где дом и где столовье, благодать
Пировская чужда чертям, за элем
С нетенными каноны соблюдать,

Блюсти и ритуал, и протоколы
Нельзя, хоть станет Бэримор служить
Мажордомом у них, обычай, школы
Злословия урок – пустое, жить

Бесовок, роготуров, козлоногих
Гремлинов, тварей прочих, по-людски
Учить бесплодный замысел, немногих
Могли сиречных битв отставники

Слегка принарядить, чтоб мир грядущий
Их зрел, такой лукавостью грешил,
Всегда пиит горчительно ядущий,
Алкающий, я в юности вершил

По-гамбургски их судьбы, но далече
Поры те, Грэйвз, Белькампо, Майринк, Грин,
Толстой Алекс, да мало ль кто, при встрече
С чермами их ущербных пелерин

Лишать боялись, в сребро и рядили,
Ткли пурпур в чернь, с опаскою тлелись
Вокруг, одно читатели судили
Тех иначе, но чинно разошлись

Таких волшебных флейт, дутья умельцы,
Разбойничают всюду соловьи,
Шеврон каких не вспомнит, новосельцы
Из выспренних и ложных, им свои

Положены уделы, Робин Гуда,
Айвенго, темных рыцарей сзывай,
Исправить дело поздно, яд Гертруда
Прелила вместе с Аннушкой, трамвай

Звенит, звенит, не ладно ль в присных царствах
Зеркал глорийных, сумрачной Луны
Ответит фаворит, давно в мытарствах
Нет смысла никакого, казнены

Царевны молодые и надежи,
Их жены, братья царские, роды
Прямые извелись, на жабьи кожи
Лиются мертвых слезы, а млады

Теперь одне мы, Германа и Яго
Еще к столу дождемся иль иных
Греховных, черем потчевать не благо,
Так свечек не хватает червенных,

Чтоб гнать их накопленья за виньеты
Узорные, обрезы серебра,
За кафисты, бежавшие вендетты
Бесовской, амальгамная мездра,

Порфирное серебро и патина
Желтушная сих въяве исказят,
Чихнем над табакеркой и картина
Изменится, и чернь преобразят.

Яков Есепкин - Псалмы (XXXXI-LX) (Лирика / религиозная)

Как неможно, Господь, четвергов миновать,
Мы распишемся в бель и явимся на святки,
И пороги начнем тяжело собивать,
Пурпурой ангелам застилати кроватки.

Колыбели и те лихо Смерть прибрала,
Мало нежились в них черневые младенцы,
Благодатный огонь серебрит зеркала,
Да неделя стучит во изветхие сенцы.

А и сами, Господь, превлачились к Тебе,
На земле нас одно святари не любили,
Но увязли теперь в красноталой гурбе,
Колокольцы по нам нощно сребром и били.

XXXXII

Нам Христос золотые слова
Полагал, расточаясь во крови,
Как церковная вера мертва,
Мы соидем алкати любови.

Буде истинно слово горит
И Христосе возжалует чадов,
Он тогда нашу святость узрит,
К нам прельется и цветь вертоградов.

А не станется краски златой,
А кровавые лики сотлеют,
Низойдем от иконы святой –
Мертвым крови елико жалеют.

XXXXIII

И наши скудные цветочки,
И эти ямы луговые
С небес превидят ангелочки,
Христосу молвят: «Се живые».

Блудницы тще упоевали,
Алкати бесам свежей крови,
А мы томительно свивали
Цветы и бились во любови.

Христос опустит долу веки,
Не зряши свет златой на синем,
И в Божьих матрицах навеки
Мы о венцах таких застынем.

XXXXIV

Тяжело и вовек премолчим,
Затупятся ль холодные косы,
С голубых рукавов источим
Васильковые темные росы.

Не могли ото пиршеств земных
Упасти хоть лазорные крошки,
Так у ангелов красок иных
Мы не спросим: горите, волошки.

Сколь небесную цветность алкать
Изжелают цари в Назарете,
Будут мертвых певцов окликать –
И тогда мы явимся во цвете.

XXXXV

И неславно легли под лядащей косой,
Боле неча унесть, кроме чарок сребряных,
Только Смерть нас одно побирает красой –
Хороши васильки меж цветков ея рдяных.

Иисусе, горят золотыя хлеба,
Исчернились они, завиясь колосами,
Нощно лгали Тебе и сквернилась божба,
И пеяли глушцы князевыми басами.

Как осядет смуга на юдольных верхах,
Во трапезных съедят любояствия тратны,
И тогда ангелки в разукрасных пухах
Вдоль гостинцев пречтут наши косточки святны.

XXXXVI

Юровая сирень отцветет,
Белый клевер в лугах вспламенится,
И Христос убиенных пречтет
Ко святым, и начнет им тризниться.

Возлетят же тогда ангелки,
Неудобицы пламень овеет,
Пятидольные наши цветки
Смерть сама загасить не посмеет.

Возлетались и мы далеко,
Чтоб узреть кровоимные нети,
Где лишь мертвым тризнятся легко
Отоцветшие гроздия эти.

XXXXVII

Молчат угодники святые,
Во рже безмолвствуют церкови,
Слились и камни золотые,
Гореть ли им в стольградной крови.

И где хазарские реченья,
Мертвей их стрелы Аримана,
И разве снег первокрещенья
Чужд фарисейского тумана.

Крестил Господь нас огонями,
Венцы точащие скуются –
И над холодными камнями
Цветки нетленные взовьются.

XXXXVIII

Вертограды поидем белить,
До средин ли язвимы зелени,
Восхотят наши крови прелить –
Сами в персть всезаставим колени.

Эти меты белее пелен,
И начинут они озлачаться,
Перебитых не взнимем колен,
Что ж святым на царенье венчаться.

Втще июньские сени горят
И текутся о всяческом плоде,
С нами ангелы днесь говорят,
А равно мы не слышим, Господе.

XXXXIX

Потому нас, Господь, умертвили в ряды –
Не снимали венцов, как Тебя дожидались,
И теперь не презреть наднебесной Звезды,
Втще царевны белы об агнцах изрыдались.

И жестоки оне, гончаки святарей,
Раздают и теням только червные меты,
Вот наивствуем днесь, а почезнем скорей,
Нежли кликнут блажных во конечные светы.

Так и были в миру мы невинней птенцов,
Кайстры прятали, вкруг хлебов крохи сбирали –
Иисусу принесть, и лежим без венцов,
Даже нищих, Господь, чад Твоих обобрали.

L

Как не станется роз и огней,
Красной цветенью выбиют стерни,
Со всешпилевых острых теней
Озолота прельется во терни.

И тогда нас поидут искать,
Яко были в миру венценосны,
Чадам славы ли мертвой алкать,
Гробы нам италийские сосны.

Ах, мы будем некрасно цвести,
Страстотерпцам указывать север,
А очнемся еще – заплести
Божевольные розы на клевер.

LI

Певцы безмолвствуют ночные,
Во мраке нимбы царекрылом,
И меркнут пламени свечные
Пред темнооким Азраилом.

Сколь тщетных слов не говорили,
Не повелись и лицемерить,
Нас ангелочки одарили
Крестом, а им достойно верить.

Осанна, Господи, приткнемся
И мы Христосу ко рамену,
И в красном золоте вернемся
Безмолвным певчим на замену.

LII

Тщетно мертвых ко литиям звать,
Сколь во благовест их не хранили,
И хотели еще пировать –
Колокольчики нам презвонили.

Что ж венчают на царство теней
Смертоимных младенцев ироды,
Из виющихся в терни огней
Хороши ли кровавые броды.

Но затлятся огони пиров,
Грянет пламень о Божии арки,
И к стольницам тогда со юров
Мы взнесем голубые огарки.

LIII

Снимем Божьи венцы с покаянных голов,
Нище краситься нам во страстную пятницу,
Коль обносят, Господь, кутию вкруг столов
Да макают персты в кровяную терницу.

Снимем червны венцы и приидем туда,
Где теперь нас не ждут ангелки-херувимы,
Им речем: «Пурпурой возгорят невода,
Выбирайте улов, аще сами язвимы».

Что ж, Господе, Твои ангелы премолчат,
Фарисеям и мы ничего не сказали,
И церковей верха нощно сребром горят –
В колокольных юрах жалких чад истязали.

LIV

Яко будут музыки венчать
Пированья и мессы закажут,
И останется нам прекричать,
Как о Господе мертвые скажут.

Ангелочки во Божий затвор
Отведут всеуспенных и святых,
То ли нем достохвальный Фавор:
Ни крестовий, ни теней распятых.

Грянет благовест горний, тогда
И узрите кровавые лики,
И взойдется блажная Звезда –
Наши розы облечь в повилики.

LV

Темнеют ангельские лики,
С небес и крови не прелиться,
Во муках были мы велики,
А душам некуда вселиться.

И внять ли розы страстотерпцам,
Кресты рассохшие их значат,
И гвозди плавают по сердцам,
Любовь Господнюю иначат.

Одно лишь, всеблагословенны
В цветках молчащие святые,
И эти розочки нетленны,
Со крови чистой извитые.

LVI

Во субботу златые цветки
Под свечами витыми очнутся,
И расправит багрец лепестки,
И апрельские грезы вернутся.

Мы веночки тогда изовьем,
Хоть успенным пускай он всесветит,
Каждый будет мечтать о своем,
А Христосе любому ответит.

Всуе нас о престоле искать,
Всуе красить огнями церкови –
Мы чрез Смерть и не можем алкать
И венцов, и Господней любови.

LVII

Как с замученных чад упадет пурпура,
Херувимы вспоют страстотерпцев лядащих,
Ждали смерти, Господь, и настала пора,
Буде темные мы от виньеток искрящих.

Кольца змей растеклись близ святых родников,
И цветочной крухой преточат Вавилоны,
Колумбарии вкруг, и не видно цветков,
И хоругвей белей серафимские клоны.

Рядом тратно лежим, а и шли на Парнас
Ангелков ублажить червострунной игрою,
Да почили, Господь, нет свечения в нас,
Изгорели дотла с золотой мишурою.

LVIII

Юровые цветки собирать
Повлачимся за смертные косы,
О венцах им точащих сгорать,
Яко сами теперь безголосы.

Нынче праздно алкати любви,
Как расслышать успенных реченье,
Пирований от нашей крови
Разве будет всехмельнее тщенье.

А псаломов опять восхотят,
Изордеются в хмеле сердечки –
Ко пирам херувимы слетят,
Чтоб затлить эти красные свечки.

LIX

И наши камени святые
Отыщут – будет им темниться,
В потир серебряный вжитые
Могли они лишь мертвым сниться.

Черны ли рты от суесловья,
А слава правая не вянет,
И раскопать судеб крестовья
Господних копий не достанет.

Но честно скажут очевидцы:
Те камни храмов многих краше,
И занесут их всепровидцы
Ко алтарю – о горней чаше.

LX

Черных роз ли Христу постелить,
Он со алыми в ясном уборе,
И кровавой слезы не прелить –
Возгорят все на каждом соборе.

Ах, Господь, ангелочки Твое
Опоздали и мечутся туне,
Как избывно теперь житие,
Пусть святых отпоют во июне.

А не будется алых цветков,
За венцом огони расточатся,
Мы накрасим еще лепестков,
Яко святым цвета поручатся.

Яков ЕСЕПКИН "ВЫБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ ПЕРЕПИСКИ С БРОДСКИМ" - Вернут ли нас в Крым, к виноградникам в темном огне (Лирика / религиозная)

В порту Аннахайма очнемся иль в знойный Мадрид
Успеем к сиесте, а после по вспышкам понтонным
Пронзим Адриатику -- все же поймем, что горит
Днесь линия смерти, летя по тоннелям бетонным.

