Арт-фестиваль «ПРОВИНЦИЯ У МОРЯ

В Одессе и в Ильичёвске завершился Пятый международный арт-фестиваль «Провинция у моря – 2015».

Организаторами Пятого Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2015» традиционно стали Южнорусский Союз Писателей, арт-проект «Территория I», Литературный портал «Графоманам.Нет!» и ЛИТО им. В. Домрина. В оргкомитет вошли люди, без которых фестиваль не мог бы состояться: Председатель Южнорусского Союза Писателей Сергей Главацкий, руководитель арт-проекта «Территория I» Ирина Василенко, Председатель ЛИТО им. Владимира Домрина Леонид Кулаковский, руководитель творческого объединения «Аргонавты» Александр Бедикян, редактор сайта Творческой гостиной «Diligans» Людмила Шарга, музыкант Сергей Кравчук, Председатель «Союза студентов г. Ильичёвска» Ирина Боброва, бард и автор песен, организатор конкурса авторской и бардовской песни «Поющая гавань» Светлана Полинина, представитель арт-проекта «Территория I» Александр Семыкин, журналист Лиана Фатеева, операторы Александр Манакин и Владимир Кунянский, фотохудожник Мария Чугунова, представители молодёжных и творческих организаций Ирина Бедикян, Юлия Петри, Ольга Ксенофонтова, Дарья Островская, Арина Утробина и другие.

Дистанционный поэтический конкурс «Здесь можно жить, забыв про календарь…», в котором приняли участие 245 авторов из 16 стран мира, проходил с 1 марта по 31 мая этого года. В работе жюри дистанционного конкурса приняли участие Станислав Айдинян, Дмитрий Артис, Евгения Баранова, Владимир Гутковский, Владислава Ильинская, Ольга Ильницкая, Александр Петрушкин, Елена Росовская, Марина Саввиных, Александр Семыкин и Евгений Степанов.

Результаты предварительного поэтического конкурса были объявлены 6 июля:

1 место – Маше Не (Москва)
2 место – Андрей Мединский (Севастополь) и Майя Димерли (Одесса)
3 место – Анна Маркина (Климовск) и Арина Грачёва (Москва)

Лауреатами конкурса стали: Анна Галанина (Москва), Юлия Долгановских (Екатеринбург), Владимир Кац (Одесса), Анна Протасова (Киев), Аркадий Ратнер (Санкт-Петербург), Елена Уварова (Алматы), Павел Черников (Москва).

Специальными призами фестиваля были награждены:

– от Южнорусского Союза Писателей: Ольга Андреева (Ростов-на-Дону);
– от арт-проекта «Территория I»: Олег Сешко (Витебск);
– от литературного портала «Графоманам.Нет»: Елена Шелкова (Киев);
– от ЛИТо им. В. Домрина: Николай Даниш (Минск);
– литературного журнала «Южное Сияние»: Елена Лазарева (Киев).

Сам фестиваль продолжался с 27 августа по 6 сентября. В жюри во время фестиваля работали Евгения Баранова (Ялта), Дмитрий Бураго (Киев), Владимир Гутковский (Киев), Андрей Дмитриев (Москва), Владислава Ильинская (Одесса), Ольга Ильницкая (Одесса), Владимир Каденко (Киев), Александр Карпенко (Москва), Юрий Ковальский (Киев), Леонид Подольский (Москва), Елена Росовская (Одесса) и Александр Семыкин (Ильичёвск). Благодаря им 6 сентября определились победители Основного поэтического конкурса и Анонимного конкурса одного стихотворения.

1 место – Майя Димерли (Одесса)
2 место – Елена Шелкова (Киев)
3 место – Валерий Ременюк (Выборг) и Анна Стреминская (Одесса)

1 место – Тамила Синеева (Киев)
2 место – Анна Стреминская (Одесса)
3 место – Валерий Ременюк (Выборг)

Также 5 сентября прошёл конкурс на Приз зрительских симпатий:

1 место – Аркадий Ратнер (Санкт-Петербург)
2 место – Анна Галанина (Москва)
3 место – Галина Ицкович (Нью-Йорк)

ГРАН-ПРИ, которое, по правилам фестиваля определяет Председатель жюри Евгений Степанов, досталось Анне Маркиной из Москвы.

А в Поэтри-слэме, который 6 сентября, перед самым закрытием фестиваля, провела Владислава Ильинская, приняли участие 16 авторов. Победителями стали:

1 место – Елена Шелкова (Киев)
2 место – Аркадий Ратнер (Санкт-Петербург)
3 место – Анна Стреминская (Одесса)

Максимальное количество голосов в СЛЭМе в ходе зрительских голосований набрала Елена Миленти (Одесса).

На закрытии «Провинции у моря – 2015» были объявлены и победители конкурса авторской и бардовской песни «Поющая гавань», который впервые в этом году проводился в рамках арт-фестиваля. Членами жюри конкурса стали Сергей Батура (Ильичёвск), Александр Карпенко (Москва), Владимир Каденко (Киев), Евгений Лабунский (Одесса), Вадим Ланда (Одесса) и Алина Лукьянчук (Ильичёвск). Победителями стали:

1 место – Татьяна Шевченко (Одесса)
2 место – Валерий Ременюк и Мира Поисева (Выборг)
3 место – Анатолий Демчуков (Одесса)

Первое место в номинации "Лучший исполнитель" и приз зрительских симпатий достались Руслану Шумскому (Ильичёвск).

Кроме того, на фестивале его партнёрами и друзьями были учреждены дополнительные специальные призы – и без наград не остался никто из участников фестиваля. Но главным, самым значимым подарком, стал итоговый фестивальный сборник «Провинция у моря – 2015», презентованный на фестивале и подаренный всем его участникам.

Спасибо всем гостям и участникам арт-фестиваля за непревзойденную радость встреч и общения! Мы верим, что на нашей Территории мира вам всем было уютно и комфортно!

09.09.2015 в 18:57

Свидетельство о публикации № 09092015185732-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 364, полученных рецензий — 1.

Оценка: 5,00 (голосов: 5)

Пятый арт-фестиваль «Провинция у моря-2015». Программа фестиваля (Литературные конкурсы)

16.00 – Пресс-конференция и открытие Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2015». (Золотой зал Одесского литературного музея, г. Одесса, ул. Ланжероновская, 2)

18.00 – Видеопоказ фильма «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на Родину» (режиссёр – Андрей Хржановский, сценарий – Юрий Арабов). (Золотой зал Одесского литературного музея, г. Одесса, ул. Ланжероновская, 2)

15.00 – Книжная ретроспектива № 1. Презентации книг одесских авторов: Ирина Василенко, Елена Боришполец, Владислава Ильинская, также «Memento Vita» Марины Хлебниковой. (Галерея Одесского литературного музея, г. Одесса, ул. Ланжероновская, 2)

15.00 – Книжная ретроспектива № 2. Презентации книг одесских авторов: Юлия Мельник, Илья Рейдерман, Галина Соколова, Людмила Шарга. (Библиотека им. Эдуарда Багрицкого, г. Одесса, ул. Преображенская, 35а)

18.00 – Видеопоказ фильма «Пустыня». К 70-летию со дня рождения Михаила Каца. По мотивам рассказов Даниила Андреева «Иуда Искариот» и «Елизар». (Арт-клуб «Город N», г. Одесса, ул. Люстдорфская дорога, 88в)

18.00 – Трагикомедия «Я плАчу? Я плачУ!». (Студия творческой реализации «Парадокс». г. Одесса, ул. Греческая 26/28, вход со двора)

19.00 – И.А. Крылов. Шуто-трагедия «Триумф» (ЦАЮТ «Дивосвiт», «Одесский театральный лицей», г. Одесса, ул. Спиридоновская, 10, 3-й этаж)

16.00 – Вечер украинской поэзии. (Музей истории Ильичёвского торгового порта, г. Ильичёвск, ул. Транспортная, 6)

12.00 – Конкурс-фестиваль авторской песни «Поющая гавань». Прослушивание. (Выставочный зал музея им. Белого, г. Ильичёвск, ул. Ленина, 30)

15.00 – Круглый стол «Литературные журналы в современном медиа-пространстве». Участвуют редактора литературных журналов Дмитрий Бураго («Соты»), Ольга Ильницкая («Южное Сияние»), Кирилл Ковальджи (Кольцо «А»), Юрий Ковальский («Радуга»), Андрей Костинский («Лава»), Леонид подольский («Золотое руно»), Евгений Степанов («Дети Ра») и другие. (Галерея Одесского литературного музея, г. Одесса, ул. Ланжероновская, 2)

16.00 – Рок-концерт «View Rock Evening». (Концертный комплекс «Metropolis», большой зал, г. Ильичёвск, ул. Парковая, 15). Вход – 30 грн.

14.00 – Мастер-классы членов жюри поэтического конкурса и гостей арт-фестиваля: Владимир Гутковский (Киев), Андрей Дмитриев (Киев), Кирилл Ковальджи (Москва), Юрий Ковальский (Киев). (Галерея Одесского литературного музея, г. Одесса, ул. Ланжероновская, 2)

15.30 – Презентация «толстых» литературных журналов. Евгений Степанов и Александр Карпенко: «Дети Ра», «Зарубежные записки», «Крещатик», «Зинзивер», «Футурум АРТ» «Зинзивер». Сергей Главацкий: «Южное Сияние». Юрий Ковальский: «Радуга». (Золотой зал Одесского литературного музея, г. Одесса, ул. Ланжероновская, 2)

17.00 – Конкурс-концерт авторской песни «Поющая гавань». Финал. (Ильичёвск, банкетный зал отеля «Кемпинг-АББО», г. Ильичёвск, ул. Набережная, 13)

9.00 – Праздник цветов и даров природы в Ильичёвске. Фотовыставки, выставки художников, концертные программы;
11.00 – «Свободный микрофон», выступления поэтов и музыкантов.
(г. Ильичёвск, Приморский парк)

13.00 – Регистрация гостей и участников поэтических конкурсов. Регистрация гостей арт-фестиваля и участников поэтических конкурсов. Приём работ на «Конкурс одного стихотворения». (Концертный комплекс «Metropolis», малый зал, г. Ильичёвск, ул. Парковая, 15)

13.30 – Конкурсная программа фестиваля. (Концертный комплекс «Metropolis», малый зал, г. Ильичёвск, ул. Парковая, 15)

17.00 – Творческий вечер Евгении Джен Барановой (Ялта). (Концертный комплекс «Metropolis», малый зал, г. Ильичёвск, ул. Парковая, 15)

17.30 – Творческий вечер Дмитрия Бураго (Киев). (Концертный комплекс «Metropolis», малый зал, г. Ильичёвск, ул. Парковая, 15)

18.00 – «Свободный микрофон». Выступления гостей фестиваля. (Концертный комплекс «Metropolis», малый зал, г. Ильичёвск, ул. Парковая, 15)

12.00 – Песок, вода, солнце.
(г. Ильичёвск, Городской пляж)

15.00 – Торжественная церемония награждения победителей фестиваля. Блиц-концерт членов жюри и гостей фестиваля. (Дворец культуры и искусства, Большой зал, г. Ильичёвск, ул. Хантадзе, 1)

18.30 – Закрытие фестиваля. Поэтри-слэм. Прощальный вечер гостей и участников фестиваля. Музыка и поэзия. Свободный микрофон. (Концертный комплекс «Metropolis», малый зал, г. Ильичёвск, ул. Парковая, 15)

____
А кроме того, на фестивале вас ждут:
– Фотовыставка и выставка художников «Провинция у моря»,
– Книжная лавка писателей,
– Буккроссинг («Оставь свою книгу с автографом и забери понравившуюся»).

* В программе возможны дополнения и изменения.

11.08.2015 в 23:23

Свидетельство о публикации № 11082015232353-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 158, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

Пятый Международный арт-фестиваль «Провинция у моря»_Пресс-релиз (Литературные конкурсы)

ПЯТЫЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ АРТ-ФЕСТИВАЛЬ «ПРОВИНЦИЯ У МОРЯ – 2015»
(27 августа, Одесса – 6 сентября, Ильичёвск)

В этом году Международный арт-фестиваль «Провинция у моря» – юбилейный. В пятый раз строчка из «Писем к римскому другу» Иосифа Бродского, давшая название фестивалю, объединяет друзей из разных стран. Юбилей фестиваля совпал с 75-летием со дня рождения Иосифа Бродского. Именно И. Бродскому посвящён нынешний одиннадцатидневный арт-марафон.

«Провинция у моря» началась в маленьком и уютном Ильичёвске в 2011 году. В 2012 году к будущему крупнейшему арт-форуму юга Украины присоединилась Одесса, а программа фестиваля вместила около 20 разноплановых мероприятий. В 2013 и 2014 годах «Провинция у моря» включила в себя около 30 мероприятий. С каждым годом программа фестиваля видоизменялась и наполнялась эксклюзивными новшествами. В нынешнем, 2015 году, «Провинция у моря» продолжает свои традиции.

Пятый Международный арт-фестиваль «Провинция у моря» откроется 27 августа в Одесском литературном музее, а закончится 6 сентября в Ильичёвске. Презентации книг и литературных журналов, мастер-классы известных писателей из Киева и Москвы и круглые столы, спектакли и демонстрации художественных фильмов, шестичасовой рок-концерт «View Rock Evening» с участием лучших одесских команд и международный конкурс авторской песни «Поющая гавань», литературные конкурсы и «Книжная лавка» писателей, буккроссинг и «свободные микрофоны» – программа предельно насыщена и разнообразна, и каждый зритель найдёт для себя что-то интересное. Гости фестиваля смогут побывать на Дне города в Одессе и на Празднике цветов в Ильичёвске. Ну и, конечно, всех гостей и участников ждёт море – многие приезжают к нам не только ради интересных знакомств и встреч, выступлений и побед, но и ради «самого синего в мире» Чёрного моря. А что может быть лучше, чем читать стихи на берегу моря?

