…Я ищу. Я делаю из себя
человека…
©Иосиф Бродский
Только спину держим мы ровно,
что если потом упасть,
то не на колени, а наотмашь…
Губу от боли закусив так,
что звёзды пляшут в глазах Хорею,
и продюсировать их не нужно,
морфин делает своё дело точно…
Ведь осознание приходит гораздо позже,
через принятие Кришны или принятие яда…
радости мало и от того и другого,
но не остаётся ничего иного.
Инакомыслие любви и взгляда
и это лучшая из демоверсий.
Мы ведь не просто так сидим у боковой лузы,
рискуя остаться с выбитыми зубами
или сломанной скулой, как минимум…
Зная факты, мы ими жонглируем,
словно Тибул, но это касательно революций…
И мы теперь не помещаемся в закулисье,
нас просто выталкивает на сцену жизни
и мы не в праве куда-то слиться…
или понизить планку своих амбиций
для получения очередной награды,
созданной из костей убитых…
или скелетов в шкафах,
открытых любимыми…
Иллюстрация: Анна Гуридова
День промыт, как стекло,
Только этого мало.
©Арсений Тарковский
вот и лето прошло
чередой жарких дней
и подарков цепочкой
похуже убийства
ладан свечи
страницы в огне
безразличье друзей
и врагов улыбаются лица
малость, это какое число
или слово
которое просто создалось
день прожит
словно малый глоток
бесконечности той
что для вечности мало...
«…нам без конца гореть
в зареве самых бед –
мы приручили смерть, –
в этом наш весь секрет.»
©Алания Брайн
пули все без ума
только летят, а Жизнь,
ловит их всех сачком, -
соткан из вашей лжи.
космос – мысли творца.
Слово – его крик,
выбор вам предстоит,
бойтесь его книг.
мы приручили смерть.
тайну открыли вам.
и через много лет,
нас прочтут по слогам.
Фото ©Владимир Манюхин. Апокалиптические зарисовки современного художника
внезапностью разведены чернила,
бежит по стёклам талая вода,
«Всегда» становится
унылым и бескрылым,
а кто-то там лепечет про года…
и каждый день готов поставить точку,
над всем, что прожито и боль,
опять ложиться стихотворной строчкой,
а критик пишет,
«автор вдохновлён» …
… воскресным утром проснись собой
себе, и судья и царь
признай, что любишь весь мир с лихвой,
хотя бы не отрицай…
©Алания Брайн
Из тех, кто нас провожал никого не осталось.
Точнее остались, но в своём измерении…
Цвет одиночества синий,
но когда рассматриваешь его через осколок бутылочного стекла…
только взгляд дарит свет.
Чужие измерения разрушают ваш путь.
Чужое добро толкает вас на ошибки.
Чужое зло делает вас мудрыми.
Каждая душа — нота оркестра Жизни играющего невпопад,
не понимающая деликатного шёпота дирижёра.
А мы стойкие, оловянные, несгибаемые,
одеялом, сшитым из лоскутков наших одиночеств,
пытаемся согреть Мир…
Creation Tim Burton "Characters".
Я время прощенья
раскрашу печалью
презрительно-чёрным
томительно-синим
Немного асфальта
без капли насилья
И Белое
Белое с Красным
к расправленным крыльям
В полёте из тучи
глоток ожиданья
Людей приглашу
на Большое свиданье
и слово «СВОБОДА»
обрядом Венчанья
восстанет
и просто
сотрёт окончанье
* * * * * *
Я час дараваньня
У сум пафарбую
Пагардліва-чорным
Пакутліва-сінім
І крыху асфальту
Бяз кропелькі гвалту
І белае
Разам з чырвоным
Да распрастаных крылаў
У палёце з той хмары
Глыток спадзяваньняў
Людзей запрашу
я на Наша спатканьне
І слова “СВАБОДА”
абрадам вянчаньня
паўстане
Канчатак сьцярэ
Без ваганьняў.
©Пераклад на беларускую мову
Max Rosenkov (Stockholm)
И. И.
твои слова, как капли летнего дождя искрящиеся в лучах солнца,
смысл и звук воспринимаются позднее, пробираясь влагой сквозь одежду…
частицы повседневного мира - вслушиваюсь…
звучат на твоём языке, как крики птиц…
как надругательство над выбранным образом жизни, так для других звучит слово «боль»
читаю твои мысли между строк, всем этим ты хочешь показаться интересным ему…
из прошлого…
хочешь вернуть те стёртые ступени, ведущие в сомнительное воплощение счастья,
которое, словно растаявшее мороженое превратилось в ощущение обиды…
и этот звук… звук голоса становившегося шёпотом у мочки твоего уха,
словно забытая мелодия стрекота кузнечика на исходе лета с осознанием того,
что завтра ты её не услышишь, потому как некому будет её играть, петь и даже молчать…
потому что чувства, как кузнечики… умирают неслышно.
И. И.
…свет тень вгрызаются в случайные штрихи
чтобы осмысленной однажды стать картиной…
©Алания Брайн
Звук падающего колокола с разрушенной временем колокольни
станет сигналом к новой странице жизни.
Не стоит молчать о важном,
попытайся понять – люди не меняются.
Каждая моя клетка частично состоит из любви,
мечтает об объятиях в конце дня.
Радость жизни следами на коже повторяет все её хитросплетенья,
и в наших словах ещё столько разного…
ещё впереди волнительные хлопоты, такси в снегопад,
гирлянды острот, поезда с конечным пунктом в моём сердце
и мигающая лунная дорожка, уходящая за горизонт.
Сейчас, когда смотришь на почти мёртвый город,
важно не потерять близких в хламе чужих квартир,
чтобы слова не превратились в финальные титры…
и чашка кофе в твоей руке стала символом рассвета.
И сакура расцветёт не в силу времени года,
а просто дождавшись тебя…
Painting Eliott & Lucas
что мы теперь - заполненный сосуд
гремучий яд из забродивших звуков:
и птичий крик, и яблоневый стук,
и ярые дожди, лишающие слуха…
©Алания Брайн
Конечно, выпадет снег,
И лунный свет будет смешиваться
С миганием гирлянды на ели.
Вначале возникнет запах любви,
Неугасаемое чувство надежды…
За спиной стоят сотни призраков,
Жаждущих тепла и уюта родного дома,
Которые давно исчезли в серости дней.
Но можно ещё вспомнить детство
И улыбки, похожие на солнечные лучи…
Из памяти есть два выхода: жизнь и смерть…
Жизнь – для одиноких, болеющих мечтой…
Смерть – как указатель на перекрёстке.
Можно выбирать, но решение ли это?
Вижу, ты задумался…
Возможно, теперь ты готов поверить в сказку.
меня выгуливает время кое-как,
ошейником секунд сжимая горло…
Елена Рышкова
На прошлой нашей встрече
Жизнь попыталась забрать обратно данный обет,
воспоминания о местах встреч,
знакомые лица чужих городов,
расстояния преданности и…
даже молчание ночей…
Ночи – это всё что есть у белоснежных страниц
в любимую клеточку…
Ночи – это короткие сны
в которых бредёшь по улице
с бесконечными телефонными будками,
стоящими под фонарями,
у которых, вьются ночные мотыльки…
Рассматриваешь разговаривающих людей,
подслушиваешь короткие фразы разговоров…
вот мальчик в слезах говорит кому-то:
- Я боюсь, что ты скоро умрёшь…
Мужчина кричит в трубку:
- Ты просто мог позвонить, только позвонить…
Обрывки фраз…
…я так и живу, таблетка-тоска, таблетка-нежность, не запивая…
…да-да, у неё очень странное имя…
…я знаю, что ты не навсегда…
Просыпаешься в лесу, понимая,
что пришёл сюда,
чтобы заглушить криками боли пение птиц…
- Какой волны ты эмигрант?
- А я не знаю… я уезжал, как те… и те...,
но только в мае.
- Ну, а навалится тоска? Погосты… рощи?..
- Тогда накатишь литра два, под песнь «паромщик».
Соединить бы берега, к улыбкам милым,
Нет… не рождается строка теперь в пол силы.
...что смыслы все закольцованы в ЛЮБ - ЛЮБ - ЛЮ..
Алания Брайн
Искусственный вечер окончен – зажигаем свечи…
Ночь. На осколках души пишем.
Холодно… дрожат пальцы…
Клюв одиночества кроваво-красный.
Одиночество – птица-боль, мешает понять,
что «без тебя» теперь просто два слова…
птица-боль бескрылая, как падший ангел…
прошла сквозь время, сквозь закрытые двери,
испугала счастье – ребёнка, игравшего в парадной
чёрно-белыми клавишами старого рояля…
на солнечных крыльях мозаичного пола
осталось сложенное слово «тоска»…
Не задавай вопросы…
Сделай глубокий выдох…
Молча…
услышь, как плещет вода в этом стихе, где я полощу свое сердце…
Алания Брайн
Я слышу майсы… слышу их снова…
как с новыми ветрами в Мир приходят люди,
и только единицы значимы во всеобщей бессмыслице.
Я – настольный глобус, погружённый в сон,
меня бросили на взлётной полосе
среди множества букв, пытающихся сложиться в слова,
слова, подбирающие себе пару –
Корабль… шторм…
Вечер… нежность…
Лис в поющих песках ищет Принца…
А вот «здравствуй» пытается скрыться
от двух неприятелей – «прощай»+«навсегда»…
Идёт дождь из разноцветных капель,
обнажая истины и образы нового времени –
модное двуличие, благородное невежество,
женщина с коляской, идущая на красный…
дитя безуспешно пытается просунуть монету в игольное ушко…
и вечно пыльная комната без мебели, напоминающая,
что Верность не приносит прибыли…
мы родились на горе, занесенной снегом,
осенью/летом - в последних числах,
и, задыхаясь, хлебали седое небо,
как молоко из чугунной кошачьей миски.
©Алания Брайн
Я услышу тебя, непременно, оставшись на суше.
Среди ракушек, замков песчаных, куриных богов…
голос твой постепенно становится глуше и глуше,
и на место его оседает привычность снегов.
Я внимательно злюсь, разбирая по цифрам причину...
невпопад говорю «да» и «нет» удивлённым гостям…
и прошу у тебя лишь любви половину, половину своей...
я устал… я запутался в этих дверях.
И старательно делаю вид – улыбаюсь, смеюсь и хабалю,
всё презрительно громко… не слышащих/слышащих – нах…
я стал часто себя вспоминать одиноким ребёнком…
в горстях море хочу принести тебе... просто… на днях…
Мы еще далеки от осмысления,
пока просто что-то сознаем.
Осмысление требует большего.
Оно — отданность достойному вопрошания...
Мартин Хайдеггер
Вот за теми дверьми начинаем движенье
назад...
сад вишнёвый оставим толпе нелюдимых
волчат...
пусть скребутся потом в бесконечные те
косяки...
со следами моей безнадёжно влюблённой
руки...
Пусть завоют мне вслед уходящему прочь... в небеса...
это время назад, а по сути вперёд, поглощая, что будет,
рождая полёт...
бесконечный,
сквозь ветви запутанных фраз... в тот обыденный мир,
там, где вечность рождает заботу и страх...
Алёше
это дно, это самое дно - прикасаться к тебе даже кончиком взгляда
понимать, что я призрак. уродливый, старый, больной
и желать тебя - неизменными нет и не надо
одинокими окнами дымом туманом рекой...
Алания Брайн
Всё делаю без спроса.
Главное — не оглядываться.
Хочу и беру... ну, признайтесь -
сколько их, тех, кто всегда ждёт,
что кто-то сделает первый шаг...
но, если беру, я не могу не любить
и ты знаешь об этом...
я не могу не хотеть...
я не могу прожить без...
это ведь наша территория соблазна,
правда?
А где она, кому какое дело...
на айсберге...
в высокой башне, там в облаках.
Вот так сидишь на берегу моря,
вспоминаешь чепуху сказанную старым другом,
а в голове мысли... все о тебе.
Они сквозь столетия, я знаю,
потому что только я слышу их сегодня.
Они приправлены глотком утреннего воздуха,
криками морских птиц, хрустом гальки,
шорохом тесно прижатых друг к другу сосен
и первым солнечным лучом
микширующим молочную блёклость утренних красок
А она мой чудесный лабиринт,
всегда оставляет подсказки на стенах
и я понимаю, что смерть опять отступила
и даже обездвиженный,
буду пробивать взглядом пространство...
только вперёд...
... бессмертно смеемся у гаснущей кромки моря,
целуем ладони пригрезившегося Грэя,
сметаем с ресниц крупицы остывшей соли
и отпускаем свои корабли на север...
Алания Брайн
«Всегда» не бывает во сне,
не бывает вечным.
Засыпаешь солнечным утром
на берегу моря,
а просыпаешься за несколько часов
до начала войны...
птичий гам...
запах сожжённого тополиного пуха...
непостоянство света пробивающегося
сквозь чуть сомкнутые ресницы...
кораблекрушение душ
в точке невозврата нового века...
Мысли улетают на север,
туда где зонтики ругаются с дождём и ветром.
Где шлёпанье босых ног по мокрой земле
напоминает звук поцелуев взасос.
Я подписываю тебе открытку с изображением
“The Blue Boy”, думаю о реальности
и вместо слов пытаюсь нарисовать портрет
Будды с завязанными глазами...
молчите рядом со мной,
достаточно того, что я слышу ваши мысли...
Thomas Gainsborough, "The Blue Boy". 1770. Huntington Library, San Marino, California.
Алёше
Каждая добродетель ревнует тебя к другой.
Фридрих Ницше
Санта ловит в проруби рыбу Хемингуэя...
русоволосый парень задумался,
обняв урну с прахом возлюбленного...
знать бы заранее...
Моя правда оскорбляет чью-то честность,
напрашиваясь на грубость.
Так и живём,
не зная кому назначить свидание,
куда опоздать, перед кем извиниться...
И только ты и Он прощаете мне
мои бесконечные многоточия
и отсутствие тени безлунными ночами.
Ангелы устали от арифметики преступлений,
географии состраданий
и портретов убийц
в руках призраков с бьющимися сердцами.
Счастье и асексуальность
ревнующие тебя друг к другу,
позволяют быть свободным
и размышлять о понятии абсолютной добродетели...
ведь родившись, мы так и не можем
отвыкнуть от одиночества и уходим в него,
положив в карман последний стих,
похожий на коробок спичек.
Строки-спички...
Рифмы-огоньки...
Буквы — величие Слова...
Величие Свободы...
Причудливые формы сна, в которых боль становится покоем…
где мысль доверчиво полна и дарит образ строящего соты роя…
Вы в очереди крайний, но потом,
десяток вариантов уничтожит,
всех, кто когда-то был с тобой…
(болезненно мотаешь головой)
и взгляд уходит в сторону слезами…
последние секунды…
Он не с нами…
Полураздетый танец лезет в душу
и в зеркалах, забрызганных рекламной тушью,
нам дарят счастье,
упакованное в розы,
завёрнутые в сигаретный дым.
Весны не жди…
Потому что на тот пир
Нас не взяли с тобой стих…
Татьяна Осинцева
Во сне я не пустил тебя в свой дом, немного оставалось до заката…
особый смысл цветов брошенного на пустынной аллее букета…
Горизонт всё дальше, всё дальше силуэт мальчика,
баюкающего мечту на руках…
Утром снова записка на холодильнике…
«всё будет хорошо, целую… твой»
Сколько святых дверей открыл за жизнь, чтобы понять,
что крест, это в первую очередь, символ казни?..
«Аминь» — печать или «упаси нас»?..
Шпили храмов и зáмков тянутся к облакам,
от шпилей в небеса улетают Ангелы,
чтобы выступить на Высшем суде в защиту Слова…
И вот уже разбиты зеркала,
в которых отразилось бессмертие…
Доктор из песочных часов
с ужасом смотрит на ползущую по стеклу трещину…
образы Жизни и Смерти просят друг друга о помощи…
Музыка, и… Дирижёр, туманным силуэтом на фоне звёзд…
загаданное желание едва различимым шёпотом слетает с губ,
слышно, как кровь пенится в бьющемся сердце…
приходит понимание, что солнце, которое видишь ты, и то,
которое светит, это два разных солнца…
в левой руке бокал хиосского вина, в правой кисть…
фиолетовая нить тянется по диагонали,
рисуя маску убитой улыбки,
прорези для глаз подведены бордовым…
главный обвинитель добавляет символ изгнания
и уже безразлично, что скажут сообвинители…
Слава Б-гу, это не наш пир!..
Картина французского художника Жака Луи Давида «Смерть философа Сократа»
Странно наткнуться
На себя, давно забытую,
В его рассказах.
Нет. Не ярость.
Улыбка — помнит...
Александра Сашнева
Плач оплаченных жертв постепенно стихает...
Ангелы молятся в лучах заходящего солнца…
Мыслям дана свобода, и они наполнены прошлым —
днями, когда он был нужен тебе…
Свобода позволила мыслям превратиться в мечты…
И вот внутренний мир расцветает,
превращаясь в планету фантазий,
которая прячет за дьявольской улыбкой слёзы…
Серебряная Коломбина, потерявшая возлюбленного,
предложившего ей пойти под венец…
Бесконечный трафарет слова
вырезанного окровавленным лезвием в лунном свете — «не нужен»,
и только клавиши проложат электронный путь к звёздам,
давно разучившимся существовать.
Что думают умершие о смерти?..
То же, что думает о них Время…
Vi lever här många
hjärtan slår, med lång –
sammare, tyngre stad,
allt närmare vredens
och bristningens punkt.
Göran Sonnevi*
Я не забуду этот вальс,
В котором мать кружилась с сыном…
В июне осень вдруг занемогла,
Столкнувшись в жаркий день с зимой спесивой…
И эти гулкие шаги в огромном зале…
Они хранили этот миг, а мы спасали…
Влюблённо оживала память…
и память верила в нетленность….
Нетленность говорила – хватит...
здесь быть невесте непременно…
Когда шагаешь в неизвестность…
Когда твой взгляд не в силах значить,
и так страдает слово «честность»
в мгновенье вечной неудачи…
Когда утратив суть разлуки
ты обозначишь тени встречи…
Подстраховавшись, мысли шутят…
По-птичьи напрягаешь плечи…
Когда песчинкам в горле тесно
и за грудки хватает горе…
Я пережил.
Я слышал нежность…
Вам не понять,
у вас другое…
* Мы всё ближе и ближе,
к точке зла и финала...
Йоран Сонневи
Алании Брайн
подари мне рассвет, окрылённый внезапной потерей,
подари,
я сознательно в это поверю…
растворю это чувство в тумане рассвета,
там томится душа, обнажённая временем где-то,
чередой перемен моей жизни досадно счастливой,
сквозь бумаги листы все в чернилах размытых...
я оставлю тебя, как заря оставляет загадочно тени,
я росой на траве нарисую прозрачно сомненье...
повторю, что тебе я сегодня поверю…
я прочёл невидимку-записку на двери,
где ладони твоей след остался на уровне глаза,
первый луч отмечает его наподобие страза.
как сегодня бессмысленны взгляды
и плохо составлены фразы,
допиши здесь строку…
как захочешь…
А впрочем… не нужно… неважно…
я так устал… я как и прежде между
сырым плетнём и небом наверху…
Владимир Николаев
В янтарных каплях застыли мгновения Смерти, разлук и ожиданий,
превратившись в карманные истории украденных впечатлений
для будущих изобретателей велосипедов с заплаканной тёплой кожей,
вздрагивающей от прикосновений падающих снежинок,
не ведающих слово «прощай»,
ставшего похожим на бесконечный звук потерявший возможность угаснуть…
Ты нашёл в морском песке избранное для себя?
А теперь ответь – нужно ли было избирать, поклявшись вечности не меняться?
Мысли, чужими голосами – непредсказуемы, не досказаны,
как бесконечный полёт, который много прозрачнее счастья
и холоднее осенних ветров… запрещают думать
и искренние слёзы возвращают нас в детство…
у нас в руках краски… мы раскрашиваем радугой слова чужого языка,
дарим им взмахи крыльев, шёпот страхов, оранжевых птиц и…
вот уже три нежных слова со вкусом мятного сиропа…
напишите их… каждый для себя…
...никому не должно быть известно о тонкой чувствительной коже,
хрупких ребрах в мишенях сердец, - как бы я ни играла, я побеждала всегда.
Алания Брайн
— Останься со мной, капризное тело, - говорит Жизнь…
под ногами, маленькими колесницами, ветер гонит листья…
— Танцуем? – манит Смерть.
Ты держишь меня за руки крепко, и знаешь, что я не буду оглядываться…
ладони вспотели, создавая формулу жизни…
глоток воды принимает форму бесконечности.
Здоровайся с ними за меня, я буду просто улыбаться…
устал от этих взглядов-ожогов и попыток потрогать мою оболочку.
Видишь, небо светится алым?
Оно верит в меня… как жаль, что потом,
никогда не будет ночлега и не согреть дыханием твои пальцы…
я привык к боли, слова не вяжутся с ней…
боль, это, когда Ангелы умирают… у границы рассвета в тумане…
им не хватает вдоха… они замерзают и разбиваются о землю, росой…
но сейчас — рисуй мне крылья и балуй меня, раскрашивая небо…
мы с тобой состоящие из ещё ненаписанного,
птицы из нерассказанных сказок…
наши мысли… их, когда-то выпустил Льюис из своих стихов и книжек
и они, заблудившись, остались с нами…
Что это? Ты чувствуешь запах горячего шоколада?
Им пахнет дождь…
да что я могу? —
слушать целыми днями от самых талантливых
об их бессменном желании - скорее сдохнуть?
Алания Брайн
— Ветер… Ветер…
Позовите его…
Ваше право голоса…
Ваше право великих граждан…
Во всём… слух уже не внемлет банальным фразам…
Люблю — звучит хрипло, словно павлин
подражает певчей птице, и последний звук,
словно связка ржавых ключей, падающая в песок…
Мы оставляем частички себя в чужих мыслях,
поступках, поцелуях, в трещинах камней старых мостовых,
в кольцах растущих деревьев, помнящих свист стрел и ямщиков...
happy end, предложенный другим цивилизациям,
и этот бесконечно длящийся август…
И мы, ограничившись любовью, вдруг понимаем,
что все врачи уже ушли и что-то большое,
похожее на осьминога, начинает вырастать из лампочки,
висящей под потолком…
Скоро всё это кончится, а пока…
день предлагает выбирать краски, палитра не богата:
белая... чёрная… немного зелёной —
вполне хватит, чтобы нарисовать одиночество,
звёздные стрелки на ночном небе, фонарь и даже…
дыхание, становящееся молитвой…
— ветер… позовите его…
Важна не уединенность места, а независимость.
Поэты, жившие в городах, все равно оставались отшельниками.
Ральф Эмерсон
Хранит в нас Б-г осколки Каинов, а мы храним скелеты Авелей в шкафах…
за книгами… расплатой за талант спешит разлука, сорвав звезду с небес,
забыв, что не вернуть её на место, а здесь ей места нет…
уходит, вскрывая вены, превращая их в строки,
взглядами, которые устали плакать… на прощанье…
ведь уже спешит тот день, когда трудно станет дышать
и появится доселе невиданное счастье из чувства боли…
и время запечатлеет мгновение идеального бессилия вечности
с приходящим осознанием того, что мгновение и вечность сферически идентичны…
и мелькнёт тень священного Грааля,
мечи и шлемы покрытые вековой пылью,
бесконечные лабиринты с крылатыми существами,
река вдоль обрывов крутых берегов…
Иногда запах мёда и спелой антоновки
возвращает во снах к пыльным полкам с книгами,
ни картинок, ни заглавий мы не помним, и появится, что-то…
цвета или звуки, от которых сжимается сердце и наворачиваются слезы…
привкус огня…
В маленькой деревянной шкатулке,
спрятанной за несколькими толстыми книгами,
сложенный пожелтевший лист бумаги… при свете свечи…
не все слова сохранили чёткость, но удивляет собственная подпись в конце…
что это, предложенный ultimatum, обмен видимого на невидимое…
всю жизнь на детство…
информация начинает исчезать, сознание фильтрует слова,
обрывки музыки, бесконечный непередаваемый звук
все быстрее вращающихся кривых линий...
сгусток энергии… звёзды…
И я проснусь от скрипа санного,
Когда я снова стану маленьким,
И мир чудес открою заново.
Александр Галич
Мы навсегда меняем Родину, мы навсегда меняем данности, не золотое, но отточено, перо, спасибо, что не ржавое… перед глазами куст смородины и ягоды такие крупные… и не понять – комок… оскомина, лишь память образы рождает хрупкие…
Земля качнётся и напомнится, что не удержишь равновесия, что в это маленькое зеркало не разглядеть свои сомнения… своё земное одиночество… и верно, и уже подмечено – не заберёшь назад у вечности, ни детства с пузырями мыльными, ни утра те новосубботние… лишь воробьи опять настырные, как будто не меняли времени… как будто снова хлопнет форточка, когда войдёт в квартиру бабушка… впорхнёт в квартиру словно горлица и слёзы высохнут у мальчика…
И длится, длится, длится пауза под музыку Весны и Штрауса, а мы меняем направление и верим, что оно оправдано… перед глазами поколение – канатоходец… толпы странников, он слышит их своими нервами и видит… нет… глаза завязаны…
Ю. Б.
Смерть всегда некрасива, мой мальчик…
То, что раньше касалось тебя,
смотрело и подавало солнечные рассветы в чашках кофе…
теперь…
помнишь, волшебные стёклышки ледяные на ощупь?..
Чёрные вихри...
Месяц в небе...
Похитители холодного света….
И некая дама, одетая Фемидой, держит в руке весы,
в чашах колеблются парижское «Je t'aime»…
и его «я добыча твоя»…
а вьющиеся у ног, пытаются отрезать нити,
которые расползаются бархатом и опутывают её ноги...
бархат цвета осеннего ветра,
задуваемых свечей и дурмана разлук…
Дама устала к весне,
согласилась на тайные поцелуи юности
и пепел прошлогодних листьев…
Мы ведь знаем,
что лето вновь придёт рыжим котом,
улыбками друзей
и привычным щёлканьем птиц…
И уже забыты хрустальные метелицы,
иней замёрзшего шоколада
у янтарного блеска бокалов…
и только этот шёпот твоих губ,
сжимаемый смертельной хваткой боли:
— дождались…
Картина Юрия Богатырёва "Арлекин".
может, приходит старость, может, мы просто сожгли сердца,
может, все уже было выпито и допето.
либо, только пока нашим бедам не видно никак конца,
мы способны чувствовать на губах привкус хмельного лета.
Алания Брайн
Солнечные зайчики передрались на стене,
выясняя кто из них ярче и теплее,
кто лучше согреет музыку моей памяти…
буквы слетаются на лист бумаги
и тоже устраивают потасовку,
стараясь рассесться каждая на своё место…
десант знаков препинания, попав в волну выдоха,
опускается мимо листа и тонет в остывающем кофе,
под звуки высоких тонких нот,
издавая запах поздних хризантем …
Темнеет быстро, саван тишины неимоверен,
а размах свободы всё шире в очередной фразе,
сохранившей воспоминания ярких новогодних ночей,
когда жизнь и вино не соединяются в преддверии ада…
когда Вера позволяет умереть в родах Надежде,
оставляя нам слабое и беспомощное дитя,
которое мы заботливо стараемся сберечь…
мы идём на эшафот людской молвы, не пряча взглядов,
слушая, как толпа переименовывает нас...
друзья стоят как часовые,
им не полагается смена…
И звук родимой русской речи
со мною здесь по Высшей воле…
Раиса Резник
Пушистые снежинки,
как мандельштамовские пчёлы умирают,
садясь на наши ладони, и мы вспоминаем,
как совсем недавно на них
опускались бабочки осенних лепестков…
Стоит ли ждать виз из прошлого века,
к чёрту это время украденных колыбельных,
ведь если бы солнце однажды взошло на западе…
прочь мысли… пусть летят к Патриаршим,
там им место…
Короткие касания бумаги – звук наших ночей,
хладнокровно сменяющих одна другую…
Слова – марионетки наших мыслей...
Слова дарят нам безбрежность,
не дают потерять миг бега по лезвию,
помогают высушить слёзы, озвучивают нежность,
давая понять, что мы – есть всё в этом мире…
мы – неизбежность…
Ко мне во снах приходит маленький мальчик с собакой,
берёт за руку со словами:
- Пойдём встречать рассвет на берегу…
и я просыпаюсь… а вы?..
Слёзы не высохли, они превратились в снежинки,
будущие цветки сирени…
Жизнь всегда адаптируется к лучшему,
И никогда в январе не портят праздничное настроение
выброшенные на мусорку ёлки…
А мучительные гудки в холодных телефонных будках,
своим протяжным «ля», как бы говорят о том, что всё в кайф…
- Зачем писать о том, чего не помнишь?
- Но я помню!
- Нет, вспоминаешь…
Прячусь за улыбку…
- А ты умён, ночной гость…
Ноут спит, пишу от руки в ожидании утреннего оптимизма
и усталости на сотню лет вперёд.
Музыка Вивальди подчёркивает ненужность слов…
холод клонит в сон, который притупляет боль
и не даёт окончить строку…
Нафталином пахнет цивилизация,
смакует беззубым ртом свой happy end…
забыла разноцветные сны детства,
променяв их на неоновый свет вездесущей рекламы.
Лелеет в себе грибницы ядерных грибов,
ждёт кислотных дождей,
равенства наркотического бреда и здравого смысла…
В иероглифах покорённой Японии пытается отыскать
оправдание за преступления перед самой собой,
не стыдясь наблюдающей за ней Природы,
которая незлобливо пытается ткнуть
своих неразумных двуногих отпрысков
в почти уничтоженные созвучия,
замёрзшие подворотни тупиков,
мусорный климат островов…
показать себя изнутри она уже не в силах…
судорогой материков пытается остановить звуки заезженной пластинки,
на которой записаны крики чёрных птиц…
Утро…
отражение зубной щётки в зеркальной призме…
как это остановить… поверхность покрывается бегущими струйками воды…
Говорите, иконы мироточат?
Вслушайтесь!.. Зазеркальный мир рыдает, глядя на нас…
На фото смерть звезды.
кружевная действительность царства истин,
возвращенье к себе - шепоток прибоя:
я касаюсь льна тонким краем кисти,
своей нежностью даже ангелов беспокоя.
Алания Брайн
захочешь правду соврать, не сумеешь… словно горная река ты…
сквозь крыло стрекозы смотрит рассвет, медленно исчезая во времени…
где-то вдалеке от меня невинно живёшь, прячешь под подушку ладони,
словно это поможет унять боль от гвоздей, от которой утром взгляд онемеет,
и тело облачком безучастным захочет в небо…
но не крылато, пеплом воздушным…
какая прелесть, что желания трансформируются в раны, когда во сне нас разделяет тень…
что нам приснилось? таяние свечей у мольберта пишущего художника?
не спрашивай, у тишины ответа просто нет…
а потом, как куклы, снесённые на погосты и руки, скрещенные на груди,
молящие у небес чуда и прощенья, и кольца вечности, надетые на пальцы…
ступай по моим следам, путь неблизкий, да и мы связаны тысячелетиями,
читай всё по губам… отсчёт назад?..
сквозь свадебные наряды юбилеев, сквозь тени закатов и потери религий,
выбросит на сырость камня на берегу моря, где лучи солнца
обжигаются о частицы пепла костров Савонаролы и будет время
наслаждаться звуками прибоя, соединяя во грехе вечное «мы»…
но нет смертным дороги в рассвет, рассыпаются песочными замками
написанные на листках рифмы, ведь в тот момент,
когда ангелы спускаются, все песни превращаются в молитвы…
но я шел к тебе. - наугад.
сотни весен тому назад
уже знав, что будет
треугольник из родинок на щеке,
(я пускаюсь по ним в пике
и рискую за каждую. - всем рискую...)
Алания Брайн
не знаю, полна ли любовь идей,
но тоскующих друг по другу тел,
как сцеплений сотовых связь…
куртуазный свет сквозь аромат полей,
чтобы каждому тоже веселье
равное с губ его… я ревную твою тень…
тысячелетия назад
те же, светлой стали, глаза
отражаются в чуде
и говорят… устал без тебя вдалеке,
(три мотылька в одном сачке?
согласен… пусть меня завоюет…)
нереален? но серебряно-прозрачной кожей…
пусть нет голоса и много моложе…
пусть не на этой потешной земле
поёт Менестрель для королей…
то, о чём молчат, когда танцуют
губы кусая, как в поцелуе…
Фото: Скульптура "De Violist", созданная и тайно размещенная анонимным художником в фойе концертного зала Stopera, на амстердамской площади Waterlooplein.
Истинное величие зиждется на сознании своей силы,
ложное же – на сознании слабости других.
Гредер Иоганн Готфрид
Стеклянные стены дома… всмотритесь –
по комнатам бегает незнакомец
и спешно расставляет зеркала… больше, больше отражений,
каждое получает новое имя, но…
держит в руках маленькую дудочку…
видите, как торопливо он приклеивает скотчем
к зеркальным поверхностям какие-то одежды,
чтобы отражения хоть как-то отличались друг от друга…
под его ногами сотни масок и лицá незнакомца мы не видим.
Видно только, как он меняет маски, изловчившись,
ему иногда удаётся надеть даже две сразу…
то отделяясь от него, то пристраиваясь к силуэту незнакомца,
движется тень, понятно, что она иногда имеет право
на собственное существование, когда незнакомец спит...
Подойдём ближе, смотрите,
в одном из зеркал возникает картинка…
женщина ругает мальчика… читайте по губам…
она говорит ему, что он ничтожество…
он самая большая проблема в её жизни…
она, пошатываясь, скорее всего пьяна,
складывает руки в молитве и
просит Б-га освободить её от ребёнка…
Редкие зеваки у стен дома, далёкие от человеческих тайн,
ждут финала этих действий, он печален,
но соберёт толпу таких же безликих…
вы заметили, что из дома нет выхода?..
Видите, он тащит из подвала манекены и
начинает расставлять по дому. Силуэтов прибавилось,
но движется только один, его руки что-то указывают и
тычут пальцами в бесполые лица…
Скорее всего, у мальчика нет друзей…
по ночам он кусает мокрые от слёз подушки,
и в его голове мелькают мысли о том, чтобы уйти,
нет… не уйти, непременно отомстить…
потом, когда станет старше…
он катается по кровати и придумывает,
как же всё это произойдёт…
глаза его высохли и навсегда утратили блеск…
это были ночи, когда он стал терять своё лицо…
Смотрите, незнакомец уже примеряет женское платье,
неумело пользуется косметикой…
толпа смеётся, не понимая, что он уже сошёл с ума и
поёт гимн самому себе,
об этом говорит достаточно понятная жестикуляция и
открывающийся рот…
толпа не слышит звуков и это огорчает её…
Мальчик вырос… что же он делает там?..
он пишет… пишет книгу о том, как нужно правильно… не вижу…
дальше название закрыто рукой…
я вижу на странице часто написанное слово «имхо»,
он как бы извиняется перед читателем за свои мысли…
жаль, ведь он никогда не узнает,
что эту книгу никто не будет читать…
И вот финал, незнакомец умирает.
Он лежит, одной рукой обняв манекен, а второй…
что? Что? Вы не видите? Он рисует? Рисует манекену глаза?
Я понял… ему нужен взгляд, хотя бы один взгляд…
любящий взгляд… это то, чего ему так не хватало всю жизнь…
М. Ш.
И требовала, чтоб кусты
Участвовали в бреде,
Всех я любила, кто не ты
И кто ко мне не едет...
Анна Ахматова
Дрожат промокшие кусты
От суеты, от пустоты…
В тревоге сонные цветы,
Ночь темноту не сеет.
Кроим мы души по слогам,
И маемся по пустякам.
Смотри, волнуется листва.
Скажи, прошу, скажи слова…
Ах, слёзы женщин и мужчин…
Любовный треугольник.
Судьба наш враг и господин,
И часовщик садовник…
Орест Кипренский "Молодой садовник"
Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.
Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.
За твоею спиной умолкает в кустах беготня.
Мне пора уходить. Ты останешься после меня...
Иосиф Бродский
Твои любимые каналы замёрзли, цветы на могиле покрылись
инеем… ответь, почему это происходит и печаль в стихах называет
себя твоим именем?.. К тебе пришла русская зима, ты ведь так
и не вернулся к ней. Бездомные псы удивлённые сходят с ума
в круговерти невостребованных дней. К тебе пришли бы даже горы,
услышав слова, звучащие в музыке, сквозь туманные просторы
капризного моря и с едва ощутимым привкусом дыма на языке…
туманы запомнили тебя, сохранив силуэт, мосты и улочки берегут
звук твоих шагов… Ветер уносит перины облаков, Поэт,
твоих задумчивых пепельно-серых тонов… а девчонка поёт под гитару -
как легко ей теперь, и звук ритмично мелькающих ладоней сквозь
суету ночных потерь, сквозь толщу всех захлопнутых дверей
в том городе, где снегопад скрывает всю влюблённость площадей,
в городе, хранящем свой секрет в златой короне...
Анне Бродской-Соццани
...Не склонный к полуправдам,
могу сказать: за тридевять земель
от жизни захороненный во мгле,
предмет уже я неодушевленный.
Нет скорби о потерянной земле,
нет страха перед смертью во Вселенной...
Иосиф Бродский
Ты заполняешь пустоту красным вином и не нужно включать свет,
в прошлом остаётся тот гастроном – рад сумасшедший художник и ад…
лунные ночи отражаются в спящих окнах,
и дым от сигареты напоминает плетение кружев…
замершие пассажиры на остановке с лицами, словно прикусили кончики языков…
а утром ты сожжёшь свои записки из снов, и закончится детство -
размазанной по лицу губной помадой…
жизнь продолжится уходом друзей, уносящих с собой любовь,
и только маленькой девочке из прошлого не будет за сказку обидно…
Девочка вырастет и будет приглашать друзей
в лирично ненастроенный уют своей квартиры,
в которой вместе с ней будут проживать несколько котов,
палачей местной пернатой фауны…
она будет мечтать о семье, хотеть иметь детей, вспоминать отца,
как он был счастлив с ней и...
утренний образ навсегда загубленного мира…
и однажды, когда пора запретит метели стучаться клубком в дверь
и улитка, проснувшись, потащит на себе неизбежный домик,
она увидит в конце аллеи до боли… до судороги дыхания…
знакомый облик в плаще и помятой шляпе…
и память подарит картинки из мозаики тепла… нежности… и музыки,
вознёсшейся молитвами в Иерусалиме к вечному свету и покою,
рождая столько грешных тем, что захочется спросить Его,
куда уносит нас течение речей?..
Может быть туда, сквозь затоптанность улиц,
где ежедневно, вечный встречный мальчик-менеджмейкер
старательно начищает те несколько ступеней, ведущих в вечность…
"Skäms inte för att du är människa, var stolt!
Inne i dig öppnar sig valv bakom valv oändligt.
Du blir aldrig färdig, och det är som det skall."
Tomas Tranströmer**
За тонким стеклом печально-морозного льда на домашнем окне
мир видится молчаливым и кукольным,
как бы перестающим говорить себе – «больше не умираю»,
но эхо упорно повторяет последнее слово…
Скажите, для чего люди строят дома?
Не отвечайте! Ваш ответ предсказуемо банален…
они просто хотят жить без нужды друг в друге,
собирать мозаичные портреты желаемого…
рисовать дождевые лужицы, лепить восковые фигурки,
стряхивая при этом пепел с невидимых одежд,
в складках которых затерялись воздушные поцелуи…
желают себе себя, не сломанных изнутри…
И вот уже бокал абсента горит в руке,
и огонь липовым мёдом стекает к запястью…
глоток погружает в изменённую реальность…
мысль онемевшими пальцами цепляется за тени
под имитирующими рассвет роями светлячков,
вальсирующих с мелодиями поющих Ангелов,
плывущих над поверхностью воды…
Ангелы бросают в неё монеты из влюблённых взглядов,
и вода дарит им видения иллюзорности…
Луна ломается пополам и становится похожа
на две половинки сердца, и воздух
наполняется неповторимым запахом серебристой полыни…
и вот вы уже забыли, что находитесь в декабре
этой нелепой зимы, открываете глаза
и видите написанное на стекле слово:
- Здравствуй…
*Förlora sina illusioner(швед.) - Потерять иллюзию.
**«Не стыдись того, что ты человек!
Гордись этим!
В глубине тебя открывается свод за сводом,
уходя в бесконечность.
ты никогда не будешь окончен — иначе и быть не может».
©Томас Транстрёмер
М. Ш.
Смерть - это величайшая иллюзия человечества.
Когда мы живём - её ещё нет, когда мы умерли - её уже нет.
Сократ
Сегодня, бросая бумажные салфетки в своё зеркальное отражение,
я краем глаза заметил, как ты любуешься мной…
Я мысленно помещаю себя в твои ладони,
и вот я уже – твоя фантазия, которая умоляет дать ей жизнь…
я – твоя ложь, которая просит убить её, если кто-то увидит её просящей правду…
Мы вместе слушаем тишину, пламя огня, горечь от ушедшего детства…
А что слышите вы в тишине?
Молодость? Крики любви? Начало Мира,
который меняет маски Дарящего и Отнимающего жизнь?
Главное – не забыть тишину в будущем,
иначе всё придётся начинать с нуля…
где-то в пустыне, капая эликсир бессмертия на завядшую розу,
в беспорядке разбрасывая мысли на песке…
чтобы найти хотя бы часть того, что подразумевается под словом «путь»…
И потом опять исправно следить за днями, поднося руки к вискам,
словно отдавая честь переходу весны в вечность…
так лезвие, сломив сопротивление цветка,
становится пером перелётной птицы, не зная того,
что слепо вмешивается в провидение,
которое, в своё время, отложило казнь на тридцать дней,
позволив «крысолову» назвать жизнь – болезнью…
Сегодня ты целуешь меня губами, пахнущими халвой,
чайки смеются, встречая парусник своей мечты, входящий в фарватер,
и Природа надевает свою драгоценную маску,
памятуя о своём материнстве…
…у нас от него лишь одна тайна -
тайна своих голубых сказок…
Алания Брайн
http://www.stihi.ru/2011/10/25/6879
Знай, я слышу в себе Титира, чтобы не был твой взгляд случайным.
Мёртвый корабль, воспетый лирой… вечность… и без тебя не наступит завтра.
Архитектурных ансамблей сцена в каплях дождя ждёт снегопада.
Верю, разлука не актуальна… Пастор… амвон… тишина… лампада…
Образы кажутся так реальны, внукам расскажут правду без масок.
Кельи монахов не виртуальны, там не ютятся герои из сказок.
В мире, где детство живёт с опаской, нам непонятно тепло их уюта.
Где стон одиночества равен огласке, где время приходит из ниоткуда.
Друг мой давнишний, нотой последней, музыкой скрипки вечность нас встретит.
Движемся по обе стороны одного стекла,
с прижавшимся к нему кусочком неба,
которое разбить невозможно...
Мы это знаем, но улыбаемся друг другу
(улыбки – это самое искреннее, что у нас есть, только...
одна живая и меняется, а другая – застывшая маска)...
дарим обещания, в которые не верим...
пишем на стекле чем придётся, всё подходит:
от алмазной пыли до тюбика губной помады,
завалявшегося в зеркальном шкафчике ванной комнаты...
удивляемся цвету линий на запястьях и пульсу,
кажется, что это нос взъерошенного пса
тычется под кожей в нашу бесконечность,
которая сорвала гроздь черноплодной рябины,
раздавив её между пальцев...
Мы даже научились читать и писать наоборот,
чтобы не доставлять неудобства друг другу,
а на самом деле, чтобы сложнее было читать между строк,
бессмысленно скучных в разлуке...
Когда-нибудь, обязательно утром, мы ворвёмся в город,
распахнутый навстречу морозным, звенящим на солнце ветрам,
смотрящий на звёзды сквозь призрачный дым от дыханья веков...
пересечёмся параллелями и вертикалями нашей памяти,
и превратим её в лунный камень, обитаемый внутри,
чтобы вокруг поверили в его неземное существование
и вспомнили детство, в котором ждут... и...
я не могу разбить это стекло... потому что...
оно покрыто амальгамой с твоей стороны...
Леночке Гуще
Ради любви возвращаются даже мёртвые...
Рената Литвинова
Верим ли мы в страдания так же, как в жестокую улыбку ревности?..
Умеем ли мы верить в победу так же, как в улыбку ребёнка на руках матери?..
Как поверхностны бывают сравнения, когда человек стоит перед выбором жизни и смерти...
именно тогда мы верим, страдая, сделав вклад в самую большую ценность Вселенной – Жизнь...
Скоро ветер начнёт бросать снег в лицо, тоннами покроет смертельные происки осени,
накроет грязь – королеву безликих превращений, пропитанную холодом, но… имеющую свой запах…
А вот современные письма не пахнут, не хранят отпечатки прикосновений,
следы солёной скуки и нежных касаний…
их не возьмёшь в руки и не услышишь в глубине сознания слова,
словно из подслушанного разговора на улице:
– Мамочка, смотри – Ангелы, – говорит маленькая девочка и показывает рукой в небо…
Мать недовольно смотрит вверх и щурится от падающих снежинок:
– Не говори глупости, идём быстрее…
– Мамочка, ну неужели ты не видишь Ангелов? – повторяет девочка,
– посмотри – вот и пёрышки с их крыльев… – и она подставляет свои ладошки пушистым белым хлопьям…
– Это снег, дорогая, … идём…
Отрицание непонятого никогда не будет уживаться с благородными поступками…
это, как смотреть на спящего человека, прекрасного во сне,
но, не понимая, что ему снится, разбудить его…
Прежде чем отрицать что-либо, подумайте,
сможете ли вы вернуться назад… в свой сон…
уж если жив ты, имеешь право
на все – на то, чтоб любви напиться,
и журавля чтоб, а не синицу...
Марк Шуваловъ
у нас с тобой ещё ранняя осень,
а мир – рыжий кот, он бродит возле...
и нам не впервой сражаться со скукой,
целуя друг другу нервные руки.
хватит, не отвечай на вопрос вопросом...
чайки нам море в клювах приносят,
и мысль возникает сегодня спокойно,
где осень теряется в белых хлопьях…
мы оба сегодня имеем право
на белый лист наносить без поправок
слова и улыбки, и белые ночи (не спится)...
полжизни в подарок прошу у Жар-птицы...
М. Ш.
Человек, сложивший тысячу бумажных журавликов,
может загадать желание,
которое обязательно исполнится.
Японская легенда.
повяжи оранжевый шарфик...
нарви букет полевых цветов...
сделай бумажного журавлика...
пусть чувство свободы подарят тебе поцелуи богов,
отражая происходившее вчера на глади моря...
лето уже пахнет ладаном,
скоро падающая листва будет радовать мысль,
что я никогда не потеряю тебя...
уличный фонарь, надев шутовской колпак,
разбрасывает тусклый свет мотылькам...
воздух пахнет морским песком, кофе, сладким ликёром и я понимаю,
что мне не хватает на вдохе тебя, твоих глаз, рельефа твоего тела...
и вот уже капли дождя рисуют на лужах удивлённые буквы «о»,
в которых звёзды похожи на ангельских птиц,
дарящих людям умение превращать «я» в «мы»
черно-белыми клетками жизни, ждущими цветную мозаику и
взгляда художника, сплетающего нити гобелена...
по морю плывёт призрак Арго, сосны, уцепившись за дюны,
роняют в волны капли смолы, солнечные блики похожи на лики святых,
охраняющих время – ожидание, заключённое в стеклянном сосуде с песком...
ты просыпаешься от моих поцелуев,
кожа цвета коньяка становится пушистой
от возбуждённо приподнятых волосков, открываешь глаза,
жмурясь от солнечного блика,
дарящего янтарный блеск твоему взгляду,
и первое слово слетает шёпотом с твоих губ...
помнишь наш первый поцелуй, до дрожи в коленях?..
помнишь, как знакомились наши ладони, взгляды?..
всё это будет так скоро...
на границе piano осени и forte зимы…
Вы слышите мелодию?..
лето сползает со стула на холодный цементный пол...
и мы, впадая в детство (там ведь у нас призвание "художник", у каждого),
пытаемся успеть нарисовать на асфальте День Рождения Времени...
оно получается гадающим на пальмовых листьях, с замершей в глазах вечной осенью...
добавляем звук, среднее между шёпотом и голосом... проводим грань снов...
на заднем плане море, пирс, чайки, девочка в платьице из заплаканных рассветов,
читающая Грина, улыбающийся пёс...
так как это время, рисуем «вчера» в образе нежного ласкового мальчика с русыми волосами...
он уверенно гладит собаку, точно зная, что завтра будет взрослым...
да, мазок «завтра»... смешиваем «может», «даже»,
добавляем осыпавшиеся вишнёвые лепестки и рисуем бумажный кораблик...
ещё лазурь вдоха, сердцебиение выдоха, негу от прикосновения запредельности,
печаль северных берёз, звёздную пыль в виде точек опоры и падения...
на берегу кучка гниющих водорослей из притворства улыбок, лжи, разрезающей сердце,
слепой тревоги и перьев из подрезанных крыльев...
и нескончаемый поток света, переходящий в снегопад,
засыпающий слово «помню…», выложенное ракушками на песке...
Я влюблён… к сожалению, время уходит, и теряю тебя, лишь на миг обретя…
Я вполне окрылён, но при этой погоде отрезвляют холодные капли дождя.
Расскажи, кто в душе у тебя хороводит, кто частичкой в тебе от планеты Земля?
Кто в каяке несётся навстречу свободе, освещённый сиянием нового дня?
Мы пока что с тобой лоскутки фотоплёнки, где добро проявляется лишь погодя.
Я как пауза в этой огромной Природе, в ней кусочек любви сохранил для тебя…
Друг, пойми, я в твоём генетическом коде был заложен звездой в полуночных тенях.
Я синоним твоей обретённой свободе, жизнь тебе подарю в разноцветных огнях.
М. Ш.
Приезжай ко мне… мы под мелодию знакомую с детства
будем крутить юлу, будоражить сознание…
Помню скрип дверей в детской, и добрый голос во сне:
- Малыш, слышишь? Я твоё счастье… я на всю жизнь останусь с тобой.
И тёплые руки сожмут холодные детские ладошки.
Вот я уже лечу, схватив лошадь за гриву,
небо какого-то невозможно фиолетового цвета…
под крыльями проносятся блестящие глади рек и озёр, неоновый свет городов...
- Но, лошади не летают…
- Ты всё поймёшь, когда вырастешь, твоя уже летит…
Помню, как бросал гальку в море. Горсть за горстью, помню этот звук.
Сейчас зачерпнув пригоршню фраз, добавив эмоций, пару капель с ресниц,
дыхание города, плывущие по небу улыбки, бросаю всё на белый лист…
Это становится похожим на разговор с жизнью, на другом конце провода,
в другом городе, в другом измерении.
Понимание приходит гораздо позднее, теряя фотогеничность,
при рассмотрении в микроскоп Хаббла…
Потом наступит ночь, наступит на нас под хруст китайских фонариков,
и мы увидим во сне друг друга…
Два талантливых смутьяна… твои желания - мои мысли… твои слова - мои слёзы…
мы нажрёмся на радостях, заплаканные, уставшие от пустых комнат,
но понявшие, что только в них можно настроить свою лиру,
так, чтобы услышать в её звуках поступь смерти…
А утром мы пойдём в ресторан, и будем разбивать там бокалы,
под негодование официантов, как когда-то по молодости сердца…
ты купишь мне в цветочной лавке букет, а я, завернув его в свою афишу,
подарю молоденькой девушке идущей нам навстречу,
я расскажу ей, что ты мой бойфренд, а она рассмеётся и пойдет дальше…
Я предложу пригласить зрителей на бал наших душ…
здравый интерес… и куролесить, куролесить, куролесить…
рёв дискотеки, литры коктейлей, круиз на все выходные,
сердце в розовой пене, первые стоны – люблю,
бриллианты звёзд, вальсы острот, полоски кокса,
и снова полет, разрывая себя на клеточки, на лоскутки…
пробуждение у шведского стола, с быстротечной скороспелостью
и вертикальной реальностью в пятнах чернил…
не мучай меня вопросами, есть шанс – бери, если умеешь…
Бабушке Жене, с любовью…
Вокруг невежество, но всё же,
Смотрюсь, как в зеркало, в тебя.
На нежность грустную похожий,
Уйду, к несчастию любя.
Уйду в неизвестность, но всё же,
Как будто бы, что-то ища,
Пройдёт незнакомый прохожий,
И взглядом мне скажет, - прощай!
Лишь взглядом мне скажет, но всё же,
Листком прошлогодним шурша,
Я в прошлом останусь дороже,
Секунды прошедшего дня.
4 – 5.03.1992
Минск
Марине Цветаевой с любовью...
Идёшь на меня похожий…
Марина Цветаева
И склоняясь пред могилой твоею,
Землянику, зажав в кулаке.
Говорю я, душою немея,
То, что грустно бывает и мне.
Говорю я, что тоже рифмую,
Что с бедою на лёгкой ноге,
И что бьющую руку целую,
И что плачу над горем во сне.
Я стою, за моею спиною,
Солнце светит и тень на песке,
Осторожно прижалась щекою,
К твоей нежной, прохладной руке.
Будто вместе мы, нервные рифмы
Закружили шальной хоровод…
Но построились в очередь мысли,
Чтоб вернуть мою память в тот год…
В тот, в котором ты раненой птицей
Уводила беду от гнезда.
В тот, в котором тугою петлицей
Твою шею сдавила судьба.
11.92
Я тебе нашепчу о ласковом солнце.
Я тебе нашепчу о царевне в оконце
Я тебе нашепчу, как дождик стучит о донце
перевёрнутого во дворе ведра.
Я тебе нашепчу, как шелестит трава
ласкаемая ветерком.
Я тебе нашепчу, как горят дрова
и пахнет дымком.
Я тебе нашепчу, как растут цветы.
Я тебе нашепчу, о чём плачут отцы.
Я тебе нашепчу, что такое мечты,
утраченные навсегда…
это ты…
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
МУЗЫКА И ВОКАЛ НИКОЛАЙ ЯЦКОВ
http://www.grafomanam.net/poems/author/nicoff/
Как мы рады бываем, некстати, некстати,
Потому что, вот там, за углом,
На помойке сидит всеми брошенный мальчик.
Рядом пёс с перебитым хвостом.
И на смех наш неискренний,
В век – разбросанным бисером.
В дом наш – ветром и письмами,
И в экран телевизора.
Боль чужая стучится тайком.
1996
Руслану Немитулаеву
На улице жара,
И незнакомый город.
Дома, как образа,
А дома дождь и холод.
Скворцы, которых нет у нас в помине,
Устроили базар в фонтане,
Как пингвины в Антарктиде.
Всё хорошо пока…
А надо было всё продумать…
Жара – нет сил, писать и думать.
24.09.1990
Ташкент
В осенних лесах, опадающих пряно,
С тобой вспоминаем забытые драмы.
С тобой вспоминаем, минуты проходят,
И к нам незаметно желанья приходят.
Хотелось бы в зиму, без междузимья.
Хотелось бы просто куда-то умчаться!
По санному следу, подобно зигзагу,
Туда к горизонту, который загадан.
Мелькают заснеженные курганы,
И рощи, леса, меж-степными морями.
И солнце то светит, то снова закаты.
Ночами лишь звёзды немыми свечами.
Но снова и снова, с рассвета к закату,
Как-будто приказ от солдата к солдату,
С весною и лето, и осень приходят.
Они всё никак свой покой не находят.
И лишь горизонт, убегающий прямо,
Зовёт нас налево, зовёт нас направо.
И только назад повернуть мы не в силах,
Лишь только бы жизнь нас о том не просила.
Сергею К.
В весну – ручьями,
слезами,
последним снегом,
мартовским лесом.
В весну – первым листком,
беды глотком,
подснежником первым,
поцелуем нервным.
В весну – пополам с любовью,
в ногах с мольбою,
к берегам счастья твоего,
без тебя и его.
В лето бы сразу…
Во снах…
С косточкой земляники –
На губах…
25.02.2003
Оле Федоровой
Снова осень.
Снова грустно.
Снова голо на ветвях.
Снова листья в кучах мусора,
Золотым огнём горят.
Дым стоит.
Собаки лают.
Каркнул ворон на суку.
Что ещё нас ожидает,
В этом, прожитом, году?
Н. Г.
Прошлое, как эхо, тает в облаках.
И травы слезинки, утром, на ногах.
Осторожным смехом память в дом вошла,
Солнышко – подсолнух, яркий принесла.
Перепутав напрочь паутинок сеть,
Мне судьбы минутки хочется сберечь.
Перелив в стаканчик неба синеву,
Я тебе, мой мальчик, утро принесу.
Утро, солнца зайчик, пощекочет нос,
На косцов соседей вновь залает пёс.
Август бросит в ноги жёлтую листву.
Журавлиным клином осень позову.
10.08.05
А. Ш.
Вересковый мёд, горькая печаль.
Мне вчера с утра снегопад сказал,
Он снежинкой мне постучал в окно:
« Не грусти о нём, знать не суждено».
Земляники вкус, неба синева.
Ночью в летних снах, лишь твои глаза.
Мне июньский ветер волосы трепал.
« Ты забудь его…», - тихо прошептал.
Яблоки в садах, жёлтая листва.
В парке дымных куч целая толпа.
Мне осенний дождь по лицу хлестал.
« Ты прости его…», - эхом прокричал.
МУЗЫКА НИКОЛАЙ ЯЦКОВ. ВОКАЛ АЛЛА ЯЦКОВА.
http://www.grafomanam.net/poems/author/nicoff/
Каштан, озябшей пятернёй, мне постучал в окно.
Сказал,- давай с тобой вдвоём, гулять сейчас пойдём.
Ты разбросай вокруг листву – сказала следом осень.
И ветер, хулиган морей, её под ноги бросил.
Ты расплескай всю синеву, что я сегодня вылил-
Сказал мне дождь, и радугу на небосводе вывел.
А я с охапкою кленовой, в оранжево-багряновых тонах,
Бреду по аллее знакомой, умытой в осенних слезах.
И так на поиски луны, я отправляюсь каждый вечер.
И сквозь озябшие кусты, бреду к тебе на встречу.
Бреду не в такт, и не впопад, и в промежутках вечер,
Лимонным светом фонарей, изображает торт и свечи.
движутся без
шума, как в играх
движутся, выбрав
тех, кто исчез...
Иосиф Бродский
Месяцы сдвинулись в отвратительном беспорядке.
В декабре — собираем грибы.
В марте — биатлонисты стреляют в десятку.
Горяч лишь градусник, на солнце нагретый,
Но и его тошнит от вида грача,
Нагло расхаживающего по снегу.
Модельеры ломают головы над изобретением
Нового, дрянно-сезонного одеяния,
А мы застыли перед творением Пикассо
Немногословными изваяниями.
Попытка сказать, что чувствовал автор,
Создавая своё произведение.
Подобна попытке восстановления
Отходов нашего пищеварения.
Порыв друзей записать слова — те, что свыше,
Лишь тридцать процентов того, что они услышат.
Пусть каждый думает, чувствуя то, что хочет.
У каждой дороги имеется две стороны обочин.
И если я из своих трещинок и надломлинок
Кому-то капнул в душу,
Память обо мне слезинкой вырвется наружу.
И, повинуясь круговороту воды в природе,
В облаке, над Землёй, я и не я вроде.
Облако, повинуясь ветрам, начнёт превращение
До того, когда прольётся дождевой капелью.
И какой-то пацан, в траве загорая,
Сквозь прищур рассматривая облака, вдруг скажет:
— Как красиво на небе в последний день мая!
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Старик метёт оставшийся опавший лист.
Дворняга лает на сугроб из листьев.
Дождь моросит, уже почти без смысла,
Земля давно как будто спит.
В открытое окно глядит судьба,
Ей чужд осенний холод.
Истосковавшейся душе – любовный голод.
Во след раскатами летит моя последняя гроза.
Перепутанная зима,
Упорядочить ветры не может.
Перепутанные слова…
Мне бы стать хоть на миг моложе.
И сбежав по ступенькам вниз,-
Оглянувшись, благословляю всуе.
- Это, просто, мой детский каприз.
- Просто так я, беду интригую.
И слезинка, щекою вниз,
Побежит, как снежинка тая.
Я твой жёлтый кленовый лист.
Только жаль, в середине мая.
Может ты тополиный пух,
Перепутал с февральским снегом.
Может быть, как на санках спуск,
Ты от счастья недавно бегал.
Всё пройдёт, не напутаешь больше,
Нам судьба навязала сполна.
Только вот не вернуться больше,
Те, две рощи, и облака.
Н. Г.
Прошлое, как эхо, тает в облаках.
И травы слезинки, утром, на ногах.
Осторожным смехом память в дом вошла,
Солнышко – подсолнух, яркий принесла.
Перепутав напрочь паутинок сеть,
Мне судьбы минутки хочется сберечь.
Перелив в стаканчик неба синеву,
Я тебе, мой мальчик, утро принесу.
Утро, солнца зайчик, пощекочет нос,
На косцов соседей вновь залает пёс.
Август бросит в ноги жёлтую листву.
Журавлиным клином осень позову.
Я приглашаю Вас за стол,
И угощаю Вас беседой.
А острый языка укол
Сегодня будет Вам десертом.
И трели призывные Ваших звонков,
Моё одиночество слышит.
Сквозь слёзы Вам, – нет! Это крепче замков.
Как шпиль Петропавловский – выше!
Одиночество зимнего города.
Да и это зимой не назвать.
Вспоминаю про честь, ту, что с молода,
У себя не позволил отнять.
Вспоминается детство далёкое,
Веселились же, чёрт побери.
А ты помнишь, в походе, за рощею,
Пели нам на заре соловьи.
Вот и молодость, мельком, за окнами,
Проскакала на белом коне.
Лишь душа в облаках, белым соколом,
Находила свободу мечте.
Нынче старость стоит в коридорчике.
Не решается кнопку нажать.
Заходи, помогай потихонечку,
Одиночеству стол накрывать.
Мела метель, горел камин.
В трубе тихонько ветер выл.
Мы думали вдвоём,
Но каждый о своём.
Коты мурлыкали в тепле,
И я смотрел в глаза тебе.
Мы говорили о любви,
Но каждый о своей.
Свеча горела, падал снег,
Заполнил комнату табачный дым.
Нас было двое. Я один.
Январь 1991
Мчаться годы-непогоды
над моею головою…
Эльдар Рязанов
Эти годы-переходы,
Из одной судьбы, в другую.
Эти годы-непогоды,
Надо мною, над тобою.
Эти ласки, словно в сказке,
Лишь во снах или в угаре.
Словно птицы пролетаем
Над сожжёнными мостами.
Эти песни, переливы –
Лишь с друзьями, лишь с друзьями.
Эти грустные мотивы –
Вслед за нами, вслед за нами.
Эти зимы-перезимы,
На полгода, по полгода.
Эту зиму пережили
Я с тобою, ты с другими.
Холодный апрельский вечер, да и не в весне дело.
Зима давно потеряла дар речи,
Перед природой просыпающейся несмело.
А дома место, где лежал ты,
В пространстве комнаты, на диване,
И полусонные коты, мурлыкали колыбельную,
Твой запах, вместе со мной вдыхая.
Но, к сожалению, только наволочка на подушке
Сегодня хранит твой запах.
И тонкая струйка дыма,
Превращённая в завитушки, моим дыханьем,
Оберегает моё одиночество…
НЕТ РЫБКИ
Мне хочется, чтоб ты меня любил.
Мне хочется вдыхать с тобою ночи.
Мне хочется, чтобы длинна перил,
В прыжке, намного делалась короче.
Чтобы ступеньки, вместо трёх – одна.
Мелькали, когда ты ко мне несёшься.
И чтоб твои печальные глаза,
Светились радостью – где с фото ты смеёшься.
Мне очень хочется понять,
Где мы с тобою растеряли счастье?
Желаний много, и устав их исполнять,
Златые рыбки сдохли в одночасье.
Дело всё конечно, в безысходности.
Дело всё конечно, в бесполезности.
И ещё чуть-чуть в нехватке гордости.
И ещё чуть-чуть в наклоне местности.
И ещё конечно в безызвестности.
И ещё конечно в бессловесности.
И ещё чуть-чуть в изгибе совести.
И ещё чуть-чуть в измене верности.
И конечно все веселья сбудутся.
И дожди прольются с непременностью.
И на небе радуги простудятся,
И сольются вместе с современностью.
И увидеть вдруг мне не захочется,
Пустоту в обнимку с одиночеством.
И опять смеяться, как в отрочестве,
Мне захочется, захочется, захочется!
« Есть в Эрец-Исраэль прохладные места…»
Семён Гринберг
Двенадцать раз в году
Меняет лица Зодиак.
Двенадцать раз часы
Два раза в сутки бьют.
Переходя из утра в день,
Из ночи снова в утро.
Приходит Пуримшпиль,
И Витебским ветрам
Нас отдаёт во власть.
И ветер треплет волосы
Сбив кепку с головы.
Так в Эрец-Исраэль
Прохладная рука
Стирает пот со лба
Посланнику судьбы.
Картина Алекса Левина "Пурим"
…лишь там, в родном тепле
Давидова гнезда…
…лишь там, в земле благой,
я обрету покой
отныне – навсегда.
Иегуда Га-Леви
На яркое солнце плывут облака,
Наводят на улицах тень.
И ласточек вновь привлекает река,
Полёт их – наш завтрашний день.
А я на Шаббат помолиться хочу,
С поклоном к могилам отцов.
Свободною птицей туда прилечу –
Примером для слабых юнцов.
Душе так спокойно на Вечной горе,
Лишь тень надо мною скользит.
Без злобы на мир праотцов посмотрел
В свой первый печальный визит.
Но счастье молитвы лишь только во сне,
Ведь сердце не в милом краю,
Поэт не способен молиться извне,
Где песни чужие поют.