И вновь на брусчатку ступив пред бессонным Кремлем,
Подземку воспомнив и стяги советского мая
На стенах в бетоне и меди, мы к Лете свернем,
Все Пирру святые победы свои посвящая.

Нельзя эту грань меловую живым перейти,
Лишь Парки мелком сим багряным играться умеют,
Виждь, нить обрывают, грассируя, мимо лети,
Кармяная Смерть, нам равенствовать ангелы смеют.

Еще мы рейнвейн ювенильный неспешно допьем
И в золоте красном пифиям на страх возгоримся,
Цирцеи картавые всех не дождутся в своем
Отравленном замке, и мы ли вином укоримся.

Еще те фиолы кримозные выпьем в тени
Смоковниц троянских до их золотого осадка,
Фалернские вина армический лед простыни
Оплавят в дворце у безмолвного князя упадка.

Святая Цецилия с нами, невинниц других,
Божественных дев пламенеют летучие рои,
Бетоном увечить ли алые тени благих,
Еще о себе не рекли молодые герои.

Сангино возьмет ангелочек дрожащей своей
Десницею млечной и выпишет справа налево
Благие имена, а в святцах почтут сыновей
Скитальцы печальные, живе небесное древо.

Красавиц чреды арамейских и римлянок тьмы
Всебелых и томных нас будут искать и лелеять
Веретищ старизны худые, из червной сурьмы
Голубок на них дошивать и с сиими алеять.

Ловите, гречанки прекрасные, взоры с небес,
Следите, как мы одиночества мрамр избываем,
Цитрарии мятные вас в очарованный лес
Введут, аще Дантом одесно мы там пироваем.

Стратимовы лебеди ныне высоко парят,
А несть белладонны – травить речевых знаменосцев,
Летейские бродники вижди, Летия, горят
Они и зовут в рай успенных сиренеголосцев.

Позволят архангелы, не прерывай перелет,
А я в темноте возвращусь междуречной равниной:
Довыжгут уста пусть по смерти лобзанья и рот
С любовью забьют лишь в Отчизне карьерною глиной.

Яков Есепкин - Репрографии "Отпустит Боже черные грехи" (Лирика / религиозная)

А что еще привратникам хранить,
Великие святыни источились,
Жемчужную путраментную нить
Востянуть за Аид и не потщились.

Есть ангельскому бдению предел,
Нельзя его минуть в земные сроки,
Уйдем скорее, Марио, от дел
Иль вспомним византийские уроки.

Не стоят мессы наши времена,
Что десным это мелкое коварство,
Мы кровию святили имена,
Чтоб прочились державие и царство.

Но тщетен героический пример,
Когда серебро с остиев лиется
И вычурные замки у химер
В плену, и див тристия чурно вьется.

Звучит еще пленительный мотив,
А музы нарицательными стали,
Нецарственный теперь инфенитив,
Мистерий уморительны детали.

И как бы новый Чосер превоспел
Терцийские левконии и астры,
Штиль готикский давно оторопел,
Вертятся вкруг какие-то пилястры.

Нельзя, увы, гекзаметры слагать,
Певцы ночные патиной оделись,
Божественный глагол изнемогать
Устал и флики нынче согляделись.

Скабрезно вышел бастровый графит,
Хватилось разве суего витийства,
Дает обеты веры неофит
И туне клясть кабалы византийства.

Смешно им потакать, смешно и речь,
Лишь можно избежать реминисценций,
Аромы экстатичные сберечь
В черемуховых сумраках каденций.

Точат весной строфические тьмы,
Крысиные певцам внимают ушки,
Диавольской басмовой тесемы
Достало на пошейные задушки.

Герои где -- в земле они сырой,
Выходят на панели даже вдовы,
Когда бессмертье гонят через строй
И меряют холстинные обновы.

Подтечные их складки тяжелы,
Жалки и подаянья даровые,
Но смертники содвинули столы
И мелом обвели багрец на вые.

Еще настанет время пировать,
Чудесные тогда преображенья
Отметим, суе венчики срывать
Чермам с пиитов, чтящих пораженья.

Иного быть не может, велики
На требницах славянских эшафоты,
Пускай хотя узрят духовники,
По ком точились красные киоты.

По ком рыдали серебром в миру
Венчанные изнеженные дивы,
Их слезы вечно сернистую мглу
Точить должны, где резвятся Годивы.

Там пышные летают в небесех
Горящие слепые махаоны,
Приветствуют блаженствующих сех,
Записанных церковными в рахмоны.

Летиция, я буду меж теней
Ущербных, ты легко меня узнаешь,
Серебра и порфировых огней
В адницах мало, их ли обминаешь.

Равенствовать сейчас одним царям
И будем, ждут пускай своих надежей
Успенные когорты, к алтарям
Бредя за неким аспидным вельможей.

Секрет великий мне открыл гонец
Стенающий и нет ему равенства,
Здесь храмом полагается венец,
А там смешны обманы духовенства.

Есть ад, адница, нет и чистеца
Возалканного, макового рая,
Обман такой алмазнее венца,
Неживы мы, одесно умирая.

Лишь адники вершат свой приговор,
За ними князь сапфировый играет
Судьбами – и окончен разговор,
Святой урочно втуне умирает.

Столпы александрийские теперь
Позорнее холопских распинаний,
И огненный еще троится зверь,
И время не пришло воспоминаний.

Нас вспомнят поименно, во холстах
Подставят наши лбы под поцелуи,
И пусть горят на ангельских перстах
Невинной крови стонущие струи.

Яков Есепкин - РЕПРОГРАФИИ "Кто к небу кубки славы поднимал" (Лирика / религиозная)

Печальна ль участь мертвых вояров,
Благих любимцев неба молодого,
Успенных ныне, бязевый покров
С себя еще не снявших, от второго

Пришествия свободных и вполне
Владеющих и памятью, и зреньем,
Державной воли пленников, зане
Рекрутами их видели, смиреньем

Довольные честным, временщики
У власти, а молчащие витии
Обман благословили и полки
Леглись, смертозовущие литии

Давно звучали в царствиях теней,
Живых и мертвых львов теперь забыли,
Чреды их ангелами вдоль огней
Понтонных нощно выведены были

В парафии святые, елико
Не имут сраму чести и таланта
Невольники мертвые, велико
Труждание их даже для атланта,

Готового небесности держать,
Смущая тьмы пигмеев немородных,
Хотя со львами вместе ублажать
Не стал и он бы слух жалкоугодных

Друзей коварных правящих семейств,
Царских фамилий спутников лукавых,
Властей всепредержащих, фарисейств
Затронных охранителей неправых,

О них лишь потому упомянуть
Пришлось, что были парии воспеты
Сие, могли при случае блеснуть
Известностью семейства, а поэты

Времен своих, вхождение во власть
Иль связи с ней считавшие за марку
Избранничества, пели им восласть
Пустые дифирамбы и подарку

Такому были обе стороны
И рады, и премного благодарны,
Одни таили мерзости вины,
Другие оставались небездарны,

А тождество подобное всегда
В истории находит примененье,
Не стоит, впрочем, нашего труда
И времени прозрачное сомненье

Готовность благородно разрешить,
Иные, те ли правы ли, не правы,
Не нам теперь суды еще вершить,
А здесь опять найдутся костоправы,

Какие ложи вправят остия,
Костыль ей экстатический подставят,
Иди себе и вижди, а семья
Помазанная, если не избавят

Ее от злолукавых этих свор
Урок и обстоятельства, до гроба
Крест связей тех и будет несть, в фавор
Чертей вводя, чарующая злоба

Их может главы царские вскружить,
Безумье выдать за пассионарность,
И как оборотней сиих изжить
Не ведает порою ни бездарность,

Ни истины оправдывавший жрец,
Ни вечности заложник посвященный
И с милостию царскою борец,
И знанием напрасным удрученный

Философ, чья утешная рука
Бумажные турецкие гамбиты
Легко тасует, царства и века
Мешая меж собой, одною квиты

Ошибкою оне, пугать ли им
Хоть легкостью такой необычайной
Царских сирен, о том не говорим,
Сказать еще, по прихоти случайной,

А, может, по умыслу, но иных
И более достойных вспоминаний
Извечных парвеню и неземных
Скитальцев, и творителей стенаний,

Кошмарных восстенаний мастериц
(Держать их на заметке нужно вечно),
В свиней, черных изменою цариц,
Спокойно обращавших, бесконечно

Сих париев не будем исчислять,
Но скажем, их в истории и теней
Скользящих не осталось, выселять,
Гляди, из рая некого, от сеней

Шафрановых и терпкостью своей
Лишь с винами бургундскими сравнимых,
Лиется, Марсий, свежесть и, ей-ей,
Еще псаломов, Господом ревнимых,

Мы сложим звуки дивные, в одну
Визитницу прелестно их составим,
Камены зря несносную цену
Побить стремились, буде не убавим

Теперь ее, одне лишь небеса
Внимать способны будут псалмопенье,
Еще мертвые наши голоса
Услышит не подвальное склепенье,

А небо, хорошо иль ничего
О мертвых и нагих, и об убитых
И ведемами проклятых, того,
Что зреть далось в терниями совитых

Червовых кущах нам, не перенесть
Вчерашним и грядущим небоборцам,
Варварские музеи аще есть
На свете этом, резвым стихотворцам

Туда спешить быстрее нужно, там,
Быть может, хоронители блажные
Лелеют кисти наши и к щитам
Тяжелым крепят бирки именные,

И в сребро недокрошенных костей
Глядятся, как черемы во зерцала,
Гербовники временных повестей
Листают, наша кровь им премерцала

Единожды оттуда, блядей тще ль
Сейчас терзает цвет ее укосный,
В крысиную оне хотятся щель
Завлечь бесценный светоч небоносный.

Восчаяли мы верою святой
Смертельное вино сиих разбавить,
За то и рассчитаемся тщетой,
Ошибку эту, Боже, не исправить.

Приидет Демиург ли ко Отцу,
Велит ли Тот оспаривать глумленье,
Мы ж сетовать не будем, по венцу
Всяк имеет, вот наше искупленье.

Блаженствуют во лжи временщики,
На балованье отданы свободы,
Ко жертвенникам клонит кто штыки --
На смерть одну слагающие оды.

Расплатятся еще за срам потех,
Нет роз в гробах, не было и любови,
Пускай виждят Колон, он полон тех
Розариев, горевших вместо крови.

Яков Есепкин - Мы конусы огней соединить... (Лирика / религиозная)

Иль сочиво днесь Паркам оборвать,
Гранатовую панну отревожить,
Здесь царствие – так станем пировать,
Начиние затравленное множить.

Нам демоны сугатные хлебы
Исщедно напасли, чтоб веселиться
Могли черноизбранники судьбы,
Пока в любого ангел не вселится.

Пеющих востречай, хмельной Аид,
Веди в свое подземное склепенье,
Доколе ж Кателинам аонид
Испытывать ангельское терпенье.

Мы долго премолчали, так вспоем
Сейчас хотя загробные пенаты,
Эмилия с Шарлоттою вдвоем
Пускай нас и влекут сквозь цветь-гранаты.

И ты, скиталец сумрачный Мельмот,
Я тень узнал твою, иль здесь ты плачешь,
Зерцальники в серебряный киот
Кладешь и слезы гнилостные прячешь.

А дале Босх загадочный молчит,
Над масляными красками колдует,
И Майринк глину красную точит,
На голема тлетворностию дует.

Горят весной подсвечные снега
И красят нощно, яко жемчугами,
Тяжелые двойные берега,
Вовек они теперь пребудут с нами.