Организаторами Пятого Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2015» традиционно стали Южнорусский Союз Писателей, арт-проект «Территория I», Литературный портал «Графоманам.Нет!» и ЛИТО им. В. Домрина. В оргкомитет вошли люди, без которых фестиваль не мог бы состояться: Председатель Южнорусского Союза Писателей Сергей Главацкий, руководитель арт-проекта «Территория I» Ирина Василенко, Председатель ЛИТО им. Владимира Домрина Леонид Кулаковский, руководитель творческого объединения «Аргонавты» Александр Бедикян, редактор сайта Творческой гостиной «Diligans» Людмила Шарга, музыкант Сергей Кравчук, Председатель «Союза студентов г. Ильичёвска» Ирина Боброва, представитель арт-проекта «Территория I» Александр Семыкин, журналист Лиана Фатеева, операторы Александр Манакин и Владимир Кунянский, фотохудожник Мария Чугунова, представители молодёжных и творческих организаций Ирина Бедикян, Юлия Петри, Ольга Ксенофонтова, Дарья Островская, Арина Утробина и другие.

Одной из значимых составляющих фестиваля уже в третий раз, несомненно, является международный поэтический конкурс. В этом году он назван строкой И. Бродского из стихотворения «Осенний вечер в скромном городке…» – «Здесь можно жить, забыв про календарь…». В состав жюри конкурса вошли как знаковые фигуры в пространстве литературы, руководители крупных литературных проектов, так и авторы, ярко заявившие о себе в последние годы: Станислав Айдинян, Дмитрий Артис, Евгения Баранова, Владимир Гутковский, Владислава Ильинская, Ольга Ильницкая, Кирилл Ковальджи, Александр Петрушкин, Елена Росовская, Марина Саввиных, Александр Семыкин, а Председателем жюри, как и в прошлом году, стал Президент «Союза писателей XXI века» Евгений Степанов. В конкурсе приняли участие 245 авторов из 16 стран мира – Украины, России, Беларуси, Австралии, Армении, Германии, Грузии, Израиля, Индонезии, Казахстана, Канады, Молдовы, США, Узбекистана, Финляндии и Черногории. Согласно баллам и оценкам жюри, был сформирован шорт-лист конкурса. В него вошло 45 авторов из Украины, России, Беларуси, Казахстана, США и Черногории:

1. Ольга Андреева (Ростов-на-Дону, Россия)
2. Вадим Бакулин (Оренбург, Россия)
3. Дмитрий Близнюк (Харьков, Украина)
4. Наталья Бугаре (Краснолука, Украина)
5. Виталий Будашко (Одесса, Украина)
6. Виктор Володин (Самара, Россия)
7. Анна Галанина (Москва, Россия)
8. Юлия Герасим (Николаев, Украина)
9. Григорий Горнов (Москва, Россия)
10. Арина Грачёва (Москва, Россия)
11. Николай Даниш (Минск, Беларусь)
12. Майя Димерли (Одесса, Украина)
13. Юлия Долгановских (Екатеринбург, Россия)
14. Олег Духовный (Николаев, Украина)
15. Галина Ицкович (Нью-Йорк, США)
16. Роман Казимирский (Будва, Черногория)
17. Владимир Кац (Одесса, Украина)
18. Владислав Китик (Одесса, Украина)
19. Юлия Крылова (Санкт-Петербург, Россия)
20. Татьяна Кузнецова (Москва, Россия)
21. Ирина Кузнецова-Груздева (Харьков, Украина)
22. Елена Лазарева (Киев, Украина)
23. Анна Маркина (Климовск, Россия)
24. Андрей Мединский (Севастополь, Крым)
25. Анатолий Михайленко (Одесса, Украина)
26. Игорь Муханов (Горный Алтай, Россия)
27. Маша Не (Москва, Россия)
28. Ольга Питерская (Санкт-Петербург, Россия)
29. Анна Протасова (Киев, Украина)
30. Елизавета Радванская (Киев, Украина)
31. Вячеслав Рассыпаев (Киев, Украина)
32. Аркадий Ратнер (Санкт-Петербург, Россия)
33. Валерий Ременюк (Выборг, Россия)
34. Татьяна Рудовская (Токмак, Украина)
35. Виктор Cапиро (Санкт-Петербург, Россия)
36. Олег Сешко (Витебск, Беларусь)
37. Тамила Синеева (Киев, Украина)
38. Александр Соболев (Ростов-на-Дону, Россия)
39. Анна Стреминская (Одесса, Украина)
40. Валерий Сухарев (Одесса, Украина)
41. Елена Тихомирова (Санкт-Петербург, Россия)
42. Елена Уварова (Алматы, Казахстан)
43. Лилия Цьмоха (Одесса, Украина)
44. Павел Черников (Москва, Россия)
45. Елена Шелкова (Киев, Украина)

В июле были названы имена победителей первого, дистанционного конкурса; ими стали Маша Не (Москва), Андрей Мединский (Севастополь), Майя Димерли (Одесса), Анна Маркина (Климовск) и Арина Грачёва (Москва); Лауреаты конкурса – Анна Протасова (Киев), Аркадий Ратнер (Санкт-Петербург), Владимир Кац (Одесса), Павел Черников (Москва), Елена Уварова (Алматы), Юлия Долгановских (Екатеринбург) и Анна Галанина (Москва). Мы с радостью ждём их и других финалистов конкурса в приморском уютном Ильичёвске для участия в Основном поэтическом конкурсе, анонимном Конкурсе одного стихотворения, Поэтри-слэме и других заключительных мероприятиях фестиваля, которые пройдут 5-6 сентября 2015 года. Произведения победителей лауреатов и финалистов конкурса будут опубликованы в коллективном поэтическом сборнике «Провинция у моря – 2015», который будет презентован в рамках фестиваля. Каждый автор получит сборник в подарок.

Гостями фестиваля в этом году станут известные поэты, критики и издатели Евгения Джен Баранова (Ялта), Дмитрий Бураго (Киев), Владимир Гутковский (Киев), Андрей Дмитриев (Киев), Ольга Ильницкая (Одесса – Москва), Александр Карпенко (Москва), Кирилл Ковальджи (Москва), Юрий Ковальский (Киев), Иван Кононов (Москва), Андрей Костинский (Харьков), Леонид Подольский (Москва), Евгений Степанов (Москва) и другие.

Площадками проведения фестиваля станут Одесский литературный музей, Библиотека им. Э. Багрицкого (Одесса), арт-клуб «Город N», Студия творческой реализации «Парадокс», Одесский театральный лицей, Выставочный зал музея им. Белого (г. Ильичёвск), Музей истории Ильичёвского торгового порта, Отель «Кемпинг АББО», Концертный комплекс «Metropolis» и Дворец культуры и искусств г. Ильичёвска.

Информационными партнёрами «Провинции у моря» в 2015 году стали Евразийский журнальный портал «Мегалит», журнальный портал «Читальный зал», литературно-информационный портал «Пиши-Читай», поэтический интернет-альманах «45 параллель», Объединение Русских ЛИТераторов Америки «ОРЛИТа», литературный интернет-журнал «Гостиная», информационный портал «Одесский обозреватель», городской информационный портал «Вести. Ильичёвск», газета «Вечерняя Одесса», газета «Вечерний Ильичёвск», Первый одесский онлайн-портал «o1.ua», телекомпания «ИТ-3», газета «Черноморский маяк», интернет-портал «Глобус Одессы», интернет-портал «Графоманам.Нет», интернет-портал «Myfest.ru», интернет-журнал «Эрфольг», литературный портал «ТЕРМИтник поэзии», информационный портал «Таймер», интернет-проект «Видеомост», литературная гостиная «Diligans», сайт литературной студии «Писатель в интернет-пространстве», информационный портал «Русские в Молдавии», сайт Благотворического фонда «АВЕ» и другие.

Пресс-конференция и официальное открытие Пятого Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2015» состоится 27 августа в 16.00 в Золотом зале Одесского литературного музея (ул. Ланжероновская, 2).

Древняя пословица гласит: «Когда говорят пушки, Музы молчат».
Мы считаем иначе: «Когда говорят пушки, Музы не должны молчать. Они должны говорить ещё громче, и тогда пушки умолкнут».
Территория «Провинции у моря» по-прежнему является территорией Мира!
Каждый, ступивший на эту территорию, находится вне политики, вне вражды, вне войны.
Мы признаём только один язык – язык Творчества и Созидания.
До скорой встречи, дорогие друзья!

11.08.2015 в 23:06

Свидетельство о публикации № 11082015230622-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 195, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

ПОБЕДИТЕЛИ КОНКУРСА «ЗДЕСЬ МОЖНО ЖИТЬ, ЗАБЫВ ПРО КАЛЕНДАРЬ…» (Литературные конкурсы)

Дорогие участники поэтического конкурса «Здесь можно жить, забыв про календарь…»! Дорогие будущие гости Пятого Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2015», который состоится в Одессе и Ильичёвске в начале сентября сего года!

Пришло время подводить окончательные итоги поэтического конкурса «Здесь можно жить забыв про календарь…».

Напомним, что в конкурсе принял участие 245 авторов из 16 стран – Украины, России, Беларуси, Австралии, Армении, Германии, Грузии, Израиля, Индонезии, Казахстана, Канады, Молдовы, США, Узбекистана, Финляндии и Черногории.

По причине одинакового количества баллов, оргкомитет фестиваля решил присудить 2 вторых и 2 третьих места.

Согласно оценкам членов компетентного жюри, победителями стали:
1 место – Маше Не (Москва, Россия, 229 баллов)
2 место – Андрей Мединский (Севастополь, Крым, 220 баллов) и Майя Димерли (Одесса, Украина, 220 баллов)
3 место – Анна Маркина (Климовск, Россия, 209 баллов) и Арина Грачёва (Москва, Россия, 209 баллов)

Лауреатами конкурса стали:
Анна Протасова (Киев, Украина, 204 балла)
Аркадий Ратнер (Санкт-Петербург, Россия, 202 балла)
Владимир Кац (Одесса, Украина, 202 балла)
Павел Черников (Москва, Россия, 200 баллов)
Елена Уварова (Алматы, Казахстан, 199 баллов)
Юлия Долгановских (Екатеринбург, Россия, 197 баллов)
Анна Галанина (Москва, Россия, 196 баллов)

Специальный приз от арт-проекта «Территория I»:
Олег Сешко (Витебск, Беларусь)

Специальный приз от литературного портала «Графоманам.Нет»:
Елена Шелкова (Киев, Украина)

Специальный приз от литературного журнала «Южное Сияние»:
Елена Лазарева (Киев, Украина)

Специальный приз от Южнорусского Союза Писателей:
Ольга Андреева (Ростов-на-Дону, Россия)

Мы поздравляем победителей конкурса поэтического конкурса «Здесь можно жить забыв про календарь…», который проводился в рамках Пятого международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014» и ждём их и других финалистов в маленьком уютном Ильичёвске для участия в основном поэтическом конкурсе, анонимном конкурсе одного стихотворения, поэтри-слэме и других заключительных мероприятиях фестиваля, которые пройдут 3-6 сентября 2015 года.

Официальный сайт арт-фестиваля «Провинция у моря – 2015»:
http://province.do.am

ДО СКОРОЙ ВСТРЕЧИ НА ПОБЕРЕЖЬЕ ЧЁРНОГО МОРЯ!

06.07.2015 в 12:05

Свидетельство о публикации № 06072015120541-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 253, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

ПОЛОЖЕНИЕ О КОНКУРСЕ АВТОРСКОЙ ПЕСНИ «ПОЮЩАЯ ГАВАНЬ» (Литературные конкурсы)

ПЯТЫЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ АРТ-ФЕСТИВАЛЬ
«ПРОВИНЦИЯ У МОРЯ – 2015»
____________________________

В этом году Международный арт-фестиваль «Провинция у моря» – юбилейный. В пятый раз строчка из «Писем к римскому другу» Иосифа Бродского, давшая название фестивалю, объединит друзей из разных стран. Пятый Международный арт-фестиваль «Провинция у моря – 2015» пройдёт с 27 августа по 6 сентября на разных площадках сразу в двух городах – Одессе и Ильичёвске. В рамках арт-фестиваля впервые проходит конкурс авторской и бардовской песни «Поющая гавань».

ПОЛОЖЕНИЕ О КОНКУРСЕ АВТОРСКОЙ И БАРДОВСКОЙ ПЕСНИ
«ПОЮЩАЯ ГАВАНЬ»
1 июля – 10 августа
(финал – 3-4 сентября 2015 года, г. Ильичёвск)

Организаторы Конкурса фестиваля: арт-объединение «Фермата», СОТК «Аргонавт», Южнорусский Союз Писателей.

Оргкомитет Конкурса фестиваля:
Сергей Батура – музыкант, композитор, аранжировщик;
Александр Бедикян – руководитель турклуба «Аргонавт»;
Ирина Бедикян – организатор в арт-объединении «Фермата», музыкант;
Сергей Главацкий – председатель Южнорусского Союза Писателей;
Светлана Полинина – бард, лауреат Грушинского фестиваля;
Ольга Томашунос – член арт-объединения «Фермата».