Поток Иордана взывает к себе,
Где в мыслях он жемчуг искал.
Ха́ндак возвысил бы в вечной борьбе.
Характер, как сталь, закалял.
С мечтою и молитвой пришёл он к стене,
Забыв про друзей и врагов,
И память о нём, как преданье, во мне
Живёт без сакральных оков.
МУЗЫКА И ВОКАЛ НИКОЛАЙ ЯЦКОВ
http://www.grafomanam.net/poems/author/nicoff/
Фото Надежды Прилуцкой. Модель Антон Нефёдов www.nadyaprilutskaya.com
Розовый треугольник. Время — двадцатый век.
И рассмотрев в прищуре несимметричный снег.
Ты понимаешь не тает, он на его щеке.
Пальцы не шевельнутся больше в твоей руке.
Только озябшей снежинкой шарик в рулетке судьбы,
Бросится в лунку событий, пытаясь спастись от беды.
Сколько успеет скатиться слезинок с твоей щеки,
Прежде чем отразится всё, что ты ощутил?
Руки протянешь без крика тела своего вдоль.
Сколько шагов отмерено, чтобы войти в огонь?
Сколько шагов отмерено, чтобы с судьбой, навзрыд,
В зрачках мелькнул прощально жёлтый Магендавид.
*****************************************************************************
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Картина Александа Монича "Холокост" находится в экспозиции музея Минского Еврейского Общинного Дома. Посольство государства Израиль.
Наташе Эльман
Пустынной улочкой бреду,
Почти забыв слова.
К тебе я больше не приду,
Ани оhэв отха.*
И стайка рыжих воробьёв
Слетев на провода,
Щебечет в память о тебе.
Ани оhэв отха.
Ещё не разогнал с утра,
Нам ветер облака,
А солнца луч, дрожит у ног,
Ани оhэв отха.
И я опять перед тобой,
Стою, закрыв глаза.
И сердце вдруг напомнит мне,
Ани роце отха.*
Ани оhэв отха.*(иврит) – я тебя люблю.
Ани роце отха.*(иврит) – я тебя хочу.
Песню можно послушать по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1149651/43a6f4a6683e351f854ce557f9d6bf4313e9e039pl
[img size=450]http://www.steffi-line.de/archiv_text/img/note.gif[/img]
Давно я сердцем там,
Где плещет Иордан,
В прекраснейшей из стран,
Где гор встаёт гряда.
Иегуда ГА-ЛЕВИ
К тем берегам, где течёт Иордан,
Нас манит призывно зовущая даль.
Нас манят и тайны, и даже обман.
Вы руку к стене – дайте волю слезам.
Там майсы расскажет нам старый еврей,
И гордость заплещет, что ты иудей,
Что нежную сказку – рожденья Христа,
Нам предки послали устами в уста.
А если устал ты по миру скитаться,
И жизнь твоя может вот-вот оборваться,
И ты у черты в ожидании конца –
Иерусалим распахнёт все сердца.
Тепло от распахнутых этих сердец,
Заставит понять, что ещё не конец,
Что в жизни звезда освещает твой путь,
Иди же туда, и не думай уснуть.
Там море, как сердце к прекрасным стихам,
Семь раз припадает к уставшим ногам.
Там горя узор на осколки разбит.
Поверь и тебя вспоминает Давид.
http://iplayer.fm/q/николай+яцков+иерусалим+гордость+сердца/
МУЗЫКА И ВОКАЛ НИКОЛАЙ ЯЦКОВ
http://www.grafomanam.net/poems/author/nicoff/
Словно нежностью – туманом,
Вечер кутает поля,
Как хочу быть долгожданным,
Ночью слыша: “ Я твоя.”
И берёз осенний шелест,
Сквозь крахмальность простыней.
Месяц, коже нашей бледность,
Дарит холодом теней.
Эти сомкнутые руки.
И изгиб бедра – манят.
Через день опять разлука
Прочь прогонит от тебя.
И протянутые пальцы,
Продолженьем их – твой взгляд.
И слезинки, дней тоскливость,
Будут вновь считать подряд.
Месяцы пройдут. Сорвав внезапность.
Я ворвусь в родимый край.
И сквозь дней, весенних, яркость,
Крикну: “ Ну же! Обнимай!”
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Числюсь – на земле.
Значусь – в небесах.
Верю – что придёшь.
Знаю – лишь во снах.
Мыслюсь – в тишине.
Вижусь – в зеркалах.
Радуюсь – весне.
Мучаюсь – в слезах.
Думается – грусть.
Кажется – рассвет.
Больно – ну и пусть.
На вопрос – ответ.
Птицей – взмою ввысь,
Погасив – свечу.
Реками – вернусь.
Ветром – прилечу.
Василию Никитенко
Переплелись стихами, рифмами,
И улочки мощёные и черепица крыш,
А помнишь друг, гуляли мы по Вильнюсу?
И ты так ласково, мне говорил – малыш!
Кафешки по углам разбросаны.
История по тупикам и переулкам спит.
Ты помнишь друг, гуляли мы по Вильнюсу?
Он есть, а я теперь забыт.
Красно-жёлтой плесенью заката,
Вечер снова все покрыл холмы.
Не хочу я быть сегодня пятым.
Не хочу давать себя взаймы.
Есть лишь мимолётное различье,
Только в нас двоих, как в листьях клёна.
Вы умрёте, так, от безразличья.
Я же утону в мечтах влюблённых.
Валерию Квяткевичу
Повтори, я прошу, повтори
День непрожитый заново.
По карману ли нам?..
По карману ли?..
Повтори…
Повтори, я прошу, повтори
Мне сегодня боль радости.
И улыбку беды,
Но без гадости.
Повтори…
Ты прости, я сегодня
безжалостный,
И к себе, и к другим.
Снегири,
подлетели к рябине,
и с радостью
Горечь в сытость сплели.
Повтори…
16.06.1993
Минск
Возникающие меж нами дали.
Пролегающие меж нами мили.
Нашу жизнь, мы с тобой проспали,
А про ласку и нежность – забыли.
Жили – были, веселы – пьяны.
Невлюблёнными – полюбили.
Были – слыли, невнятно святы.
В волны музыки nitigo* вплыли.
И гребли мы на лодках прямо,
Доверяясь во всём рулевому.
Только руль нам заклинило вправо.
Не налево ли дорога к Б-гу?
*nitigo(итал.) – прозрачно.
Анне Лаухиной
Прощайте.
Прощайтесь.
Простите.
И сбросив со счётов меня,
С собою меня не несите,
В душе коль нет капли огня.
Любите.
Бросайте.
Бегите.
Не плачьте, утратив меня.
Пусть солнце сегодня в зените
Печалью прошедшего дня.
Пусть нежный, забытый любовник
Приходит во снах,
А пока…
Забудьтесь, спокойно прочтите
Дрожащую рифму стиха.
11.05.1991
Дмитрию Дубовику
Не обратимо, не раздвоиться.
Не повториться в сомнении дивном.
Не отразиться в сердцах любимых,
Заветным плодом, прощально синим.
Заветным плодом, запретно сладким.
Запретно нежной, немой загадкой.
Доступно горьким, пустым упрёком.
А повториться лишь одиноким,
Зато спокойным, прощальным знаком –
Понятным всяким.
17.06.87
ПЕСНЮ СЛУШАЙТЕ ПО ССЫЛКЕ:
http://www.youtube.com/watch?v=OAlXVkq_cj8&feature=channel_video_title
Лене
Имя твоё – убегающая в даль,
Из левой половинки тела,
И, что бы там сердце не хотело,
Остаётся лишь взгляд.
Имя твоё – счастьем, через край.
Выдержал души переплёт,
Мой весёлый влёт,
В судьбу твою.
25.05.03
Друзья, знакомые, враги.
Интриги, сплетни.
Перебираю в голове стихи,
Знакомых бредни.
Пороки, злые языки.
Судьбы заносы.
Слова – чужие ярлыки,
Их жизнь уносит.
Любовь, холодные сердца –
Метаюсь между.
И правду говорю в глаза –
За то отвергнут.
В лицо улыбки, за спиной –
Кривые рожи.
Ты к ним с добром, они бегом,
А надо строже.
Ты говоришь, они, да-да,
В лицо кивают.
Ты им помог, лишь тем, чем мог,
Всё забывают.
Лежишь в слезах, и сил уж нет,
Бед вереница,
А в трубке лишь один ответ:
«Их нет! Просили извиниться».
Ложишься спать, как труден сон.
Приходит – завтра.
Друзья, интриги и любовь,
Как всё внезапно.
18 – 19.07.1990
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Мне положить тебя
В любви ладони.
Мне положить тебя,
На половинки обе,
Сердца
Своего,
Но…
День с лица.
Ночь с ресниц.
Боль с души,
Через пенье птиц.
Мне в адреса любви.
На волосок беды.
Мне в рифмы и стихи.
Душа с душой на – ты.
Рядом.
Близко,
Вы…
Низко – летят.
Высоко – поют.
И с улыбкой в такт,
Очень больно бьют.
Мне бы в омут глаз,
Очертясь, без фраз.
Мне бы в слов поток,
Да любви глоток.
Твоей.
Эй!..
Душа брошена,
На ветру, словно
Флаг бьётся…
Разо-бьётся.
Только пуст сосуд.
Нет ни капли в нём.
Лишь на снимке мы,
Навсегда вдвоём,
Твоём…
Поцелуями вслед,
Перекрещу,
От бед.
Весь день встречаю я рассвет,
Под жёлто-серебристым пледом.
И знаю то, что Ваш ответ
Вернётся лишь июньским снегом.
Привыкли Вы, швырнув концы,
Лететь за ярким звездопадом.
И нежно говоря мне - ты,
Смотреть на тех, кто с нами рядом.
А если пересёкся взгляд,
С моим, сегодня, ненароком.
То это, просто Ваш обряд, -
Чтоб не оставаться одиноким.
Песню слушайте по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1135981/09ae167078bee9aeb07ffb2df32a93472fc86a46pl
Дмитрию Ермоловичу-Дащинскому
И шаг, сквозь сон дурманный, в туман размытых истин...
Мы остаёмся рядом...
иного и не мыслим.
Мы остаёмся стойки к слезам, на лист опавший...
И только окрик – скольких?..
заставит сердце сжаться.
И сквозь мороза искры, и через май черёмух,
Уже не видя смысла,
мы бисером во многих.
И вновь впечатываюсь в лист.
В затылок солнце светит.
И попадаю в чью-то жизнь.
Зачем? Кто мне ответит?
Ладонями, обняв лицо,
Я вслушиваюсь в радость,
Других. Усилье приложив,
Немного ощутив усталость.
Доверившись своим друзьям,
Учусь быть стойким.
И по наклонностям скользя,
Быть гордости достойным.
Я вновь впечатываюсь в лист.
На радость скольким?
И попадаю в чью-то жизнь,
Пером написан вольным.
… Мне известно, что мёртвым не больно, не стыдно
И не мучает совесть их, как говорят.
Ну а главное – мёртвым не слышно, не видно,
Что на свете живые с живыми творят…
Александр Зиновьев
Лишь душа теперь теряет цену.
В наше время только болтовня.
Мы живём ни в чём, не зная меры.
Уважая только лишь себя.
Безвозвратно умирает сердце.
Незаметно, в суматохе дня.
Рынок на дворе диктует цены.
Продаётся всё – собаки и друзья.
Леночке Горбуновой
Взгляд на пол-лица,
На полсердца стук.
На полслова стих,
Улетает с губ.
Где-то сердца стук –
Первый.
Где-то громкий стук –
Дверью.
Где-то первый крик.
Где-то смертный рок.
От души – наискосок,
Лопнула струна –
Боль в висок.
И на пол-лица,
По щеке сле-за.
1993
Минск
Васе Никитенко
Я бы сел на электричку,
И поехал в никуда.
Словно маленькая птичка
Опустясь на провода.
Я забыл бы о разлуке
И о сложностях пути.
С радостью, целуя руки,
Всем попутчицам.… Прости.
Просто дождь и просто грустно,
И поехать в никуда –
Примитивное искусство…
Рельсы… Шпалы… Провода…
1990
Песню слушайте по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1154236/fe44ed134fcc7856663134b73ed2ead06824e672pl
[img size=450]http://www.steffi-line.de/archiv_text/img/note.gif[/img]
Андрею Кулаге
Я хотел увидеть счастье,
Ветер в этом мне помог.
Всё принёс – пургу, ненастье,
Уничтожил всё что мог.
Я хотел увидеть нежность,
Ель мне в этом помогла,
И иголки - не подснежник,
Вот такие, брат, дела.
Я хотел увидеть прошлость,
Память в этом помогла,
Как седой старик с погоста,
Просто правду принесла.
Я хотел увидеть вечность,
Разобраться как-то смог,
Почему мою беспечность
Выставляют за порог?
Я хотел увидеть счастье.
Я хотел увидеть рай.
И весна – смешной букашкой
Мне сказала: «Это – май!»
Это май слезой объятый.
Это май – в глазах тоска.
Это май тридцать девятый
Смотрит молча свысока.
И какая-то вдруг сила,
Стиснув зубы, помогла.
Среднеточечным курсивом,
Жизнь моя сквозь Вас прошла!
The porcelain boy
Ох, этот ваш отточенный язык…
Ах, этот неподдельный ваш румянец,
Границы счастья и несчастья – стык!
А сверху всё скрывающий безвкусный глянец.
Не виноват я, просто, наконец,
Рифмованный разучивая танец,
Взглянуть на фото и понять, что вы подлец,
Что вы в душе, какой-то эмигрантный иностранец.
Вам не понять, что хочет мой язык
Сказать в неповторимом слово-жесте.
И дым от сигареты, в тот же миг,
Напомнит мне о юности и чести.
Ирочке Громовой
В напоминание о дружбе,
перешедшей в память, или
о памяти восстановившей
дружбу.
Мне говорили, что я сплю,
Что всё уже сказал.
Мне говорили, по утру,
Что всё уже проспал.
Мне говорили, посмотри –
Ты прочитай судьбу.
Меня просили, помоги,
Прочь отогнать беду.
Мы уходили на Восток,
И просто – в никуда.
И в помощь нам, наверно Б-г,
Отправил поезда.
Кому-то в такт, кому в разлад.
Кому судьбы оскал.
Последней розы лепесток,
Кому-то вслед упал.
И видно слово – оглянись,
За шумом волн не услыхал.
И вновь меня, какой-то бриз,
Прибил к твоим ногам.
Саше Моничу
«Мальчиком, бегущим резво,
Я предстала Вам..."
Марина Цветаева
Мальчиком, бегущим резво
Жизнь проходит – подожди.
Есть последняя надежда,
Ты её мне не сожги.
Девочкой, носящей косу,
Жизнь плетёт нам день за днём.
Постоянные угрозы,
Мы немного подождём.
Мальчик с девочкой играет,
В душах всё оборвалось,–
Это, видно, ветер мая,
Сытость праздную унёс.
Задавай свои вопросы,
Отвечаю – не спеши.
Словно летние покосы,
Плавно строчки уложи.
Прилетят к нам птицы с юга,
Обязательно – опять.
А пока метёт нам вьюга
И мешает вместе спать.
Песню слушайте по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1135885/c358fcc229f62f5f28883df0846f6766dbfc7a34pl
Алексею Колобову
Я в небеса стремился.… Опоздал.
В любовь твою не верить.… Так старался.
В моей судьбе один сплошной вокзал,
С пролётами меняющихся станций.
Куда ни глянь – повсюду поезда.
Туда-сюда. Налево и направо.
Вагонных окон жёлтые глаза,
Зовут меня мельканием упрямым.
И вот перед тобой я, нету сил.
В грехах моих немыслимых признаться.
И воздух, как и вздох – неразделим.
В судьбе твоей я смелым иностранцем.
Нет словаря, чтоб выучить язык,
Понятно, что его не издавали.
Я нем, но это лишь на миг…
Друг другу мы ещё не всё сказали.
13.09.2006
Песню "Ещё не всё" слушайте по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1137873/4d44b6078c6e34fc01dd872b846b580a58858a0dpl
Стихи и звезды остаются,
А остальное — все равно!..
Георгий Иванов
Поэты бывают, не искренны,
Когда вспоминают прошлое.
Поэты бывают искренны,
Когда ожидают хорошее!
Поэты бывают жадные,
К словам, что Вы произносите.
Поэтов бывает жалко Вам,
Когда на руках Вы – носите.
Давайте поиграем мы в друзей.
Давайте поиграем во врагов.
Надежде перед носом закрывая дверь,
И не услышим мы ничьих шагов.
Давайте поиграем мы в любовь,
И в ненависть – попеременно.
Давайте верить мы в Богов,
Греша одновременно.
ПЕСНЮ СЛУШАЙТЕ ПО ССЫЛКЕ:
http://www.youtube.com/watch?v=AFd7NB577i0
ТВОЙ ВЗЛЁТ УДИВЛЁННЫХ БРОВЕЙ
ВСЛЕД УБЕГАЮЩЕМУ ГОРИЗОНТУ,
СЛОВНО УЛЕТАЮЩИЙ НА ЮГ
ЖУРАВЛИНЫЙ КЛИН.
СТОИТ ТОЛЬКО ДОГНАТЬ
ТВОЮ МЫСЛЬ, -
И ТЫ БУДЕШЬ РЯДОМ.
СТОИТ ТОЛЬКО ОПЕРЕДИТЬ
ТВОЙ ВЗГЛЯД, -
И ТЫ БУДЕШЬ СО МНОЙ.
СТОИТ ТОЛЬКО ПОЙМАТЬ
ТВОЁ «ЛЮБЛЮ»
И УСПЕТЬ СДЕЛАТЬ ВДОХ
ПОЛНОЙ ГРУДЬЮ,
УЛОВИВ ТВОЙ ЗАПАХ,
ЧТОБЫ ПОТЕРЯТЬ ТЕБЯ НАВСЕГДА.
10.03.01
«Если когда-нибудь жизнь
оторвёт тебя от меня,
Если ты умрёшь, если ты
будешь далеко,
Мне не важно, будешь ли
ты меня любить,
Потому что я тоже умру…»
«Гимн любви» Э. Пиаф
В эту лунную ночь,
Когда идёт снег,
И тебя нет рядом со мной,
Мне бы очень хотелось стать ангелом,
Дня или ночи – всё равно.
Главное – вместе.
И не важно, кто тогда будет с тобой.
К сожалению – это только иллюзии.
Ангелом мне не быть – никогда.
Прекрасно понимаю всю бесполезность
Своих попыток, вернуть прошлое.
В принципе – это возможно…
С удовольствием предложат свои услуги
Подлость, беда и горе,
Но я этого не хочу.
Увы! Любовь и доброта – бессильны.
И если это случиться,
Это будет услуга ещё одного порока –
Твоей лжи.
Слава Б-гу, что я этого не увижу,
Потому что тебя не будет рядом со мной.
Для того чтобы ты пришёл –
Тебя не нужно ждать.
Для того чтобы ты любил –
Тебя не нужно любить.
Тебя разрывают противоречия.
Тебя переполняют сомнения.
Тебя обманули, ладонью закрыв глаза,
Подвели к пропасти и сказали, - иди,
Сами на цыпочках отошли…
Спасибо, что не подтолкнули,
Сыграв в благородство.
Я поймал тебя на руки,
И убаюкивая, говорю слова любви.
Мои слезы, капая на тебя
Растопят льдинки злобы
Брошенные в твоё доброе открытое сердце,
Как слёзы Герды растопили
Осколки холода в сердце Кая.
И Снежный король умрёт.
И ты станешь дарить мгновения любви,
Только в ответ на нежность того,
Кто будет с тобою рядом.
Эти мгновения будут лёгкими
И прекрасно совершенными,
Как пёрышко из крыла белого голубя,
Которого ты, только что, спугнул.
На замёрзшем окне
След от твоей ладони -
Это всё, что осталось от тебя.
И поэтому я не хочу,
Чтобы зима заканчивалась.
Хочу, чтобы всё время был мороз.
Да, я не люблю зиму,
Но я люблю тебя.
Ты – зима моей любви,
Как жаль, что не было,
Весны, лета и осени.
Так пусть же они будут у тебя,
А я всю жизнь буду ждать.
Ждать подснежников в январе.
И если они появятся,
Как в старой сказке, -
Это будет настолько неестественно,
Что я просто разлюблю тебя.
Январь 1988
Минск
Воскресенье, – и хотелось верить,
Что оно такое, как и прежде,
Что оно совсем не поседело,
Что и я ещё в своей одежде.
Воскресенье, – ну и, слава Богу,
Что оно такое и весною.
И зимой лишь замело дорогу,
И луна над тишиной ночною.
Воскресенье, – только слово это,
Перебросит раннею порою.
Не несите мне, прошу, газету,
Всё равно я двери не открою.
Воскресенье, – перелётной птицей
Переносит все мои заботы.
Не хочу держать в руке синицу –
Пусть летит. Мы встретимся в субботу.
МУЗЫКА И ВОКАЛ НИКОЛАЙ ЯЦКОВ
http://www.grafomanam.net/poems/author/nicoff/
http://www.playcast.ru/view/1246050/559331cd50bb430ea8f03eb38d142d92509dd419pl
Н. Г.
Мой нежный взгляд не сотворит чудес,
А лёгкий вздох не отзовётся эхом.
В твоих сомненьях доля правды есть,
Её разрушишь ты весёлым смехом.
Ты отдохни немного, поскучай.
Пусть упадут слезинки в чашку чая,
А в будущем почаще вспоминай,
Ведь память, к сожалению немая.
Успеть бы, передать тебе добро,
Что удалось собрать с моей тоскою.
Успеть бы оттолкнуть всю грязь и зло,
Когда неискренность стоит спиною.
* * * * *
Дерзи! И сердцем думай чаще.
Своими мыслями - друзей люби.
Когда все вместе - это счастье...
А мы с тобою не смогли...
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Не воробей, а вылетит,
И чёрта с два поймаешь.
Обидит, как бы невзначай.
Наотмашь по душе ударит,
Произнося последнее – прощай!
И не укажешь, враз немея,
Не остановишь, где уж там.
Какая глупая затея,
С рогатки, да по воробьям.
Словами – полными упрёка.
Слезами – полными беды.
Глаза – свидетели жестокой,
В след догоняющей воды.
Простите, может, я обидел,
Кого-нибудь и как-нибудь...
Я на дуэли суть увидел
И нежность отправляю в путь.
Февраль 1992
Рига
Я скажу тебе с последней
прямотой:
всё лишь бредни, шерри-бренди,
ангел мой.
Осип Мандельштам
Я скажу тебе: прости и не грусти.
Жизнь за все её грехи прости.
Только помни, добрый ангел мой,
Жизнь моя навек теперь с тобой.
И, вернувшись к тишине ночной,
Ты скажи: побудь со мной, родной.
Выплыв вдруг из суматохи дня,
Я подумаю – всё это зря.
Но слова твои затмят мой взор.
И начну нести я всякий вздор –
Ты пойми, я быть с тобою не могу,
И опять сегодня мимо пробегу…
Но вот снова мы с тобой вдвоём
Друг на друга с нежностью глядим,
Жить не можем друг без друга мы.
Отдадимся нынче власти тьмы.
15.05.1990
Вильно
Как в небе журавлиный клин.
Как сердца крик.
Как степью, вскачь, табун.
Как рельсов, уходящих вдаль,
Шпальный плач.
Ожидание…
Как на заре роса.
Как тихий гул прилива.
Как долгожданный вдох пловца.
Как словно песне в след,
Эхом – куплет.
Любовь…
04.05.2003
Осиповичи
И в наступивший день войду,
Как будто в никуда.
И, скомкан снова, белый лист,
Упал к моим ногам.
И берегами памяти,
Растут деревья дивные.
Как будто нарисованы,
Они пастелью инея.
И островами радости,
По морю тёмно-синему,
Меж кораблей и лодочек,
Вдогонку за дельфинами.
Вдогонку за сомнением,
Сквозь сон, в бреду горячечном.
Через ненужность гения,
К твоим ногам прижаться бы.
И отодвинуть горести,
И пододвинуть радости.
Рукою вечной скупости
Свобод и нереальностей.
Но вся загвоздка в вечности.
Но вся загвоздка в узости.
В неповороте времени,
В переоценке мудрости.
В невовращении плоскости
И рук в недоокружности.
Слеза в ковше медведицы –
И ты, с холодной улицы.
Мы в поиске забвения,
В любовных приключениях.
А утренние нежности
Даны нам при рождении.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Нежная юность пишет записки,
Там много «Л…», и детская чушь.
Добрая старость читает письма,
Ещё сохранившие лёгкую грусть.
Как мы устали от расстояний,
Так разделяющих наши сердца.
Как мы устали от расставаний,
Так увеличивающих месяца.
Всё поменялось, - записки на письма,
Юность на старость, веселье на грусть.
Лишь расстоянья навечно остались,
И расставаньем закончится путь.
Не уходи от меня –
Прочь,
В вечность…
Не убегай от меня –
Прочь,
В память…
Ты накрой меня нежно –
Пледом.
Поцелуй и напои –
Чаем.
Мы потом с тобой облетим –
Землю.
Нам по паре бы крыл –
Только.
Спи…
Мы с тобою не повенчаны,
С грустью это расскажи.
Не грозят звоны, бубенчиков,
Нам на жизненном пути.
Подкатив карету старую,
Спрячемся мы в ней вдвоём.
И под музыку гитарную,
Тихо песни запоём.
Застучат копыта звонкие,
По булыжной мостовой.
И амура крылья тонкие,
Нас поднимут над мечтой.
02.07. – 19.09.2003
Песню слушайте по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1149848/edfe329c4995b3b15d4a932c37d19c315ea67450pl
От этих антивстреч
Меня бы уберечь
Ты мог...
Анна Ахматова
Придирчиво рассматриваю жизнь,
Ловя минуты радостных событий,
Я к сожаленью своему, как будто вычтен,
Как будто, где-то, вырван диск.
И перебрав, как чётки, жизни бисер
Пересмотрев в калейдоскопе нитей связь,
Найдя не много радостных событий,
Предчувствую твою очередную блажь.
Ещё не осознав всю глубину потери,
Щекочешь веером свой кончик носа.
Ещё не в силах даже зеркалу доверить,
Тяжёлую слезу последнего вопроса.
И угрожающий отъезд, оставит память,
Проведенных с тобою дней,
Ночей. Ты будешь заявлять,
До белизны вонзившихся в ладонь ногтей.
Что страсть давно не заходила к нам,
А заходили лишь тоска и грусть,
Но у камина, милый друг, по вечерам,
Твои слова: «Люблю тебя, всё к чёрту. Пусть!»
Звучат, звучали, и звучать не перестанут,
Как ложечка стучит по дну стакана.
И ходики на кухне никогда не станут,
Пока заботливо заводит их твоя рука.
10.11.95 – 25.02.96
Две руки у моей души,
Ты придешь, протяну их обе.
И в приветственном взмахе судьбы,
Наконец-то, мой милый, нас двое.
Я не знаю, какое число,
Я и месяц не знаю даже.
Это в жизни моей «zero»,
Или ноль, по-простому скажем.
Но ты есть, однозначно, надежда,
Сообщила мне по секрету.
Просто я поступил, как невежда,
И конечно об этом жалею.
Может быть это чувство сродни,
Ощущенью, - шагнуть в былое.
И власкавшимся снова в жизнь,
Вдруг понять – ничего не стою!
26-27.04.06
Вниз по отлогому – по неуклонному –
Неумолимому наклону Нежности…
Марина Цветаева
Май 1921
Стать галочкой в тетради Вашей не хочу!
Поверьте, мне совсем не свойственно двоиться.
И дружеских ладошек по плечу,
Моя судьба отчаянно боится.
И извинения, - они конечно слышатся.
И в тоне есть оттенок неподдельности.
Но для души, отчаянной, увидеться –
Приходит час, и есть ещё мгновение.
И снова через выкрик неизбежности,
Судьба вдруг перестанет быть зловредною.
И я в какой-то внутренней чрезмерности,
Вдруг оглянусь вдогонку безответности.
Какую-то весеннюю занеженность,
Разлучит май тюльпановой бутонностью.
И в лето нас, по-зимнему задолженных,
Перенесёт судьба, уже с наклоном нежности!
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Как больно слышать крик в душе,
Истосковавшейся по анаше,
В газетах, в передачах слыша номер счёта.
Благотворительность! Итог!
О, упаси Вас Б-г!
С афганцем встретиться в глуши,
В дворовом тупике.
Какая к чёрту боль души?!
Какая тут любовь?!
Душа в пике, разбилась вдребезги…
Беги! Коль хочешь быть живым.
В глазах лишь кровь, насилье…
Нет – это не судьба в бессилье,
То «русского Ивана» стадный бок.
Не Б-г, какой тут право Б-г,
Когда уже он не убить не мог…
Нет, он не виноват, мальчишка тот,
Который шел, не зная год,
В котором он навеки, пропадёт.
Красивый, милый и ещё живой,
И с бархатной, по молодости, кожей.
Любимый матерью и молодой женой,
Он был от них для сдачи долга взят.
Откуда знать он мог, что будет он распят
На мусульманской вере,
Рукой российского иуды.
Прости…, я не стыжусь, покуда,
Я боль души девчат…
Тебя ласкавших материнских рук,
Любимых губ… от головы до пят.
Прости за то, что счас ты пьян.
За то, что я такая дрянь.
За то, что книжка на руках,
И обещания лишь на словах.
Прости, я, как и все,
Прикрывшись раненой твоей душой,
Как воду в решете слова мешу…
Полив твоею их слезой.
Февраль 1991
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
« Те, кто выбраны, те и судьи?!
Я не выбран. Но я – судья!»
Александр Галич
Ты всё писал о памяти,
Кто о тебе напишет?
Весёлые, печальные
С пера бегут чернила.
И начиная петлею,
Намыленной в Елабуге.
Продолжил ты, как вверено,
Манчжурией, Гулагами.
И далее, как пишется.
И далее, как помниться.
Французскими там зимами.
Парижскими там вёснами.
И прям с макушки Эйфеля,
Подонки вертухаевы.
Послали яд серебряный,
Гитаре на заклание.
А я смотрю на улице,
На облака плывущие.
И вспоминаю кладбище –
Парижское, зовущее.
А берегами памяти,
На лодках и на плотиках.
Всё бесенята мёртвые,
Болтают о погоде нам.
Я вернусь к тебе лунным светом.
Ночью…
После…
Когда пробьют часы,
Полночь.
Звёздочкой к ногам упаду…
Как жаль, что ты спишь.
Пустяк
А я смотрю на звёзды
Вторую ночь подряд.
И, видно, не серьёзен
Мой вверх не спящий взгляд.
А на деревьях ветер
Играет в чехарду,
А в небе светит месяц
Который раз в году.
И вот картинки ночи,
Вокруг холодный свет.
И подобраться хочет
Прозрачный силуэт.
Боюсь? Коль есть причина.
Лишь запах нежно мил.
Ах, это куст жасмина,
Который ты садил.
И сад стоит, объятый
Ночною тишиной,
И только две цикады
Беседуют со мной.
О чём они стрекочут,
Нам, людям, не понять.
И утро вновь захочет
С травы росинки снять.
Вдогонку солнца лучик
Несётся за стрижом.
И вдруг поняв, – он лучший! –
Застынет над ручьём.
01.02.06
...И растут ночные тени,
И скользят ночные тени
По лицу уже чужому.
Георгий Иванов.
Вся эта скомканность последних дней...
Вся эта недосказанность – тревожны.
Во всех бессонницах ночей,
Все мимолётные желания возможны.
Холодною луною освещённый пол,
И тень на нём – прощание с утратой.
По жизни вновь проходит ледокол.
За ним лишь шлейф воспоминаний смятых.
Уже черты любимого лица,
Становятся всё строже и серьёзней.
И горькая оскомина конца,
Застыла в горле инеем морозным.
Окаменела горькая усмешка,
И взгляд вернулся к вещим снам.
И метроном, прощальным жестом,
Мне сердце разбивает пополам.
02.11.2006
Хочешь что-то вспомнить — нету мочи,
Тянешься — не достает рука...
Георгий Иванов
Когда нам выпадает вечер,
Свободный от пустых хлопот.
Нет сил зажечь спасенья свечи,
И в ожиданьи - поворот.
И так, порою безмятежно
Сидишь с пером, закрыв глаза.
И ждёт последний вздох надежды
Твоя упавшая слеза.
Опять кончаются чернила.
Меняешь цвет дальнейших букв.
И вспоминаешь - где-то было.
Мысль ускользнула как-то вдруг...
Луна заглядывает в окна
И дарит людям мертвый свет.
И кажется, что на балконе
Застыл знакомый силуэт.
Кого? Увы, не угадаешь.
Пропал, объятый тишиной.
И ты опять альбом листаешь,
Чтоб вспомнить, тех, кто был с тобой.
18.09.2005
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
А если спросят (научу!),
Что, дескать, щёчки не свежи, -
С бессонницей кучу, скажи,
С бессонницей кучу…
Марина Цветаева
Бессонница – законница в ночи.
Как шаг вперёд и два назад. Как – не кричи!
Бессонница – трапезница. Луною освещённый стол,
А в чашках, чай из звёзд. И зайчик серебра упал на пол.
Бессонница – блудница. Нежнейшее бельё на ложе.
Морфея ждёт, и Музе открывает дверь в прихожей.
Бессонница – вампирша. Уходит с первым солнечным лучом,
Лишь половицей скрипнув. Оставит с одиночеством вдвоём.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Нежность. Вздох. Забывчивость…
Потом ещё движенье рук.
Сигарета. Покурили. Сбылось…
Вот опять постель. Знакомый сердца стук.
Завтра. Послезавтра. Понедельник.
Год. Два. Три. И счастье вспять…
На небрежно скомканной газете…
- Я сегодня буду ровно в пять.
Ужин вот уже остыл.
На стрелках – десять.
Ты забыл переписать число.
Где движенье рук?.. Забыл повесить,
Календарь перекидной. Опять не повезло.
Лишь берёза суетливым жестом,
Днём сентябрьским, махнёт легко.
Вдруг не сможешь ты прощальным ветром,
В наше залететь открытое окно?
16.09.1996
Я могу сказать тебе, - прощай!
Ты прости податливость мне эту.
Главное, чтоб завтра, невзначай,
Ты себя простить смогла за это.
И под шелест букв, открыв глаза,
Листикам берез, придав тягучесть.
В пол-оглядки, - взгляд на образа…
В недосказанность ведёт Вас солнца лучик.
Мир чудес отчаянно раним,
Недопосвящённостью далёких.
В дверь мою, сегодня, пилигрим,
Постучал историей пророчеств.
К. В. Н.
Небо. Вверх взмыв.
Гром. Тишины разрыв.
Смерть. Вечный покой.
Боль. Вместе с тобой.
Запах цветков лип.
Асфальта мокрого всхлип.
Ночь. Фонарей дрожь.
С неба на землю дождь.
Меня за плечо тронь.
Всё хорошо вновь
Ли.… Повтори мой шаг.
Может подкрасться враг.
Вместе со мной оглянись…
В небо…
Вверх…
В мысль…
22.06.1993.
Минск.
Мы с тобой продвигаемся медленно.
Мы, как птицы над веком парим.
Мы, как быстрые летние месяцы,
Успевая за жизнью, спешим.
И дождям, тоже жизнь предусмотрена,
И прольются дрожаньем стиха.
И любовь – шестицветная радуга,
Гордой станет, в объятьях греха.
Прибавлять и отнимать не надо.
Возрастом своим теперь горжусь.
И двумя руками, как награду.
Я свою судьбу за хвост держу.
И черёмуховой зябкой ночью,
Вспоминая множество стихий
И немного взгляд сосредоточив,
Всё рифмую и пишу стихи.
Долго не засмотришься на звёзды.
Кружится от счастья голова,
И собрались в хороводы годы,
Звёзды превращаются в слова.
Хаос чувств и хаос добрых мыслей.
Хочется сорваться и лететь -
Вверх, не вниз, и с осознаньем смысла,
С чувством жизни остаётся петь...
Куда-то поезд едет.
Куда-то я иду.
Куда-то дует ветер,
В каком-то там году.
В какую-то там осень
Кружится листопад.
Кого-то там героем,
Избрали невпопад.
А где-то солнце светит.
А где-то снегопад.
И кто-то в дверь стучится,
Не в ту, и наугад.
А где-то расстаются,
Быть может навсегда…
И в трубке телефонной
Чужие голоса…
07.04.2000
Минск
Песню слушайте по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1135964/12e46f529fc2fe58bfe720e99c1a9b3580ae4126pl
Альбом, хранитель фотографий безответных,
Шкатулка с содержимым сокровенных дум.
Не перестанешь ты служить заветным,
Напоминаньем предку, взявшим наобум
тебя. Из шкафа, сундука,
Из погреба сырого. Спросив,
— А это кто на фото сбоку,
Застыл с надменным обликом немого?
— Не помню. Кто-то говорил немного…
Услышишь ты в ответ.
И голос с безразличностью к былому, -
— Твой прадед или прапрадед.
Откуковала кукушка в лесу – ворон каркает.
Из прошлого к Вам приду – старой гадалкою.
Нагадаю счастья – через край.
Выпью сам до дна – горести.
Слышите вдали – собачий лай?
Это я к Вам иду – совестью
Вашей… Чувства все внутри держу,
Все – кроме гордости.
Одиноко в небе – мыслью кружу,
Скоро птицей к Вам прилечу – в гости.
Непозванный…
Биться в окно не стану – не бойтесь.
Просто посижу, погляжу – тихо.
Всё своё крепко сжав – в горсти.
Почему руки не даны – птицам?
А потом поднимусь – в небо.
И раскину широко – крылья.
Нет, не защитить мне – Землю.
Мне бы Вас защитить – от ликов
Бед…
Фото Сергея Шапочкина "Соло для часов с кукушкой"
Ночь. Одиночество. Хочется ласки.
Никак не устанешь придумывать сказки.
Придумывать сказки себе и прохожим,
И прятать слезинки в подушках похожих.
На ёлках мигают гирлянды цветные,
И фейерверки в тумане застыли.
Весёлые ночи мелькнут перед нами.
Весёлые годы запомнятся снами.
И всё, как обычно, меняет природа:
Секунды, минуты и месяцы года.
Меняет одёжки, теряет приданья.
Меняет разлуки на суть ожиданья.
Пугает стихией и манит познаньем,
Меняет людей, на пустые созданья.
А мы всё сидим в ожидании ласки,
И ждём окончанья Рождественской сказки.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Ждать прихода и ухода,
Перепутанной зимы.
Ждать закаты и восходы,
Вдаль шагая без нужды.
Ждать весенних ледоходов,
В августе – грибных дождей.
И осенние угрозы,
Недоделанных вождей.
Обломав дорогой ветку –
Отгонять печаль судьбы.
Золотая, в жизни, клетка
Не спасает от беды.
И широкие просторы,
Вдаль глазами проискав.
Необъятные узоры
Рек, полей – не написав.
И отбросив все заботы,
Управленческих невзгод.
Вдруг понять, – что есть народы,
Где важней всего – народ!
Вдруг понять, что и богатых,
Всё ж касается судьба.
Не рукой, а точкой пятой.
Прочь, толкая от креста.
Вдруг понять – я нужен людям,
Что ещё не всё сказал,
То, что мог. Да и не будет,
Времени Господь не дал.
Вдруг подняться – неба выше.
Здесь никак не развернусь.
Громогласно – пусть все слышат.
Я – влюблённый в Беларусь!
10.06.1996
МУЗЫКА И ВОКАЛ НИКОЛАЙ ЯЦКОВ. Слушать:
http://www.playcast.ru/view/1135864/af2a93a660667f0495e4e299247493cd78dae239pl
http://www.grafomanam.net/poems/author/nicoff/
Плюс на минус. Фальстарт на старт
Поменять
Руки взмахом,
А второй рукой вытащить фант,
Надевая чистую рубаху.
Всё путём. Только путь – слалом.
Соскочил – дал маху.
Зато сразу услышал – бард
Задушевно поёт про птаху.
Может и к лучшему, иногда
Вот так соскочить-выскочить.
Главное, чтобы не забыли нас
Пролетающие мимо истины.
Главное, чтобы не забыли мы
Повелительное наклонение.
И к тому же головы кивок
Гордое имел склонение,
А потом назад в колею дней,
Ночей, вечеров, суматох,
Поутру, вслед убегающей темноте.
Чтобы не застали врасплох.
Чтобы с разгона, но не на штык,
Другу твоему предназначенный.
А если суждено, то чтобы потом
Стыдно не было отцу и матери.
А коль выпадет нам поиграть в прятки,
С той, что с косой, в белом, –
Спрячемся мы в яблоках спелых.
Спрячемся мы в каждой дождинке.
Спрячемся мы в детских слезинках.
Спрячемся, круг очертив мелом,
И, глаза закрыв, про себя повторяя:
Верую.… Верую.… Верую.…
Всё, что нужно самому,
Я другим раздал.
Всё, что нужно прочь прогнать,
Я с собой забрал.
Это словно – лицом в грязь.
Это словно – на курок, в мразь.
Только рифма с моей болью,
Со слезами, моей кровью.
Это словно не дожить – время.
Это словно не допеть – песню.
Надо руки поднять к небу.
И с молитвой на устах – к Б-гу.
Это словно – оттолкнуть землю.
Это словно – захлебнуться криком.
Сердцем бьётся в голове мысль,
И в кривых зеркалах – жизнь.
Это словно на вопрос – тишина в ответ.
Это словно мёртвый друг – не даёт совет.
26.02.96
Пересмешниками, жаворонками…
Кем мы только эту жизнь не прожили.
И за нами рельсами ржавыми
Катится – прошлое.
Вслушиваюсь –
В горсти, собрав душу.
Всматриваюсь –
Ничьего покоя не нарушив.
Вплакиваюсь –
В общий стон боли.
Вдумываюсь –
В серые тучи горя.
Одиночеством, безответностью…
Чем мы только в этой жизни не обижены.
И за нашими спинами – вечностью,
Остаётся – Имя.
На серости проступит белый цвет.
Слезинки сделали свою работу.
И мудрое перо на буквы отражает свет,
Свет вечный – жёлтой позолоты.
И буквы кичатся,спешат уйти на взлёт,
Им невдомёк – их блеск не долог на бумаге,
Что только вместе они в гордом шаге
Способны совершить полёт,
Быть может через звуковой порог,
Туманным следом оставаясь сзади…
Светлая Пасха.
Солнечный день.
Серой палаты
Белая дверь.
В этих палатах –
Последний визит.
В белом халате
Прощанье скользит.
Рисунок Александра Монича www.alexandermonich.com
Дальше тишина...
Вина Дельмар
Только разговаривай со мной,
Не делай пауз, не время!
Первая звезда на небе,
Значит, есть ещё некоторое
Количество часов,
Но не трать минуты напрасно.
Не жди, не раздумывай долго…
Ты не думал, рисовать с натуры…
Писать в партитуру…
Цунами, движущееся на тебя?
Или портрет врага лицом к амбразуре,
Увернувшись от пули?
Или поезд движущийся,
На железнодорожных путях?
И вытри эту предательскую слезинку,
Убери эту горькую кривизну губ.
Плакать всю ночь мы могли,
Когда у нас было много времени в запасе.
А сейчас только слова…
Вот так за мгновение,
До страха, - смерти.
В последний раз, зажав в кулаке,
Сломав, кисть.
Единственно, резко,
Взмах за взмахом,
Создать шедевр…
Последний раз, за жизнь.
Помню, я был пацаном и представлял
Себя умершим. Мне казалось, что я смотрю на мир
Через очень толстое стекло.
Тогда было зябко на душе,
А сейчас только томительное ожидание…
«…И в ожидании конца спешишь на поезд…»
Неразличимы лица, в мелькающих вагонах.
И не понятно, откуда, эти поезда.
Есть точки А и Б,
И двое, те, в погонах…
Они проверят всё от А до Я.
Вот-вот, как перед отправлением поезда,
Который опаздывает, опаздывает, опаздывает…
Когда же гудок?
Прошу не молчи!
И давай попробуем собрать вокруг нас….
Солнышко, как ты думаешь,
Кого бы мы с тобой здесь сейчас хотели увидеть?
В этих последних слезах,
Вывернутого наизнанку одиночества.
Только твоё лицо сможет восстановить на миг
Эти ступени,-
Каждодневно шагающих пророчеств.
В последний счастливый миг света,
Не хочется оказаться на столе раздетым,
Как каштан в его неповторимом,
Осеннем блеске.
На асфальте дождливо мерзком.
И какая-то женщина, стесняясь с оглядкой,
Наклонившись, поднимет тебя.
И положит в карман,
Тёплый и пахнущий шоколадной конфетой.
А дальше, - тишина?
Дальше…
Сергею Козловскому
Я не умею молиться,
Прости меня, Господи Боже,
Я не умею молиться,
Прости меня и помоги.
Александр Галич
День-деньской, день-деньской.
Колокольчик прозвенел.
Где ты, где ты, милый мой?
Попрощаться не успел.
Только колокола звоны,
Ты застал на пол пути.
Только вечные Иконы,
Провожать меня пришли.
Ночью тёмной, ночью тёмной,
Тихо свечку засвети.
Здесь я, здесь я, мой последний,
Горький вздох моей любви.
26.05. – 03.12.2003
Всё встречаю, всё приемлю
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришёл на эту землю,
Чтоб скорей её покинуть.
Сергей Есенин
Когда я к вам приду январским снегом,
И замету позёмкою у ног.
Подумайте, - я просто был и не был,
И собеседник у меня, возможно, Б-г!
Когда напомню о себе ручьём весенним,
И вас разбудит за окном капель.
Подумайте, что и в цветах весенних,
Есть и моя изысканная трель.
Когда же знойной летнею порою
На тихой речке, в роще у костра.
Вы загрустите, к вам приду тоскою,
И соловьиной песней до утра.
Ну а когда начнёт всем править осень,
И дети станут вверх бросать листву.
Поверьте мне, я в каждом детском вздохе,
И их губами с вами говорю.
Молитесь на ночь, чтобы вам
Вдруг не проснуться знаменитым.
Анна Ахматова
Дай Б-г окончить жизнь стихом,
Уткнувшись лбом в стекло.
В одной руке держа альбом,
В другой руке перо.
Дай Б-г друзей, дай Б-г врагов –
Ведь благо, то и то.
Дай Б-г мне проскакать в седле
За диким табуном.
Дай Б-г поверить в то, что жил,
Всегда творил добро.
Не больше чем другие пил.
В руках держал весло.
Дай Б-г опередить судьбу.
Переиграть финал.
Дай Б-г держаться на плаву,
Когда в душе провал.
Дай Б-г Вам счастья через край,
Чтобы, когда уйду –
Сказали вслед, - наверно в рай!
А я дождём приду.
02.02.97
http://youtu.be/kCLR-Pb1ZTg
[img size=450]http://img0.liveinternet.ru/images/attach/c/1//50/2/50002733_paintbrush_copy.gif[/img]
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Я молчу.
Молчу готовая
Снова стать тобой, земля.
Анна Ахматова
Это сердце не выдержало, - сдалось,
Тонны этих слов и снов перекачивать.
Вот и не хватило нескольких слов,
Чтобы извиниться перед матерью.
Это сорвался на крик,
Голос памяти.
Только какой-то миг,
Напрочь переиначивши.
Это, какой-то плач –
Ваш, друзья мои милые!
Ты посмотри, вот и грач…
Ну, посиди над моею могилою.
Это судьбы оскал,
Шумом капели весенней.
Это, не-встреч, обвал,
Горестного похмелья.
Это, кто-то,- там, устал,
Передёргивать затвор дней.
Это просто жизни трубач,
Песней, вздох остановил мне.
Это просто моя душа,
Сквозь снега торопиться к лету.
Это просто меня у вас,
Больше, - нету… нету.
Ну что случилось с планетой людей?
Александр Розенбаум
Год безысходности. Я, наконец, постиг,
Что бесполезно взмахивать руками.
О Беларусь! Не наступи тот миг!
Не дай стереть, что создано веками.
Мой Бог! Где ты? Взываю, очертясь.
Чёрт топчет то, что ты один лелеял.
Купала с Колосом взывают на крестах.
Теперь в руке моё перо смелеет.
И я готов идти всегда вперёд,
И эшафот без устали маячит,
Но Муза непристанно вдаль зовёт
И боль моей души уже не спрячет.
19.03.2006
Москва
«Дождь стоит, как дрожащая мокрая лестница…»
Петр Вегин.
«Дождь стоит, как дрожащая мокрая лестница…»
Ступенек там много, нет только перил.
Горделиво ступает осенняя вестница,
И природа молчит, ожидает белил.
Следом будет идти по ступеням жестокая,
И наряд её будет – прекрасный хрусталь.
И мне сказку подарит планета далёкая.
Будут радости в ней, и конечно печаль.
Я пока подожду одеваться по-зимнему.
И поёжусь с мечтой в моросящих ветрах.
Повинуясь природы велению дивному
Под ногами лежат у нас россыпи драхм.
Становимся всё тише с каждым годом,
Как будто бы теряем в жизни связь
С природой, временем, погодой…
Как лошади бредём на коновязь.
Проходит день, всё ближе хмурый вечер.
Мы в мыслях соберём вокруг себя друзей,
И ночью, у камина, мы зажжём все свечи…
Вдруг фото оживут, в мерцании огней.
Когда-нибудь вдали, осеннею порою,
Ты соберёшь друзей вокруг себя,
И узким кругом, с непокрытой головою,
Вы выпьете бокал и за меня…
25.07.2000
Песню слушайте по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1137855/338905d199f099ed5d6ea245a22e70380e548addpl
Я во сне в облаках летаю,
Мои мысли – Пегаса крылья,
И в полёте своём мечтаю,
Как мне стать свободным и сильным.
Улететь бы в космос однажды
И найти там свою планету,
Чтобы жить лишь духовной жаждой
Вместе с Музой. И мне – поэту –
Так хотелось познать иное
За порогом Земли – жилища.
Может быть, здесь и племя не злое,
Может, души светлей и чище.
Значит, место мне там найдётся
Среди равных и добрых очень,
И мой стих красотой отзовётся
И останется между прочим.
А Земля – голубая Планета
Мне запомнится – век не забуду,
И я буду помнить, что где-то
Есть ещё необычное чудо.
Берёзка. Серёжки.
Обидно. Досадно.
И Пасха застыла
Дыханьем отрадным.
В крутую минуту,
Судьбы переделок.
Не верное слово,
Вдогонку, не смело.
И мысли о прошлом
Стучатся в окошко,
И трётся об ноги
Голодная кошка.
Пугают минуты
От странного дела.
А кто-то вдруг скажет:
– Как ты поседела…
29.04.2008
А за стеклом такси ночного мороз и образ, выплывающий из детства.
А за стеклом такси ночного сугробы и слезинки звёзд, оставшихся в наследство.
А за стеклом такси ночного усталый свет озябшего неона,
И телефон в сети устал от звона.
А за стеклом такси ночного осталась память,
В которой след тебе не удалось оставить...
30.03.2008
– Я подарил тебе кольцо, на память.
Твоё лицо, в своих мечтах, хочу оставить.
– Я подарю тебе шаги вчерашней встречи.
– Там не было меня, увы…
– Ты мне ответишь.
– Я подарил тебе себя, в осенний вечер.
С холодным светом фонарей сдружились свечи.
– Я подарю тебе во след, взгляд гордый.
И ты уходишь сквозь туман, походкой твёрдой.
– Я горьким вздохом упрекну седую память.
Слезинкам с солью на щеках след не оставить.
– И я прощу тебе твой взлёт, как и паденье.
И может быть растает лёд, как продолженье.
Песню на эти стихи слушайте по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1132329/2fbf3c0e3ee681e3793d7789cb8681e5e8e4a8aepl
Walks with Joseph Brodsky in 21 century, in one of the countries of the East Europe
Я научился летать на вечерней заре дня
или жизни, но крылья расправить для
полёта тела, и даже мысли, отражённой
тонким лучом от луж, невозможно.
Полёт тела направляем ввысь, в небо,
чтобы не засёк зоркий радар,
сбивающий даже воздушный шар*,
зазевавшихся спортсменов.
Словно это НЛО с надписью, яркой краской,
«made in USA», на поверхности белой,
или какое-то другое инопланетное тело,
порождающее ужас в глазах всяких
правительственных членов…
… Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не узнать.
Я иду, тороплюсь, обгоняю…
Каждодневный обман зрения и слуха.
Словно зуммер аларма звенит в ухе.
С телеэкрана вещают навозные мухи…
… Как легко мне теперь
оттого, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.
Только взгляд обмануть сложно,
если сердце знает, что так не до́лжно
быть. И взявшись за руки, как малые дети,
ждём долгожданный крик петуха на рассвете.
5.10.1995
*12 сентября 1995 года, три воздушных шара, борющиеся за кубок Гордона Беннетта влетели в белорусское воздушное пространство. Несмотря на тот факт, что организаторы сообщили белорусскому правительству о гонке ещё в мае и что планы полетов были также представлены, Александр Лукашенко приказал ВВС Белоруссии сбить воздушный шар, участвовавший в воздухоплавательном соревновании и случайно оказавшийся над территорией Белоруссии. В результате погибли два американца, находившихся на борту шара. Из двух оставшихся воздушных шаров, один был вынужден сразу экстренно приземлиться, а другой приземлился через два часа после происшествия вследствие ухудшения погоды. Экипажи двух воздушных шарах были оштрафованы на въезд в Беларусь без визы, а затем освобождены. Беларусь до сих пор не извинились и не предложила компенсацию за эти убийства.
http://charter97.org/ru/news/2010/9/10/32039/
Мелодией пишется слово.
Радость сплетает стих,
И под ночным покровом,
Снова я чей-то жених.
Нежной рукой в бокалы,
Льётся вино любви.
Ты мне сегодня сказала,
- Может давай на ты?
Ты мне сегодня сказала,
- Важность, какой пустяк –
Скинув на пол одеяло,
- Милый, давай вот так…
Я разожгу в камине,
Охапку душистых дров.
Пепел седой отныне
Будет хранителем снов.
Ветер подует с моря.
Кто-то захнычет вдали.
Птица – на то ей и воля –
Хочешь лететь? Лети!
Ветер земных пороков.
Рокот размеренный волн,
И не давая зароков,
Утро, как приговор.
Чаек взволнованных крики.
Ноги ласкает прилив.
Лунные странные блики,
Знакомый до боли мотив.
Уходит друг
Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни – в никуда, а другие – в князья…
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни…
Александр Галич.
Моё плечо от твоего чуть-чуть правее,
И левая рука немного согнута в локте,
И видно уходя, приходит наше время,
И истина давно загородила путь мечте.
И нету сил, закрыться на засов.
А одиночества шаги,не оставляют нам надежды.
Всё чаще белые халаты докторов,
Сменяют у людей привычные одежды.
И снова этот чёртов март,
С внезапной перекличкой муз, стихов, мелодий.
И бесконечные пасьянсы карт, и в речь врывающийся мат…
Смотри – уходит друг…
Вот мой и твой, и снова мой…
Так с вечностью друзья уходят…
[img size=450]http://img0.liveinternet.ru/images/attach/c/1//50/2/50002733_paintbrush_copy.gif[/img]
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Котёнка в желобке,
И холодом застывшую природу.
Осенний лист у статуи в руке,
И радуги последний штрих.
И серый взгляд сентябрьского небосвода.
Твои слова на том конце,
Технически обласканного чуда,
Которое дрожит в руке.
Включаю: « Я люблю! Я есть! Я буду!».
Мне хочется сказать слова,
Но пишутся они – рукою на бумаге.
Отправился гулять холодною весной, –
Опять же это нужно описать словами.
Как я люблю родной язык,
В себя впитал он нежности природы.
Не будь того, я никогда бы не постиг,
Всё то, что мне рассказано народом.
Живу. Ловлю слова, и чувства в переменных жестах.
Живу.… Люблю… Слова… Слова…
Как хорошо, что в них, для вас, воскресну.
8 – 13.04.2007
Уходит год. Осталось провести в тоске по лету,
Нам пару месяцев всего.
Что предначертано поэту –
Читаем мы, меж строк его.
В окошке месяц, и заснеженность.
В мечтах – твой уходящий голос.
Устал я ждать своих подснежников,
Ища тебя в прохожих незнакомых.
Устал, к тебе, протягивая руки,
Смотреть на то, что мне совсем не в радость,
И понимать, что лучшее – разлука.
Она естественна, поэтому осталась.
Осталось много... Чашка на столе не мыта.
И комп завис страничкою уставшей.
В подъезде, даже глупые перила,
Всё повторяют звук шагов твоих, без фальши.
Привет мой новый, високосный год.
Ты весь в красе заплаканных мелодий.
Ты вновь неповторим движением вперёд.
С напоминанием о том, что всё проходит.
Мне запахло сегодня тобой…
Алания Брайн
Мне запахло сегодня тобой.
Мне запахло капелью весенней.
Только наш под ногами прибой,
И песок со слезою просеян
Ситом времени, прямо в мольберт,
Кистью, с радугой нашей, смешан,
Той, какую в прощальный конверт,
Положил ты, шагнувши в вечность.
И сквозь спящий покой пороков,
Рюмку водки налив в мартини,
И сквозь свет, обретённый свыше,
Горло сжав, я кричу, - ты слышишь?
Перестань будоражить покой,
Мне подаренный гением ночи,
Каждый вечер я к Б-гу с мольбой.
Что ещё от меня ты хочешь?
Мне запахло сегодня росой,
Потому что она лишь свидетель,
Вязких нежностей на рассвете,
С тобой пахнущей простынёй.
Может всплеском затей,
А быть может страстей,
Под занудливый писк мухоловки.
Проберёмся с тобой, через царство теней,
И последний мой жест, он неловкий.
Окаймлённые ветки берёз,
Голубой, непрозрачной весною,
Повторяют тот жест, мне обидно до слёз,
Под игривого ветра рукою…
16.04.2007
Жизнь проходит. Год проходит.
Колокольчик под дугой.
Ночь. Спеши, там Леший бродит,
Разбуди лесной покой.
Зазвени на всю ты чащу,
Пусть услышит серый волк.
Поцелуй меня послаще,
Ты же в этом знаешь толк.
И помчимся по сугробам,
Будем вместе мы с тобой.
Солнца свет вдоль горизонта,
Манит счастья синевой.
Ведь о тающих снежинках,
Написали много строк.
И на северных равнинах,
Заживём мы – дай мне срок.
И прощальный взмах рукою,
Ветер Балтики мне мил.
Хочется душе покоя,
У коней по паре крыл.
20. 12. 2007
Алёше Чумакову
Выйду ночью на улицу. Слякоть.
Ожиданье беды без конца.
А глазам так не хочется плакать,
Повелась за несчастьем судьба.
Дождь и голые синие ели.
Ишь, нахохлились, как воробьи.
Снятся им голубые метели,
И влюблённые снегири.
Выйду ночью на улицу. Слякоть.
Может быть, тебе тоже приснюсь.
Ночь дождём захотела поплакать,
С одиночеством в дом возвращусь.
22.01.2007
Напившись с брусникою чая, c зимою обнявшись, простилась.
Тихонько на ухо шептала и в нашу сторонку косилась.
Потом закружилась листвою, поёжилась в холоде зала,
- Друзья, вы, побудьте с зимою, она одинока, - сказала.
Нам осень сказала, - поверьте! Простая несчастная баба.
Таких очень много на свете. Надменность – вуаль, покрывало.
Кто холоду дарит улыбки? Слезинки и те замерзают.
С ней лишь хороводят снежинки. Влюблённые – сразу бросают.
И только вдруг первый подснежник, протянет ей нежно ладони,
заплачет капелью весенней, и снова, в проклятье, мчат кони.
Уносят её в безмятежность, - туда, где мороз воеводит.
И в сердце одна безнадежность, а годы метелью проходят.
7.12.1997
Я не писал о лете, очень жаль.
Так замечательно волнуется природа.
Куда-то улетела вдруг печаль,
И тучек ряд, не застит небосвода.
Жара, и закатав штанины,
Ты в фонтан забрался.
И нежным поцелуем мне сказал:
– Как я устал, иди со мной купаться…
июль 1986
Играем жизнь. Сценарий пишет Автор.
У классика в кармане роли место.
Простите, я сегодня без метафор,
Но жизнь - игра, а это так нечестно!
Век ХХІ – одиночество,
Здесь каждый сам себе не друг,
Век исчезающего творчества,
Век обезьян, рабов и слуг.
ХХ век – век потребленья,
Век революций, просвещенья,
А в остальном – проклятый век,
В нем хуже зверя – человек!
Бесплатный сыр обычно получает мышка,
Которая, конечно же, окажется второй.
И первой мышки жизнь, мелькнёт, как вспышка.
Вторая всё равно останется – Вто-рой!
Правки рифм. Ошибки судеб.
Музыкальный шорох пальцев.
Эпилог блаженным будет
Призраком забытых старцев.
«Секс и любовь бегут в одной упряжке».
Как ошибаемся мы, это говоря.
Любовь – ручей, что плещется в овражке.
Секс – взгляд в бескрайний космос января.
Слеза собьёт мечты воздушный шарик,
И снова станет важным слово – жить.
Китайский сделав из него фонарик,
Летящих лет пройду пустые этажи.
Tatiana Lushnikova http://arttatiana.ucoz.ru/photo/1
Балова́ть себя чувством влюблённости.
И на море смотреть удивительно вечное.
Вспоминая про лето приятной наклонности.
Между «после» и «до», всё уйдёт в бесконечное.
Ночь. Улица. Фонáрь... Калека
Слезу стирает грязным кулаком.
И боль сжимает сердце человека,
И голод пахнет хлебом с молоком.
Я не умею переписывать стихи.
Я не умею переделывать их снова.
Вот так и ловишь за последний слог,
Внезапно сказанное слово.
О скольких я любил…
О скольких я любила, –
Сказала муза, и движеньем крыл,
Нас в лёгких рифмах закружила.
Декабрь 2006
На нежных ваших пальцах годы.
И судьбы медленно прошедшие сквозь сердце.
Волшебной палочкой, по мановению природы,
Весёлый смех доносится из детства.
14.11.2006
С замёрзшего окна,
Стекает твоё имя.
Так плачет уходящая зима,
Слезами горькими моими.
24.10.2006
Стихи осеннею порою,
Как опадающие листья.
Я собираю их рукою,
Через перо, окутав мыслью.
29.10.2006
Черта к черте – рождается дорога.
Строка к строке – рождаются стихи.
И ненависть рождается за словом.
И за спиной смеются злые языки.
02.11.2006
Прошу, не спрашивай меня
Зачем я сыплю в кофе грусть.
И солнца луч в душе звеня
Мне отравляет жизни суть.
Прошу, не спрашивай меня,
Слова врываются в мой ум.
Вечернею зарёй блестя,
Звучат губами твоих струн.
Прошу, не спрашивай меня.
Ведь я без слуха, но пою.
И, как всегда, я жду тебя
Ты приходи в судьбу мою...
Не спрашивай о жизни, о делах.
Я не умею врать, одной тебе.
Боясь, что искорки в твоих глазах
Вдруг улетят наперекор судьбе.
Не спрашивай, что в сердце за стрела,
Когда перо в руках моих дрожит,
Нет сил, и к чёрту все дела,
Твоя ладонь со лба сбежать спешит.
Прошу, не спрашивай меня,
Не проявляй своё кокетство.
Ведь снова на закате дня
Я убегу теряясь в детство.
Песню можно послушать по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1149480/4f945869cceee370bda27027507eabc6f71e47c7pl
«Нет правды на земле, но правды нет и выше…»
Неповторимое хитросплетенье рифм.
Как ты был прав провидец, смотришь строго свыше,
Ты оглянись, не рядышком с тобой Халиф?
Когда-то он забыл спасительное слово,
Которое легко шептал себе сквозь сон.
И это слово, Мутабор, вновь ищем снова,
Чтоб смело повторить – вовек будь проклят он!
04.12.2006
Вслед за зимой ушла любовь.
Пришла весна с сопливой капелью и занудливым треньканьем сексуально озабоченных синиц. С недельными депрессивными запоями и бесплодными попытками расставить всё по местам…
Наступило лето, с его жарким солнцем, шумными компаниями, поездками к морю, заглушив грусть и одиночество. Но в часы, когда никого нет рядом, всё-таки смотришь назад, в зиму. Вспоминая нашу первую встречу, невольно улыбаешься – как всё было хорошо. В первый раз я увидел, как ты танцуешь, и любовался тобой. Тогда казалось, что наступила вечность. И, как всегда оказалось, что она имеет свои границы.
Любовь и дружба – такие простые и доступные человеческому пониманию, и такие огромные по своей значимости. Любовь не терпит измены, дружба – предательства. И если любовь способна простить измену, предательство прощает земля, в которую попадают наши останки. Земля, которая навсегда прячет того, кто поступился законами Человечности. И это ещё не всё. Остаётся память. А её никуда не спрячешь. Склеенная разбитая чашка навсегда остаётся с трещинами, раненая душа – остаётся с рубцами. Но чашку можно выбросить и купить новую, а вот душу…
И дальше продолжается жизнь, и живут такие люди, неосознанно, в силу человеческой слабости и эгоизма, намечая себе жертву с которой обойдутся точно таким же образом, в надежде, что это лекарство от душевной боли. Но они ошибутся, обязательно! Эта боль удвоится. И, дай Бог, человеку вовремя успеть остановиться, почувствовав, что боль другого человека никогда не обезболит собственную боль.
Улетит любовь. Разобьётся дружба. Поутихнет боль души. Но память, наша память, чёрт её побери, останется с нами навсегда. И лишь она одна поможет нам самим не разбить нашу душу вдребезги.
Вспоминаю слова Эрве Базена. «Мы живём, боясь потерять, друг друга, но именно этот страх, оживляет любовь, рифмовать которую со словом навсегда, почти так же условно, как вечно скорбеть на могиле».