Терзанья равновечно тяжелы,
Их дарствуя лишь ангелам всесвятым,
Мы высветим все темные углы
Вот этим присным снегом желтоватым.

Простишь ли ты, очнешься -- исполать
Величию, пронесенному мимо.
С улыбкой ледяной воспоминать
О смерти и весной непозволимо.

Потворствовать, возможно, есть один
Расчет, елику ты лгала впервые,
Топи ж в худом вине апрельский сплин,
Спиртовки пусть гранят персты о вые.

И здесь, читатель милый, аонид
Немолчный слыша лепет, их внимая
Благое шелестенье, сам Аид
От верхних коллонад (не поднимая

Сей шелест выше), бастровых венцов,
Червовых вензелей, архитектурных
Излишеств явных, чурных изразцов,
Рельефных неких символов текстурных,

От знаков барельефного письма,
Известного Эжену иль Паоло,
Барочных арок, вязкая тесьма
Каких еще порхающее соло

Орфея, иже с Марсием, иных
Певцов небесноизбранных глушила,
От мрачной верхотуры неземных
Сокрытий, чья визитница страшила

С Аваддоном летящих ангелков,
Без времени, увы, падших со неба
От маковки, унылостью веков
Замеченной (ее любила Геба

Из горних анфилад гостям хмельным
Показывать), от верха до тамбура
Вязничного, с нумером именным
Для грешника любого где канура

Всегда к принятью выклятых теней
Иль прочих, Дантом вспетых и убогих,
И в аднице великих, а за ней
Жалких, готова, впрочем, о немногих

Мы знаем, это кстати, а рассказ
Лишь в тождестве логическому смыслу
Ведя, продолжим, пару беглых фраз
Сказать о нижнем строе, по умыслу

Четы царской, строители должны
Были когда-то мрамор среброкрошный
Пустить фасадом, смертные вины
Вплести вовнутрь, но Йорик скоморошный,

Шут верный их, один из тех чертей,
Какие нам являются порою
С искусами пустыми, областей
Адских жалкососланники, герою

Опасные навряд ли, этот червь
Аиду помешал проект гламурный
Удачно завершить, ждала бы вервь
Отказника (он пыл архитектурный

Бригад мастеровитых умерял
Своею непотребною забавой,
Кривлялся, прекословил, умирал,
Короче, злонизменностью лукавой

Достиг-таки итога, мастера
Фатумные просчеты допустили,
Свела фасад яркая мишура,
А нужные виньеты упустили

Тогда из вида, в аде скоморох,
Напомним, не юродивый блаженный,
Аид ему, как сказочный Горох,
Колпачникам величественным), бренный

Свой путь, однако, сам не завершил
Смеятель, верви мертвым не угроза,
Судьбу векопрестойности решил
Урок банальный, смерти эта проза

Не может ныне грешных волновать,
А Кора долго после уповала
На случай, чтобы вновь обосновать
Соборище, торжественность подвала

И трауры его засим ввести
В орнамент некой дивною лепниной,
Финифтью грузной сжечь и воплести
В наружные, сопрятанные глиной

Червонною фасадные углы,
Сей замысел не знал осуществленья,
Вкруг камор парфюмерные столы
Сейчас расположились, преломленья

Огоней тусклых замков внутрь глядят,
Расцветные стольницы окружают,
Химерники не пьют и не ядят,
Но лавры лицедейские стяжают,

Меллируя терничные главы
Иль губы обводя немые мелом
Карминовым, рассчитанным, увы,
На действие непрочное, уделом

Таким, а экзерсисов меловых,
Таинственных и грозных превращений
О гриме накладном среди мертвых
Учесть нельзя, сподвигнуты учений

Мистических магистры, ворожей
Черемных накопления, а с ними
Их спутников и каморных мужей
Летучие отряды, за сиими,

Обычно управители ночных
Казнений и расправ следят урочно,
Не будем иерархии свечных
Князей лишать секретности, несрочно

Теперь и это знанье, ни к чему
Сейчас и описание адницы,
Традиций бытования к уму
Земному доводить, смотри, червницы

Свое иные ведьмы уж давно
Оставили и тешатся над нами,
Елико до конца не сочтено
Число их и возможности за снами

Дурными нам являться не ясны
Предельно, молвить будем осторожней,
Итак, напомнить время, яко сны
В полон еще не взяли всех, надежней

Поруки нет надмирной, аонид
Немолчный слыша лепет, их внимая
Благое шелестенье, сам Аид,
Рефреном вторю, насквозь пронимая,

Оно, их шелестение и речь,
Какую бедным словом не означить,
Дают опять подсказку мне, сиречь
Пора, читатель трепетный, иначить

Письма виньетный каверник и в строй
Суждений ввесть одну хотя бы тезу,
Яснить какую нечего, порой
Присутствие такое ко обрезу

Обрезы чернокнижные стремит
Единому и Герберт Аврилакский
Быть мог бы солидарен с тем, томит
Нас знание большое, а релакский

Всегда бывает к месту вольный чин,
И быть сему, немолчности приветим
Теченье, средоточие причин,
Молчать велящих, благостно заметим

И, муз подсказку вечную блюдя,
Умолкнем, не сказав и полуслова,
Не сорван перст всевышний со гвоздя,
А речь ли недоимцам часослова,

А речь ли посвященным, иль молчать
Сим стоит благотворно и свободно,
В тезаурисы бойную печать
Подставят ангелы и благородно

Теперь не возалкают, горловых
Довольно течей, патины убудет
Сребристой о свечах, тогда живых
Мельмот ли, чернокниженник забудет.

Нагорные листая словари,
Которые нам кровью слог исправят,
Лишь я мог речь -- иди и посмотри,
Как точку огневую в жизни ставят.

Яков Есепкин "Образный только свет нас призовет" (Лирика / религиозная)

Веками ложь непросто отличить
От истины высокой, солидарность
Являя обоюдную, учить
Брались толпу мессия и бездарность,

Сказители тождествовали им,
Но черни с властным родом ненавистен
Певец любой, зиждительствам благим,
Чей умысел открыто бескорыстен,

Один дарован временем удел,
Одни судьбой подобраны вериги,
Из царствований множества и дел
Слагаются магические книги.

Не чаяний приветствует народ
Спасительную требу, но коварства
Всеядного гниющий чает плод,
В том прочие мирского государства.

А веры крепость иродам страшна,
Поэтому ль живого страстотерпца
Бытийностью доказана вина,
Векам оставит он лишь пламень сердца.

И нынее, Лукреций, посмотри,
Причастность есть царица доказательств,
Участвовал, тогда не говори
О Бруте и сакральности предательств.

Тем был убит взыскующий Гамлет,
Предательства нашедший и обмана
Мистические связи, тем валет
Снедает дам пикового романа.

Велик изменой черною всегда
Скупой на подаяния властитель,
Величию сопутствует нужда
В свидетельствах и праздный нужен зритель.

Чернь горькая внимает суете,
Скрывающейся ложи и пороку,
Плодя себеподобных в нищете,
К иному не готовая уроку.

Засим отраву красную разлив
По лядвиям чернильниц легковесных,
Выводит время свой императив
Софистики и чаяний словесных.

Они ли стоят червных наших свеч,
За сими вечность патиною тлится,
Мы розовые лилии о плеч
Крушне явим и смысл определится.

Как истинно уродцев обелить,
Одним, скорее, адовым уголем
Разметить можно их и разделить,
Чтоб лучше доустраивался голем.

Бессмертия певец не избежал,
А чашу не восполнил кровотечьем,
Соперстием ее не удержал,
Претлил язык лукавым велеречьем.

Божись теперь, Ирод-золотоуст,
Сверяй труды каратом и отвесом,
Молитвенник бери, елико пуст
Изборник, недочитанный Зевесом.

Неправие свое осознают,
С любовию встречаясь, бесов теми,
Пускай еще летают и пеют,
Хмелятся и юродствуют над всеми.

Почто святые веровали им,
Сердца губили мороком литаний,
Во лжи юдоль, теперь дано другим
Дослушать смутный хор соборований.

Ответствовать за что нам, а беды
Не выместить и там, где блещут нети,
Гнилую кровь, давай, сейчас в сады
Понурые вольем, в деревья эти.

Пусть глухо наливаются они
Смертельной четверговою отравой,
Злочерную листву клеймят огни
Пред падью отраженной и лукавой.

Сама ведь ты судьбы хотела сей,
Глаголы берегла для переписки
С архангелами, вот и лицезрей,
Как ищут Вии нас и Василиски.

Блаженные не ведают о том,
Морочны сколь посмертные лобзанья,
Над басмовым твоим успенным ртом
Не вздох парит, но призрак истязанья.

Нам в гребневой сурьме не возлежать,
Быть может, за распятие мечтами
Позволит Бог, прощаясь, руки сжать
Кровавобелоснежными перстами.

Яков Есепкин - КОММУНИКАБЕЛЬНОСТЬ (Лирика / религиозная)

Посмертный открывается простор,
На оси то горят уран и стронций,
То на небе парит планетный хор,
Где луч любой аттически горонций.

Чего от века этого желать,
Искать какую правду ныне стоит,
Гонцам в геенне огненной пылать,
Их жертв теперь иное беспокоит,

Летят они в пылающей желти,
Чернятся небокрылыми тенями,
Клянут чудовищ, Господи прости,
А те за смотровыми огонями

С томительною жадностью следят,
Юродивые слезы утирая,
Вдруг брамники урочно доедят
Нестынущие брашна и от рая

Привнесенные с почтою благой
В эгиде богохвального Гермеса
Терпкие вина, яшмой дорогой
Осветленные, глиной Херсонеса

Держимые изящно, долиют
И вспомнятся о них, и возалкают
Убавить мук несносных, нет, пиют
Браменники мои, не потакают

Губительской армаде, всечестно
Дают оценку яствиям воскресным,
Оценивают сладкое вино
И горькое, сладимое небесным

Дурманящим сандалом, в миндалях
Настоенные дивные нектары,
Горят, горят оне о хрусталях,
Фаянсовые грея будуары,

Готовые уже для первых блюд,
Закусок леденеющих и пряных,
Альковницы, поспешные на блуд,
Несут их чинно, в патинах румяных

Сих ликов девиц нежных торжества
Печать искрится, доброе веселье
Легко для молодого естества,
Несут они, взирая новоселье

Адское и одесное, свои
Закусочные милые гешефты,
Нет разве тут медовой кутии,
А татям и убийцам, хоть аншеф ты,

Хоть маршал цезарийский, крысобой,
Водитель ужасающих кентурий,
Аваддо был в миру, а здесь тобой
Сейчас и присно балованных фурий

Одне интересуются чреды,
Поэтому не кстати поминанье
Земного бытия, все молоды
Райские гости, сумрачное знанье

Печалей их умножить не вольно,
Сидят, гляди, с привратниками вместе
И радуются тем, итак, вино
Элизиума к ангельской сиесте

Как раз успело вовремя, держать
Еще два слова стоит о закуске,
Одно скажу о ней, что ублажать
Способны эти яства, в каждом луске

Таящие изюмины и вкус
Трапезы государской, чернослива
Огнь мускусный, а то иной мускус,
Мирским и незнакомый, иль отлива

Севрюжьего оливки, виноград
Сребристый, огнецветные маслины,
Иль блюда, незнакомые подряд,
Какие прежде славили эллины,

Изысками и негой вкусовой
(Напомню, это слово о цимесах)
Гурмана, облеченного живой
Помазанною властью и в Гермесах,

Быть может, содержащего себе
Мессию ли, питомца Аполлона,
Чудесно поразить, но об алчбе,
Виждимой ангелами с небосклона,

Пора нам снова молвить, потому
Следят с надеждой грешники жалкие
За сьестой, провожая по уму,
Встречая по одежке ли мирские

Теней средоточенья, им Господь
В раю и у адских ворот браменных
Земную щедро дарует солодь,
В сих пированьях бавой неизменных

Участье принимают череды
Соадские, отвязанные своры
Насильников, губительной среды
Лакеи, торжествующие воры,

Когда-то обокравшие царей
Пренищих, надругавшиеся праздно
И лихо над величием, псарей
Толпы жалкие, ныне безобразно

Стенающие, много, много их,
Невинных духовидцев попиравших,
Бывает здесь, из помыслов благих
Оставим этот перечень для павших

Иль падших ангелов, одних еще
Лишь демонов означим, те личины
Имели див, алкали горячо
Духовности, бессмертья и кончины

Безвинных чурно близили, рядясь
В невест богожеланных одеянья,
А сами не свершали отродясь
Хотя бы милосердного деянья.