Цель конкурса:
Выявление новых талантов, обмен опытом и побуждение к творческим поискам.

Даты и места проведения финала:
3 сентября – Очный отборочный тур (г. Ильичёвск, ул. Ленина, 30, Выставочный зал музея им. Белого, 12:00 – 16:00);
4 сентября – Финальный конкурс-концерт «Поющая гавань», подведение итогов (г. Ильичёвск, ул. Набережная, 13, банкетный зал отеля «Кемпинг АББО», 17:00 – 20:00).

Конкурс бардовской и авторской песни проходит в двух номинациях:
- Автор (текста и/или музыки; допускается аккомпанемент других лиц; авторство может принадлежать нескольким участникам группы);
- Исполнитель (включая коллектив). Представление песен известных бардов. Основной музыкальный инструмент – гитара.
Конкурсанты вправе выступать как в одной, так и в нескольких номинациях. Участие в конкурсе бесплатное.

Условия участия и порядок проведения конкурса:
Для участия в конкурсе необходимо до 10 августа 2015 года на адрес оргкомитета фестиваля «Провинция у моря – 2015»: v.artfest@gmail.com прислать:
1) предварительную заявку в Оргкомитет. Форма заявки произвольная; обязательно указываются: Ф.И.О. участника полностью (для коллективов – название коллектива, Ф.И.О. руководителя полностью), контактный телефон.
2) Тексты 3 песен с обязательным указанием автора текстов и музыки.
3) Аудиозапись в формате mp3 или ссылку в интернете, по которой можно было бы познакомиться с выступлением конкурсантов.

15 августа на сайте фестиваля будут размещены фамилии конкурсантов, прошедших первый тур и приглашаемых к дальнейшему участию. Также эта информация будет разослана по контактным электронным адресам, указанным при регистрации.

Второй отборочный тур состоится 3 сентября 2015 г. в г. Ильичёвск Одесской области (см. ниже). Регламент выступления – до 10 минут. Каждому участнику конкурса «Поющая гавань», прошедшему первый отборочный тур, необходимо явиться 3 сентября на место проведения прослушивания с напечатанными текстами исполняемых песен (в 2-х экземплярах). После прослушивания определяются номинации участников и песни с которыми участник будет выступать на финальном конкурсе-концерте.

Финальный конкурс-концерт состоится 4 сентября 2015 г. в г. Ильичёвск Одесской области. На нём смогут выступить участники конкурса, прошедшие Отборочные туры . Жюри, включающее известных авторов-исполнителей и мастеров бардовской песни из Москвы Киева, Одессы и Ильичёвска, оценивает выступления финалистов и выявляет победителей.

Требования к конкурсным работам:
– работы принимаются на русском и украинском языках;
– тематика представляемых песен – свободная;
– количество песен – не более 3-х;
– конкурсные работы недолжны нарушать авторские права, содержать ненормативную лексику, разжигать межнациональную рознь; не принимаются на конкурс произведения, нарушающие этические нормы по отношению к кому-либо из авторов, переход на личности и т.д.

Основные критерии при оценивании:
– литературные достоинства текста песни;
– музыкальность и неординарность мелодии;
– авторская индивидуальность при исполнении.

Награждение:
Призовые места в каждой номинации – I, II, III, Приз зрительских симпатий. Победители награждаются дипломами фестиваля и ценными подарками. Также, на основании решения жюри, могут быть введены дополнительные номинации (например: «Лучший текст», «Лучшая подача» и т.д.). Дополнительные призы и награды для финалистов могут быть учреждены любыми заинтересованными в этом лицами или организациями. По итогам конкурса планируется выпустить CD-диск с песнями победителей заявленных номинаций, а также участников, отмеченных жюри.

Информационные партнёры арт-фестиваля «Провинция у моря – 2015»:
Евразийский журнальный портал «Мегалит» (http://promegalit.ru),
Литературно-информационный портал «Пиши-Читай» (http://write-read.ru),
Поэтический альманах «45-я параллель» (http://45parallel.net),
Объединение Русских ЛИТераторов Америки «ОРЛИТа» (http://orlita.org),
Информационный портал «Одесский обозреватель» (http://www.odessapost.com),
Городской информационный портал «Вести. Ильичёвск» (http://www.i-vesti.com.ua),
Газета «Вечерняя Одесса» (http://vo.od.ua),
Газета «Вечерний Ильичёвск» (http://vi.od.ua),
Интернет-портал «Глобус Одессы» (http://o1.ua/globus),
Телекомпания «ИТ-3» (http://it3.com.ua),
Газета «Черноморский маяк»,
Интернет-портал «Графоманам.Нет» (http://grafomanam.net),
Интернет-портал (http://myfest.ru),
Интернет-журнал «Эрфольг» (http://www.erfolg.ru),
Литературный портал «ТЕРМИтник поэзии» (http://termitnik.ru),
Информационный портал «Таймер» (http://timer.od.ua),
Интернет-проект «Видеомост» (http://videomost.org),
Литературная гостиная «Diligans» (http://diligans.ucoz.ru),
Информационный портал «Русские в Молдавии» (http://russian.md),
паблики в ВК:
«Южнорусский Союз Писателей» (http://vk.com/club8398374),
«Вечерний Ильичёвск» (http://vk.com/vi_od),
«Ильичёвск, как он есть» (http://vk.com/illyichevsk),
«Проект “Территория I”» (http://vk.com/club29739501),
Литературное объединение имени В. Домрина (http://vk.com/club61380226).

Дополнительная информация:
Город Ильичёвск – небольшой курортный город, расположенный непосредственно под Одессой на берегу Чёрного моря. Чтобы попасть в Ильичёвск, вам необходимо у Железнодорожного вокзала г. Одессы сесть в маршрутное такси № 25 или № 60. Стоимость проезда – 14 грн. (0,5 у.е.), время в пути – 40 минут. Интервал движения маршруток – каждые 5-10 минут.

Страница фестиваля на литературном портале «Графоманам.Нет»:
http://grafomanam.net/users/20319

04.07.2015 в 21:03

Свидетельство о публикации № 04072015210352-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 186, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

Финалисты поэтического конкурса. Часть 3 (Литературные конкурсы)

Как-то всё оно – будто Сим-Сити внутри монитора:
тут разметка подстёрлась, тут двое с кравчучкой бегут…
Приснопамятный город пока ещё призрачно дорог
утомлённому сердцу с нехилой нагрузкой на жгут.
Пусть бегут – подожду. Третья – это не та передача,
что нервирует Лялю и Мулю, кокоток коряча.

Загорается нижняя секция серой трёхглазки.
Магнитола аккордом единственной песни Веласкес
атакует каналы несдержанной порцией мучо –
и объёмным рисунком дрожащая кажется туча:
груда ваты в чернилах да несколько прядей отрепья.
Лупит дождь, а опасности нет: у меня снова третья,
а за городом будет четвёртая – словом, в плену я
у железа, что мчится, упорно таможни минуя.

Видел баловней бала, глотающих счастье без хлеба?
Вот таков я сейчас. Конкуренты ушли в перегной.
Подле белых бортов караван тихоходных учебок
отстаёт всё быстрее и виснет в дыре временной.
Нет лишь чувства, что эти сигналы банальных манёвров
воронкам и летящим пожаркам я сам подаю!..
Не с былинных гонцов, видно, был я природой малёван:
если б только был неуд – а то ведь и необоюд!

Переход в левый ряд, поворот – всё на автопилоте,
и змея неуверенности партизаном крадётся под локти.

Эпопея, о коей мечтал, озорует сама,
и её доказать – как дочернюю лемму Ферма
пассажирке соседнего шпурбуса… Что я, в Берлине?
То-то почерк не тот у продольных разметочных линий.
И условным друзьям, что замутят пикник на леваде,
всё равно, кто к ним ехал столь слаженно – я или Вадик,
а из тех, кому впредь я давал пассажирское слово,
две последних швеи отравились в советской столовой.

Поле минное, аэропорт с волокитой багажной –
и они не хотят вспоминать о трёхглазке погасшей.

Краснеет жимолостный ряд.
Бульоны в венах не бурлят.
Видать, пора зверюге чахлому на склад
пробитых лодок, ржавых мин –
авось хоть там кошачий тмин
внесёт в окрестный город новый витамин.

Спешат на громкие дела
дельцы юнее мал мала,
готовы к дракам за количество бабла,
а тут извечно пуст карман,
однако даже Перельман
среди коллег своих не шудра, но брахман.

Походки лёгкой больше нет.
Асфальт катками перегрет,
но не попишешь ничего: то в комитет,
то на центральный стадион
по делу логова мадонн
плетутся ноги под заброшенный уклон.

Был парень – стал диванный червь.
Обои в дымчатой парче
уже не те, что при проворном циркаче;
лишь дальний путь – шестёрка треф –
в декоре мамонтовых древ
манит, нимало за мой век не постарев.

Всё больше крепких паутин
в углах ведических картин.
Убрать бы в доме – что ты! Сплю, как ламантин…
Мне клумбу косят на венок –
а всё решил один пинок
от скомороха в самый важный позвонок.

Рыжеет дуб под птичью трель
на всю оставшуюся мель
злосчастных тридевяти высохших земель.
Пусть громыхает Божья месть
над всем, что шавка может съесть,
а мне с таким раскладом дел пора знать честь.

Смастерил бы мне к лету какую-нибудь лупоглазую
с восьмитактным движком для своих экспедиторских нужд! –
размышлял я, склоняя Творца падежами развязными,
словно главную шишку в ряду кабинетных чинуш.
А она на меня из соседней жаровни таращилась,
где теплица была, где мичуринец свёклу выращивал
на электрогирлянде… В те дни пионерской возни
вся мечта ограничивалась белизной простыни.

Без меня ей дорога была поперёк радиатора.
Поначалу терпела она кривобокий вольер,
но однажды – когда я всё понял – с утра, в полдевятого
прокусил колесо ей от скуки один двортерьер.
Оседала машинка, едва отличаясь от пряника.
Ей бы рулик – да в резвы ладошки, да с ветром, да пряменько…
Попадались одни браконьеры. Отдать им свой старт
означало усохнуть от немагазинных растрат.

Холоднее и призрачнее с уменьшением клиренса
становилась игрушка подвально-складских чертенят.
Одноклассники обзавелись кто чем может. Я кинулся –
пауки доедают резину и что-то бубнят.
Беспристрастный Творец тупо съехал с профессии плотника,
резюмируя: ты не узрел, мол, приличного клопика!
Вроде юмор ему не присущ, но от фраерских хохм
забывается капля хорошего в вечном плохом.

Обвалился вольер, штукатурка беззвучно осыпалась,
вздох последний исторгла подвеска, убитая в хлам,
и приснились машинке края, где как воздух – незыблемость
пионерского правила «радость и боль – пополам».
Тихий кемпинг под Харьковом, пункт автосервиса в Нальчике…
А потом за стеклом и железом пришли коммунальщики.
Грохот слышали? Чистенький виден в окошке газон.
Только долг мой теперь – досмотреть экспедиторский сон.

Тринадцать на пять – полуюбилей,
артрит и отложение солей.
Ешь, что тебе оставят на столе,
и, равнодушно нацепив обноски,
возрадуйся, что, ходишь по земле,
а не в краях, где Бродский.

«Но гибок ум, и глаз пока остёр,
и дров хватает поддержать костёр», –
в наивный лепет, мол, ещё не вечер,
на этот раз поверил режиссёр,
бал не свернул, хотя убавил свечи.

И значит, страх поглубже спрячь внутри,
на все болячки плюнь и разотри.
На улице прекрасная погода.
Санкт-Петербург, декабрь, дожди, плюс три.
Меж лысых ёлок и крутых витрин
шагаю гордо.

Запомнилась осень, в которой
я глухо торчал на мели.
С концами накрылась контора.
Ветра вдоль проспектов мели.

Неделю лило без антракта.
В домах отрубили тепло.
Заржавленный жэковский трактор
смотрел на меня сквозь стекло,

увязнув в расплывшемся дёрне.
Соплями измазав рукав,
пошел я на кухню и сдёрнул
решительно люстру с крюка.

Проверил, насколько он крепко
вмурованный. Хрен тебе: хрясь
куском штукатурки по репе…
Озвучил, что думал про власть,

строителям выдал по полной,
на дворниках выместил зло.
И только под утро вдруг понял,
что мне, наконец, повезло.

…постреливают иногда в степи.
Казаки добивают комиссаров.
Добыл трофей – Апухтина стихи,
валялись на земле в подсумке старом

с убитым рядом. Я его узнал:
провинциал, сходил с ума от Блока
и декламировал: «Весь мир – большой вокзал».
Вагон ему не тем подали боком.

Ещё цитирую: «…Ласкал губу губой (!),
стремясь сломать сопротивленье слабое».
Денщик Семён, щербатый рот, рябой,
на каждом хуторе находит бабу.

И в этом весь естественный отбор
венца творения по Дарвину и Ницше.
Вчера молился истово, чтоб Бог
оставил нам хоть маленькую нишу,

прекрасно понимая, nevermore.
В конвульсиях интеллигентских бьются…
На этом обрывается письмо
в запаснике музея революций.

По наблюдениям автора, сегодня родители
всё больше заменяют реальное общение
с детьми на общение по Скайпу…

Мы заехали в такую эпоху,
Где сменили ко всеобщему кайфу
Воспитание по доктору Споку
На общение по мистеру Скайпу.