И как эхо вторит ему Марина Цветаева. «Не дарите любимым слишком прекрасного, потому что рука подавшая и рука принявшая неминуемо расстанутся…»
Молча соглашаясь с ними, я всё-таки хочу вернуться к зиме, чтобы не исчезла память, а с ней остатки любви, переходящей в дружбу, дающую надежду на посещение Музы.
1991
Рига
И вновь луна через листву берёз
Врывалась в дом холодным светом.
И звук бывает нем, как и вопрос.
Последний сердца стук, прощанье с летом.
В прицел попал осенний слог,
Ударившись о мысль, о неба серость.
Нет радости, когда выходишь за порог
И ощущаешь всю природы смелость.
А ты опять застрял в холодном ноябре.
Тебе мигает светофор зелёным глазом.
Мы встретимся с тобой в тревожном сне,
И телефон ответит вновь отказом.
Нас разделяют города.
Нас разлучают страны.
Уж не пугают нас года.
Болят на сердце раны.
Пусть жизнь проходит не спеша,
Пишу в уютном кресле.
В стихах должна звенеть душа
В её любимом месте.
Издержки воспитания в комических изданиях,
И так смеяться хочется, не зажимая рот.
Но только те издания, читают без желания,
А боль чужая с рифмами. Вот тут наоборот...
Всем докопаться хочется,
На что он заморочился,
Зачем перековеркивал
Слова под Новый Год,
Зачем в разбитых истинах
Он прошлое выискивал,
Зачем лучом искристым он,
Такой вот вроде искренний,
Застыл увядшей лилией
Вдруг в зеркале болот.
В ответ вам почемушечки,
В ответ вам разболтушечки.
Над горизонтом в мареве
Неповторимым заревом
Поднимется расписано
Вдруг Радуга-дуга.
И тут на перебойчики,
В своих междусобойчиках,
С лопатками, совочками,
Торчащими из рта,
Вы разберёте дружненько,
Сложивши руки-душеньки,
На косточки, по полочкам,
Так сиротливо грустного,
Ещё во всеоружии,
Безмерного меня.
И ваши мысли сложатся,
Почувствую я кожицей,
Как вы меня бедового
«Спасали» из огня.
Я хочу, взлетев, писать о небе.
Я могу сказать тебе о том,
Что талант, как ниточка к победе
С добротой, но на пути крутом.
Позабыв о прошлой нашей жизни,
Не по нраву нам приходится она.
Нам близки подчас чужие мысли,
За секунду шага из окна.
Всё в той жизни просто облетело,
И оправдываться, слов уж нет.
Мы по храмам ходим обалдело.
Нет ума и сил найти ответ.
А ведь стоит лишь остановиться,
Вслушаться в кромешной тишине.
Фальшь отбросить, перевоплотиться
В суку, что, скулила при луне.
Впрочем, в этом надобность отпала б,
Если ты бы поняла меня.
Не ржавеет капелька металла,
Вылетев однажды из огня..
В депрессии опять пытаюсь,
Я завещать свою любовь…
Я низко головой склоняюсь
Коль в жилах мерно стынет кровь.
Я снова к Вам не возвращаюсь
Мелодией забытых дней.
И, ощутив ваш взгляд, смущаюсь,
Зову и жду своих гостей.
Я повторяю, словом радость.
Врываюсь безраздельно в быт.
Улыбок миг – такая малость,
Но сердце их всегда хранит.
Хранит душа мои сомненья,
Но Ваш портрет неоспорим,
И как связать простые звенья
С рассудком? – Он не победим.
Он суету не одобряет
И, восторгаясь, не спешит.
А рядом истина простая –
Душа страдает и болит.
Я слышу - история и человечество,
Я слышу - изгнание или отечество...
Георгий Иванов
Я вижу, меняется человечество.
Я вижу, меняют друзей и отечество.
Я слышу с экранов больших телевизоров,
Вещают, вещают нам толпы провизоров.
Я чувствую кожей следы безразличия.
Улыбки, слова, а за ними двуличие.
Я знаю, меняются враз расстояния,
И копятся в сердце чужие признания.
Я верю закончиться эра безличия,
И станут, доступны людские приличия.
Я вижу, я слышу, я знаю и верю,
Я чувствую, вновь открываются двери.
К тебе я больше не вернусь
Ни снегом, ни осенним садом.
Пусть поутихнет ветра грусть,
Я не останусь больше рядом.
И кто-то скажет невзначай,
Что он уверен - понапрасну
Я расхожусь. Моя печаль
Всех растревожит - это ясно.
Я столько написал стихов
С мечтой на новую надежду
И столько совершил грехов,
Меняя лёгкую одежду.
А ты приносишь мне печаль,
Когда мечтаю я о счастье.
У Блока - лёгкая вуаль,
И я прощаюсь в одночасье.
Я ухожу за облака,
Туда, где пот солёный льётся,
Туда, где вечности река
Над человечеством смеётся
И, низвергаясь с высоты,
Сдвигает скалы, гнёт деревья,
И в поле редкой красоты
Соединяет дружбы звенья.
**********************************************************
Кадр из фильма Фрасуа Озона "Время прощания"
Песню на эти стихи можно послушать по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1132313/ef90779053d1d352eb0f4a67e9ea8cb63085538epl
На краю одиночества, рядом у смертной черты,
Высоко и мучительно близко
Рассыпаются бисером наши мечты.
Так обидно, досадно, без риска.
Умирают же люди. Спокойно. Но как?
В тишине. Безответны и го́рды.
Умирают же люди. Кому-то пустяк.
Несмотря то, что падают звёзды.
Кто-то умер с пером, утолив взгляд окна,
Кто-то с кистью упал у мольберта.
Нам же память дана и дана лишь одна,
Сохранившая ложь комплимента.
Художник Владимир Корбаков
Не двойственность! Не сметь!
Двоякость. От всех широт её души.
В богемных кварталах - пошлость.
Цельный характер в тиши.
Тихо, с сумой по странам, нигде не оставив следа...
Только теперь с бокалом скажут - была всегда.
Была лишь сама собою, вся из земных глубин,
Нежной водой ключевою, верностью вечных седин.
И через сети разлуки время замедлит свой бег,
Через великую душу её образо́в и лет.
Пленницей той планеты, где звёздный струится свет.
К нам, не голодным, одетым, ты яблоками на снег...
Декабрь пришёл, назначенный зимой,
И приказал служить дождям, снегам и ветру,
А по утрам вновь глянец ледяной.
В застывших чувствах шаг не равен метру.
И глазу чужд луч солнца золотой.
Качалка. Плед. Камин. С тобой беседы.
От суеты наш отдых зимнею порой,
И в кухнях варим вкусные обеды.
Ещё на голых ветках яблоки блестят,
И радуют ворон бока их наливные.
Я счастлив видя эти радости земные.
На лапах елей шишки в ряд висят,
Напоминают мне шары цветные
И Новогодние гирлянды золотые.
Дмитрию Ермоловичу - Дащинскому
Туманом лечится вечерняя заря.
Застыла в сумерках осенним жестом
Толпа воздушных кораблей на якорях,
Пришвартовавшихся на лобном месте.
А я устал молиться сентябрю,
В слезах подушку обниму руками.
Ведь многие не повторят - "люблю".
И время их заменится стихами.
Красивым почерком, наперекор векам,
Не детскою рукой наискосок,
И души, в рай летящие к мечтам,
Как лебединый клин, с заката на восток.
Спешит на землю солнце лучиком,
А дождь летит на землю капелькой.
Хотелось быть им всем попутчиком,
Хочу я стать сегодня маленьким.
Забыть хочу про мысли терпкие,
Бежать хочу с футбольным мячиком,
Хочу про игры вспомнить детские,
Когда в окно грозили пальчиком.
Хочу лететь на юг с пилотами,
Купаться в море с белой чайкою.
И летними займусь заботами,
Бросаясь в море плоской галькою.
Но убегут все игры с мячиком
И уплывут дельфины странные,
Девчонка с белокурым мальчиком,
Вам чувствами играть не рано ли?
А жизнь покажет кнут и пряничек,
Поманит вечером изменчивым,
Я позабуду вздохи нянечек
И перестану быть доверчивым.
И, окунувшись в марта прелести,
Вкусив душой всё это прошлое,
Собрав в кулак остатки дерзости,
Мы начинаем жить по-взрослому.
А я хочу быть просто мальчиком.
Песню слушайте по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1131756/7e1f8a70de99ce259fe77b7faef82307d3ac35c3pl
Ах, мотивы песни старой,
Я опять тебе приснюсь.
Льётся музыка гитарой.
Потерять тебя боюсь.
Эх, дорога ты дорога.
За грехи сполна отдал.
На сердце опять тревога,
От бездушия устал.
Позови, мне станет легче.
Всё отдам тебе до дна.
Обними меня покрепче,
У меня в душе весна.
Тебе нужен дома запах.
Посмотри, как рад наш пёс.
Он на крепких своих лапах
Тапочки тебе принёс.
Но ты выберешь разлуку,
Ни к чему тебе весна.
И в протянутую руку
Звёзды упадут из сна.
Праздников земных усталость
Выползает словно тень.
Наша жизнь - такая малость -
Переходит утро в день.
Не укутаны зимою,
Ели водят хоровод.
Нам же слякотной порою
Пробираться до ворот.
Наша прихоть - много снега.
Раз зима - так уж зима.
Устаём от жизни бега.
Под окошком дремлет тьма.
Ты - отрада. Я - дорога.
И дома стоят во сне.
Я - покой, а ты - тревога.
Засыпаем в тишине.
И от спячки мы устали:
День короткий, ночь длинна.
Где покой? Он был едва ли,
Если близится весна.
Песню слушайте по ссылке:
http://www.playcast.ru/view/1132107/5385bf9cdfef5d050dc0bc20dd1856ea4edc26fapl
Я вдруг ворвусь в рассвет любви,
Незванно так, не прошено.
Так в снег влетают снегири.
Я - из снежинок крошева.
Когда в глазах искринки льда
И в сердце вьюга злобная.
Я вспоминаю, что в годах
Есть мысль одна удобная.
Ты с ней стремишься повзрослеть,
Но стариться не хочется,
Ведь надо мысленно успеть,
коль Муза в гости просится.
Сегодня не хотят слагаться стихи.
Рифмы разбежались по всем углам.
За окном чёрной кошкой ночь
спешит закрыть мне сном глаза,
посылает ко мне котёнка, который
игривым клубком трётся у ног.
По шторе забирается на подоконник.
Я подхожу, чтобы снять его, и вижу
жёлтый глаз Луны и звёзды.
Мне становится легко на душе.
И никакой тревоги на сердце...
Вдруг что-то зашуршало на книжной полке.
Смотрю - рифма, улыбаясь, смотрит на меня.
Я протягиваю к ней руки - рождается стих.
И не нужны больше сухие словари.
Я ищу глазами котёнка и вместо него вижу
маленьую Фею, которая улетает в окно
и посылает мне воздушный поцелуй...
И я понимаю, что уже сплю.
Если вдруг ты ко мне не вернёшься,
Я приду моросящим дождём.
Ты поймёшь, может быть, улыбнёшься.
Вспомнив чувства , пылая огнём.
Ты проснёшься от крика в квартире,
Стены вздрогнут, услышав твой стон, -
Это сердце в придуманном мире
Перешло равнодушья разлом.
* * * * * * *
И запомнив как звон колокольчика смех,
Уходить нелегко, возвращаться труднее!
И молва из стихов среди суетных вех.
Только солнце, наверно, быстрее согреет.
В чистом поле тоски повенчает нас грех,
Мы останемся вместе с любовью своею.
Наши чувства как дань, как молитва для всех,
Чтобы все облака расступились пред нею.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Вокзал. Разлука. Стук колёс.
Не вешай, милый друг, свой нос.
Поверь, не избежать потерь.
И лишь бы не захлопнуть дверь,
Когда? – Вот в чём стоит вопрос.
К тебе с дороги я принёс
Букет любви, надежд и слёз.
И лишь бы ветер не разнёс
Моих знакомых и друзей.
Поднимем руки мы скорей
За всё, что сделать удалось,
И в путь отправиться пришлось.
В.К.
Может быть, навсегда, может быть, на века
Мыслей замкнутый круг разобьётся в стихах.
И на день, и на два, и на месяц, на год.
Я кому-то слуга среди прочих господ.
Я кому-то судья, я кому-то палач.
Я кому-то в слеза, со щеки на кровать.
И душа, по ночам убегая во тьму,
Отдаётся лишь снам, да и то на беду.
Я проснусь и опять лёгкий вздох, первый луч,
Первый твой поцелуй – сразу небо без туч.
Тот же дом, тот же стол, да и та же кровать.
Милых ласковых рук обнимающий круг,
И так хочется, хочется, хочется спать…
Далёкий свет умерших звёзд
Веками нам прощаньем светит.
И гордость в чистых каплях слёз,
Порой, как дождь, за всё в ответе.
Я заболел и стал улиткой,
Свернувшись в ракушку лучей.
Из чаши неба звуки скрипкой
Лились, как счастия ручей.
Не лей на сердце возбужденье,
Оставь разбитые мечты.
Своё от Музы вдохновенье
Как божество предъявишь ты.
И снова от меня ты убегаешь в сон
Сквозь моросящий вечер февраля.
И мыслями, беззвучными, сквозь стон
Врывается в проталинах земля.
И под забытый полудённый звон
Берёзы сок, струящийся к ногам,
Мы перепутаем, где явь, где сон,
Слова любви запомним по слогам.
Я хочу вновь поехать на море,
Где луч солнца с пляжем склеился,
И растаять в безбрежном просторе,
Горизонт мой струной наметился.
А сегодня я умно-мысленный,
В искрах брызг за чаек таяньем,
Милый сердцу и таинственный,
Позабытый в снах отчаяньем.
Пусть ладони грустные встретятся,
Распрямляя нам рябь морскую.
На губах друг друга отметимся…
Словно в снах мы с тобой затоскуем.
А потом наступает бессонница,
Россыпь слёз – росою по травам.
Дальний плач деревянных звонниц
О любви расскажет дубравам.
Я заплатил за осень болью в сердце.
В душе молился ветру и дождю.
И я, в толпе гуляя иноверцев,
Хочу понять, за что тебя люблю.
Мелькают дни прошедшего былого,
Скорей пытаюсь ухватить их суть,
Когда одно таинственное слово,
Увы, никак нельзя перечеркнуть.
И только вдруг вспорхнёт моя влюблённость,
Увы, поймёшь, где отыскал ответ, –
Там нежно-ласковая томность,
И избавление от бед.
И снова в комнате усталой
Бокала звон и треск свечи,
И блеск её в слезинке малой
Так дорог мне сейчас в ночи.
Нас утром солнце согревает,
Ласкает нам изгибы тел,
Но, вздрогнув, сердце замирает –
Всему на свете есть предел.
Я заплатил, но боль осталась,
И смерть ушла в закате дня,
И жизнь, возможно, обозналась,
Избрав все чувства для меня.
Струной гитарною звенит душа –
Простых мелодий бархатное кружево.
Играет солнце на закате не спеша,
Природою балтийской отутюжено.
А я вечернею порой у моря
Подслушиваю рифмы волн.
Стучат они в висок, печали вторя,
Полёт их сказочен и полн.
Они и в облаках медлительных повисли,
Вдыхая свежесть моря в вышине.
Волненьем я опережаю мысли –
То наяву, то будто бы во сне.
Пообещай мне сердцу нежность,
А вдруг поверю я словам
И, позабыв о слове «вечность»,
Я руки поднесу к губам.
Пообещай мне сны цветные.
Дари мне мысли и мечты.
А я оставлю лишь святые
Слова, в которых только ты.
Пообещай мне свет холодный,
Вновь отражённый в облаках.
Соври, ведь ложь сегодня модна,
И холод спрячь в своих глазах.
Пообещай при нашей встрече
Устлать цветами путь ко мне
Мы чувства соберём как Вече
И сон увидим при Луне.
Пообещай, родной… В ночи
Мы сердцем ощутим прохладу…
Прошу молчи, пожалуйста, молчи.
Не обещай мне ничего, не надо…
Ведь главное всегда в одном тебе.
Коль нет тебя, к чему мне обещанья?
И твой приход, как истина в судьбе, –
Последнее и главное свиданье.
Зимний сон придёт знакомым шагом,
По серебряной дорожке лунной.
Мир покажется нам добрым магом,
Зазвучит гитарой семиструнной.
И во сне, как в старой доброй сказке,
Мы услышим соловья напевы.
Звёздный дождь весною с нами ласков,
Как объятия влюблённой девы.
Волшебство струится ярким глазом,
Щурится и прыгает по полкам.
Отражается как грань алмаза,
Блики разлетаются без толку.
Рамы на картинах засверкали,
И бокалы плещут хмель медовый,
На двоих мечту нам предрекали,
Как орёл парит в вершинах снова.
И в цветеньи чувств, лозы сплетенья,
И в искусстве пламенной любви.
Вроде мы не знали пораженья,
Только души от неё в крови.
Мы растаем в скорбном сожаленьи
В лабиринте мыслей, слов и дел,
Заболтав свои соотношенья,
Мы уходим, каждый так хотел.
Мы сквозь судьбу плывём к финалу,
По улицам в мерцаньи фонарей.
И каждый метр считаем поначалу,
Пред тысячами запертых дверей.
По каплям растворённые по ранам,
И в душах близких нам людей.
Долгами мыслей, в воздухе обмана,
Забыв про муть всех уходящих дней.
У высших сил снискав опалу,
В стране, что нет её родней,
Мечтаем в тишине, смотря детей забавы,
О мире, где нет запертых дверей.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Темнеет ночь, и нету в мире Данко.
Сны-непоседы разбежались по мечтам.
Холодная луна нам светит ярко,
И свет её развеян по цветам.
У ангела прошу я – дай мне крылья,
Ломая нервы, я хочу взлететь –
Туда, где нет войны, жестокости, насилья.
Хочу на мир ещё раз посмотреть.
И поселиться в тереме воздушном,
Из ветра и дождя, фантазий, облаков.
И голову склонить перед судьбой послушно,
У времени-реки невысказанных слов.
Где вместо запятых в стихах поставлю звёзды,
Дрожащею рукой – наискосок.
Туманною зарёй взялись погосты,
И дождь как память льётся на висок..
На землю пёрышко упало,
На небо поднял я глаза.
Там Ангел, плавно и устало
Взлететь пытался к небесам.
Сядь, отдохни, - я крикнул смело.
Вспорхнули с ветки воробьи.
Он молча покружил и тело,
Спустилось на руки мои.
«Устал дарить любовь и радость,
И что обидно в пустоту.
Когда же перестанут гадость
Творить, не веря в доброту.
Не стать ли вестником разлуки?
Тоску нести в богатый дом?
И пусть протянут молча руки.
А я взлечу златым крылом.
Но кто же встретит ваши души?
Спасёт от века угасанья,
Быть может, было и похуже…
Ведь жизнь текла без расписанья.
И улыбнулся Ангел втайне –
Коль по судьбе досталось дело.
И я пришлю посланье в мае,
Чтобы душа не зачерствела.
Исчез с лучом, упавшим с неба.
Отдав перо мне на прощанье.
«Пиши! Ты многое изведал,
И помни, помни обещанье…».
Дайте звук, дайте ласковых рук обращенье.
Школьный друг, неунынье тебе подарю.
Мне слова затупить, облегчить бы вращенье,
Чтоб цветы принести к своему алтарю.
И Цветаевский томик, прижатый рукою,
Вдруг попросит прощение за пустоту.
Изумления Эллина я успокою,
Горсть земли колыбельно рождает мечту.
Я читаю страницы потраченной жизни.
Запятые расставлю слезами меж фраз.
Я не лишний – рождают уставшие мысли.
Просто умер, оставшись без Вас.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Просто вижу на небе звезду.
Талый снег под ногами трещит.
Знать бы только куда уплыву,
И не стала б подругой Лилит.
Я романтик, поэтому мне
Повстречать её будет не сложно.
Я сейчас благодарен судьбе,
Лунный блик обойду осторожно.
И что Б-гу, в последней мольбе
Расскажу не про Красное море.
Я конечно живу во грехе и борьбе
Мнимый фокус – не я – на просторе.
Пусть я буду латынью рождён.
Пусть я буду камином домашним.
Согревая минуты времён,
Вспоминая о счастье вчерашнем.
Что ты, старая, остановилась на пороге?
Постучи мне в двери кулаком.
Сердце замерло в болезненной тревоге.
Годы в прошлое стремятся косяком.
Скрип качелей на дворе – резвятся дети.
Стало холодно, и солнца нет в окне,
И иголки, эти листья смерти,
С ели опадают по весне.
Что стоишь, переминаешь ноги?
Жизнь моя, гони её с крыльца.
Мы с тобой среди живых немногих.
Есть бессмертье, если нет конца.
Жизнь, садись, подвинь к камину кресло,
Чтобы я не вырвался из рук,
Чтобы всё, что нажил, не исчезло,
Коль я слышу робкий сердца стук.
И давай поговорим, что дальше.
Убежать нет сил, и путь закрыт.
Я ведь всё такой же, как и раньше.
А финал один – как все, забыт.
Только это будет всё в дальнейшем,
А сейчас скажи мне тост за нас.
Снова мы мечтаем о новейшем.
Нам бы ночь длиннее, хоть на час.
Подожди, когда наступит утро.
Будь со мною солнечным лучом,
Ты мне улыбайся важно, мудро,
Чтобы всё мне было нипочём.
И, забрав свою косу у двери,
Смерть пошла, за ней клубил туман.
Я хочу единственного – верить,
Как беды не знавший мальчуган.
А ведь оставался час до смерти.
Час восхода солнца над землёй.
Жизнь есть жизнь, довольствуемся этим!
Пусть наш путь не свяжется петлёй.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Погаснет силуэт моей любви былой.
Я отменяю рейс надежды за строкой.
И скачет воробей, забывший про полёт.
Бездонный мир окон опять нам летом врёт.
И в горле, как комок, глоток воды живой.
Как жить, не исказив привычных лиц покой?
И сердце вдруг сдавил, своей рукой вопрос,
Оставшийся нагим в траве холодных рос.
С надеждой на успех откроется Сезам.
Слезинки для души полезны, как бальзам.
Быть может, там уснём, объятые тоской.
Что ж вы, друзья мои, поникли головой?
Меж нами будет море, огромное, как мир.
Над этим морем – небо, свободнейший эфир.
И лаской ветра волны щекочут сквозь года,
И ураган ворчливо рокочет иногда.
А по ночам на небе холодная луна
Скучает там без друга, скучает там одна.
И бабочку с цветами рождает красота,
Она так совершенна, как белизна листа.
И утро наступает велением стиха,
Природа повторяет творение в веках.
Я ученик не глупый, пытаюсь суть понять.
Не в то наверно время меня родила мать.
Я вспоминаю праздники.
Я вспоминаю радости.
И горести в запасники
Осенним утром прячу.
Я вспоминаю вольности.
Я вспоминаю щедрости.
И улыбаюсь нежности.
С надеждой на удачу.
И оживают смелости.
Я собираюсь с мыслями.
Я собираюсь с силами.
Иду вперёд упрямо.
И вновь за разговорами
Становимся мы милыми,
Становимся заботливы
И это очень странно.
Становимся уступчивы.
И лишь сердца закрытые
Приходится укутывать
Душевной простотой.
А время, как минутами
Неуловимой краскою
Наполовину с былью.
Всё покрывает пылью,
Смешав суть с наготой.
Жизнь – пирог из слоёного теста,
И начинки мелькают изысканно.
Им отведено лучшее место,
И найти их порою немыслимо.
Новый дом с современными окнами
Смотрит в мир, умиляя прохожих,
Только злобою мир этот соткан –
Из окон вместо лиц только рожи.
И хочется бежать в уют провинциальный,
Запутавшись в мечтах и кривотолках.
Взлететь распятьем, впрочем, всё банально,
Оставив память – снимками на полках.
Так разве нас теперь там ожидают?
В потоке мыслей, путаются числа.
Но я вернусь, ведь годы мои тают,
Они ответят, много ль в этом смысла…
Когда увидишь дней прожитых кокон.
А рядом дворник, пьяный, неуклюжий.
И ты один среди слезливых окон,
А мир ведь прост внутри, да и снаружи.
Уходим мы – штрихи холодных улиц,
По тоненькому льду и, наступая в лужи,
Где от измены небеса качнулись,
Идём домой, где ждёт остывший ужин.
Я обязательно приду к тебе опять.
Ведь я наметил робкую тропинку.
Привязанность бессмысленно терять.
Влюблённость согревает даже льдинку.
Тропинку эту не размыть дождям.
Мы можем сами заблудиться всуе
От зависти к крылатым журавлям,
Иль беспричинно по любви тоскуя.
И, на стекле рисуя силуэт,
Мы поливаем слёзною метелью,
И в этом наш единственный ответ,
Не озарённый ни мечтой, ни целью.
И если вдруг исчезну я в дороге,
Помчавшись в поднебесье за строкой.
К земле вернётся рифма в нежном слоге,
Алмаза грань, омытая судьбой.
Но ты ищи меня, пожалуйста, в прохожих
И обрети душевный свой покой.
Я в серый мир, до ужаса похожий,
Вернусь снежинкой зимнею порой.
Я опущусь к тебе, в твои ладони,
Вдохнув твой запах кожи золотой.
И ты поймёшь, и может, не уронишь,
Как ключик, обречённый и простой.
И ты вздохнёшь, а мне опять лететь,
И в красоту зимы успеть влюбиться,
Мечтою жить и беспрерывно петь,
С тобою в сложном танце закружиться.
И музыка, звучащая в пространстве,
Без лишних слов, они ушли с тобой,
Не изменили ничего в убранстве,
Лишь потянули, молча за собой.
А небо отражается на окнах,
И на стекле растаял силуэт.
Пространство от старенья не поблёкло,
И звёзды мне танцуют менуэт.
Не воздавайте, люди, добром за причиненное вам зло,
ибо, ежели воздавать будете добром за зло,
то чем воздавать вы станете за добро.
Из заповедей Одина.
Жизнь рассыпалась точно на звенья,
Как об камни разбившийся плот.
Вы глотните из кубка забвенья
Понедельников, сред и суббот.
И не будет безликих повторов,
Ни к чему нам теперь имена,
Унизительных этих поборов…
Не скорбите – не ваша вина.
Временные иные законы.
В миражах старых рыцарей рать.
Прилетят, огнедыша, драконы
На турнир, где билет не достать.
Это сны из непрожитой жизни,
А быть может, прожитой не мной.
И прощальная песня на тризне –
Для живых обретённый покой.
И, как водится, в августе будет опять звездопад.
Ты загадывай больше желаний под нашей звездою.
И шепнёшь: «Я люблю тебя!» – как-то совсем невпопад.
И обнимешь меня, так бессмысленно споря с судьбою.
На две равные части разрежет восход небосвод.
Я кусочек оставлю себе, остальное уходит с тобою.
Крепко-накрепко я прижимаю ладонью блокнот,
И живу в этом мире своей одинокой звездою.
И летят, и летят дураки-мотыльки на огонь,
Вспыхнув в пламени, вверх улетают горящей искрою.
Мы вдвоём, и смущённо ладонь снова ляжет в ладонь,
И от нежности в дрожь меня бросит, я это не скрою.
Так нежданно-негаданно в душу приходит любовь,
И от чувства её вдруг запахнет цветущей весною.
В мире сказочных белых снегов закружимся мы вновь,
Разлетятся осколки беды между небом и вечной землёю.
Вспоминаю взаимную нашу любовь.
Вспоминаю, сколь длинными были минуты.
Всё впиталось в сознание, в плоть, в нашу кровь,
А теперь наши чувства раздеты, разуты.
Ты же помнишь аллею, букеты из роз.
Мы гуляли с тобой и немного хмелели.
Ты читал мне стихи, долетая до звёзд.
Ты читал мне стихи – я так вряд ли сумею…
Как внезапно кончается счастья пора.
Я забуду тебя, я смогу, я посмею.
Вот бы только сейчас не сойти мне с ума.
Я хотел подарить тебе всё, что имею.
Но при встрече уже не повисну на шее.
Не уйдёт из-под ног эта злая земля.
Счастье крылья расправит туда, где теплее,
Забывая нас здесь, округлив до нуля.
Главные строки лежат на листе.
Буквы – осколки признаний тебе.
Писем не посланных целый букет –
Это минуты не прожитых лет.
Это три месяца осень писала,
Только казалось, что этого мало.
Жёлтые листья в сомненьях купая,
Яркими красками вмиг угасая, –
Это три месяца в холоде дня,
Зимняя сказка хранила меня,
Чтобы не смог я разбиться об лёд.
Чтобы весной был осознанный взлёт.
Это три месяца в искрах весны,
Я обращался к заветному – мы.
Сердце металось подобно лучу.
Я изменять сам себе не хочу.
Это три месяца лесенкой в ряд,
Летние дни словно птицы летят.
Только дождливый у нас горизонт,
Гномик из сказки раскроет свой зонт.
Все эти месяцы словно допрос.
Временем сердце торгует вразнос.
Душные строки скупых телеграмм,
Букв не оживших потерянный штамп.
Край неприветлив, и нет здесь тебя,
Мысли мои словно люди скорбят,
Мне бы на крыльях лететь за тобой,
Выбор несложен, в нём только любовь.
Мы все романтики и эгоисты,
Забытые эпохой Возрожденья.
Но в то же время мы речисты.
Так в чём же ценность пробужденья?
Средь нас прекрасные артисты,
И даже есть интеллигент.
Но остальные все статисты,
А в зале автор – диссидент.
И зал внимал безвкусицы причуды.
Был чист и свеж неузнанный акцент,
А юный Март кривил надменно губы,
За каждый день недели – свой процент.
Да, есть и эпатажные подростки,
Филологически-словесный мат.
И разогнался клоун на подмостки.
Храни меня, мой Ангел, от цитат.
У нас не бесподобное мышленье.
Мы сами публикуем, зная цену.
Тревожит душу наше представленье,
В котором прорываешься на сцену.
Пусть мы с тобой пока не знамениты,
Как лирики-надомники во страсти,
Но и в Нью-Йорке есть бродвеи, стриты,
А похожденья всё же в нашей власти.
********************************************************************************
Музей Кливленда. Восточное крыло. Фото (с) Brad Feinknopf
Крик чёрных шин на мокром асфальте.
Звук захлебнувшейся аварийки.
Вкус талька с кровью, на губах,
от подушки безопасности.
Запах бензина и свежевспаханной земли.
Из чаши луны покатились по небу звёзды,
расплываясь снежинками от слёз боли,
сменяющуюся осознанием сложности
из-за отсутствия близких людей.
Ощущение на щеке шершавого языка,
выпрыгнувшей из под колёс
косули, которая вернулась.
Взгляд глаз, столкнувшийся с её взглядом,
соприкосновением чуда, из которого
медленно перетекает жизнь в новое
пристанище незнакомой души,
оставляя уже непослушное тело.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Напиши мне несколько строк…
Пару слов хотя бы, но из самого сердца.
Этот листок я повешу в рамке на стену,
и буду перечитывать, когда ты будешь далеко.
А я буду писать тебе стихи
сбиваясь с привычного ритма.
В такт своему сердцу, потому что
я просто хочу быть твоим миром.
А мой мир – это рифмы, тысячи исписанных
неровным почерком страничек, и мечты.
Это реки и моря, закаты и рассветы,
и бесконечное число пейзажей, запомнившихся
мне из разных путешествий.
И когда мой путь во времени закончится,
последнее, что всплывёт в моей памяти, это
будет Солнце и взгляд твоих милых,
сощуренных глаз…
Скоро ты перестанешь
встречать меня в метро.
Скоро ты перестанешь
слышать мой голос.
Мой поезд улетит по подземной розе ветров.
Только шёлковой плетью
будет петь каждый волос.
Ты будешь каждый вечер
расклеивать белые листки,
словно потерял собаку или меняешь квартиру.
А у меня клубится туман,
разбавленный настоем моей тоски.
Я буду дальше нести на плечах своих
крест свой и лиру.
Ты будешь, как ребёнок рисовать меня на асфальте,
а может с ненавистью бросать
нервные мазки на холст?
Мой потерянный друг, мы вместе
лишь на контурной карте.
Боль придвинулась близко, и седина коснулась волос.
Это осень пришла в золотисто-пурпурном,
роскошном наряде.
Нам нужно оставить нашу память
в тёмной комнате
где-то с краю души, в необдуманных словах, во взгляде.
Мы так захотели!
Я уже не помню.
Вы помните?..
Смеётся капризное утро, утирая слезинки росы.
На твоих голубых глазах сошёлся клином свет.
Ещё вчера всё было, так обычно,
Но вечер подарил встречу с тобой.
И ничего уже не исправить.
Моё ухо хочет слышать твой голос ставший родным.
Минуты тикая, улетают молитвами в небо.
Больше, больше молитвоминут и будет встреча…
С треском перегорела лампочка,
Как тогда, при первой встрече с тобой,
Когда рука не смогла дотянуться до выключателя.
В то время я первый раз споткнулся о цинизм –
И лето переоделось зимой, вместе с солнцем.
И холодный ветер разнёс глупые сказки вдохновения…
Теперь меня не обольстят даже короткие юбки.
Теперь я брезгливо отворачиваюсь от дешёвых романов.
Теперь я всегда смеюсь, читая классиков.
Теперь я всегда громко смеюсь в компаниях.
А плачу я шёпотом, наедине с собой.
Н. Г.
Отвратительный сигаретный дым вновь
пытается занять место вздоха в лёгких.
Горе съёжилось в углу комнаты под батареей
и мешает греться черепахе.
Я снова набираю твой номер,
чтобы услышать молчание в конце тоннеля.
Научи своё безразличие не рассказывать мне о твоём счастье.
Разжигаю камин, и белый лист, отражая
всполохи огня, греет мне взгляд,
повиснувший в морозном вечере февраля.
Ухожу от рифм, цифр, и фраз, типа – «как дела?».
Задай его и услышишь ответ, двигаясь всё дальше…
В незнакомых городах проще всего жить по Уитмену –
смотреть на незнакомых прохожих,
любуясь наготой их лиц. И ещё морем, если оно есть,
его волнами, пусть даже и холодными,
омывающими твои уставшие ноги.
Главное не видеть противоположного берега,
только горизонт, когда идёшь по набережной
к шёлковым простыням гостиничных номеров,
не умеющих быть по домашнему добрыми,
но вежливо желающих тебе – спокойной ночи.
В незнакомых городах нужно учиться
по-новому быть взрослыми –
удивляясь и делая бредовые ошибки.
Постоянно говорить ностальгии,
чтобы она перестала таскаться за тобой,
как дешёвая проститутка, предлагающая свои услуги.
В незнакомых городах стремишься
к электронному ящику, переполненному письмами,
чертыхаясь на массу спама,
и к ICQ перегруженному контактами,
большую часть из которых уже и не вспомнить.
Виртуальная дружба возвращает в мир,
напоминающий тебе, стуком клавиш ночью,
о далёком доме и любимых.
И строки, бегущие на экране монитора,
успокаивают стрелки часов, дрожащих,
от фразы ставшей коронной у твоего одиночества –
«абонент находится вне зоны действия сети».
Ночь приветствует меня рокотом волн
и прохладой ночного бриза, оставляет
две тени потухших не вовремя солнц
на белеющем диске небосвода.
Сколько будет ещё ночей одиночества,
разбуженных криками чаек?
Люди уходят к звёздам через пыль бабьего лета,
струясь над морем ветрами печалей.
Вслед им весна рисует лапами елей и сосен
картины с преобладанием зелени в звонком лесу,
который прячет на холме эхо, как стрелы в колчан,
а также память скрывает до времени расставания.
Мы отплакали зиму – отплачем и весну,
но уже держа в руках не снежок, а одуванчик.
И жизнь могильной повиликой вьётся по кресту
в просторное небо, нежась в лучах солнца.
Разложение культуры скрашивается латынью.
Значками на лацканах торжественной одежды.
Идиллией еретиков вытирающих с лиц капли крови.
Неадекватностью цензуры в наглядной агитации.
Азбукой Морзе звучат из вечности слова Иисуса,
понимаемые лишь не многими читающими Библию.
Остальные с лицами покрытыми масками святости,
кивают головами в такт китайскими болванчиками.
Боль – но – точка – зло – ба – тире – Бог – мой – больно –
пулемётными очередями разносится над планетой.
Души оторванные от изуродованных тел людей,
мечутся, пытаясь убить тишину безразличия.
Ёжатся, не видя своего отражения в тёмных окнах.
Рисуют зимой на стёклах детскими слезами,
а мы наивные приписываем это морозу.
Убеждаем себя в том, что ад – это вечное пламя,
совершенно не думая, что вечный холод куда страшнее.
Современное общество похоже сегодня на прокажённого
со слезами на губах и покрытого язвами одиночества.
А мы пишем, слушая чужие ноты,
и читаем в состоянии déjà vu.
Видим на скамейках в парках
серо-газетных стариков,
желтопрессную молодежь повенчанную
государством с пивными сосудами,
и со взглядом осоловевшей наивности, считающей,
что Гегель – это европейский город.
Страш – но – точка – пусто – тире – Отче – наш – страшно
становится от бессилия нынешнего образования.
Учат детей любить того, кого ненавидим.
Курить и пить, прикрываясь двуличными этикетками,
прекрасно понимая, что запретный плод сладок,
и самая эффективная реклама – это запрет чего-либо.
Люди запутались в клочках времени, веры и верности,
и в тщетной попытке понять хоть что-то,
ковыряются в мусорном ведре Истории,
которая, кряхтя, как старушка-вахтёрша,
моет нам ступени, ведущие в Вечность.
Отче – наш – Отче – наш – Отче – Ваш –
Точкаточкаточкатиретиретиреточкаточкаточка…
А, впрочем... ерунда и лишнее мученье
Да, трагик - амплуа.
Но шут - предназначенье!
Геннадий Нейман
Здесь бездарно, становится – скучно и глупо…
Я начну говорить – прослыву по-старинке шутом.
Лёгкий голос звучит одиноко, досадно и скупо,
и обыденный мир награждает меня колпаком.
В Божьем мире огромном я только лишь семя.
Не шпион, не бессмертный, не Джокер в Таро.
Ухожу за пределы пространства, и время
отдаётся невинностью нам за пороки и зло.
Неизвестен наш род и неведомо, что мы за племя.
О себе в словарях мы находим слова праотцов.
И конечно за страх не упасть на колени –
Воздаём палачам и клеймим подлецов!
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Вот вдруг и перестал быть поэтом.
Вдруг приснилось, а был ли им?
И высота не манит…
И глубина не влечёт…
И даль не зовёт…
Больше не получаются чудеса из рифм.
Больше не крýжится с музой по ночам.
Хватит, достаточно написал в урну.
Хватит, искать смысл в полёте снежинок.
Вот сейчас лягу и помирать буду.
Всё хорошо, ничего делать не нужно.
Тут мысль выпрыгнула на белый лист.
Ты соображаешь, что делаешь? Подумай!
А ведь и, правда, - подумал, - написал же что-то.
А ведь кому-то нравится. Читают.
Посмотрел в окно – дождь по мостовой.
Посмотрел в зеркало – тоже кисло.
Всё нужно исправить, как было. Нет! Лучше.
В очередной раз – шаг назад, и два вперёд.
Как не крути все мы часть истории.
Какой-никакой, но всё-таки истории.
Пусть даже графоманской.
Пусть даже…. Пусть.
Уже прошло 25 лет после школы
Включаем фантазию. Двадцать пять лет пролетело.
И не где-нибудь в Средней Азии, а рядом,
от нашего идеализированного тела недалеко.
Ангелы у всех, друзья мои, разные,
да и небо – у кого с дождём, у кого солнце.
Кто-то под зонтиком в мыслях кружеве.
Кто-то с пустой фарфоровой куколкой.
Кто-то бросается рваными рифмами
смотрит в блокнот и покусывает ручку.
И вроде всё нормально, ничего неприличного.
Лишь в зеркало луж иногда заглядываем
видя лишь безразличие и одиночество
взгляда своего скользнувшего с вопросом «что это?».
И дальше шлёпаем по асфальту в кафе
с солнечными зайчиками на стенах.
Вот и мухи полетят скоро из белых
став чёрными, и боль улыбок в защите шарфиков,
вырвется и полетит по гамбургерному городу,
пропитанному воском новогодних свечей.
Ворвётся в комнаты уставших от зимы домов,
и будет падать губами в тёплые ладони,
кто против – перчатки наденьте и отвернитесь.
И если небо звёзды будет ронять от нажатия кнопки,
это будет не загадывание желаний, а слёзы.
И от недомолвок, ком в горле станет горьким.
И не проглотить воздух, вдруг ставший твёрдым,
пока мысль бьётся в мозгу прошлогодней бабочкой.
Ведь есть у кого-то пьяная комната, и занавески –
лишь мороз на стёклах, и батареи холодные.
Где от «здравствуй любимый!» сходят с ума,
но это уже с головой к доктору. И сквозь ямбы-хореи,
сквозь тираж местной литературы, через
зависть товарища-поэта, через авторитеты,
эпитеты дешёвых сериалов с одинаковыми лицами,
(Люмьеры крутятся флюгерами в гробах)
выпив изрядную порцию из коллекции редкой гадости,
ворваться в любимый город, у которого есть даже море….
И попытаться спросить себя с безграничной верой…
и получить ответ, что кроме блогов и мобильных, есть –
Минск – это стук в двери ночью, когда захотят.
Минск – это рифмы птицами кружатся над холмами.
Минск – это безликие люди, идущие сквозь снег.
Минск – это постаревший подросток-эгоист,
который заставляет любить себя таким, какой есть.
И не хочется пачкаться патокой пафоса,
и ловить глазами недоверчивости всполохи.
Писать будем пока на свете, бесподобным
взглядом, останется взгляд небезразличности…
Даже если он будет один во вселенной.
Немым упрёком в долгих ожиданьях
Взломай пароль моей пустой души,
Где только цифры сходятся в признаньях.
Диктую, – ты запомнить не спеши!
А в поле ветер молится в рыданьях.
Забыт мотив, а истина в словах.
Движенья уст застыли в покаяньях,
Уж зрелость поселилась в головах.
О, если б был старинным я поэтом
И красотою слов умел, как все блистать,
Весь мир бы описал одним куплетом,
От снов до забытья всё передать.
Так на полях прекрасных асфоделей,
Я мог восполнить смертную печаль.
Пусть раздаются звуки птичьих трелей,
Их мелодичность – как земной хрусталь.
Да, смысла нет ни в счастье, ни в страданьях.
Пусть дарит аромат ветрам сирени куст.
В любых, хоть и серьезных, оправданьях
Сближенье меж умом и морем чувств.
И, может быть, упреки позабылись,
Душа открыта, ключ лишь у тебя.
И все слова, которые приснились,
Я отдаю… восторженно любя!..
Без четверти полночь. Мозг ловит рифмы.
День прожит в полумраке комнаты.
Рожденья слов освоены законы,
мы чужие – никто не понятый.
По-дружески меня обняли рифмы.
Я айсберга кусок отколотый.
Вокруг лишь альтруистки нимфы
и горечь моих дум непонятых.
А за спиной только ночь
и порог твоего дома,
и ещё один холодный дождь.
Ситуация до боли знакома.
И, раздумывая о разности
между рефлексом и сексом,
понимаешь параллель реальности,
но сначала безопасность,
изучение разнообразных лиц,
ещё не ставших личностями,
а также серые травы и крики птиц –
нужен укол безразличности.
Или большая чашка крепкого кофе
в наглой руке, под стон сигареты,
в такт сердечной моей катастрофе.
И шепчу я тихо: где ты? где ты…
Графика Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Дождь смывает грязь с домов и улиц,
смывает с тротуаров прохожих.
Наша жизнь проходит его холодными каплями.
Мы пытаемся остановиться, ломая зонты.
Мечты теряются. Мы выпадаем из жизни,
шагнув в одиночество.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
ПЕСНЮ СЛУШАЙТЕ ПО ССЫЛКЕ:
http://www.youtube.com/watch?v=vFz1g1ObAC8
Он сидел на кресле возле компьютера и смотрел на тело, лежащее на диване. Хорош нечего сказать – думал Он – это же надо загнуться в такое неподходящее время. Что будет, когда придёт Павел. Его передёрнуло от представленной картины…
А ведь с утра ничего не предвещало таких глобальных изменений….
Выйдя на улицу, Он зажмурился от яркого солнца и надел очки. День замечательный. Поездка на дачу будет удачной. Он намеренно не взял ключи от машины, решив, что поедет на электричке. Путь до дачи навеет новые мысли и рифмы.
Приехав на вокзал и взяв билет, Он уселся возле окна и стал смотреть на перрон, по которому сновал люд. Провинциальные мамки с ещё пустыми сумками и детьми, дачники с необхватными рюкзаками, кучки молодежи уезжающие за город в поход… обычная жизнь вокзала. Электричка ещё не тронулась, по-этому в вагоне не звучали громкие противные голоса разнощиков газет, торгашей предлагающих всякую чушь. До отправления оставалась одна минута…
В телефоне включился будильник. Нужно пить таблетки, Он встал и пошёл на кухню, протянул руку к флакону, но рука замерла.… Зачем это теперь? То чему нужны были эти таблетки, лежало на диване и не подавало признаков жизни…. Самое странное, что коты бегали за ним и мяукали. Он ходил по комнате кругами, чтобы услышать собственные шаги, но не слышал их. И по-этому коты были единственной возможностью убить тишину…
Электричка тронулась. Напротив сидел парень обычной внешности и толстая тётка с противным и таким же толстым сыном, который уже начал ныть и лезть к матери в сумку. Вот уж где верна пословица, яблоко от яблони, далеко не падает.
Час дороги пролетел быстро и Он с удовольствием вышел из душного вагона на станцию «Малиновка». Вместе с ним на перрон вышло человек десять, в основном жители соседней деревеньки и несколько дачников. Знакомых среди них не было. Ну и слава Богу, - подумал Он. Говорить сегодня не хотелось ни с кем, тем более на ежегодные рассадочно-посадочные темы. Подойдя к расписанию, Он пропустил вперёд себя спешащих дачников. Дорога шла через лес, и поэтому хотелось идти одному. Он намеренно сошёл с тропинки и пошёл через лес. Ещё с детства Он любил гулять по лесу, это было время, когда каждая минутка приносила что-то новое и интересное. На полянке Он увидел первые ягоды земляники. Сорвал и забросил в рот несколько ягод. Во рту разлился неповторимый вкус детства. На обратном пути нужно зайти на полянку, недалеко и сорвать немного Павлу. Вот обрадуется. Он достал диктофон и начал описывать окружающую природу…
Опять запикал будильник. Он оглянулся, тело лежало в той же позе. Бог мой, что я себе думаю, сейчас вроде ничего не болит. Когда приехал с дачи, вообще всё было отлично. Пошёл на кухню, и вдруг показалось, что ударило током так, что всё тело стало немым. Он кое-как добрался до кровати. Позвонить бы, но сил дотянуться до телефона, стоящего на зарядке в другом конце комнаты, уже не было….
Телефон всё время трезвонил, звонил Павел. Что он подумает, где я, - Он взглянул на тело. Как точно сказано, посмотри на себя со стороны и подумай…. Вот и посмотрел, и подумал. Какой же ты некрасивый, но всё-таки родной. Бог мой, что же будет, когда придёт Павел. Этот вопрос сверлил мозг. Ему так стало жалко мальчишку. Ведь останется один. Вопрос с завещанием всё время откладывался на потом. Что делать Он не знал. Хотелось плакать. Он поднял глаза вверх, туда, где висели иконы, и горела лампада. Сухими губами Он прочитал молитву. «Отче наш, сущий на небесах!…» Удивительна человеческая сущность подумал Он, только когда не выносимо плохо некоторые люди идут к Богу. «… и не введи нас в искушение…» Опять резко закололо в груди и вроде где-то голове прозвучали слова: «Только давай в первый и последний раз…» Он оглянулся, свет от лампады медленно шевелился по стенам.
- Да уж конечно, - прошептал Он и подошёл к своему телу, лёг рядом, тело было холодным, но Он крепко прижал его к себе...
- Ты меня сейчас задушишь?- сказал Павел сдавленным сонным голосом.
Он открыл глаза. Свет лампады освещал заспанное лицо Павла. К верхней губе прилипла косточка земляники.
- Ты дома?- удивлённо спросил Он.
- Давно дома, я пришёл, а ты спишь, не стал будить. Почему таблетки не выпил?
- Да знаешь, ездил на дачу, погулял по свежему воздуху. Вот и разморило видать.
Какой странный сон подумал Он, - Ты ужинал?
- Да, спасибо. Ты очень вкусно приготовил, - Павел поцеловал его и перевернулся на другой бок.
Странно Он этого не помнил.
- Ладно спи, я пойду поработаю, что-то наквакал по дороге через лес. Нужно послушать.
Павел, что-то пробурчал под нос и довольно почмокал. Совсем ещё мальчишка, подумал Он, сел к компьютеру надел наушники и включил диктофон. На экране монитора появились первые строки:
- Земляники вкус, лета синева….
Время проходит мимо нас потоками лиц.
У каждого своя дорога.
У каждого свой шанс и свой мир.
Мы движемся, меняя маски
печали и радости,
стараясь не разбить своё сердце
о грязный асфальт чёрствости.
Ступаем по клавишам рояля жизни,
надеясь, что она не может быть
чёрно-белой в волшебном семицветье.
Струи дождя разбиваясь о наши зонты,
заставляют теряться в догадках лужи,
отражающие припаркованные машины
и мокрых котов греющихся
под остывающими моторами.
Потом у окон, размешивая сахар
в привычных чашках с кофе, мы смотрим
сквозь стёкла на бахрому дождя
повисшего над вечерним городом,
тонущим в оградах новостроек,
гордо считающими, что они неповторимы
в своей однотипности у человечества,
давно растратившего своих кумиров,
которых само же обожествило
и остановилось на распутье
в ожидании новой эпохи Возрождения.
И только облака, плывущие
после дождя по небу, гордо меняют
свои формы, упиваясь свободой
и независимостью от течения времени.
Кофе с привкусом горя.
Миндаль – спец в выборе смерти –
переводит стрелки часов.
Твой рейс уже в небе,
и стая белых голубей
из моих мыслей
не догонит тебя.
И точками звёзд
останутся стихи,
летящие тебе вослед.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Давайте остановим поезд посреди степи,
сойдём и попытаемся нарвать букет цветов.
Лёгкой походкой пройдём по полынным стеблям
сквозь которые, как через шторы времени
сочится холодный туман облаков.
Через прозрачность утра шагнём в зазеркалье,
и будем ждать и искать там кого-то.
После жизни жизнь не бывает, мы это знаем.
Здесь видимо нам подарят ощущение усталости
минуты, часы, недели, месяцы, годы,
закаты, рассветы, дни, ночи, сознания всполохи.
Мы понесёмся вперёд через воды времени
безуспешно пытаясь вступить на путь созидания.
Не нами придуманы законы природы –
мы вслепую отыскиваем ладонь в темноте.
Наши годы ложатся на рельсы времени,
и во мраке музыка грустью ласкает нежно душу.
Мы устаём шептать проклятия нашей неверности,
и закрыв глаза, ломаем жизненные принципы,
вдыхая запахи кожи любимых, вплетающихся
в запахи желаний, примирившихся с чайной розой.
С многозначительным видом делаем простые вещи.
Например, катаем хлебный шарик между пальцев.
И память, как эмаль покрывается сеточкой трещин,
Нервно пульсируя, движется комом к запястью.
В мыслях, всегда расходящихся со словами,
Как во льдах отчуждений утрачиваем осязанье.
И столько путей мы себе преградили сами
Прожигая губами слои небылиц в подсознанье...
Покоряясь ему, в зеркала смотрим мы невнимательно.
Улыбнёмся весне через месяц обманчиво.
И ошибки свои повторим, и исправим потом обязательно.
Сердце тянется к сердцу, как прежде, доверчиво.
Дождь расставит над буквами капельки точек,
И в прохладное утро, слезами шагая по крышам,
Он сплетённой рукою из струй длинных строчек,
Дарит вечный мотив - нужно только услышать.
Под него и безмерно-уютных признаний не жалко.
Нежных пальцев касанье застенчивой кожи -
Ты играешь на мне, презирая щадящее ларго,
И февраль никогда не вернется, быть может.
Капает вода в ванной.
Мажор не в тему.
Минор не в радость.
Можно было бы помолчать,
но мы об этом уже говорили.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Я устал от чужих рук.
Сквозь седины прошу покой.
Траурное танго разлук,
Ластится у берега волной.
А звенящий эльфильский лук,
У амура в детских руках.
Учащается сердца стук,
И дыханье твоё – мой страх.
Жизнь проходит не в облаках.
Звон бокалов с вином разлук.
Тост за счастье в твоих глазах,
В два глотка затихает звук.
Где-то там, вдалеке, на югах,
Верю я в чудеса, мой друг.
В заграничных пустых кабаках
Ласка губ и чужих мне рук.
Хочу поменять фото в рамке.
Теперь это место
мы разделим на двоих,
с надеждой, что потом,
не больно будет падать.
На фото где мы вдвоём,
ты в том же возрасте,
как и я, на старом снимке…
Когда меня не станет
не меняй его, а просто
повесь новое – рядом.
А пока наши сны спокойны,
и только стоны наслаждения
разрывают паутину ночи,
и даже молчание громче слов.
Это потом я буду незримо рядом.
Потом целую вечность
буду вспоминать о тепле
под одеялом, и мягкие подушки.
И силуэты, силуэты, силуэты…
Чёрные вены каналов любимых городов.
И Отче наш – сквозь века –
единственной фразой.
*****************************************************************************
На фото: Модильяни, Пикассо и Андре Сальмон у входа в «Ротонду». 1916 год
Алании Брайн
Нас разметал холодный ветер по углам.
На разных полюсах живёт любовь.
Моя - на Северном, с метелью пополам.
Твоя – на Южном, ласку ищет вновь.
Пусть снежные равнины нам близки.
Мороз в душе нам пишет белой пылью.
Мы замерзаем от своей тоски,
И лёд все чувства покрывает былью.
И не соединить нам эти полюса,
Ослепли мы от ревности незрячей.
С тобой уходит жизни полоса.
Со мной всё проще – я могу иначе.
И мы с тобою в слове – никогда!
И в сердце смерть бездомной флейтой плачет.
Мой голос – тайной струн из серебра,
Внимает ангелу, что на лошадке детской скачет.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Я не хочу распущенно заказывать,
Ведь тех, кто пал, Господь силён поднять.
Весенние истории рассказывать.
Чтоб снова горьких капель не ронять.
Я не хочу сомнений рой пушистый
Зарыть под куст сирени в жаркий день.
Когда своим журчанием волнистым
Прощается с весной лесной ручей.
Когда томительно движенье неба,
И слепок мыслей в белизне листа,
Сорвёт печаль аплодисмента Феба,
Как резкий звук поющего кнута.
Я не хочу сомнительное слово
Расстёгивая поводок пускать.
Глаза закрыв сознанием итога,
Ошибки Мельпомены повторять.
Я промолчу, но только взглядом.
Язык – ведь без костей, что за напасть.
Изюминкой любви, слезинка рядом,
Отметит место, где нельзя упасть.
…О разлуке ревут по ночам паровозы.
Алексей Эйснер
О разлуке кричат по ночам паровозы.
Я любви покровитель, дарящий цветы.
Умирают в руках парниковые розы,
Сладкий вздох на подушке, осколком мечты.
Говоришь мне слова, говоришь о любви,
И душа окрыляется в нежном участье.
А наутро, когда, солнце встанет вдали –
День рожденье в слезах – незавидное счастье.
Мы утонем в бездушном слепом забытьи,
Но исправен отбор – не бывает случайных.
Канут в прошлость сомнения тайных причин,
Сколько прожитых встреч, сколько взглядов прощальных.
В хмеле трав и бездонье озёрных глубин,
Как кому повезёт, кто куда угадает?
Только ты к этим тайнам причастен один.
Маску смерти беда на живых примеряет.
Но сейчас, отвергая тех слов смысл печальный,
Две фигуры, как тени, у края скамьи
Понимают, что вальс у них будет прощальный,
В эту летнюю ночь, когда спят соловьи.
Вновь улетит за горизонт судьба,
Вся окунувшись в сумерек прохладу.
Я взгляд свой устремляю в те года,
В которых страсть несёт за чувства плату.
Весна для всех - влюблённости сезон,
Не помню, был ли в ней, иль не был.
Ещё остаться – вряд ли есть резон,
Воспоминаний груз – там быль и небыль.
У синих куполов, что в звёздах золотых,
В густом тумане городских окраин.
Сусальный блеск на фоне черноты
Рисует нам сюжет, в нём Авель есть и Каин.
И корабли дорожками Луны
Плывут, трудясь бессменно одиноко.
И город в лицах, окунувшись в сны,
Улыбку ловит от звезды далёкой.
И утром мысль слетает с небосвода.
И лёгкий хмель, как звук тревожных нот
Возносит нас в страну, где есть свобода,
Слезою уходя за горизонт.
Прошли года, осталось только ждать.
Уносит недоверье сердца осень.
Я как художник кисти должен брать
И рисовать верхушки стройных сосен.
Так что, вся жизнь лишь серость и тоска?
А радости? Где встречи и друзья?
Быть может, смерть внезапная близка?
Ответь мне, время – преданный судья!
«Но, наши дети все ложатся спать.
И просыпаться поутру не любят.
Ты будешь помнить дольше, чем дышать.
Надеюсь, солнца луч тебя разбудит?
Быть может, стоит что-то поискать?
Ведь молодость – тоска и скука губят.
Заканчивай осколки собирать.
Тех не люблю, которые не любят!»
Я крикнул: хватит! Надоело ждать!
Ходить по пустырям и слушать осень.
Захлопнув дверь, жизнь заново начать.
С размаху краски я швыряю оземь.
Почему родившиеся, дети плачут?
Может быть, это слёзы о прошлой жизни,
память о которой сохраняется у ребёнка
в первые мгновения?
Начинается новая жизнь.
Быстро пролетят годы беззаботного детства.
Следом молодость, одиночество, старость…
Это потом будем захлёбываться в страданьях.
Презрительными взглядами мерить чужую жизнь.
Врать и предавать, застыв на миг у зеркала.
Доказывать с пеной у рта, что ты Человек.
Бояться быть брошенным,
ломая преграды желанием любить.
Писать стихи и получать награды.
Обезболивать сердце, рисуя картины будущего,
и тоже плакать, когда больно…
А может быть, дети плачут поняв,
что родились людьми?
Я не гений. Но уже и не ноль.
Бесконечная беготня.
От любви.
От скуки.
От тоски.
От старости.
От смерти.
А дорога одна – к Б-гу!
Как в Одессе –
все улицы ведут к морю.
И обратно бегом.
К ревности.
К веселью.
К радости.
К молодости.
К жизни.
Приятно быть невинным грешным.
Просто… всё просто…
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Иду по карте городских улиц.
Мимо пузатых ресторанов, похожих
на глиняные кувшины, в которые
бросают обглоданные кости
(вспоминаю героев старой сказки).
Пытаюсь рассмотреть приметы весны,
сквозь снег над шумным бульваром,
сквозь размытый натюрморт сквера.
Сугробы пушистыми белыми котами,
свернувшись в клубки, ещё смело лежат
в укромных местах, спрятавшись
от безразличных взглядов прохожих.
Зима ещё многое может,
но уже не так холодно.
Кафе мигает вывеской – «ХОЧЕШЬ ЧАЮ?».
Да, хочу. Зелёный с бальзамом.
Теперь я, как в аквариуме, у окна
смотрю на улицу, на гуляющие парочки,
похожие на пустые поделки,
сделанные вполне искренне.
И понимаю, что слово "жить" – не просто глагол.
Жить – это слово "гость", между "до" и "после".
Вечерний воздух прозрачен в иллюзии
неонового света, и беспризорность городских скамеек –
это их борьба за право лучше выглядеть летними вечерами.
Я иду домой, осознавая, как хорошо,
что у меня нет привычки, искать утешения,
блуждая по чужим тупикам;
что не страшно приземлиться где-нибудь.
Главное – суметь оторваться и взлететь,
поймав дуновение первого тёплого ветра.
Опять мысль упала на бумагу.
Схватила ручку и сунула мне в руку.
И побежали слова по листу.
Из абстрактной призмы мысли
рождаются листки с кривыми некрасивыми
словами, болтающими с сердцем о великих…
Марина… вкус земляники на губах…
Анна… вкус пороха с Крестов,
принесённого ветром…
Борис… вкус слёз унижения…
Осип… вкус голода в ожидании палачей…
Даниил… вкус табака на пересохшем языке…
Иосиф… вкус мутно-зелёной воды
из каналов любимого города…
Горько-восторженный разговор
о невосполнимой неповторимости.
Бесконечные букеты полевых цветов.
Бесконечный шум прибоя.
Мои слова превратятся в песчинку,
которая прилипнет к лапке перелётной чайки
и упадёт где-то на берег морского залива,
смешавшись с остальными песчинками.
Станет частью морской раковины,
которую после шторма поднимет ребёнок,
играющий на берегу.
И он приложит её к уху,
А я шепну ему из вечности, голосом,
похожим на рокот моря:
— Привет…
Приходит вечер
меняя цвет нашей кожи.
В сердце начинают
созревать чувства
родившиеся утром.
Садится солнце в море,
словно в душу погружаясь,
под колкими взглядами
наступающей ночи.
Мы вновь становимся
непостоянными,
Чтобы слиться надолго
в единое целое.
Блудные дети
Америк и Англий,
все мы замрём в янтаре
скорпионами.
Ведь смерть приглашений
на праздник не требует.
В детских мечтах
заблудились нечаянно.
И в наступивший март,
утирая слёзы,
войдём с позабытым
предчувствием разлук.
Волнующий шум вокзала
ранним утром, когда дождь
моет перрон и уставшие вагоны.
Заспанные пассажиры
и вздыхающий тепловоз.
Ты хочешь уехать от меня.
Туда – где счастье
приютится в твоих ладонях…
Туда – где море бороздят корабли…
Туда – где звучат симфонии горных рек…
Туда – где ты до хрипоты будешь
кричать в пустоту: Я люблю тебя!..
Ты хочешь уехать? Уезжай!
Но знай, туда, где меня нет,
поезда не ходят…
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Michael Bulgakov's reading at night
Ночь с томиком Булгакова подмышкой
на кошачьих лапах входит в мой дом.
В руках она держит крылья и алый бутон розы,
Предлагает полетать вместе.
– Но с одной парой крыльев не полетаешь, –
удивлённо говорю я.
И тут из томика выпадает метла.
– Отлично, – говорим мы в один голос.
И берём каждый по крылу, садимся на метлу,
и Ночь посыпает нас из бутона волшебной пылью.
Мы вылетаем в окно и поднимаемся над домами –
упаковками спящих людей,
парим над городом к зеркальной глади озера.
Стайка полуночных русалок на лунной дорожке
манит нас узнать тайну бессмертия.
Мы взлетаем в небо, и Ночь показывает пути,
по которым на землю стекают
созвучия, рифмы и музыка,
пути, по которым души улетают
в небо и становятся звёздами.
Мы пролетаем мимо Храмов
Гармонии и Радости Созерцания,
Тоски и Грусти, Умеренности, Безмятежности,
Остановившихся Мгновений…
Ночь устаёт перечислять:
– Скоро утро, летим назад.
– Летим, – соглашаюсь я.
Мы расправляем крылья и начинаем спуск,
описывая круги над Землёй.
– Завтра полетим на планету
Счастливых Взрослых Детей?
– спрашивает Ночь.
– Конечно, – отвечаю я.
А сам думаю: как хорошо,
если бы это был полёт в один конец…
********************************************************************************
Графика Андрея Набокова к роману Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита"
В детстве у меня были акварельные краски.
Ими можно было нарисовать нежные облака,
тёплое солнце, вечерние закаты, серые тучи,
лазурное море, корабли, багрянец осени,
серебро зимы, взгляды прекрасных глаз.
Пепел тлеющего костра, слёзы и улыбки.
И даже можно было нарисовать…
Но рисовать я не умел.
Думать о Гамлете в двадцать первом веке
достаточно странно и сложно.
Сложнее уловить направление мысли,
когда бледный свет Луны освещает,
сквозь верхушки елей и сосен, лесное озеро.
И только одно слово достойно написания –
ПОКОЙ.
И желание бесчисленных воспоминаний
с ненавистью к искусственному счастью –
великой любви сталкера, идущего в зону.
Был ли Гамлет сталкером,
последним уколом шпаги, через вечность,
случайно убившим время?
Графика Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Мы были когда-то вчерашней улыбкой,
под звук ног, сбегающих по лестнице.
Потом становились неузнанными,
улыбаясь обычным пресным словам.
Подёргивая за нити судьбы,
жизнь смеётся над своим театром марионеток,
как грозный Манджафоко,
готовящий себе ужин на вертеле.
А мы стоим на сцене кукольного театра
и ждём помилования, чтобы в очередной раз,
дождавшись его, бестолково веселиться
до восхода солнца.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
И опять закрутилась карусель. Правда, временная. Прежде чем уехать в ГДР, Илья сделал Лене предложение. Оно было принято. Решили восьмого марта провести семейный вечер, а потом отправиться в свадебное путешествие.
Илья работал на износ. Оказалось, не так-то просто приспособиться к пунктуальности немцев в их оформлении документации. Ни одна машина не получала добро на продажу, пока не была «переобута» в резину в соответствии с требованиями. Имели место многочисленные аварии как на дорогах ГДР, так и в Польше. Поэтому немцы ужесточали требования к продаваемым машинам, а поляки зверствовали на дорогах. Иногда приходилось в полном смысле бро-сать машины, то есть оставлять их на специальных стоянках и забывать об их существовании, ибо сумма штрафов могла превысить стоимость и доход.