Их бросим безнадежно пресмыкать
Черемы скользких теней, до четвергов
Пиры оставим, вежды не смыкать
Равно о блудном скопище извергов

Нам ныне и восприсно, отложить
Рассказ велит холодное раздумье,
Нельзя мертвым надеяться и жить,
Сейчас безумных тварей скудоумье,

Стенающихся панночек инцест,
Блядей кровосмешение дурное
На миг хотя забудем, тех невест
Страшит прикосновение земное,

Молчать им должно с вишнями во ртах,
Глотать еще сиреневые брашна,
О наших чудодейственных листах
Сребриться, буде адница бесстрашна.

Блеск гасит этот свет и тот, в пустых
Античных рифмах пестуется атом,
И в нетях выступает разлитых
Полынь золотогорьким суррогатом.

У Ра корона – мертвая петля,
Всебледный огнь увечного дозора
Сжигает елисейские поля,
Некрополи пред очесами, Кора.

Воздушный Акрополь, за коим нет
Ни грез, ни яви, чернь сию стращая,
Зардит ль, царица мира, в червный цвет
Сотленные эпохи обращая.

Яков Есепкин - ХУДОЖНИКАМ (Лирика / религиозная)

За ересь рифм взошедшим на костры,
Узревшим в зеркалах судьбы поминки,
Вотще постигшим правила игры,
Великодушно возлюбившим цинки;

Пытавшимся в пустой размер облечь
Веселье черни и пророков мрачность,
Пусть будет эпитафией вам речь
Поклонных дней, их темная прозрачность.

Ан солнце закатилось на века
В очах богоподобного Гомера,
Хромает всяка новая строка
И зрящих расхолаживает сера.

Но пройден до тройной развязки путь,
Повержены тираны поколений,
Нельзя теперь и в сторону свернуть,
Всю кровь не сдав для вечных песнопений.

Вы точно знали, ею серебрит
Чернильницы хорал, влекущий Вия,
Надгробием святой огонь сокрыт
И стоит жизни эта литургия.

Напрасный совершаем подвиг, там,
Где ночь снимает огненную стружку
Со слов, нельзя спастись, к временщикам
В последнюю не угодив ловушку.

И все же Бог нас в пропастях земных
Берег хотя бы судное мгновенье,
Проигранная жизнь из бездн иных
Пошла на роковое удвоенье.

О терниях мечтали – у химер
Сохранными останутся лишь грезы,
Явим иконографии пример:
На Троицу прельем благие слезы.

И аще будут ангелы искать
Невинно убиенных, аще станут
Их славы мироизбранной алкать,
Тогда оне зиждителей вспомянут.

Я с вами рядом пал на ту стерню,
Где стаи воронья серпы закрыли,
Сквозь косы смерти не пройдя к огню,
Винцент, мы кровью щедро скорбь залили.

II

Что ангелам печалиться, творца
Мирское не тревожит наважденье,
А небо лишь алмазы для венца
Ему и может дарствовать, сужденье

Толпы всегда превратно о кресте,
Она, являя мира средоточье
Лукавое и праздное, тщете
Небесной не подвержена, сорочье

Ей радио заменит речь камен,
Оставит празднословие в подарок,
Художник здесь не будет упасен,
Гореть его кресту на фоне арок

Порфировых, прости, Винцент, прости,
Я знаю, что больничные теремы
Давят своею мрачностью, желти
Сиим не занимать, одне черемы

Там вертятся в хламидах голубых
С желтушными разводами, подбои
Халатов также стразами рябых
Оттенков изукрашены, обои

Не красные иль синие, в стенах
Всё та же полыхает желтоцветность,
Любили мы смертельных апронах
Лимонные опалы, но приметность

Убраний отревожила химер
Нетенных, желтью червной стал гореться
Лимонный кипарисник, на размер
Хламиды их короче, аще греться

У свечницы полнощной восхотят,
Дадим ли внове им лазурных красок
Увидеть благодатный огонь, чтят
Пускай своих юродивых пегасок

Им верные серованные псы,
Нет сини здесь и красного, толкуют
По-разному цвета, но те весы,
На коих краски мерятся, взыскуют

Расчетов нелюбительских, сурьма
Нас может успокоить вместо ровной
Текущей синевы, а для письма
Любого важен промысел, бескровной

Художнической требы в мире нет,
Как в небе тще искать земную благость,
Скажу еще, бежать мирских тенет
Лессирам невозможно, краски тягость

Носителя раздавит и цвета
Вновь станут веселы и беззаботны,
Елику мрачность эта излита
Нам в очи, серебряные и счетны

Движенья кистей, перстов ледяных
Извивы судорожные, одне мы
Теперь достойны пропастей земных,
Другие небомученики немы

Давно, так возалкаем хоть сейчас
В клинических палатах синих красок,
Покоя много в них, подземный глас
Я слышу явно, друг мой, желтый рясок,

Бугристых цветомерзких охламид,
Церковников пугавших бледноликих,
Носительницы ныне аонид
Пугать берутся, истинно великих

Усилий стоит вечная борьба
Художника с юродивою свитой,
Орут себе черемы, ворожба
Чертей, колодной кровию прелитой

Умывшихся со утра, не велит
Расслабиться хотя бы на мгновенье
Прекрасное, пускай испепелит
Геката зенки черные их, рвенье

Несносное в чермах заключено,
А мы покоя мирного алкали,
Нести сюда теперь хотя вино,
Сколь ведьмы нас и бражники взыскали;

Юродные желтые колпаки
Надели и тешатся, сини милой
Затемневают цвет, бередники
Чурные ставят рядом, над унылой

Юдолию своей трясутся, им
Не может быть прощения на этом
И том небесном свете, Ероним
Пусть бдение их жалует сюжетом

Аидовским, для тщенья есть число
Звериное, его и печь на спины
Колпачным рогоносицам, зело
Веселие их много длилось, тины,

Пифии, чермы, как ни назови
Уродиц оглашенных, четверговок
Злоклятых, небом проклятых, любви
Алкавших светлых рыцарей, воровок

Чужой надмирной славы, пигалиц,
Страшащих присно видом непотребным
Духовников, зиждителей столиц
Величественных, зрением волшебным

Едино обладавших, сим равно
Гореть в геенне огненной иль тлеться
На мире, горькоцветное вино,
Сливай, братия, некуда и деться

От нечисти желтушной, так сейчас
Нам будет крышей мира хоть палата,
Застелим небодарственный атлас
И грянем кубки о стол белый, свята

Благая наша миссия, никак
Нельзя ее теперь переиначить,
Брюмер ли, термидор, пылает зрак
Держительный над царичами, значить

Вольготно было прежде на миру
Оконницы палатные и двери
Рогатым адоносцам, не беру
В расчеты малых гоблинов, есть звери

Гораздо огнецветней и крупней,
Вот их мы станем ждать, пусть чрез порфиры
Глорийского серебра, чрез теней
Мистические патины, лессиры

Пурпуровые, терни и багрец,
Финифти и суремы золотые
Попробуют зайти сюда, венец
Алмазный мой держатели святые

Всенощно не уронят, нам прейти
Давалось небесами не такое,
Узки ль страстные гремлинам пути,
Домовное сословие жалкое

Взалкает новых адов, и тогда
Явимся во серебре и лазурах,
Пусть зреет ядоимная среда
Цвет жалованной вечери, о сурах,

Псаломах ли и гатах тяжелы
Затерпленные вина, грузны хлебы
Легчайшие когда-то, на столы
Глядят громовержительные небы,

Архангелы слетают вниз, теней
Узнав литую царственность, убранство
Горит еще палатное, темней
Чуровых свеч цезийское пространство

Вкруг столия, а мы опять светлы
И кисти достохвальные вздымаем,
Серебром вьем басмовые углы,
Бием желтушность чурную, имаем

Лазурь, багрец и пурпур кистевой,
Златую в желти масленицу тратим,
Речем Ему, кто мертвый и живой,
Откликнись, за вино мы щедро платим

Лазорной ветхой кровию, сюда
Идите ныне, завтра и восприсно,
Четверг сегодня чистый, а среда
Была ли прежде смерти, ненавистно

Свечение одесное гурмам
Диавольским, так наше пированье
Возвысим ближе к небу и хурмам
Капрейским, велико торжествованье

Палатное, фиолы и кармин
Изъять уже нельзя у небоцветных
Владетелей свеченья, буде сплин
Далек от идеала, апрометных

Еще накличем тягостных гостей,
Кому тоску нецарственную явить,
Одним блудницам адских областей,
Каким чертями велено лукавить,

Ни щедрости не верить, ни письма
Убойной озолоте, ни замковым
Порфировым творениям, тесьма
Сребряная в них тлится, мотыльковым

Влекомые порывом, пусть летят
К огоням нашим благостным, чистилищ
Не минуть ворогиням, захотят
Продать еще, на требницы судилищ

Сволочь богожеланных мастеров,
Распять еще, барочные теноры
Возвысят голоса в нощи, суров
Гамбургский счет на замковые хоры,

Мгновения прекрасные, холсты
Фламандские, тиарные алмазы,
Свечницы наши белые, персты,
Гвоздимые серебром, богомазы

Таиться и пытаются, так хлеб
Их выдаст непреломленный, таинства
Не снесть евхористического треб
Иродных ложеимцам, триединства

Блистательство оне ль перенесут,
Давай к их ноздрям хлебницы подставим
В серебряной окрошке, не спасут
Крушню их небопадшие, слукавим

И мы однажды, много ли свечей
Ворованных горело тще и всуе,
Летят пускай сюда, у палачей
Спросить нам должно многое, в холуе,

Бывает, виден маятник времен,
Хоть бегло узрим с ворами хозяев,
Кровавых полотенец для рамен
И лика не осталось, небокраев

Темна закатность гойская, темны
И Спаса рукотворного мелочки,
Как будет рисованиями сны
Успенные цветить, пускай сыночки

Сюда явятся мертвые, равно
В бессмертьи оторочные мы тоже
Просфирками и сребром, и вино
Течет из битых амфр по желтной коже.

Яков Есепкин "Асийские Палимпсесты" -Не царствие приидет, но юдоль... (Лирика / религиозная)

Тебя здесь примечал безбожный тать,
В меня влюблялись мертвые царевны.
Нас будут благострастно почитать,
Елику стоны смертные напевны.

Литургии святые отзвучат,
Сомкнутся озолоченные губы,
И Господе удивится: молчат
Земные и архангельские трубы.

Классический октябрь не перейти,
Сколь немы окарины и цевницы,
Пусть хмель прекрасит червные пути
Ко остиям гранатовой царицы.