Мы освоили такие этапы,
Где не видим ни проблемы, ни драмы
Ни в отсутствии присутствия папы,
Ни в присутствии отсутствия мамы.

Воспитание, известно, докука,
И сегодня эту жесткую пайку
Уступили без малейшего звука
Интернету и товарищу Скайпу.

И к чадящим без родителей чадам
Доставляются прямехонько на дом
Назидательные изображенья
Очень качественного разрешенья.

Паутиною объята планета,
У неё теперь девиз и эмблема:
«При наличии сети Интернета
Остальное всё уже не проблема!»

Это истинно эпохи свершенье!
Но присуще виртуальному кайфу,
Что кончается его притяженье
С завершением сеанса по Скайпу.

Звонче, песня, разлетайся и вейся!
Но о чём твои тревожные звуки? –
Не придумали ещё интерфейса
Совершеннее, чем мамины руки.

Всё начинается со звука тишины
В неосязаемой минуте предрассветной,
Когда и сумерки оттенков лишены,
И сны прозрачны, и уже бесцветны.
Та тишина так интригующе звучит
Что по-испански, что по-фински, что по-русски,
И наступает в завершение ночи
В оркестре дня момент перезагрузки.

Потом невидимый небесный дирижёр
Движеньем палочки рассеивает чары
И будит скрипочку, и это хорошо,
И хорошо, что это лишь начало.
Та пробуждает бормотание ручья,
Потом включается гобой – дыханье ветра,
И петухи, так жизнерадостно крича,
Тревожат нас за много километров.

И всё слышнее рокотание сердец,
И стук колёс, и чей-то зов: «Вернись в Сорренто!»,
И означает это всё, что, наконец,
Настала роль ударных инструментов.
А уважаемый небесный дирижёр
И рад убавить децибелы бы, да тщетно:
День пробудился и пошёл, пошёл, пошёл –
Звучит орган! Мажорное крещендо!

Вот так устроен этот сложный механизм,
Нерасчленяемый и этим уникальный.
Хотя и старенький, но не анахронизм,
А вариант шкатулки музыкальной.
Когда мы снами, как картечью, сражены
И мягко тают отгоревшие поленья –
Всё начинается со звука тишины,
С перезагрузки темы, с обнуленья…

Век живёшь, а не знаешь точно,
Словно мелкий какой школяр:
Совесть – линия или точка?
Честность – вектор или скаляр?

Жизнь подкидывает примеры,
Но не очень они ясны:
Каковы же валентность веры
Или радиус кривизны?

Не узнать из её тетрадок
Ни разгневанности вольтаж,
Ни порядочности порядок,
Ни озлобленности рН.

Всё так зыбко и неконкретно,
Лишь одно однозначно нам:
Благородство, увы, дискретно.
Непрерывны дурак и хам.

Ветер, вскормленный жирной блестящей листвой,
Неизбежно становится тучен, шумлив и нахален,
Он вдыхает, пьянея, глубинные запахи спален
И соцветий раскрывшихся тёмный тяжелый настой.
Эти примеси в воздухе как-то влияют на мозг,
Потому что обыденность вдруг обретает глубины,
И глупеешь при виде банально цветущей рябины
И в обёрточном мусоре видятся блёстки стрекоз.
А спускается вечер – великий гримёр-пилигрим,
Сочинитель лукавый пленительных фальсификаций,
Да ещё если рвутся повсюду гранаты акаций
Вряд ли кто-нибудь выйдет досрочно живым из игры.
Берегись! В каждом вдохе присутствует явный подвох,
Превращающий в тайну движенья твоей диафрагмы,
Ты увидишь внезапно – из логова лоз виноградных
За тобой наблюдает крылатый языческий бог.
Не уйдёшь от стрелы! Даже если в обнимку с травой,
С колотящимся сердцем, с глазами, смотрящими внутрь
Неизбежно случится в одно из сияющих утр
То, что было когда-то и что ещё будет с тобой.

Город щедро бросает ночные огни,
как червонцы – за ворот, за пазуху, в рот
чахлой девке весне, вознесённой над ним,
раздвигающей ноги, как створы ворот.
И горят её щеки ничуть не стыдом –
то стада поднимают туманный восток,
и пульсирует жилка под тающим льдом,
и вальсирует голубь, круша водосток.
Отъедайся, весна, на московских харчах!
Не видать нам другой в этот сумрачный год.
Полудикие – ждём, когда, гол и курчав,
из горящего лона возникнет Эрот.
Наши лица – осколки недужной зимы
оплывут, протекая сквозь рук решето.
Ничего, мы возьмём друг у друга взаймы,
чтобы только попасть в этот цирк Шапито.

Смотри! Летят пушинки сорных трав,
увидишь, только голову задрав
до хруста в позвонках. О ave, август!
О ave, грусть, рождённая травой,
а это расставанье с головой –
то Бахусом навеянная благость.

Держу прохладный шарик тишины
под языком и этим решены
соблазны задавания вопросов.

Всё так неясно, страшно и легко –
как будто в лавку шла за молоком,
а улетела дымом с папиросы.

Отмотала кинолента кадры,
Отмелькали на экране роли…
Время косит под блокбастер – как бы –
А по сути – лишь рекламный ролик!
Старый мир застрял в глубоком детстве,
Где-то мы, наверно, с ним похожи…
Это – результат побочных действий
Моего синдрома тонкой кожи!

Если ты меняешь юг на север,
Словно цвет, отбившийся от спектра,
Если жизнь канает под бестселлер,
Сжатый до рекламного проспекта,
Если вера – странница-блудница,
А душа – изгнанница вип-ложи,
Это – просто новая страница
Твоего синдрома тонкой кожи!

В свете повсеместного психоза
Боль весьма доходчива как школа –
Только предвкушение наркоза
Глушит ощущение укола!
Где-то ад – но мы ему не рады,
Где-то рай – но мы в него не вхожи…
Вот и все возможные расклады
Нашего синдрома тонкой кожи!

Тонкости сомнительная почесть –
Вечности разменная монета…
Верят миллиарды одиночеств,
Что для них вращается планета!
В скачках чумового ипподрома
Ямщики натягивают вожжи…
Никуда не деться от синдрома –
Общего синдрома тонкой кожи!…

Единственная жизнь
В единственном числе
Идёт, летит, бежит,
Петляя на метле,
Снимая жатвы жертв
С обугленной стопы –
Классический сюжет
По версии толпы!

Единственная жизнь –
Гремят колокола,
Цветные витражи,
Кривые зеркала…
В балладах о любви,
В балладах о судьбе
Все храмы – на крови,
Все ноши – по себе!

Единственная жизнь,
Нерукотворный плен,
Над пропастью во ржи,
А дальше – силь ву пле!
Прыжок через этаж,
Наивная игра…
Дешёвый эпатаж
Двуликого пера!

Единственная жизнь
В пассаже до минор
Надрывно дребезжит
Костяшкой домино…
Опальная молва
Разносит по дворам
Ненужные слова
Неважных телеграмм!

Единственная жизнь,
Меж точками – тире,
Усиленный режим
Грошовых кабаре…
Душа – то вверх, то вниз,
Ей хочется туда,
Где счастье без границ
Плюс рыбка из пруда!

Единственная жизнь –
На этом и стоим,
Спасаясь от чужих,
Стреляя по своим…
И лишь благая весть
Летит среди планет,
Что смысл – всё же есть,
А смерти – всё же нет!…

Здравствуй, небо –
Вот и свиделись вновь
В блёстках недо-
переваренных снов…
Звёздной пылью
Разметало пути,
В клочья крылья,
Но сказали – лети!
В жерле пушки –
День открытых дверей,
Время сушки
Вёсел и сухарей,
Время странствий
От стены до стены
В стильном танце
Двусторонней луны!

Здравствуй, небо –
Запиши барыши
Томной негой
Воспарившей души,
Царством света,
Где с другой стороны –
Все ответы,
Что уже не важны!
Их там хватит
На таких на троих –
Здесь не катит
Уходить при своих,
В этой шкуре
Только тем и везёт,
Кто рискует
И играет на всё!

Здравствуй, небо –
Мне назначен полёт,
Тот, кто не был,
Ни за что не поймёт
Страсть азарта
Сквозь миры напрямик…
Миг до старта –
Самый сказочный миг!
Влево-вправо
Я угли ворошу,
Верой-правдой
Отслужил парашют,
К чёрту позы –
Я согласен отдать
Волю ползать
За свободу летать!

Весна растворялась в кружении света.
Летела дворами в расстёгнутой куртке,
Влезала собакам в пустые желудки
И в них притворялась говяжьей котлетой.
Журчали от счастья желудки собачьи,
Ходили собаки счастливой походкой…
Легко управляя резиновой лодкой,
Гребли через лужу индейцы – Апачи.
Серьёзные войны, в руках бумеранги.
Текли по щекам акварельные краски…
Три кошки с плакатами: «Требуем ласки»,
Помойных котов разделяли на ранги.
Серьёзный мужчина, на облаке сидя,
Над городом пел несерьёзные песни.
Старушка не знала веселья, хоть тресни,
Брела по дорожке в задумчивом виде.
В ней было немного от знака вопроса,
Немного от послерождественской ёлки.
Весна каблучками прищёлкнула звонко,
Когда с ней столкнулась буквально нос к носу.
«Веселье – не самое глупое дело,
Ты, вижу, задорно смеёшься, без фальши,
Пора мне, пожалуй, на север, подальше», –
Моргнула старушка и вдаль улетела.
«Прощайте, Зима!», – зазвенела ручьями,
Весёлым дождём пробежала вприпрыжку,
Обняв неспокойное сердце мальчишки,
Сильнее заставила биться ночами…

Собака лежала на грязной проталине
Под серой трубой, уходящей в Австралию,
Где пьют кенгуру за собачее здравие,
Не зная, что зимы здесь плохо проварены.
Что кости в кастрюле до варки обглоданы,
Что в этих костях ни единого запаха.
Что лютый февраль вроде старого лабуха,
Не ценит желудок свой уксусно-содовый.
Глотает пургу, барабанит по клавишам.
Танцуйте и войте, скулите, пожалуйста.
Лежишь под трубой? На похмелье не жалуйся.
Ни крохи любви от судьбы не достанешь там.
А нужно ли? Жизнь полиняла каштаново
Внутри не стучало, не билось, не цокало,
Ушли донжуаны за свежими соками.
Смешно называть кобелей донжуанами,
Они бессердечны и злобны, как правило.
С чего это вдруг размечталось о нежности?
Собака лежала. В слепой неизбежности
К ней белым огнём приближалась Австралия.

Дерево видели напротив острова
В цветах разноцветных, в зелёных звёздах?
Вдыхали под ним соловьиный воздух?
Срывали плоды с него – тучки чёрствые?
Ели их, плакали, от счастья мучаясь,
Судьбу проклинали, скрывая маски?
Там каждая тучка – куличик паски,
Господнего тела кусочки лучшие!
Хочется к острову? Добро пожаловать!
Мечты обернутся фантомной былью,
Горячее сердце затянет стылью,
Холодное вспыхнет кострами-жалами.

Выдержишь, пустишь ли к себе за пазуху
Гостей нарисованных, чёрных в красном?
Судьба разлетится песочным пазлом,
Пойдёт по дорогам пустынной засухой.
Стерпишь ли ангела в погонах пристава?
Впитаешь смирение кротким сердцем?
Посмеешь душевный принять Освенцим?
Сломаешь гордыню молитвой истовой?
Люди, увы, не всевышнесортные,
Пойдём на плоту, ты посмотришь близко
Своими глазами на тех, кто в списках.
Живые – они, мы пред ними – мёртвые.

Во мне поселился дракон, размером с соседний дом,
с тремя головами и сломанным в драке крылом.
Течёт и пенится кровь из пасти его одной.
А из другой – валит дым, как от трубы выхлопной.

А третья – закрыта пасть, словно воды набрала.
Три пары глаз, осколки бутылочного стекла,
глядят на меня, каждая со своей стороны,
ведь три головы – это три мира и три войны!..

Я знаю, с утра подъём, и снова на бой с собой –
с драконом, размером с дом, а я ещё тот герой.
И сердце моё с мечом, как будто Иван Дурак,
удар за ударом – бьётся с монстром, и всё никак.

Но, только ночью, когда на помощь приходит сон –
огромный, как небоскрёб, дракон во мне побеждён.
А я делю его шкуру на множество равных частей
и помню – утро вечера мудреней. И честней…

Она была странной какой-то, будто из книжек Кинга.
По вечерам к ней приходил такой же чудной фламинго.
Она привыкла к их болтовне ни о чём.
А он клал голову на её худое плечо,
от удовольствия закатывая глаза,
пытался что-то ласковое сказать.
Но получалось обычное «курлы-мурлы»,
от которого плавился потолок и плыл.
И она гнала фламинго прочь. Короче,
пинком желала ему спокойной ночи.
Потом расчёсывала непокорные волосы,
садилась в метро и мчалась к Южному Полюсу.
К своему возлюбленному пингвину,
который был белым и чёрным наполовину.
Клала голову на его птичье плечо,
замирала, хотела чего-то ещё.
А пингвин улыбался ей во весь треугольный клюв.
Говорил, мол, напрасно, давно другую люблю.
И дарил невиданной красоты круглый жетон,
шёл с ней к метро, заводил в голубой вагон…
А дома ей снился фламинго, розовый, как заря.
Она во сне уже понимала, что ждёт его зря.
И утром принималась за спасительную работу.
Шила крылья из старой фаты и ещё чего-то
из прошлой жизни: обрывков чужих стихов,
детских праздников и просто забытых слов.
А за окном, невдалеке, на ветке раскидистого ореха
сидел фламинго, смотрел на ту, к которой уже не придёт,
и давился от смеха…

Не ухожу. И не грущу. Одна.
Окно. И поворот веретена.
В стране чудес ни правды нет, ни лжи –
есть дом, где этажи и этажи.
И я пряду для Ариадны нить –
людей по этажам переводить.
Творить. И чудеса в карманы класть.
Чтоб ни война, ни демоны, ни власть
на этажах моих не завелись.
Пряду льняную нить длиною в жизнь.