Встал вопрос о покупке почти новых машин. Но сразу же возник другой вопрос – рэкет на дорогах Польши. Поэтому требовалось сопровождение. Польская полиция заламывала такие суммы, что подчас приходилось риско-вать. Но, как говорят, бог миловал. Старались формировать караван таким об-разом, чтобы среди старых машин вклинивались новые.
Полтора месяца промчались как одна неделя. Илья даже не поверил, так как позабыл счёт дням, когда перед ним появился здоровый улыбающийся Рус-лан и поздравил Илью с «дембелем», но при этом добавил:
– Тебя ждёт шеф.
Семён Исаакович был озабочен. Борис к этому времени прохлаждался в Канаде. Равноценной замены ему не было. Поэтому приходилось всё делать самому. А Илью надо было срочно отправить в командировку в Прибалтику, тем более что шеф помнил о приглашении на семейный вечер. Он понимал, что разговор с Ильёй будет трудным. Предполагалось, что все его командировки заканчиваются и он сосредоточится на работе в Минске. Но человек предпола-гает, а судьба располагает… Поэтому разговор был коротким.
– Вот что, Илья, это моя последняя просьба такого рода к тебе. Но у тебя есть выбор: либо ты отдыхаешь три дня и затем отправляешься в командировку по маршруту Вильнюс – Рига – Таллинн, либо отправляешься сегодня и у тебя есть шанс вернуться на три дня раньше. Но уж по крайней мере семейное тор-жество ты будешь проводить с чувством выполненного долга. Надо не только заключить договора, но и организовать первые поставки. Предварительная до-говоренность есть. Всё упирается в сроки и деньги. А здесь тебя учить не надо.
Илья не раздумывал:
– Документы готовы?
– Да, у меня на столе лежит папка. В кассе получишь необходимые день-ги на расходы и всё остальное. Учти, Прибалтика – это не Москва. Особое внимание обрати на поставки рижского бальзама. Для нашего кафе это будет неплохое приобретение. Всё остальное в предписании. Если хочешь, можешь взять моего водителя.
– Нет, – сказал Илья, – одному мне будет проще.
Илья понимал, что его счастье в его руках. Поэтому он заправил полный бак, на всякий случай залил одну двадцатилитровую канистру и стартовал.
На выезде из Минска на посту его тормознул гаишник, проверил доку-менты и предупредил:
– После оттепели будьте осторожны. Имеет место гололедица.
– У меня шипованная резина.
– Иногда и резина не помогает. Особенно на вильнюсской трассе.
Всю прошедшую неделю валил снег. Трассу почистили, а вокруг стояли сугробы. Илья даже подумал, что в случае чего можно уходить в кювет.
Он экономил каждую минуту. Поставил сто двадцать и не снижал ско-рость, пока не повернул с гродненской трассы на Вильнюс. Там он сбросил до сотни, пока не выскочил за Ошмяны. И здесь начались знаменитые горки. А выбора не было, поэтому Илья продолжал гнать сотню. За Вильнюсом стало попроще.
Он решил начать с Таллинна и побережья, потому что посчитал необхо-димым предупреждать руководителей фирм, выезжая в обратный путь. Всё складывалось удачно. Имела место заинтересованность сторон, большинство вопросов было проработано, и в какой-то степени Илья расслабился.
Закончив вопросы в Таллинне, он мог бы задержаться в гостинице и ут-ром отправиться в Ригу. Но ему не повезло: одна русскоговорящая клиентка решила, что осчастливит его, если явится к нему в гостиницу для закрепления успеха по заключённому договору. Дама была настолько настойчива, что когда Илья сказал, что он выезжает в ночь на Ригу, она ему не поверила и сказала, что всё равно его навестит. В былое время Илья бы не сомневался. Дама была в полном соку, но её самоуверенность, а также его желание пораньше появиться дома сделали своё дело.
Илья уехал. От сна его спасала кофейная жвачка, которую он в своё вре-мя прикупил в Москве. Казалось, что её можно жевать до бесконечности и всё равно она давала необходимый аромат. А когда подкрадывался сон, то автома-тически стягивало челюсти. Илья тормозил и выходил на холод. В Риге у него ещё было время поспать пару часов в гостинице. А затем опять дела.
В каждом городе он находил для семейного торжества что-то оригиналь-ное или просто вкусное. Весь багажник и заднее сидение уже были завалены достаточно, чтобы провести не одно семейное торжество. Но Илья всегда стре-мился удивлять, тем более что он помнил, какая Лена сладкоежка.
И опять карусель. И опять совпадение – очередная дама с претензией на рандеву. И опять побег ночью. Илья посмеялся сам над собой: «Неужели и в Вильнюсе повторится та же история?» Как ни странно история повторилась. Правда, здесь он прямо сказал, что его ждёт невеста и седьмого марта у него бракосочетание. Дама улыбнулась и заметила:
– Илья, у Вас уставший вид. Вам очень бы не помешало отдохнуть.
Илья сам понимал это. И он бы остался. Но ему не хотелось в преддверии встречи с Ленной поступать таким образом. А обмануть и остаться тоже было нельзя, потому что женщины мстительны. И не дай бог, если бы эта молодая директриса узнала бы, то в следующий раз никакого договора не было бы. Так что Илья заранее наметил, что в следующий раз в командировки поедет сам Семён Исаакович. «Вот пусть и спит с кем попало», – подумал он.
И опять Илья стартовал в ночь. Он понимал, что ему надо быть предельно внимательным на вильнюсских горках. Это был участок дороги, состоящий из одинаковых холмов, но с коротким подъемом и спуском. А так как не было встречных машин, Илья занял осевую и периодически включал дальний свет. Ему казалось, что он уже проскочил эти чёртовы горки. И он сам себе сказал: «Начинается моя дорога к счастью…» Он даже не сказал, а просто подумал.
Дальнейшее было непонятно и необъяснимо. Навстречу выскочил «ЗИЛ» без ближнего света с одними габаритами, и практически на вершине горки по-шёл в лобовую. Илье ничего не оставалось, как на скорости сто километров в час вывернуть вправо. Машина взлетела над кюветом, слегка зацепилась задним колесом за дерево… Её развернуло… и она пошла кувыркаться в глубоком мартовском снегу… Илья услышал страшный грохот за спиной – это «ЗИЛ» врезался в дерево. И, теряя сознание, он подумал: «А всё-таки я мягко приземлился…»
Илья с некоторых пор стал замечать, что, несмотря на этот бешеный ритм, его постоянно окружала какая-то пустота. Мелькали деньги, автомобили, рестораны, женщины, а в памяти практически ничего не оставалось. Он пони-мал, что так долго продолжаться не может, и даже пытался найти какой-то вы-ход. Но начинался новый день и повторялось одно и то же. И, что хуже всего, невольно стиралось прошлое.
Как-то перед одним из концертов мимо Ильи прошла группа людей. Он услышал, как кто-то произнёс:
– А ведь это наш Илья или очень похожий на него человек.
Лицо говорившего Илье также что-то напоминало, тем более лица тех, кто был вокруг этого человека. Он попытался воспроизвести прошлое… Ему даже показалось, что это ребята из его группы. Но в этот момент его позвали, и он опять закрутился, так и не поняв, с кем встретился.
Был фокус и почище. Надо было познакомиться с приехавшими из Моск-вы. Илья протянул руку и вдруг с ужасом понял, что не помнит своё имя. Он посмотрел на Бориса, а тот улыбался. Пауза явно затянулась. Из этого состоя-ния его вывел голос Семёна Исааковича:
– Илья, давай быстрей, тебя ждут.
Но его поняли совсем по-другому, ибо перед ним стояла солистка. Она расплылась в улыбке, полагая, что своей красотой поразила этого симпатично-го мужчину. А Илья поразился совсем другому. Он понял, что с ним что-то происходит, причём хорошего в этом мало.
Когда человек много пьёт, то иногда говорят, что он может допиться до белой горячки, а когда много работает, получается, что можно доработаться до потери памяти. Или здесь что-то другое… А когда человек ничего не делает, то говорят, что умер от лени. По крайней мере последнее Илье не грозило. Но хо-телось всё-таки чего-то нового или хотя бы возврата к прошлому.
Сомнений не было – надо было встретиться с Леной. Единственная воз-можность предоставлялась через пару дней – это встреча Нового года. Правда, были некоторые сомнения. Во-первых, Илья не представлял, как его встретит Лена. Но это ещё полбеды. Был один щепетильный момент: Лена жила по средствам и в своё время её наряды вполне удовлетворяли Илью. Но когда он повращался в новой для себя среде и увидел, что позволяли себе жёны его то-варищей, их любовницы или их девушки, то он понял, что Лена будет выгля-деть на их фоне белой вороной. Его это не смущало. Но вот как она себя будет чувствовать… это был совсем другой вопрос…
На этот раз Илья забрал машину со стоянки, проехался по известным ад-ресам. Опять такой же букет, такой же торт, точно такая же коробка конфет, медвежонок и маленькая красивая коробочка, перевязанная ленточкой, а в ней ещё в меньшей коробочке лежали золотые побрякушки, а рядом очень смеш-ные сувениры из Закарпатья. Илье казалось, что Лена будет довольна. Но была у него одна, как ему казалось, хорошая привычка: становиться на место друго-го человека. Он представил себе, что Лена исчезает, начинает заниматься биз-несом, а он в это время мотается на скорой, жуёт сухую колбасу, запивая лимо-надом. Она появляется один раз, когда его нет, и оставляет ему бутылку конья-ка с чем-то в придачу… Дома не ночует, пропадает неизвестно где и как… И при этом ни разу не приглашает Илью на свои концерты.
Такие мысли привели к неожиданному эффекту. Илья резко тормознул… задняя машина чуть не врезалась в него, по крайней мере прозвучал возмущён-ный сигнал. Илья понял, зная характер Лены, что ему будет несладко. Но от-ступать было некуда, да и незачем. Илья даже не стал заходить домой. Тем бо-лее что ему показалось, что за окном Лены мелькнула какая-то тень. Он был прав. Она была дома, причём одна.
Сцена была, как из гоголевского «Ревизора». Илья стоял по одну сторону открытой двери, Лена – по другую. Что выражало её лицо, трудно было ска-зать. Но Илья вспомнил крылатое выражение: вы не ждали, а мы припёрлись. И он сказал:
– Извините, пожалуйста, я случайно не ошибся адресом?
Лена среагировала мгновенно:
– Адресом не ошиблись, но долго вспоминали.
– Позвольте представиться. Илья.
– Ну что ж, проходите, Илья, диванчик к Вашим услугам.
– Ну уж так прямо и диванчик. Это так получалось по необходимости. А сейчас позвольте по поводу и по случаю вручить Вам, во-первых…
И он протянул ей цветы. Лена взяла букет. Торт и коробку конфет Илья положил всё-таки на диванчик, а коробочку преподнёс. Лена предложила ему пройти в комнату, а сама пошла на кухню и вернулась с вазой для цветов. Пер-вое, что заметил Илья в комнате, это три его букета в углу на тумбочке. Первые розы высохли, но смотрелись. Вторые почти высохли… здесь было похуже. А последние только увядали. Лена поняла, куда смотрит Илья, улыбнулась и по-ставила рядом четвёртый букет. Для пятого места уже не было. И всё-таки лю-бопытство заставило её открыть коробочку и посмотреть содержимое. Ей явно понравилось.
А потом наступила пауза. Илья понимал, что это может плохо кончиться, поэтому он взял инициативу на себя.
– Оправдываться не буду. И причин для этого более чем достаточно. Да и тебе не нужны мои оправдания. Тридцать первого декабря мой шеф приглаша-ет весь состав с жёнами, мужьями и так далее… Это не только празднование Нового года, но и будет стоять вопрос о будущем и мне необходимо принимать решение, буду ли я участвовать или же откажусь и начну всё с чистого листа. То, чем я занимался и занимаюсь, мне нравится и не нравится. Заниматься ор-ганизацией интересно, несмотря на то, что иногда на это уходят сутки. А вот сопутствующее меня не устраивает. Привыкать не хотелось бы. Хотя зарплата соответствует всему затраченному. Я построил однокомнатную квартиру, ку-пил машину, помог родителям. Но всему есть предел. Именно поэтому я хотел бы, чтобы ты сама убедилась, что это такое, а потом хочу услышать твоё мне-ние.
Всё, что сказал Илья, для Лены было неожиданным. Собственно, и рань-ше они решали вопросы спокойно, никогда у них не было упрёков. Так по крайней мере Лену учила мать. И именно её отношение позволяло ей жить в мире и дружбе с отцом. Шутить – шутили, смеялись, но никогда не упрекали. Поэтому Лена произнесла:
– Ну что ж… праздновать, так праздновать. И где всё это действо будет происходить?
– Предположительно в «Журавинке». Там есть отдельный небольшой зал.
– И сколько будет народу?
– А вот это трудно сказать, потому что я не знаю, что произошло за то время, пока мы отсутствовали. Шеф обещал, что преподнесёт нам сюрприз.
– А чем, собственно, занимается ваша контора кроме организации кон-цертов?
– То, что я знаю точно, так это перегонкой подержанных машин из За-падной Европы. И ещё, насколько я наслышан, у шефа есть какие-то торговые точки и далеко идущие планы. Я так понимаю, что концерты будут постепенно сворачиваться. Появилось множество конкурентов… Так что отсюда надо де-лать выводы.
– Ты домой заходил?
– Нет, я сразу к тебе.
– Ну тогда давай пообедаем вместе. Иди мой руки.
Впервые за последние полгода Илья ел нормальную домашнюю пищу. Когда он неожиданно сваливался к себе домой, то соображали на скорую руку. Лена заметила:
– Мне через полчаса надо выходить на работу.
– Я тебя подвезу.
– Хорошо. На машине всё-таки быстрей. Так что у нас есть дополнитель-но полчаса времени. Я тебе не предлагаю наше домашнее вино по известной причине.
– Безусловно. Я уже насмотрелся на аварии, и мне бы очень не хотелось иметь неприятности из-за спиртного.
– Как у тебя завтра со временем?
– Эти два дня придётся покрутиться. Но зато тридцать первого я с утра свободен.
– Давай утром съездим в училище. После твоего окончания я там не бы-ла.
– Хорошо. Если ничего не случится, я за тобой заеду.
Илья заметил, что с ним происходит нечто непонятное. За всё время он ни разу не прикоснулся к Лене. Хотя в своё время они всегда целовались, как только предоставлялась такая возможность. Илья понял, что все эти женщины, начиная с Анечки, стоят глухой стеной на пути к Лене. И ему будет очень трудно пересилить себя, тем более что он уже умудрился один раз обратиться к Лене – Анечка, но она не расслышала и спросила, что он сказал. Пришлось вы-кручиваться.
Однако подошло время и они не спеша вышли на улицу. И опять всё по-вторилось сначала. Около его дома стояло такси, из которого вылезал Борис. Он очень обрадовался, когда увидел Илью.
– Привет, Ленка!
– Здравствуй, Борис.
– Я вас не обрадую. У нас ЧП. Так что тебя ждёт шеф и предстоит тебе дальняя дорога и, возможно, казённый дом.
Лена растерянно произнесла:
– Но ведь я же опоздаю на работу.
– Не опоздаешь, – сказал Илья. – Значит так, Боря, берёшь Лену в такси, отвозишь её на работу и потом к шефу. А я напрямую к нему.
– Боря, скажи хоть толком, – взмолилась Лена, – ведь на носу Новый год!
– Да там сложности… Руслан попал в аварию и в больницу. Так что Илья в Германию и назад. Если сейчас выедет, то точно успеет к Новому году. Шеф сейчас у Руслана. Тот готовит ему все адреса и обозначает всех своих знако-мых. А команда уже собралась и ждёт в бусике. Сначала хотели меня послать, но оказалась, что в Минске тоже есть срочная работа, и больше никого нету.
– Ну что ж, по коням.
Через двадцать минут Илья сидел на месте Руслана и тут же Семён Исаа-кович вручил ему тетрадь, где всё было последовательно расписано, а также пачку денег в полиэтиленовом пакете и в придачу газовый пистолет.
– Будешь звонить мне из всех контрольных точек. Они обозначены в тет-ради. Дело в том, что мы не собирались ехать, но у Виктора в последний день подвалили машины. Постарались перегонщики с Запада. Сам понимаешь, у них выходные до Нового года и после Нового года. Виктор успел сделать все бума-ги и наша задача, чтобы эти машины проскочили таможню в этом году. После Нового года пошлины значительно повышаются. Поэтому без остановок. Обе-дать будете на ходу.
Последнее рукопожатие и дядя Миша, как заправский гонщик, стартовал по известному ему маршруту. Вроде времени хватало, но Илья сразу же начал изучать тетрадь. Оказалось, что есть варианты. Тем более что поездка была внеплановая и было непонятно, какая смена будет дежурить на таможне. Так что Илья основательно всё вызубрил, а затем спросил у дяди Миши:
– А как Руслан?
– Да ничего хорошего. Открытый перелом ноги и сломана пара рёбер. Какой-то пьяный лихач врезал на перекрёстке. Поэтому, Илья, придётся тебе покататься со мной как минимум два месяца.
– Ну что ж, кататься так кататься…
На границе повезло. Попала та же смена. Правда, всех удивляло отсутст-вие Руслана и то, что они так быстро направились в очередную поездку. Но всему было объяснение. Более того, за дополнительную плату они буквально на рысях проскочили границу: и одну, и вторую. К тому же конечный пункт назначения был тот же и команда сохранила свой состав. Возможно, подейст-вовало приглашение шефа на банкет.
Некоторые приключения как ни странно начались с поляками на границе с ГДР. У одного из водителей было что-то не в порядке с пропиской, по мне-нию пограничника, и ему никак не могли объяснить, что в Беларуси это в по-рядке вещей. Объясняли, что они вернутся на следующий день. Но поляк упёр-ся и про деньги даже не хотел слышать. И опять повезло. Случайно подошёл его начальник и узнал дядю Мишу. Они были примерно одного возраста и, как оказалось, когда-то дядя Миша принимал его у себя в гостях в Минске. Вопрос решился за несколько секунд, которые ушли на то, что начальник и дядя Миша обнялись и расцеловались. Его знакомый спросил:
– Миша, какие у тебя проблемы?
Сам пограничник сказал:
– Проблем никаких нет, они только что подъехали и должны чем быстрее освободить проезд.
Все вскочили в бусик и помчались дальше. Ночью были на месте. Здесь возник главный вопрос: на машины не были оформлены транзитные номера. Остальное было в порядке. Совещались не долго. Не факт было то, что назав-тра удастся вытащить кого-либо из работников в выходной день и оформить эти номера. Договорились очень просто: дядя Миша едет на бусике впереди и, если будут стоять полицейские, он останавливается под каким-либо предлогом, забалтывает их, а колонна должна промчаться на предельно допустимой скоро-сти. Тут же разобрали машины. Договорились обойтись на сей раз без остано-вок, даже если будет стоять что-то привлекательное. Надо было любой ценой успеть проскочить границу в этой же смене.
В ГДР, видимо, помогли праздники – полиции нигде не было. На границе на номера никто не обратил внимания. И опять их встретил друг дяди Миши. Он предупредил, что на центральной трассе выставлены дополнительные по-сты, так как случилось какое-то ЧП. Но он показал по карте новую объездную дорогу: лишних сто километров, но без приключений. Как говориться, не имей денег, а имей хотя бы одного друга, тем более в Польше.
Всё было хорошо. Но на гравейке пошла полоса невезения: начался про-кол за проколом. Не успевали менять колёса. Как будто кто-то нарочно насы-пал мелко нарезанную колючую проволоку. Дошло до того, что пришлось одну машину, на которую уже не хватило запасок, загружать на прицеп дяди Миши, а его машину с прицепа отдать водителю. Приняли решение: на первой же станции техобслуживания остановиться и отремонтировать все колёса, ибо дальше было рискованно двигаться.
Станцию нашли, но никто не работал. Стало ясно, что так будет до гра-ницы. Поэтому расспросили местных жителей и разыскали хозяина мастер-ской. Тот согласился за дополнительную плату с обязательной помощью води-телей сделать все колёса. Но это в конечном счёте спасло авантюрное меро-приятие, потому что до границы было ещё несколько проколов.
И всё-таки выигрыш во времени был налицо, поэтому приняли решение два часа отдать супермаркету. Затоварились по полной программе. Илья вы-полнил все заявки отца, которые тот сделал сразу после первой поездки. При-шлось катить две тележки. Тут же перекусили и стартовали дальше.
Границу проскочили очень легко. Опять выручили знакомства и деньги. Тем более что в обратном направлении очередей практически не было. Люди ехали в Польшу, а из Польши – в основном перегонщики. А перед Новым го-дом их не было. Один дотошный таможенник обратил внимание на номера, но его начальник тут же дал ему срочное задание, и тот отправился его выполнять. А когда вернулся, то каравана и след простыл.
Илья расслабился. Он представил себе, как здорово они справились – тридцатого днём приедут на растаможку и никаких больше проблем. Но рано пташечка запела… Неожиданно караван затормозил. Илья подъехал к дяде Мише и сразу понял ситуацию. На разделительной полосе стояли разбитые «Жигули», а в кювете вверх колёсами лежал перевёрнутый «Москвич»… колё-са ещё вращались…
Страшного ничего не произошло: один побил фары, а другой, уходя в кювет, перевернулся. Все отделались царапинами. Насторожило другое: обе машины двигались с достаточно низкой скоростью. Было потепление и асфальт превратился в каток, а сверху присыпало снегом. Два градуса мороза и север-ный ветер сделали своё дело. Когда вытащили машину, то встал вопрос: что делать дальше? Дядя Миша предложил слегка приспустить колёса, увеличить дистанцию и двигаться с минимальной скоростью. Вот так и ехали двести ки-лометров больше трёх часов. Правда, потом всё встало на свои места. Асфальт был чистый.
И всё-таки успели. Одно было плохо: Илья ни разу не смог позвонить шефу, а Виктор отправился вместе с ними в Минск и перегонял при этом себе машину. Правда, когда до Минска оставалось совсем ничего, удалось с местной почты связаться и сообщить шефу приятную новость. Тот сначала был в бе-шенстве, но, узнав, что все машины уже находятся в пределах видимости Мин-ска, обрадовался и даже похвалил Илью за сообразительность. Он тут же по-звонил своему другу таможеннику. Когда команда появилась, открыли допол-нительное окно, и дело было сделано.
Таким образом, тридцатого вечером Илья был дома. А Лена – на работе. Подарки всем понравились. Отец был на седьмом небе от счастья. Он получил набор инструментов, а также всё необходимое для ремонта квартиры. Мать не могла налюбоваться на посуду и комплект столовых приборов. Илья удивил тем, что тут же отправился в душ, и когда мать зашла к нему в комнату, он уже спал.
Утро следующего дня прошло в суматошной подготовке. Родители ушли к брату отца, где всегда встречали Новый год. Илья вызвал такси и точно в на-значенное время они с Леной заходили в обозначенный ранее ресторан.
Для празднования Нового года собрались несколько рановато. Было ясно, что шеф хочет подвести итоги. Так оно и случилось. Команда собралась при-личная. Работало в фирме около тридцати человек. Примерно столько же при-шло мужей, жён и прочих. После поздравления с окончанием сезона шеф отме-тил Илью. Но при этом пошутил… правда, от этой шутки Илье стало не по се-бе…
– Та бурная деятельность, которую развил Илья, принесла прекрасные плоды. Но, как всегда, бывают и издержки, как-то: обратились некоторые пас-сии по причине своих залётов, не говоря уже о том, что пришло два счёта из московских ресторанов по случаю устроенных дебошей. Но это обычное явле-ние.
Лена не верила своим ушам. «Так вот, оказывается, почему Илья не появ-лялся дома!» Илья покраснел. Шеф понял, что переусердствовал, поэтому пе-ревёл стрелку.
– Вообще-то это всё связано было с деятельностью Бориса, но когда за-нялся Илья, то всё это прекратилось…
Лучше бы он это не говорил. Раздалась звонкая оплеуха, и шефу при-шлось догонять новую пассию Бориса и усаживать её около себя, так как около Бориса стул куда-то подозрительно исчез. Дальше шеф говорил только серьёз-но. Незадолго до тридцать первого декабря было принято решение о том, что концертная программа сворачивается, открывается новый ресторан, несколько магазинов, две бензозаправки и одно СТО, не говоря уже о том предприятии, которое разворачивалось на Западе. Затем Семён Исаакович добавил:
– Фирма не заинтересована набирать незнакомых людей. Поэтому встре-ча Нового года коллективом предполагает в том числе небольшое собеседова-ние с теми, кто является членом семьи работников фирмы и готов влиться в её состав. Поэтому все желающие могут подойти ко мне во время танцевальной паузы и предложить свои услуги.
Стало понятно, почему новогодний вечер начался так рано. Через неко-торое время Семён Исаакович подошёл к Илье, познакомился с Леной и сказал:
– В общем-то, я закончил все переговоры. Кроме Лены практически все присутствующие согласились влиться в фирму. И мне осталось решить вопрос только с тобой, Илья.
Илья сразу же заметил:
– Вы можете высказать свои взгляды в присутствии Лены. Так даже бу-дет лучше.
– Хорошо, Илья, пусть будет по-твоему. В середине января намечается открытие ресторана. На самом деле это многофункциональное заведение, по-зволяющее устроить разноплановый отдых. И я хотел бы видеть тебя в роли своего заместителя. В этом здании будет находиться офис фирмы и оттуда бу-дет осуществляться руководство всей деятельностью. Но есть одно но. Руслан приступит к работе не раньше пятнадцатого февраля. Ты единственный чело-век, которому я могу доверить его деятельность.
– А Борис? – спросил Илья.
– В отношении Бориса отдельный разговор, который состоится после Но-вого года. Я ему дал время подумать. Хотя он сказал, что ты в курсе дела.
– А-а… Тогда всё ясно. А я думал, что это его очередная пьяная шутка.
– Возможно, пьяная, но не шутка. Более того, мы с тобой знаем все об-стоятельства. И, наверное, то, что делает Борис, – это верное решение. Виктор передаст тебе все дела на Западе. Подыщи себе толкового парня и сразу после Нового года, этак числа третьего, вы стартуете. Неделя на раскачку, а затем приедет дядя Миша с командой. И ты вернёшься в Минск. Собственно говоря, у тебя будет выбор: либо ты работаешь там, и твой помощник катается с дядей Мишей, либо он остаётся, а ты выполняешь эту роль. Предположительно с пятнадцатого февраля ты приступаешь к своим основным обязанностям. У нас будут обширные связи с Прибалтикой, Украиной, Молдовой и Россией. Работа более спокойная и зарплата примерно троекратная. Тебя это устраивает?
– Да, устраивает.
– Лена, а почему Вы не хотите у нас поработать?
– Видите ли, Семён Исаакович, я серьёзно занялась медициной. У меня интересная работа и интересная учёба. От добра добра не ищут.
– Хорошо, это похвально. Но в перспективе мы будем создавать меди-цинский центр. Тогда опять вернёмся к этому вопросу.
До боя курантов оставалось не более получаса, как Семён Исаакович преподнёс сюрприз. Вначале появилась супруга Руслана, а затем около ресто-рана остановилась машина скорой помощи, и два дюжих санитара на носилках внесли Руслана. Тут же его перегрузили на специальное инвалидное кресло и подкатили к тому месту, где сидел Илья. Так что у него была возможность со-вместить приятное с полезным.
Лена была удивлена. Она уже не раз слышала о фирменных праздниках. Но здесь было что-то особое. Наверное, люди серьёзно относились к работе. Не было разгула, никто не напивался. Всё прошло весело и интересно. Разъезжа-лись после шести утра.
А мозг Ильи сверлила одна мысль: где же взять помощника? И потом он понял, в чём была его ошибка. Ведь помощник нужен был не ему, а Руслану. Поэтому он успел выскочить на крыльцо ресторана и встал на пути отъезжаю-щей скорой помощи. Водитель затормозил. Илья извинился и сказал, что ему нужен Руслан буквально на минуту. А у того не было никаких сомнений. Его помощником будет дядя Миша и они по очереди будут нести свою нелёгкую службу. Так что вопрос решился легко и просто.
Илья вспомнил тот тост, который он произнёс после новогоднего: «Трест лопнул. Да здравствует трест!» Все посмеялись, но выпили.
Такси въезжало во двор дома Лены. Одновременно с другой стороны подъехало другое такси, из которого вышли её родители. Все вопросы отпали сами по себе. Илья попрощался и отправился домой.
Прежде чем двинуться в путь, ребята перезнакомились, потому что ко-манда каждый раз обновлялась. Некоторые ребята предпочитали держать си-ницу в руках, поэтому, делая пять ездок в месяц, получали свою тысячу баксов, были этим довольны и у них голова не болела. Всё остальное за них делал Рус-лан. Но были и такие, кто замахивался на большие деньги, уходил из команды и перегонял машину сам, а затем появлялась головная боль по её растаможке и продаже, не говоря уже о необходимом ремонте. Отдельные, которым в мень-шей степени повезло, пытались придти с повинной, но Руслан их назад не брал. И в этом был смысл, так как остальные, понимая это, не хотели рисковать.
В первую очередь Борис и Илья познакомились с дядей Мишей. Это был опытный водитель автобуса, которому надоело мотаться по городу. Он сдал в аренду Семёну Исааковичу свой бусик вместе с собой. Кроме этого у него был автомобильный прицеп и он автоматически получал тысячу баксов как бы за перегон пяти автомобилей, не говоря уже о том, что из Германии можно было каждый раз привезти достаточно много хороших вещей. По вторникам и чет-вергам в богатых районах городов, которые они посещали, немцы выставляли на асфальт добротную мебель, телевизоры, компьютеры, микроволновки, сти-ральные машины, холодильники, то есть всё то, что было в СССР дефицитом. Особенно когда речь шла о качестве. И русские всё это с удовольствием «под-метали», ибо на границе никаких проблем не было.
Так что по мере знакомства Борис и Илья узнавали много интересного и необычного. У большинства водителей в бусике были свои места, так как они дружили между собой и садились своими маленькими командами. Затем запус-тили Илью и Бориса, и им пришлось довольствоваться двумя местами впереди, а два новичка сели на одиночные места. Руслан сидел рядом с водителем.
Илье казалось, что, как всегда, по русскому обычаю все разложат свои ссобойки, вытащат припасённое спиртное и начнётся весёлая жизнь. Увы, это не произошло. Некоторые разговаривали между собой, а некоторые просто ук-рылись одеялами и отдыхали. Для них это была обычная работа.
За окошком мелькали деревни, поля, перелески. Иногда Илья находил общий язык с Борисом. Но тот неплохо устроился и довольно быстро задремал. Поэтому у Ильи было два занятия: рассматривать окружающую среду и при этом вслушиваться в разговоры тех, кто сидел поближе.
На границе была значительная очередь (пару километров), но бусик уве-ренно проехал рядом. Руслан отлучился буквально на пять минут. Вышел по-граничник, дал указание и их бусик проследовал дальше. Потом Руслан объяс-нил, что для него есть определённый тариф, он рассчитывается за месяц и по крайней мере в том направлении как с нашими, так и с поляками нет никаких проблем. А на немецкой границе ещё проще – там и платить не надо.
Это был первый урок, который получил Илья на будущее. Он не мог и предположить, что пройдёт меньше месяца и он будет заниматься этой же ра-ботой. Но человек предполагает, а судьба располагает.
В Польше дороги оказались похуже. Но это было только начало. Пришло время обеда. Съехали с трассы, остановились в аккуратном перелеске. Выхо-дить не стали, потому что польская полиция могла придраться, как объяснил дядя Миша, и навешать штрафов. Выпили по сто грамм, перекусили и отправи-лись дальше. Когда выезжали на основную трассу, подъехала полицейская ма-шина. Потратили десять минут на выяснение, но ничего противозаконного не нашли. Дядя Миша сказал:
– Надоели они. Пока доедешь до места, вечные поборы. В Германии это-го нет. А здесь на каждом шагу. Причём они пасут именно наших.
Незаметно Илья задремал и приснился ему удивительный сон. Он подъ-езжает к своему дому на шикарном чёрном лимузине невероятной длины, в ко-тором есть своя ванна, туалет, спальня и отдельный кабинет. Заглядывает Лена и интересуется, кто это приехал. Не успевает Илья ответить, как вместо Лены вскакивает Анечка. И пошло-поехало. Каждая из девушек выскакивает в про-тивоположную дверь, и вскакивает следующая. Некоторых Илья узнавал, а не-которых видел впервые.
На этом сон прервался. Последнее, что увидел Илья, – отсутствие лиму-зина и себя, сидящего на табуретке посредине улицы.
Вот так продолжалась поездка. Илья просыпался, затем опять уходил в сон, и опять ему снилась всякая абракадабра.
Уже затемно приехали на место. Это был небольшой городок на границе ГДР и ФРГ. Поселились в небольшой гостинице. Руслан объяснил:
– Здесь есть свой человек, все машины стоят на специальной стоянке, до-кументы оформлены. Завтра вы выбираете себе машины, вписываем фамилии владельцев. Потом некоторые формальности, и вперёд – домой. Пока я буду готовить остальные бумаги, вы с дядей Мишей проскочите по известным ему местам. Возможно, у вас появится что-то ценное. Советую много барахла не набирать, потому что на обратном пути мы будем проезжать один небольшой город, где всегда мы отоваривались. Что касается питания, то лучше всего мы это сделаем при выезде из Варшавы. Там есть большой магазин, где и цены по-ниже, и товаров побольше.
Разбежались по комнатам, выложили на стол ссобойки, выпили по сто грамм, посмотрели местное телевидение. Боря когда-то изучал немецкий язык, но у него ничего не получилось. У Руслана получилось получше. Вообще-то передачи оказались достаточно примитивными. Некоторые программы смот-реть было невозможно из-за обилия порнографии. Поэтому улеглись спать.
Утром дядя Миша свозил их в тот район города, где жили более богатые немцы. Дяде Мише повезло: он загрузил неплохую кухню с встроенным холо-дильником и стиральной машиной. Борис и Илья разделили между собой сти-ральную машину и микроволновку. Информация, полученная ранее, подтвер-дилась. Но дядя Миша сказал, что когда они будут ехать обратно, там будет более перспективный современный городок. И немцы иногда выставляют ин-тересные вещи прямо на трассе. Хотя в ФРГ этого барахла гораздо больше.
Вернулись они, как говорят, к месту. Руслан предложил Илье взять «Опель Кадет», а Борис, как ни странно, выбрал себе единственную «семёрку», правда, почти новую. Оказалось, что СССР продавал по дешёвке свои «Жигу-ли» на экспорт, а затем часть этих машин под разными соусами возвращалась назад. Борис решил гнать машину сам, а машину Ильи загрузили на прицеп дя-ди Миши.
Ровно в десять утра по московскому времени караван тронулся в обрат-ную дорогу. Впереди ехал дядя Миша на бусике. Завершал колонну Руслан на «Фольксвагене». Все машины были подержанные, поэтому опасаться нападе-ния не приходилось, ибо, как правило, нападали либо на едущих за машинами и забирали деньги, либо на крутые одиночные машины. В этом случае не все возвращались домой.
Обратная дорога запомнилась по-своему, особенно когда пересекли гра-ницу с Польшей. Здесь была самая настоящая колея, основательно засыпанная снегом со льдом. К тому же началась метель. Проезжая через ГДР, практически всем повезло. Правда, мебели больше не было, но вполне хватило бытовой тех-ники. Все легковые машины были загружены, даже в бусике дяди Миши тоже осталось маловато места.
Несколько раз останавливали поляки. Переговоры были короткие. Снача-ла были мелкие придирки. Потом дядя Миша с Русланом отходили в сторону с поляками, после чего довольные стороны разъезжались. Руслан посмеялся:
– Я многих знаю. Поэтому, чтоб было спокойно, я выплачиваю таксу и получаю выигрыш во времени. Эти расходы за счёт фирмы. А дядя Миша про-сто свидетель. Бывает, иногда везёт и мы проскакиваем без единственной встречи с поляками. Но на границе они всё равно своё возьмут.
Следующая остановка была за Варшавой. Почти два часа ходили по ог-ромнейшему магазину, где было всё, начиная от колбасных изделий и заканчи-вая строительными материалами. Да и людей было достаточно много. Надо было отметить, что поляки жили не так уж и плохо, хотя информация была разная. Да и цены в сравнении с белорусскими были более терпимыми. А самое главное – был выбор: от очень дешёвого, до самого дорогого.
После экскурсии в магазин перекусили, передохнули и отправились дальше. Задача была отработанная: границу проезжать ночью, так как в это время меньше машин, да и не так зверствовали таможенники. Повезло, Руслан хорошо знал ту смену, которая дежурила по расписанию. Поэтому мужики бы-стренько сбросились по десять баксов, и тут же весь караван оказался на своей территории. Там сбросились по пять баксов, и через полчаса выезжали на трас-су.
Всё это показалось Илье достаточно простым. Но дядя Миша объяснил, что на сей раз им просто повезло во всех отношениях и так быстро они ещё ни-когда не возвращались. К утру колонна въехала в Минск.
Два следующих дня – это был Садом и Гоморра. Масса беготни, связан-ной с приездом групп. Гостиницы, Уручье, автобусный парк… Илья спал мак-симум два часа в сутки, потому что кроме беготни была ещё другая работа. Ко всему прочему надо было находить время, чтобы оформить документы на ма-шину и получить права. Единственное, что он успел сделать, это подъехать к дому, разгрузить всю бытовую технику и польские деликатесы, чтобы затем уехать к Семёну Исааковичу. Даже отец посмотрел на Илью как-то уважитель-но, ибо он впервые увидел реальные приобретения сына от этой работы.
Две недели превратились в такую нагрузку, после которой Илья хотел только одного: свалиться где-нибудь и спать. Он старался, как мог, пить по-меньше, ибо начал чувствовать алкогольную зависимость и утром просто не мог обойтись хотя бы без фужера шампанского.
И наконец последний концерт. Илья понял, что он уже не доедет домой за рулём. Поэтому пришлось вызвать такси и машину оставить на стоянке. Тем более что на следующий день они с Борисом уезжали в Карпаты. У Ильи была надежда, что он сможет всё-таки встретиться с Леной. Но повторение оказалось матерью учения. Когда он явился на другой день, то оказалось, что Лена уехала отдыхать в Прибалтику и через два дня её ждали дома. Поэтому мать посмея-лась:
– У вас как в песне: «Дан приказ ему за Запад, ей – в другую сторону». Только, Илья, мы не поняли одного: почему в первый раз ты всё оставил на ди-ванчике, а сам исчез, ведь Лена была дома?
– Понимаете, Марь Петровна, дурака свалял. Пришёл, а из её комнаты доносится мужской голос. И мне показалось, что я лишний. А через пять минут за мной заехал Борис на такси и только тогда я вспомнил этот голос. Но было поздно, вернуться я не смог. Так что привет Лене. Вернусь к Новому году.
И несолоно хлебавши Илья вернулся домой. А вечером опять заехал Бо-рис на такси и они отправились привычным маршрутом на железнодорожный вокзал. Боря сразу заявил:
– Никаких ресторанов. Примем на грудь по стакану армянского и спать. Пока не высплюсь, я не встану. А ты как хочешь.
– Боря, всё понятно. Только об одном я хотел спросить. Это смешно, а времени у нас никогда не было. Почему ты взял «семёрку», а не иномарку?
– Видишь ли, я брал машину не себе. Я потом тебе всё объясню. А этот человек на иномарки смотрит косо. Ему подавай только своё. Хотя машина, в общем-то, неплохая попалась.
А дальше было всё просто. Илья попросил проводницу разбудить их только тогда, когда они будут подъезжать к Ужгороду.
Поездка в Карпаты не заладилась с самого начала. По дороге в Мукачё-во сломался автобус, и на базу приехали затемно. Но удалось побродить по го-роду, и в этом был свой плюс. Мукачёво Илье понравился. Красивый невысо-кий город с мощёными уличками и неординарными скульптурами. Провинци-альный европейский центр. Особо поразила церковь в готичном стиле, выкра-шенная в розовый цвет, и деревянная скульптура какой-то птицы, о которой никто из местных ничего не знал, а некоторые и не видели…
Посидев в баре и перекусив, Илья с Борисом пошли в свой домик, кото-рый находился рядом с административным корпусом и островком развлечений.
Утром Илья отдёрнул шторы и оторопел: вид из окна представлял со-бой мельтешащий перед глазами лист бумаги. Снегопад. Вот и отдохнули… Илья разбудил Бориса и, умывшись, они двинулись в кафе «Мисливське» (Охотничье), завтракать. Шёл снег, была низкая облачность, видимость – мет-ров пять, глаза слезились, и было какое-то совсем не прогулочное настроение. В баре их «обрадовали» ещё больше. Снегопад по прогнозам должен был быть затяжным, и о подъёмах на трассу речи не могло быть. Оставалось одно – про-водить дни в бане и в уютной комнате домика за распитием всего имеющегося в баре спиртного, что Борис успешно начал делать, но и Илья, посмотрев на приятеля и на вид из окна, присоединился. Так пришлось провести всю неделю к середине, которой Борис больше спал, а Илья вдруг вспомнил свою юноше-скую увлечённость поэзией, и что-то писал в своём блокноте.
Периодически он вылезал в снегопад и пытался хоть что-то увидеть. Но улицы были пустынные. Местные службы пытались прочищать дороги, но их хватало только на то, чтобы освобождать трассу. Всё остальное было засыпано снегом, в том числе и легковые машины. Местные жители заявили, что такое бывает крайне редко и всё живое просто отсиживается и отлёживается. Главное было запастись продуктами и время от времени надо было чистить крыши, чтобы чего доброго они не провалились.
За день до отъезда Борис неожиданно разговорился. Изрядно напив-шись и начав обсуждать тему бизнеса, он внезапно спросил Илью:
– А ты думаешь, Семён Исаакович зря нас сюда на отдых спровадил?
– Поработали, и хватит, бабла накосили, пусть деньги теперь на нас ра-ботают.
– Семён сейчас всё в игровой центр вкладывает, по приезде и тебе пред-ложит долю.
– А ты? – спросил Илья
– Я пас, я в этой сериловке не останусь, лихие деньги, как тут пришли так тебя в могилу здесь же и закопают… Не заберёшь с собой. Даже тебя с тво-ей тачкой закопают… Долго не проблатуешь там, выкопают тачку себе, а тебя в яму обратно, – Борис налил в стаканы, разлив по столу добрую порцию вод-ки. – За успех…
– А ты куда? Обратно в Минск!?
– Ну, ты лох, – хихикнул Борис. – Сча! Из большой помойки в малую… Ха-ха-ха! Я в Канаду сваливаю, пока ещё бабки вывести, возможно…
– А там, что?
– Там, знаешь, всё на мази, там дед мой Хаим, ещё живой… отель у не-го в… где-то в Торонто. Так я к нему, пока там он не помер, и не разворовали всё. Потом отель продам, и в Ванкувер… – Борис выпил, и глаза его стали за-крываться.
– Почему Ванкувер? – спросил Илья
– Там тепло, там пляжи, там русская диаспора… А давай Ильюха со мной, – вдруг встрепенулся Борис. – Знаешь, вместе веселее, да мы же знаем друг друга, замутим там чего…
– Знаешь, Борь, боюсь я… так ничего не боюсь… а вот тоски и грусти боюсь. Опоздавшей любви боюсь – страшно… Все тут, а я там… Понимаешь?
Илья посмотрел на Бориса, но тот уже спал.
«Я беру листки бумаги и пишу никому не нужные стихи, – думал Илья, – долго вымучиваю рифмы, которые поначалу мне кажутся скучными, потом банальными, потом хорошими, а под конец я всё это ненавижу и хочу попросту выбросить в камин. Зачем я их пишу? Кому и что я хочу доказать? Ну ладно, пишу их для себя. Что, я должен писать их исключительно для себя? А друзья? Значит, нужно писать предельно искренне и откровенно, не стараясь кому-то понравиться, не пытаться соответствовать чьим-то вкусам и мнениям, желани-ям и шаблонам, стилям и течениям, – только свои мысли…» Переварив это внутри себя, Илье вдруг стало легче. Он выпил и, взяв ручку, начал писать…
Илья вспомнил поговорку: везёт дуракам и пьяницам. Борис явно был пьяницей. У него было два занятия: сон и выпивка. Значит, Илья был дураком. И он очень хотел понять, в чём же заключается его глупость. Ведь прошло все-го полгода. Весной он мог вселиться в свою собственную квартиру, пусть пока однокомнатную. Хотя денег хватало и на трёхкомнатную. Но для этого надо было как минимум жениться. Правда, в последнее время Илья основательно за-сомневался. Та лёгкость, с которой он менял женщин, сослужила плохую службу, ибо это были связи на одну ночь. Причём все женщины были постарше его и достаточно опытные. Некоторые называли его – «сынок». Основательно подвыпивший Илья, как правило, не обижался, но обязательно отвечал: «Хо-рошо, мама».
Трудно сказать, было ли это глупостью, ибо первая женщина, Анечка, всё-таки принесла ему радость. Что касается пьянки, то здесь оказалось проще, так как в последнее время Илья вовремя останавливался, и никто не мог заста-вить его выпить следующую рюмку. Собственно говоря, некоторая трезвость позволила Илье сократить свои встречи с женщинами. И если выдавалась сво-бодная минутка, то он старался что-то узнать и чему-то научиться.
За этими мыслями его застал будильник, а это означало, что надо было поднимать Бориса, собирать вещи и готовиться к отъезду. Илья по привычке отдёрнул штору и оторопел. На улице царствовало солнце, ясное небо и непо-нятный гул голосов. Когда они с Борисом с большим трудом приоткрыли вход-ную дверь, то увидели интересную картинку: довольно большое количество людей в спортивных костюмах и лыжных шапочках пробивали проходы в сне-гу. В отдельных местах снег был по пояс, а в некоторых сугробах можно было спрятаться с головой.
По их улице безуспешно пытался пробиться бульдозер. Он разгонялся, немного отодвигал снег, а затем его огромные колёса просто проскальзывали. Появилась роторная установка, и дело пошло веселей. Она пробила проход са-ма для себя, а следом достаточно легко шёл бульдозер. Местные жители рас-чищали свои машины. Всё выглядело причудливо, особенно дома, с которых так и не счистили снег.
Место сбора отдыхающих было недалеко, и Илья с Борисом успели во-время. На их глазах подошёл автобус. Вся группа была не довольна. И только наши герои чувствовали себя спокойно и уверенно.
Вся дорога напоминала тоннель. Не хватало только крыши. Однако доб-рались до Ужгорода без приключений, пробежались по местным магазинчикам, накупили сувениров и подарков друзьям и родственникам к Новому году. Илья купил Лене колечко и довольно скромные серьги. Это было как раз то, что ей всегда нравилось. Как ни странно, но обратная дорога была как две капли по-хожа на предыдущую – из Минска в Ужгород. Опять бутылка, но на этот раз молдавского коньяка, и глубокий сон до самого Минска. И только подъезжая к столице, Илья почувствовал, что, действительно, он пришёл в себя после этого необычного марафона.
Оставалось понять, что ждёт его в недалёком будущем, ибо разговоры с Борисом по большому счёту не внесли ясность в реальную картину. Впереди была встреча Нового года, и многое зависело от шефа. Илья даже почувствовал себя как-то неуютно, потому что раньше он был всегда уверен, что всё зависит от него самого.
Не успели отъехать от дома, как Илья неожиданно выругался и дал ко-манду водителю остановиться. Борис удивился:
– Ты что?! Каждая минута дорога!
– Боря, мне надо вернуться.
– Ты с ума сошёл?! Что случилось?
– Что случилось, то случилось… Ладно, поехали…
Илья откинулся на спинку сидения и ушёл в себя. Он понял, что с ним происходит что-то невероятное. Когда он зашёл в прихожую Лены, то сразу почувствовал, что этот голос он уже слышал. Но взыграло мужское самолюбие. И чувства превалировали над рассудком. А ведь это был её двоюродный брат, который приехал с Дальнего востока в отпуск. И на вешалке Илья краем глаза заметил офицерскую шинель. Вот так по своей глупости он наказал сам себя.
Переосмыслив содеянное, он как бы вернулся к делам.
– Борис, почему такая спешка?
– Сейчас такая спешка будет постоянно. Ты вообще не будешь вылезать из Москвы. Дело в том, что у нас появились многочисленные конкуренты. Сам понимаешь, группы окрепли и будут играть на повышение. Цены поднимаются на всё. Поэтому надо заключать долгосрочные договора, создавать определён-ные преимущества. Другого выхода у нас нет. Накосим «бабла» и вовремя смо-емся. По крайней мере займём другую нишу, где расходы меньше, а прибыль та же. Сегодня денежных людей в несколько раз больше, чем тогда, когда мы с тобой начинали.
Такси подъехало к зданию вокзала. Ребята выскочили. Их встретил Се-мён Исаакович, вручил билеты и всё необходимое. И опять они почти на ходу прыгали в свой вагон.
Москва поразила Илью. Везде царил хаос. Город зарос мусором и грязью. Идти было невозможно, так как после оттепели тротуар представлял собой сплошные ледяные ямки. В одном месте Борис остановился как вкопанный. С тыльной стороны Белорусского вокзала около стены валялся труп, и люди спо-койно проходили мимо, не замечая. Судя по тому, как его замело снегом, лежал он давно. Мимо проковылял патруль милиции. Один из них поскользнулся и упал и при этом грязно выругался. И это несмотря на то, что рядом проходила женщина с ребёнком.
Москва менялась на глазах. Илья понял, что будет очень трудно. Более того, если раньше они могли себе позволить день отдыха и подготовки к реше-нию вопроса, то на этот раз они отправились с корабля на бал. То есть встреча была назначена из Минска.
Разговор был достаточно жёсткий. Москвичи не хотели уступать. Их сдерживало одно: лучшая в Минске аппаратура. Но было ясно, что конкуренты быстро смекнут и закупят по крайней мере аналогичную. И тогда станет труд-но. И всё-таки все договора были подписаны на условиях Бориса. Москвичи настояли на увеличении количества концертов, так как они убедились, что для Минска не проблема продать все билеты. Причём фирма, с которой они со-трудничали, выплачивала деньги наличными минута в минуту по окончании концерта.
И опять всё закончилось достаточно скромно. По существу, выпили на посошок и разбежались. Но оказалось, что на этот раз это не всё. Борис пред-ложил Илье постоять в вестибюле, пока не прошли мимо последние участники встречи, и затем попросил вернуться в ресторан. Илья расценил это по-своему, так как проголодался. Но Борис почему-то не стал ничего заказывать и сказал, что через десять минут придут главные действующие лица. Для Ильи это было приятной неожиданностью.
К ним подсел молодой человек. После его представления у Ильи захвати-ло дух. Речь шла об одной из ведущих групп с участием его любимой певицы. Все вопросы были решены в течение десяти минут. Илья хотел подозвать офи-цианта, но Борис сказал:
– Не спеши.
Через пять минут к ним подсел очередной импресарио. И это была ещё одна приятная неожиданность для Ильи. И только когда они расстались с этим человеком, подписав договора, Борис сухо сказал:
– А сейчас перекусим, но напиваться не будем.
Илья никак не мог понять, что произошло с Борисом. Только потом, уже на обратном пути, Борис открыл «карты». Дело в том, что шеф поставил Бори-су ультиматум в виде условий, при выполнении которых ему светила шикарная машина. Семён Исаакович взял под своё крыло ещё один бизнес: перегон по-держанных машин из Чехии, Германии, Нидерландов, Бельгии. Более того, ре-шался вопрос об открытии в Германии мастерской по разборке аварийных ма-шин и транспортировке в Минск деталей для продажи в специальном магазине. Борис по секрету сказал Илье, что после удачной поездки шеф собирается и ему подарить машину.
– Так что придётся нам всё-таки пить меньше, если мы хотим успешно решать свои вопросы и иметь свободное время.
Илья задумался. Машина была мечтой его детства. Но сначала это было невозможно как следствие отсутствия денег, а когда деньги посыпались как из рога изобилия, это стало невозможно по причине отсутствия времени. А тут та-кое совпадение.
В это время Илья бросил взгляд на противоположную сторону улицы и невольно остановился. Это было то самое местечко. Борис также отреагировал:
– Тянет зайти?
– А почему бы и нет…
– Понимаешь, Илья, с меня хватило выбитой челюсти, двух зубов и двух рёбер. А у тебя ещё всё это целое, поэтому если хочешь зайти, время ещё есть. Но не более тридцати минут.
– Да нет, тридцать минут мне многовато. Я просто так.
– Хорошо.
Илья дошёл до перехода и через пару минут он входил в магазин. На пер-вый взгляд ничего не изменилось: всё те же полупустые полки, всё те же про-давщицы, которые смотрят мимо покупателя. Илья занял удобное место для наблюдения около кондитерского отдела. Через пять минут из подсобки вы-порхнула Анечка. Илья слегка прикрылся газетой. Если бы не её фирменный халатик, то он, пожалуй, её не узнал бы. А ведь прошло менее полугода. Чувст-вовалось, что разгульная жизнь не пощадила столь юное, на первый взгляд, и скромное создание. Анечка исчезла в направлении кабинета Раисы.
Илья направился к выходу и увидел, как подкатили два шикарных лиму-зина. Он улыбнулся: «А ведь мог бы и влететь. Так что воспоминания воспо-минаниями, а реальности реальностями».
Борис не ожидал столь скорого возращения, поэтому Илье пришлось по-мочь другу расправиться с кофе. Когда они вышли на улицу, Борис тоже заме-тил те машины, которые стояли на стоянке напротив магазина. Друзья пони-мающе улыбнулись друг другу.
И опять прямо с вокзала они отправились к шефу. Результатами поездки Семён Исаакович был доволен. Более того, он сказал:
– Завтра Руслан со своей командой отправляется в Германию. Как раз есть два свободных места. Вы поедете вместе с ним и подберёте себе для пере-гона машины. Вам они обойдутся в копейки. Перегон – за счёт фирмы. Вернё-тесь, отработаете очередные концерты, затем я подумаю о вашем отдыхе и о вашей перспективе. А вообще-то лучше я сразу открою карты. Безусловно, вам надо отдохнуть. Мои друзья презентовали мне две путёвки в Карпаты на две недели. Но супруга забастовала, так что будете отдыхать вы. Прогуляетесь, по-дышите горным воздухом, покатаетесь вволю. Главное, чтобы вернулись жи-вые и здоровые. И сразу же за работу. Возможно, будут какие-то изменения. Именно поэтому я хочу, чтобы вы передохнули. Ко всему прочему всё, что вы заработали за месяц, получите сегодня у бухгалтера. А пока сегодня до обеда подведите итоги своей работы за последние два месяца. Посмотрите, что мож-но сделать в ближайшее время и по домам. Не забывайте, что через несколько дней после вашего приезда Новый год. Я жду вас с вашими пассиями у себя. Новый год будем отмечать семьёй. Сами понимаете, семья – это наша фирма.
И опять Илью одолели сомнения. Что же делать? Время как бы есть. Ид-ти к Лене или не идти? Придти только для того, чтобы объявить о поездках в Германию и в Карпаты, как-то не логично. Получается, хвастовство. После не-долгих размышлений он решил отложить этот вопрос до приезда домой. А там он наконец встретился с родителями. Мать всплеснула руками:
– Илья, на кого ты стал похож?!
– Как на кого? На бизнесмена!
– Нет, Илья, ты очень здорово изменился. У тебя даже взгляд стал каким-то другим.
– Ну что поделать, мама, если у меня жизнь стала другая.
– Кстати, после твоего скоропалительного отъезда звонила Лена и очень просила, чтобы ты появился.
Пути были отрезаны. На скорую руку Илья собрался, заказал такси, опять объехал полгорода и опять во всеоружии стоял перед дверью знакомой кварти-ры. Звонок уже работал. Дверь открыл отец Лены. Илью он сразу не узнал, по-этому как-то растерялся, увидев перед собой представительного молодого че-ловека с букетом роз и прочими интересными атрибутами. Оказалось, что Лена на работе во второй смене. Более того, по словам отца, Лена предупредила, что у них какая-то сложная операция и просила не звонить ей и не беспокоить.
Илья опять сложил на диванчик всё, что принёс, извинился и отправился домой. Мысли переполняли голову. Это было и хорошо, и плохо.
Дома состоялся нелицеприятный разговор. Отец поставил вопрос ребром:
– Что, Илья, для тебя сегодня важней? Какова цель твоей жизни? Ведь когда-то ты говорил, что хочешь приносить людям пользу. Неужели ты счита-ешь, что так называемые концерты, от которых балдеет молодёжь, – это поль-за? Ведь вбивается клин между поколениями. Угасает та культура, которая вы-кристаллизовывалась столетиями. Уже здесь что-то не то. Деньги у тебя боль-шие, но лёгкие. Они приходят и уходят. Но наступит время, когда надо будет зарабатывать, а ты от этого отвыкнешь. Наверное, в этом будет твоя трагедия. Тебе самому решать, что делать. Но я хотел бы услышать твоё мнение.
Илья не сразу начал отвечать. Отец просто «вбил гвозди». Он во многом был прав. Но с другой стороны, то, что произошло сегодня с его поколением, – это был результат, достигнутый отцами. Илья это тоже понимал. Не выдержал сумасшедшей гонки так называемой перестройки директор медучилища, кото-рого все уважали. Он просто пошёл в гараж, включил двигатель и уснул наве-ки. Все были потрясены. А ведь сколько людей ушло за последнее время таким образом? Сколько молодёжи в погоне за деньгами положили свою жизнь от-нюдь не на алтарь отечества? На каждом шагу в городе какой-либо лохотрон. Людей обманывают направо и налево. А общество и государство молчат. Всех это почему-то устраивает.
Но всё-таки Илья не стал спорить с отцом. Он сделал проще:
– Видишь ли, отец, вы строили коммунизм. И ты в этом принимал актив-ное участие. Мы являемся результатом вашего строительства. Как в поговорке: лес рубят – щепки летят. Мы являемся вашими щепками. Так что одновремен-но вы рубанули дедов и детей. Ваши отцы вам не понравились, потому что они шли в атаку за Родину, за Сталина. И в этом был смысл их жизни. И они очень многого достигли. И всё хорошее, что я вижу в жизни, я получил от них. А у вас был другой лозунг: партия – честь и совесть нашей эпохи. А получилось бесчестие, которое свалилось на нас. Я всё это понимаю и полагаю, что всё это скоро кончится. А что будет, трудно сказать. Но я уверен в одном: мне придёт-ся вернуться туда, откуда я вышел. Просто мне надо основательно обо всём по-думать. Вот сейчас сгоняю в Германию, посмотрю, как там живут. Затем от-дохну в Карпатах. Именно там я, возможно, к чему-то приду. По крайней мере я сегодня подал заявление в горисполком на строительство однокомнатной квартиры. Оказывается, есть сейчас такой способ. Как говорят, за отдельную плату. Из Германии пригоню машину. Куплю самое необходимое. Таким обра-зом, я смогу утвердиться материально. Остальные деньги постараюсь вложить в какое-нибудь прибыльное дело. И пора мне подумать о создании семьи. А это значит только одно: все эти концерты придётся оставить. Так что мне кажется, что я хоть каким-то образом, но ответил на твой вопрос. Прежде чем строить коммунизм в отдельно взятом колхозе, надо построить самого себя. А для этого надо увидеть все «прелести» реальной жизни, чтобы снять «розовые очки». Я принял правила игры, в которую меня втянули, и эти правила соблюдал. Но у меня есть право выйти из этой игры тогда, когда я посчитаю нужным. Ведь это ты, отец, меня учил не предавать своих товарищей. И если даже корабль будет тонуть, я его покину вместе с капитаном.
– Ну что ж, – задумчиво произнёс отец, – может, ты и прав… Только помни: всех денег никогда не заработаешь. А испытания, конечно, любой муж-чина должен пройти.
Мать промолчала, потому что в семье последнее слово всегда было за от-цом.
Посидели, выпили, закусили тем, что умело на скорую руку приготовила мать. И Илья решил отоспаться, так как предстояла трудная поездка, а ему хо-телось основательно рассмотреть заграницу.
Утром, как всегда, за ним заскочил Борис. Мать вручила Илье внуши-тельную ссобойку. Да и у Бориса оказалось нечто аналогичное. Спиртным ре-шили отовариться на границе, тем более что у Руслана везде были свои люди. И лишних пару бутылок провести было не проблема. Однако в последнее вре-мя Илью к выпивке не тянуло. Да и Борис не усердствовал.
Стартовали в обозначенное время. Впереди была зимняя дорога и время для размышлений.
Одно понял Илья: за всё в этом мире приходится платить.
Неожиданно в кафе появился Борис. Илья тут же встал, предварительно рассчитавшись. Борис взял из стаканчика пару салфеток и почему-то пошёл в туалет. Там он попросил, чтобы Илья самым внимательным образом обследо-вал его физиономию. Илья расхохотался. Вблизи лицо друга представляло уди-вительную картинку: вдоль и поперёк виднелись следы губной помады Раисы. Вдвоём они кое-как справились. Благо, у Ильи всегда был в запасе чистый но-совой платок. После «экзекуции» он спокойно выбросил его в урну.
В ресторан они успели минута в минуту. Количество участников увели-чилось примерно в полтора раза, а это означало, что появились новые лица, ко-торые как раз и должны были подписать договора. Речь шла о двух группах, и к каждой из них присовокуплялся солист, выступающий с отдельной програм-мой. А это означало, что надо было организовать в Минске две площадки, по-тому что вторая группа приезжала в тот день, когда первая давала последний концерт.
Самое главное заключалось в том, что Семён Исаакович был обязан по-ставить необходимую аппаратуру. И так как фирма выходила на достаточно серьёзную организацию концертов, то требовалась соответствующая аппарату-ра с лазерной техникой. В Минске такая аппаратура была в единственном эк-земпляре. Но отступать было некуда. До первого концерта оставалось две не-дели.
На сей раз застолье было очень коротким. Рюмка за знакомство, вторая – после подписи договоров, и третья – на посошок. Танцы не предвиделись и Илья этому обрадовался. Уж больно энергичными были обе дамы. Правда, на этот раз они отсутствовали. Их интересы представляли соответствующие им-пресарио.
Илья размечтался: «Вот сейчас в гостиницу – поезд – и вечером в Мин-ске». Однако рано пташечка запела. Он тут же вспомнил, что его ждёт встреча с юным созданием, которое оказалось отнюдь не юным. Встал вопрос – что де-лать? С одной стороны, он помнил слова Бориса. С другой стороны, ему всё это было небезразлично. Но оказалось, что есть ещё и третья сторона, ибо в срав-нении с Раисой эта девочка, как её окрестил Илья, ему явно понравилась. Он вспомнил народную поговорку: с кем поведёшься, от того и наберёшься. По-этому он решил не торопить события и «закрыл» мысли на эту тему словами: «Что будет – то будет».
На этот раз роль Ильи свелась к присутствию и не более того. После ру-копожатий Борис с Ильёй удалились, а компания несколько задержалась. Когда они уже выходили из ресторана, их догнал один из представителей певицы и сделал предложение. Оно заключалось в том, что вся команда поручила ему через три дня прибыть в Минск и на месте посмотреть те условия, которые бы-ли прописаны в договоре. Сразу всё стало ясно. «Трест» мог лопнуть. Эту фра-зу Илья вспомнил из известного западного произведения.
Борис задумался и тут же предложил Илье зайти на телеграф и дать шефу соответствующую телеграмму. Только после этого они могли посетить злопо-лучное для Ильи местечко. Там их уже ждал накрытый стол и рядом на кресле лежали два увесистых пакета. «Плата за секс», – подумал Илья.
Однако коньяк был уже разлит. С перерывом в минуту было выпито три рюмки. Закусывали виноградом. Не успел Илья протянуть руку за бутербро-дом, как Раиса сказала:
– Мы вроде дошли до кондиции, а сейчас, Анечка, покажи Ильюше своё гнёздышко.
Илья успел вовремя отдёрнуть руку.
Гнёздышком оказалась небольшая комнатка, в которой стоял стол, уют-ный диванчик и музыкальный центр. Первое, что сделала Анечка, это закрыла на ключ дверь, нажала кнопку… полилась обворожительная музыка… Она за-дёрнула плотную штору и в комнатке стало комфортно. Не успел Илья сообра-зить, как у Анечки расстегнулся халатик и она повисла у него на шее. Всё про-изошло одновременно, однако Илья заметил, что под халатиком ничего не бы-ло… то есть всё было на своём месте…
Так Илья никогда не целовался. Он тут же потерял голову. Это была его первая женщина, ибо с Леной дальше поцелуев у него дело не зашло. А здесь всё происходило так, как будто он оказался в какой-то сказке. Причём Анечка всё делала таким образом, что Илья постоянно чувствовал, с одной стороны, её стеснение, а с другой стороны, какую-то ненасытность. Поняла ли она, что со-бой представляет Илья, трудно сказать. Но сделано всё было безукоризненно.
Это настолько потрясло Илью, что когда досчитал до пяти, был счастлив как ребёнок, которому подарили самую лучшую игрушку. И в то же время это счастье привело его в состояние, когда ему казалось, что он от бессилия не сможет даже встать. Но Анечке этого было мало. Молодое здоровое тело тре-бовало своего. По крайней мере с Ильёй она почувствовала себя в тысячу раз лучше, чем с тем негром, которого однажды привела её сестра, не говоря уже о достаточно скупом грузине, который много обещал и ничего не сделал. Анечка училась на третьем курсе экономического университета и у неё были некото-рые проблемы со сдачей экзаменов. Так что Раиса представила своего визави как одного из преподавателей этого университета. Анечке не хотелось вспоми-нать, и в этом ей очень здорово помог Ильюша.