Иные где – избыт земной удел,
Теперь туда преложные дороги,
Но будет о печальном, разглядел
Нас ангел милый, боги наши, боги,

Любил так речь, с поправкою – мои
(О Богах), бедный гений романтизма,
Писания чудесные свои
С канонами сверяя артистизма,

Пленительный, им дарованный мир
Блистает и магическою сенью
Прельщает книгочеев, а кумир,
Узнав пути к душевному спасенью,

Быть может, с ангелками от небес
Шафрановых клонится и нисана
Земного негу пьет, какой там бес
Мешать ему посмеет, выше сана

Честного сочинителя трудов,
Берущих за примеры архивисток
Сиреневые томы и плодов
Раздумий духовидческих (вот исток

Правдивой беспристрастности) златой
И щедрый урожай, почетней чина
Такого нет, мы вторим, и в святой
Парафии небесной, а причина

Всеместного наличия дурных
По вкусу и искусству исполненья
Художественных опусов иных
Оценок ждет, пустые сочиненья

Восходят сорняками, Генрих мой,
Всегда лишь на невежественной ниве,
Их легче сбрызнуть ядом, черемой
Бесовской потравить, одно к оливе

Эллинской будут взоры тех витий,
Злокнижников, латентных фарисеев
Стремится, даже пение литий
Их вряд ли остановит, элисеев

Повсюду сим являются поля
И проще в небоцарствие верблюда
Обманом завести, чем короля
Безумного и голого от блуда,

Точней, от словоблудия в наряд
Реальности одеть, наш карбонарий
Логический взорвет с усмешкой ряд
И выведет на сцену вечных парий,

Каких театр истории не знал
И знать не хочет зритель искушенный,
Мессий таких ленивый не пинал
Икающий Зоил умалишенный,

В превратном смысле музы ученик
И будет длить процесс, еще миражи
Творя беспечно, фрейдовский сонник
Листая иль чудесные тиражи

Кудесников словесных, аонид
Тождественных искусств других любимцев,
От коих экстатический флюид
Веками излиется, лихоимцев

Таких, а все равны как на подбор,
Уж лучше минуть, общества гражданство
Досель не просвещенное, убор
Когда-нибудь увидит, вольтерьянство

Плебейское в письме их различит,
Козлиные пергаменты преявит
И Левия Матвея разлучит
С паркером современным, пусть забавит

Лжецов себе подобных, пусть еще,
Свое макулатурные тарусы
На свет влачит, не дышит горячо
В затылок царский, благостные русы

Тому примеров мало знали, счет
Вести их смысла нет, лжецов оставим,
Черма с метлой ли гоев совлечет
Иродствующих туне, не преставим

Одно сии несносные труды,
Хранят пускай бессмысленность размера,
Притворников нежизненных чреды
Вкруг замкового вьются землемера,

А мы вперед пойдемся, ангелок,
Смотри, уж эльфа темного с собою
Зовет и нам грезеточный мелок
По истинности дарует, судьбою

Елико можно в небе управлять,
Сейчас хотя заявим интересы
К неспешной гастрономии, стрелять
Сколь поздно мертвых, юные повесы

Опять сойдутся, пиры и музык
Приветствуя; сказать еще, убийства
Есть две полярных степени, язык
Немеет от чурного византийства,

Когда раздел возможно провести
И ясную границу обозначить
Явления такого, но пути
К парафиям свели нас, где иначить

Нельзя ужасной истины канву,
А сущность допущения простая,
Понятная не сердцу, но уму,
Помиловать, казнить ли, запятая

От смерти низкой жизни отделит,
Случается, а выбор не случаен
Варьанта рокового, исцелит
Болящего летальность, миром чаен

Гамбит каифский с тезою одной,
Иль нас убьет высокое, объемно
Здесь поле трактований, за ценой
Стоять не любят фурии, скоромно

Хрустящие на балах сатаны
Костями, присно хмельные от крови
Испитой, черепами их вины
Опять же не измерить, но церкови

Черем таких анафемно клянут,
Пускай оне мелируются, кожи
Лягушачьи сжигают, к царям льнут
Квакухами жалкими, нощно рожи

Их равно выдают, горят оне
Мелированной чернью богомерзкой,
Термитники сиих в кошмарном сне
Пугают всех фасадой изуверской,

Такие лишь исполнить приговор
И могут валькирийский, бестиарий
Светится полунощный, гам и ор
Указывает: царичей иль парий

Удел теперь мистический решен,
Их жалостью камены убивали,
А ныне празднопевец не смешон,
Зане его в аду соборовали

И дали окончательный вердикт,
Нисколько не зависящий от меры
Свершенных им деяний, Бенедикт
Иль Павел Иоанн мои примеры,

Случись беседа, благо подтвердит,
Но это есть высокое убийство,
По милости вершимое, следит
За каждым ангел смерти, кесарийство,

Духовничества тога, мировой
Приметы гениальности бессильны
Спасти приговоренного, живой
Мертвее он еще, хотя умильны

Убийства исполнители в своих
Достойных поругания хламидах,
Напялятся – и ну, ищи-ка их
О ангелах и нежных аонидах,

Когда оскал гримасы бесовской
Личины благочестия скрывают,
Но есть иные области, мирской
Там злости нет, сюда не уповают

Добраться эти ведьмы, потому
Спешат исполнить князя указанье
Быстрей и жадно тянутся к письму
Заветному, и чинное вязанье

Грассирующих Парок не терпят,
А казни исполняют, есть вторая
Убийства категория, не спят
Изгнанники потерянного рая

И в случае указки – чур его,
Торопятся без смысла и значенья
Нас низменностью, боле ничего
Не нужно, поразить, средоточенья

Приказчиков и верных их псарей
Мы зрели на пути своем надмирном
И виждели замученных царей,
Тех челядей в горении эфирном,

Отдельно турмы бесов и ведем,
Позднее ли ославим сих когорту,
Нас ждет сейчас божественный Эдем,
Исцвесть дадим червеющему сорту.

Но головы лядащим не сносить,
Взыграют на костях иерихоны,
Как станут безнадежно голосить
Немые, сняв о Боге балахоны.

Яков Есепкин "Асийские Палимпсесты" -Зане зеленый лист -- древесный Лир (Лирика / религиозная)

Давай вернемся в сад, где тамариск
Горит, где клюв над вишней золотою
Клонится, яко мрачный обелиск,
Над тучною гниющей красотою.

Давно во пламенеющей желчи
Он суремы кровавые лелеял,
Отрокам виноградные ключи
Берег и небоцарствиями веял.

Смертельное убитых ли манит,
А жертвенники залиты огонем,
Со Лиром бедный Йорик знаменит,
Мы платья шутовские их не тронем.

Елику царей предавшим хвала
Звучит и ненавистна эта мрачность,
Глорийные, прощайте, зеркала,
Сребрите мертвых панночек невзрачность.

Стол пуст и прибран, вместо яств, двоясь,
Зрят в каверы заброшенные оды,
Слогов каллиграфическая вязь
Ожгла размеры сих огнем свободы.

Но все ж не плачь, иначе не могло
И быть, когда в лучах закатных морок
Тебе одной тяжелое тепло
Поднес на тьме сиреневых подпорок.

Итак, смелей в сиреневую тьму,
Давно сиречных там не ожидают,
Свою взвивайте, Парки, тесему,
Пусть басмовые ангелы рыдают.

Не стоит мессы плакальщиц чреда,
Им тайну эту чурную открою,
Тех панночек встомила не среда,
Оне четверги сватают герою.

В четверг, ясню, день иродных судов,
Свечу задуть, слезинкою ребенка
Прелить бокал иль чашу, либо вдов
Растлить еще иль милого котенка

Обидеть, чтоб засим уже в раю
Пронзил он вас, как ангел светозарным
Копьем Господним скользкую змею
Надменно поражает, за нектарным

Питьем пронзил у цинковых стольниц
Замученным своим кошмарным криком,
Иль рамена кровавием терниц
С висков олить пред патиновым ликом

Губителя, Аваддо и врага
Невинников, любое мисьонерство
Ужасное свершить – дня четверга
Вернее нет под это изуверство.

И вторю, туне ангелам рыдать,
Сколь дивы не чураются обмана,
Одесно по заслугам им воздать,
Не Вия звать, хотя Левиафана.

Свидетель казней родственных водой
Далече тот, несите-ка зерцалы,
Пусть виждят под серебряной слюдой
Свое зверообразные оскалы.

А, впрочем, сих ли тварей отразит
Богемское стекло об амальгаме,
Еще одна мне, Фаустус, грозит,
Но слух мой песнь внимает в адском гаме,

Орут себе пускай, идем, идем
Туда, где нега камерной музыки
Теперь лиется с питерским дождем,
Где были мы поистине велики.

Скорее вспомнить фуги и хоры,
Чем узреть воскресение земное,
Не внимем средоточие игры,
Свершится прорицательство иное.

Тольони встретит пышущий Орфей,
Рудольфа не оплачет Мариинский,
Хотя белопомаженных нимфей
Зрит в снах цветочный баловень Стравинский.

Галерка не приучена рыдать,
В антрактах фиолетовые куфли
Урочествует юнам соглядать
И кушать чернорозовые трюфли.

Сибелиуса фа, еще бемоль
Вспарят и въяве ангел не заплачет,
Поидем, в замке радклифовском столь
Барочная ее крюшоны прячет.

Фаянсы, злато, к нощному столу
Присядь, а мастью станут нынче трефы,
Демоны в пятом грезятся углу,
Пусть бьются о витые барельефы.

Воспомнишь искус ли, остановить
Мгновение захочешь, вин добавим,
Начнемся моль сумрачную ловить,
Пылающих валькирий озабавим.

Кровь сребрится в листах, не цветь чернил,
Кто мало жил, за то и поплатился,
Тот бледный образ в сердце я хранил,
Он с ним пылал, с ним в уголь превратился.

Яков Есепкин "Асийские Палимпсесты" - Помимо снега, врезанного в рунь (Лирика / религиозная)

Картин дорогоценных мы равно
Во аде не уроним и не бросим,
Цимнийский сумрак червится давно,
Его и свечным течивом оросим.

Яков Есепкин " Камеи и Померанцы" -Мы не войдем в капрейские сады (Лирика / религиозная)

Мы правду приносили на штыках,
Считались всё на чистых и неправых,
И в наших белоснежных рушниках
Горят, горят протоки слез кровавых.

Яков Есепкин " Камеи и Померанцы" - В зените мая пламенных камен (Лирика / религиозная)

Ах, поздно этих князей веселить,
Сплести ли приснотравеньские косы,
Как вечности убийц не обелить,
Сейчас хотя упьются кровососы.

Елику неземные пламена
Для странников эльфических возбранны,
Табличные сокроем имена
И далее пребудем недыханны.

Горит, горит над лотосами высь,
В дионисийской роскоши вечерний
Олимп, а бездны змеями сплелись,
Нам тирсом указуя шлях меж терний.

Плывет корабль сиречных дураков,
А плыть куда речитель не ответит,
Его громада ниже облаков,
Где солнце лессированное светит.

Итак, вперед и с песней на устах,
Пока нас крыша мира привечает,
Морок вселенский в солнечных местах
Светлей и требу эту ангел чает.

Как звать его неважно, без венцов
Он равно всех узнать сейчас не может,
Одесней неименных зреть певцов,
Каких еще тоска земная гложет.

Что в имени, пустое ли сие
Занятье находить глупцам котурны,
Земле хранить положим остие,
Мечты хотя останутся текстурны.

Немногим было истинно речи
Дано, из них корабль теней составлен,
У каждого в руках по две свечи,
Заздравная и та, чей воск неплавлен.