Утро и Море, – мир акварельный!..
Гаваней крики, рынков соблазны.
Блики на бивнях таранов галерных.
Разноязыки, разнообразны
люди и страсти.
Туда – без опаски,
разом шагнуть… Или просто всмотреться,
как примеряет гротескные маски
солнцем любимая древняя Греция.

Маститый ритор, седой и курчавый,
успешный в искусстве писать доносы,
клиента ждёт, опершись величаво
на свой резной кипарисовый посох…

Гроза и горе Пелопоннеса –
пират присматривает подругу…

Купец, спаливший во славу Гермеса
чужими руками чужую фелюгу,
нарядный, идущий смотреть дискобола,
во рту катающий косточку финика…

Ты сам, лицо опускающий долу
с кривой усмешкой старого киника…

Кулачный боец, напустивший лужицу
кровавой слюны и костного крошева,
с песка приподняться напрасно тужится…

Купивший девчонку-наложницу дёшево
поэт, скандирующий на агоре
напыщенный стих о гетере Лесбии…
…Ангел с глазами, таящими горечь,
ангел с меча пламенеющим лезвием…

Ночь над Элладой. Море мерцает.
В мире – ни зла, ни страха как будто…
Лодки, наполненные тунцами,
держат на север, к рыбацкой бухте.
Спящих рабов расслаблены спины,
спят винограда тёмные плети,
а на холме у храма Афины
между колоннами бродит ветер.
В дом проникая сквозь ставни неплотные,
трогает пламя в узорных плошках…

В комнате – две египетских кошки,
слуга, и в кресле – начальник сотни.
Он цедит сок, слугою налитый
из звонкой глины (стекла? фаянса?),
забыв Кирену, где смял гоплитов
и их убивал, как Ахилл – троянцев.
И он не помнит могильной глины
и мёртвых улиц с вороньим граем:
он слушает флейту младшего сына,
а мальчик играет, играет, играет…

Безвестный скульптор на козьих шкурах
лежит, насытившись девы стоном,
лежит и думает полусонно,
как завтра утром, в честь Эпикура
он будет зачатье статуи праздновать,
как будет, оставив горячую талию,
резцами из мрамора пальцы выпрастывать,
тянущие ремешок сандалии…

Три друга, поклонники Демокрита,
в прохладном саду под старой оливой
сидят на траве, холстиной покрытой,
беседой о сути мира счастливые.
Там сыр, и смоквы, и чаши трёхлетнего
в мудрой пропорции с горной водою…

Подсвеченный лунным великолепием,
пастух молоко вечернее доит.
В веревках мускулов руки смуглые,
он стар, ему шестьдесят без малого.
И лунное олово с медью углей
сплавляются в бронзу лица усталого.
Чуть-чуть иного рисунка, чем ныне,
Весы и Дракон, Береники Волосы…
…Тихо смеются ручьи в долине
и ангел, раскрывший Небо над полисом.

…Наряду с другими – и нашего брата-
поэта смущающий странностью голоса –
он когда-то был persona non grata,
но, возможно, был и посланцем Логоса.
Из статьи о нём, для многих – кумира,
(написанной до того, как его похоронят):
«Противостояние человека жёсткому миру
осмыслено в духе романтической иронии».
Уникальность этого эстетического факта
обусловлена неповторимостью автора.
Уберём же предвзятости катаракту
и оценим факт из ближайшего «завтра».
…Он звучит, привычному вопреки,
игнорируя нормы во многих случаях,
и порезаться можно на сколе строки,
и висят абордажные рифмы-крючья.
Он внедряется в память – и раной саднит,
он какой-то жестокий секрет постиг!..
…оставаясь при этом только одним
из бесчисленных срезов реальности.

…Далеко от Нью-Йорка и Сан-Диего,
и от прерий, затканных ковылём,
где в избытке снега – но только снега,
где скребёт о мели паковый лёд,
где и летом не щедро солнце к природе,
а зимой – лишь складчатые миражи –
…иногда отрешённым сознанием бродит
тот, который с бродяжьей фамилией жил,
той же нации, но не из тех людей,
что опять покупают в Намибии копи;
препаратор фразы, поэт-иудей,
безразличный к попыткам офсетных копий
со стилистики нобелевского лауреата,
равнодушный к всемирному «гран-мерси».

…Голубой бриллиант в девятьсот каратов
на канадском чёрном небе висит.
Льётся чёрная тьма из Большого Ковша,
сыплет с Млечной Тропы молоко сухое
в эту тьму, где неровно мерцает душа,
не нашедшая в жизни себе покоя.
И молчания песня – как долгий вой
над волнистым пространством сухого снега,
под луной, ледяным бессмертьем больной…
И алмазный шип – безумная Вега
умножается в блеске сионских звёзд,
(в мириадах кристаллов, готовых вспыхнуть).

Длятся тени, упавшие в полный рост,
длятся скалы, лиственницы и пихты,
из прорехи времени выпавший цент, –
длится миг между «будет» и «только что спето»,
и почти не заметен рашен-акцент
у равнин, облитых алмазным светом,
но отсюда ближе к цепочке дюн…

…Там такой же снег с таким же альбедо,
там он был – и был беззащитно-юн,
там живёт не забытая им обида –
только память, без доли телесного брутто –
неостывшим, давним, усталым горем…

…Ястребиный пух из Коннектикута
порошит из туч над Балтийским морем.

ИНОЙ АРДЖУНА
Апокриф
                                          Классическая «Бхагавадгита» гласит,
                                          что Кришна, разрешая сомнения Арджуны,
                                          приобщил его к сокровенным тайнам духа

…И Он воплотился, прекраснейший облик приняв,
со взглядом, который затмил бы любую зарницу.
И два легконогих, как лотосы – белых, коня
по ровному полю неспешно влекли колесницу.
И, мир проницая – от капли до каменных плит,
от градов небесных – до джунглей зелёного лона,
Всеведущий Кришна с печальным Арджуной стоит
о правую руку и с ним говорит благосклонно:

– Ты избран, Арджуна. Пока Я с тобою – внемли! –
замолкли ручьи, и затихло дыхание ветра,
и лист облетевший не может коснуться земли,
и замерло время на глади лугов Курукшетра…
Потомок властителей! Сталь и горящая медь
уже сопоставлены грозным велениям рока.
Но ради чего собираешься ты умереть?
От этого нет никому ни малейшего прока!

Ну, что из того, что сегодня с обеих сторон
готовятся к битве друзья и родные по крови?
Заметь, победитель стяжает и славу, и трон.
Твоим недеянием всех не спасти. Прекословя
судьбе – потеряешь. Ты видишь улыбку Мою,
Подателя истины и Сокрушителя злобы?
Забудь о невечном – и щедрым потоком пролью
всё то, что иначе по каплям тебе низошло бы.

Ты смел, ты отважнее прочих. А всё-таки знай,
что в этом сраженье, где вас уцелеет немного,
имеешь, чего никакая не купит казна:
тебя охраняет ладонь всемогущего Бога.
Я тот, Кто любовь и возмездие, милость и плеть,
Кто зиждет и движет светила, планеты и луны –
и Я говорю, что не нужно о них сожалеть.
Сражайся, Арджуна!

Зачем бы Я дал эту силу и гордую стать
и в плотную массу героев принудил стесниться?
Зачем бы Я луки напряг и заставил блистать
доспехи и сбруи, мечи, человечьи зеницы?
Щиты, колесницы и злая копейная ость –
одна только Майя, игра Всемогущего Гуру!
Направо – эбен, а напротив – слоновая кость…
Всего лишь фигуры, Арджуна, всего лишь фигуры.

Ведь только тела погребальные примут костры,
и жалость тебе не пристала, как дубу – омела.
Возвысившись духом, пойми непреложность Игры!
Ты кшатрий*, Арджуна, и делай суждённое дело!
О, лучший из лучников! Выбери верную цель!
Кому неизменно довлеет невежества гуна** –
достойны ли жертвы в твоём отрешённом лице?
Подумай, Арджуна!

А руки твои – да пребудут, как прежде, чисты.
Во грех не зачтутся колосья, что карма скосила.
Ты Свету угоден – и Света исполнишься ты.
И будет расти совершенная мудрая сила,
и будут радения с теми, кто веру куёт,
рассветы над Гангом и женщин горячие очи!
Ты станешь великим пандитом*** во имя Моё,
ты сможешь вести и учиться!..
И что же – не хочешь?..

Строптивый юнец… Не безумен ли, Мне вопреки
отвергший веление жизни и знания благо?..
…Сейчас зарычат барабаны, взметнутся клинки,
и жутко слоны затрубят, напоённые брагой!
Я лезвие вижу, что гибель тебе причинит –
и плоть затрепещет, и жилы порвутся, как струны…
Мой первый из первых, любимейший Мой ученик…
До встречи, Арджуна!
____

* Принадлежащий касте воинов
** Духовный принцип
*** Высокоучёный мистик

Что ты со мною делаешь,
что ты мне говоришь?
Слышишь, Париж?
Видишь, Париж?
Знаешь, Париж?

Все бродяги твои изысканно так просты,
словно есть у них дом где-то там неземной красоты.
О, как весело нам в нечистом твоём метро –
там играют «Бесаме мучо», танго, фокстрот…

Поднимусь на вечерний Монмартр и сяду под Сакре-Кер,
чтоб глядеть на твои огни, как в глаза – в упор.
Чтобы тайны твои ты разбалтывал мне налегке
на французском, арабском, бенгальском своем языке!

Ароматы твои буду помнить я долго, до…
тех пор, как состарюсь, как мой состарится дом.
Круассаны твои, «Шанели» твои, «Ферро»…
Даже вонь негритянской мочи в ветвистом твоём метро!

Буду помнить я площадь с веселым названьем Пигаль,
и как Элвиса Пресли старик из Нью-Йорка играл!
Там священные тени бродили – ты помнишь ли кто?
Кто стоял там в цилиндре и в сереньком летнем пальто?

Облака говорят на санскрите,
Облака говорят на латыни…
Говорите со мной, говорите!
Этот день был тяжёлый и длинный.

Облака надо мной проплывают
и словарь драгоценный роняют:
«агни», «веды», «поэта грекорум»
и рифмуют его с «романорум»…

Древний агни горит в наших жилах,
мимо стройная дэви проходит.
И в уме все слова колобродят:
Веды – ведьма, медведь, джива – живы…

Облака знают всё, всё видали:
древних ариев славу и горе,
древних греков дороги и дали,
древнеримских владений просторы.

Но к истокам припасть тянет снова,
что в санскрита живительной влаге.
Мама – мата, брат – братар, и слово
полыхает огнём на бумаге!

Он говорит: «Я давно одноклассников не видал,
мы так редко стали встречаться в последние 10 лет…»
Он говорит: «Я с Машкой ходил туда,
где “Гости из будущего” тогда давали концерт».
Я ему говорю, что рифм половодье меня
так захлёстывает, что только давай держись.
Творчество – это молитва, что жжёт посильней огня,
и это – моя стихия, мое проклятье и жизнь!
Он говорит: «Какие суки – вчера
вновь не пришли электрики, света в подъезде нет!».
Он говорит: «А предки мои с утра
желают бутылку водки и блок сигарет».
Я говорю: «Ведь этот роман, представь,
мне дали на пару дней, и я прочитала его.
И после него я стала верить в Христа,
и поняла, что есть на свете любовь!»
Он говорит: «Я жить без любви устал!»
И так ли мне важно, что еще скажет он?
Но, Боже, как он целует в губы (или в уста)!
Таков мой самый странный роман… таков
мой вечерний звон!

Довольно грязный небосвод. По-зимнему,
вдоль ветра, в профиль – люди и фасады;
портретов трёп, попробуй возрази ему;
жизнь возразила, но ему не надо.
Варшава варит митинг поминательный:
лавровый лист венков, букетов специи;
все люди – в именительном и дательном,
расходятся повспоминать, согреться.
И тротуар общественного траура
оставлен стыть: где розы, где гвоздика;
пустая тара наподобье Тауэра;
в подземке затерялась Эвридика.
Орфей – средь поездов, схвативших заживо
дыхание людское, торсы, плечи…
И по перрону пьяный лях похаживает,
слезится… Что ты плачешь, человече?

Проспекты, парки, сад в согбённой позе,
локтями порознь – точно на морозе
свело суставы; оспенный фасад,
за рябью снега, всё глядит назад,
как будто бы в тоннель, куда унёсся
горящий поезд, навалясь на оси.
Вся эта метафизика металла, –
все кадры окон без людей, – влетала
в трубу, как пневматическая почта;
вот хронос окончательного вычета.
Во тьму горизонтального колодца,
глаза раскрыв, летит локомотив,
тоннель трясётся и сейчас взорвётся,
чтобы раскрыть астральные пути.