Но в это время в дверь раздался тихий стук. А это означало, что случи-лось что-то непредвиденное. Аня подошла к двери и Илья в сумраке рассмат-ривал её точёное тело. Такое он видел только на картинах в Третьяковке и в дворце графа Шереметьева.
Из-за двери что-то сказали, после чего Анечка почти подбежала к дивану, схватила свой халатик и прошептала Илье:
– Ты должен срочно уйти.
– А Борис?
– Он тебя ждёт у выхода из магазина.
«Ничего себе», – подумал Илья.
– Неужели пожар?
– Нет, – сказала Аня, – гораздо хуже. И через минуту будет уже поздно.
Илья как пуля вылетел из кабинета. Если бы он служил в армии, то был бы лучшим солдатом по способности одеться утром на построение. Правда, ко-гда он натягивал штаны, Анечка надевала ему рубашку.
Как потом оказалось, Раису и Бориса спасли именно два пакета. Когда Илья вышел из магазина, то прямо у подъезда стояло два «Мерседеса» и около них прогуливались лица кавказской национальности. Каждый из них выглядел как внушительный шкаф. Стало ясно, что к Раисе нагрянули непредвиденные клиенты, и отнюдь не за выпивкой и закуской. Объяснение Бориса было про-стое:
– Понимаешь, Ильюша, я знаю, кто это. Гогия – могущественный чело-век. С помощью Раисы он нам ещё раз окажет протекцию. А пока благодари бога, что мы унесли ноги. И хорошо то, что Гогия позвонил за несколько минут до прибытия.
Однако когда Раиса побежала предупреждать Аню и Борис выходил из кабинета, он почти столкнулся с Гогия. Тот подозрительно на него посмотрел. Тут же подскочила Раиса и сверхлюбезным тоном объяснила Гогия, что Борис нужный клиент, которому она подготовила заказ. Гогия устроило это объясне-ние.
Таким образом, все приключения закончились и друзья успевали на дневной поезд.
Когда добирались до гостиницы, Борис высказался:
– Илья, конечно же, Анечке ещё нет двадцати и я бы с удовольствием поменялся с тобой. Но приходится терпеть. Так что тебе повезло. Я однажды так замечтался, что Раису назвал Анечкой и тут же схлопотал пощёчину. А по-том стоял на коленях и поклялся, что никогда не посмотрю в сторону её сест-ры. Одно не понимаю, она сама скромность или такая же, как Рая?
Дело в том, что Илья был оскорблён в своих лучших чувствах, так как Анечка была для него первой женщиной, то он почти уверенно полагал, что он первый у неё мужчина и она также в него влюблена. Но последующие события развеяли его светлые мысли. Поэтому он спросил у Бориса:
– Боря, давай обозначим счёт.
Боря с понял с полуслова:
– У меня три.
– А у меня пять.
У Бори от удивления отвисла челюсть:
– Ну и ну, – заметил он. – Да ладно, молодым везде у нас дорога. Только вот на почёте далеко не уедешь.
То ли Бориса задело это сообщение, то ли ему было о чём подумать, но в дальнейшем они хранили молчание. Каждый думал о своём.
Илья появился дома около часа ночи. Все уже спали. У него был выбор: принять душ и лечь спать или лечь спасть сразу. Пока он размышлял, он уснул сидя и потом незаметно для себя принял лежачее положение. Сон был тяжё-лый. Всё, что промелькнуло за три дня в Москве, накатилось какими-то чудо-вищами. Почему-то среди них периодически появлялась Лена, и Илья спасал её, а потом оказывалось, что это совсем не Лена, а какая-то брюнетка. Потом неожиданно брюнетка превращалась в блондинку и опять в Лену. И, наконец, измученный после очередного ужаса, он вскочил, принял душ, в холодильнике нашёл полбутылки водки, залпом выпил фужер, занюхал корочкой хлеба и ушёл в глубокий спокойный сон.
Было такое ощущение, что он только что уснул, а в это время его кто-то тряс за плечо. Он свалился на пол. В этот же миг он проснулся, а над ним скло-нился Борис:
– Значит так, пять минут на сборы, такси внизу. Опаздываем. Нас с тобой ждёт Варшава. Срочное задание шефа.
Илья пробормотал:
– Это какая-то карусель…
Правда, он ещё не знал какая.
За пять минут до отправления они были у своего вагона поезда «Москва – Варшава» и за две минуты до отправления прибежал шеф и вручил им биле-ты и всё необходимое. Как объяснил в такси Борис, произошло ЧП и им отка-зали на время гастролей групп в лазерной установке. Шеф срочно договорился в Варшаве и его знакомые согласились продать единственный экземпляр.
На другой день надо было вернуться, так как на третий день приезжал проверяющий из Москвы. Илья пошутил:
– Я и не думал, что устраиваюсь на работу в пожарную команду.
– Нет, Ильюша, ты неправильно понял, – заметил Борис, – мы не пожар-ные, мы гораздо хуже. Сначала мы сами поджигаем, а потом пытаемся поту-шить.
Прежде всего решили отоспаться. И если Борис, выпив полбутылки конька, тут же провалился в сон, то Илью спиртное не взяло. Он сходил в рес-торан, заказал триста грамм водки. Здесь же прямо на столе был хороший вы-бор напитков и фруктов. К водочке подали заливное и грибы.
Илья цедил из небольшой рюмки и смотрел за окошко. Вообще-то Бела-русь в его глазах была разной. В чём-то невероятно красивая природа, которой могли позавидовать в разных странах, а в чём-то было своеобразное несоответ-ствие, когда он приезжал в сельскую местность и наблюдал местных абориге-нов. Рассуждения Ильи были достаточно упрощёнными.
«Если внутренний мир – это способность фантазировать и, как следствие, создавать внутри себя интересный и увлекательный мир, полный неожиданных открытий, чудес и решений, то богатство мира, в котором мы жили сейчас, оп-ределяется большими оттенками серости, – думал Илья. – Как хорошо, что моя сегодняшняя действительность не будет соответствовать завтрашней. Лишь те ценности, которые были заложены в меня изначально, останутся до конца со мной».
Хотя говорят, что деньги портят людей, Илья пытался всё время смотреть на себя со стороны и оставался прежним. По крайней мере ему так казалось. «Будем существовать в унисон со временем», – решил Илья.
Добро начинало отдавать дань моде и уходить на задний план. Оно ка-кое-то глупо-пресное это добро. У него какие-то непонятные принципы, через которые оно не может переступить… Но сейчас в мире правят лёгкие деньги, и всем не до устоев, и даже не до себя. Потом… Всё потом…
Постепенно Илью начало укачивать и он понял, что пришла пора вер-нуться в своё СВ. Борис мирно похрапывал. И Илья довольно быстро прова-лился в сон.
Проснулись они одновременно. Состав стоял на границе и предстояло два часа так называемого технического обслуживания. Дальше начиналась ев-ропейская колея и кроме этого различные формальности. Борис предложил по-сетить местную достопримечательность – магазин спецобслуживания, где можно было отовариться, но ограниченно, и по более низким ценам. Жадни-чать не стали: взяли по бутылке коньяка и хорошего вина, а также по коробке конфет.
Время пролетело незаметно. Илья понял, что Борис находится под впе-чатлением того самого счёта «5 : 3». Он догадался, что всё-таки у его друга бы-ло некое чувство к Аннушке и он говорил Илье одно, а думал совершенно дру-гое. Потом сам Борис это подтвердил. Получилось, что слова разошлись с де-лом. Вот это Бориса и мучило.
Однако Илья понял, что их роль достаточно простая и представляет со-бой две трети известной формулы: товар – деньги – товар. Так уж получилось, что им пришлось самим доводить до конца начатое дело. В Варшаве они про-мелькнули как метеоры. Такси – контора – расчёт – товар – такси – вокзал – от-правление. Вот и получилось, что они в 6.21 утра выехали из Минска и через двадцать два часа вернулись назад.
Решили обрадовать шефа и на такси подъехали к его дому. В его окнах горел свет, а это означало, что их ждали.
Правда, вместо благодарности Семён Исаакович их огорошил:
– Вот что, мужики, у нас проблемы с одной площадкой, – так они услов-но называли концертный зал, – поэтому вам придётся разделиться. Один зай-мётся рекламой, то есть всей формалистикой, а другой – ноги в руки и в Уру-чье. И если дело выгорит, то следующий шаг – это автопарк, чтобы организо-вать за наш счёт бесплатный маршрут по подвозке зрителей от метро до Уру-чья и после каждого концерта обратно. Для нас это копейки, а зритель будет благодарен.
Решили бросить монетку. Илье досталось Уручье. Шеф предложил им одну из своих комнат, где они могли поспать хотя бы пару часов. Пришлось со-гласиться. И вот тут Илья понял, в какую он попал карусель. В школе он про-ходил тему, в которой утверждалось, что вечного двигателя нет. Однако он пришёл к выводу, что это не так. К сожалению, то, чем он занимался, напоми-нало вечный двигатель. Всё настолько закрутилось, что Илья перестал разли-чать недели и даже месяца.
Алгоритм был достаточно простой. Шеф Борису Москву больше не дове-рял, потому что он как-то отправил его одного и через неделю, когда всё «горе-ло», получил телеграмму: «Сижу без копейки, долги, срочно высылайте теле-графом. Подробности при встрече». Вместо телеграфа пришлось ехать Илье.
Вообще-то деньги у Бориса были. Просто ему не повезло. Он встретился с Гогия, опять же около кабинета Раисы, но на этот раз без пакетов. Расправа была короткой и жестокой. Борису нужны были деньги на вставные зубы, так как челюсть ему вставили на второй день, а в остальном всё было хорошо, если не считать сломанных рёбер.
Некоторые потери были у Раисы, но её спасла Анечка, которая своим скромным видом утихомирила разгорячённых помощников Гогия. Раиса отде-лалась синяком под глазом, но как властолюбивая женщина, она приняла ре-шение, что дальше ей с Гогия не по пути, ибо на всякий лом есть другой лом. Но от этого Борису было не легче.
Илья достаточно быстро решил все проблемы и успел убедиться в том, что напротив скромного магазинчика Раисы уже притормозили более крутые лимузины. Одновременно с ними подъехал Гогия на своём «Мерседесе» и униженно просил у Раисы прощения. Сцена была, конечно, интересная, но Бо-рис дал слово, что по этому адресу он больше ногой не ступит, ведь когда паны дерутся, у парубков чубы трещат.
Так что для Семёна Исааковича были некоторые оправдания. Всё-таки Борис пострадал за контору. А теперь Илье надо было налаживать новые связи. А это было непросто.
Но всё катилось по наклонной плоскости, и Илья начал наблюдать, как звёзды шоу-бизнеса готовы продать всё и продаться сами за вполне конкрет-ную власть, за вполне конкретные деньги. Это постперестроечное СНГовское «всё на продажу» страшно возмущало. Не то возмущало что кумиры продают-ся, за тем они и идут в шоу-бизнес, в политику, чтобы лечь под того, под кого надо, чтобы не продешевить, упаси Боже! Нет, возмущает отношение интелли-генции к этому процессу. Отношение такое: «какая жалость, что это не я пуб-лично отдался, а ведь я мог бы не хуже…» Илья не мог представить себе како-го-либо известного западного журналиста продающего себя, свою репутацию за какую-то конкретную должность, за подачку.
Это всё так мелко и гнусно, что всерьёз об этом говорить невозможно. Но это окружало и засасывало…
Иногда Илья задумывался: если бы он знал заранее, чем это всё закон-чится, пошёл бы он? И сам себе отвечал: да, пошёл. Самое смешное заключа-лось в том, что приближался Новый год, а он ни разу не побывал дома. После первой поездки в Москву он через случайных знакомых передал родителям па-кет. А потом он с помощью шефа периодически подбрасывал матери довольно крупные суммы денег. И каждый раз он рассчитывал, что всё-таки вырвется и попадёт домой. Но опять что-то случалось и надо было сломя голову куда-то нестись, что-то решать, кого-то подменять. И в результате он опять не попадал домой.
Многое, конечно, менялось. Рос счёт в банке. Он почти потерял счёт женщинам. Но всё равно помнил Анечку. Менялись группы, солисты. Он уже забыл, когда встречался с Борисом и даже не мог себе представить, что скажет Лене, когда наконец-то встретится с ней.
Однажды повезло через не повезло. Борису с шефом надо было съездить с Бобруйск на похороны родственника, и у Ильи образовался свободный день. У него снова был выбор: встретиться с Леной или отоспаться. Пока он раз-мышлял, он опять уснул. Но, проспав подряд двенадцать часов, он встал как огурчик, привёл себя в порядок и пошёл к Лене. Благо, это было воскресенье.
Уехал Илья летним утром, а появился, когда мела метель. Улица была пустынна. Правда, в окне комнаты, где жила Лена, горел свет, но за занавеской ничего не проглядывалось. Мать сказала Илье при его появлении, что вначале Лена позванивала, а потом перестала. Да он и сам не понимал, что всё-таки произошло, ибо каждый раз ему хотелось появиться как раньше. Он не звонил, так как мечтал преподнести сюрприз. И вот преподнёс…
Когда он подходил к подъезду, то опомнился, что идёт с пустыми рука-ми. Пришлось пробежать до ближайшей остановки такси и через час у него в руках был огромный букет роз, шампанское, самый большой торт под названи-ем «Свадебный» и самая большая коробка конфет. Кроме того, он купил люби-мую игрушку Лены – маленького симпатичного медвежонка.
Звонок в квартиру не работал, а может, никто не слышал, так как из-за двери раздавалась музыка. Илья зашёл в прихожую и тут же услышал из ком-наты Лены громкий мужской голос. Какая-то странная обида захлестнула соз-нание Ильи. Он, совершенно не думая, что делает, аккуратно сложил все гос-тинцы на диванчик и тихонько вышел на лестничную площадку. В общем-то, он не чувствовал обиды. Наверное, всё так и должно было быть. Тем более что у него не было никаких оправданий, да и оправдываться он не привык.
По крайней мере он подумал о том, что может хотя бы вечер посидеть с родителями рассказать им кое-что о своей весёлой жизни. Но не успел он зайти в дом, как навстречу ему вышел Борис… и карусель опять закрутилась… Такси у подъезда, поездка в Москву и организация новогодних выступлений.
ФОРС-МАЖОР…
Жизнь никогда не баловала Илью. С того самого детства, когда он ещё себя помнил, он постоянно попадал в какие-либо истории. Если катался на сан-ках с горы по заледенелой улице, то обязательно все товарищи съезжали, а на его пути почему-то вырастала легковая машина. Санки летели в одну сторону, а он в другую. А водитель бежал вслед за ним. Если он катался на лыжах, то все приезжали на двух, а он на одной, потому что вторую умудрялся всадить в сосну. Если катался на коньках, то почему-то конёк попадал в какую-то щель и потом приходилось отлёживаться две недели дома.
Эти мысли пришли Илье в голову, когда самолёт взял курс на Москву, и он подумал: «Хорошо, что сейчас не зима, потому что летом приключений по-меньше». Правда, добавлялась совсем иная ипостась, ибо как только начина-лась капель, почему-то на Илью обращали внимание девушки.
А в это время Борис начал налаживать отношения с двумя красавицами, сидящими впереди, угощая их белорусскими конфетами и предлагая откушать коньяку. Девушки были не против и поэтому довольно быстро Борис исчез, а на его месте появилась симпатичная брюнетка, которая тут же представилась:
– Анжела.
Илья немного затормозил. Всё произошло так внезапно, что было ощу-щение сна, поэтому пришлось ущипнуть себя, но брюнетка не исчезла и вопро-сительно смотрела на него.
– Пардон. Я Илья. Какими судьбами в Москву?
– Дядя подружки пригласил на юбилей. Её предки заболели. Она прихва-тила меня.
У Ильи началось раздвоение личности. Тем более что в это время по кру-гу пошёл один единственный раскладной стакан, без которого Борис никуда не отправлялся. Илья поразился, потому что подружка, сидящая рядом с Борисом, выпила коньяк одним глотком, почти как лимонад. И вместо конфеты заела лимонной долькой, ибо Борис в такой же степени никуда не отправлялся, не имея хотя бы два-три лимона.
Было совершенно не понятно, откуда у него взялись конфеты, так как он их просто не терпел. И тут Илья вспомнил, что эту коробку ему всадила мать, когда он убегал утром из дому по звонку Бориса. Причём конфеты надо было передать родственникам в Москве. Но коробка уже была открыта, и девушки активно на неё набросились, так как их взору представился грильяж, трюфели, а также конфеты с ликёром.
Однако коньяк подействовал. Илья решил, что как-нибудь выкрутится, прикупив что-нибудь в Москве в «Шереметьево». В результате полёт про-мелькнул незаметно и они дружной захмелевшей компанией сползли с трапа самолёта. Причём девушек приходилось поддерживать.
«Радости» начались несколько позднее. У обеих красавиц оказались не-подъемные чемоданы. Илья поинтересовался:
– Не золото ли вы везёте?
– Вообще-то не золото, но нечто похожее.
Когда Илья с Борисом вытащили чемоданы на площадку перед зданием аэропорта, к девушкам подскочили двое сомнительного вида молодых челове-ка. Но перед этим Анжела и её подруга Анастасия предупредили ребят, что их будут встречать, чтобы переместить груз в нужное место. А затем они будут свободны. Они предложили Борису приехать на подмосковную дачу, адрес ко-торой предусмотрительно был написан на коробке конфет.
Между встречающими и прилетевшими начались жаркие объятия и по-целуи. Борис и Илья почувствовали себя лишними и потихонечку испарились. Начало приключениям было положено.
Встал вопрос: куда двигаться дальше? Борис слегка заплетающимся язы-ком заметил:
– Видишь ли, Илья, встреча назначена на завтра на десять утра. Мы сво-бодны, так как сегодня должны созвониться со всеми предполагаемыми участ-никами и договориться, чтобы они все вместе прибыли на эту встречу одно-временно. К тому же Москва сейчас – голодный край. Не получится ли так, что твои родственники отнюдь не обрадуются нашему появлению?
– Думаю, что нет. Единственно, в это время может никого не оказаться дома. При любых обстоятельствах в крайнем случае нам достаточно будет пе-реночевать одну ночь. Завтра мы самоопределимся с нашими компаньонами, и я думаю, что нам будет где провести время.
– Хорошо. Сам господь бог велел нам отправляться к девицам на дачу. Тем более Анастасия очень даже ничего… Чувствуется, что проблем особых не будет. А как тебе Анжела?
– Боря, у меня есть Лена.
– Да ладно… Смотри сам…
Ехали долго, так как надо было выбраться на Горьковское шоссе и потом рейсовым автобусом ещё проехать примерно пятнадцать километров. Дачи от-носились к тем строениям, которые появились лет двадцать тому назад, когда ещё действовали различные запреты. Но их дачка была ухоженная, со старым разлапистым садом и аккуратными грядками.
Не успели они открыть калитку, как две подружки в купальниках выско-чили им навстречу. Стол накрыли быстро. Как говорят, всё было. Трудно ска-зать, о чём думала Анжела, хотя можно было представить. Борис через каждые полчаса уходил с Анастасией в дальнюю комнату, а Илья проводил время в ин-теллектуальной беседе. В конечном счёте пришло время расставания. И если Илья просто протянул Анжеле руку и кивнул Анастасии, то Борис расставался трогательно. Правда, однажды перепутав, он стал обнимать и целовать Анже-лу. Так что ко всем прочим «радостям» Илье пришлось периодически тащить Бориса на себе. То ли секс забрал много сил, то ли спиртное сделало своё дело, но когда они вышли к электричке (а этот вариант им посоветовали девушки), то Борис был никакой. Хорошо, что электричка была полупустая. Илье удалось открыть одно окно в вагоне, и до Москвы он продержал физиономию друга под хорошим потоком воздуха.
Добираться пришлось долго, так как они по ошибке забрели в новый микрорайон. Так что вначале пришлось выбираться из него на автобусе, затем на следующем и только тогда они вырвались к линии метро.
Многоэтажку нашли довольно быстро, потому что Илья хорошо помнил свой первый приезд, когда они ехали в Ярославль и заскочили на несколько ча-сов к родственникам. Двери открыла тётя Реня и как-то растерянно посмотрела на двух явно подвыпивших молодых людей. Затем у неё появилось осмыслен-ное выражение лица, переходящее в радостное. В это время из соседней комна-ты донёсся мужской голос:
– И кого это нам прислал господь бог?
– Это Ильюша с товарищем!
Из зала выкатился небольшой шар с маленькой приплюснутой головкой, пухлыми ручками и слегка кривыми ногами. Казалось, что дядя Лёва только что слез с лошади. У «шарика» на лице отразилась радость. Ну, во-первых, по-тому, что он знал, что двоюродная сестра всегда присылает ему любимые кон-феты. Илья понял эту радость и с ужасом вспомнил о том, он забыл в «Шере-метьево» восполнить утрату. Пришлось соврать:
– Дядя Лёва, мы весь день провели у знакомых и там я оставил свой портфель. Так что завтра мы будем в том районе, я заберу пакет, который при-слала Вам мамаша.
Так что до «вторых» просто не дошло.
А потом тётя Реня и дядя Лёва о чём-то посовещались между собой. Единственное, что услышал Илья, это слова дяди Лёвы:
– Иди к Рольбейну и скажи, что приехали родственники из Минска. То-гда он всё даст.
Тётя Реня ушла, а дядя Лёва пригласил ребят в зал. По пути он заскочил на кухню и вытащил из холодильника три бутылки пива. Илья краем глаза за-метил, что холодильник пустой. Правда, нашлась одна вобла.
Как говорят, слегка поправили здоровье. В процессе принятия пива дядя Лёва в некоторых подробностях рассказал о происходящем в Москве. Собст-венно говоря, он отметил, что такое уже один раз было, когда смещали Хрущё-ва с его многочисленных постов. Именно тогда в Москве устроили самую на-стоящую голодуху. В магазинах исчезло сначала мясо, а потом постепенно всё остальное. Те люди, которые устраивали государственный переворот, явно сде-лали всё для того, чтобы возмущённый народ не стал защищать уходящую власть. Правда, народ сразу всё принял за чистую монету, и только потом, ко-гда «дело» было сделано, стала вырисовываться картина заговора. Оказалось, что всё свободное железнодорожное пространство было забито составами с рефрижераторами, полными замороженных туш, но разгрузка не производи-лась. А когда не хватало места, то эти составы из Калининграда, Белоруссии, Украины и Прибалтики транзитом уходили на Дальний восток, чтобы потом вернуться обратно. Власть сменилась и практически сразу Москва опять рас-цвела.
Но на этот раз всё было посложнее. Сокращалось производство, людей увольняли. Было много разговоров, но дело почему-то не двигалось. В разных частях города почти ежедневно возникали митинги, длящиеся по несколько ча-сов. Люди спорили до хрипоты. Иногда возникали драки, которые тут же пре-секала милиция.
– Так что жизнь изменилась, – добавил дядя Лёва. – Иногда выручают старые связи, в большей степени родственные.
А родственников у дяди Лёвы было более чем достаточно.
Вернулась тётя Реня и через некоторое время стол заполнился закусками. Появилась бутылка коньяку из старых запасов, но всё это было очень скромно по старым меркам. Илья успокоил дядю Лёву тем, что завтра у них встреча и вероятнее всего ночным поездом они отправятся домой в Минск.
После застолья решили выспаться, чтобы встать пораньше и на светлую голову решить все проблемы. Дядя Лёва обычно выкатывался из дому в семь утра и где-то в восемь уходила тётя Реня. Так что в течение часа Борис смог связаться со своими знакомыми и договориться о встрече. Решили встретиться в «Праге». Когда добирались к метро, Борис раскрыл «карты». Оказалось, роли были заранее расписаны. Илья должен был создать соответствующее настрое-ние: тосты, анекдоты, весёлые истории. И кроме этого он должен был запоми-нать и учиться у Бориса, как поступать в конкретных ситуациях.
Предполагалось, что первая встреча будет декларативной, как протокол намерений. И только на следующее утро в этом же ресторане надо было подпи-сать договора.
Народу собралось немного: не более десяти человек. Здесь были как зна-комые, так и не знакомые лица. Ресторан был полупустой во всех смыслах это-го слова. Но один из присутствующих сходил к директору, и тут же вокруг них забегали. Сразу появилось всё.
Илья был потрясён. Он даже как-то не узнал Бориса. Это был совсем дру-гой человек: невероятная хватка, хорошо поставленный логический язык – всё это привлекло внимание присутствующих, среди которых было две дамы. В процессе переговоров периодически разливали напитки и тогда начиналась ра-бота Ильи. Пример Бориса заставил его собраться и он превзошёл сам себя. Было такое ощущение, что он находится на сцене. Дамы были в восторге. Даже один из представителей то ли в шутку, то ли всерьёз заявил:
– Слушай, Илья, а я взял бы тебя в свою команду. Мне позарез нужен та-кой человек, как ты. Подумай, всё-таки Москва.
– Я подумаю, – ответил Илья и добавил из Онегина, – «но я другому от-дана и буду век ему верна».
Посмеялись. Однако Борис нахмурился. К этому времени общая картинка прояснилась. Были высказаны предварительные мнения. И все они были пози-тивными. Поэтому посидели ещё пару часиков. Дамы пригласили кавалеров, причём обе соревновались, забивая на танец Илью. Более того, каждая из них пыталась назначить в этот вечер Илье рандеву. Но Илья очень корректно по-просил перенести это на следующий приезд. В его представлении эти дамы бы-ли тигрицами и попасть в одну из клеток никак не входило в его планы. Тем более что шеф убедительно попросил Илью ни в коем случае не оставлять Бо-риса одного и постоянно за ним присматривать. Как оказалось, эта была третья задача Ильи.
Пока Илья демонстрировал своё умение танцевать, Борис решил вопрос с гостиницей. От ресторана до неё было рукой подать.
И наконец они распрощались и вышли на свежий воздух. Моросил лет-ний дождь. Стоя под козырьком, друзья обменялись любезностями. Первым, естественно, заговорил Борис:
– Ну, Илья, я слышал, что ты хороший трепач, тем более что знал тебя раньше. Но ты превзошёл все мои ожидания. Считай, что девяносто процентов нашего успеха – это твоя работа. Так что завтра мы стартуем в Минск.
Илья возразил:
– Понимаешь, Боря, когда ты начал говорить, я тебя просто не узнал и чуть было не раскрыл рот от удивления.
– А чего удивляться? Покрутишься в этом бизнесе и не такое увидишь. Учти, скоро сам будешь решать все вопросы, потому что шеф скорее всего бу-дет держать меня около себя по известным причинам. Небось, дал тебе задание быть моей тенью?.. Колись, Илья.
– Да, было дело…
– Вообще, если бы не ты, то я бы нашёл способ, как оставить тебя в гос-тинице, но можешь не сомневаться, на этот раз я дело не сорву. Мне хватило Анастасии. Тем более что и в следующий приезд есть шанс с ней встретиться. Так что давай заглянем в одно местечко, где у меня есть связь. Во-первых, за-купим что-нибудь твоему дяде. Мало ли когда-нибудь придётся обратиться. Во-вторых, надо подумать и о себе.
«Одно местечко» оказалось небольшим магазинчиком, где заведующая встретила Бориса как родного человеком. Дама была достаточно привлекатель-ная. После того, как Борис представил Илью как своего двоюродного брата, она облапила Бориса и слилась с ним в страстном поцелуе. Борис соврал, что они заскочили в Москву проездом на один день и на лице Раисы появилось разоча-рование. Однако она позвонила и тут же на столе появилось всё необходимое. Борис прошептал ей что-то на ухо и через полчаса, когда они осилили бутылку коньяка, молоденькая девчушка в фирменном халатике принесла два пакета: один увесистый, второй поскромнее.
Илья расчувствовался и на прощание поцеловал Раисе руку. Та удиви-лась. Борис вручил Илье свёртки и слегка подтолкнул его к двери, скромно за-метив:
– Я сейчас.
За спиной Ильи защёлкнулся замок. Ничего не оставалось, как пройти в магазин. Эффект был поразителен: почти везде было пусто. Он вспомнил ус-лышанный в этот день анекдот одного из москвичей: «Наши магазины такие сексуальные, как нигде в мире, – все полки – голые».
Борис выполз примерно через час, уставший, но удовлетворённый. Пол-часа потратили на вселение в гостиницу, затем заскочили к дяде Лёве. Содер-жимое пакета предварительно переместилось в пакет Бори с изображением минских достопримечательностей для большей правдоподобности. Самое уди-вительное заключалось в том, что Борина подруга из каких-то своих старых за-пасов достала огромную коробку конфет фабрики «Коммунарка». Кроме этого были ещё кое-какие деликатесы, которых даже в Минске было невозможно найти.
Ребята извинились и распрощались с дядей Лёвой прямо в прихожей, мо-тивируя тем, что могут опоздать на поезд.
Вечер прошёл в гостиничном номере. Борис задал Илье вопрос, который состоял из нескольких предложений:
– Во-первых, я могу пригласить Анастасию и Анжелу. Во-вторых, я могу пригласить Анастасию. В-третьих, я могу никого не приглашать. Что выбира-ешь?
– Ну… выбора у меня нет. По крайней мере мы с тобой давно не встреча-лись и нам есть что обсудить.
– Хорошо, – сказал Борис, – отдохнём от баб-с… Но если следующий раз мы поедем вдвоём, то готовься жить в отдельном номере, ибо я к твоей жизни не привыкну никогда.
На том и порешили.
Через двадцать минут содержимое пакета было выложено на стол. Здесь был балычок, икорка, готовые бутерброды, виноград, не говоря уже о пяти-звёздочном коньяке. Илья с удивлением смотрел на это богатство, сопоставляя с реальной жизнью. Было как-то странно. Он понимал, что в Минске не лучше – везде очереди, в это время его родители и Лена не могут позволить себе то, что стоит перед ними. Однако Борис разлил коньяк по рюмкам.
– Выпьем за начало, а потом выкладывай, о чём ты хотел меня спросить.
Выпили, прикусили. Собственно говоря, у Ильи был один единственный вопрос:
– Понимаешь, Боря, я надеюсь на твою откровенность, поэтому поделить со мной, как ты себе представляешь нашу жизнь. Ведь мы с тобой уже не маль-чики. Как ты думаешь, сколько продлится эта ситуация вокруг нас и к чему мы можем придти?
– Вопрос, конечно, задан, – вздохнул Борис, – и я тебе отвечу как на духу хотя бы потому, что за время учёбы ты никогда меня не предал и был единст-венным человеком, которому я мог излить душу, понимая, что об этом никто не узнает. Мне всегда с тобой было хорошо. А когда нас время разлучило, я тебя часто вспоминал и при первой же возможности бросился тебя искать. Так вот, ситуация эта долго не продлится. В неё начнут вписываться достаточно серьёз-ные люди, тогда нам с тобой там делать будет нечего. Но если мы всё будем прогуливать и пропивать, то окажемся под забором. Я понимаю, какими глаза-ми ты смотришь на меня, но учти: то, что мы получили сегодня, – это подарок Раисы. Я просто умею жить. Да, я могу спустить часть денег, если хорошо упьюсь. Но в Минске у меня есть счёт. Кроме этого баксы я отдаю матери и они мне пригодятся на чёрный день. У меня есть родственники за границей. Сейчас я навожу мосты и в случае чего смогу перебежать туда, куда захочу. Но пока мне и здесь хорошо. Тебе будет несколько сложнее, ибо ты не совсем по-нимаешь роль женщин в сегодняшнем мире. Но рано или поздно тебе придётся идти по моему пути. И то, что ты сегодня отказал обеим красавицам, ты очень мудро поступил, потому что благодаря этому у нас завтра будут подписаны все договора. Так что это единственный случай, когда твоя скромность торжеству-ет. Ну как, я удовлетворил тебя?
– Да… удовлетворил, – задумчиво произнёс Илья.
– Только вот что, завтра после ресторана надо опять заскочить в извест-ное тебе местечко. Там нам подготовят по пакету. И пока я час буду заниматься своим интимом, ты уж полюбезничай с той девчушкой. Эта младшая сестрица Раисы – её зам – и она положила не тебя глаз. С тебя не убудет, если ты хоть немножко оставишь ей надежды на будущее.
Слово за слово… Опустошилась одна бутылка, затем вторая… Языки на-чали заплетаться… И Борис как руководитель вовремя сказал, что пора и честь знать.
Постель была очень удобная и сон глубоким.
Следующее утро началось тревожно и даже как-то более волнительно, чем предыдущие дни. Илья сам не знал, что так сильно подействовало на его душу, на весь организм до самой последней жилки. Наверное, этот позавче-рашний взгляд Елены, вдогонку, его как-то зацепил. Почувствовав озноб, Илья быстренько подошёл к барному столику и налил рюмку коньяку. Выпил. Гос-тиничный номер засверкал другими красками.
Он выпил машинально, утоляя жажду, но не жажду организма, нет, жаж-ду души. К слову сказать, в последнее время Илья очень пристрастился к алко-голю, состояние «под шафе» особенно нравилось ему, наверное, так было не сложно жить, так забывались все потрясения, и то, что перестройка зашла в ту-пик, и что в магазинах было всего мало. Наконец наш герой достиг полной кондиции.
«Вот хорошо, – подумал он, – теперь можно собираться и идти будить Бориса».
Илья оделся, открыл портмоне, проверил наличность. Из портмоне выпал билет на самолёт. «Зачем я его сохранил?» – подумал Илья, вглядываясь в би-лет. Билет, обладал какой-то особой силой, притягивал к себе его взгляд. Илье казалось, что этот билет стал началом чего-то нового, светлого, начало новой жизни, где будет много хороших людей, будет справедливость и люди будут рады жизни. Надо отдать должное Илье, не каждый человек в такие ранние ле-та питает такие серьёзные мысли.
Эту любовь и альтруизм вселила в него бабушка. Уже минуло пять лет, как она покинула этот свет, но в его памяти было живо всё, что с ней связано. Эту ненавязчивую театральность, порывистость, умение чувствовать остро и глубоко вселила она. Через стихотворения, которые читала на скамейках воен-ного кладбища. Песни, которые она тихонько напевала по вечерам перед зака-том солнца. И даже через чай с бутербродами, который с такой любовью она готовила каждое утро маленькому внуку.
Мысли о бабушке заставили Илью немного задуматься о разлуке с Ле-ной, о том, что он покинул город детства, город его бабушки.
«Бабушка любит меня и рада там, наверху, – подумал он. – Меня ждёт новый мир, новое счастье, новая жизнь. К чертям медицину, которая калечит людей, к чертям бездарных докторов, водителей, – это всё в прошлом. Ах, Ле-на, Лена, я вернусь, и мы найдём тебе другую работу и заживём… Ух, как мы заживём, не поверишь…», – сказал он сам себе и был этому рад. А потом доба-вил: «Так, хватит сопли глотать. За работу, впереди много дел».
Из ванны выскочил Борис. И через несколько минут это был совсем дру-гой человек. Он куда-то позвонил и тут же сказал Илье:
– Моментально выскакиваем, ибо мне надо позарез заскочить в по дороге в известное тебе местечко.
– Опять пить?
– Нет. Ты зайдёшь в кафе напротив, выпьешь кофе. Мне хватит полчаса. Пойми, искусство требует жертв. У Раисы огромные связи и не только в теат-ральном мире. Она умеет жить. И пока я рядом с ней, наши дела будут тип-топ.
«Да… – подумал Илья, – это личное дело Бориса».
Пока Борис использовал свои тридцать минут (по сути, он вложился в двадцать восемь), Илья потягивал неплохой кофе и думал о происходящем.
Дело в том, что особенностью того времени был информационный ваку-ум относительно музыкальной культуры, в котором жила практически вся Бе-ларусь. Малое распространение зарубежных и отечественных музыкальных но-востей, любых музыкальных проигрывателей у широких слоёв населения дела-ло своё чёрное дело. Информация доставалась по крупицам, новости практиче-ски не доходили до основной массы слушателя. Если кассетные магнитофоны были уже не редким явлением, то о видеомагнитофонах говорить не приходи-лось, их были единицы. И они, скорее, являлись уделом меломанов, количество коих было большим, но финансово бедным, конечно, и на общем фоне всех ос-тальных граждан не таким и значимым.
Коммерческое или государственное FM-радио, которое ставило бы в сво-их эфирах песни каких-нибудь зарубежных, да и отечественных коллективов, медленно, но верно входило в эфир через силу идеологических особенностей. Как раз в это время из Москвы начала выходить в эфир программа «Новые Ро-мантики» на УКВ-1.
«Так мы и жили, – размышлял Илья. – Последние годы перестройки при-несли первые свежие ветры перемен, которые начали наполнять атмосферой наш информационный вакуум (музыкальный, в первую очередь), в котором мы существовали до сих пор. Начали издаваться первые музыкальные газеты (пусть и с ужасной полиграфией), молодёжные журналы (с приличным качест-вом, «Крынiца», например). Зазвучала из Осло первая FM-радиостанция – не-забвенный «Рокс». Мы начали что-то узнавать, что-то читать, что-то слушать! Информационная блокада была прорвана! Начиналось время наполнения пост-советского пространства информацией! Не обошли эти процессы и Беларусь».
Илья понимал, что Семён Исаакович, их шеф, вовремя вскочил в незаня-тую нишу. И какое-то время они будут чувствовать себя как рыбы в воде. Именно поэтому Илья пришёл к выводу: «Пока поживём так, а потом время покажет».
[img size=450]http://img0.liveinternet.ru/images/attach/c/1//50/2/50002733_paintbrush_copy.gif[/img]
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Поезд пришёл поздно с опозданием на три часа. Поэтому домой добира-лись на такси. Илья проводил Лену. Она открыла дверь квартиры. Илья внёс корзины, её чемодан. Но вдруг оказалось, что её родители уехали на дачу. Правда, они пообещали рано утром вернуться, о чём сообщала приклеенная к зеркалу записка. А на улице темнота уступала место серости. Илья задумался. Лена стояла рядом и вопросительно смотрела на него. И всё-таки он попрощал-ся и со своей корзиной и чемоданом отправился к себе домой. Почему он так поступил? В первую очередь потому, что приезд в Минск неумолимо поставил перед ним вопрос: что делать дальше? И он понимал, что не уснёт, а Лене надо было хоть немного выспаться, так как в семь утра её ждала больница.
Так всё и получилось. До утра Илья не уснул. А утром отец ему сказал, что уже три дня подряд ему звонит его школьный товарищ. Более того, он по-просил позвонить в любое время дня и ночи, как только Илья появится. Неуже-ли опять новое обстоятельство? Неужели опять поворот?
Звонил ему одноклассник, с которым он два года в старших классах си-дел за одной партой. Более того, они вместе участвовали в художественной са-модеятельности. Потом их дороги разошлись, так как Борис Штрайман посту-пил в институт культуры. Илья понял, что звонил Борис неспроста. И не ошиб-ся. Не успел он поздороваться, как услышал:
– Бросай всё, хватай такси и срочно ко мне. У нас с тобой практически времени не осталось. Все подробности при встрече. Но такси не отпускай. Я буду ждать тебя во дворе.
Хватило несколько минут для того, чтобы выскочить из дому и поймать такси. И только проехав около километра, Илья вспомнил, что он хотел прово-дить Лену на работу и даже сказал ей об этом. Но выбора не было. Поэтому он понадеялся, что ещё успеет вернуться домой.
Борис вскочил в подъезжающее такси и назвал незнакомый Илье адрес.
– Видишь, Илья, мне предложили срочно собрать небольшую группу, та-ких как ты, чтобы эта группа занималась организацией концертов ведущих ар-тистов Союза в Минске, а потом и в областных центрах. Прямо сейчас мы по-лучим необходимые документы, деньги и вылетаем в Москву первым же рей-сом для заключения контрактов с двумя продюсерами. Твой оклад будет… – и здесь Борис шепнул на ухо такую сумму, от которой у Ильи захватило дыха-ние. Но когда он добавил ещё проценты, то Илья ущипнул себя сначала слегка, но ничего не почувствовал, так как ему казалось, что он спит. Тогда он ущип-нул сильней и понял, что это реальность.
– Боря, ответь, пожалуйста, на один вопрос.
– Пожалуйста, только можешь не задавать, я сразу могу тебе ответить. Я выбрал тебя потому, что ты никогда никого не подводил. А в этом деле нужны именно такие люди. Другим тут делать нечего. Кто пойдёт только ради денег, тот обречён на поражение. Тебя устраивает мой ответ?
– Да, устраивает. Но есть одна просьба. Я вернулся с юга, а Лена сегодня выходит на работу. Мы сможем заскочить к ней на пару минут, по дороге в аэ-ропорт, чтобы сообщить ей о моём отъезде?
– Нет проблем, – сказал Борис, – если мы быстро получим документы.
Их встретил известный в Белоруссии артист, работник столичной филар-монии, в прошлом преподаватель института культуры. Борис представил Илью, тут же им были вручены документы, деньги и даже командировочные удосто-верения, потому что в Москве без этих бумаг делать было нечего, пришлось бы ночевать на вокзале. Однако Илья вспомнил, что именно в Москве есть его дальний родственник, который давно просил заехать в гости. Так что стало ещё проще.
Лена Илью не узнала. Это был совсем другой человек. Вместо приветст-вия, она услышала:
– Везёт дуракам и пьяницам, - выпалил он, целуя её в губы, - Я улетаю в Москву, подробности по возвращении. Готовься присутствовать на концерте твоей любимой певицы…
И такси умчалось.
Распутье Ильи не успев начаться, внезапно закончилось…
Дневная смена не заладилась с самого начала. Придя на работу и подойдя к журналу дежурств, Илья поморщился. Врач Семипядов, с которым предстоя-ло отработать смену, был, в принципе, неплохим мужиком, вот только не ездил на вызовы без обязательного «опятидесятиграммливания» до вызова и после. Он был уже пенсионер. Водитель тоже был из числа пенсионеров, который да-же на срочный вызов ездил со скоростью сорок километров в час.
«Но, ничего не поделаешь, как-нибудь отработаю дневную смену», – по-думал Илья.
До обеда было пару вызовов, температура, головная боль, в общем, ерун-да. В час дня бригада Илья получила очередной вызов. Доктор к этому времени был уже в хорошем настроении и визит был противный – общественное место, разгар обеденного времени, в магазине в очереди женщине стало плохо.
– Ну, ничего, приедем, сделаем кардиаминчик, наверное, какая-то бабка за колбасой недостояла, – весело сказал Семипядов.
Они сели в машину и поехали на вызов.
– Слышь, Вася, – обратился врач к водителю, – будешь подъезжать к мес-ту, мигалку-то вруби и сиреной шахни пару раз, общественное место всё-таки. А то, как обычно, развоняются, что скорую ждать надо, она не торопится!
Когда они зашли в магазин, продавщица проводила их в кабинет заве-дующей, где на диванчике лежала больная, рядом сидела женщина с яркой сумкой. С первого взгляда стало понятно, что одним кардиоминчиком бригада здесь не отделается. Налицо были все признаки инсульта, к тому же женщина была без сознания.
– Доктор, это моя подруга, мы вместе в очереди стояли, год назад у неё инсульт был, – взволнованно проговорила женщина с яркой сумкой.
Действовать нужно было быстро, доктор измерил давление, Илья сделал несколько уколов, чтобы снизить давление и немного снять отёк головного мозга.
Ситуация осложнялась тем, что больных с инсультом не госпитализиро-вали машиной скорой помощи, им была противопоказана тряска, как правило, их оставляли дома на пару дней. Но тут было место общественное, требовалась госпитализация. Можно было, конечно, вызвать спецбригаду, но это было лишнее время, к тому же она могла быть на вызове. Доктор решил везти само-стоятельно.
– Водитель у нас спокойный, не растрясёт, – сказал Семипядов Илье. – Иди, скажи, чтоб нёс носилки.
Женщину погрузили на носилки и отнесли в машину, которая подъехала с черного входа, чтобы не нести её через весь магазин.
Усадив сопровождающую рядом с носилками, бригада выехала со двора на проезжую часть, включив мигалку и сирену.
– Доктор, доктор! – позвала сопровождающая. – Посмотрите, что с ней. Илья оглянулся и увидел, что лицо больной посинело, и изо рта шла пена.
– Припаркуйся к обочине, – сказал Семипядов, выскочил из кабины и быстро залез в салон. Померил давление, оно было высоким. Илья сделал укол и пересел вперёд к водителю.
– Вася, давай-ка побыстрей, – сказал доктор.
«Да Васе что быстрее, что медленней, – больше чем сорок километров он ездить не умеет, ползёт как черепаха», – подумал Илья.
– Сейчас попробуем, – пробубнил Вася.
Он напыжился, произвёл несколько манипуляций с ручкой переключения скоростей, но машина быстрей ехать не стала.
– Ты хоть сирену включи, – раздражённо сказал доктор.
– Не нужно, она меня отвлекает от дороги, – отозвался Вася.
День был солнечный, поэтому мигалка без сирены не бросалась в глаза. Возле ГУМа машине нужно было повернуть налево. Поворот днём был запре-щён. Может быть, если бы звучала сирена или Василий ехал немного быстрей, всё бы обошлось.
Встречный МАЗ, груженный холодильниками, пытаясь проскочить на жёлтый сигнал светофора и думая, видимо, что скорая успеет проехать, не при-тормозил, и машина на полном ходу врезалась в салон автомобиля скорой по-мощи. В зеркало заднего вида мельком Илья успел заметить, как через сорван-ную с петель заднюю дверцу автомобиля вылетают на проезжую часть, как бритвой срезанные с места, носилки с больной под колёса с визгом тормозящих машин, а за ними врач и сопровождающая. В тот же момент шедшая сзади на большой скорости двадцать первая «Волга» ударилась в скорую. Последнее, что запомнил Илья, это полёт через переднее стекло на асфальт.
Когда он открыл глаза, то увидел перед собой лицо врача реанимацион-ной бригады.
– Живой?– спросил он.
– Относительно, – с трудом ответил Илья. Он попытался сесть, опёршись рукой на асфальт, перед глазами полетела карусель, и он опять лёг.
– Лежи, лежи, – сказал врач, – сейчас тебя погрузим и поедем в больнич-ку.
«Сознание работает, – пронеслось в голове у Ильи, – руки, ноги вроде целы».
Уже в машине Илья спросил у фельдшера;
– Что с остальными?
– Семипядова «травма» забрала, – ответил тот, – больная аут, сопровож-дающая тоже готова – попала под колёса встречной машины. А у Васьки, как думаешь, что? – спросил фельдшер.
– Что?
– Царапина на руке, правда, глубокая. Весь удар-то на правую сторону салона пришёлся.
Илья вздохнул и подумал, что дуракам всегда везёт. «Если бы он ехал быстрей, мы бы разминулись с этим МАЗом».
В приёмном покое Илью приняли быстро, всё же коллега, и положили в отдельную палату для медработников. Ему повезло, он отделался сильным со-трясением головного мозга.
На следующее утро в палату зашёл врач.
– Мы вчера тебе сделали томограмму головного мозга, и вот что я тебе скажу, коллега, давай без кошек-мышек поговорим. Сотрясение у тебя есть и приличное, но помимо сотрясения есть небольшая гематома. В голову к тебе лезть, резона нет. Полный покой – месяцок, но и, сам понимаешь, работа на скорой тебе годика на три заказана.
Это было как гром среди ясного неба. На скорой другой работы, как вы-ездного фельдшера, для Ильи не было.
– Ты не расстраивайся, у нас полежишь, полечишься, потом пару месяцев на бюллетене в поликлинике посидишь, потом тебе месяц отпуска дадут, а по-том о дальнейшем будем говорить.
«Ничего себе, не расстраивайся! Хотя с другой стороны расстраивайся – не расстраивайся, но содеянное не вернёшь», – подумал Илья. Волшебной па-лочки, о которой он так мечтал, не было, зато была обычная больничная кро-вать. Ежедневно забегала Лена, навещали друзья и, несмотря на запреты, уго-щали Илью «крепким чаем». И если первое время он как-то смирился со своим положением, приняв решение всё-таки долежать в больнице, то когда наступил предпоследний день, Илья лежал, глазея в потолок, и размышлял, что же ему делать дальше. В голову ничего не приходило. Поэтому он решил отложить эти размышления на неопределённый срок.
Выписавшись из больницы, Илья бездельничал вторую неделю, сидя на бюллетене. Врачи советовали съездить отдохнуть. Ехать одному никуда не хо-телось, да и июнь в этом году выдался дождливый. Но он подходил к концу, а июль по прогнозам обещал тёплым и солнечным.
День был без дождя, но пасмурный. Илья решил прогуляться в центр. Зайдя как обычно в бистро, поздоровавшись с барменом, он заказал кофе с коньяком и подсел к группе знакомых ребят, с которыми часто тусовался в центре.
– Привет, привет, – обрадовано заговорили они. – Давно не виделись. Ка-кие планы на июль?
– Да не знаю ещё, не думал, – сказал Илья.
– А мы на следующей неделе в Крым хотим рвануть, но не решили точно куда.
– Хм…. И сколько нас поедет? – протянул Илья, улыбаясь.
– Ура! Решил с нами? Вот люблю я тебя за твою решительность и спон-танность, – хлопнул его по плечу один из друзей. – Как со здоровьем, кстати?
– Ай! – отмахнулся Илья. – На скорую не вернусь, врачи пока рекомен-довали съездить отдохнуть. Так, хватит обо мне и болячках, предлагаю мар-шрут нашей поездки: Феодосия, Коктебель-Планерское, Судак. Три города, по четыре дня в каждом городе. А там решим, куда ещё съездим. Бомонд мы или не бомонд, наконец? Проедёмся по местам отдыха творческой интеллигенции девятнадцатого века, только в Баден-Баден заезжать не будем, – пошутил Илья.
Ребята согласились, так как за месяц объехать несколько южных городов не удавалось ещё никому.
Илья решил взять с собой Лену, потому что многие из ребят тоже ехали с девушками. Компания собралась большая – одиннадцать человек.
Лена очень обрадовалась предложению провести вместе отпуск.
Феодосия встретила их солнцем, запахом моря и загоревшими лицами отдыхающих.
Распорядок дня у ребят был вполне обычным. Утром – пиво с креветками и копчёными рапанами у моря, купание, загорание. Обед – в одной из при-брежных кафешек, сиеста, а вечером Илья в отличие от ребят, которые сидели в баре с громкой музыкой, водил Лену по музеям. Побывали в музее Грина, в галерее Айвазовского, на выставке бабочек.
Гуляли в Приморском парке с фонтаном Айвазовского, который был по-строен в 1888 году по проекту и на средства великого мариниста. Забирались на башню Константина – одну из многих, оставшихся в городе после генуэз-ского владычества.
Они ездили в природный заповедник, расположенный у потухшего вул-кана Кара-Даг, посетили одну из главных достопримечательностей – Дом-музей Максимилиана Волошина, поэта, художника, краеведа, археолога-любителя, отыскавшего вблизи Коктебеля остатки древнего поселения.
Ребята заметили, что Илья с Леной увлечены экскурсиями и решили при-соединиться к ним, так как однообразное проведение времени порядком наску-чило. Илья свозил ребят на экскурсию в жемчужину винодельческой индуст-рии Крыма – Завод марочных вин и коньяков «Коктебель». Конечно, больше всего ребятам понравилась часть экскурсии в самом конце, когда им было предложено продегустировать напитки. Когда ребята вернулись, остаток дня и ночь они провели в глубоком сне…
Вместе они совершили множество увлекательных путешествий морем вдоль Карадага, на Тепсень, к мысу Хамелеон, в Двуякорную бухту, на горы Сюрю-Кая, Легенер, Клементьева, в Щебетовку.
Лена вместе с ребятами заворожено слушала рассказы Ильи, который с каждым днём влюблялся в неё всё больше и больше.
Последним городом путешествия был Судак, Илья специально припас эту изюминку напоследок, заставив ребят ощутить дыхание времени.
Судак был заполнен курортниками, как обычно в разгар лета. В первый день ребята с интересом взирали с пляжа на возвышающуюся над городом средневековую крепость. На следующее утро они отправились туда.
Внутри у ребят разбегались глаза: вокруг были живописные развалины, экзотические строения, крепостные башни – их было четырнадцать, четырна-дцать величественных строений. Илья рассказал ребятам, что Александр Сер-геевич Пушкин, к сожалению, так и не добрался по суше до крепости. Зато он долго любовался ею с моря летом 1820 года с борта брига «Або», на котором великий поэт плыл из Керчи. Однако Пушкин нигде не оставил об этом ни строчки. Но, может, именно этот вид нарисовал его поэтической натуре высту-пающие, подёрнутые дымкой крутые берега с куполами церквей, и родился сказочный остров Буян – «остров на море лежит, град на острове стоит». Жи-вописные, утопающие в зелени склоны острова спускались к самому берегу.
Время у моря летело быстро. Но если ребята, впрочем, как и Лена, могли часами валяться под жарким солнцем, периодически погружаясь в воду, тёп-лую, как парное молоко, а также поглощая все прелести юга в виде шашлыков, фруктов, холодного кваса и прочих напитков, то Илью это не совсем устраива-ло. Он привык к активной жизни. А на пляже всегда собирается компания та-ких непосед, которая играла в волейбол, футбол и придумывала иные развле-чения. Так, когда поднималась волна примерно до трёх баллов, у них была де-журная шутка: подобрать зазевавшуюся жертву и, когда накатывала мощная волна, аккуратно придавить плечи то ли девушки, то ли парня и при этом вы-нырнуть на поверхность. Ощущение непередаваемое для того, кто оказывался внизу. Собственно говоря, каждый из них периодически оказывался в роли жертвы, но кроме смеха эта забава последствий не имела.
Как всегда не обошлось без ЧП. Пришлось спасать молодого парня, ко-торого относило в море, а он, видимо, растерялся и начал тонуть. Успели дос-тать. Если бы не опыт Ильи, то, возможно, одним жильцом на земле стало бы меньше. Тем более что спасали они вдвоём с Леной. Илья в который раз убе-дился, что отдыхающие представления не имеют, как грамотно делать искусст-венное дыхание. А службы спасения на диких пляжах практически нет.
И ещё было одно удивительное наблюдение – взвинченные цены. Имен-но поэтому время пребывания пришлось несколько сократить. Но отдых был разнообразный. Все были довольны и особенно благодарили Илью. Он также был благодарен друзьям, потому что если бы не они, то поездка могла бы и не состояться. А если бы и состоялась, то не было бы самого главного – общения. Именно оно позволило Илье забыться на значительное время от своих забот, связанных с будущим.
Предстояла дорога домой. Естественно, Илья не мог не заехать в Одессу, ибо родственники бы ему это не простили. Так что к одному отдыху добавился другой. У его дяди появились некоторые проблемы. Но он всё-таки позаботил-ся о своём племяннике и его девушке. В Одессе они провели три дня. Однако если у Ильи хватало времени, то у Лены оставалось только два дня на дорогу.
Илья начал ощущать своеобразное беспокойство. А Лена сразу же почув-ствовала произошедшие изменения. Не сказать, чтобы Илья был грустный, но что-то неуловимо изменилось в его взгляде. Он часто сидел и смотрел в одну точку и как бы ни слышал никого и ничего. Лена понимала, что самое лучшее, что она может сделать, это дать возможность Илье самому придти в себя.
О чём он думал в это время? Он просто пролистал свою сознательную жизнь с момента окончания школы и пришёл к странному выводу. Каждый раз, когда что-то изменялось в его жизни, обязательно появлялось какое-то обстоя-тельство. Либо оно созревало до того как, либо оно происходило в какой-то конкретный момент, и практически сразу же на его прямой возникал резкий поворот. Естественно, ощущалось торможение со всеми последствиями. Но до сих пор обстоятельства, как ни странно, в основном были в его пользу, не счи-тая нелепого госэкзамена. А вот авария стала настолько резким поворотом, что Илья даже не мог себе представить, что будет дальше.
Именно поэтому он решил посмотреть, что происходит вокруг него. Он впервые стал удивляться, ибо раньше у него не было ни минуты свободного времени и рядом с ним, как правило, находились такие же, как он. Это была его компания. Но, тем не менее, были и такие минуты, когда Илья отвлекался от своих забот. И вот тут-то он замечал, что почти все люди вокруг него говорят о политике. Причём эти разговоры носили какой-то странный характер.
Оказалось, что истин стало так много, что их просто невозможно было переварить. На глазах изменялись привычные ценности. Те спекулянты, кото-рых посадили ранее, спокойно досиживали свой срок. А тех, которых не успели посадить, называли совсем другими словами. Более того, теперь уже они могли посадить кого угодно, потому что у них в руках были большие деньги, очень большие деньги.… И, что удивительно, среди этих людей Илья узнавал быв-ших партийных и комсомольских вожаков, известных спортсменов и общест-венных деятелей. И всё это, как ни странно, называлось перестройкой.
Друзья Ильи, которые работали на стройке, объясняли ему, что любую перестройку надо начинать с фундамента. А здесь почему-то занимались кры-шами, почти в прямом и в переносном смысле слова. Именно в этом мире Илье надо было найти своё место. Самое невероятное заключалось в том, что ника-кого места ему не было. Он просто стал «поручиком Киже», с той лишь разни-цей, что рядом с ним находилась Лена, и он никак не мог исчезнуть, хотя бы по этой причине. В который раз он понял, что надо сделать паузу и, по крайней мере, добраться домой.
И самое лучшее средство в этом смысле, чтобы отвлечься от мыслей, – это сон. Поэтому Илья предложил Лене открыть одну бутылку крымского ма-рочного портвейна, аккуратно уложенного дядей в специальную корзину, заку-сить фруктами и лечь спать. Лена с удовольствием согласилась. Это было луч-ше, чем понимать и осознавать состояние Ильи. Ведь для неё это тоже было обстоятельством, которое могло напрочь изменить всю её жизнь.
Итак, вино, фрукты, сон.… И, наконец, Минск.
Как Илья и предполагал, понедельник стал для него не просто тяжёлым днём. Было такое ощущение, что группа отшатнулась от двух счастливчиков. Настроение у всех было мрачное, да и некоторые преподаватели ко всему про-чему подогревали эти страсти. Что-то странное происходило со всеми людьми. Куда подевались призывы служения обществу?.. И, наверное, вопрос был не просто в сельской местности. Многих пугала именно чернобыльская зона. Это была своеобразная проверка на прочность духа каждого человека. И первыми её не выдержали те, кто обязан был по своему статусу показывать личный при-мер.
А тут ещё вдобавок и Ваня потрепался девчонкам, как они в кафе разы-грали активистов и как Петя пробовал чай из четырёх стаканов. Естественно, это стало известно Петру и его компании. И когда Илья появился на занятиях, те смотрели на него соответствующим образом и даже не поздоровались. В этих условиях надо было проучиться почти четыре месяца.
Илья понял, что его главная задача – не сорваться и не наломать дров. Именно поэтому он опять вернулся на прежнее место своей работы. Таким об-разом, получалось, что с занятий он бежал в народный театр, в свою самодея-тельность, оттуда с Леной они бежали на работу, если у неё была вторая смена. В результате жизнь закрутила его настолько, что отношения в группе отошли на какой-то десятый план.
Время промчалось незаметно. После Нового года надо было начинать бо-лее активно готовиться к госэкзаменам. Поэтому работу пришлось оставить. Но в первые дни Илье чего-то не хватало. Он помнил всех своих больных и часто по ночам он видел их во сне. Поэтому первое время он периодически звонил на свой этаж и спрашивал у дежурной медсестры о тех, кто выписался и о тех, кто продолжал лечение.
И, наконец, наступили госэкзамены. Илья не сомневался, что он пройдёт парадным шагом по всем четырём экзаменам и получит свой законный «крас-ный» диплом. Правда, после распределения за его спиной в группе поговарива-ли, что, конечно же, он блатной, конечно же, и пятёрки неспроста. Но этим за-нималось пару человек, и в принципе их не уважала вся группа. Так что Илья просто не обращал внимания на эти сплетни.
Всё шло как обычно, пока не наступило тринадцатое февраля. Илья не был суеверен. Он ещё посмеялся, встретившись двенадцатого с Леной:
– Ну и что, что тринадцатое! Если у меня есть знания, что и сам чёрт не страшен.
Но при этом что-то шевельнулось в его чувствах, и Лена это заметила.
– Зря ты, Ильюша, настолько самоуверен. Ведь, небось, червячок точит. И потом вспомни, кто у вас председатель комиссии. Это очень придирчивый мужик. Он у нас на ровном месте, по существу, лишил красного диплома не-скольких человек. И вся комиссия ничего не могла сделать.
Илья задумался, ибо этот фактор он сразу не учёл. Поэтому его уверен-ность постепенно как бы уменьшалась. И это было хорошо, ведь появлялась ответственность и спокойствие.
Как всегда, Илья зашёл в первой шестёрке. Вытянув билет, он понял, что проблем не будет. Он улыбнулся, и его преподаватель Геннадий Израилевич спросил:
– Ильюша, может быть, без подготовки?
Илья без раздумий заявил:
– Можно и без подготовки.
Для ребят это было и хорошо, и плохо. Плохо было то, что сокращалось время на подготовку. Хорошо то, что комиссия дружно повернулась к Илье, и было очень легко списывать. Однако человек предполагает, а судьба распола-гает. Вдобавок ко всему инициатива всегда наказуема. Илья не верил в эти присказки, но в данном случае они сработали на все сто процентов, ибо пред-седатель комиссии был не в духе.
Вечером он поругался со своей супругой на даче. А тут ещё сосед – такой же горемыка – подвернулся. И они дружно ударили по коньяку. Потом подо-шёл ещё один сосед со своей бутылкой армянского, потом добавили водочки. И, что хуже всего, всех потянуло на пиво. А утром он проспал и, не позавтра-кав, примчался минута в минуту на госэкзамен. У него была хорошая мысль: пока студенты будут готовиться, выйти прогуляться две минуты в магазин и выпить бокал разливного пива и таким образом отвести душу.
А тут какой-то студент беспардонно влез к нему в душу и теперь придёт-ся сидеть как минимум три часа. Это для Ивана Ивановича стало непреодоли-мым. И ему ничего не оставалось, как скрупулёзно вслушиваться в ответ сту-дента. Но пока было всё безукоризненно. У него даже появилась мысль встать и потихонечку выскользнуть по известной причине. И когда он уже привстал, Илья, решив блеснуть своими знаниями, дал определение одной медицинской операции, по которой имели место разногласия у Ивана Ивановича с препода-вателем этого студента. Каждый требовал своё. По большому счёту, эти трак-товки не отражались на практике. И если бы не особые обстоятельства Ивана Ивановича, то он мог бы не обратить внимания на эту, по его мнению, оплош-ность студента.
Но в этот день он пройти мимо не мог, поэтому, когда Илья закончил от-вечать свою тему, Иван Иванович тут же вставил свои «пять копеек», причём сделал он это очень резко. И Илья невольно растерялся. А Геннадий Израиле-вич учил их тому, что медик ни в коем случае не должен терять присутствие духа. Так что результат получился печальный. Дополнительных вопросов не было и Илья выскочил из аудитории, где его никто не ждал, где не было при-вычного «ну как?», ибо все были уверены, что коль Илья пошёл без подготов-ки, значит, у него, как всегда, пять баллов.
Лена ждала его на их привычной скамейке. Он ей обрисовал суть кон-фликта, именно так, как представлял его сам. Поэтому он предполагал, что всё-таки ему поставят пять баллов. Но сомнения были. Только вот не хватило како-го-то чувства, чтобы это высказать вслух. А мысли были достаточно простые: если ему поставят четыре балла, то, по крайней мере, все сплетни, что он блат-ной, уйдут в небытие. И те, кто пытался его очернить, будут посрамлены.
Но, к сожалению, Илья не знал о наличии подводных течений. И то, что Иван Иванович не смог опохмелиться, как показали последующие события, было не главным. У той самой девушки, которая смогла бы остаться в Минске, если бы Илья не опоздал, были влиятельные родственники. А двое их друзей как раз сидели в этой же комиссии. И они уже десять раз, если не больше, слышали историю, в которую попала их знакомая.
Когда закончился госэкзамен, то группа ничего не могла понять. Обычно через десять-пятнадцать минут всех приглашали для оглашения оценок. А здесь прошёл час. Было такое ощущение, что комиссия просто уснула, хотя там бушевали страсти. Иван Иванович неожиданно для всех предложил поставить Шутурову тройку, что было не понято, потому что больше троек не было, а Илья был одним из лучших в группе. Было ещё два предложения: поставить четыре или пять баллов. Всем сидящим в комиссии стало ясно, что Илья оста-ётся без красного диплома.
Трудно сказать, что в конечном счёте сыграло роль, но Иван Иванович был достаточно опытен, чтобы добиться своего. Именно поэтому он предложил провести тайное голосование. Он прекрасно понимал, что некоторые препода-ватели в открытую не хотят его поддержать, чтобы не прослыть ретроградами. А для него было принципиально важно поставить именно тройку, потому что таким образом он мог посрамить Геннадия Израилевича. Преподаватели не по-чувствовали подвоха, ибо, по их мнениям, оценки «четыре» и «пять» набирали равное количество голосов. Поэтому было непринципиально, тем более что была гарантия, что мнение каждого будет неизвестно.
Иван Иванович всё правильно оценил. Когда посчитали бумажки, Илья с преимуществом в один голос получил три балла. И Иван Иванович сделал упор не так на определении, которое он посчитал неправильным, как на том, что бу-дущий специалист растерялся и даже не пытался возражать.
Наконец группу пригласили. Эффект оглашения оценок был примерно такой же, как эффект распределения, с той лишь разницей, что в первом случае главный герой находился в эйфории, а в данном случае он оказался в нокауте. И дело было даже не в оценке. Самое страшное для Ильи заключалось в том, что надо было выйти из аудитории, перейти дорогу и сказать о тройке Лене. Абсолютно не было никакого объяснения. А придумывать что-то и врать он не хотел. Часть истины станет известна гораздо позднее, а пока он вышел из но-каута, но находился в прострации.