Сколь каждый превращения вкусил
Мистическую суть и обратился,
Здесь всуе не растрачивают сил,
Несть слов, какими свечный опус чтился.

На вид я помню славный авангард,
Вот Рильке исполинская фигура,
Орфей его от адовых петард
Обуглился и стал темней авгура.

Прекрасные сады, не их ли петь,
За мэтром Пруст с Камоэнсом на пару
Идут и тщится Честертон успеть
Доверить часослов иной муару.

Там в фабулу добавился мышьяк,
Готические стены тризнить вам бы,
Над Грегором смеется маниак,
Поют черемы бесам дифирамбы.

А те зовут на помощь данаид,
Кагоры  золотые разливают,
Безумных векопестуют юнид,
Альковницам стонать повелевают.

Крепленое у вечности вино,
Аттические пей, пиит, нектары,
Молчи, пока гудит веретено
И райские свиваются цетрары.

Меловы кифарийские углы,
Серебро здесь обитое лелеют
Сановные и канторы, столы
От емин белорозных тяжелеют.

Стрекозников опоенных следит
Меж тиграми Баграт и бьет амфоры,
Днесь барса Мцыри бедный победит,
Эпистолы даст юнам и фарфоры.

Левконии иль ирисы в саду
Больном, сих руки Мирры и Агаты
С любовью пестовали на виду
Ревнительных князей шестой палаты.

Случайные мелькнули тени див
И канули, а следом желтый морок
Развергнул, звездный абрис проследив,
Центурий властелин и маг подкорок.

Здесь плыли экстатические тьмы,
Холодные безрукие мессиры
Вили из сеннаарской тесемы
Картин верхонебесные лессиры.

Мелькнул и новый лунный силуэт,
Ужасный Теодор, служанку в страхе
Держать любивший за руку, поэт
Мышиных краль о басмовой рубахе.

Охот диких и Цахесу не снесть,
Щелкунчик в тень чудную Крысолова
Сошел, а, впрочем, тех ли перечесть,
Кто явился за царичами Слова.

В зерцалах ведем серебро теклось,
Дразнили взор плоды дионисийства,
Но все гнилою плотью облеклось
Лишь выпорхнули гении убийства.

Когда сквозь бледность жертвенной сурьмы
Огнем купельным ангелы светились,
На звезды смерти раз взглянули мы
И в камни меловые превратились.

Яков Есепкин " КАМЕИ И ПОМЕРАНЦЫ" - Кто в свитках мглы сумел Завет прочесть (Лирика / религиозная)

Сей благовест зачем, почто в устах
Звучат они, синеющих от скверны,
Лишь стража тьмы на яхонтах-постах,
Ея дозоры тяжки и безмерны.

Литании всенощные звучат
И ангелы надежды воскрешают,
Елику распинать нас повлачат,
Хотя пускай сыночков не решают.

А станем алебастровые мглы
Истачивать капрейскою желтицей,
Кровавые серветки на столы
Леглись – потчуйте водкою с корицей.

Не служкам иродивым царичей
Губить, сиим неможно верховодить,
Еще мы воскурим от их свечей,
Еще сугатно будем хороводить.

Хотели изгубити, да тщетна
И цель, с какой услужники хитрятся,
Очнемся от морительного сна,
О ворах наши терни загорятся.

Иль смерть не отделить от жития,
О Господе темниться невозможно,
Как царственные вскинем остия,
Царь-колокол звонить начинет ложно.

Гнилые эти пажити пройдя,
Не явятся пророки в наши пади,
Всевышний перст не сорван со гвоздя,
Сошли с крестов растлители и бляди.

Дневных красавиц прорва ли, чреда
В сны рядится, цветочны водолазки,
Но мертвая стеклась плакун-вода
В их змейками украшенные глазки.

Как этих черемниц нам не узнать,
Жизнь бренную едва до середины
Успели мы преминуть и шмонать
Всех гоблины какие-то, сурдины

В кустовье заведя и раскалив
Желтушною их мрачностью, начали
Еще пред средоточием олив,
Гранатовых деревьев, где звучали

Высокие иные голоса,
Внимая прокураторские речи,
Грозовые вскипали небеса
И масляные розовые течи

Мешались ароматами земных
Цветов и неземного благолепья
Нам запахов неведомых, свечных
Извивов красно таяли осклепья,

Картины инфернальные троя,
Лес дивный страшен был и нереален,
А нашего земного бытия
Уродливые тени царских спален,

Тщедушные кикиморы, чермы
С Ягой своей, русалки, ведем жалких
Скопленья, козлоногие гурмы
Сатиров пьяноватых, леших валких

С колодницами юными роя,
Всепрочей мерзкой нежити армады
Столь яростно алкали, что сия
Гремучая когорта наши сады

Овеяла дыханием своим
Тлетворным, зло усеяв древо жизни,
Глумиться начала, так мало им
Случается и крови, сих не тризни,

Читатель мой, хотя в кошмарном сне,
Чтоб тешиться над нежитью лукавой,
Пред рожами смеяться о луне
Томительной и полной, над оравой

Взыскующей иметь прямую власть,
Особый нужен дар, такую касту
Смирить бывает сложно, легче пасть,
Но, следуя теперь Екклесиасту,

Заметим, обстоятельства порой
Толкуются превратно, в круге датском
Неладное, а пир идет горой,
Принцессы в черном серебре мулатском

Танцуют весело, еще ядят,
Подобятся черемам, воздыхают
Утешно о царевичах, сидят
Вкруг свеч затем, в нощи не утихают

Их шепоты, гадания флеор
Виется под каморными венцами,
А рядышком казнит гнусавый хор
Молчаньем царский вызов, образцами

Беспечности подобной фолиант
Любой пестрит огранки чернокнижной,
Случается, ведемы без пуант
Изысканных летают верх содвижной

Реальности, свое не упустят
Оне, молчанье странное преложат
В урочности, принцессам не простят
Их вольностей, а суремы возложат,

Румяна, перманенты и мелки
Червонные, басмовые, желтые
На чертей гномовидных, высоки
Становятся тогда и злопустые,

Иначе, пустотелые стада
Ужасных рогоносцев, значит, боле
Таиться нет резона им, чреда
Завийская табунится на воле,

Гасит свечей курящуюся тьму,
Берет к себе приглянувшихся девиц,
А царичи сквозь эту кутерьму
Не виждят в червоне сереброгневиц,

Сопутствующих гоблинов, теней
Всегда нечистых туне и голодных
В лжепраздностни, от пляшущих огней
Берущих силы новой, греховодных,

Достойных гномов пигалиц, в золе
Иль гущице кофейной при гаданье
Кто зрел их чуровое дефиле,
Вторить и не захочет согладянье

Бесовских юродивиц, тем удел
Положен вековой, и мы напрасно
Их вспомнили ужимки, много дел
От праздности случается, прекрасно

Мгновенье встречи нашей с милых див,
Любивших нас, тенями золотыми,
Черемниц вспоминаньем усладив,
Сошлем сиих обратно, за пустыми

Стольницами зачем теперь сидеть,
О случае мы трижды говорили,
Так будемся на суженых глядеть,
А черемам, которым отворили

В бессмертие врата, еще дадим,
Бубонная чума возьми их прахи,
Свет узреть раз, елико уследим
Как держат сучек псари-вертопрахи.

Мы кофе с лепестками черных роз
Любили и готические дивы,
Теряя главы змейные, стрекоз
Влекли к себе, тая аперитивы

От глаз седых кровавых королей,
Мышей их, моли ветхой и альковниц
Стенающих убожно, чем алей
Трапеза, тем опасней яд маковниц.

Во кубки наши слезы пролились,
Их вынесут невинно убиенным,
И ты в иных уж безднах помолись
Курящимся образницам истленным.

Яков ЕСЕПКИН-СТАРИЗНА ФЛАМАНДСКИХ ГОБЕЛЕНОВ (Лирика / религиозная)

ЕВРЕЙСКИЙ РЕКВИЕМ (Поэмы и циклы стихов)

Без времени их адские столпы
Аидам в назидание алеять
Кримозно станут, гойские толпы
Кося, чтоб звезды розовые сеять.

Яков Есепкин - Псалмы (XXI-XXXX) (Поэмы и циклы стихов)

Тяжелы во четверг набоженных слова,
Не пеяют, Господь, и Твое ангелочки,
Слезной кровию их преблестят кружева,
А святые псалмы – всё одне лепесточки.

Как не ждут нас теперь на иродных пирах,
Изъявимся, мирским облаченьем играя.
«Где, -- премолвим ловцам, -- ваш Ирод-вертопрах,
Зреть адницы ему без конца и без края».

И влачились, Господь, ко Тебе мы вечор,
И теклись очеса багряничною слотой,
Но повыбили чад и убрали в кляштор,
Кайстры там и горят нищевой озолотой.

XXII

Во тяжелой сирени гореть
Днесь пурпуровым эльфам и рдеться,
Мы теперь не могли умереть,
А и будем в канавы глядеться.

Подойдет ли Христос к бродникам,
Чтоб наречь фарисеям – довольно,
Иидите ко смерть-родникам,
Веселитесь хотя божевольно.

И терничные звезды падут
За всемертвые эти криницы,
Нас тогда ангелочки найдут
О соцвете кровавой денницы.

XXIII

Стези нагорные тернисты,
А всё их красили слезами,
Успели Божии горнисты
И мы лежим под образами.

И горны сменятся на трубы,
Сиять ли им, как изъявились
В кровавом цвете боголюбы
И за оклады восселились.

Христос превидит наши лики,
Начнут цвета мироточиться,
И так речет: «Оне велики,
За сих могу я поручиться».

XXIV

Смертоимную алость сотмим,
Довлачимся ль ко Божиим тронам,
А пред Господом встанем самим,
Лазуриты вия по коронам.

Молча будет глядеть Иисус
На волошек цветки ледяные,
Кровососный расточится гнус –
И претмить ли веночки земные.

Выжгут пламень Его очеса,
Алоцветно вспарят херувимы,
И стечется в терничник роса
От венцов, кои Смертью язвимы.

XXV

Птицы нощно летят со молчащих вязниц,
Их пухами, Господь, пресквернятся шалавы,
Жалко выбили нас, а и бражники ниц
В монастырских пирах клонят винные главы.

Красовались весной и горели сады,
Пустоцветом они горевым излетали,
Нет и ряс золотых, и чернеют лады,
Под трезвон песнярам цвет-веночки сплетали.

Пурпур в чернь заплели – ладно кровью плести,
Мастериц тех, Господь, литания всечасна,
До парафий Твоих нам теперь не пройти,
Наша страшная смерть уголями раскрасна.

XXVI

Буде некому роз отнести
Иисусу, воспрянем со тлена
И начнем всекроваво тлести,
И начинет пылати Селена.

А не станется ангелов тех,
Украсят пированья святые,
Мы тогда для иродских потех
И загасим венцы золотые.

Хороши будут наши цветки,
Лишь терницы багряной коснемся,
Вспыхнут золотом их лепестки,
Изгорят – и в огонях вернемся.

XXVII

Винцент, Винцент, во тьме лимонной
Легко ль витать, светил не зряши,
Мы тоже краской благовонной
Ожечь хотели тернь гуаши.

Водою мертвой не разбавить
Цвета иссушенной палитры,
И тернь крепка, не в сей лукавить,
Хоть презлатятся кровь и митры.

Легли художники неправо
И светы Божии внимают,
И двоеперстья их кроваво
Лишь наши кисти сожимают.

XXVIII

Юровые луга соцветут,
Отродятся некровные корни,
И веночек Христу доплетут
Из шипов, как и терния горни.