Закрыв глаза, он слышать продолжал
подземный свист, сверчка, ночное пламя
планетной плазмы… Так его душа
прощалась с речью рек, с полями,
с земными звёздами вверху; он продолжал
улавливать помехи, как локатор:
что слышит смерть, то чуяла душа
на всех волнах эфира и покатых
холмах, чей – что ни взмах, то – шаг
в пространстве, от рассвета до заката.

Январский католический обряд.
Последняя позёмка, свечек ряд,
как многоточие во тьме. Горят.

В раю закрыто, но в аду ещё
свет не тушили, и ещё посуду
не убирали – вон белеет счёт
за сытый вечер, и тела повсюду.

В раю уже закрыто, но в аду,
куда – как мнилось – заглянул случайно,
посасывают сносную бурду,
покуривают, атмосфера чайной…

И вечный то ли жид, то ли грузин,
каких, куда ни плюнь, везде навалом,
рыдает среди прочих образин,
все – в стельку, атмосфера сеновала.

И кто-то, с нехорошим огоньком
в глазах, стоит у входа, попирая
здесь принятый устав, и ни о ком
не помнит, бросив ад не ради рая.

Сегодня снег с дождём… С ума сойти –
какое самобытное начало,
к тому ж декабрь… Отчётности с пути,
цидулки докладные; величаво
и не начать; но, с Богом, мы начнём…
Коктейль вертлявый этот тусклым днём
был взбит небесным миксером, а там
и подступила к окнам темнота.
Шантажнейшая музычка зимы,
с подскоками прохожих и пернатых,
се – слякоть, точно вышед из тюрьмы,
и дом на всё глядел, как губернатор
на голь и рвань; картинка неважнец
и звук туда же – трескот и свистец;
но любо нам представить в этот час
округу, даль, где ныне нету нас.

Проселок, лёс, Радищевский простор
(хотя, чего Радищевский, а Пушкин?),
рыдающий рыдван под косогор,
поля убиты и гнилы опушки;
да вот шлагбаум, как воздетая рука
от римлянина – ехай хоть в Европу;
Евразия завидно велика,
так велика, что поодбило жопу
и зубы растрясло… А мы сидим,
почти в тепле, почти в своей державе,
и сигарет отечественный дым,
и на столе подержанный Державин.
О, южная тлетворная зима!
О Боже, ты хоть это не замай!
И парных рифм и перекрестных рифм
спокойствие, их строгий логарифм.

Вообще, о ком тут речь и в чем здесь суть?
Навеяно, читатель, непогодой,
в спине болями, бисмарком в носу,
и нездоровый образ жизни, годы,
несовпаденье планов и судьбы
(как вспомнишь близких – всё одни гробы);
да мало ли чего, плохой коньяк…
А коль не понимаешь – сам дурак!
Но это – к слову, бросьте, мы не лучше:
стихи писать – не родину спасать
от клоунов с их логикой пластучей,
но это тоже, впрочем, словеса.
Настал декабрь, настал кретинский кризис.
Народы мрачно смотрят в катехизис,
в страницу для пометок, в пустоту,
и постигают жизни красоту.

– Мейер, кончается керосин.
Софа придёт, принесёт перчатки,
те, что просил.

– Ида, ты помнишь была весна,
мы среди вишен играли в прятки?

– Помню, конечно – ты был худой,
словно та лошадь, что воду возит.

– Точно… ещё торговал водой –
знатный у бабушки был колодец.
Думал, купить тебе пару роз…

– Тощую Сарочку щупая за колени.
Мейер, пусть Боря придёт в выходной,
лампочки в люстре гостиной сменит.
И темновато здесь, над столом,
может, купить нам ещё светильник?

Мейер смеётся:
– Ида, мне всё равно.
Не заводись, как пустой будильник,
рядом с тобой ведь и так светло.
___
*имя Мейер переводится с иврита как «дающий свет».

Что это плещется, там, внутри,
где затихают дневные звуки?
Мы с тобой – вольные рыбари,
сети плетём из своей разлуки,
прочность проверена тех сетей,
не пропускают ни боль, ни радость…
не миновавших семи страстей
жизнь заставляет принять, как данность,
скудный улов из прощальных фраз,
тяжесть вины и песок сомнений.
Больше крылом не коснётся нас
чайка отпущенных сновидений,
мы с тобой – вольные рыбари,
наши моря – без конца и края.

Что это плещется там, внутри?
Не говори, я всё помню, знаю.

Танцуй, Эсмеральда-жизнь, под бубен простого счастья,
пускай Квазимодо-смерть завистливо наблюдает.

Не нам понимать, кто за нас решает
прощать ли, прощаться иль ждать причастия,
поверить, проверить, понять, запомнить –
мы можем лишь впутаться в этот танец,
души приоткрыть уголок укромный,
в котором оливы и померанец,
святые и черти, вороны да голубицы,
мессия на белом осле выбирает город.

Но сколько же это ещё продлится?
Открыты ворота, со скрипом ворот
в засохший колодец спускает вёдра
и не зачерпнуть им ни капли влаги.

Пока на ветру полыхают флаги,
танцуй, Эсмеральда,
смотри, Квазимодо.

Опрокинуто небо в горячей степи,
Половецкое солнце висит на цепи,
Обжигая дыханием травы.
Но однажды украдкой, спугнув тишину,
Журавли, словно ангелы божьи, вспорхнут,
И крестом полетят православным.

Заиграет кимвалом разбуженный гром,
И пригоршни дождя, как богач серебро,
Разметает по сонной долине.
От мучительной спячки очнется земля,
Понесутся по свету псалмы ковыля
И дурманящий запах полыни.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня. (Псалом 22:4)

Цвели сады, плыла по небу синь,
И всей планете было безразлично,
Что мать кричала «Бог, иже еси!»
На каменном полу,
у стен больничных.

Ей медсестра сказала: «Надо ждать.
Туда нельзя, мамаша, посторонним».
Она ждала, как может только мать.
Вонзала ногти в тонкие ладони.

А в этот миг рвалась из тела жизнь,
Сужался мир до сиплых междометий.
Бессильное врачебное «Молись!»
Казалось ей дыханьем злобной смерти.

И детский хрип за стенами, во мгле
На части разрывал её невольно.
Она молилась
Прямо на земле,
Под окнами,
Коленопреклоненно.

Под ребрами стучала гулко боль.
Ей помнится: вросла земля в колени.
А Бог ребёнка к жизни нес тропой,
Идущей из долины смертной тени.

Прикорнули кувшинки на водной задумчивой глади,
Не стрекочут кузнечики, спрятались осы в крапиву.
В пожелтевшей осоке, где квакают жабы в прохладе,
Притаилась русалка, взирая на мир сиротливо.
Рядом мельница. Раньше трудились здесь мудрые люди,
Пели песни, носили мешки ячменя и пшеницы.
Говорили, что солнце лежит на заоблачном блюде,
Что в соседнем лесу есть волшебные райские птицы.
Говорили, на окнах морозы рисуют картины,
И целебная сила томится в цветах молочая,
Что красавица-осень приходит на землю богиней.
…А ещё, что настанет война, обронили случайно.
И от слов этих вдруг потемнели их славные лица.
Зашумела тревожно листва на берёзах и клёнах.
И, себя осеняя крестом, люди стали молиться.
…А русалка была молодой и ещё несмышлёной.
Она знала лишь тихое небо и тёплую заводь,
Что приятно вьюны прикасаются к ней плавниками.
…А вдали облака дождевые летели на запад,
И шумели там грозы, и падал огонь мотыльками.
Жизнь кипела за лесом, а здесь потихоньку смолкала.
Перестало на мельнице пахнуть созревшей пшеницей.
…И однажды под утро русалка вздохнула устало:
Вслед за грозными тучами мельники шли вереницей.
Напряжённо, сурово, от быстрой ходьбы задыхаясь,
Пели песню о том, что судьба позвала в неизвестность.
В их потухших глазах появилась смертельная завязь.
И от этого было русалке тревожно и тесно.
…На заброшенной мельнице выросла чёрная плесень,
А в пруду появились лягушки, вода стала мутной.
Не хватало русалке людей, их рассказов и песен.
…Много лет вспоминала она то печальное утро.

«Здесь лежит тот, чьё имя начертано на воде»,
Имя твоё, писанное вилами по воде,
Бросишь камень, круги пойдут по воде
и исчезнут скоро.

– Скажи, где ты раньше был? – Нигде.
– А сейчас, скажи, где ты? – Нигде.
– А где позже будешь? – Нигде. Нигде.
И разрушил город.

Когда ласточки улетят на зимовку по направлению к Северу
(пустынная Африка, не знавшая прихода весны,
застонет от одиночества песками, водными тропами, зеленью),
бревенчатые дома, гаражи, городские улицы станут тесны,
тротуары, отяжелевшие от глыб фантомного снега,
забудут лёгкость прикосновений босых ног,
недоумённой оторопью «побега куманики», бега, пробега
транспортного средства – велосипеда, катка асфальтового
– по тесьме дорог,
торопливым шагом всегда спешащего человека,
дробными взмахами крыльев летящих птиц,
ты тоже уйдёшь, не дождавшись начала века,
небрежно смахнув опостылую пыль с ресниц.

«На душе петербуржно», –
говорил беззастенчиво, –
тусклым цветом верблюжьим
осень с небом повенчаны».
Королевским пурпуром
на губах твоей женщины
остывала бездарность
философских сентенций.
В принужденной беседе,
что пророчила ад,
(на столе в хрустале
лиловел виноград)
не смотрели друг в друга –
не рассеивать взгляд,
жизнь стучала упругим
недостатком преград.

Ты одаривал радужным
беззаботным весельем,
будто заячью лапку
в петлице носил
цвета мяты.
Она же – в сумбуре измятом
своих мыслей, чужих
представлений и судьб,
улыбалась натужно,
экстатически хмурилась,
событийным считала
переход через улицу,
не любила гортензии,
яркий свет и притворство,
ты читал ей статьи
«Жизнь и творчество
Бродского» и/или Фета.
Солнца не было, словно
дрянная конфета
растеклась карамелью
над нами тремя, –
густо-розовым бархатом
вечер осыпался.
В сигаретном дыму
терпким запахом липовым
вы чудились мне мёртвыми
и подумалось враз,
что мой Бог и ваш, общий
Бог, один на двоих –
это разные боги
и дороги, которые нам предстоит
прошагать перелесками –
параллельные.
Грусть толчками видений
отдавала тебе
и глаза её с блеском,
и платья коктейльные,
даже смех. Тут я вспомнила
тех,
кто бессмысленным смутным
туманом заутренним
проплыли чередой
ваших тайных обид
сквозь меня: мой протест
и нелепицу, вид
неуместный.
Гротеском отвесным
всё подернулось. Мир
нас не мог выносить
и не вынес. Она,
утром ранним пришедшая
(изо рта – «влюблена»),
собрала ожерелья
и бутылкой вина,
рассыпая попутно
стеклянные бусины
слов, попрощалась.
Темна
голова её с за уши забранными
волосами осталась
на твоём телефоне.

Я с запястий сдирала
кусками кожу,
ты шептал в пустоту:
« Никого дороже,
ничего,
в следующей жизни
мы будем вместе:
я – белым львом или рыжим котом,
она – металлической лестницей в небо,
мурлыканьем
или песней».
А я тогда дирижаблем,
что может двигаться
в любом направлении
независимо от движения
воздушных потоков,
потому что «око за око»
и закон притяжения
не имеют силы
в нашем случае.

Сам собою измученный,
ты не мог молчать:
«У неё теперь муж, герань,
макароны по-флотски,
кровать
ротанговая и в субботу вечером –
баллады Высоцкого
из фильма «Стрелы Робин Гуда»,
она гуляет с псом,
плетет венки,
покупает посуду,
на её рояле – поблекший шёлк,
а на стенах – старинная парча,
а я теперь – одинокий волк, –
проворчал
(не без усмешки), –
одинокий волк и мой удел –
выставки и помойки,
безудержный беспредел».

Любая история,
что грешит избытком трагизма,
не может быть рассказана иначе,
кроме как
языком вульгарного фарса,
где так называемая
«личная» территория
теряет чёткую очерченность граней.
Посему мораль
(несмотря на риск
показаться самодовольной):
не стоит стричь волосы,
если их длина имеет значение
и делать Другому больно,
даже если очень хочется.

выход метро, незнакомый знакомый район
странные здания, шпили на мачтах колонн
множество залов, зелёный в саду лабиринт
и без дверей в небеса поднимается лифт
вид открывается, тянет безудержно вниз
шаг, и висишь на руках, жалко узок карниз
в комнате – люди, негромкие речи и странная грусть
завтра – расстрел, и нельзя убежать, если я не проснусь

кто взойдёт на парящий – летящий град
по плечам, головам, по сердцам, бобам
тот поступит немедля в отряд негритят
что стоят на линейке, внимая там
нежной музыке сфер, им Гомер – пример
и судьба – облака, окиян – отец
и взмывают спокойно от дум и дел
искупаться внизу, где вода – свинец
вот, конец у считалки, венец дорог
у кисельных у рек берега – творог
девять лун, кладенец, золотой песок
и последний глоток, и прощальный рог
а на синем на небе – сияет град
а на море – воронка и смотрит гад
и ни скорби, ни боли, ни мук, ни драк
и ни шагу назад, и вперёд никак

вот, и лета последний пятак, междометий тупик, тюрьма
был небесного цвета флаг, а теперь опустила тьма
словно занавес плащ на мир, и на ветхий присела стул
у порога чужих квартир синеокий дракон уснул

на дороге к закату лет никого – ни людей, ни звёзд
перехода манящий свет в безвременьи застыл, замёрз
черепицей покрылся мир – от небес укреплённый щит
охранитель чужих квартир у порога тихонько спит

Случайные встречи ложились на полку.
Прощальные взгляды бомбили планету.
Непросто, непросто найти незнакомку,
Когда от знакомых спасения нету!