Из аудитории постепенно вышла вся комиссия. Геннадий Израилевич за всё время так и не поднял голову. Выходя, он даже не посмотрел в сторону Ильи. Он оправдывал себя тем, что его любимый ученик действительно расте-рялся. И именно поэтому, как ему показалось, члены комиссии изменили своё мнение, по сути дела, на противоположное. В одном он чувствовал уверен-ность: при тайном голосовании именно он оставил пять баллов. А это означало, что все его коллеги, которые на словах говорили об отличной оценке, на самом деле поставили либо «четыре», либо «три». По крайней мере у этих можно бы-ло спросить и приблизительно вычислить тех, кто поставил тройки. Ему очень хотелось докопаться до истины, наверное, в первую очередь потому, что надо было снять камень со своей души – камень вины и ответственности, и тем са-мым хоть что-то объяснить Шутурову.
В это время вслед за комиссией вышли все одногруппники Ильи. А он сидел, тупо уставившись в поверхность стола.
Геннадий Израилевич посчитал своим долгом дождаться Илью. Но тот не выходил. Тогда он вернулся в аудиторию. Он мог предположить всё, что угод-но, кроме одного. Илья понял, кто вернулся, и спокойно сказал:
– Всё это для меня не имеет сегодня особого значения. В том, что про-изошло, есть нечто хорошее. Но одно невыносимо: я не знаю, что сказать Лене.
Геннадий Израилевич знал, кто такая Лена. Он часто приходил на высту-пления театральной группы училища и всегда замечал, с кем Илья уходил до-мой.
– А где она сейчас? – спросил преподаватель.
– Сидит в сквере напротив.
– Хорошо. Я тебя по-мужски выручу. Мне для этого хватит несколько се-кунд. Так что можешь выходить через пару минут после меня. И не сомневай-ся, что тебе ничего не придётся объяснять. Главное, не вешай нос и не расслаб-ляйся, ибо таких ситуаций у тебя впереди будет множество.
Прострация ушла сама по себе. Ровно через три минуты Илья направился к выходу из училища.
Тем временем Геннадий Израилевич подошёл к Лене и высказал ей своё мнение:
– Понимаешь, Лена, произошёл тот случай, нелепый случай, который бы-вает очень редко и который невозможно объяснить. Поэтому ты, пожалуйста, прими Илью таким, какой он есть, не задумываясь о том, что произошло, так как время всё поставит на свои места. И я сам постараюсь во многом разо-браться.
Таким образом, ситуация упростилась. Илья с Леной опять пили «креп-кий чай», но уже вдвоём.
А дальше всё покатилось так, как будто бы они находились на горе. Дни мелькали невероятно быстро, и удавалось замечать только отдельные моменты. Прежде всего промелькнул последний госэкзамен. И через несколько дней предстояло вручение дипломов и выпускной вечер.
Почему время немного притормозило? Наверное, потому, что для Ильи выпускной вечер был чем-то особенным. Причин для этого было достаточно много. Главная заключалась в том, что он был участником самодеятельности, которая составляла главное в этом выпускном. Второе, наверное, было первым, потому что именно на этой самой самодеятельности он познакомился с Леной. А произошло это очень просто.
Ещё на первом курсе Илья под руководством преподавателя физики Людмилы Петровны, занимался художественной самодеятельностью училища. В конце ноября они приступили к подготовке новогоднего вечера. Не успел Илья зайти в аудиторию, как его встретила Людмила Петровна:
– Послушай, Илья, нашла интересную девочку в медсестринской группе, – сказала она радостно. – Сегодня должна придти, голос почти как у твоей лю-бимой Аллы Борисовны.
Они сели писать сценарий вечера, параллельно записывая имена возмож-ных участников. Стали собираться ребята, постоянные члены кружка художе-ственной самодеятельности.
– А вот и Лена, – встала с места Людмила Петровна.
Илья оглянулся и среди вошедших юношей увидел довольно высокую и немного нескладную девушку с копной золотистых волос.
Ребята начали знакомиться. Илья тоже подошёл и протянул ей руку.
– Привет. Я Илья.
– Привет, – улыбнулась она в ответ. Голос у неё был очень приятный и мягкий.
«Милое созданьице», – подумал Илья.
Он зашёл за кулисы в комнату, где ребята из ансамбля разбирали инст-рументы, чтобы поторопить их, а Людмила Петровна села за рояль и заиграла.
Илья услышал голос молодой Аллы Пугачевой. Он незаметно вернулся и стал слушать.
«Балалайку в руки возьму, светит месяц, тихо заиграю и тебе, тебе одно-му о своей любви пробалалаю», – пела Лена.
Илья не отрывал глаз от высокой фигурки девушки, непринужденно стоящей на сцене. В его душе шевельнулось чувство, не похожее на то, что он испытывал раньше. Нет, были прогулки, девчонки, компании, но всё это было не то и, скорее сказать, обыденно и каждый раз всё одинаково.
До Нового года оставалось чуть более месяца, и Илья с Леной встреча-лись на репетициях практически каждый день. Они и сами не заметили, как стали постепенно всё больше и больше узнавать друг о друге. И однажды Илья пригласил Лену на день рождения к своему приятелю.
На дне рождения Илья был в ударе, рассказывал анекдоты, а Лена пела под гитару. Оказалось, она ещё играла на гитаре!
С того дня они начали встречаться. Отношения были светлыми, каждый день они открывали друг в друге что-то новое, гуляли по городу, ходили в ки-но, в гости. Илья дарил ей цветы, забавные сувениры.
Позже он познакомился с её родителями, приятной пожилой парой. Лена была поздним и единственным ребёнком.
Таким образом, дружба с девушкой совпала с их увлечённостью интерес-ным делом. Но Лена окончила училище на полгода раньше, поэтому Илья ос-тался как бы один у Людмилы Петровны. Он стал не только её главным по-мощником в художественной самодеятельности, но и подготовка выпускного вечера легла в основном не его плечи. Ещё с ранних лет своего детства в нём раскрылся необъяснимый талант импровизации и перевоплощения.
Гвоздём любой программы, подготовленной в кружке, были пародии на преподавателей училища. Не составило исключения и данное представление.
В первом ряду сидел весь педсостав, зал был набит до краёв, так как за-нятия на этот вечер были отменены. Люди стояли в проходах, сидели на сту-пеньках. После приветственных речей и официальной части началось самое интересное – концерт. Перед актовым залом находился большой холл, и в нём постоянно шло движение. Казалось, что всё помещение напоминает библей-скую вавилонскую башню, от этого Илье становилось не по себе. Погас свет, зажглась рампа, и наконец – долгожданный праздник…
Всё началось с выступления инструментального квартета, но уже с новой солисткой. Она не только уступала Лене в голосе, но и чувствовала себя на сцене скованно, примерно так зрители оценили это выступление. Но затем по-шли старые бойцы. Стало веселей, интересней. Ребята пели современные пес-ни. Не забывали и старшее поколение. Присутствовал медицинский юмор. На сцену вышли даже некоторые преподаватели и показали, что ещё есть порох в пороховницах. Но по всему чувствовалось, что зал настроен на что-то особен-ное. И оно состоялось во втором отделении концерта.
На сцену вышел Илья в образе преподавателя акушерства Надежды Ефи-мовны – это была неповторимая женщина. Каждый год она посещала могилы декабристов в Ленинграде. Привозила оттуда мешочек с землёй. По рассказам очевидцев, которые были у неё дома, из этой земли в Минске можно было на-сыпать курган в память этих декабристов и молиться на него.… В своей преж-ней работе Надежда Ефимовна была очень добрым, трогательным акушером, любящим своё дело, и министерство, зная все слабости этой женщины, решило направить её таланты на преподавательскую деятельность.
Экзамен по акушерству был одним из лёгких. Основная оценка ставилась на практических занятиях, а роды Илья принял на «отлично», теория была про-ста и легка, Илья был в первой пятёрке, взял билет и ответил…
Зал хохотал, Надежда Ефимовна была легко узнаваема в его фразах, да и обидеться было нельзя, ведь пародии были добрые и весёлые, как и сами пре-подаватели на которых они создавались.
Хирургия! Геннадий Израилевич был самым весёлым преподавателем. Его предмет был очень интересен, как и его манера преподавания. Любитель неоднократно вставить крепкое словцо во время лекций, этим он так привязы-вал к её теме, что не запомнить умудрялись только самые тупые ученики. При-знаться, он был замечательным ловеласом и сколько провинциальных девочек пали под его чарами. Поэтому и пародия была самой яркой и запоминающейся. Геннадий Израилевич хохотал в обнимку с директором.
Следом шла преподаватель по детским болезням. Светлана Васильевна – неповторимая эффектная женщина, всегда следившая за собой, жившая в од-ном из самых новых домов Минска, имела очень влиятельного мужа. Не узнать её в пародии тоже было невозможно.
Мелькали пародии, образы, зал веселился, одним словом праздник удал-ся. И все понимали, что рано или поздно надо прощаться. На сцену вышли все участники самодеятельности вместе с руководителем и поблагодарили зал за доброту. Илья объявил начало дискотеки. Но ему самому не хотелось оставать-ся, потому что он выполнил свой последний долг перед училищем. Примерно то же самое почувствовала Лена, которая сразу же подошла к нему. И они, не сговариваясь, пошли к выходу. Ведь было понятно, что впереди совершенно новая жизнь. Одно дело – быть на практике или подрабатывать, и совсем дру-гое дело – становиться равноправным и ответственным.
– Знаешь, Лен, – сказал Илья, – я немного боюсь.
– Не поняла, – удивилась Лена.
– Работая на практике в первый день, я увидел столько, что на целый ро-ман хватит: висельник, парашютист, убийство, авария.
– Работа есть работа. Это же скорая!
Однако они быстро почувствовали, что вокруг почему-то не лето. Мороз стоял в конце февраля под тридцать. Свирепствовала метель, и как-никак время шло к полуночи.
А на другой день у Лены начинался нелегкий период, когда надо было подменять старших подруг, которых направили на курсы повышения квалифи-кации, то есть работать по двенадцать часов в сутки с соответствующей опла-той и, как говорят, без выходных и проходных. А у Ильи начинался месячный отпуск. И он даже приблизительно не представлял, что делать в этих условиях.
Наверное, у всех людей на изломе событий начинаются воспоминания. Илья не составлял исключения. Он попытался представить, какое самое яркое событие было в его жизни. И сразу же накатило детство: море; Паланга; неве-роятно широкий и длинный пляж; много людей, весёлых, загорелых, добрых. А потом наступил вечер. И Илья начал разговаривать сам с собой:
– Сижу на скамейке. Кормлю чаек. Любуюсь отливом и закатом. Я ещё маленький. Сейчас пойдём собирать с мамой янтарь. Мне легче нагибаться и замечать крупинки застывшей смолы. Часто попадаются обманки – кусочки древесины, стёклышки, камушки, отточенные водой.
Некоторые болтают и рассказывают, что находили куски янтаря разме-ром с кулак, а то и два… Глупости. Стоило только попросить показать это чу-до, как фантазёры исчезали вместе со своими байками. И не потому, что таких кусков не бывает вообще, и не потому, что для их находки нужно обладать способностями колдуна. Нет, просто в полосе прибоя любой большой кусок моментально разобьётся на очень большое количество мелких. Чтобы находить камни, размер которых измеряется сантиметрами, а не миллиметрами, нужно либо копаться в земле, либо, вооружившись сачком и особым гидрокомбинезо-ном, лезть за полосу прибоя, как в основном делают местные жители. Янтаро-носный слой (или по-другому «голубая земля») расположен под десятиметро-выми слоями пустой породы. Действительно очень эффективным является вто-рой способ, но он требует опыта и большой физической выносливости. А на берегу Балтийского моря мы отдыхали всего пятнадцать дней, и я был малень-ким. Конечно, если бы мы были с папой, то это было бы другое дело. А так мы не могли собирать янтарь таким образом. Вот и мы воспользовались единст-венным возможным вариантом – старым, как мир, собирательством, хоть наши находки и исчислялись миллиметрами… Находка диаметром в сантиметр – уже удача, и она нам однажды улыбнулась. Из каждой поездки на Балтику я приво-зил полную коробочку (от зубного порошка) янтаря.
Когда я вырос, то смог прочитать о местных легендах и мифах связанных с происхождением янтаря. Одна из них рассказывает о божественной деве Юрате, дочери бога, которая жила на дне морском в прекрасном янтарном дворце. Однажды на вечерней заре она купалась в море, и её увидал молодой красивый рыбак Каститис. Она строго сказала ему, чтобы он не трогал её ры-бок, иначе утонет, а он смотрел на чудесное создание и не мог наглядеться. И она смотрела на него и не могла оторвать взгляд. Не удержалась и поцеловала Юрате смертного. И поднялся вихрь, забушевало море, напоминая, что нельзя богам любить смертных. Погрузились влюблённые на дно морское, стали жить в янтарном дворце и забыли обо всём на свете, кроме своей любви. Но Перку-нас-громовержец, увидев их с небес, разгневался, метнул молнию в море, и оно разверзлось, и попала молния в янтарный дворец. Раскололся дворец, а Касти-тиса подняла волна на берег и стала целовать его. И до смерти зацеловала. А море с той поры выносит на берег кусочки янтаря – частицы того янтарного дворца; и девушки, собирая янтарь, вспоминают о страстной и нежной любви Каститиса и Юрате. А когда море неспокойно, говорят, что это божественная дева плачет о своём возлюбленном.
А другая легенда, которую можно услышать в местах, где находится на-циональный парк «Гауя» в Латвии, по-своему видит историю янтаря. В глухом непроходимом лесу на берегу Янтарного моря, на самой верхушке старого бука жила Синяя птица Гауя. Она прятала неповторимо прекрасное янтарное укра-шение у себя в гнезде. В этом янтаре отражались древние города, страны и та-инственные народы, если смотреть на него с одной стороны; моря, горы и леса – когда повернуть его другой стороной; с третьей стороны видны были облака, поля и равнины, реки с белыми лебедями, а с четвёртой – персиковые деревья в садах, тенистые рощи. Узнал о Гауе и её янтаре тосканский король, и послал своего вассала, жестокого охотника Косо, приказав добыть ему волшебный ян-тарь. Приплыл охотник на своём паруснике к берегам Янтарного моря, под-крался к гнезду Гауи, дождался, когда та улетела, схватил янтарь и поплыл до-мой. Но Гауя настигла его, схватила когтями и подняла высоко в небо. Взмо-лился тут Косо, чтобы не губила его птица. Ответила ему Гауя: «Янтарь, что ты украл, земля дала тем людям, которые работают на ней своими руками и умеют добывать этот прекрасный камень своим умом и трудом, а не тем, кто имеет длинные руки». Разжала когти Гауя, и выпал из них охотник. И хотя лёгким был янтарь, но, как самая большая тяжесть, потащил он вора на дно. Испугался Косо и выронил янтарь. Вернулся он в Тосканию ни с чем и был жестоко нака-зан королем. Гауя же навсегда улетела из этих мест, а от того янтаря появились деревья, ветви которых плачут янтарными слезами по улетевшей прекрасной синей птице, и каждая слеза напоминает о том сказочном мире, который видел принадлежавший ей янтарь.
Но самым ярким воспоминанием детства от поездок в Литву, был, конеч-но, Музей Янтаря, расположенный в бывшей усадьбе графа Тышкевича. Теперь это ботанический сад в Паланге. Перед усадьбой стояла величественная скульптура «Благословляющий Христос». Конечно, обойти пятнадцать залов музея не просто, нам понадобилось около двух часов, чтобы рассмотреть большинство экспонатов. И мы наслаждались красотой древности. Не зря по-том всю дальнейшую жизнь казалось, что янтарь – это капелька вечности, ле-жащая у тебя на ладони.
Эти воспоминания подвигли Илью на мысль, что очень бы не помешало съездить к морю. Но, к сожалению, март и море в некотором смысле несовмес-тимы. Поэтому ничего не оставалось, как сказать себе: «Утро вечера мудре-нее».
Впервые за последнее время Илья спал спокойно. Видимо, потому, что почти всё основное в его жизни определилось. На руках был диплом. Место работы. И сейчас был первый в жизни отпуск. Это была его последняя мысль. Казалось, что он и не спал. Его разбудил телефон.
– Привет, самостоятельный ты мой, – сказал на другом конце провода Василий.
Василий был лучшим другом Ильи. Он служил артистом в одном из теат-ров, репертуар которого вызывал большой интерес у столичного бомонда.
– Что делаешь? Сегодня встречаемся в городе и, как обычно, вечером пойдём к Галочке Ивановне в «Актёр», а в полночь на поезд, и в Вильнюс.
– Деньги есть? – спросил Илья. У него денег не было, потому что работу в больнице он закончил, и все деньги потратил на вечеринку по случаю окон-чания училища. – У меня нет денег, и голова так болит.
– Не вопрос, мне оплатили вчерашний спектакль, ты же знаешь Илюш, что мне для тебя ничего не жалко.
– Ага, спасибо.
– Представляешь, Галя вчера пол дня в гастрономе простояла, ужас, одни талоны, нигде ничего нет, но мы сегодня что-нибудь достанем.
– Во сколько встречаемся?
– Сейчас я оденусь, заеду к тебе, и пойдём в город.
Илья не спеша оделся и вышел из дому. Автобус постоянно останавли-вался или притормаживал, толпы людей переходили дорогу возле центральных гастрономов, некоторые так спешили в магазин, что нарушали всякие правила дорожного движения. Он сам стал свидетелем, как какая-то бабка перебежала дорогу прямо перед автобусом, на что водитель резко и гулко просигналил на весь проспект. Но бабка не растерялась и громко заявила:
– Не при, сука! Перестройка перестройкой, а жрать всем надо, даже мне! Ты едешь и ехай, а в магазине уже сметана последняя!
– У-у-у, чувырла! – крикнул ей водитель, но бабушка уже успела скрыть-ся в змее магазинной очереди.
Илья встретился с Василием и они пошли в бар «Актёр». Войдя в бар, они услышали голос Галочки Ивановны:
– Водки нету!
Галочка Ивановна была одним из чудеснейших барменов города в «Ак-тёре», в который пускали по удостоверениям членов актерской гильдии и ос-тальных, принадлежащих к творческой элите. Кивнув ребятам, барменша од-ними губами сказала:
– Вас это не касается. Что хотели, ребятки?
– Всё как обычно, – сказал Василий. – Посидим у тебя часиков до двена-дцати, а потом поезд на Вильно.
Галочка Ивановна попросила привезти что-нибудь интересное, потому ребята что всегда привозили ей милые сувениры, и сказала:
– Ребятки, садитесь за столик, сейчас Надя всё принесёт.
Надя была поварихой, а по совместительству официанткой, женщина ог-ромных размеров и с потрясающими кулинарными способностями, блюда её пользовались популярностью.
Время в баре пролетело незаметно, и, попрощавшись с хозяйкой бара, Илья и Вася уехали на вокзал.
Вильно встретило их солнцем и улыбками прохожих.
Конечно, Илья и Василий могли повести себя как туристы – пойти на вы-ставки, гулять по старому городу, фотографироваться на фоне достопримеча-тельностей, но они просто зашли в небольшой уютный бар, и заказали тушен-ные свиные уши с гороховой кашей, очень сытное и недорогое литовское блю-до, и водку с соком. После первого графинчика заказали ещё второй, третий, а потом пошли весёлые знакомства, тосты за дружбу, горячие пьяные споры с барменом о жизни в Беларуси и почему-то о фашизме, сигареты, случайные и страстные поцелуи с незнакомыми девушками, снова тосты, обмен адресами и клятвенные заверения в том, что ещё раз обязательно встретимся, тяжёлая го-лова, бег по пустынным улицам Вильно на вот-вот уходящий поезд…
Сразу же по возвращении по дороге домой Илья решил зайти к двоюрод-ному брату Мише. Тот был членом юношеской сборной по волейболу и как раз вернулся с соревнований, где они выиграли. У Миши уехали родители, чем и поспешили воспользоваться юные спортсмены, устроив на квартире вечеринку по случаю победы.
По пути Илья забежал в магазин, чтобы купить что-нибудь из спиртного, но его встретили пустые полки. Илья расстроился и сунул в карман бесполез-ные талоны на водку. Тут вдруг возникла бойкая старушка и тихо спросила:
– Может, водка нужна? Отдам недорого, по двойной цене.
– Да, давайте, – обрадовано сказал Илья, вспомнив, что Василий по дружбе одолжил ему денег.
Купив у старушки две бутылки водки, он отправился к брату.
Вечеринка ещё не началась, волейболисты собирались, как оказалось, медленно и с опозданиями. Каждый из приходивших громко приветствовал ос-тальных, вытаскивая из сумок закуску и спиртное. Постепенно стол заполнил-ся, и ребята уселись вокруг.
Илья успел познакомиться со всеми, но тут, же забыл имена. После не-скольких тостов начались громкие споры о спорте, прошедших соревнованиях и, разумеется, разговоры о девушках.
Илья разговаривал с Мишей о планах на ближайшее время, жалуясь на то, что отпуск пропадает, поехать некуда, так как март – неудачный месяц для поездок. У Миши была та же проблема, после соревнований им дали две неде-ли отдыха до следующих сборов.
В прихожей громко зазвонил телефон. Миша вышел, его не было минут пять, потом он заглянул в комнату и замахал Илье:
– Ильюша, подойди сюда! К телефону!
Илья удивленно поднялся и пробрался в прихожую.
– Дядя Рува звонит!! Из Одессы! На свадьбу зовёт! – закрывая трубку ру-кой, прошептал Миша.
– Але! – сказал Илья, и перед его глазами моментально всплыл дядя Рува, маленький, худощавый и жизнерадостный, вечно с какими-то делами и встре-чами.
– Але, але! Ильюша! Мальчик мой, рад тебя слышать! Как хорошо, что застал тебя у Мишеньки! Я долго говорить не буду, ещё много кому позвонить надо! Леночка наша, дай Бог ей здоровья, замуж-таки выходит! Ждём вас в следующую субботу! Но можете приехать раньше. У нас уже и распогодилось, – быстро, не давая вставить ни слова, со своим неподражаемым одесским ак-центом затараторил дядя Рува.
Илья положил трубку и посмотрел на Мишу.
– Ну, вот видишь, все проблемы с отпуском решились, – сказал он.
– Ага, завтра поедем за билетами? – закивал Миша. – Жена нашего тре-нера работает диспетчером в аэропорту, билеты без проблем и лучшие места будут! Зачем нам в кассах толпится. Только давай раньше поедем денька на три, погуляем, покатаемся на штейгере, винца попьём.
На следующий день братья встретились на автовокзале и поехали в аэро-порт.
Оставшееся до полёта время прошло в сборах и поисках подарков. А день перед отъездом прошёл в бесконечных визитах к родственникам, которые не смогли поехать на свадьбу, но непременно хотели что-нибудь передать.
Наконец-то наступил долгожданный день. Илья с Мишей встретились в аэропорту, быстро прошли регистрацию и сели в самолет.
В самолете братья неожиданно и незаметно для самих себя слегка окосе-ли от предусмотрительно захваченной Ильей бутылки водки.
Одесса сразу приняла подвыпивших и весёлых братьев в свои шумные, суетливые и солнечные объятия. Ребята сели в такси и поехали на улицу Фрун-зе, бывшую до прихода большевиков знаменитой Молдаванкой. Таксист, как и все одесские таксисты, всю дорогу рассказывал анекдоты и сплетни о своих со-седях.
Братья позвонили в дверь, которая сразу же открылась. На пороге стояла улыбающаяся Лена – счастливая невеста и виновница поездки.
– Проходите, проходите! – расцеловала их она. – Папа, мама, мальчики приехали!
Из кухни выглянула тетя Тамара.
– Мальчики, ой, ну наконец-то! Заждались мы вас! Проголодались с до-роги, я как раз вам пулечек нажарила! – пулечками тетя Тамара называла кури-ные ножки. – Давайте, проходите, раздевайтесь, остынет всё! – радостно гово-рила она.
Тетя Тамара была крупной крашеной еврейкой, ещё сохранившей остатки былой красоты, за спиной которой могло укрыться два дяди Рувы.
– Рува, Рува, да где же ты! Не слышишь что ли, мальчики приехали!!! – крикнула она своим зычным голосом.
Из комнаты вышел дядя Рува.
– Ой, а я и не слышал совсем, телевизор смотрел! – сказал он, пожимая ребятам руки. – Подросли-то как, возмужали. Готовые женихи, скажи, Томуш-ка!
– Женихи, женихи. К столу давайте быстро.
Сели за стол, который ломился от закусок, и пулечки были не главенст-вующим блюдом. Стояли тарелки с колбасой, рыбой, соленьями и даже салат из свежих огурцов, помидоров и перца, невиданный для Беларуси в это время года. Дядя Рува извлёк из недр своей огромной квартиры большую бутыль с иностранной этикеткой.
– Виски «Джеймсон». Настоящий, ирландский, 10 лет выдержки! – гор-деливо сказал он, разливая по рюмкам янтарную жидкость.
Ребята осторожно попробовали незнакомый напиток, о котором читали только в книгах.
Илья поморщился, но из вежливости выпил. А Миша сказал:
– Ого, интересный вкус. Мне нравится очень. Давайте ещё по одной.
– Я пас, – сказал Илья.
– Не нравится, Ильюша? Могу водочки принести, вина, ликера. Что хо-чешь? – разволновался дядя Рува.
– Водки, если можно.
Пообедав, выпив, обсудив все новости и отдав все передачи, Илья с Ми-шей решили погулять по Одессе.
– Деньги на мелкие расходы лежат в вашей комнате на верхней полке в шкафчике, – сказал дядя Рува. И ключ возьмите от дома на всякий случай, если поздно придете.
Увидев сумму на мелкие расходы, Илья присвистнул:
– Тысяча рублей, ну, даёт дядя Рува!
Миша обрадовался.
– Ох, и погуляем, Илюха!
Ребята сразу решили заглянуть к другу детства Грише, который жил в со-седнем подъезде. Он оказался дома и очень обрадовался, увидев старых друзей.
– Ну и встреча! Привет! Тётя Тамара говорила, что вы приедете. Я вас так ждал! – радостно кричал Гриша, обнимая Мишу и Илью. – Ну, что идём гу-лять?
– Конечно, мы за тобой и зашли для этого, а уже все разговоры по пути!
Решили идти в порт, где у Гриши на экскурсионном портовом катере ра-ботал барменом друг, чтобы там отметить встречу.
Встреча прошла успешно, Илья с Мишей вернулись домой поздно, когда все уже спали. Миша притащил из кухни банку кизилового компота на утро.
Дни до свадьбы пролетели в прогулках по городу, посещений одесского Пассажа, знаменитого Оперного театра, катании на экскурсионном трамвайчи-ке вдоль побережья, ещё кое-где покрытого остатками льда, в Аркадию, где и раньше любили кататься на канатной дороге.
Наступил знаменательный день свадьбы. С шести утра начали собираться ближайшие родственники, благо пятикомнатная огромная квартира могла их вместить. Взволнованная Лена носилась по комнатам, теряя многочисленные заколки, ленточки, подбегая к зеркалу, и периодически кричала:
– Мама, ну где же этот парикмахер?
В двенадцать к дому торжественно подъехал кортеж автомобилей. Такого изобилия иностранных машин Илья ещё не видел. Во главе кортежа был ши-карный белый лимузин. Подкатило несколько автобусов для гостей желающих ехать в ЗАГС.
После росписи гости поехали на банкет, где их уже ждали те, кто на рос-пись попасть не смог, потому что ни один одесский ЗАГС не смог бы вместить две с половиной тысячи человек, которые собрались на эту свадьбу.
Огромный концертный зал одного из Домов культуры был украшен воз-душными шарами, поздравительными плакатами и мишурой. Столы были по-ставлены двумя огромными буквами «П», за которыми сразу же потерялись жених с невестой. На сцене музыканты настраивали аппаратуру. Гостей, со-провождая одесскими шуточками, рассаживал маленький полный тамада, по-хожий на Романа Карцева.
Свадьба была в одесском стиле – богатой и по-еврейски весёлой и шум-ной. Более часа заняли одни поздравления, и полчаса ушло на зачитывание те-леграмм от родственников и друзей со всех концов света, которые не смогли приехать на торжество. Илья с Мишей с кем-то постоянно знакомились, пили за счастье жениха и невесты, танцевали. К вечеру гости разбились на большие и маленькие компании. Всё время звучала неповторимая еврейская музыка и песни. Первый день закончился далеко за полночь, гостей развозили по домам на автобусах.
Длилась свадьба три дня. На второй день у дяди Рувы остались близкие родственники, на третий день собрались у родителей жениха.
Большинство гостей улетели ещё в воскресенье, потому что в понедель-ник нужно было на работу, а Илья с Мишей остались ещё на несколько дней, которые чудесно провели в Одессе, встречаясь с новыми знакомыми.
Отдохнувшие, с массой новых впечатлений, братья вернулись в Минск. И вот здесь Илья почувствовал, что пора отдохнуть от отдыха. Тем более что у Лены подошла к окончанию её сверхурочная работа, и можно было вместе про-водить вечера и выходные. Наверное, именно поэтому остаток отпуска проле-тел на одном дыхании, ведь влюблённые часов не наблюдают. А наблюдать приходилось только одно: с утра до вечера Илья проводил время с Леной.
И как-то совершенно неожиданно Лена сказала:
– А ведь завтра тебе на работу.
И, как ни странно, она оказалась права.
ГЛАВНОЕ, НО НЕ ПЕРВОЕ
Илья много передумал о том, как же ему входить в ту работу, которая уже до некоторой степени стала привычной. Ему даже показалось, что он что-то сделал не так. Если бы он действительно первый раз переступал порог боль-ницы, то, по-видимому, ощущал бы какое-то волнение. А здесь было что-то иное – понимание того, что по большому счёту это его работа на всю остав-шуюся жизнь, что означало наличие совершенно иного подхода. А вот какого, Илья никак не мог додумать.
И вот наступил первый рабочий день. Илью определили работать на ли-нии. Линиями назывались линейные бригады, которые выезжали на вызовы та-кого плана: болит нога, болит живот, чешется пятка. Да, не удивляйтесь – че-шется пятка! Человека, которому ампутировали конечность, мучают фантом-ные боли и ощущения, и вот это желание почесать несуществующую часть тела может свести человека с ума! На вызовы более существенного характера выез-жали специализированные бригады. Их комнаты располагались на втором эта-же станции скорой. Это была её элита!
Илья поднялся на второй этаж к старшему фельдшеру, и та предложила ему переписать расписание на стенде возле окошка раздачи и сообщила, что первые десять смен ему предстоит работать учеником, но на его зарплате этот никак не отразится. На этом первый день закончился, так как отдел кадров оформлял документы.
На другой день, подходя к станции, Илья взглянул на небо. Оно было не-обычно тёплое. Илья посмотрел на здание и увидел эти окна, двери.… Да, они были ему знакомы на практике, но сейчас он смотрел на них абсолютно по-новому. Практика началась и закончилась, а сегодня какое-то странное чувство охватывало его: было и интересно, и слегка страшно. Новая дверь открывалась в его жизни.
– Эй, чё стал, отойди, раззява ты этакая! – раздался голос из проезжаю-щей машины скорой помощи.
Именно таким образом его поздравили с началом работы.
Машина пронеслась, словно вихрь и Илья остался утирать капли дожде-вой воды! «Чёрт, день начинается, первая работа, а уже такой красавец! Ну вот, кажется, слегка отёрся. Ну что пора знакомиться. Здравствуйте, Илья. Тётя, гордись мной!»
Войдя в коридор, он прошёл до конца, открыл уже знакомую дверь и уви-дел стенд.
Возле стенда лежал журнал с номерами сформированных бригад. Илья оказался в паре с женщиной, проработавшей на станции более десяти лет.
– Тебя как зовут? – спросила она.
– Илья.
– А меня Марина. Доктор сегодня у нас хорошая, так что смена должна быть спокойной. Фельдшерские у нас две, одна мужская, одна женская…
– Я знаю, – сказал Илья. – Я здесь проходил госпрактику.
В фельдшерской оказалось пусто, мужчин на линейных бригадах было мало – почти все работали на спецбригадах. На линии работали только старики и совсем бестолковые парни. Ещё ночами подрабатывали студенты. Илья сел на топчан у окна и задумался: «Всё это, вроде, когда-то было. Привычно. Про-тивно. Зеркально. В детстве мы ковырялись в песочницах, строили песчаные домики. Уезжая летом на юг, на берегу моря строили песчаные замки. Бог мой! Какое сладкое и беззаботное это было времечко! Ни за что не отвечая, мы всё-таки начинали примерять свои судьбы. Медленно из ничего мы превращались каждый в своё, но это тогда казалось медленно, а сейчас оказалось быстро. Время не текло песочной струйкой, увы, а неслось бурным не останавливаю-щимся потоком по нашим жилам. И вот сейчас каждый стоит перед своим зер-калом».
Дверь в фельдшерскую открылась, заглянула Марина:
– Илья поехали. И включи радио. Чего оно у вас выключено?
По радио вызывали на выезд бригады. Илья пошёл с Мариной к машине. Возле машины стояла доктор.
– Добрый день, – сказала она. – Меня зовут Татьяна Степановна.
– Илья.
Они расселись по креслам в машине и поехали.
– Что за вызов? – спросил он у Марины.
– Давление у старика. Учти, что почти половина вызовов на линейке – это наши постоянные клиенты. Некоторые вызывают нас по несколько раз на дню, кто-то дважды в месяц, а сейчас едем к одному очень интересному стари-ку – поэту.
Машина запетляла по переулкам частного сектора. Подъехали к аккурат-ному одноэтажному домику, зашли в калитку, навстречу им вышла большая собака и дружелюбно завиляла хвостом. В городе давно сошёл снег, а в огороде где-нигде он лежал грязными апрельскими кучами. Собака, которая шла впере-ди, толкнула лапами дверь, как бы приглашая в дом. Обстановка была не бога-тая, но аккуратность поддерживали хозяева, это точно. Большие сенцы, как в сельской хате, потом комната с запахом гречневой каши и подсолнечного мас-ла, дальше шла спальня.
В спальне стояла кровать, на ней сидел старичок приятной внешности лет восьмидесяти, на его голове был колпак из газеты. Он сидел гордо и величаво среди больших подушек, двух огромных книжных шкафов. Стены также были увешаны полками с книгами. Получалось, что каждый день этот человек про-сыпался в своей комнате, и всё начиналось с обозрения книг, написанных им в течение жизни. Книги были разные: от почти карманных до значительных раз-меров.
Но надо было заниматься больным, у которого резко подскочило давле-ние. Обычная, стандартная процедура, соответствующий укол, таблетки и не-обходимое ожидание, чтобы убедиться в результате. Пациент вёл себя спокой-но. Завязался неторопливый разговор. Поэзия была основным счастьем бывше-го преподавателя одного из вузов. Как сопромат мог соединиться с музой, было трудно понять. Но после того как Илья прочитал вслух несколько стихотворе-ний, стало понятно, что всё-таки что-то соединилось. По крайней мере, стихи были искренними. Но, что поразительное, все книги были самиздатовские. Ав-тору везде отказывали. В чём-то ему помогали родственники, в чём-то студен-ты или просто добрые люди. А сегодня этот человек жил только своей поэзией в условиях, когда люди потеряли малейшие ценности. А с другой стороны, при наличии денег выплёскивалась любая порнуха.
Дедушка, так его ласково про себя назвал Ильюша, сам прочитал на па-мять несколько своих любимых стихотворений. Голос у него был тихий, над-треснутый, но в тишине звучал необычайно. Стихи явно были музыкальными. Вся бригада заслушалась.
Неожиданно дедушка задал вопрос:
– Вот кому бы всё это передать? Потому что выбросят.… А ведь жалко…
Илья задумался. А если, действительно, договориться с ним и отдать это богатство в какую-нибудь больницу, где, возможно, люди с удовольствием бу-дут читать хорошие стихи? Но на этот раз Илья промолчал, так как всё-таки с ним были старшие и более опытные коллеги. Так что вопрос повис в воздухе.
Подошло время. Опять тот же ритуал. Давление изменилось к лучшему. Дедушке оставили необходимые рекомендации и попрощались с ним. Одно было непонятно: почему участковый врач не может обеспечить уход человеку, когда он остался один? А ведь в это время, в которое они, возможно, спасали одного, спасать надо было многих. Получалась не совсем скорая помощь.
Второй визит был похожим по диагнозу – тоже давление.
– Едем к Герою Советского Союза. Сейчас увидишь, как у нас герои жи-вут, – сказала Марина.
Машина подъехала к двухэтажному домику на одной из центральных улиц города. Дверь в квартиру была открыта. Пахнуло душным, неприятным воздухом. На кровати, среди белья не первой свежести лежал пожилой мужчи-на без ног, с грязно-синей бородой. Илья ничего не понял, а потом заметил на тумбочке возле кровати штук десять бутылочек с жидкостью и надписью «стеклоочиститель». Возле окна сидела пьяная женщина и делала из бумаги цветы. Перед ней стояло ведро полное плодов её творчества.
– Через неделю вербное воскресенье, – ухмыльнулась она, заметив взгляд парня.
«Наверное, этим они зарабатывают на жизнь», – подумал Илья.
– Ну, как жизнь героя? – спросила Марина.
– Вроде ничего, только голова сильно болит. Видать давление, – ответил мужчина.
Далее последовала обычная процедура заполнения бумажек, измерения давления и уколов. По отсутствию реакции у врача и фельдшера Илья понял, что это обычная ситуация в этой квартире. Ещё раз измерив давление и попро-щавшись, они вышли и сели в машину. Доктор запросила по рации вызов и, получив отбой, они поехали на станцию.
– Ну, как впечатление? – спросила Марина в салоне у Ильи.
– Ужас!
– Дочь алкоголичка, стеклоочиститель ему покупает, чтоб помер быст-рее, а квартира ей досталась. Сама чернила пьёт и цветами самодельными на кладбище торгует. А дед крепкий, уже пять лет к нему ездим, а ему всё ни по чём только иногда давление немного скачет.… Да, жили люди, воевали, а разве кто-нибудь знал, что вот так жизнь обернётся. Да ещё десять лет назад, как я на скорую пришла, люди друг за дружку были, как муравьи. И соседи помогут, заболеешь – за лекарством сходят, свадьба – вместе, праздники тоже. А сейчас что? Все закрылись, обозлились, зависть заела людей: то денег мало, то квар-тира маленькая. Умирать будешь, тебе и собственный сосед руки не подаст, дочь родная в могилу сведёт. Волки, волки… просто стая, которая пожрёт себя! Сколько живу, всегда была атеисткой, а вот недавно дочь книгу принесла, ну, про Иисуса, и там, в конце написано про последние дни, я хоть и не верю в бо-га, а почитала – и как про нас написано. Страшно мне стало, что за время на-ступило!
Илья прикрыл глаза. Вкус времени стал горьким и грязно-синим, как бо-рода старика. У каждого карты по-разному ложатся, кому-то туз, кому-то шес-тёрка. И полосы жизни также у всех разной длины: чёрная, белая, серая, как зебра. Учёные долго выясняли, зебра – это животное чёрное с белыми полоса-ми или белое с чёрными. И оказалось, что, как жизнь, это животное чёрное с белыми полосами. У каждого человека своё плавсредство в жизни: у одного лодочка, у другого «Титаник», поэтому у каждого свой размер айсберга.
Все эти размышления в конечном счёте были связаны с многообразием увиденного и прочувственного. А ведь на следующий день всё повторилось сначала, ибо количество больных в каждом районе условно постоянно. Так что день на день был похож. И Илья привыкал к такой размерности. Хотя его нату-ра требовала чего-то иного, так как его логика подкреплялась своеобразными чувствами.
Илья иногда писал стихи, но в силу своей заниженной самооценки не считал это кому-то нужным. И вот сейчас, идя на работу, он размышлял: «Ко-нечно, я выпиваю иногда. Ну ладно – я иногда напиваюсь. Но это просто одна из частиц моего мира, в котором я живу. Медицина и алкоголь, совместимые понятия, а тут ещё и искусство».
В свободное время Илья играл в народном театре, благо перестройка не успела уничтожить интерес народа к театру, который являлся отдушиной для простого труженика. После тяжёлой смены человек мог расслабиться, посидеть в уютном мягком кресле и послушать незамысловатые фразы, доносящиеся со сцены. Мог поразмышлять: «Ведь самое страшное для человека – НЕ ДУ-МАТЬ! Я пытаюсь, как могу, избегать этого состояния – не думать, и это при-водит к определённым последствиям. А алкоголь каждый раз медленно расте-кается по моему телу, дарит мне ни с чем не сравнимое тепло, затуманивая не-нужные мне мысли, предлагает мне другую жизнь, подсказывает выход, но мне иногда не хватает совсем чуть-чуть, чтобы услышать и понять этот совет. И то-гда начинаешь, мечтая, писать…»
Илья мечтал познать то, что не ведомо ни одному человеку. Он мечтал донести свою мысль через рифму своим друзьям-приятелям. Благодаря стихам Илья понял, что сможет покинуть этот мир, обязательно возвратившись туда, где сможет действительно жить, где ему будет хорошо, где он будет своим.
Очень тяжело бежать от себя. Но Илья старался, очень старался, долго экспериментировал и тренировался, чтобы убедить себя в том, что ему здесь не место. В конце концов, он просто сумел убедить себя в том, что действительно ненормален. И что всё равно придётся остаться здесь. Пока. На время. Дальше – легче…
Илья знал, что где бы он ни был, найдёт себя снова. И совсем не хотелось думать о том, что все тоже найдут его где угодно. Он думал только о том, что-бы спасти свою любовь от окружающих, и надеялся, что успеет сделать это до того, как они его, возможно, уничтожат. Он не понимал ещё, что только сам человек может безжалостно расправиться со своими чувствами, бездарно рас-порядиться своей жизнью…
Мысли закончились, когда Илья вошёл в здание станции и направился к гардеробу переодеваться.
Навстречу шёл заведующий станцией.
– Шутуров, зайдите ко мне через десять минут, – сказал он, проходя ми-мо.
«Как кстати, – подумал Илья, – заодно, попробую завести разговор, с ко-торым уже давно хотел подойти к заву».
Переодевшись, Илья зашёл в кабинет заведующего.
– Владимир Петрович, когда Вы последний раз были в мужской фельд-шерской? – с порога заявил Илья.
Владимир Петрович удивленно спросил:
– А в чём дело?
– Рулетка у Вас далеко?
– В столе, а что такое? – немного раздражённо ответил зав.
– Собирайте трудовую комиссию и пойдёмте в фельдшерскую, – сказал Илья и вышел, резко закрыв за собой дверь.
Комиссия состояла из заведующего и председателя профкома.
Быстро зайдя в фельдшерскую, Владимир Петрович захлопнул дверь, подтянул к ней кушетку и, повернувшись к Илье, спросил:
– Так что же Вы хотели нам сказать, уважаемый наш?
– Прилягте-ка Вы, Василий Иванович, на эти кушетки, – попросил Илья.
Не понимая, в чём дело, кряхтя, удивленная комиссия выполнила эту просьбу.
Председатель профкома произнёс:
– Заметьте, я говорил об этом, когда ещё был фельдшером, а сейчас мне, уже, простите, пятьдесят лет!
– Минуточку, – сказал зав и извлёк из-под халата бутылку спирта, достал из кармана газету и вытряхнул на неё из пакета из-под молока несколько солё-ных огурцов. Как по волшебству из этих же карманов появились перочинный ножик и стаканы. После первых ста грамм все присутствующие снова опусти-лись на кушетки.
– А не кажется ли вам, что они стали значительно мягче? – задумчиво произнёс Василий Иванович.
Взглянув на кушетки, Илье показалось, что они приняли изогнутую фор-му.
– Удобно? – спросил зав подстанцией. – Наливаю по второй!
Мужики выпили снова, закусили хрустящими солёными огурцами, и слу-чилось чудо! Плоские неудобные кушетки превратились в мягкие кресла.
– Ну вот, так и оставляем, – радостно сказал заведующий.
«Ндааа… оставляем», – подумал Илья.
Во всех фельдшерских, врачебных комнатах и комнатах спецбригад были мягкие раскладные кресла. После сегодняшнего разговора осталось решить во-прос с комнатами водителей. Но они были мужики неприхотливые и вряд ли пошли бы на такую провокацию.
– Предлагаю завершить наше собрание и выпить по третьей, – сказал зав. – И, вообще, Вы, Шутуров, отвлекли меня от основного разговора, для которо-го я Вас вызвал.
– А в чём, собственно, проблема? – спросил Илья.
– Да не проблема. Вы уже достаточно поработали на линейных вызовах. Старший врач общей реанимации выразил желание, чтобы Вы работали в его коллективе. Вы его полностью устраиваете.
«Ни фига себе! – подумал Илья, – работать в этой бригаде.… Об этом можно было только мечтать!»
– Думаю, что Вы не против, – сказал заведующий.
– Конечно же, нет, – ответил Илья.
– С понедельника мы вносим Вас в график.
Но на этом сюрпризы этого дня ещё не закончились. На станцию приеха-ло телевидение, им срочно нужно было снять сюжет с мчащейся машиной ско-рой помощи. Девчата попросили Илью выполнить просьбу съёмочной бригады. Водитель попался толковый, с ним любили ездить все доктора. И Илья гордо промчался с мигалками по проспекту, оглушая прохожих звуками сирены, пе-ред камерами, ехавшей впереди машины телевизионщиков.
Вхождение в новый коллектив не было ни сложным, ни простым, скорее всего даже скучным и рутинным. Можно было приносить с собой еду, класть её в холодильник, смотреть телевизор. В работе спецбригады были свои плюсы и минусы. Обычный вызов мог длиться не более часа, это был вызов на вызов линейной бригады. Как правило, это была констатация смерти.
Одним из первых вызовов Ильи стал выезд на выпускной вечер одной из школ города. На ступеньках школы бригаду встретила директор.
– Ребята, я вас умоляю, спасите её. Сын – самый лучший ученик, у неё всегда было больное сердце. Она так хотела, чтобы Максимка окончил школу. И, представляете, она начала танцевать с ним вальс и упала! – директор бежала впереди бригады, бормотала, причитала, слёзы текли по её лицу.
Здесь в монолог директора нужно вставить фразу, что кроме матери у него никого нет, для усиления эффекта, ведь дальше мы говорим об одиночестве!
Илья вбежал в кабинет, там уже трудилась линейная бригада, увидев реа-ниматологов, врач поднял голову и развёл руками.
– Всё, уже бесполезно, завести её уже не получится.
Но бригада начала попытки реанимации с удвоенной энергией. Действия ни к чему не привели, так как смерть давно вступила в свои права, и вырвать женщину из её лап было уже не в силах даже профессионалов. Сложив дефиб-риллятор и бросив последний взгляд на труп, лежащий на столе директора школы, Илья вышел из кабинета и столкнулся взглядом с сыном умершей. Же-лание обнять парня и сказать ему слова, которые не смогут заглушить его боль, остановили Илью от этих действий.
– Крепись, мужик, – неестественным голосом сказал Илья.
Опустив голову, он быстро пошёл к выходу, слыша за спиной рыдания парня. Было страшно от сознания собственной беспомощности, от того, что ты не смог подарить человеку веру в счастье. Ты уйдешь, а он останется один в осознании чувства собственного одиночества. В эти моменты Илья всегда меч-тал о волшебной палочке, взмаха которой так порой не хватало в жизни.
Именно после этого вызова Илья задумался о смысле своей жизни. Когда он шёл на работу, ему казалось, что начинается нечто главное. И, возможно, это было именно так. Но он чувствовал, что всё это началось гораздо раньше, так как он был готов к происходящему сегодня.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
повесть
ПЕРВЫЕ, НО НЕ ГЛАВНЫЕ
Наконец распогодилось. Сентябрьский заунывный моросящий дождь взял перерыв как минимум на один день. Этому дню соответствовало распре-деление в медучилище. Ребята стояли на коридоре первого этажа в ожидании «подарков» судьбы для дальнейшей своей жизни.
Опаздывал директор. Но и в группе не хватало Ильи Шутурова, который как отличник должен был идти в числе первых. За глаза ребята называли его «пчёлкой», так как он с момента поступления умудрялся учиться на дневном отделении и работать санитаром не в самой престижной больнице.
По секрету ребятам сказали, что директора срочно вызвали в райком пар-тии. А это не сулило особой радости. Так оно и случилось. Появился директор с каким-то отрешённым видом. Казалось, что он идёт не на распределение, а на похороны. Вышла секретарь:
– Все собрались?
– Нет, опаздывает Илья Шутуров.
– Хорошо. Будете заходить в том порядке, который указан в этом списке. Староста, зачитайте, пожалуйста, и через пять минут я буду вызвать по одному человеку. А с Шутуровым решайте сами. Можете перенести его в конец спи-ска, если он появится.
После оглашения списка стало понятно, что привычный порядок не-сколько нарушен. Впереди шли общественники: партгрупорг, комсорг и только потом отличники. Лица общественников сияли, потому что все знали, что у первых всегда есть выбор. Во-первых, это, как правило, Минск. А также для многих – желанная работа на «Скорой помощи».
Но что-то не сложилось. Партгрупорг вышел растерянный, если не более, и, ни слова не говоря, не обращая внимания на вопросы товарищей, направился к выходу.
На пороге училища он столкнулся с Ильей Шутуровым и прошёл мимо него, как будто на его пути встретился столб. Первая мысль у Ильи была – рас-пределение отменили.
Вообще Илья опаздывал крайне редко, так как работа приучила его к предусмотрительности и пунктуальности. Конечно, не автомобильная пробка и не капризы погоды задержали молодого парня. Виной всему была Елена – де-вушка с медсестринского отделения. Ещё накануне они договорились, что встретятся и вместе отправятся в училище. Но жизнь – крайне интересная шту-ка, и по неизвестной причине Лена не пришла. Илье пришлось идти одному. Даже в этот, хоть и по-летнему светлый, но уже по-осеннему холодный день у молодого парня на лбу выступили капли пота.
«Куда она могла пропасть? – думал Илья. – Ведь договаривались без пяти девять». Ещё переходя дорогу, Илья пытался собраться с мыслями.
– Скорая, скорая, – почему-то весело закричали мальчишки, играющие в дворовой песочнице.
После этого крика пот спал с лица Ильи, и внезапно в памяти вспыли картинки, такие красивые и милые. Его тётя работала фельдшером на скорой помощи. Маленький Илья очень гордился этим. Вообще все маленькие дети склонны к романтике и альтруизму. Поэтому он гордо говорил, что она, Мария Павловна, каждый день спасает не одну человеческую жизнь, что в этих маши-нах таится огромная загадка. На мальчика это производило неизгладимое впе-чатление. А теперь он взрослый, привык к звукам сирен, виду крови, и харак-терному запаху медучреждений, и, наверное, тётя, сейчас глядя на него, если бы была жива, тихо радовалась бы за племянника.
Илья не мог предположить, что директору училища в райкоме поставили задачу: практически вся группа должна была уехать в чернобыльскую зону, и в первую очередь активисты, которые должны были, подать пример всем осталь-ным ребятам. Не знал он и того, а только мог предполагать, что некоторые его товарищи, именно активисты, заранее побеспокоились о своём распределении, вплоть до решения на самом высоком уровне. Собственно говоря, отличникам была уготована та же участь. Поэтому он не понял состояние своего товарища.
Не успел Илья подойти к месту распределения, как навстречу ему выско-чила Надежда, подруга Елены. Она также прошла мимо, как сквозь стену, словно не заметила его. Шаги Нади удалились, и Илья, так ничего не успев ска-зать, понял, что распределение уже давно началось.
Тем временем Лена металась по улице с надеждой поймать такси. Она пришла после ночной смены, поставила будильник и прикорнула буквально на полчаса. Но, наверное, будильник её пожалел. А может быть, она что-то непра-вильно сделала. Она увидела во сне, как Илью распределили для работы на Лу-не, и прямо с распределения он отправился на стартовую площадку. Более того, могли взять и её, но она опоздала. В ужасе Лена вскочила и поняла, что случи-лось самое худшее. Будильник нагло показывал начало десятого.
«Вот тебе и Луна», – подумала Лена. Конечно же, Илья пропишет ей на-правление несколько подальше Луны и придётся долго оправдываться, но при этом врать было бесполезно. Оставалась надежда, что Илья ещё не зашёл на распределение.
В это время дверь кабинета директора распахнулась и оттуда со слезами на глазах «вылетела» подруга комсорга группы Ольга Иванцева, распределён-ная в ФАП колхоза «Заря» Гомельского района. Да и кому захотелось бы ехать в Гомельскую область в разгар Чернобыльской трагедии.
– Илья, ты откуда? Что случилось? – набросился на него хор голосов од-ногруппников?
– Опоздал, теперь стой и жди, – недовольно отозвался староста. – Я уже своё получил.
Ребята выходили с мраморными лицами, после каждого следующего скрипа дверей в воздухе повисала тишина. Казалось, что она имеет и массу, и вес, и силу. Да, наверное, уже никто и никуда не пойдёт отмечать распределе-ние. Вот Иванов прошёл, не проронив ни слова, а ведь накануне приглашал всех в «Потсдам», кстати, чертовски отличный ресторан, как думал Илья.
Неужели это так страшно? Может, лучше не смотреть и закрыть глаза?..
Время пролетело в томительном ожидании.
– Илья Шутуров, – прозвучало в коридоре.
Он зашёл в кабинет директора и увидел двенадцать человек, сидящих за разными столами.
– Это и есть наш Илья Шутуров, – сказал директор училища. – Может, кто-нибудь хочет что-то сказать?
У Ильи в этот момент потемнело в глазах. Он стал похож на маленького щенка. И вдруг раздался низкий женский голос:
– А вот когда я лежала в четвёртой больнице, все больные, иначе, чем Ильёй Михайловичем его не называли, ждали, когда он придёт на практику, ждали его уколов и улыбки.
– Ну, милочка моя, и в моей больнице Илья был нарасхват, – поддержала терапевта преподавательница по детским болезням, заявив, что дети на его практике не слазили с рук Ильи.
Илья покраснел и понял, что по своей глупой привычке – ожидания нега-тива – он услышал хорошие слова.
– Ну что, Илья Михайлович, нравиться, когда Вас так называют? – спро-сил директор.
Илья стоял так, словно проглотил язык.
– Где бы Вы хотели работать, дорогой Илья Михайлович?
Собравшись духом, он робко, но в тоже время с какой-то странной уве-ренностью произнёс:
– На скорой.
Голос его прозвучал слегка странно для членов комиссии, но в тоже вре-мя они почувствовали в этом молодом, живом голосе капельки юной неуверен-ности и необоснованную, на их взгляд, романтику. Директор, удовлетворённый этим заявлением, повернулся к членам комиссии и спросил:
– Ну что, найдём ему достойное место?
– Найдём, – ответил бледный мужчина в роговых очках и живенько что-то черканул ручкой в своей тетради.
– Удачи вам, Илья Михайлович! – сказал директор и крепко, насколько могло ему позволить отсутствие двух пальцев, пожал Илье руку.
В этот момент всё смешалось в его голове, сердце начало биться чаще. Удивительно – СКОРАЯ!
Он забыл даже о том, что Елена опоздала, так как именно её опоздание обеспечило ему то, о чём он мечтал.
Разнарядка райкома партии была выполнена, и именно у последних дво-их появилось право выбора.
В это же время Илья осознал, что его личная радость столкнулась с про-тивоположным чувством у большинства его одногруппников. И если к активи-стам он не испытывал никакого сострадания, то некоторые ребята были дос-тойны права выбора, потому что они не только получили хорошие знания, но и, что самое главное, работая ежедневно в больнице, получили хорошие практи-ческие навыки. Именно там их ждали с нетерпением те, кто их обучал и воспи-тывал. Поэтому его радость сменилась некоторым беспокойством.
Когда он открыл дверь кабинета, в метре от него стояла Лена. В её взгля-де было ожидание и надежда, так как ей уже всё объяснили. Она поняла, что Луна всё-таки была бы лучше.
Илья, ни слова не говоря, взял её за руку, и они пошли к выходу. На пер-вой же скамеечке он ей сказал:
– Загадай любой желание, и я его выполню.
Это было настолько неожиданно, что Лена только потом поняла, что она ошиблась со своим желанием.
– Не злись на меня за опоздание.
– Ха-ха-ха, – заявил Илья. – Ничего себе не злись. Да я должен на руках тебя носить. Благодаря твоему опозданию я буду работать на скорой.
Он поднял её на руки и перенёс на соседнюю скамейку на глазах у изум-лённых постоянных посетителей этого сквера. Лена действительно поняла, что она прощена.
– Ну и что дальше? – прозвучал её первый вопрос.
– А то же, что и раньше. Те же занятия. Потом, как сама понимаешь, гос-экзамены и выпускной.
Вместе с тем Илья понимал, что те отношения в группе, которые с таким трудом складывались за три года, претерпят определённые изменения, ибо практически вся группа будет состоять из обиженных и недовольных. И только два человека (один естественным образом, Илья – совершенно случайно) ока-зались в привилегированном положении. Стало ясно, что группа может раско-лоться на отдельные группки, и в целом ничего хорошего из этого не получит-ся.
Ну а пока надо было подумать, в какой подходящей компании можно бы-ло бы отметить удачное распределение. Получилось, что такой компанией была именно Лена, потому что группа в лучшем случае могла пить с горя. И было ясно, что никто на это не пойдёт. Ведь для них это был самый чёрный день – несбывшихся надежд. Лена с Ильёй отправились в ближайшее кафе, где их хо-рошо знали и всегда рады были видеть. Но не успели они осмотреться, как в это же кафе вскочил второй счастливчик – так же со своей девушкой, которая училась в одной группе с Леной. Более того, они работали вместе в одном от-делении, так как окончили училище почти на полгода раньше Ильи.
Народу в кафе было не много. Однако действовали драконовские поряд-ки и спиртное повсеместно было запрещено, тем более в дневное время. Но в любом положении всегда есть один вход и достаточное количество выходов. Поэтому Илья подошёл к знакомому бармену, поделился с ним своей радо-стью, получил порцию поздравлений и предложение – два чая покрепче и два обычных. В переводе на нормальный язык это означало: два стакана болгар-ской «Плиски» и два стакана обычного чая. Правда, пришлось заказать ещё че-тыре кофе, так как надо было из чего-то пить коньяк. Соответственно, были поданы бутерброды, пирожные и конфеты. Получился вполне приличный стол.
Естественно, в первую очередь обсуждалось распределение. Высказыва-лись «за» и «против» в сложившейся ситуации. Илья прекрасно понимал, что если бы не опоздание Лены, то ему светило то, что всем. И в принципе он осо-бо не переживал, так как знал от своей тёти, что лучше всего начинать именно в селе. Ведь фактически его группа получила дипломы, которые во многом бы-ли равноценны дипломам мединститута. И в сельской местности была пре-красная практика для того, чтобы потом уверенно трудиться в Минске. Прежде всего, это была бы самостоятельная работа без скидок на неопытность и незна-ние. А Илье не дай поесть, а дай попробовать сделать по-своему. Поэтому он как-то особо и не радовался, но понимал, что та девушка, которая заходила пе-ред ним (кстати, он относился к ней с должным уважением), могла получить его распределение, а он – её. И в то же самое время, как потом оказалось, она громче всех кричала, чтобы Шутурова перенесли в самый конец списка. Что, собственно, и было сделано. Так что в какой-то степени она должна была оби-жаться сама на себя. Вспомнилась соответствующая пословица: «Не рой дру-гому яму…»
Трудно было сказать, о чём думал каждый из сидящих. Хотелось почему-то кушать, ибо коньяк всё-таки сделал своё дело. Так что в основном нажимали на бутерброды. А девушки в это время поделились своими соображениями, как в их группе отдельные отличницы и активисты отмазались от чернобыльской зоны. Получалось, что одной рукой нечистоплотные руководители агитировали за патриотизм, а другой рукой делали так, чтобы этот самый патриотизм на их детей не распространялся.
Вообще-то Илья понимал, что живут они в какое-то очень странное вре-мя, которое почему-то называлось перестройкой. Вокруг ходило множество анекдотов. Газеты и журналы позволяли себе такую информацию, что люди просто хватались за голову. И было непонятно, чему верить, а чему не верить. После Чернобыля вера у людей как-то пошатнулась. Даже старшее поколение начало в чём-то сомневаться и подчас тоскливыми глазами смотрело не моло-дёжь, так как с высоты своего опыта понимало все трудности этого поколения и зачастую прямо об этом высказывалось.
А молодёжь в это время вместо кофе цедила коньяк и абсолютно не за-думывалась о тех трудностях, которые им создало старшее поколение и кото-рые именно им придётся преодолевать. От распределения, естественно, пере-шли к обсуждению своей профессии. Начали вспоминать удивительные исто-рии, когда оживали, казалось бы, мёртвые и умирали, казалось бы, живые. В большинстве случаев всё сводилось к квалификации врача. Это была профес-сия, по существу, без права на ошибку.
К этому времени Илья заказал ещё два крепких чая. И на их радостном небосводе была полная ясность, слегка затуманенная алкоголем, и ни одной тучки. Правда, одна тучка появилась весьма неожиданно. Это был партгрупорг со своими тремя активистками. И прямо с порога он увидел своих одногрупп-ников. С одной стороны, он засмущался, так как понимал, с какой целью они пришли, а с другой стороны, обрадовался, так как знал, что Илья может выру-чить, потому что найдёт общий язык с барменом. Он дружненько подкатился к столику Ильи и спросил, может ли Илья посодействовать, что бы взять что-нибудь подходящее сему моменту.
– Понимаешь, Петя, в соответствующий момент мы пьем чай и кофе.
Пётр недоверчиво покосился на их стаканы, так как по глазам компании заметил, что от чая и кофе так на закосеешь. И если в содержимом кофейных чашек он не сомневался, то вот стаканы у него вызывали явное подозрение. А в это время Илья продолжал:
– Видишь ли, Петя, за последний год со своими помощниками ты провёл такую работу, что меня даже от пива тошнит. Так что не знаю, как я буду рабо-тать. Там же спиртом надо протирать.
Петя ухмыльнулся:
– Ну, ты не заливай. Даже ежу понятно, какой чай вы здесь пьёте.
– А ты попробуй.
– Из любого стакана?
– Да, из любого.
Проба закончилась полным позором партийного босса. И стало понятно, что после такого подхода новой компании ничего не светит. А тут ещё Ваня съехидничал:
– Я ведь предупреждал тебя, Петя, что ты не умеешь работать с народом.
– А ты не путай, Ванечка, – вмешалась комсорг группы, – учёба есть учё-ба. А здесь мы такие же нормальные люди, как и вы.
Последнюю лепту в общее дело внесла Лена. Слегка заплетающимся го-лосом она заявила:
– Ну, так и пейте чай, как все нормальные.
– А чего ты заикаешься? – поинтересовалась комсорг.
– Во-первых, от радости. Да, именно от радости, что Илья остаётся рядом со мной, – голос у Лены слегка окреп. – А ты, наверное, подумала что-то иное.
– Я не подумала – я просто уверена.
Лена взорвалась:
– Так вот иди и пей чай вместе со своей уверенностью и не забудь сего-дня подготовить доклад о вреде алкоголя, особенно после распределения.
На этом Петина компания удалилась. Последнее, что услышали ребята, это слова Пети:
– Пойдёмте в соседнее кафе.
Чем привлекало ребят это кафе? Во-первых, в нём стоял специальный музыкальный автомат, с помощью которого можно было послушать популяр-ную музыку и исполнителей за вброшенный в отверстие полтинник. А в семь вечера на небольшой сцене появлялась группа лабухов, и вечер продолжался под вполне сносную живую музыку. К этому времени кафе заполнялось моло-дёжью, появлялись знакомые. Но ребята решили надолго не задерживаться, так как хотелось воспользоваться хорошей погодой и побродить по городу.
На выходе из кафе они разошлись: Ваня с подругой пошли налево, а Илья с Леной – направо. Они решили пройти по всем тем местам, которые были им памятны с первого дня их знакомства. И этот поход длился до самого утра, а более правильно, до того момента, пока опять на город не наплыли тучи и не заморосил заунывный осенний дождь. Спасались под деревьями и постепенно перебежками добирались домой. Дом Лены был напротив дома Ильи. Как обычно, они придуривались: сначала Илья проводил Лену, потом Лена Илью. И так до тех пор, пока оба не промокли. И тогда решили бросить монету. А она упала и встала торчком. Это означало, что они впервые разошлись в разные стороны от той улицы, которая разделяла их дома.
Илья долго не мог уснуть. В который раз он перебирал в памяти все те обстоятельства, которые привели его к сегодняшнему результату. А ведь дос-таточно было в какое-то мгновение совершенно случайно поступить иначе, и вся жизнь, возможно, сложилась бы по-иному. Не было бы рядом Лены, а ка-кая-нибудь Маня пришла бы вовремя. И получил бы он направление на южный берег какого-нибудь озера в совершенно неизвестном ему селе. А Маня, есте-ственно, ни в коем случае не захотела бы ехать на южный берег, так как её вполне устраивал северный берег Комсомольского озера.
Кроме этого его удивило совпадение, при котором те самые активисты, которые так рьяно учились жить по совести, как бы эту совесть отодвинули в сторону и даже это не скрывали. Но Илья давно уже чувствовал неискренность этих ребят, поэтому категорически отказался от портфеля общественника, мо-тивируя тем, что ему вполне хватает участия в художественной самодеятельно-сти в училище, работы по специальности в местной больнице, занятия спортом (Илья играл в волейбол), не говоря уже о том, что у него было много друзей, которым надо было уделять время. Но главное – рядом была Лена, начиная именно от этой самой самодеятельности и заканчивая различными вечерами.