А были василечки живы,
Цветом красным в плетеньях горели,
Так и розам алкать синевы,
Яко Божие те акварели.

Все во терние цвет-васильки,
Иль на розы Христосу глядеться
Разве наши сухие цветки
О веночке Его будут рдеться.

XXIX

Страшный вторник, Господь, разливает нефрит,
И в зеленях Твоих веселее лампады,
Втще живая вода богосвятно горит,
Как живицею здесь отцвели вертограды.

Изуверились мы, благо присно мертвы,
А и чем проняли клиры звонных часовен,
Слезы наши собрать не потщились волхвы,
Каждый ныне собит небокормленный овен.

И царевишны спят во церковных углах,
И лебяжьи пуха ткутся жизненно тонки,
Вместо яствий лежим на трапезных столах,
Сплошь над нами, Господь, пречернеют иконки.

XXX

Пожалеют Христу васильков,
Юровые цветы переимут,
Всекровавых тогда лепестков
Отберем, яко тени их взнимут.

Не соити за мрачный Аид,
Мы огонь излили на церкови,
Укорять ли жалких аонид –
Преалкайте обрядовой крови.

А не хватится немощных сил,
Голубые цвета расточатся,
Чернь явим, только б Он вопросил:
Где кровавые чада влачатся.

XXXI

Хотя пречтите убиенных,
Не имут мертвые веселья,
Цветов и хватит ли сотленных,
Они для горького похмелья.

А мы любили золотые
Цветки, их вешнюю невзрачность,
Махнут волошками святые --
Перелием на хлебы мрачность.

Когда ж и кровью не упьются,
В пирах трезветь начинут лядно,
Тернии эти разовьются
И будут цвести неоглядно.

XXXII

Чермной краски июнь перельет
И деревия станутся красны,
И шиповье багрянец увьет,
Яко вретища наши закрасны.

И почто во садах жития
Мы смарагды Христосу копили,
Расточается зелень сия,
Туне мертвых огнями слепили.

Ах, ночных еще будут певцов
Созывать в эти кущи-зелени,
И тогда безо чермных венцов
На шипы мы преклоним колени.

XXXIII

И любили, Господь, четверговок своих,
Нищеродных невест хлебосольно жалели,
Плотью-кровию лишь и воспотчевать их,
Ото яствий святых губы ведем алели.

На миру и была та юродность красна,
Геть по кельям таскать разносные утробы,
Цветным пухом чистец не завеет весна,
А и нам тяжелы монастырские гробы.

В черноядных пирах истончен лазурит,
Мы веселием Смерть обороти не тщились,
Что квитаться, Господь, свет всекрасный горит
На мытарских шляхах, по каким превлачились.

XXXIV

Это белые розы горят,
А иных и не зрети успенным,
О любови ль оне говорят,
Исполать огоням яснопенным.

Мы шиповник Христу принесем,
Яко розочек нам пожалели,
И расскажем Ему обо всем,
Как во трауре нощном истлели.

В палом цвете блеснутся шипы,
Мертвым боли никто не содеет,
Перевил тот шиповник столпы –
Днесь над каждым он тягостно рдеет.

XXXV

И тще вином подвальным станет
Христоса кровь, ее зардеем
Опять слезами, буде глянет
Косая Смерть: мы тризну деем.

Елико истинно хранили
Те всекровавые стеченья,
Любви Его не изменили,
Даруют нам еще реченья.

А слез восхочется хмеленей,
Иль нечем станет кровь разбавить,
Мы со пурпуровых сиреней
Явимся – вечерии править.

XXXVI

Яснобелый жасмин исцветет
И багряный шиповник доспеет,
И Господь ко святым нас пречтет,
Всяк тогда лишь одесно успеет.

Золотые веночки сберем,
Розы чермные выкрасим кровью,
Яко истинно мы не умрем,
Поклонимся хотя бы шиповью.

И сиим ли цветы оплетать,
Станут певчими книжники зваться,
Так и будемся нощно летать,
Во кровавом соцвете взвиваться.

XXXVII

Разве терни всегда устилали наш путь,
А о красных цветах мы, Господь, не мечтали,
И куда агнецам от купелей свернуть,
Кайстры бросим – темно и навечно пристали.

Воскружатся теперь черных роз лепестки,
Паки ловим и мы тонки их ароматы,
Эти розные тьмы искрашают венки,
Жалкий пурпур лиют долу сонмы лжесвяты.

Нощно тлеем, Господь, и пьяней белены
Всевишневая кровь черневого завета,
Хоть и смерть забрала те цветочки и льны,
В нашем тленье одно боле красного цвета.

XXXVIII

Паки ангелам в небе летать,
Паки нам во канавы глядеться,
Будем желтые звезды считать,
И куда еще мертвым подеться.

И приидут опять вещуны
Соглядать вифлеемские нети,
Днесь и кущи земные темны,
А трилистия горше соцвети.

Только вспыхнет блажная Звезда,
Ангелочки презрят убиенных,
Мы о золоте выйдем тогда
Из всенощных садов недотленных.

XXXIX

Светила в трауре пылают
И тернь одна с небес виется,
И ход наш крестный устилают
Шипы со роз, чей морок льется.

Виждите огненные точки,
И звезды ныне всекровавы,
Так соберем еще цветочки
Хотя для рдеющей оправы.

Начнется пурпур воссиянный
Мерцать во терниве бутонов,
И черный купол недыханный
Зажжет шиповье наших стонов.

XXXX

Бросят ангелы красный жасмин
Во отверстые нашии гробы,
Вспламенеется горний кармин
Ярче золота ангельской пробы.

Как распятия наши горят
И цветами блажные дивятся,
Пусть чудесно тогда говорят
Ангелки и в жасмине резвятся.

А приидут со персти купцы
И вопросят: зачем он алеет,
Мы кровавые снимем венцы,
Зрите цветность – се кровию тлеет.

Яков Есепкин - На этом свете нас не предадут (Лирика / религиозная)

Брильянтами багрянец ледяной
Заблещет, отражаясь тяжко, или
Чернь с серебром, не бойся, надо мной
Венок такие ж звезды возложили.

Яков Есепкин - Мы долго Божий храм не посещали (Лирика / религиозная)

Оно всегда и нынее зиждится,
Поэтому китановой свечой
Нас резали с алмазами, кадится
Теперь она за гробною парчой.

Яков ЕСЕПКИН-ТУСКЛЫЕ АЛАВАСТРОВЫЕ ГРАВИРЫ (Сорок четвертый фрагмент) (Лирика / религиозная)

По устам преведут на века.

СТРОФЫ МНЕМОЗИНЕ Из цикла «Патины» (Лирика / религиозная)

Забудут нас, воспомнят ли -- хвала
Реченьям и струнам, и, правый Боже,
Свинцовых слез побитая зола
Увьет еще всецарственное ложе.

МЕЛОС Черная суббота (Лирика / религиозная)

Пока еще земная длится мука,
В седой воде горит реальный свод,
У жизни есть надмирная порука,
Которую ничто не разорвет.

И к вьющемуся золоту простора
Сквозь требник черноблочной пустоты
Сгоняет неизбежность приговора
Последние тяжелые мечты.

Накат небес, загробный жест Цирцеи
И черный снег, поставленный сгорать
Меж бездн столпом, -- чем ближе, тем страшнее
Держаться за пяту и умирать.

ΙΙ

Днесь трагик перед взором Мельпомены
Робеет, и клянут материки
Не видевшие огнеликой сцены
Чердачники, парчовые сверчки,

Да на подмостках спят ученики
Пред серебристым взором Мельпомены;
Днесь листья попадаются в силки
Кустов, а жизнь рождается из пены

И к телу приколачивает явь,
И в опере поют басами черти,
И ты в душе оплаканной оставь
Все, должно тлеть чему и после смерти.

III

Оставь, как оставляют навсегда
В миру по смерти красной упованья,
Теперь сочится мертвая вода
Меж губ и ложно молвить дарованья

Огонь и святость боле не велят,
Пусть лгут еще певцы и словотворцы,
Им славу падших ангелов сулят,
А мы, Фауст, преложим разговорцы

Пустые, хватит этого добра
В изоческих юдолях, за надежды
Оставленные дарствовать пора
Черемников, ссеребренные вежды

Потупим и зерцальницы в желти
Свечной преидем благо, адской флоры
Церковные боятся, но прости
Сим юношам и старцам, Терпсихоры

Иль Талии не знавшим, им одно
Сияло богоданное светило,
А мы и четверговое вино
Пили, и благоденствовали, мило

Нам это вспоминание, церковь
За утварями свет подлунный прячет
От регентов своих, лазурью кровь
По требе не становится здесь, плачет

О юноше Иуде весело
Божественная Низа, льются вина
В огнях превоплощенные, зело
Балы, балы гремят, нам середина

Земной и бренной жизни тех огней
Свеченницы явила, в изголовье
Оне стояли морно средь теней
Юродствующих висельников, совье

Полунощное уханье прияв
За вечности символ, мы о порфирах
Зерцала перешли, убогий нрав
Главенствует в аду, на мглы гравирах

Теснятся огнетечия химер,
Альковные блудницы воздыхают
О царственных томлениях, манер
Искать ли здесь приличных, полыхают

Басмовых свеч завитые круги,
Чурные ворогини зло колдуют
Над гущею кофейной, сим враги
Духовные, в окарины и дуют,

Иосифу сколь верить, без числа
Кружащиеся нимфы, хороводниц
Вниманием балуют ангела,
Упавшие с небес высоких, сводниц

Вокруг точатся мрачные чреды,
Кого для панн сиреневых отыщут
Оне теперь, нетеневой среды
Тяжелые смуроды, лихо свищут

Разбойные соловки тут и там,
О Шервуде забудь попутно, рядом
Пеют унывно ведемы, к хвостам
Русалок льнутся черти, неким ядом,

Живым пока неведомым, оне
Их поят и лукавые скоринки
Отсвечные в глазницах прячут, вне
Кругов огнистых гои вечеринки,

Померкнувшие фавны говорят
На странном языке, мертвой латыни
Сродни он, божевольные горят
Порфировые донны, герцогини

С кровавыми перстами веретен
Барочные кружевницы на прочность
Испытывают адскую, взметен
К замковым сводам пламень, краткосрочность

Горения желтушного ясна
Гостям, текут хламидовые балы
Фривольно, ядоносного вина
Хватает рогоимным, а подвалы

Еще хранят бургундские сорта,
Клико с амонтильядо, совиньоны
Кремлевские, арома разлита
Вкруг свечниц золотящихся, шеньоны

Лежат мелированные внутри
Столешниц парфюмерных, примеряют
Урочно их чермы и упыри,
Личин замысловатость поверяют

Гармонией чурной, еще таким
Бывает редкий случай к верхотуре
Земной явиться с миссией, каким
Их огнем тлить, в перманентном гламуре

Блистают дивно, Фауст, отличи
Цесарок адских, те ж творят деянья
Расчетливо, каморные ключи
Гниют внизу, а шелки одеянья

Запудривают бедные мозги
Певцов, глядят на броши золотые
И верно покупаются, ни зги
В балах не видно, где теперь святые,

Где требницы высокие, горят
Одних черемных свечек средоточья,
И чем царевны мертвых укорят
Мужей иль женихов еще, височья

Давно их в терни, серебром персты
Порфировым и цинками увиты,
Певцам бывает мало высоты,
Но присно достает бесовской свиты

Внимания и милости, от мук
Сих баловней камен легко избавить,
Реакция быстра на каждый звук
Небесный, всуе черемам картавить

Негоже, им дается за пример
Хотя б и твой сюжетик, друг полночный,
А дале тишина, узнай химер
Меж пигалиц рождественских, урочный