Когда вся планета – сплошное болото,
Когда вся планета – шестая палата,
А рядом всё время какой-нибудь кто-то,
Кого я не знаю, кого мне не надо.

И осень всё ближе – падение яблок.
На сердце всё меньше цветущих Испаний.
Но хочется верить, что в чём-то и я – Блок,
И я незнакомку найду в ресторане.

А мир, он прекрасен. Но как надоело
Кого-то искать, от кого-то теряться.
А ливень всё рвался на мокрое дело,
Бежал, как жених от невесты из ЗАГСа!

Бежали вокзалы, причалы и пристань,
Как жить пацанами, забыли мужчины…
И осень, и осень – импрессионистка
Всё чаще и чаще рисует морщины.

Ночами звонят мне и Верка, и Томка,
А я домовитый, но страшно бездомный
Опять убегаю искать незнакомку,
Чтоб сделать её безнадёжно знакомой…

Помидоры – крохотные Марсы.
Семь рублей за килограмм планет.
Ешь планету, кроха, улыбайся,
Кутайся в китайский синий плед.

Я рождён запойным фантазёром,
И наедине с собою, брат,
Я учился резать помидоры,
Спички не жалеть, когда горят.

А когда я был особо «весел»,
Кроха бегал, требуя ответ:
– Есть ли жизнь на Марсе? Есть ли? Есть ли?
Есть ли смерть на Марсе или нет?

Помидоры цвета революций
Жались к тыквам, брюквам и стене.
Их везли из Сирии, из Турций –
Распродажа раненых планет.

Ешь планету, кроха, и не кайся.
Ты поймёшь, что жалость – это бред.
Я не знаю, есть ли жизнь на Марсе,
На Земле сегодня жизни нет…

Больной номер девять – сбежавшее Счастье.
В психушке – тревога. В психушке – бедлам.
В прозрачном, воздушном, смирительном платье
Танцует по сёлам и по городам.

Танцует над будущим и над прошедшим,
И смотрят нормальные в смутной тоске…
А Счастье не может не быть сумасшедшим!
А Счастье, как ослик, идёт по доске!

Медбратья несутся, хватая за пятки,
И Счастью, к несчастью, не смыться от них.
Приходится быть и случайным, и кратким
Как чей-то, как чей-то талантливый стих.

И снова утрата, и снова расплата,
И снова дожди, и уколы, и грусть.
Но Счастье опять убежит из палаты!
А значит, я к Вам непременно вернусь…

03.07.2015 в 22:20

Свидетельство о публикации № 03072015222019-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 167, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

Финалисты поэтического конкурса. Часть 2 (Литературные конкурсы)

На земной простыне – перекрёстки рогатых путей,
по которым из пункта в пунктир держат путь пассажиры.
Пусть из глины конечная цель. Чем ничтожней, тем злей
бестолковая тяга к конечной трамвайного мира.

Мы с тобой – на ходу, в два прыжка и четыре руки,
зацепившись зубами за ветхий кафтан контроллёра,
пополняем ряды паразитов электродуги.

И на взятой измором, хромающей стуком колёс
колеснице сидящих в наклон мы лежим в полный рост.

А на крыше – светло. И вокруг всё как будто светлей.
Разливаем свою слепоту, глухотой разбавляя.
Посмотри: мимо нас, допивающих выворот дней,
пролетает дворняга в трёхлапом костюме рояля.

Идущая молча мимо сорвавших глотки
в колготках самого банального цвета –
где ты, отказавшаяся от наследного трона,
чёрная ворона в стае ворон белых?

Не видящая разницы между словом и делом,
из феникса вытряхиваешь застрявший пепел,
чтобы вывел себя из себя и прошёл гладко,
прокудахтав, что и тебя из твоих лекал слепит.

Извлекаю тебя на свет, как Эйлер занозы
из насквозь прозаической извлекал константы –
у твоих секундантов закончилось время заряда.
Заряжай и лети, я в соседнее дуло лягу.

Изловчишься оплавить себя в тчк –
и летишь себе оловом, голым теплом,
истепляясь в одну из чужих атмосфер.
А летящая рядом коснется тебя –
и согреется впрок, и отдаст, что взяла,
и «прости, но вчера я стекла со стекла».
Коло-ко коло-ло коло-ко коло-ла
разнесут на весь мир до затычек в ушах,
до огня, от которого стынет Земля.
Посмотри: я принёс – эта птица твоя.
Посмотри: эта птица – живая.

***
«Жизнь течёт, впадая в детство…»
Б. Херсонский

Жизнь течёт, впадая в детство…
В белом кружеве акаций
Катя, вечная невеста,
в подвенечном бродит платье,
повторяя: «Где же Миша?
Что-то я его не вижу!?».
Еле слышно, еле слышно, –
детство дальше, детство ближе…

Во дворе пирамидальный
тополь разрезает небо.
Осень, кипяток вокзальный,
с перебитым носом ребе
вопрошает: «Где же Миша?
Что-то я его не вижу!?».
Еле слышно, еле слышно, –
Детство дальше, детство ближе…

Каждой ночью я в тоннеле
между старостью и детством,
то кружусь на карусели,
то раскачиваюсь в кресле,
восклицая: «Где же Миша?
Что-то я его не вижу!?».
Еле слышно, еле слышно, –
Детство дальше, детство ближе…

То ли Тора вторит небу,
то ли небо вторит Торе…
Разломив буханку хлеба,
не поставив точку в споре
безнадёжном, словно вечность,
словно жизни многоточье,
снова время бьёт картечью,
снова я, проснувшись ночью,
повторяю: «Где же Миша?
Что-то я его не вижу!?».
Еле слышно, еле слышно, –
Детство дальше, детство ближе…

Мы любим далеко не самых лучших,
не самых добрых и красивых, тех
мы любим, лишь кого нам дарит случай.
Вернее, Б-г. Чей ручейковый смех
нам снится по ночам, чьих рук объятья
не в силах мы до гроба позабыть…
Мы помним жесты, пуговицы, платья, –
а как ещё прикажете любить?

Был жаркий май. Цветы акации
покрылись пухом тополиным.
В степи, недалеко от станции,
мы встретились. Ты в платье длинном,
в очках, огромных до нелепости,
в сандалиях на босу ногу
тропинкой шла к турецкой крепости,
уснувшей на холме пологом.
Косынку, на затылок сбитую,
поправила знакомым жестом.
И всё давным-давно забытое
внезапно в памяти воскресло.
Давно разорванная линия
моей судьбы опять сомкнулась.
Тебя окликнул я по имени,
ты вздрогнула и обернулась, –
за кратким мигом узнавания
раздался возглас удивленья…
– Ты здесь одна? – Нет, я с компанией.
А ты? – Да я работы пленник,
в командировке. Поезд вечером,
решил немного прогуляться.
А ведь с последней нашей встречи той
прошло, пожалуй, лет семнадцать? –
– Семнадцать лет и девять месяцев.

Берёзы мглой обведены,
И пахнет вербой воскресенье.
Прибавив пять минут весны,
День удлинил часы волненья.

И я хотел бы, но не каюсь,
В том, что не значился в героях,
И Авель есть во мне, и Каин,
И страшно их признать обоих.

Расколотым сознаньем всем
Я с разделенным миром связан,
Но в двуединстве том никем
И не прощен, и не наказан.

Ну что ещё: сырой воды
Напиться? Комнату проветрить,
Своей не в силах правоты
Ни доказать, ни опровергнуть?

Но так и прибывает век,
Налив бугристый мускул часа,
Малиновою кровью вен,
Пульсирующей часто-часто.

Крапающий дождик осторожно
Сыпет на терновый первоцвет,
Тишины почти коснуться можно,
Только б не обидеть словом ложным,
Не спугнуть начавшийся рассвет.
Жизнь хоть в опрометчивой догадке,
Хоть в забвенье сладостном, но кратком,
Хоть в упадке, а возьмет своё.
Что ни капля, то и обещанье,
Но красноречивее молчанья
Купина зеленая её.
Всё здесь: дождик обложной и редкий,
Ниточка слезы по чёрной ветке,
Дух весенний, белые цветы,
Здесь же ореол венца суровый,
Здесь и тот, кто, создав шип терновый,
Исколол творящие персты.

Солонка на столе и лук,
Початая бутылка пива.
Нетороплив ночной досуг,
К словам бумага терпелива,
Скрывает тайну каждый звук:
Урчанье труб, шипенье газа,
Неощутимую для рук,
Неразличимую для глаза.
К чему упорствовать, – пора
Вернуться к точке невозврата:
Домой.
Здесь отчего добра
На грош, да заумей палата.
Но есть в углах и закромах
Порядок свой и беззаконье.
Где грех привадился, там страх,
Где совесть, там корит бессоннье.
Теперь довольно и того,
Что есть, не сделалось бы хуже,
Достойно весен естество,
Чтоб стены выбелить снаружи.
Но прежде, чем воспринял я
Всё приходящее как милость,
И соль рассыпалась моя,
И зеркало моё разбилось.

в маленьком городе где каждая хата с краю
не любовь бесконечна ряды дощатых заборов
где раз в месяц проходит скорый
и никто его не замечает

где все тебя знают и каждый прохожий знакомый
где крик петуха звучит как песнь Соломона
где все ждут от соседа динь-дона
и поэтому вечно дома

где хранит тебя рухлядь иконки родные стены
с цветочками зла завядшими на обоях
подоконник на нём растенье
солнцем залитое и водою

где женщина лет за сорок с гусиной кожей
вспоминает по праздникам как она с ним летала
и зеркало каждое в чём-то схоже
с одной из картин Шагала

где в субботу скрипач на раскаленной крыше
Мендельсона играет и ест незрелые сливы
где я слава Богу себя не слышу
где себе я кажусь счастливой

Оставь его наедине с собой, оставь себя в объятиях квартиры,
где пребывание во скорби мировой становится привычкой мирной,
где меришь расстояние в шагах меж небесами, кухней и диваном,
и, чтоб куда-нибудь себя девать, сама себя ты утром одеваешь
и отправляешь жечь пустой огонь, часами наблюдая за конфоркой,
мелодия становится цветком, а одиночество – условием комфорта.

И погаси в прихожей верхний свет, внутри тебя он сам потом погаснет,
остановись, почувствуй, тебя – нет, и оттого мгновения прекрасны.
Теперь иди и вещи собери, себя ты соберешь чуть позже,
когда в квартире номер двадцать три ты успокоишься и обретёшь, быть может,
нехоженную землю под ногой, ты на неё перед полётом встанешь
и упадёшь, зароешься в неё, и взрослым человеком станешь.

В июле тебе особенно тяжело:
слова прилипают к памяти, язык к гортани
и разливает в крови тепло
вино прошлогоднее
и солнце, севшее за горами.

В доме давно занавешены зеркала,
но слезится зрачок от прилипшего отраженья
той, кем я столько лет жила
и умирала в твоём
чахоточном воображенье.

И взгляд прилипает, единственное, к звезде,
к звезде, что погасла в какой-нибудь Альфа Центавре,
когда отражался лишь Бог в воде
и только папоротник расцветал
в парке центральном.

И чай наливает невидимая рука:
от дыханья безносой колышутся чёрные травы;
только смерть выходит за старика
и ночью заводит часы,
сломавшиеся с утра, и

стакан подает с памятью о воде,
ради которого пары доживают до смерти,
зная, что рядом совсем не те,
с кем закроешь глаза и почувствуешь
нестучащее сердце.

И ветер колышет чуть пожелтевший тюль,
и бьётся неслышно чашка из перламутра.
Так заканчивается июль,
и стучится в твоё окно
всегда наступавшее утро.

Кончилось лето
после обеда.
Ветер улёгся
спать на полу.
Пасынок Феба
катит по небу
медного солнца
тусклый валун.
Время за сорок –
время разборок.
Тонут в стакане
наши пути.
Пыль на ступенях.
Где же мой веник?
Галилеянин,
ты победил.

Мы грешим без удовольствия,
мы печалимся без слёз.
Наши души под коростою,
а движения – всерьёз.
Не осколки – злое крошево,
что дорога, что кровать.
– Знаешь, милый, я хорошая.
– Знаешь, как-то наплевать.
Хватит места пониманию –
сил не хватит на него.
Мы отметили заранее
Новый год и Рождество.
Позабыв, что были гордыми,
каждый день, до темноты,
ложь и правда трутся мордами,
как весенние коты.

Улыбка небесного гения,
погоды случайный каприз.
Флажок моего настроения
устал трепетать – и завис.
Покоя фамильная вотчина,
обитель морали святой.
Уснули желанья порочные
в качелях над чёрной водой.
Так много судьбою подарено,
так трудно не ждать новостей.
Я буду серьёзной и правильной,
у входа встречая гостей.
И впору запить и отчаяться,
блестяшки меняя на ржу.
Ты видел, как небо качается?
Пойдём, я тебе покажу…

Эти буквы и строчки впитали тебя самого
До последнего вздоха,
до капельки липкого пота.
Ты в стихах укрывался, спасаясь от разных невзгод,
Ты в стихах открывался,
забыв о житейских заботах.