А Лена в это время готовилась ко сну и смывала с себя остатки лёгкого макияжа. Её голову посещали практически те же самые мысли. Она также удивлялась обстоятельствам, начиная от того момента, когда рядом с ней ока-зался Илья и заканчивая сегодняшним днём. Но в отличие от Ильи сказалась бессонная ночь. Поэтому, как только голова коснулась подушки, Лена прова-лилась в счастливый глубокий сон, как говорят, за себя и за того парня.
А парень в это время понял, что ему не уснуть. Поэтому он взял совре-менный детектив и отправился на кухню, чтобы скоротать время за пивом, во-блой и чтивом.
[img size=450]http://img0.liveinternet.ru/images/attach/c/1//50/2/50002733_paintbrush_copy.gif[/img]
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Алёше Чумакову
Мой аmigo, тебя приглашаю на танго,
Аргентинское Танго Гашиш под кровавой луною.
Удивлённо ступает нога между дольками манго,
Над толпой тихий вздох пронесётся волною.
Наше утро наступит ненужной наградой,
Взгляд туманный, вразлад, и дыханье глубóко.
Лишь гитара поймёт, что является правдой,
Мне не так уж, как прежде, теперь одиноко.
Шаг назад, пять секунд, взгляд мальчишки-нахала.
В горле жжёт и на сердце Creole-привольно.
Только ветер прохладу нам дарит устало.
Я слегка оступлюсь, но с улыбкой довольной
Отпущу, блещет пот, свечи в капельке каждой.
Встрепенётся спина с ощущением выси.
Призрак юности время вплетает отважно
В танец чувств и загадочно-трепетных мыслей.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Я - сотворивший Музу - вам,
Нагую Музу, без перчаток,
Ходившую по головам
И не искавшую печати.
Леонид Губанов
Закрою двери за собой,
Сложив в суму любовь и нежность,
Дорогу застелю листвой,
Начав движенье в неизбежность.
А в окнах - отблески огня,
В глазах - остатки прежних страхов.
Быть там, где ты – увы, нельзя,
Доверюсь предсказаньям магов.
И пусть мелькают города,
И лишь душа пусть будет рада
Когда-нибудь услышать – да
Сквозь первый месяц листопада.
Восторги с грустью пополам,
Зимы кристальный отпечаток,
Наш затянувшийся роман -
Не прихоть, счастье, но остаток...
И по снежку искать свой дом
Бреду подвыпившим поэтом,
Мои стихи, остаток догм
Напомнят мне на свете этом.
И нежностью опять делюсь
Кому-то скучной, кем-то взятой...
Конечно, старше становлюсь
И время больше пахнет мятой.
Не думай, что легко в раю
Беспечно жить под небом ясным.
Я, веривший в мечту свою,
Знал, до чего она прекрасна.
Ты расстелила бы кровать
К тебе пришедшему скитальцу,
Конечно, не затем чтоб спать...
Но что тут с пьяным разбираться.
Для большинства я просто был,
С азартом месяцы листая,
И город мой сквозь ливни плыл,
В загадках века утопая.
Я знаю, сам всему виной -
Не уживаюсь в тесной клетке.
Я с детства грезил синевой,
Завидовал птенцам на ветке.
Ты подойди ко мне во сне
И знай, мне снятся твои губы.
Я в новой, сказочной стране,
Где мы с тобою однолюбы.
they play, and it is necessary to live…
А как же быть, когда тебе
Любви обглоданные кости
Бросают так из-за стола,
Как будто ты не мира этого,
А незнакомец, что с утра
Попутал двор с попутным ветром…
Леонид Губанов
сомнительно играют в творчество, а рядом мы, не мира этого, купаем рифмы в тех пророчествах, забытых в мире современности… играют в прятки маски путая, мучительно стесняясь времени, судьбой подаренными утрами вновь воскресают от забвения… сквозь чьи-то жизни напролом – дверной косяк тебе распятием, а кто-то в щёлочку бочком даря судьбе шелка и платья, когда любовь всем предлагает лишь разлад… как паспортные, все слова чужие и хочется менять звенящий звукоряд истошным криком повторяя твоё имя…
А по-другому не рождается строка, не вызвать их рассеянных в пространстве, и с губ срываются слова, мучительно и буквенно прекрасны…
desire to look...
Послушайте совета скрипача,
Как следует стреляться сгоряча:
Не в голову, а около плеча!
Иосиф Бродский
босая душа потерялась в песнях,
Мери хороша, только вот «если»…
если бы была,
если бы жила,
если бы ответные слова…
а моя судьба заблудилась в мыслях…
ах, мой милый паж, мне бы не охрипнуть…
именем твоим,
вереск и липа,
вторят небеса
сказками Эдипа…
и Оракул мне счастие предскажет,
эти бы слова, да в Арахны пряжу…
коконом любви...
Ангел ищет крылья,
первороден взгляд
зла в добро отныне…
правда небесам, кто ответит, Боже,
шелестит листва, рифмами по коже…
ласковым лучом,
словно промежутки,
на моём плече
губы проститутки…
ты ведь знаешь сам, голод не ухожен,
но мои слова, лишь земле дороже…
В лета смертный час
яд роняет осень,
я один сейчас,
вечер… ровно восемь…
восемь небесам облаков вечерних
дарит на закат золотой Сочельник…
трапезы елей,
песни колыбельны,
а поэт приходит мартовской капелью…
Этот рисунок французского художника Жанрона навеян книгой Мориса Клавеля (1920-1979) «История религий». По сохранившимся описаниям она воспроизводит сцену прорицания в Дельфийском оракуле. В центре — впавшая в транс прорицательница пифия, рядом с ней — девы-помощницы и те, кто пришел за советом.
time intervals
мы выпадаем из жизни талисманами, превращаемся в Куриных Богов, обласканных морской галькой, и можно привыкнуть к этим ощущениям, но вдруг понять – строки плачут от боли…
это грани почерка, характера, взгляда… грани памяти, которую напоследок нужно обнять и лечь с ней рядом, убаюкивая её, посчитать по пальцам обиды… самые… из-за которых бился головой о стенки, на остальные не хватит даже количества прожитых лет…
в эту полночь невостребованных мыслей Луна начинает следить за твоим взглядом, ведь он отражает её свет на дверцу шкафа, хранящего следы пальчиков мальчика, которого ты иногда вспоминаешь, всматриваясь в зеркала, привыкшие удерживать мечты в созданном тобой, в те мгновения, когда ты бываешь восхитительно крылатым… трогающим небо, потерявшееся во времени…
Все, что нельзя купить, чудным небесным даром
Бог, если его попросить, нам посылает даром...
Юрий Вакула
Купить стихи за льстивый голос, утешив собственное я... да, это ведь из тех отбросов, что в лабиринтах бытия снуют доверчиво, играя, ну, чтобы хоть взглянули раз, но небеса ведь презирают фальшивый этот пустофраз... простите, это мысль поэта, который так не любит грязь, он любит осень, что одета тем Кутюрье, чьё имя – Страсть... чьё окружение – восторги, где каждый вечер фейерверк, где эти толпы посторонних к ногам бросают твой успех... что дарят искренность улыбки, граничащей со словом зависть... ведь иногда её ошибки... остановитесь... не исправить...
А нам, когда-то потерявшим взгляд на васильковом поле, летом... нам всем: услышанным, любимым, спетым... я говорил уже, что нас несёт вперёд без чуждых фраз «с оглядкой», «шаг навстречу»... мы – есть... и элитарный... свод... читающий не приравняет к слову вечность...
Моя звезда - моя глава,
Любовница, когда на плахе
Я знаю смертные рубахи
Крахмаленные рукава.
Леонид Губанов.
опять бросаю в пустоту слова...
и пахнут сумеречной мятой твои льняные рукава...
и даже взгляд пчелиновзятый как скошенная поутру трава...
наденьте шоры, господа...
в глаза бросаются слова, и кажется, что нету смысла просить
лекарства у министра, когда его душа мертва...
наденьте шоры, господа...
уж скоро нам начнёт права качать любовница свободы — осень,
ей всё равно, а я на острова отправлюсь от балтийских сосен…
моё здоровье как вдова, чей монотонный плач несносен...
опять бросаю в пустоту слова...
и вновь слогами, стынущими на морозе, я буду говорить
про переживших осень, оповещу вас азбукою Морзе
о том, что треснуло полуденное солнце... и не твоя вина,
что зритель казней ждет и угощенья... кому-то — жар,
кому‑то — лёд, луна... ты всё равно придёшь без приглашенья...
опять бросаю в пустоту слова...
Стих-стерх…
Сверх – кирпич
Слог.
Я грустный
Смех
Сжатый в смог.
Ищет лоб
Дверь
Сквозь
Пыль дорог.
Затравлен
Зверь
Лежит
У ног.
Гóлоса!
Гóлоса!
Гóлоса!
Хочется
Человечески…
Выстрел
В висок
Звёздный ответ
Вечности.
Берегите стихи, берегите…
Их полёт выше всех инквизиций,
Их диспетчер уже небожитель,
Он — палач устаревших традиций.
Не ищите, нет места для фальши,
Их ростки среди ваших мечтаний.
Их родитель — лишь вечер вчерашний,
Он из тысячи встреч-расставаний.
Не спешите, прошу, не спешите
О любви расплескаться словами.
Лучше розу у ног положите,
Гильотину увейте цветами.
Не калечьте стихи, не калечьте.
В них жемчужины наших страданий.
Грани сводов всех Храмов на свете…
Диамантов бесчисленных грани.
Не ищите в них кеглей и терций,
Отпустите, пусть песенка льется!
Отпустите в полёт ваше сердце,
И оно к вам счастливым вернется.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Знаю я, что меня берегут на потом,
И в прихожих, где чахло целуются свечи,
Оставляют меня гениальным пальто,
Выгребая всю мелочь, которая вечности…
Леонид Губанов
Оставляйте меня небесам,
Как горбушку беднягам встарь,
Чтобы я не покинул Храм
И остался в нём, как алтарь.
Оставляйте меня про запас,
Словно соль в предвоенный год.
Помня лишь про библейский наказ,
Не жалейте любви щедрот.
Оставляйте меня, как эскиз –
Я войду на века в словари.
Не ищите меня среди лиц,
Заполняющих ваши дни.
Оставляйте меня, как мысль,
У планет, что построились в ряд.
Пусть понятен им скрытый смысл
Исполняющих свой обряд.
Оставляйте меня в крови,
Чтобы детям досталось то,
Чем душа не умеет кривить,
Видя в зеркале Б-га лицо.
Force Push
И апогея нашим силам нет,
как нет предела совершенству, вехи
его оттиснуты в судьбе, как и огрехи
моих бесчисленных заскоков к вышине,
словно отметки роста деток на стене…
Анна Михайлова
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/138522/
Как крылья стрекозы разбитое стекло, я драгоценную брехню меняю на молчанье, и ставлю на душе своей клеймо, похожее на символы изгнанья... хочу пейзаж вернуть в проём оконный... хочу оставить в памяти прошедший вечер, где мы с тобой давно знакомы и дня огарок тает в золотой подсвечник...
Я жду от Ницше вечности тепло, и роль, не знающую гения актёрства, в которой образ свой увидеть повезло без тени на лице циничного притворства... мне моря мерное звучанье, когда брожу по мостовым сонливым, напоминает двух сердец ворчанье, мечтающих о счастье быть любимым...
На старой башне сказка дремлет до поры, когда родится снова в ней Малыш, и под восторженные вопли детворы он с другом полетит над черепицей крыш.... Пообещай, что счастлив будешь, повзрослев, по правилам игры, хранящейся в рассудке. Не потеряешься, обманут лаской старых дев... плясать не будешь под чужие дудки...
Я сотни разожгу посадочных костров, чтоб ты не соблазнился мишурой, её фальшивым блеском, и заслужил купанье в отраженье снов, где каждый житель в замке королевском... и там, сквозь раболепие оков, рождается понятие другое, пока что тень среди однообразных тем, значков... течение, что делает теплее холод моря... сквозь многочисленные толпы дураков, которые и взгляда безразличного не стоят...
ни авторских ему, ни птичьих прав
не надобно – выносится за скобку
владение простейшей из расправ:
червлёный переплет - на переплав
завещанную ветошь – на растопку...
Елена Элтанг
Настроить ласковость своей руки на практике бывает очень сложно, особенно, когда толпы плевки стереть быстрее просто невозможно. Под твёрдый жест - реальности строка... я вспоминаю след полозьев санок... вам не понятен смысл сего стиха, плохие знатоки живых приманок? И, кажется, нет видимых причин внимать игре безликих идиотов... пустым хабальством пичкают эфир, быть может, часть уверует во что-то...
И лишь одной тебе приходится понять, что день закатный от рассвета, моё же право оставлять восход и кровь финального ответа. Уже мерцает признак сентября, и ожидание берёт отставку, жара... нет силы у дождя, а зря... природа предлагает эту ставку. Рулетка, верность, Кафка и печать смирения и гордости с утратой – проносят мир сквозь сети пошлых фраз, рассеивая мысли многократно, сплетают день из рыцарских забот... и на листок кладу по белоснежной глади мешок проблем, собравшихся за год, торчит его хребет без позвоночных впадин... по правилам, не скопом и не врозь, не так, как бабка вроде нагадала... скрипит ритмично у телеги-жизни ось, ржавеют листья и гремят вокзалы...
я всегда буду держать тебя на расстоянии взгляда,
видя жертвой кораблекрушения,
плывущей в спасательной шлюпке:
бросаешь за борт бутылку с запиской о помощи...
думаю, тебя спасут раньше, чем она попадёт кому-нибудь в руки...
знаешь, нас всегда разделяли расстояния...
когда я плыл – ты топтался на суше...
когда я взлетел, ты даже ещё не научился плавать...
и в первый же сезон штормов оказался в лодке без вёсел...
ты по-рыбьи шевелишь губами...
я не слышу тебя, но представляю, что поёшь песенку...
- кузнечик стрекочет, вы слышите, барышня?
пол-лета прошло сквозь судьбу переменчиво...
или просто повторяешь моё имя...
вокруг тебя вьётся ветер, он так же одинок и шепчет:
«ты здесь…», вникая в прелести тихих звуков...
когда-то я тоже просил простое право на счастье,
а в ответ получал право на очередную ошибку
и обещания новой жизни...
сегодня ливень снова топит твой город,
а я поглядываю на небо, ожидая волнение дождя...
хватит! пора признать, что у меня есть море, а у тебя лужа...
я во снах включаю реальность, а ты ворочаешься с боку на бок...
мои письма теперь всегда находят адресата,
а твои лежат в сумке утонувшего почтальона...
я дарю слова, а ты всегда будешь их искать...
я счастлив, а ты так и останешься за волнорезом
в море моей любви...
Фото Александра Стецурина
Чужую жизнь — мышиную возню —
Я не считаю очень важным делом.
И рифмой-колокольчиком звеню,
Чтобы душа не покидала тело.
Зловещий скальпель снова ищет плоть.
Им время так орудует умело,
Источник всего сущего Господь
Готов продолжить начатое дело.
Так солнце силу мрака поборов,
Воды остатки иссушает смело.
Звук слов прощальных, леденящих кровь,
Окрашивает лица снежным мелом.
Твердят, что в мире больше нет стихов…
Наверно, боль на них так не похожа.
Ласкаю жёсткость книжных корешков
И силу слова ощущаю кожей.
Пока нам светит шарик золотой,
Пока любимых тени с нами рядом,
Я поделюсь с друзьями красотой,
Своим, пусть необычным, мудрым взглядом.
Изобразишь испуг
Нарочно, напоказ.
Прикосновеньем рук
Прервёшь банальность фраз.
Изобразишь прищур,
Когда поют для нас.
Подаришь поцелуй
На сером шёлке трасс.
Природы креатив
Обманывает глаз,
На ливневый мотив
Накладывая джаз.
Я нарушаю ритм,
Тебе дарю экстаз.
Тревожным криком рифм
Ломаю пересказ.
Нам эхо серых скал,
Похоже, шепчет: «грусть».
И взгляд пустых зеркал
Известен наизусть.
Скульптура Элисон Лоухэд
Карибских далей манит горизонт,
из старых книг слышны удары сабель,
пусть детства и закончился сезон,
но близок мне пиратский тот корабль…
В полёте мысли облака близки:
я у штурвала яхты, в мягком кресле –
хоть севером подёрнуты виски,
но раздражает звук нескладных песен.
И Фея вечером меня зовёт
в страну волшебную Нетинебудет:
там Крюк замыслил подлый свой поход,
там Питер Пен на перекрёстке судеб…
И жизни вновь не обусловлен срок –
во сне опять я становлюсь счастливым…
и… правда затеряется меж строк…
и промолчать здесь будет справедливо.
Пусть наше время – на краю земли,
но дети и сегодня сказкам рады:
вновь уплывают в море корабли,
пираты ищут золото и клады...
Пусть малышам пригрезится вдали
волшебный берег – берег Эльдорадо.
В окне напротив я вижу свет ночника и длинный осколок зеркала... Воздух похож на сыворотку, в которой растворили немного крови и жемчуга… впору отдыхать, потянувшись до хруста позвонков, но слёзы вступили в диалог с лицом, и вкус лета на губах стирает следы твоих поцелуев… я пишу письмо, указывая нереальный адрес, зная, что ты всё равно прочтёшь его, а впрочем, даже если ты не захочешь, то вычеркнуть меня из списка снов у тебя не получится, потому что у меня есть тайна… я готов отдать все поцелуи мира за один твой взгляд, я могу это сделать, и Морфей догадывается об этом, ведь на какие чудеса способны Ангелы, он знает… правда, мой немного ленив, но зато он всегда готов простить. Недавно он поймал эхо, закольцевал его и надел мне на запястье, теперь я никогда не потеряюсь в горах… разрешил мне без омерзения заглянуть в души своих врагов и я увидел ледяные спирали в бесконечной пустоте… какой холод повторения внутри… их злоба, это, наверное, защитная реакция на потерю чувств и осознание собственной бессмысленности… Ангел рассказал мне, что, даже если им удастся выучить мой язык, они всё равно не будут услышаны, и я никогда не различу их лица в серой толпе, ведь я пишу для себя и для желающих меня читать, им этого не дано…
Ты ведь знаешь, что я живу, стараясь не раздражать других, и не умею лгать, ведь так важно смотреть правде в глаза, а не провожать её растерянным взглядом… даже на окраинах честности.
И переживи век.
Переживи крик.
Переживи смех.
Переживи стих.
Переживи всех.
Иосиф Бродский
1
Я говорю сейчас
Тленно, по простоте:
– Завтра не будет нас,–
И предаюсь мечте.
Счастье равно вчера
Сквозь полупьяный бред…
Вновь в казино игра,
Только терпенья нет.
Брось серебра в карман
И оплати рассвет.
Милый мой талисман,
Эхо тебе в ответ.
2
Эхо сквозь океан.
Кутаюсь в белый свет.
Вам не увидеть ран,–
Мой в этом весь секрет.
Лёгкий мой пьедестал,
Словно по сентябрю
Я восходить устал,
Красить кровью зарю.
Лживых бояться жал
Мне не велит Господь.
Каждый язык – кинжал,
Ищет живую плоть.
3
Вам, палачи идей,
Серых теней конец.
Я же среди друзей
Свой примеряю венец.
Он – это свод небес,
Солнечный луч сквозь тьму.
Он – хоровод принцесс,
Космос размер ему.
Твёрдо чеканю шаг,
Ангел со мной не-бес.
Песня звучит мне, как
Скрябина ре-диез.
4
Сквозь тополиный пух
И автострады пыль
Горло ласкает звук,
Верю, что это быль.
Боль… одиноко ей.
Ты одинок, Париж?
Что на закате дней
Даме своей звонишь.
Мне всё равно теперь,
Где подают вино.
В кубке души твоей
Яду быть не дано.
5
Слышу пчелиный хор.
Делим сегодня кров.
Сплетен постылый сор,
Как суховей ветров.
Два, а не шаг вперёд,
И никаких прыжков.
Время меня ведёт –
Бойтесь его клыков.
Я не скажу – назад,
Этой команды нет.
Пёс мой не виноват,
Видит он солнца свет.
6
Милых сердец каприз,
Я в перекрёстке слов.
Мой театр без кулис,
Труппа из сказки снов.
Воск на часах. Антракт.
Книги. Сотни томов.
Стрелок зовущий такт
Сквозь витражи веков.
Дарит луна свой свет,
Облик меняет Туз.
Рок предлагает бред,
Жаль, герой не француз.
7
Мне голубой рассвет
Дарит песенный нерв.
Верный даёт совет –
Новый найти резерв.
Новый пишу концерт,
В вечность, сквозь серый цвет,
Тридцать стёртых монет
Брошу врагам вослед.
Я мечты попрошу,
Руку прижав к Стене.
Я ведь для вас ношу
Его доброту в себе.
Василий Кандинский. Маленькие удовольствия. 1913г.
Доверчивое «да», звучит хвалой мотив.
Мгновений ерунда. Соперник некрасив.
И не беда снега – не через то бродил.
Пусть робкая весна, уж сколько их прожил.
Из слов твоих каскад, и мегаполис сник.
Не больно… я и рад, ведь я не я – двойник.
По улицам дожди уверенно идут.
Устал от «подожди» с колючками минут.
На столике свеча и путается слог.
Печаль-фитиль шепча зовёт финальный срок.
Скажи, дружок, где Б-г?.. Наверно, пошутил…
Раз опоздать не мог - знать, просто не любил.
Большие города… я сам себя скроил…
Ты не моя звезда, я не тебе светил.
Алании Брайн
Меняйся, жизнь. Меняйся хоть извне
на дансинги, на Оперу, на воды;
заутреней - на колокол по мне;
безумием - на платную свободу.
Иосиф Бродский
Теряю равновесие минут, меняю жизнь на неразменный
евро... работаю за скудную еду, глотаю снадобья
полезные для нервов. И снова жду рассветов по весне,
когда она уже не прячет слёзы, когда пытается мне нашептать
во сне о том, что ей рассказывают звёзды... и вот опять не гаснет
свет в окне, и вспоминаю я мальчишку у берёзы, наброском
из мерцающих огней и над рекою носятся стрекозы... Бистро,
свободный столик на двоих, мы это всё с тобою ожидали...
ты помнишь первый нас связавший стих, когда вдруг клавиши
живыми стали... звучал негромко уличный мотив французского
шансона над мостами, я был ещё невинен и учтив,
а за окошком осень нежилась дождями... Как хирургически
наносит свой порез нам доктор из часов песочных,
но скоро потеряет интерес и растворится в небесах полночных...
вина полоска гаснет на губах... ты в солнечных очках,
что неуместно…и с робким сумасшествием в глазах отправимся
искать укромней место….
…теперь она со мной играет в прятки, уж новый намечается
рассвет, и я не буду закрывать дверей, ведь прибежит наутро
без оглядки.
Анаксимандр из Милета (барельеф, Национальный музей, Рим)
Становилось так темно, что в полдень на небе были видны звезды…
Пабло Пикассо
На чёрно-белый кадр ложится слово, вдруг превращаясь в нож,
врываясь в стиль, вгрызаясь в очертания живого, и нá семь лет
зажжён любви фитиль…
Презрев условности, у ног лежит богема, мундштук зажат
в заóстренный пурпур, и разность мнений вытекает в lémma
сквозь сферы из мистических фигур…
Весёлый гомон беззаботного Парижа уже не в силах погасить
пожар… «всё хорошо, прекрасная маркиза»
приобретает смысл, лаская влажность жал…
Не холст, свидетель века — фотоплёнка — покадрово снимает
репортаж рождения искусства, как ребёнка,
сквозь стоны, крики, треск… немой монтаж…
В оставшихся осколках новой жизни мы бродим, как свидетели
примет, свет звёзд в портретах кажется нам ближним,
и лишь талант у алтаря отпет.
Пабло Пикассо "Дора Маар" 1936-1937
И плáчусь звёздам,
Будто маме...
Елена Чемерисова
http://yelena.carbonmade.com/
Я вновь ловлю себя на мысли, что не сплю...
Сегодня все в миру болеют хворями одними.
Не от лекарств температура близится к нулю,
И только встречи кажутся доверчиво живыми.
Где он, мучительной весны кладбищенский приют?
В нём сердце терпит боль с молитвами святыми.
Там столько милых лиц творят поклон, псалмы поют,
Оставив детские квартиры навсегда пустыми.
Ведь сколько деклараций не пиши фантазиям своим,
А смерти цензоры разбросаны на сотни миль.
От них твоих детей не скроет театральный грим.
Не сбережёт родник, пробившись сквозь пески пустынь.
Внимая праведным словам – противоречим им,
И тут же глупо суетимся над судьбой своею.
Роняем маски, раздеваем Жизнь в фонтане вин,
И Ангел смотрит вниз, упрёка проронить не смея.
И праздники чужой зимы – холодные улыбки.
Всё должное, и первый день весны уже зачáт...
Из прошлой утренней зари сердечные открытки
Так в памяти моей по-мартовски кровоточат.
Елена Чемерисова – Павлу Голушко..."Маска" (дерево, масло 76х36 см)
- Постой, не закрывай... ещё немного
я заберу у вас земной печали...
уверенней пойду своей дорогой
причудливо жонглируя словами.
Уйду туда, где будет интересно,
там смех детей, и манят жизни дали...
где склон Горы гордится ходом Кре́стным
и взгляд читает заповедь Скрижалей.
Где музыка Великого Маэстро
советует Земле дарить плодами...
на той Горе мне не найдётся места,
мечты уснут под белыми ночами.
*********************************************************************
Церковь Марии Магдалины на Масличной Горе
смеющийся снимаешь зиму
как власяницу - свищет плеть -
ты принимаешь боль как схиму
а мне - послушницей – глядеть
как ты распахиваешь щедро
февраль расстегиваешь март…
Елена Элтанг
Прожекторному миру остаётся слово, в запутанность времён звучит знакомый стих…
Ночь кончится и может быть меня ещё живого, Созвездье заберёт в своей горсти.
Сквозь снег бросаю взгляд на лёд - там незнакомый лик в венке терновом…
Но знаете… паденье или чей-то взлёт лишь только миг, живущий в веке новом.
Стихи на выбор! Фокусник рождает слог, а клоун шариков воздушных отпустил печали.
Ведь кто-то мне напишет эпилог, кто не остался лишним на причале.
О! Как беззвучный раздражает смех, где жизнь устала обивать пороги…
Где должен доказать причастность всех, и подарить возможность выбора убогим.
Так исторически ломается итог, подсчитанный под тяжким грузом мыслей,
Что даже пуля не летит в висок, а застревает просто в безответных письмах.
Алёше Чумакову
Вот почему в конституции отсутствует слово "дождь".
В ней вообще ни разу не говорится
ни о барометре, ни о тех, кто, сгорбясь
за полночь на табуретке, с клубком вигони,
как обнаженный Алкивиад,
коротают часы, листая страницы журнала мод
в предбаннике Золотого Века.
Иосиф Бродский
снова лист покрывается сеточкой корявых чёрточек,
не обращая внимания на ошибки и отсутствие запятых...
я опять не слишком любезен и всеяден абсолютно, хочется
на побережье, где песок обжигающе нежен...
мир самоотверженно оперирует историю, но это не мешает
потокам горных рек, они движутся, не претендуя на границы
и законы, радуя каждого, обращающего на них свой взор...
окружающим плевать на то, что они свидетели и даже на резкие
порывы ветра в лицо, где в затуманенных глазах пытаются
спрятаться остатки того, что называлось мечтой...
тоже касается и жильцов-соседей, которые не способны
отличить паутину от узора слов, сотканного болью...
хорошо, что в окне есть ещё горизонт, создающий новые
картины в течение суток...
и в памяти остались ночи, проведенные у костра в далекой
стране под названием Юность, давным‑давно, совсем другим
человеком, в котором больно узнавать себя...
...но ты веришь в меня и говоришь, что если бы я не писал,
я бы пел... наверное... ведь я потерял столько в этой жизни,
что скоро количество месяцев, проведенных в больничных
палатах, создаст планету, на которой будут расти капельницы,
как когда-то баобабы в бессмертном произведении...
когда я уйду, не пытайся узнать меня в толпе, просто живи —
просторы бескрайни, наслаждайся...
вернуться сможет лишь один, тот... помнишь... из Вифлеема,
но мне кажется, что мир, увидев его... растеряется... и повторит
свой грех... вот только кто будет в роли Пилата на этот раз...
Я буду мерцать в проводах лейтенантом неба
и прятаться в облако, слыша гром,
не видя, как войско под натиском ширпотреба
бежит, преследуемо пером.
Иосиф Бродский
День пронесется в болтовне бумажной, дождем шурша
и шелестя одеждой, и истрепав в стихах любовь отважно,
я промолчу, уж лучше слыть невеждой.
Виной пронумерованный однажды, привычным холодом
превыше слов, плевать на то, что изнывал от жажды, в пожаре
сладостных грехов...
Пусть ничего не видел сквозь раздумья, и не участвовал
в мистериях других, и светом звёзд спасался от безумья, искал
тепла: на день, на час, на миг.
Звучанье строк приравнивается к чуду, пускай слияния слогов
легки... гуляющему по проспекту люду я прокричу в отчаянье стихи.
И волей судеб оборот медалей уже давно истерся, заржавел,
и тот, кто укорял меня моралью, сам в лужу неприкаянности сел...
…и, может быть, за Солнце, за Луною
когда‑нибудь отыщется ответ... пусть Ангел заберёт
меня с собою туда, откуда возвращенья нет.
Я, продолжавший путь, когда за мной вдогонку,
Эскорты чёрных рыб пускались из глубин,
И загонял июль в пылавшую воронку
Ультрамарин небес ударами дубин...
Артюр Рембо
Я растворяюсь в вашей крови, в глазах я затаённый смех... я забираю вас у боли, рассветом ласковых утех. С обложки трепетным дыханьем, его определяет белый снег, к вам, кареглазым изваяньем, из радуги продолжу свой разбег... для вас в своей любви порочной, из сердца полного любви, я выплесну все многоточья из уголков моей земли.
Самум трепал плечо по-братски... рабы, мортиры, карнавал... и лишь душа болит по-адски... не рисовал – эффект ваял... Прекрасные стихи – бездарны?.. А ваши мёртвые, из жал... ну, иногда бывают славны – от зависти змей подустал. Смотри... гора не блещет красотою внутри себя вулкан скрывая, так стих уходит на покой, укрывшись записью, где мысль мечтает... где свет бежит по озеру босой на брызгах-лепестках гадая - появится ли вновь однажды Ной, любовь к природе не скрывая...
Сонм грешных душ уйдёт за ним и чёрных рыб взметнётся стая... на умирающих губах – Аллах керим – в Сахару моё сердце отпуская.
По чёрно-белым клеткам шахматной доски,
Бреду фигурой зримой… не король, не пешка.
И на полоски разрывая новые стихи,
Стараюсь в мановеньях рук не мешкать.
Мелькнул в витрине позднего бистро
Знакомый образ с гордою осанкой –
В своей руке сжимает телефон,
И пиджака пола блестит изнанкой.
Цвет чёрный не люблю, но серебро на нём,
Напоминает мне канал в гранит зашитый,
В котором отражаемся вдвоём
Танцующие танго в дне давно прожитом.
Реальность дарит солнечным лучом,
Он в зеркале рождается пушистым.
Проходят сотни жизней за плечом,
В которых ты неразличим творившим…
Судьба, наполненная хором голосов,
Вот только образы становятся размыты…
Я привыкаю не считать часов
У счастья, что сбивается с орбиты.
*************************************************************************************************************************
Поводом к написанию стихотворения послужила статья в Вашингтон пост http://www.washingtonpost.com/wp-dyn/content/article/2007/04/04/AR2007040401721.html
Холодным январским утром на станции метро Вашингтона появился мужчина со скрипкой и начал играть. На протяжении 45 минут он сыграл 6 произведений. Было посчитано, что за это время, так как был час пик, мимо него прошли тысячи человек, большинство из которых спешили на работу. Прошло три минуты и мужчина средних лет обратил внимание на музыканта. Он замедлил свой шаг, остановился на несколько мгновений и… поспешил далее по своим делам. Еще минуту спустя скрипач получил свой первый заработок - женщина бросила деньги в футляр и, без остановки, продолжила свой шаг. Еще несколько минут спустя мужчина облокотился к стене и стал слушать, но вскоре он взглянул на свои часы и продолжил путь. Наибольшее внимание музыканту досталось от трёхлетнего мальчика. Его мама в спешке вела его за собой, но мальчик остановился чтобы посмотреть на скрипача. Мама потянула чуть сильнее и мальчик продолжил движение, постоянно оглядываясь назад. Эта ситуация повторялась и с несколькими другими детьми. Все без исключения родители не дали им задержаться ни на минуту. За 45 минут игры только 6 человек ненадолго остановились и послушали, еще 20, не останавливаясь, бросили деньги. Заработок музыканта составил $32. Никто из прохожих не знал, что скрипачом был Джошуа Белл - один из лучших музыкантов в мире. Играл он одни из самых сложных произведений, из когда-либо написанных, а инструментом служила скрипка Страдивари, стоимостью $3,5 миллиона. За два дня перед выступлением в метро, на его концерте в Бостоне, где средняя стоимость билета составляла $100, был аншлаг. Игра Джошуа Белла в метро стала частью социального эксперимента газеты Вашингтон Пост о восприятии, вкусе и приоритетах людей. Ощущаем ли мы красоту? Остановимся ли, чтобы оценить ее в будничной среде в неподходящий момент? Распознаем ли талант в неожиданной обстановке? Если всепоглощающий темп современной жизни делает нас слепыми и глухими, равнодушными к таким вещам - тогда что же еще мы упускаем, не замечаем?
Что первым обозначит новый шаг... холст загрунтован... лист в пыли, и музыка плутовка не спеша, влечёт на остров на краю земли... кто мне очередной предъявит иск, за те просторы, что в душе открыты... ведь спор всегда имеет риск, особенно, когда любовь с разлукой квиты...
Но первой вздрогнула рука от шума праздных рукоплещущих зевак... окна распахнутого бездна глубока, как настежь дверь ведущая в кабак... на подиуме снова в моде вуалетки – нет видимых причин пенять на облик, ведь там где стиль, присутствуют таблетки и кокс поклонник носовой перегородки... а за окном извилистость природы, снег надоел за беззаботный блеск... читаю про упругость ягодиц и нежную любовь к народу, ругают бизнес и целуют крест... и ртутный столбик скачет вверх и вниз, снегирь – коровка божья у зимы - нахохлен, и ищешь краски трафарету слова жизнь, но новых нет, а старые засохли...
Сквозь подсознанье образ презирает годы... на море льды - торосы для полотен... мне хочется туда, где плавятся восходы, и где Творец Великий вечно в моде... а на дворе урбанизатор чёрный дрозд освоил новые местины... меняет мысль рябины кисть, на ветку вечной Палестины.
********************************************************************************
На фото: фрагмент мозаики времен римского завоевания Палестины из городка Сепфорис (Циппори). По древнейшему преданию этот городок (бывший когда-то столицей Галилеи) является родиной Божией Матери.
Люблю под шорохи прибоя перебирать морские камни.
Ночь снова не даёт покоя, на донышко бросая капли.
Мне чудится жасмина запах, флиртующий с ромашкой шмель,
Пух тополя в кошачьих лапах… весны звенящая капель.
С утра сжимает боль виски — моя бессонница игрива.
Рука, запрету вопреки, уже открыла Norrlands пиво.
Поздравит календарный лист с рождением стихотворенья.
Играю блиц под чей-то свист, не узнавая отраженья.
Фото Оксаны Андрюшко (06.02.1976 - 28.11.2009)
"Андромеды не стало" http://www.photosight.ru/users/87291/
Твоей рукой писал, конечно, Бог,
И по любимому лицу катились слезы.
Алания Брайн
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/133440/
И если в порт вернутся только призраки кораблей,
может быть, тогда Ангел Петербурга покинет своё место
и отправится на поиски безумных команд сквозь шторма
всех морей, оставляя в воздухе невесомые очертания крыльев и жестов.
Тогда закончится век заблудившихся в галактиках судеб,
и на земле, среди ансамблей мёртвых зданий,
будет править гениальный архитектор…
Стремительные потоки горных рек потекут вспять,
и нас больше никто не осудит, и пойдёт снегопад, как в старых
голливудских сказках, которые показывает волшебный
проектор… тёплый ветер подует на наши раны и промоет
их дождями, очаровывая инопланетных странников,
пришедших со звёздных полей… мы ведь часто слышим
их сбивчивый шёпот ночами, проваливаясь в сказочные сны
с воздушными замками и дивными зверинцами таинственных царей.
Может быть, где-то уже родился человек без грусти,
без холодных улыбок и слов печали, смотрит на этот мир
глазами Б-га, ведь отпущен на свободу со словом «лети»…
он скомкает фольгу жизни со словами — ТАКОВО МОЁ ЖЕЛАНИЕ…
«Ну, – сказал я, – это как Грета Гарбо в ванне»
Иосиф Бродский
В моей душе играет маленький оркестр для тех, кто, как и прежде, верный друг.
Я слышу шёпот с самых дальних мест, фиксирую происходящее вокруг.
Пусть неизбежны тяжкие утраты… Но истина объединяет всех.
Тавро на крупе, и в ушах караты, я вновь сплетаю в шторм, слезу и смех.
Мы не совпали, да и как иначе, я соберу в ладони мягкий снег.
Я лишь словами становлюсь богаче, переживая двадцать первый век.
Слова давным-давно известной песни, глупее самой глупой болтовни…
Ты мне лепечешь: может быть… а если… но позади самообманов дни…
Зачем? Про гавань, про луну мелодий?.. Нам пересуды больше не желанны,
Венеция из волн морских выходит, опёршись, словно Грета, о край ванны.
Advantage
Я не тот, кто в феминной манере привык делать нежные вещи...
Алания Брайн
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/132899/
если вдруг… всё, что мы творим для других, исчезнет…
пусть скажут нам, что все наши действия — блеф…
ну, а мы попытаемся частично воскреснуть в знаках
зодиакальных… где доминирует лев… мы, выступая в защиту
задушенной песне… сломаем кисти, не дорисовав сотни картин,
зная единственное, что только мы… если вместе… сможем
сорвать маски, которые предлагает злой Арлекин…
и наши сердца, вздрогнув от очередной порции адреналина,
вспомнят, что любовь… наверно… единственная из величин
не подчиняется двуногоподобным в лимузинах… и выглядит
слишком убого среди выдуманных причин… это убивает
ангелов, заглядывающих в форточки… и старающихся
быть похожими на птиц, разбивающих крылья в кровь…
а мы смотрим на это… переписываем набело… загадывая
вспышки встреч, и вспоминаем… о чем говорил Маленький
Принц.
Метель смывает грани гор.
Под снег занесены соседи.
Пугающий простор пленяет взор,
А в часе лёта – белые медведи.
Страницы впитывают лица.
В четырнадцать включаем свет.
Пора бы посетить столицу
В надежде получить ответ.
Смотрю, как рвутся облака о скалы,
И звук запутался в губах.
В горах короткие привалы,
И спуск в запряженных санях.
Встречает ночь звездою на ладони,
И спектр ждёт остервенения мороза.
Здесь не услышишь звона колокольни,
И ностальгия – белая берёза…
Полозьев след нас окунает в стужу
Тех мест где, кажется, и счастья нет,
Но тишина упорно лезет в душу,
Совет даёт – порвать назад билет.
Я вырву лист из старенькой тетради,
Я нарисую солнце в уголке...
Дмитрий Ермолович-Дащинский
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/132430/
Вот новый день похож на именины, меняю цветожизнь сквозь толщу лет.
Сегодня я гончар – кусочком глины, леплю восторг, забыв про слово – нет.
Слезинка-нота с флейты идиота, оплакивает явь на лобном месте дней.
Извозчик Время – ведь распахнуты ворота, вези меня под плеть немых гостей.
На сцене жизни – реквизита часть, скрываемся беззвучно за кулисы.
Вновь занавес… финал… исчезла страсть… в гримёрках засудачили актрисы.
И память вниз, упав с колосника, как в талый снег весенняя дождинка…
Приходит вновь, ко мне издалека, любви родная половинка.
Судья скажи, не прячься в звуках, ответь мне голосом друзей –
Ты знаешь, что такое скука в словах играющих людей?
Ответит мне лишь виноградная лоза, из детства моего – картинкой…
Читает мальчик – капает слеза, он гладит буквы с горькою улыбкой.
Я и сейчас читаю Анну Франк, пусть мысль забудет состояние покоя.
Тот мудрый многофраз из ран, коленопреклонённый ощущением героя.
Жутко бывает в маршрутках, когда подсознанье играет фактами
Любой из прожитых жизней – что много теплее вашей.
Алания Брайн
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/131896/
Просто так перейти в привычное
Из потерянного настоящего.
Обращая в записки личные
Всю реальность происходящего.
Уставая от сытой близости
В новогодних шарах ирреальности,
Подавляя в себе брезгливости,
Сохраняя влюблённость в дальности.
Там в толпе в ожидании присказки
В нас минорно звучат тональности.
Лица девичьи, будто выставки,
Вновь лишённые оригинальности.
Бесхребетные, нежные мальчики,
И в глазах налёт обречённости,
Этих душ закрытые ларчики
Нам не дарят чувства надёжности.
Всё паетки, да бус цепочки…
Завтра ведь не моложе обликом,
Но спокойно ложится в строчки
Становясь то бесом, то отроком.
Словно символы сексуальности
Собираем осколки нежности.
Проклиная свои лояльности
Растворяясь в судьбы безбрежности.
Время личное, время праздное
Улетает пушистым облаком.
Кровь, вино - всё одно, всё красное…
Опускаюсь в объятья шорохом.
Приходит в ожиданьи чуда новый день,
В рассвет вплывают горные утёсы.
На склонах лес распределён как светотень
Мазками крон сквозь долгие морозы.
И позабыв про край былых невзгод,
Оставив в памяти сомнения в могиле,
Уравновешен стрелок быстрый ход,
И ощущенье новых крыльев не покинет.
А в этом царстве чёрно-белых скал
Звенящей тишиной надломлен голос,
Вновь эхо исполняет древний ритуал...
Земля здесь не подарит хлебный колос.
Мне кажется, что в камне Б-г ваял,
Подыскивая эталон для идеала.
Уже потом Адам влюблённо покорял
Ступени первых чувств, от самого начала.
Пусть открывает новый том моя судьба,
Играя изумрудами колец на пальцах.
Снежинок белых ледяная резеда и па –
Движенье тел под бубен в странных танцах...
*******************************************************************************************
На фото: горный отель и ресторан для гурманов Сонингорден, Деарна Клиппен, Хемаван, Швеция
http://www.sanninggarden.com/
Christmas
Интересно, когда придёт старость, она сделает скидку
на наши литературные всплески эмоций…
оставит ли гордую осанку, чёткие движения, ясный взгляд…
не поразит ли трещинами склероза ум, из-за которых
тот станет похож на грязную замёршую лужу…
или всё-таки поглумится над нами, пользуясь нашим же
словарным запасом, оставив лишь душе молодость мыслей…
Жизнь – это послевкусие смерти или горькое лекарство для аппетита…
аперитив перед богато накрытым столом вечности…
каков бы ни был ответ, всё же она несправедлива,
как капризный ребёнок, упрямый и скрытный…
на которого нельзя обижаться…
Вот так и живёшь со словом «подожди!» на пересохших губах…
«не уходи», «сло́жится», «бывает»», «не забуду», «дружили» «судьба»…
Вот про судьбу не надо, а то сейчас начнёте рисовать картинку –
злой клоун в чепчике скачет на деревянной лошадке,
эгоистичнобеспечной масти и размахивает детским
водяным пистолетиком, наполненным слезами…
Откройте окно… не бойтесь, между рамами вы обязательно
найдёте спящую божью коровку… внесите её в тепло дома,
и, пока она будет просыпаться, сходите в магазин и,
купив цветущее сладкопахнущее растение, посадите на него своего жучка…
То, что вы сделали, и есть жизнь, её маленькая капелька
в ваших дождях, туманах и утренних росах…
поймайте сейчас в душе чувство от своего поступка
и с ним смело ступайте в объятия Рождественской ночи…
улыбайтесь и не забудьте вспомнить обо мне,
когда пузырьки шампанского будут щекотать вам нос,
это мой Ангел-Хранитель прогоняет от вас, друзья мои,
злой вирус грусти.
Джон Уильям Уотерхаус "Сон и его единокровный брат Смерть", 1874 год, частная коллекция.
I look at a snow
Давайте будем наблюдать за снегом.
Сейчас достану с полки акварель,
Зажгу камин, укрою ноги пледом,
И буду рисовать… любимый мной апрель.
Сорвался луч, играя в каплебрызгах.
Снегирь на выдуманность ветки сел.
Наряд его уже слегка замызган –
Меняет оперение пострел.
Сменяют лист и кисть блокнот и ручка,
Игриво манит низкосортный хмель.
А в зеркалах поэтик-самоучка
Разглядывает за окном метель.
Укор не посылайте, я не Эллин,
Блестит на пальцах только серебро.
И взгляд летит над сотнями расщелин,
И этот миг запишем, как добро.
Я предводитель ветреных героев.
Мне сердца хватит, чтоб понять их боль.
Я тамада на множестве застолий,
Давно вживаюсь в шутовскую роль.
Уже за окном использованный день надевает на себя поношенный вечер,
провожая старуху Смерть, идущую по городу в тумане выплывающих из окон душ…
Зажигаю свечи… Открываю окно и получаю пощёчину от Зимы,
перчаткой из колких снежинок… Морозно…
Город искрит сотнями ёлок и праздничных фейерверков,
стремящихся добраться до звёзд… Звёзды гордо молчат…
Выхожу на улицу под ослепительный свет фар, понимаю,
чего мне не хватает – лунного света… Поднимаю глаза…
Вижу бутылку «Julmust» нагло выливающую своё содержимое в стакан и понимаю,
что именно так уходящий год передаёт новому всё своё,
украшая действо вселенскими красками жизни… сеанс…
вспомнилось именно это блатное слово у Довлатова, как осколок…
мы дарим своё покровительство городам, оставшимся в памяти… ещё по рюмке…
перегорело… нет… тогда ещё… брось, возьми стакан для виски…
верно, трезвые крики никому неинтересны ни в радиоэфире, ни в пустой квартире…
опять сейчас разольюсь по полу словами и всё выложу… никаких тайн…
на показ всё… о влюблённых парах, снежной зиме… о всех четырнадцати островах,
на каждом из которых нужно ставить новые декорации в душе
и примерять разные маски, избегая взглядов в зеркала…
боясь увидеть себя полуумершим… ведь отчаянные попытки
жить с надеждой иногда дают сбой…
сейчас, благодаря снегу, завтра рисуется светлым и солнечным,
но принять его придётся таким, каким оно наступит…
в этих сказочных гирляндах нашей не волшебной жизни…
Здравствуй, Город, я снова иду к твоему Морю…
Елене Литинской
Ищу в стихах похожие черты, а в мыслях уловить пытаюсь звон от чайных чашек…
сквозь сотни километров суеты, из щёлочек стихов я вижу на столе букет ромашек…
раздробленные судьбы и мечты – в моей душе часы давно идут назад…
где в зеркалах хранятся искаженные черты, там в памяти у нас горит закат…
в твоих стихах сквозь слёзы юмор жжёт, герберой чёрной прорастает память…
когда-нибудь твою улыбку самолёт увидеть мне возможность предоставит…
сейчас же полететь из строк, на сцене жизни вдруг отыщется минута…
ты помни, что мой взгляд врачебно строг, и очень важно страны мне не перепутать.
Ну, вот и улыбнулась… хорошо… ведь нам не стоит ночи рвать себе звонками…
но, как ни странно на душе сейчас тепло и клавиши мелькают под руками…
И может быть с оказией случится увидеть нам печатными друг друга…
так на ночь начитавшись… вдруг приснится – на фоне Статуи фотографирует прислуга…
иль в «Метрополе», скажем под хмельком, поём под музыку любимого артиста…
и запивая водкой горький ком, вдруг понимаем – мы не пессимисты…
Ну, вот пора ложиться спать, осталось только отослать письмо…
мне жаль, я не умею рисовать… хотя картинка вставится легко…
Пускай тебе приснится старенький трамвай, в котором детство уезжает не спеша…
в тот наш давно забытый Б-гом рай, где по паркету катится от ёлки новогодней шар…
The snow has dropped out
Я устал ежедневно смотреть, как не падает снег, и Зима постаралась исправить свою же ошибку… побелела за окнами ночь и в гирляндном окне, я смотрю, как Природа примерила шубку, не пряча улыбку. Беспокойство снежинок вертящихся – где приземлиться, где упасть и закрыть словно саваном жухнущий лист… лишь на месяц, на два, но уверенно в каждом столетьи они будут рождаться в стихах, со словами найдя компромисс… и теперь серебрятся кусты перед стройностью сосен… в ожидании чуда, так хрустко ступает олень: «скоро Санта меня позовёт – ах, старик новогодне несносен… всё подарки ему малышам, - и защёлкнет в упряжке ремень»…
Изумрудно пытаются краситься стылые стёкла, вспоминая то кружево льда на уснувшей реке… и опять Королева свои разбросает осколки, чтоб Любовь подарила слезинку холодной щеке…. Семь свечей на окне и блестят разноцветные звёзды… балериной пурга выступает на мёрзлой реке… вечерами в дома возвращаются летние грёзы и звучат колыбельные песни на нашей земле… Мир покорно согласен, ведь в этой коварной погоде есть рожденье его, окружённое сотней легенд… завтра солнце блестеть будет вновь на своем небосводе, отражаясь в узоре снежинок недолгий момент…
Dreams before Christmas
Грядущих праздников хрустальный лёд звенит тоской
стареющего доктора Живаго
Париж на Елисейские мани́т, желаньем прибавляя скорость шага…
стихи спасают рифмой тишину…
мне весть о встрече прозвучит из мрака…
и кто-то, бледный лоб прижав к стеклу, меня смутит гримасою
маньяка…
согрет надеждой каждый новый день, и путь, ведущий к встрече,
обозначен…
и Ангел изгоняет страх и лень…
приходит тот, кто свыше мне назначен…
Утешит мудрость все страданья тела, сквозь свет надежды
слышу нежный шёпот и понимаю, что ему нет дела
до моих страхов — слишком молод…
я медленно ступаю в звёздный час, в высокий Храм и гну
смиренно выю пред музыкой стиха. Здесь Музы нас на входе
ждут, застыв, как часовые…
смиренно шествует прекрасная Весна, я на ухо шепну: «привет,
Марина»… и еле ощутимые шелка прошелестят чуть слышное:
«спасибо…»
Проснувшись рано, отойдя от сна, поправлю угли в глубине
камина… налью немного красного вина — хрусталь расцветится
оттенками кармина.
Во всём следы рождественских примет.
До новогодья остаются метры… мне чёрный кот бессонниц дал
совет: довериться судьбе, поверить ветру.
Сергею Гришагину
Я играю репризу
В тишине закулисья.
Не сценарий – папирус
Предоставлен мне жизнью.
Появляюсь на сцене,
Размалёванный гримом,
И склоняю колени
Обезличенным мимом.
В свете рампы не видно
Глаз твоих отраженье,
Этих слёз, что не стыдно
Показать провиденью.
Наших судеб круженье
Мы играем так мудро,
В соловьиное пенье
Веря мартовским утром.
И уже невозможно,
В этом зрительном зале,
Отвечать односложно…
Друг мой из зазеркалья.
********************************************************************************
Художник Jacob Christiaan (Poen) de Wijs
Друзья! Смело запрыгиваёте ко мне в дилижанс Поэтических миниатюр и читайте мои мысли или осколки рифм, подобранные мной в поездках по Швеции…
* * * * *
К карнизу ласточка гнездо прилепит,
Ведь солнце удалило всю капель.
Оно играет новую репризу
В глазах, в которых цвёл апрель.
* * * * *
Мы виртуально смотрим ввысь,
Вплетаясь в слово – никогда!
Мой сон, как раненая рысь,
Уносит в осень навсегда.
* * * * *
Я не забуду слово – жить…
Написано там где-то в белых.
Сердца пробитые сложить
На взгорке, в травах недозрелых.
* * * * *
Заранее слышу, как тени от солнца,
Предчувствием ночи шагают по крышам.
И капли вечерней росы ударяясь о донце,
Нам копят печали, быстрей приближая к границам
* * * * *
В карманах у меня вздыхают города,
Монетками – оставленная сдача.
Напоминают мне весёлые года
И дни, когда глотал осколки плача.
* * * * *
Дождь за окном мешает взгляд сосредоточить,
И даже загрустила на дворе трава.
Листва деревьев чётким междустрочием
Отслеживает времени сезонные права.
* * * * *
Когда аванс отдам судьбе,
Своею болью - за чужую...
Любовь, сочувствуя мечте,
Полюбит, но уже другую...
* * * * *
Возите эмоции из отъездов.
Берите с обочин небесных дорог.
Пишите легко и не бесполезно,
Пытаясь в эскизах увидеть итог.
* * * * *
Прощенье друзей – в прощании.
В нерасторопном жесте.
И в сердцевине печали.
В слезинках – упавших вместе.
* * * * *
Толпе предпочитаю одиночество.
Я не нуждаюсь в слежке пастуха.
Судьба готовит мрачное пророчество.
Я доверяюсь музыке стиха…
* * * * *
Отблеск
солнца
в подсвечников
меди,
озаряет
белеющий
лоб.
Переход
в подчинение
смерти
прерывает
любовный
озноб...
* * * * *
Из сердца вон фальшивых кавалеров.
Одесский сленг опустим посему.
А так же всех прекрасных офицеров,
И шейха, что известен был в миру.
* * * * *
Когда душа уже не верит в Божью силу,
И подводя итоги, слышишь плач друзей.
Приди на праведника древнюю могилу,
В тот сад заброшенный, на склоне дней.
* * * * *
Не жди, пока закончатся обмылки,
И не готовь ты свечи про запас.
Профана поступь, хамские ухмылки…
Здесь позабудут скоро Венский вальс.
* * * * *
Я всё сказал тебе в своих стихах.
Ну, а ещё, добавлю лишь при встрече.
На линиях ладоней, на твоих руках,
Наш путь, для встреч, уже намечен.
* * * * *
А я пишу тебе из Швеции,
О том, что ветры дуют с севера.
И словно у тебя на лекции,
Гадаю на листочке клевера.
* * * * *
Не успеешь удивиться,
помолиться, убежать,
И несёт карета-время,
в ней сидит моя душа.
Не хватает сил, чтоб вожжи
в кулаках мне удержать...
В сны твои меня вдруг вносит
лёгкий взмах карандаша.
* * * * *
Не прерывая нотных строчек,
Нам запоёт кифара дня.
Иллюзии стихов звучат без точек,
Храня мечты под шум дождя.
* * * * *
Осенние листья летят над землёю.
Свободной стихией трепещет волна.
И пепел теплеет под мёртвой луною,
Как старое зеркало светит она.
* * * * *
Ликует пейзажно-квартирное сердце.
Спасибо любимый за блеск твоих глаз.
Любовью укроешь, как радостью в детстве…
Иллюзия страсти врывается в нас.
* * * * *
Зла языки беснуются,
Цепкие пишут законы.
А голубь с голубкой целуются.
Гимном для всех влюблённых.
* * * * *
Я приду к тебе гостем.
Я приду из театра.
Почитаем мы в прозе
Сочинения Сартра.
Слушать звоны колосьев
Будем следующим летом.
Вдруг приду я не гостем,
А влюблённым поэтом.
* * * * *
Я скоро буду жить лишь в книжках...
Я буду бегать там в коротеньких штанишках.
Я буду песни петь, стихи для вас читать...
Там бабушка ещё жива, я с ней пойду гулять...
* * * * *
Раскисли даже мысли, в этот мокрый день.
Они густым туманом в воздухе повисли.
Пригрезилась зима, вернее её тень...
Я с рюмками играю в пантомиму жизни.
* * * * *
А веришь ли ты в бессмертие,
Оно ведь пугая, нас манит...
А если вдруг крылья заветные,
Божественный ветер подарит...
* * * * *
Нет, умирать от слёз...
Ведь не для этого стих,
Пишется в свете звёзд,
Зимних ночей моих.
Жёлтым станет мой лист.
Я бездомный, как пёс.
В плавном падении ввысь
Слышится шелест берёз.
* * * * *
Осторожно, в руках поэта,
Пистолет, это грозный знак.
От Заката и до Рассвета,
Мы поборемся! Ещё как!
* * * * *
Я сквозь терновник и метелицу бреду,
На остров счастья в океане чувств...
Просматривая путь в свою мечту,
Я слышу музыку хрустальных уз.
* * * * *
От одиночеств и знакомств пустых,
В балансе осени одна особенность.
Есть сотни слов и грустных и смешных,
Напоминающих - уходит молодость...
* * * * *
И вновь стихи так застятся перу...
Так нежно прижимаются к листу...
И уплывают в жизнь, в гондоле Леди Вечность...
* * * * *
У нас искрист короткий солнцедень.
Лежит, не тая позолотой, иней-кисея.
Природа ожидает белых простыней...
Уныло в доме, лишь звонят друзья.
* * * * *
Под парусом, не трогая руля,
Рисую солнце в лабиринте кружев...
Вдыхая нежность в запахе дождя,
Меняю курс, который забываемо, не нужен...
* * * * *
Куда бежать от человеческой природы?
Везде тупик, Эдема первородный грех.
Ах, Августин, мудрец придуманной свободы.
Блажен, кто верует, но праведней ли всех?
* * * * *
Ты говоришь, растаяли минуты...
Они вернутся вновь к тебе дождём.
Оставь им только прежние маршруты,
И не покинь, пожалуйста, свой дом.
* * * * *
Я нахожу тебя, как материк,
С его легендами в тавернах.
К нему ведёт дорога напрямик,
Сквозь путь, утраченный в молебнах.
К чему нам мишура и маски...
Мне страшно - я желаю смеха...
Конечно, я сгущаю краски,
Слывя во времени помехой.
* * * * *
В угоду времени вернуться в непогоду,
Всё лучше ведь, чем скука взаперти.
Открою дверь, вдохну в себя свободу,
Но Ангел вдруг позвал себя спасти...
А звёзды ночью, лишь тоски стекляшки,
Как призмы пропускают души в рай.
И на стекле живые, как ромашки
Снежинки в утренней заре пленяют грань.
* * * * *
И где бы взгляд не состоялся встречный,
Из вечности следит за нами Мастер.
Нам Млечный путь в скитаньях бесконечных,
Раскрасит детство, взяв судьбы фломастер.
* * * * *
А жизнь то бьёт, то манит калачом,
В нелёгкий час она нам всем досталась.
И Муза у окошка плачет о своём...
И я готов сослаться на усталость.
* * * * *
Вдруг вспомнил сидя за столом -
Фортуна мне давно не улыбалась.
Лишь фальши суть, скрываемая днём,
С улыбкой горькой вызывает жалость.
* * * * *
Смотрю открытым и свободным взором.
С рожденья не носил я розовых очков.
Да, мир летит благоухающим узором,
В беспечность, под улыбками врагов.
* * * * *
Полу сумрачная тень
Одинока словно кошка.
На губах растаял день,
Поцелуем из окошка...
Ночь со мною побыла,
Показав свою немилость.
Предсказанье снов дала,
В фонарях луной забылась.
Только стрелки на часах
Время в рабство заключили.
Утро спряталось в глазах,
Тех, что солнце разбудили.
* * * * *
Тавро зима на листья ставит.
Клеймит снежинками прохожих.
Как цензор мир сейчас поправит
Повесив зимнее в прихожих...
* * * * *
Без согласья роняю слезу.
По лучу я иду в огонь.
Года время подходит к концу,
Покажи мне свою ладонь.
Листва играет под ногами.
Клонится солнце на закат.
Уж скоро зимними ночами
Я буду вспоминать цикад.
* * * * *
В любовь, как в случайное чувство,
Я загнан душой словно зверь...
И видно виновно искусство
Где сумрак устал от потерь...
* * * * *
С твоей строкой я улетаю так высо́ко.
Назло всем тем, кто поклоняется царькам.
Пусть смотрят вслед и пусть осудят строго,
И разбредутся по своим домам-ларькам.
А мы с тобой свободными пегасами
Рифмуем жизнь с надеждой, по слогам,
И на злословье отвечаем реверансами,
Нам улыбнётся в небе Мандельштам.
* * * * *
Всё зависит от чувства,
И оставшись один,
Постигаешь искусство
Словно сам – Алладин.
Стихотворным размером
Рвёт тебя на куски…
Не слыву лицемером,
Тру, страдая виски…
* * * * *
Когда ты спишь – тебя я жду.
Твой день – мой сон над облаками.
И от письма к письму живу,
Хоть и богаты мы с тобой друзьями.
Пока мои стихи, книжонками в шкафу,
В слегка туманных образах печали.
Я севером, а ты теплом в строфу,
Вплетаемся причудливо словами.
Рисунок Александра Монича www.alexandermonich.com
Заболела душа… где найти докторов, что врачуют судьбу от хандры и вселенской печали... по ступенькам – на о́блаки… вереск на лестнице слов… не они ли мне знак журавлиными клиньями вдаль подавали … может быть и в последний полёт… сквозь соблазны дразнящихся снов.
Бесконечность иллюзий… витает дымок, а зима нам довяжет снежинки лучами. Недовольство ухмылок, кто рифменно строг, истерзает мне душу подсчётом… слога́ми… но звеня, опьянённо-натянутый нерв, забывает, что мир не живёт без скитаний… я любитель огромных букетов гербер и в штормах нахожу исполненье желаний… как простая ромашка – размах лепестковый… обозначен весной этот солнечный мир. Жизни круг позволительный, даже хитовый, словно дьявольско-красный лунатик-кумир…
От прощёных обид, улыбнувшихся бед, от скользящих сквозь жизнь, как пинки, расставаний, через слёзы ищу пропадающий след, угольками надежд освещая признанье. В ожидании Муз, заблудившихся в лете, милый грустный мотив мне звучит в унисон, чтобы сказка жила у детей на Планете, погружая её в бубенцов перезвон…
Ну, а розы, прошу… согласитесь скучнее… мудрый Лис говорит о стихиях веков… я с хрустальною туфелькой в мире старею и с природой иду сквозь врата городов.
В конце августа 1902 года, желая написать книгу о Родене, Рильке надолго отправляется в Париж...
и на этом резко обрывается «русский» период его жизни…
Протяну тебе книгу –
Дыханье из букв…
Параллельно в дорогу
Врывается звук.
Наши дети – вериги
Во всех формулах чувств.
Триумфальной квадриги
Мне послышался хруст...
Это ломкая морось
Отвечает за грусть,
Как распахнутый голос,
Обрывается пульс.
Взгляд слезу силуэту
Дарит ангельски вслед,
Окунающий в Лету
То прощальное – нет…
Не последним живущим –
Мной написан ответ…
Эмигрантно-ненужным
Я встречаю рассвет.
*********************************************************************************************************************************
В 1884 г. Родену был заказан памятник Эсташу де Сен-Пьеру, жителю города Кале.
Вместо памятника одному человеку Роден выполнил композицию из шести фигур, которая, по замыслу скульптора, должна была находиться на низкой плите, на одном уровне со зрителями. Художник с необыкновенным мастерством показывает разные характеры, разные психологические состояния шести обреченных. Перед лицом смерти обнажается душа человека: один встречает ее с мудрым достоинством; другой — с непреклонным мужеством, бросая вызов врагу; третий охвачен сомнениями и рефлексией; четвертый полон недоумения и упрека; пятый, заслонив лицо рукой, словно отгоняет от себя зловещее видение неминуемого; шестой, обхватив голову руками, цепенеет от страха и ужаса предстоящего. Памятник гражданам Кале по своему реализму и глубине психологических характеристик был настолько необычен, что заказчик вначале отказался от него. Лишь в 1895 г. композицию отлили в бронзе и установили в Кале на высоком постаменте, который только после смерти скульптора заменили на низкий.
«Мы с тобою знакомы вроде бы» –
Он из зеркала прошептал.
Ах, юродивый, мой юродивый,
Мы встречались у разных зеркал.
Надежда Колноузенко
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/118748/
А юродивых вновь нашествие,
И поведать они все жаждут -
И доколе нам ждать Пришествия,
И каким Он придёт однажды?..
...В зеркалах снова тьмы кружение,
Смех, как давнее подаяние,
И знакомое отражение...
Ангел в благость хранит молчание.
И безвремие – слёзной далью,
Там безумцы под дудки пляшут;
Я, забыв про свою пассакалью,
Мат ладонью зажму, - пусть скажут...
Рифма снова толпу отмечает
Характерной чертой пророчества.
В Б-га веруя, плоть умирает,
Обнажая печаль одиночества...
...Из Устюга ль идёт поверие,
Где волхвы передали чашу:
Вознесётся из тьмы и неверия
Крест мучений землице нашей.
***********************************************************************************************************************
Блаженный Прокопий Христа ради юродивый, Устюжский чудотворец (†1303)
"Неизвестно, шел ли кто в России прежде блаженного Прокопия по пути юродства", но предполагается, что блаженный Прокопий был "первым образом юродства о Христе в России"
Here, Winter is in everything.
Иногда хочется послать всё к чертям – выругался…
Эти отблески, звёзды, короны, фантики, молчащий телефон.
И хочется шагнуть за порог, но пальцы липнут к дверям.
Нужно возвращаться, уже куплен билет и сдан ключ.
Ты в очередной раз уходишь, считая это для меня наказанием…
посмотри, справа моя тень тихо замерла рядом…
не пугайся, это в твоём сознании в закате дня мелькнула любовь.