Для каждого готовится пролог
Иль в требе мировой, иль с небесами
Равенствующий, юности за слог
Платить грешно, а святость голосами

Барочных опер высится туда,
Где быть и должно ей, но те пифии
Свергают времена и города,
Их узришь, в бесноватой дистрофии

Никак не различить оскал тигриц,
К прыжку вобравших когти, злобногласных
Пантер черногорящих, дьяволиц
Холодных, с адским замыслом согласных,

Одну я мог узнать пред Рождеством,
Сквозь хвои мишуру она глядела
Из матового зеркала, с волхвом
О чем-то говорила или пела

По-своему, хрустальные шары,
Сурьмой и златом вдоль перевитые,
Тисненые глазурью, до поры
Взирая, мигом очницы пустые

Засим в меня вперила, жалость к ней
Мне, друг мой, жизни стоила, однако
Печаль не будем длить, еще огней
Заздравных ждут нас течива, Лорнако,

Итурея, Тоскана ль, Коктебель,
Немало дивных местностей, где спрячут
Нас мертвые камены, эту бель
Височную легко узнать, восплачут

Утопленные ангелы, тогда
Явимся во серебре и порфирах,
Нам в юности безумная Звезда
Сияла, на амурах и зефирах

Давно кресты прочатся, таковы
Законы жизни, планов устроенье
Влечет демонов, истинно правы
Не знавшие бессмертия, троенье

Свечное и патиновых зерцал
Червницы зрим, Фауст, нас флорентийский
Ждет красный пир, еще не премерцал
Взор ангела Микеля, пусть витийский

Горчит отравой бальною язык,
Цыганские бароны бьют куферы
Серебряные эти, но музык
Боятся фьезоланские химеры

И дервиши Себастии, певцы
Лигурии и сирины Тосканы,
Елику наши бойные венцы
Сиим не по размерам, возалканы

Одне мы, аще много в червной тьме
Злоизбранных, стооких и безречных,
По нашей всепорфировой сурьме
Лишь смертников узнают неупречных.

Яков ЕСЕПКИН-«Стихотворения из гранатовой шкатулки»-Восемдесят первый опус (Лирика / религиозная)

ЛЕТЯТ АНГЕЛЫ, ЛЕТЯТ ДЕМОНЫ (Лирика / религиозная)

В слепом альянсе зелень с чернью, а меж них
Кирпичные взялись деревья, и блистают
Их красные купы, да в небесех двойных
И ангелы, и демоны летают.

Яков Есепкин - ПАСТЕЛЬ (Лирика / религиозная)

В цезийское пространство ход отверст,
Искрится фиолетом чермный перст
Антихриста, но вечно существует
В природе роковая правота,
А днесь ее вместилище пустует,
В каноне солнце Божия перста.

Елику смерть о черном балахоне
Куражится, поклоны бьет, вино
Из сребренных куфелей (на агоне
Убийц холодных, прошлое темно

Каких, летучих ангелов отмщенья,
Заказчиков расплаты, иродных
Мелированных ведем, обольщенья
Не ведавших иного и родных

Отцов невинных мальчиков кровавых,
Царевичей всеугличских, царей
Развенчанных в миру и величавых,
Помазанных их дочек, пастырей

Грассирующих преданных урочно,
Без серебра алкавших крови их,
Алмазных донн и панночек, бессрочно
Почивших в Малороссии, благих

Когда-то, ныне желтыми клыками
Украшенных садовников, хламид
Носителей колпачных, брадниками
Крадущихся вампиров, аонид,

Небесной лазуритности лишенных,
Жертв новой гравитации, другой
Колонны адотерпцев оглашенных)
Лиет вольготно в скатерть, дорогой

Пейзаж для сердца, из венецианских
Замковых окон видимый, темнит
Личиной злобной, дарует гишпанских
Высоких сапогов короб, теснит

Сама еще белесых наших гостий,
Блондинок, сребровласок, чаровниц,
Но только натуральных, ведем остий
Им кажет черни, сумрак оконниц

Почти и новогодних застилает
Хитонами ли, бязью гробовой,
Молчит, а то собачницею лает,
А то взывает чурно, кто живой

Откликнись, будем пир одесный ладить,
Еще играют Шуберта в саду,
Моцарта явствен шаг, музык усладить
Чарованных готовый, заведу

Сейчас, а снег декабрьский не помеха,
Чем далее, теплей он, милых дев
И другов честных в царственности меха
Сибирского, пушнины, разглядев

Какую ведьмы в зависти лишь ахнут,
Гагаровой к вишневым деревам,
Здесь вишенки мороженные чахнут
В корице сахаристой, кружевам

Желточным их пойдут сирени пудры,
Как всякую любовно обернем
Бисквитами и сдобой, были мудры
Евреи местечковые, рискнем

С царевишнами к ним соединиться,
На маковые ромбы поглядеть,
Бывает, царским кухарям тризнится
Обилие столешниц этих, бдеть

Сегодня им о яствах непреложно,
Пускай засим рецепт перенесут
В палатницы хоромные, возможно,
Еще царей отравленных спасут,

А смерть, гляди, опять кикимор дутых
Презрев, лиет по скатерти вино
Из битого начиния, согнутых
Юродливо бокалов, решено,

Пируем хоть с мертвыми рядом, сверки
Теперь не нужны, истинно чихнем,
Покажутся тогда из табакерки
Черемницы и черти, сих огнем

Порфировых свечей осветим, ярка
Заздравная свечельница, когда
От жизни и не видели подарка,
Что ж требовать у смерти, иль сюда

Нелегкая внесла ее, угасло
Сколь денное мерцанье, так одно
Ей в ноздри вклеим розовое масло,
Боится роз косая, а вино

Хоть криво, но лиет еще, отравней
Сыскать непросто будет, а куфер,
Хоть бит, как прежде полон, благонравней
Презреть и нам развратных, Агасфер

Теперь сих отравительниц не любит,
Я знаю, много брали на себя,
Шутили не по делу, сам и губит
Пускай адскую челядь, пригубя

Несносное отравленное пойло,
Реку вам, други, ладите балы
Пировные, гостям рогатым стойло
Всегда найдется, царичам столы

Пусть нынче камеристки сервируют,
Смотреть люблю движенья, угодить
Хотят оне успенным и балуют
Живых, кому за кем еще следить

Один сегодня помню, тьмой беленье
Скатерное кривым не очернить,
Мы выстрадали благое томленье,
Бессмертию не стоит временить,

Когда цари пируют вкруг одесно,
Когда живые царичи, а сих
Невесты ожидают, благовестно
Такое пированье, бабарих

Здесь можно смело к чурным приурочить,
Молчание их выдаст, нам пора
Дела вершить земные, не сурочить
Невинно убиенных, за одра

Червницу не зайдем и возалкаем
Суда великонощного, коль яд
Иных берет, черноту отпускаем,
Тлести ей меж эльфиров и наяд,

Одну, пожалуй, косную оставим
Чермам во назидание, перчить
Начнемся белым пересом, заправим
Лукавые мозги, сколь огорчить

Решит смешного рыцаря, сиречить
Возьмет опять привычку, совлекать
Царевн в альковы, стольников увечить,
Иродничать и ёрничать, алкать

Веселия на тризнах цареносных,
На службе у порока зреть святых,
Орать безбожно, фей златоволосных
Лишать воздушных нимбов золотых,

Греми пока, нощное балеванье,
Замковые ансамбли заждались
Музыки и акафистов, блеванье
Кашицей мертвой суе, веселись,

Товарищество славное, Селены
Взывает свет, нести быстрей сюда
Фламандские холсты и гобелены,
Рельефные гравюры, стразы льда

Хрустального, шары чудесных фором,
Сребряные, порфирные в желти,
Витые алебастрами, узором
Диковинным горящие, внести

Быстрей велю и блюда выписные,
Фаянсами разящие гостей,
Алмазовые рюмки, именные
Суповницы из крымских областей,

Орнаментные амфоры, куферы
Красные, изумрудные мелки
Для ангелов, точеные размеры
Отметить возжелающих, лотки

Со яствием нездешним, на капризы
Рассчитанные, негой кружевной
Богатые кофейники, сервизы
Столовые, молочниц пламенной

Ансамбль еще, пирожницы, свечений
Держатели вальяжные, чайных
Китайских церемоний и печений
Гофрирный антураж, пироносных

Конфетниц череду, еще креманки
Холеные, цветовья севрских ваз,
Пируем, аще балов самозванки
Зерцальниц не преидут напоказ,

А серебро прейти сим невозможно,
Пусть плачут в стороне, взирая наш
Горовый пир, напудриваясь ложно,
Чтоб время обмануть, резной лаваш

Им снесть, а то для пифий горемычных
Украсть вина куферок, пармезан
Стянуть при верном случае, клубничных
Желе набрать украдкой иль нарзан

Какой хотя кианти на замену,
Иль мусс, иль кухон сливочный, грильяж
Наладить в туесок, вторую смену
Им жариться едино, сей типаж

Знаком балам и нами узнаваем,
А ну, чермы, офорты геть чертить
Куминами и фенхелем, бываем
Нечасто рядом, бойтесь осветить

Чихающие рожицы, берите
Сиреневые пудреницы, тушь,
Паршу невыносную, хоть орите
В себя, покуда краситесь, на чушь

Адскую мы елико не разменны,
Помазание ждет нас и престол,
Как могут бысть куферы мертвопенны,
Пьем здравие, серебро этот стол

Разбойное не может изувечить
Соцветностию мертвой, нам оно
Всегда служило верой, бойтесь речить
Ползвука, если в серебре вино.

курсы seo http://optima-trend.ru

ПРИЗРАКИ РОЗ (Лирика / религиозная)

Пора гореть святошно и гореть,
Веселию фаянсов расточаться
О златности, одесным умереть
Нельзя, а можно смерти наущаться.

ОДИССЕЯ ГОТИЧЕСКОГО УЛИССА, ПРОРОКА И ЧУДОТВОРЦА (Очерк)

                                 Анна ГОРНОСТАЕВА

СОЛЖЕНИЦЫН И БРОДСКИЙ, NEXT ЕСЕПКИН - Эхо Нобелевской недели (Очерк)

Яков ЕСЕПКИН-«ПАТИНЫ» (Лирика / религиозная)

Яков Есепкин - КАНЦТОВАРЫ (Лирика / религиозная)

Лихой муарный пурпур унесло
Давно, лишь панны белые вздыхают
И теней ждут, взирая тяжело
На сребро, и в червнице полыхают.

ЧЕЛОВЕК НА ЛИНИИ (Лирика / религиозная)

И тяжкий оставляли след тогда
Нощей осенних звезды и планеты,
Как столб гудит, попав на провода,
Энергия, рассеянная в светы.

АННА И МРАМОРНЫЕ ВОЛКИ (Лирика / религиозная)

Екатерина РЕУТ

ЯДЪ И МРАМОР GOTTИКИ КОСМОПОЛИСА (Очерк)

Иван ВЕЛИХОВ

Яков Есепкин - СТИХОТВОРЕНИЯ ИЗ ГРАНАТОВОЙ ШКАТУЛКИ (Лирика / религиозная)

Яков ЕСЕПКИН-СКОРБИ (Лирика / религиозная)

ПСАЛМЫ ПАРФЮМЕРА (Очерк)

Яков Есепкин - Катарсис Репрография (Лирика / религиозная)

Тот контур, угль чернивший ломким светом,
Годами отражался, вообще
Чтоб не пропасть, чтоб зреть на свете этом
Сосуд Пандоры в лазерном луче.

В ОЖИДАНИИ ПИРРА (Поэмы и циклы стихов)