Ну, чего же ты останавливаешься с безумным взглядом,
в котором, как уходящий поезд, мелькает череда воспоминаний…
мы играем с тобой в молчанку никотинового дымка…
языки развяжутся потом, когда нас не будет рядом друг у друга,
ведь мы уже научились прощать за все эти ледяные лунные ночи,
и даже наши ангелы привыкли к боли, и просто сжимают
холодными ладонями свои виски… у них это уже образ жизни,
и они просто молча наблюдают за нашими поступками
в этот солнечный день мороза и пушистого инея.
Я задумчиво, нет скорее лениво, смотрю на тебя,
укутавшись в плед, лишний раз убеждаясь,
что каждое прожитое мгновение оставляет свой малый штрих
на сердце и не нужно никакого экстракта бессмертия,
оно вытерпит ровно столько, сколько сможет…
Трём Зимним Месяцам
Душа-красавица
За танцы с песнями
Навек понравится…
Дмитрий Ермолович-Дащинский
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/130780/
Пока не каялась
Ночь опьянённая,
Душа измаялась
Вся обнажённая.
Душа бессонная
Вся хвойно-зимняя.
Неприглашённая,
От взгляда льдинная.
Леса уж с просинью…
Душа-прелестница.
Под вдовьей проседью
Беда - наместницей.
Эх, счастье женское...
Сжимай распятие.
Могилка детская –
Жизнеотнятие.
Дороги, улицы
Ногами босыми,
Шагают странницы
Молитвовёрстами.
Листвой заштопана...
Какая разница…
Душа растоптана
Судьбоприказчицей.
Not deleting a paint
Соединяю цвет со звуком… зову на помощь серый свет лучей.
Земных этюдов зимние причуды как трафарет кладу на города…
людей… на время, ставшее стеной меж нами, где расставания
важней любви, и больше, чем поэта ликованье. Как лёд трещат
основы мирозданья под стук сердец… под излиянья Beyoncé…
мы открываем формулу прощанья и прыгаем в безумие ночей,
но в наших странных снах непрошеные гости бредут, молясь,
под скорбный шум дождей туда, где заколачивают гвозди
в пророков, исцеляющих людей. Вода пред нами не расступится
волнами, нас всех сравняет пыль надгробных плит…
и лишь малыш с фигуркой оригами не знает скорби, страха
и обид… в том городе, где флюгеры на крышах, скрипя, хранят
горизонтальный вид… где нас зовут, но мы уже не слышим,
и юной страстью тело не дрожит… росою на траве проступит
утро… и ангелы пошлют улыбку в небо… и ОН, незримый,
милосердный, мудрый нас успокоит бесконечной негой.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/ Alexander Monicha's picture
девочка-память стоит у витрин и глядит на бельё столетья
и безумно свистит этот вечный мотив посредине жизни.
Иосиф Бродский
Где-то в глубине сердца прячется бессмертие,
и хочется предложить ему воплотиться в крик,
способный сделать чёрную дыру или создать разрушение,
сотворившее в единый миг землю Мидгарда…
или хотя бы в настоящее одиночество…
в смех осени, в туман, дождями умытый,
где не будешь пенять на отечество и судьбу…
где, оставшись вместе, переплетёмся корнями,
и руки подняв, как ветви, ими дирижировать
в отсутствие бурь, под музыку нежности из детства,
постепенно понимая, что становимся другими,
вспоминая великую тайну ухода без тени кокетства…
ведь только то, что отпущено нам, удержим в себе, заберём…
до остального не дотянуться, лишь до выси возможно,
обратившись в ангела на высшем суде
или просто в печаль, которую там не осмыслить…
это здесь подают по утрам поцелуи на блюдцах
солнечных зайчиков, временно забывая,
что в глубине сердца, в мире хрустально-огненных бликов
кроме бессмертия, есть ещё не одна закрытая дверца.
********************************************************************************
Фотография Katie Moss
Free flight. In memory of Rudolf.
Я танцую для собственного удовольствия. Если вы пытаетесь доставить удовольствие каждому, это не оригинально.
Рудольф Нуреев
Обычный холодный день и не в зиме здесь дело, просто я теперь твой вздох, твоя тень… погоняю пегасов меня несущих смело и жду рассвета с надеждой на судный день. Небо пронзают шпили протестантских церквей… ты мне нужен…ты мне нужна… короче пока есть кто-то с кем можно выпить горячий глинтвейн в пустых кафешках с витринами похожими на глаза идиотов…
и не нужно смеяться над моим столь разборчивым телом, ему просто достаточно услышать простое спасибо, ведь всё что написано кровью на листках белых, играет в твоих глазах сотнями граней и плавностью изгибов. Я постою ещё на перекрёстке выбрасывая из головы первозданный хаос страстей, заключённый в земные пределы, ведь мы помним, как возле страдальца распятого бесновались безродные невежды… я раньше боялся этой темы окрашенной в мёртвенно красный…
Ведь как ни крути, каждое утро я начинаю свободным, ещё не истерзанный днём и не обманутый улыбками… а вечером судьба раскрывает секреты неуёмного веселья, раскрашивая ошибки в перламутровый цвет усталым взмахом руки….
А когда вдруг Ангел ночи захочет удивить меня последним вздохом, и ты утром поцелуешь меня в холодные губы… на всякий случай, предложи мне кофе, спрятав слезы за волшебными стёклышками… понимая, как были мы талантливо грешны, в то время, когда вырывались из объятий толпы…
************************************************************************
На фото Рудольф Нуреев и Марго Фонтейн
Вослед митяевскому "лето - это маленькая жизнь"...
Я нарисую на асфальте снег,
Даря пушистость голубым мазкам.
Хочу, чтоб мой любимый человек
Пришёл ко мне, ступая по холстам.
Пусть город отражает стрелок бег,
Когда пастелью ластится природа.
Ещё один прожи́тый год, сквозь век,
Ничем не заслужил признания народа.
Зима – пора и маленькая жизнь,
На время заморозит настроенье.
По вечерам, рисуя жизни чертежи
Мы будем прогонять свои сомненья.
И в зеркалах вновь уберём следы судьбы.
Белеет в волосах жестокость жизни.
Мы в ампулах стихов храним мечты
Их, открывая по субботам, в мыслях.
Я – не булыжник, я – алмаз!
А вы меня – как гнёт.
Алёна Григорьева
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/126033/
Меня? В рассол? О, я в плену!
И к жизни охладел.
Сквозь огурцы иду ко дну
И блеск мой потускнел.
А ведь горел во сто карат,
Оправою блистал.
Теперь хозяин не богат,
И граней не считал.
Он у меня не знаменит.
Торговец, гад-алкаш.
Ещё к тому ж антисемит.
Аз ох ун вей! Шабаш!
Легендой быть хотел всегда.
Объятым лишь во власть.
И корки хлеба никогда
Голодным не подасть.
Материален результат
И столь прямой ответ -
Во снах теперь лишь камнепад
И так на тыщу лет.
Не более чем
одиночеством…
Владислав Коне
Равнины и горы
Стихам твоим дарят раздолье.
Где образы страстны,
И чувства не знают неволи.
С отсутствием всяких границ
И минуя все споры,
Чуть вздрогнувших женских ресниц
Ты рисуешь узоры.
Не более счастлив чем все,
Одиночество скроем.
Музы́кой звучишь в тишине
Где вас только лишь двое.
The letter to friends
Жить в поездах и чувствовать, как расстоянья меняются от приближенья милых тел, так две струны натянутые шпально, волнуют нерва точечный прицел. Спят города под метроном свистящих звуков, смущая луч зари, мрак превращающей в туман, там старики бредут под взглядами рождённых внуков, в заснеженных мечтах теряя талисман. Вглядимся в мрамор, он без ка́пель крови… луна виденьем из дурного сна… скрипач играет, чуть нахмуря брови… час вдохновения – высокая цена…
так память возвращает города влюбленным, где в переулках дремлет тишина… там, где поэт, мостом любуясь разведённым, латунь луны снимает с гривы льва…
когда растает лёд и вновь цветенье лилий заставит позабыть своих земных врагов, все мы с улыбками, но лишь картинки в книгах, над россыпью осознанных стихов. Себе запрет даю не выплывать, как пароходы, быть человеком даже в слове месть... лишь в статуе оставшейся Свободы я на ступенях напишу про честь. Мы знаем все, что беспощадно заменимы, но те, кого несёт через века – хранимые любовью пилигримы…
Пусть не окончится, друзья мои, строка…
Ноябрь 2009
Гётеборг
Рисунок Александра Монича, Эндимион http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Мы тоже хотим по зеленым бульварам
В широких штанах, держась лишь за руки…
Алания Брайн
И плач телефонный и новые люди
Запутались в вывесках и тротуарах.
Их стон возвращения в скучные будни,
Рассыпался бисером в маленьких барах.
Дела и заботы съедаются снами,
Ложатся на лист одинокой строкою.
Меняются с облаком в небе местами,
И с полуулыбкой нам машут рукою.
А мы продолжаем идти сквозь витрины,
Свой взгляд нагружая осенней пастелью.
Её добавляя в палитру картины
Где время болеет сегодня смертельно.
Машины нам строят серьёзные мины,
И город забыл, что такое закаты,
Что делает дрозд возле кисти рябины?..
И только рекламы, плакаты… плакаты…
А мы выбираем присутствие Музы.
Встаём на колени к улыбкам любимых.
Рождаем мелодии ритмами блюза
И таем в объятиях неповторимых.
Фото: Стокгольм, Гамла Стан, Квартал Кассиопея
В пространстве между двух оконных рам
Живу улыбкой, только смех не слышен.
Подрамников растянутый обман
Скрывает запахи в саду цветущих вишен.
В картине осени трагический финал,
Природы образ за окном графичен.
На море штиль, в руке вина бокал,
И редкий луч ноябрьский двуличен.
Вот холст где сонный пруд, и талая вода
Съедает лёд, и растворяет жухлый лист.
Но эти краски в март ведут всегда,
Там где подснежника мерцает аметист.
Уходит осень грустными листами,
И только мысли вертятся едва.
Размыло даль туманными холстами,
И от вина кружится голова...
Здесь туман, в Палестине жара.
День-обман под скрипенье пера.
Дальних стран берега близки.
Разлилась боль тоской в виски.
Ластит ноги старик океан.
Сквозь тревоги плывёт караван.
Вбило в пряди седую нить.
Смерть погладив, придёт казнить.
Карих глаз наступила пора.
Ночь-печаль и звёзд мишура.
обнять виновно. в укрывшей тьме
соленый взгляд ощущая кожей.
Алания Брайн
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/124204/
И где не согреет ни чай, ни шёлк,
принцы прекрасные в черновике
дрожью слезы, и под зуммер пчёл
перо лижет лист у тебя в руке.
Вспышками фар на цветном потолке,
день приходит печальным гримом.
Он низкий старт принимает в прыжке,
к ней, неосознанно уловимой.
* * * * *
Собрать судьбу осколками разбившегося страха,
найдя проход, меж творчеством друг друга.
Не стоит нам сжигать листы из альманаха,
как звенья цепи жизненного круга.
Всё к сроку сбудется, и встречи нас двоих,
пока что отражаются во встречах муз во снах.
Ещё не написав свой самый лучший стих
о мире том в неразделённых небесах…
Взгляни в окно, увидишь моря там кусок,
и по нему ко мне плыви, как кровь по венам.
Собрав подарки на пути, что выдал Б-г,
и сердце, пристрастив к великим переменам.
И вот тогда, с тобой вникая в Страдивари скрипку,
воспоминаньями теней, прочтёнными словами на досуге,
в распахнутые окна, написав немой постскриптум
ворвёмся через привилегий верх, не забывая друг о друге.
Марине, Иосифу, Райнеру...
Не раз вы обсудили «Новогоднее»,
Все ударенья звёздами расставив махом.
Он - гордый человек, судьбой не сломленный,
Она же - в сердце раненая птаха.
Вы где-то там сейчас сидите тихо,
И облака считаете, летящие без снега.
Он, видимо, рассказывает мифы,
Она чеканит ритм в строфе разбега.
Вы ждёте Ангела, идущего с прогулки
Из вянущих садов своих, в листве летящих.
У каждого из вас в лирической шкатулке
Так много ненаписанных стихов озябших.
Вы верхних «до» развесили гирлянды,
Цвета наметив охрой и зелёно-серым.
В лучах заката полыхают Альпы,
Жасминово блестя цветением безмерным.
Кто поздравляет вас там с Новым годом,
Всех, охватив паломничеством мысли?
Я знаю, Б-г пометил вас небесным кодом,
Чтоб вы, как призраки, из памяти возникли.
Опять бессонница насыпала в глаза песка…
Ртутные капельки мокриц движутся по ванне.
Монотонное «до» в трубке телефона.
На ладони - монетка на счастье…
Куда уже только не бросал их.
Год приготовился уйти навсегда,
и словно спрашивает перепутанной зимой,
заблудившейся в ракушках,
вмёрзших в лёд на берегу, -
Зачем мне жить?
Жестокий мир уважительно подталкивает его под локоток…
И год уходит холодным вечером,
теряя несбывшиеся мечты, в надежде,
что мороз не даст им успеть разочароваться
от стука любящих сердец,
потерявших надежду на встречу…
Он тихо шепчет череду молитв:
устами матери у колыбели младенца,
губами солдата у Стены Плача…
«Да возвысится и освятится Его великое имя...»
Огонь и лёд чувств… всё дарится теперь в этом мире
в фантиках от конфет… цинично.
Ревностно оберегается глупость, растерявшаяся
под нежнейшими взглядами злейших врагов.
Неоконченными фразами застывают следы на снегу…
«И установит Он Свою Царскую власть...»
- Подари мне вон ту маленькую бутылочку
с надписью «забвение».
- Но, открыв её, ты получишь водопад покоя,
льющийся в кривое зеркало иллюзорности.
Ты увидишь сотни усталых и холодных глаз,
похожих на елочные игрушки,
разбитые словом «разлука».
Вечная скука замерцает в брызгах водопада
призраком, похожим на искривлённые губы
жертвы, целуемые насильником…
И маски, тысячи масок вокруг,
однообразно повторяющие
мерзкую привлекательность пустоты…
«Да будет великое имя Его благословенно вечно, во веки веков!»
Строгие силуэты судей
в завораживающих мантиях
из мук невинных жертв
и унизительных хихиканий свидетелей,
в париках из завывающей тоски
и клочьев перьев из крыльев Азазеля…
И зрачки откажутся смотреть на всё это,
превращаясь в кровавые бутоны,
подёрнутые инеем смерти,
похожие на согнутые фигуры
темнокожих рабов, тянущих баржи с солью.
«Да будут дарованы с небес прочный мир и счастливая жизнь...»
Прикоснись к нам своим взглядом...
Вырви из наших сердец принуждение...
Не отверни нас от дверей Храма Твоего...
Влей в нашу кровь мгновения чистой правды...
Очисти наши умы хором детских голосов...
Отведи от нас холод последнего взгляда
И влагу слезы в блеске поминальной свечи...
Не дай нам потерять дорогу, данную однажды...
«Амен, йегей шмей раба...»*
*"Амен, да будет великое имя Его благословенно..." Кадиш
На фото: Мезуза у входа к Стене Плача
Мамина мама, радость в заботах.
В правдах-неправдах, в буднях, субботах.
Мамина мама, словно планета.
Строятся храмы в грёзах поэта.
Ласточкой света родом из детства.
В шёпоте ветра лёгкость кокетства.
В лунных тропинках радость стихов,
Мудрых и гордых сотни томов.
Нервной улыбкой касаюсь портрета,
Всей твоей сути в красках рассвета.
Звуками флейты, нервностью скрипки,
Млечного космоса звёзды-улыбки.
Выбросим мысли - не доглядели.
Плач одинокий уносят метели…
Современнику...
Сгорают в памяти
Обиды Родины.
Сквозь дымку горечи,
Этапы пройдены.
Твой облик юности
Из пантомимы,
Жив долей совести
В идущих мимо.
В размахе осени,
С тобой сородичи.
Золотоносные,
В великой повести.
У перелётных птиц
Просили верности.
Вы правы, Принц –
Любовь без ревности.
На чистый лист –
Знак бесконечности.
Ведь жизнь таксист,
Мы платим вечности.
Зрачок не радуют сегодня зеркала.
И рот не вымолвит сегодня слово «жалость».
И капли слёз по плоскости стола
Ведут к листу, где в рифме сердце сжалось.
Мелодия совсем сошла с ума.
И танец движет не любовь, а ярость.
Туманным шёлком схвачены тома,
И эльфы превращают в детство старость.
Я слепо рвусь в случайные дома,
Безумному неведома опасность.
Лишь Ариадны нить-петля-тесьма
Соединяет грёзы и реальность.
Ноябрь — неискушенный музыкант.
А пейзажист из ноября — намного хуже?
И вместо полотна — безвкусный фант,
И вместо снежного ковра — одни лишь лужи.
Сует мирских глотать не должен пыль,
Ведь ты, Поэт, рожден от слова «нежность».
Пусть одинок ты, как в степи ковыль.
В тебе живёт безудержная Дерзость.
...И свершалось всё, не зная меры,
И в экстазе клич гремел к победе.
Где-то там - французские манеры...
Без неё, казалось, мир рассудком беден.
Скромно встретила закат свой на рассвете,
Белым голубем вспорхнув над страхом смерти.
И лицо ласкал влюблённый майский ветер,
Верный спутник битв, военной круговерти.
Тело словно уменьшается в размерах
От огня, что жжёт, не обращая в пепел...
Сквозь века, на Рождество святеет вера,
Лик рисуя на доске красивый, в цвете.
***************************************************************************************
Питер Пауль Рубенс. "Жанна за молитвой". Около 1620 года. Музей Рейли, Северная Каролина, США.
Алании Брайн
Храни мой портрет в белозубом оскале,
Ведь там гладь каналов лежит за спиною.
«Любовный напиток»* пусть льётся в разгаре,
В гостиной, дрожащей струной золотою.
Храни мой портрет в ослепительном солнце,
Где нет облаков в иудейской пустыне.
Пока я не стал для тебя незнакомцем,
Я берегом моря пройду сквозь святыни.
Храни мой портрет в закулисьи театра,
В трагедиях жизни, комедиях смерти,
Где роль – оболочка для зла и коварства,
Где я растворюсь в тишине многолетий.
Храни мой портрет, закрывая ладонью,
В душе, посерёдке, меж сердцем и верой.
И я, окрылённый, продолжу погоню
Закатом, зарёй его водочно-серой.
Храни мой портрет от летящего пепла,
От славы бессилья, бессонниц и сплетен,
А если забудешь, промолви – ослепла...
И я успокоюсь... в бессмертии вечен.
*Опера итальянского композитора Гаэтано Доницетти
********************************************************************************
Остров Сан-Микеле. Photo by Mario Vercellotti (vermario). 2007-02-17 (original upload date)
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Иосиф Бродский
Неизвестная рука убавляет звук музыки. Всё тише и тише…
Щелчок зажигалки. Треск сигареты. Из предложенного
количества букв нужно сложить слово…
Я не стал художником, не стал музыкантом, не остался
в медицине. Но я вырвался из твоих снов наперекор
одиночеству, с родившимся на губах словом — ненавижу…
Сколько лет прошло, сейчас только улыбаешься собственным
юношеским эмоциям и смущаешься выплескам ненависти.
Ненависть ушла, но возможность отомстить волнует
душу. Хотя, зачем? Ты и так теперь более чем жалок,
уже не привлекательный и располневший, моё «ненавижу»
лишь усугубляет одиночество и ничего не может изменить
в твоей судьбе.
Живи дальше.
Время изменяет осязание, как и болезнь, направление которой
не знаешь, словно порыв ветра, силу которого не предугадать.
Я смотрю в монитор и не знаю какие следующие буквы наберут
мои пальцы. Свет Луны меняет цвет комнаты, но не меняет
мир вокруг, и миллионы глупых мыслей, превращённых
в лунную пыль, поднимаются к звёздам, раздражая Создателя.
Зажигаю свечи, и мой мир преображается, движения и мысли
приобретают форму смирения перед ровными огоньками,
плавящими воск. Губы шевелятся, и тишина превращается
в молитвословие, один на один с незримо присутствующим в душе.
Величие слова состоит не из букв, оно состоит из ударов
сердца и движения всех клеточек организма, из выброшенного
белого флага, в дымке снов твоего прошлого. Из звука
невесть откуда взявшейся флейты, неуверенно сжимаемой
руками ребёнка. И это слово — не пыль, и, родившись,
уже не принадлежит больше тебе.
Это слово становится вечным, как звёздный блеск.
Заботливо окружая себя такими словами, человек
уходит от всего, чего он лишается с годами. Приобретая
то, чего никогда не постичь большинству людей, живущих
в узких рамках придуманного мира и старательно
пытающихся расчесать всё параллельно и покрасить
одинаково. И я иногда бываю горд за свою самостоятельность
существования в этом мире, особенно, когда я доставляю
удовольствие окружающим своими неординарными поступками.
И они будут говорить со мной своими словами в бешеном
ритме бесконечно трудного времени. И будут неповторимы
в своих улыбках и добрых взглядах, не обращая внимания
на чечётку будней. И в этом потоке будет нестись самая лучшая
часть человечества. Вне рамок. Вне границ. Вне орбит.
Вне Времени.
Я люблю этот водоворот жизни, он, как Чёртово колесо,
как ловкий игрок в пинг-понг, отбрасывает стандартные
стеклянные шарики на обочину, где от своей однообразности
они приобретают серый цвет, бесследно исчезая в прошлом.
Октябрь
Гётеборг
**********************************************************************
Картина Лоуренса Альма-Тадема - Чтение из Гомера, 1885, Музей искусств, Филадельфия.
Я снова и снова врываюсь к тебе из портала,
Читая на клавишах блёклые буквы любви.
Пусть нам не дарован тот шум на перроне вокзала,
В душе моей жизнь протяжённостью в тысячи ли.
Иду по стране, и мелькают чужие кварталы,
Я буду писать тебе даже про капли дождя.
О том, как кареты везут царедворцев в анналы,
И плакать огнями реклам, в никуда уходя.
Ты мой талисман, ты окно на дрожащем экране.
Моя колыбель из подснежников первых апреля.
Я не побоюсь попросить у судьбы подаянья,
И в танце закружат нас чёткие ритмы Равеля.
В последних часах ожиданья прощается осень.
Бросаю монету в волну, как залог возвращенья,
Глаза закрывая, представлю, как плещется солнце.
И уши заложит от быстрого к счастью сниженья.
По утрам, белой ласковой
Кошкою
Я крадучись целую тебя
мирно спящего…
Алания Брайн
От кошачьих движений его,
цвета серого,
Млею.
Горы листьев ногой ворошит,
смотрит дерзко –
Робею.
"Ты и мыслей моих – не тронь", –
детство строго.
Довольно.
Так стегнуло враз по лицу
веткой-стоном.
Больно.
Но влечёт меня к нему,
как к несчастью.
Жутко.
И укроет, как крылом,
нас небо.
Влажно.
Дарит взглядом жизнь свою,
черным вороном.
Грустно.
А прижмётся щекой –
забываю всякое.
Тесно.
Сделай, чтобы не было горько
на сердце.
Безмерно.
ты - моя карманная осень
карамельки пожухлых листьев...
Ирина Максимова
Моя ты карманная осень.
Ты жёлтая кисть винограда.
Пусть на висках моих проседь,
И запах любимый мой, ладан.
Ты видишь, я снова врываюсь
С осенним к тебе листопадом.
С зелёной планеты, где маюсь
Не чувствуя нежного взгляда.
С букетом, знакомых тех листьев,
Из нашего детского сада.
На крыльях из ветреных писем,
С вином Назарета, отрада…
Пусть твердят: к чему журавль в небе,
Мол, в руке синица много круче.
Чем сидеть в плену у чародеев,
В летнем парке целоваться лучше.
Там не надобно двоиться мыслям.
Знать ответ, где потерялось счастье.
Поднимайся к тем далёким высям,
Где хранит своё причастье Мастер.
Где луна в безоблачном пространстве,
Там душе становится светлее.
Убежишь от постоянства в танце,
В истину, где вера сердце греет.
Лишь не упусти дыханье ве́тров.
Память оный раз в бессмертье канет.
По соизволенью Божьих Мэтров
За молитвой смерть тебя застанет.
Света Литургия. Икона от XVI в. от Микаел Дамаскинос
Время убегает в слово дальше,
В зазеркальное внушение обманов.
И в места Московские на Патриарших,
Там Булгакова таинственны туманы.
Мы среди свечей и разных знаков
Чуть разочарованы, но всё же.
И звонок трамвая где-то рядом,
Как на остановке в старой Польше.
Все мы состоим из перебежек,
Среди кочек, где вздыхает горе.
И ступая в слово неизбежность,
Произносим что-то очень злое.
я пришел, словно принц заколдованный
в этом царственно-женском обличии.
Алания Брайн
Я тебя обнимаю дыханьем,
Среди сказок и детских обманов.
Иногда поцелуя касаньем
Приглашаю в шатёр из туманов.
В водах тех, где бушует сознанье,
Я паромщик, прикованный цепью.
И созвучье стихов – лишь признанье,
Строчек боль под ударами плетью.
Знаю страшно одной просыпаться,
Когда тело страдает двуличьем.
Быть счастливой, хотя бы казаться,
Выпивая коктейль с безразличьем.
Изо льда и рябиновых ягод,
Создан твой удивительный образ.
Будет жить он в хранилищах пагод,
Сквозь века, забывая про возраст.
Я тебя нарисую
Тайскими красками
В этой белой постели
Под сводом ласки моей
Алания Брайн
http://www.chitalnya.ru/work/58633/
Первый иней на траве остывающей осени подчёркивает
ни с чем не сравнимое ощущение тепла и уюта родного дома.
И ты пытаешься мечтать во весь размах своих мыслей.
Знаешь цену любви.
Стареющий, но ты веришь в чудо.
Детские мечты сбываются почти всегда, потому что маленькие
верят в сказки, а для взрослых это редкие исключения.
Ангелы прилетают за мечтами только один раз в году.
Дети не спят, ждут их, рассматривая на потолке причудливые
тени ночи, придумывая свои Страны Чудес, своих Карлсонов
с которыми вместе отправляются на крыши миров, пролетая
над развалинами сказочных замков и высокогорными долинами.
Улетают на другие планеты, в гости к Маленьким Принцам,
продолжая собирать гербарий из сказочных героев, даря
своей памяти самые прекрасные минуты жизни.
Взрослые же крепко спят в это время…
Поэтому люди умирают, так и не успев дождаться исполнения
своей мечты.
И если моим мечтам не суждено будет сбыться, я нарисую
тебя красками моря, на белой простыни, постелю её на кровать
и лягу рядом, точно зная, что в следующей жизни
мы будем вместе.
Моя пандемия злости…
Моя пандемия – стронций…
Аделина Богрецова
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/94769/
Пойте ушедшим в вечность
Тайных молитв усладу.
Взорванная беспечность -
Моя пандемия Ада.
Жертвы голодной боли
Злобных ублюдков власти.
И мониторы застыли
От ощущения фальши.
Плетью синего ветра
Пустошь щекочет позёмка.
И придорожный пепел
На волосах ребёнка.
Рифмой забытых иллюзий
Я смотрю на пейзажи,
Стонущих фотографий
Где васильки, как пажи.
Солнце без макияжа
Слёзы роняет на землю.
Ангелы смерти – стража,
Зону ласкают тенью.
На сто вёрст вокруг
Тишина лежит.
А проснётся звук,
Надо мной кружит.
Замечаешь вдруг,
Как ручей бежит.
Самый лучший друг
Всей душой спешит.
Достаёшь к столу
Недопитый джин.
Прямо на полу –
На, старик, держи.
Протрезвись мой друг,
Что душа дрожит.
Из холодных рук
Жизнь водой бежит.
А камин-очаг
С треском хворост ест.
Длинный день зачах,
Ни души окрест.
Темноты испуг
На лице мужчин.
Заколдован круг
Часто без причин.
Внешне? – не взыщи
В облаке седин.
Больно – помолчи
Странствую один.
Телефон молчит.
Фонари в окно.
Тихо дверь скрипит
Падаем на дно.
Мой бубновый друг
Мне невмоготу.
Ждёт меня недуг
Взгляда в пустоту.
На лице моём
Сетка из морщин.
Плавятся огнём
Краски у картин.
И волочим крест
К звёздам по ночам.
Вдруг назавтра смерть
Хлопнет по плечам.
Я подарю тебе рассвет,
На белом покрывале снега.
И пепельно-усталый цвет
Наружу выманит с ночлега.
Дрожат забытые мазки,
На ветках ленточки танцуют.
И жизни сладкие глотки
Объятия любви рисуют.
В душе увиденный портрет
Глядит с улыбкою нетленной.
Добавлю маленький секрет,
Я дал обет творцу вселенной.
Не жги сентябрьских дней бареж,
Он сам нежарко отпылает...
Людмила Мигунова
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/115212/
Я улетал в живой Париж.
Попал к подошве Пиренеев.
В пустой тайник мне чуждых ниш,
Где высь дрожит, и даль резвеет.
Где в ноябре уже не спишь,
От снега глубины немея.
А за окном такая тишь,
Туман, как призрак Асмодея.
Держу в руках лоскут барежа,
Он в этом городе рождён.
Из памяти, мне губы нежа,
Впитал он суету времён.
И я стихи читая у Людмилы,
На Севере, под шум дождя,
Сквозь расстоянья получаю силы
Воздушным слогом сентября.
Октябрь
Хёвде
С.К.
В городе пусто
Ранние ночи.
Только в искусстве
Звёзды, как очи.
Друг перед другом
Яхты с причалом.
Ветра весеннего
Ждут, как начала
Дальних круизов
За горизонты.
В тень островов,
Что имеют высоты.
В лунные ночи,
Под парусами,
Вместе мы будем
Без расписаний.
«Только одна душа схожа с моей так странно..»
Алла Пугачёва
Кончились, Анна, все ночи бессонные,
Ангел на небо уносит без облика.
И одиночества стены холодные,
Ждут покаяния кисти художника.
©П.Г.
Вечер. Сомненья блуждают украдкою.
Поезд печально притих у перрона.
И на судьбу по-над кромкою шаткою,
Так безнадёжно смотрели вагоны.
Рельсы шептали — живи безнаказанно.
Горько кривилась даль горизонта.
Горстью любви в твоём сердце приказано
В скорбные воды нырнуть Ахеронта.
Всполохи мыслей грозой сквозь безбожие
Вечным становятся наказанием.
Словно из снов мы с тобой непохожие,
Есть только душ одиноких касание.
Сделай одно перед Б-гом признание,
Призраки рядом в тиши невесомые,
Лишь у Него ты найдёшь понимание,
Чувства согреет твои Он бездомные...
Через года, презирая судителей,
Горечь слезы утирает рука.
По ветру пепел вокзалов-грабителей.
«Мама!» — мне слышится издалека.
Дорофеевой Людмиле Вениаминовне
Я рифмую, устав и немея,
От незнания слов рифмы узкие.
Где угодно мы с вами евреи,
Лишь в Израиле кличут нас "русские".
Я пошлю вам улыбку, и с Севера
Принесёт она сердца биение.
Здесь четвёртым листком я от клевера
Возвращаюсь в мечты откровение.
Через мински, москвы и парижи
Прорастали повсюду мы сами.
Знать не знали, что значит "евреи",
Без тоски обретённой с годами.
И в холодной стране замерзая,
Географию кто нам исправит.
К перламутрово-радужным далям
Мы, гребцы-одиночки, пристали.
Чёрным сгустком вороньего облака
На врагов наши беды выплакать.
На границе субботы и вторника
Из души по весне все выплескать.
Но я верю, что будет неделя
И в местах, где трепещут берёзы.
Вместо сока, из детства апреля,
Потекут наши вечные слёзы.
«Уолт Уитмен был кумир моей молодости.»
Корней Чуковский. «Мой Уитмен»
Время — ничто и пространство — ничто.
Я с вами, люди будущих столетий.
Уолт Уитмен
Уолт шепчет мне по ночам на ухо истории,
не написанные им при жизни…
Восхищается полями асфоделей,
говорит, что там они похожи на незабудки.
Рассказывает, каких мальчиков он повстречал,
закончив свой земной путь.
Оказывается, там есть любовь,
но нет понятий – жизнь и смерть.
И души спят в кроватках похожих на колыбели младенцев.
Но, открыв утром глаза, взгляд устремляется в окно,
унося с собой из памяти слова из снов,
остаются только осколки прекрасных
и не доступных витражей, созданных Мастером.
И лёгкие неповторимые отметины на душе.
Они заполняются потом новыми ощущениями,
сохраняя форму сказанного гением,
как заполняются водой следы
оставленные на мокром песке.
Так рождаются новые стихи,
принося с собой едва ощутимое кожей
веяние тёплых мыслей.
Мелькают города за окнами поезда,
как листья, сорванные осенним ветром.
Бутики, отели, салоны искусств, площадки
для выгула собак, пасущиеся стада.
И мы несёмся, подобно звуку в проводе,
в точку, где закончится ожидание встречи.
А жизнь полетит дальше,
постепенно теряя нас из виду…
Гётеборг
Sveper över husen gult kors på blå botten, rör det bara vingen flygande mås.
Uppdragsgivare sjö tallar ser stolt i fjärran, till den eviga vidsträckta havet, som strövar omkring skeppet.
Trace av fartyget, är attraktiv, men kortvarig, som en lurviga strimma på himlen kvar av planet, så sällan skriva om det ... romantiskt vykort landskap i norr, ögat tilltalande vanlig turist.
Resterande berättelser - det är pärlor utspridda på marken, avbrutna av pärlor av Snow Queen.
Вьётся над домами жёлтый крест на синем фоне,
его чуть задевает крылом пролетающая чайка.
Строй корабельных сосен гордо смотрит вдаль,
на вечную гладь моря, которую бороздят корабли.
След от корабля, привлекателен, но живёт недолго,
как пушистая полоска в небе оставленная самолётом,
поэтому редко пишут о нём романтики…
Открыточный пейзаж северной страны,
радующий глаз рядового туриста.
Остальные сюжеты – это жемчужины,
рассыпанные по земле,
из порвавшихся бус Снежной Королевы.
Хёвде - Гётеборг
Алексею Чумакову
...Далекие от зла, от игр пустых и нег,
Хранили наш секрет, сверкающий, как снег;
Поскольку правда спит, невидима, пуглива,
И палец золотой к губам прижат стыдливо.
С улыбкой помолчим, с достоинством любя.
Любовник мой, пишу на сердце у тебя.
© Жан Кокто - Жану Маре
В мелодии рождающихся линий,
Стараюсь уловить знакомый звук.
К оранжевым, лиловым, тёмно-синим,
Прибавим шорох от сплетённых рук.
И к музыке добавим чуть дождинок,
Плюс радугу в небесной вышине.
И тысячи снежинок из слезинок.
Конечно сказки, что расскажем по весне.
Нам предстоит ещё с погодой поединок,
И яркий блик на замерзающем стекле.
И пустота от безысходности ошибок.
И отраженье звёзд в озёрном хрустале.
Взмах… и мечты, реальность воедино
Сошлись, на клавишах, родившись в сне…
Грань между неземным стирается незримо,
Но истина опять спешит ко мне.
Не потеряй свой взгляд в толпе идущих мимо,
Где мёртвые слова построили свой мир.
Там неприлично быть тобой любимым.
Там чужд для них поэзии кумир.
Меня с ума сводили сны кошмаром,
И всё меняло цвет, теряло смысл.
Слова, рождаясь, исчезали даром.
Но я терпел, смотря на одинокий мыс.
И мирозданья строгие сюжеты,
Меняли стрелками умы и быт.
Остались лишь закаты и рассветы,
А старый мир развенчан и забыт.
Живая мысль танцующей планеты –
Мы выпутались из объятий пустоты.
И начали опять стихи писать поэты.
Всё вздрогнуло, деревья и цветы.
И палочкой своей волшебной дирижёр,
Поправил мир, добавив ноты в краски.
У зла упали декорации в костёр,
И ласточки смахнули с лиц немые маски.
Как далеко можно зайти в прогулках по своей памяти?
Не дальше детства, за его пределы не пустит сердце.
Там прошлая жизнь, но она хорошо стёрта,
Звездочётами и Стрелочниками Времени,
и ещё кем-то другим, незримо живущим в нас самих.
Только редкие déjà vu, которые он позволяет себе
в минуты слабости, во время танцев с влюблёнными в тебя.
Во время ранних рассветов на берегу моря.
В стремительных порывах холодного ноябрьского ветра.
В задумчивом взгляде, когда смотришь на закованные
в гранит каналы древнего города.
В минуты тишины утреннего поцелуя в осколках чувств.
В глубоком нырке в прозрачные воды Океана согретого Cолнцем.
И можно потратить вечность, не уставая выдумывать разные истории,
заставляя окружающих чувствовать и удивляться.
Но бессонница не может быть вечной,
и когда приходит время туманов, хочется раствориться,
спрятавшись в них вместе со всем нерассказанными снами.
Ведь легко бросать слова на ветер, гораздо труднее
положить их на белый лист обнажёнными строками,
написанными за короткую жизнь, в которой оставшиеся дни
улетают вслед за птицами, но птицы возвращаются...
а ты остаёшься в одном из дней капелькой правды,
упавшей на берег памяти, ласкаемый тихим прибоем.
Бреду по улице,
на лужах
хрупкий лёд
трещит.
Я торможу
такси
под крики птиц
галдящих.
Сегодня солнце
вечное
забыло
про зенит,
Вдыхая пыль
планет,
их аромат
пьянящий.
- На почту счастья, -
у любви
там абонентский
ящик,
Ты отвези меня,
таксист,
у входа
подожди,
Вдруг встретятся
опять
два снегиря
пропащих,
Чтобы любить
друг друга,
как в былые
дни.
А воздух зол
и сух,
он, кажется,
звенит...
Сквозь занавес
минут
мне виден
свет скользящий...
И сердце
вдруг притихло,
даже
не болит,
От этой
тишины
щемящей.
Но писем нет...
и пуст
любви
почтовый ящик,
Уходят прочь,
в седую ночь,
разбитые
мечты.
Вновь буду жить...
сквозь сон...
унылым
настоящим,
И россыпь букв
весной,
покроет белые
листы.
Хочется другой вид из окна, другие тени на обоях.
Хочется, чтобы Луна заглядывала в окна
искренней улыбкой хрустальной маски.
И звёзды жемчужинами страданий
опускались утром на траву,
исчезали, растворяясь в дожде,
смешивались с морем, добавляя свои кристаллы соли,
не позволяя ему становиться пресным
и терять свой неповторимый запах,
который ночами манит романтиков и поэтов,
как и бескрайний космос из восхитительных мгновений детства,
вызывающий бесконечное желание раствориться, стать частичкой Света.
А в параллельном мире, куда мы переносимся,
когда пишем стихи под трели сверчков,
два холодных ручейка вниз по щеке –
это и есть первые волны моря.
На фото: Владивосток. Вид из окна моего любимого друга Светы (Алания Брайн),
но вместе с Катрин Денёв, они утверждают, что там море заканчивается....
Где тот тёплый заботливый дом,
Там, где бабушка ждала из школы.
Там, где детства дописанный том,
И мальчишка с собакой весёлый.
Жаль, что мне это всё только снится,
Вздрогнет кот, потревоженный стоном.
Я хочу неба детства напиться,
Не стесняясь слезы пред амвоном.
Меня тянет в один только дом.
Над планетою, прошлым влекомый,
Мчусь, забыв о ненужном былом,
К тем окошкам, до боли знакомым.
Уж любовь в нашей жизни другая,
И мечты наши – рухнувший терем.
Все приняв и стерпев, но страдая,
Знаю я, что судьбе буду верен.
Встанет радуга гибким мостом,
Цвет один удалив невесомый.
Обернусь я блокнотным листом
Для любимых, родных, незнакомых.
Алании Брайн
Уходит лето снова в нашу осень,
И деревце из косточки вишнёвой,
К коре прижмётся синих сосен,
На хвою уронив наряд зеленый…
Зову тебя, сорвав уставший голос,
Тень дней былых встаёт из сотен бликов,
И скрашивает жизнь из чёрно-белых полос,
Возьми же всплеск запыхавшихся вскриков.
Моя душа летит прощальной нотой,
От осени к зиме, со мною порознь…
Пусть мемуары с лживой позолотой
Съедает медленно тоскующая морось.
Пусть эхо жизни миллионами осколков
Поднимет прах - забытый шквал огня.
Что хочешь ты найти в убежище подонков,
Живой цветок немеркнущего дня?
Бреду себе по улице бесцельно,
Отбросив цепь античных философий.
Уехать, - это, право, не смертельно, -
Из века прошлого мне говорит Иосиф.
Его полупоклон, приметный полувзгляд…
Каналы тысячами окон отражают город.
В логическом финале - окончанье дня.
Грядущий день, неведомый, мне дорог.
Алании Брайн
На пирсе вдыхаю солёный, ласкающий бриз,
И солнечный луч, пробираясь сквозь мачты и стропы,
Листая устами пиита свободную жизнь,
Нагнётся над ухом и тихо шепнёт ненароком:
— Меня не приручишь, пытаться — напрасный каприз.
И в клетку меня не посадишь ни задом, ни боком.
Печальная леди с красивейшим именем Жизнь
На грустной земле, где придумано око за око.
В полёте я словно бы Демон, взирающий вниз,
На мир, где униженный смех над возвышенной болью.
Тихонько присяду к тебе на дрожащий карниз
И буду чернила сушить, но ты пишешь здесь кровью…
А город сползал под расчёску каскадами крыш,
Засели в нем ужас и страх бесконечно глубóко.
На наших с тобой простынях непримятых, малыш,
Пророк пустоты постоянством лежит одиноко.
Любуемся фантами свежеопавшей листвы,
И Муза перо будоражит, мне сон оттесняя.
Впитав каждый солнечный луч на пороге зимы,
Последний сидит на карнизе, ладонь согревая.
И снится вновь призрак святой неземной красоты.
Пусть пахнут стихи лишь плодами неспелой рябины.
А ночь — смена дня — ежедневный этюд темноты,
Расправит нам наши согбенные временем спины.
…Не зря же я вас разглядел-то с такой высоты
В той злой суете повседневной, в безумном потоке.
И мир не заметит висящей над ним пустоты,
Он ищет лишь логику в танце на Древнем Востоке…
И пусть мысль кружится на улицах новой мечты,
Ведь тонкой струне не хватает мелодии века.
А дома, как в сказочном царстве, апрель и цветы,
И тени свечей станут словно черты человека.
27-28 августа 2009
Гюльспонг
С Нотр-Дам улетают Химеры,
унося в поднебесье слова.
Ирина Александрова
Крылья можешь сложить, если что, протяну я ладони.
Наша Дама заре выставляет прекрасный фасад.
Как докучливых птиц с её башен никто не прогонит.
Так никто не изменит плывущий в тумане Монмартр.
Скоро ветер осенний завалит листвой подоконник.
Краткий миг — кто-то бойко торгует фиалкой с лотка.
Я букетик несмело вложу моей даме в ладони.
И сквозь время глядит Базилика на нас свысока.
Алании Брайн
Да и к чему слова, когда на небе звезды…
Виктор Пелевин
Май выскользнул из ладони веткой сирени.
Июнь встретил блеском незнакомых реклам
и хрупкими цветками рододендронов.
Улыбки природы и ожидание.
И друзей узнаёшь по ключикам
в замочной скважине души.
Мире - фантазии.
Мире – самомусебейному.
Мире – где происходит то, что уже случилось
с тобой наяву. Убежать туда в минуты радости,
на свидания с давно забывшими тебя людьми,
осторожно ступая по гремучей смеси из стихов,
внезапных слёз, грозящего пальцем «завтра»…
Медленно навстречу осени,
навстречу влюблённой листве нежно укутывающей землю.
И не хватает воздуха жить без тебя,
заблудившись в тумане одиночества.
Но нужно считаться с одиночеством Б-га.
Ты ложишься спать где-то на Севере,
а я лечу над Балтикой…
Ты говоришь, что тебя окружают глупцы,
А я обласкан улыбками прохожих…
Но нам обоим ночь шепчет одну и ту же сказку.
Сказку влюблённых со страниц реликтовых книг.
Мы слушаем её катаясь на своих верных Пегасах.
Парим на белоснежных крыльях ввысь, к звёздам.
Проносимся над поверхностью океана.
Тише, прислушайся…
Это сказка для нас двоих.
В ней звучит манящий шум прибоя, бьющегося о скалы,
крики чаек, плеск резвящихся дельфинов.
Она подсвечена изнутри осколками дня
и пахнет Новогодними мандаринами и клубникой.
Но запомнится она лунным светом,
струящимся из твоего взгляда.
С. К.
В любой ракушке в стенах грота,
Где мы любовь свою таим,
Найдешь особенное что-то...
Поль Верлен
Банальности несложные мотивы
И радуги осенний листопад.
Для стен её я создавал картины
И обнажил деревья без прикрас.
Остатки слов ещё доселе живы,
Мы повстречались сотню лет назад.
Так долго тлеют старые напевы —
Безоблачное счастье, боль утрат.
Колосья нот, не собранные в поле,
Как музыка, звучащая в веках.
Ее словам и, видно, Божьей воле
Писал я фрески в храмах и дворцах.
Прикладывать строку к строке от боли,
Её нельзя продать или купить.
Лишает тело силы, разум — воли,
А люди просто продолжают жить
…мы бредем и бредем по кругу,
на себя, натыкаясь вчерашних.
Ирина Александрова
http://www.stihi.ru/avtor/PJ_telepuzik
То как ангелы, то, как Боги,
То бросает в нас жизнь снежками.
И как призраки по дороге,
Мы бредём вслед за облаками.
Повстречавши седую рифму,
Мы плечо подставляем другу.
В звёздном прайде внимаем ритму…
Так нас жизнь вращает по кругу.
Пусть банальность к бумаге липнет,
У стихов бесноватые тени.
Этот мир был, наверно, из ливней,
Ведь усмешкам души - мишени.
Мы протянем рассвету руки.
И не будем молчать жеманно.
Вдруг манящие танго разлуки
Мы услышим с тобой нежданно.
Вслед друзьям уходящим в полночь,
И сто жизней пройдя параллельно.
Так сомнительна наша помощь,
Канут в прошлое безраздельно.
В свете нашей дороги лунной -
Нет её у судьбы на карте -
Ночь пришла... В тишине безлюдной.
Вспоминаешь ли звезды в марте?
Август
Шёвде
Печальному Путнику
Ты ушел в "никуда". Я осталась "нигде".
Ирина Александрова
Искупаюсь в прокисшем "нигде",
Сделав шаг сквозь пустое "вчера".
Ведь гримасы врагов в темноте
К сожалению навсегда.
Я живу от тебя - вдалеке.
Наше право на встречу - в руках.
Прочь депрессии призрачных дней,
Самолётом вернусь, в облаках.
Сквозь магнитные бури планет
Говорим на любви языках.
И как слёзы непрожитых лет
Эполеты блестят на плечах.
...но из всех художников мира –
одного лишь во мне выделяя,
ты, как Жанна, за столь любимым,
и безумным идешь Модильяни.
Алания Брайн
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/100626/
Нарисую себя пейзажным.
Но какие мне выбрать краски,
Чтобы был я, как гость миражный,
И глаза, как у Феи из сказки?
Я по локти раскрашу руки,
Птиц заброшу в бескрайние выси,
И бумажный кораблик разлуки
Отпущу по реке из истин.
Нанесу на ладони тонко
Сетку трещин — судьбы и жизни.
Нарисую себя котёнком,
Пусть играет с клубком из мыслей.
Звон добавлю Соборов древних,
Ожиданья мгновений длинных,
Ведь мечтаний я давний пленник
Средь стихов и преданий дивных.
Я добавлю кристаллы судеб
В пролетающий клин лебединый.
И ответом на сцене будет
Тусклый свет, силуэт балерины…
А закончу картину вокзалом,
Сквозняком на пустом перроне,
Боль сердечную выдам оскалом,
Громким стоном в пустом вагоне.
Я последним мазком в дороге.
Расставание каплей грима
Упадёт на снег сквозь чертоги
Всех великих мужей из Рима.
Рисунок Александра Монича http://www.flickr.com/photos/alexandermonich/
Jag frågade dem:
”Följer Ni med till in barndom?” De svarade”ja”.
Tomas Tranströmer*
Отдыхаем в стихах, в них теперь ещё есть и апрель,
Но за окнами тянется сказочно-жёлтая осень.
Там качает кудесница-верба свою колыбель,
Здесь ступаешь в лесу в след, оставленный лосем.
Где-то там, с крыш домов, звонким хохотом рвётся капель,
Тут мы слышим уже шелест лёгких заоблачных далей.
У судьбы под ногами смятений весенний кисель,
Ей укажет свободное место предвестник печалей.
Создавая картинку не хуже, чем гибель Помпей,
К нам придёт созерцатель цветов и фотограф природы,
И, взяв за руки нас, заберёт к себе в детство скорей,
И желания наши вдруг станут капризней погоды.
Олимпийские Мишки, загадочный сказочный лес,
Арлекины и принц на планете с заносчивой розой,
И мечты уронили блистающий жемчуг небес,
Но года уже шепчут на ухо стихами и прозой.
Полусонной усталой листвой шелестит скучный вечер,
И в свой завтрашний день улетаем уже налегке.
Мы научимся снова любить, задыхаясь в рассвете,
И сонеты писать на неведомом нам языке.
* Я их спросил:
«Хотите со мной, в моё детство?» Они ответили: «Да»
©Томас Транстрёмер (перевод швед. Игн. Ивановский)
В этот час, в этот миг отправляется поезд –
от платформы «Вчера» до вокзала потерянных снов…
Владимир Плющиков
http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/106550/
От платформы вокзала Холодного дня
Стая белых ворон отбывает на Север.
Улетает, чтоб сердце забрать у меня,
Отнести его в дали, где царствует клевер.
Сделав памяти круг, где стоит обелиск,
Одинокая стая дарует прощенье.
Не достать им луны жёлтый мертвенный диск.
И распутать клубок не хватает уменья.
Путь к далёкому Храму проложен давно,
Из него нас приветствуют дивные звуки,
В нем мы встретим заснеженное Рождество
И согреем в ладонях любимые руки.
Боже мой! те звуки
Жизнь родит простая.
Кротко ропщут звуки,
Город оглашая…
Поль Верлен
Труби в шофар, еврейская душа.
Пусть в сердце зазвучат мелодий майсы.
И дождь, скользя по крышам, не спеша,
Разбудит в памяти забытые романсы.
Придумываем сказки – каждый сам.
К ним музыку напишет листопад.
И где есть в жизни место чудесам,
Укажет нам ноябрь – виденьями богат.
Подарим сказку мы ночным ветрам,
Вдохнув прощаний сладкий аромат,
Тепла с прозрачным мёдом пополам.
Добавим бабочек, весны седой закат.
И море света брызнет в небеса
Так, что святые разом, невпопад,
Нам запоют, меняя голоса,
О мудрости и про хрустальный град.
Пусть в волнах памяти звенит ночи хрусталь.
И пусть Король Зелёный* будет рядом,
А море факелов погасит та печаль,
Что не даёт уснуть под общим звездопадом.
* Поль-Лу Сулицер «Зеленый король»
НА ФОТО: Солдаты СС конвоируют евреев, арестованных во время “Хрустальной ночи” (“Ночи разбитых витрин”), ведя их по Баден-Бадену. Германия, 10 ноября 1938 года.
Лето в Гётеборге
Жизнь черпает сюжеты из липкого воздуха дня.
Жара. На улице играют музыканты
«симфонию уходящего лета».
Потный художник, сидя на земле,
рисует картины баллончиками с краской.
Тает время и деньги, и кони полицейских
медленно перебирают копытами жар
плавящегося асфальта, с тоской взирающего
на фонтаны, медленно льющие
испаряющуюся воду в дрожащее марево,
перемешанное с волнами косметики
улыбающихся шведских дам.
Крики чаек превратились в стоны,
и пена каналов пытается изобразить
облака на отражённом небе.
Июль
Гюльспанг
**************************************************************************
НА ФОТО: Парусник "Viking", с 1909 по 1948 ходил между Швецией, Южной Америкой и Австралией, перевозя грузы, в том числе пшеницу и уголь. В 1950-е судно было поставлено на вечную стоянку в гавани Гётеборга, где выполняло роль учебного центра для молодых моряков и базы продовольственного снабжения для судов.
Сегодня каюты переоборудованы в гостинничные номера. Летом на верхней палубе работает ресторан.
Рядом находится здание Большого театра оперы и балета Гётеборга.
Спешу к поэзии в оранжевом такси.
Прислали мне его сегодня,
Когда искал жемчужины в грязи
И думал о загадке торжества господня.
Вези меня, такси, до немоты устал,
Проедем медленно вдоль моря,
Оставь мне сны, слепой рассвет и льда кристалл,
Остановись у полосы прибоя.
Я в апельсиновом такси и буду жить,
Включая огонёк по тёмным вечерам.
И с первым отблеском зари вставать,
Смотря на ангелов, летящих к небесам.
Дождусь тепла невидимую нить,
На буквы бросив снег едва-едва.
И понимая – жизнь ни с чем нельзя сравнить,
Я на пороге сна ловлю слова.
Слова летящие на разных языках,
Похожие на ассорти из фруктов лета,
Беру и изливаю нежность на листах,
С вкрапленьями из музыки рассвета.
Беспечно комната молчит – тоска и скука.
Но, распознав уже на скомканных листках,
В звенящей тишине, тот призрак звука,
Когда любимых мы носили на руках.
Всё утро раннее расставит по местам,
На плечи бросив серебристые меха.
Слова любви давно нас разлюбивших дам,
Ты увези, такси, подальше от греха.
МУЗЫКА И ВОКАЛ НИКОЛАЙ ЯЦКОВ
http://www.grafomanam.net/poems/author/nicoff/
Меня Ваш сон с собой унёс
И бросил в осень бессердечно.
Я — тополь, скроюсь средь берёз,
Чтоб уронить листву беспечно.
И на листве бездомный пёс
Клубком свернется в наслажденье.
Его сухой, горячий нос
Не знает горьких пробуждений.
Приснится псу вишнёвый сад
И вздохи Фирса за дверями.
Пса укрывает листопад,
А мы — баюкаем стихами.
Я этим псом остаться рад,
В усадьбе, с мамой, дочерями
Я буду охранять Ваш сад
И собирать листву руками.
Levande måste han svälja...
...känna sin hunger förnötas-
de älskande kämpa
att någonsin mötas
Gunnar Ekelöf*
Пустынные скверы. Одинокие скамейки.
Бездомные псы. Заблудившееся счастье
двух сердец, не боящихся ночи
и веток деревьев, похожих на химер.
Двадцать четыре часа летящих мгновений,
утопания в изумрудных глазах,
сбивчивых признаний друг другу,
сплетающихся с наступающим рассветом.
Утренняя дрожь беспечной юности.
Тс-с-с! Не трогайте их, пусть...
Ведь впереди у влюблённых
холод невстреч.
*«Лебедь ест, чтобы выжить...
…он побеждает голод,
зная, что ждёт влюблённых
только невстречи холод»
Гуннар Экелёф (пер. И. М. Ивановского)
16.07.2009 в 16:24Свидетельство о публикации № 16072009162424-00116795 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 15, полученных рецензий — 5.Голосов еще нетСтихи - это... (Свободные формы / белый и вольный стих)
«Поэт этим произведением хотел сказать…».
Да, я под Оффенбаха, канкан станцую в гробу,
если подобная фраза, когда-нибудь
прозвучит над моими стихами.
Стихотворение – это сон под тиканье ходиков,
утром или вечером – не важно,
только часы идут в другую сторону.
Может быть, я сам никогда не узнаю,
что хотел написать, перебирая клавиши…
Стихотворение – это подарок самому себе,
без бантиков и коробочек.
Это напиток, рождённый пряностью цветов,
из слов летописи реального бытия.
Его место в баре «Человеческой Неповторимости».
Чтобы пробовать его, нужно снять с себя
сотню масок и остаться в единственной,
которой давно перестал стесняться, глядя в зеркало.
И когда сознание медленно окунётся в стихи,
с дрожью по спине от сказочных прикосновений
ощутит разноодинаковость двух одиночеств,
закройте глаза и подарите мыслям
под Музыку Моцарта свободу полёта стрекозы над рекой,
текущей в другом измерении.
И пусть воздушный поцелуй бабочки
вернёт вас в глубину любящего взгляда
графикой новых пейзажей….
Это и есть мерцающая действительность Стиха.
05.07.2009 в 12:46Свидетельство о публикации № 05072009124621-00115185 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 46, полученных рецензий — 12.Голосов еще нетТворчество (Свободные формы / белый и вольный стих)
Б-г не плохой художник,
просто он плакал,
когда рисовал мою жизнь…
© П.Г.Когда Б-г держит последнюю страницу жизни в своих пальцах,
нужно больше кислорода, чтобы она вспыхнула яркой искрой…Дом, картины, рукописи и тигры на диване медленно тлеют,
отражаясь в осколках разбитых зеркал, падающих в твою душу.Оплавленные, раскрашенные мгновениями жизни осколки
превратятся в смальту.И это будет новый материал в руках Творца, для его следующего
произведения, рождённого в одиночестве великого Ноя.Минуты одиночества – это шипы роз,обращённые в твой
внутренний мир…и даже это не предел тоски.
Амедео Модильяни. Девочка в голубом, 1918
Частное собрание, Париж
04.07.2009 в 00:35Свидетельство о публикации № 04072009003528-00115020 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 32, полученных рецензий — 8.Голосов еще нетНочные прогулки (Лирика)
А я намеренно запутался в страницах,
Читая между строк твои стихи.
Рисуем музыку, рождаемся в столицах,
Жаль, что бываем мы затем плохи.
С высот Парнаса, среди ночи,
Ступает вечность в тишину нездешних лиц,
Где ветер разгоняет злые тучи,
И комплименты раздаются без границ.
А я живу, устав, среди людей, ручьёв, обочин,
И как асфальт промокший жду осенний лист.
И одиночество сжимается от тысячи пощёчин,
Но смех звучит легко, и воздух так же чист.
Под чёрным парусом зонта, прогулки ночью,
Разлуки точку ощущая, смотрим ввысь.
И видим – утро заливает небо кровью,
И годы с шага перейдут на рысь.
01.07.2009 в 19:23Свидетельство о публикации № 01072009192330-00114783 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 10, полученных рецензий — 5.Голосов еще нетОсенние шаги (Лирика)
Ах, милая, я белый клоун злой
с картонною звездой посеребренной…
Листья опавшие – вестники осени,
Водят свои хороводы усталые.
Иней мы ждём уже с бликами проседи,
Чтобы успеть сделать самое малое.Самое малое – счастье в объятиях,
Между чужих снегопадов кружение.
Вновь перед нами холодная стадия
Вьюжит лукавое цветосомнение.Выжать пытаюсь весь смысл из понятия…
Разве не знал ты, что игры в реальное
Двух индивидов в любовных прижатиях -
Только печаль, превращённая в главное.Разве не знал ты, что только волнение,
В мыслях нам пишет заумными фразами…
Я растворяюсь в своём поколении
Страшной символикой – злыми рассказами.
01.07.2009 в 19:17Свидетельство о публикации № 01072009191744-00114782 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 19, полученных рецензий — 1.Голосов еще нетВ полёте (Лирика)
В полёте от горького стона,
Пушистой полоской по небу,
Печальная песнь перезвона
Сорвалась борзою по следу.
По свету, сквозь хлябь бездорожья,
От роя пушистых сомнений,
Разбившись мечтой у подножья
Загадочных нежных мгновений,
Я вновь пробегаю, как кошка,
С надеждой на глупости мыши,
Смотрящей на звёзды в окошке.
14.06.2009 в 00:06Свидетельство о публикации № 14062009000605-00112206 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 18, полученных рецензий — 4.Голосов еще нетЭмигрантам (Свободные формы / белый и вольный стих)
Влетая в страны,
вживаясь в дома,
вплетаясь в ритм жизни,
залечивая рваные раны эмиграции -
создаём сознательное равновесие,
испытав очередную встряску,
пострашнее землетрясения.
И это не попытка самовозвыситься –
это попытка взлететь,
не потеряв самообладания,
превознемогая боль в крыльях.
А если кому-то не хватит сил долететь,
пусть сядут отдохнуть на тающую льдину,
под мелодию дождя или ветра.
И поймут, что теперь будут
ЖИТЬ СПОКОЙНО, смело выбрасывая
из карманов остатки ностальгии,
уже почти растраченные в полёте.
07.05.2009 в 11:25Свидетельство о публикации № 07052009112537-00107156 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 83, полученных рецензий — 6.Голосов еще нетВне времени (Нинель Ивановне Счастной) (Лирика)
Нинель Счастной…
"Бэзил Холлуорд - это я, каким я себя представляю;
лорд Генри - я, каким меня представляет свет;
Дориан - каким бы я хотел быть, возможно, в иные времена"
Оскар Уайльд
Ты — Лада, так хочу сказать звезде упавшей,
Пытаясь сказку повторить в сердцах людей.
Забыто счастьем или новым настоящим
Слетает с губ таинственно — Нинель.Нинель — выводит кто-то кистью.
Стекло замерзшее слезой звенит.
Мы будем наслаждаться этой жизнью,
Пусть сердце в будущем сегодня погостит.Свою мечту я дорисую мыслью.
Оборвалась вновь где-то солнца нить.
Я всё былое на бумагу вылью,
Шагну вперёд, чтоб с вами миг прожить.И звёздный свет проглочен добротою,
Которая в глазах у вас блестит,
Цветком, вновь распустившимся весною,
Улыбкой вдоль картин грустит.Бог, как мужик, распорядился сказкой,
А нынче где она — поди, ищи-свищи!?
Под нежно нарисованною маской
Звучат предсмертные слова её души.Ну, как же тебе, Господи, не стыдно…
Создал перо Жар-птицы, плеть и щит,
Врагов создал, хоть это не обидно,
С туманом их присутствие роднит.Я говорю судьбе сейчас спасибо,
Очередное слово, как гранит.
Бездонное какое в звёздах небо.
Рисуем, пишем, что в душе болит.**************************************************************
НА ФОТО: Народный художник Беларуссии Нинель Ивановна Счастная.02.05.2009 в 10:08Свидетельство о публикации № 02052009100857-00106434 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 42, полученных рецензий — 0.Голосов еще нетИз прошлого (Лирика)
Горели ведьмы на кострах
За вам подаренную малость.
И в воздухе клубился страх,
И детству позволялась шалость.Я на лице нарисовал,
Пусть это дорого кому-то,
Улыбки колдовской овал -
Зеркально нежный... этим утром.Я искры уловил тепло.
Вздох, горечь ощутил утраты.
И птица – болью о стекло
Ударила рассвет расплаты.
17.04.2009 в 21:40Свидетельство о публикации № 17042009214012-00104244 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 8, полученных рецензий — 2.Голосов еще нетВ небесах (Лирика)
Я – отражение от счастья…
Анастасия Кузьмичёва
Пусть отраженья не померкнут,
Есть у любви страстной сезон.
Кто сном иль проклят, иль отвергнут,
В непониманьи свой резон.Полёт. Паденье. Выбор смертных,
С мечтой о крыльях в высоте.
Покой дарует сокровенный
Лишь только тяга к красоте.Метались ангельские нимбы
Над тяжестью стальных оков.
Помеченные сердцем рифмы
Шуршали хором голосов.Любой цветок, каким бы ни был,
Омыт смертельною тоской.
Ты пой красивую мне небыль,
Сжимая горло мне слезой.
15.04.2009 в 10:24Свидетельство о публикации № 15042009102438-00103861 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 6, полученных рецензий — 2.Голосов еще нетТишина времени (Лирика)
Молчанием заснеженным
Тревожа облака…Анастасия Кузьмичёва
Опять звенит заснеженность.
Рука рисует кружево.
И только вьюг рассерженность
С улыбкою сконфуженной.Я – колокол, ты - марево,
И я кричу простужено,
И чудо в вены всажено,
В жизнь вплетено заслуженно.Из нашего ненашего
След на обоях прошлого,
Без лишнего и пошлого
И оттого прекрасного.Я - ветка, а ты - зарево,
Стучусь я в счастье хрупкое.
Недвижим воздух. Замерло
В нас время неподкупное.
15.04.2009 в 10:19Свидетельство о публикации № 15042009101944-00103860 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 4, полученных рецензий — 0.Голосов еще нетПодражания и пародии
Увы! (Подражания и пародии)
Пародия на стихо
Ларисы Коваль-Сухоруковой
Я разорвала на себе тесёмки,
От ожиданья Ваших нежных рук.
Ключи слышны - визгливы, звонки.
Надежду сердцу дарит этот звук.И вот уж в новом пеньюаре,
Я приглушила яркий свет...
Но Вы опять в соседнем баре,
Нажрались, как, увы, поэт!
****************************************************************************
Фото Надежды Прилуцкой www.nadyaprilutskaya.com
24.09.2009 в 12:17Свидетельство о публикации № 24092009121706-00127695 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 6, полученных рецензий — 3.Голосов еще нетСОСТАВЛЯЮЩИЕ СВОБОДЫ
No war! (Лирика / гражданская)
Вы - ура-патриоты,
Я - увы-патриот…©Вера Павлова
Люди бьются за остов на осколках земли,
наворовано столько, что пойди раздели…
и на чёрном квадрате, на обрывках судьбы,
легендарные предки, руки орков в крови…
И тиранят тирады в восхвалении войны,
в жалких отблесках славы, у мгновенья беды…
слышишь - отзвуки жизней,
в небе сквозь облака,
равнодушны к отчизне,
молча скифы стоят…
не ломать им хребты тем крылатым коням,
что сквозь подлость людскую в бесконечность летят…
10.03.2022 в 01:25Свидетельство о публикации № 10032022012541-00449541 на Grafomanam.netЧитателей произведения за все время — 69, полученных рецензий — 1.Оценка: 5,00 (голосов: 1)