Будто не было пропасти лет, временной суеты,
Расширялось пространство неубранной комнаты в доме.
Два окна выходили на старый заросший пустырь,
Где томился под ласковым солнцем желтеющий донник
И гудели шмели…

Всё казалось: так будет всегда.
Да поди ж ты, не вышло.
Хотелось, да не повторится.
Продаётся твой старенький дом у речного пруда
И кружится над садом, гнездо потерявшая, птица.

Утомлённо вздыхает о чём-то ночами река.
Из тумана во мгле выплывает не облако – лодка,
В ней какая-то женщина держит тебя на руках
и доносится лай,
скорбный лай со всего околотка.

А молодка плывёт. И над нею сорока кричит,
Что забрали до срока тебя…
Ей ли думать о сроках?
Кто-то молится в доме твоём у погасшей свечи
И сметает слова,
будто снег с ледяного порога.

Ты запомнил, гончар, как дрожала под пальцами плоть,
Как послушна бывает она, как призывно танцует?
Как молила она на гончарном кругу поцелуя –
Разве можно в себе эту страсть заглушить, побороть?

Как же просто такую обмять, прикоснувшись слегка,
Ничего совершеннее нет, чем дозревшая глина.
Ты касался её, понимая насколько невинна.
И солёная влага стекала по впалым щекам.

Ты вдохнул в неё душу, и сколько бы жаждущих рук
Не тянулись потом к обожженному пламенем телу,
Никого не любила она, никого не хотела.
Всё, что помнила – слёзы твои и стремительный круг.
Ты запомнил, гончар…

Ты не жди понапрасну – неласковый этот дождь.
Просто время разлуки удобного ждёт момента,
Ты молчишь и вздыхаешь. Он знает, что ты уйдёшь,
Будет старый механик обратно крутить киноленту
И показывать всё, через что вы однажды прошли:
С замиранием сердца художник рисует картину,
Ты его узнаёшь? Это твой эксцентричный Дали,
Он рисует часы, обнажённую женскую спину,
И окно. Безмятежно спокоен глубокий залив.
Из реальности ломанной сотканный мир сновидений…
Ты любуешься им, до чего же сейчас терпелив
Тот, чья жизнь – эпатаж! Слабовольный художник и гений.
Это он для тебя дивный мир превращает в холсты,
Ты повсюду на них, он твоей лучезарностью болен.
Будет ночь холодна, будет дом обречённо пустым,
Ты устанешь ему потакать, отказавшись от роли…
А теперь, посмотри, видишь, райские кущи и сад,
И тропинку в саду? Там идут совершенные двое,
Для которых не будет уже возвращенья назад,
Потому что сознание их – воплощенье земное.
Но пока они счастливы. Смерти и времени нет.
Нет ещё никого, кто посмотрит с упрёком им в спину.
Это снится тебе. Сонных окон коснётся рассвет
И рука акушерки привычно зажмёт пуповину,
Так легко и обыденно связи твои разорвав.
Ты пытаешься помнить о прошлом, но что-то мешает,
И уже заполняют пространство чужие слова,
В белом небе парит невесомо светящийся шарик
И улыбка мадонны склонившейся нежно к тебе…
Пьёшь молочный нектар, погружаясь в блаженство и негу.
Так не скоро ещё будет дождь с обожжённых небес,
Дождь, чей холод в судьбе равносилен летящему снегу.

Когда слова не для красы,
Когда печаль не для забавы,
Твоя судьба – дурная слава,
Твоя слеза – сестра росы.

Когда душа твоя горит,
И Дантов ад манит прохладой,
Иди на сцену – без бравады,
Но никому не говори

О том, куда ведут мечты,
О том, чем сердце успокоят…
Среди поэтов мы – изгои,
Среди изгоев мы – шуты.

Когда войска одной страны
Бесславно гложут кости мира,
Поэт не может быть кумиром,
Певцом единственной струны.

Когда любимое плечо –
Твоя последняя опора,
Рождают истину не споры –
Не нанимайся палачом.

Изобличая, не кори
Раба – за страх, за праздность – Бога.
Насквозь прогнившая эпоха
Сама себя приговорит.

Не будь ни чёртом, ни святым,
Не верь толпе, лихой на подкуп.
Не поливай кровавым потом
Бессмертной мудрости цветы.

Обиду в сердце не тая,
С котомкой песен за спиною
Шагай по жизни. Остальное –
Уже забота не твоя.

Не молчи. Слова – они милосерднее,
Чем родные наши вкупе с соседями,
Я давно на волю Божью не сетую
И удар держу – как подлинный дар.
Вот иду одна – пропавшая без вести,
Онемев от боли и неизвестности,
А вокруг толпа, погрязшая в бедности –
И души, и плоти. И никогда

Не поймут они, какого нечистого
Головой о небо бьюсь так неистово,
Никому уже не нужные истины
Облекая в строки – не для красы…
Мне стихи – не что иное, как выстрелы,
И пускай простое кажется выспренним,
Но они как водка – горестно искренни,
А трезвее мыслить – и не проси.

И пока собратья маются планами,
Я дышу тобой – объятая пламенем,
Обнажаю дно. Постигнуто главное:
Легче выпить залпом, чем по глотку.
Но цежу по каплям беды и радости.
Мы с тобой распяты знаками равенства…
Нет. Моими снами ты не отравишься.
Я тебя в объятьях уволоку

В свой туманный мир, начертанный прописью,
Где удел светила – редкие проблески.
Обними меня – сегодня без робости,
Над последней пропастью, осмелев.
Где, закрыв глаза, по воле Всевышнего
Мы шагнули вниз – и всё-таки выжили,
Хоть сердца дотла прозрением выжжены,
Но шагаем за руки по земле…

Не пить ни кофе, ни вина –
Чтоб не затёрлась новизна
В пылу азарта.
Не ждать из дома новостей
И непременно в темноте
Грустить о завтра,

Когда скомандуют: «Подъём!», –
И на рассвете мы уйдём
В иное небо.
Какие хрупкие мосты!
Какие мачты – и кресты…
Давно я не был

В такой отчаянной зиме –
Как будто разом заимел
Врага по счастью…
На личном кладбище основ
Макаю в раны хлопья снов –
А сны нечасты.

Стихи запоем – и посты.
Не ошибаясь, не постичь
Высоты бездны.
Мне жадный мастер – не указ:
Я в чём-то гений, в чём-то – ас,
А в чём-то – бездарь.

Какая терпкая печаль!
Ты пей до дна – не отвечай.
Не отключайся.
Чтоб мир не умер молодым,
Чтоб мы истаяли как дым,
Но – в одночасье.

О нас не вспомнят – что с того?
Бессмертно наше естество,
И мы воскреснем.
Возможно, где-нибудь не здесь.
Возможно, там, где точно есть
Простор для песни.

человек умирал не какой-то шальной человечек
не пылинка какая-то бабочка и черемша
не кривой старичок что в троллейбусе рядом дышал
фитилек на огрызке одной из замызганных свечек
мандельштамовский томик что ты прочитал и не понял
не приятель с которым на Ленина ты выпивал
не сходящая осенью в руки глухая листва
не забытый щенок дескать жаль и котенок и пони
а родной человек вся гармония тяжесть и гамма
для которого в омут на паперть давай-ка по сто
тот который тебе вместо пенного луга цветов
самолётик с сожжённым крылом человек оригами
это смерть эта смерть будто в вечность запущено эхо
и не ходит уже человек и лежит и молчит
и в тебе тишина что давай ты её закричи
и давай и давай будто взял он и просто уехал
будто вытащил два пострадавших в пути чемодана
и адью говорит отлетаю как стая грачей
только вот он лежит а ты рядом живой и ничей
словно город на милость каким-нибудь варварам сданный
человечек родной что мне сделать обнять может чаю
может просто сесть рядом обмякнуть уже зареветь
где ты прячешься свет моей жизни потерянный свет
я за этим кошмаром почти что тебя различаю.

Уходит человек. Почти ушёл.
Покинул дом и телом, и душой.
И вот как гром среди аппендицита
тебя закрутит ледяной волной.
Стоишь зимой, присыпан стрептоцидом,
стерильный, бодрый, но ещё больной.

А помнишь только море чепухи:
ряд коридоров, облачка бахил,
подсолнухи на кухонной клеёнке,
держащие просыпанную соль.
Ты памятью наполнен, словно ёмкость
по капле высыхающей росой.

И немудрёные дорожки слёз
вплелись весной, наверно, в сок берёз.
Минуты скачут – жеребцы на хорде.
Тем удивительней, что всё как будто гуд,
ничто не сбилось с принятого хода:
все тикают, бормочут и живут.

Который раз консьерж, слепой, как крот,
роняет маслом на пол бутерброд.
И пахнет заливаемым асфальтом,
и груши созревают в свой черёд,
и девочка закапывает фантик,
надеясь, что он в землю прорастёт.

И в голове строка опять поёт,
слегка треща, как в газировке лёд.
Ты попадаешь в жизнь, куда ни целься:
вот дети в парке тянутся, как нить,
и самой безнадежной из процессий
ежа с дороги тащат хоронить.

И ходит молоко внутри коров,
и в теле ходит молодость и кровь.
А то, что там в тебе дыра сквозная
(и сквозь неё проходят поезда,
да батискаф свободно пролезает),
то никому, по сути, не видать.

Но вот пока ты красишь в голубой
прихожую и, раздражен собой,
идёшь мотаться в снежности двора,
где обливается товарищ закалённый,
вдруг замерзает чёртова дыра,
как лунка, под поношенной дублёнкой.

Вот перекресток – гогочут матом,
вот всё идет, да и шло бы мартом.
Сходит на двор пыльца
белая, снежная – на рябину,
дворнику на руки и на спину
мимо его лица.

Встань и оставь все свои печали,
что тебя в люльке зимы качали,
это легко – оставь,
их перетянет (так может статься)
в южные скалы с одной из станций
дышащий тьмой состав.

Вот и давай на вокзал с вещами,
в поезд запрыгни, пообещай мне
всю эту ночь глазеть,
слушать, как движетесь вы по карте,
храп оседает на дне плацкарты
и на краях газет.

Утром вздремнуть, обругать кого-то,
брызнуть на спутников анекдотом
и занести в блокнот
фразу о том, что ты знаешь точно
запад к закату не кровоточит,
поезд идёт в тепло.

Там, где кларнеты крадут Клариссы,
в полдень со службы спешат хористы,
и на краю тепла
день безразмерен, тягуч и ровен,
круглое время поют вороны,
парки, колокола.

Что же ты, веришь? А я на совесть
всё сочиняю про море, поезд,
пляжи, колокола.
Ехать нельзя, но давай воспрянем.
Если всмотреться – под фонарями
ночь до сих пор светла.

Саблезубый монгол на затопленной улице Китежа
точит саблю и зубы, сияет промасленный взгляд.
Если долго смотреть в эту воду, то можно не выдержать,
а ведь это всего лишь твой собственный внутренний ад.

Долго, коротко ли бродишь берегом странного озера,
прячешь тайны и стыд в непролазном его камыше,
а вдоль берега едут цыгане на ржавом бульдозере,
и облезлые кошки гоняют летучих мышей.

Да невесты в трико скачут в чащу лесную лягушками
за отпущенной кем-то случайной любовной стрелой,
а над ними кружат одичавшие томики Пушкина,
и сбиваются в стаи, готовые встать на крыло.

Просыпаешься и понимаешь: «Всё!
Дальше некуда. Остановилось. Замерло. Замело».
Крутится в голове: «Может быть, повезёт?».
Повезёт – не то слово. Будто раньше везло.
Точнее, везло, но само собой и бог весть куда,
на таких скоростях, что попробуй, затормози –
во все стороны сразу так начинает кидать,
что летишь кувырком, на ходу расплескав бензин.
Но потом, очнувшись в сугробе, считай, что почти в гробу,
встаешь, заправляешь рубаху в штаны, а жизнь – в судьбу.

Так вот, просыпаешься и понимаешь – тебя больше нет.
Впрочем, и раньше не было, просто не замечал,
что всё то, что принималось за чистый свет,
таковым не является, но может обозначать
точку, где скорость, помноженная на время, равна пути,
достаточному, чтобы мёртвого разбудить.

И тогда во тьме, передвигаясь на четырёх,
находишь себя, ощупываешь каждый нерв,
из темноты вырастает ухо, ты вползаешь в него и орёшь
так, что из тела сбегает последний червь.
И распятый младенец, улыбающийся с креста,
шёпотом произносит: «Встать!».

Я больше дворник, нежели поэт,
и, с этим примирившийся однажды,
я обметаю дерева скелет,
проглоченный двором многоэтажным.
Опавшая к морозам желтизна
бросается под ноги сквозняками,
но если дереву зимы не знать,
откуда б эти строчки возникали?

Я больше птица, нежели звезда,
восход которой птица отмечает,
июнем поселённая в кустах
бессонными и юными ночами.
Но если умолкает соловей –
всё потому, что птица точно чует,
что жизнь без солнца – смерти солоней,
и от того всю жизнь за ним кочует.

Я больше мальчик, нежели старик,
и для меня естественней и ближе
терпеть, пока под рёбрами сгорит,
чем жечь костры из рукописей книжек.
И осенью, найдя среди двора
себя с метлой стоящим у берёзы,
осенние останки убирать,
не замечая вынужденной прозы.

Спасибо, всевидящий Господи,
Отнял остатки гордыни.
Взамен получил я смирение, –
Августа сладкие дыни.
Пройдусь по колючему гравию,
Волны мне ноги омоют.
Любая столица – провинция,
Если она не у моря.

Кончатся страсти – начнутся напасти,
Ну, а пока, избежав дележа,
Сочный арбуз разрезая на части,
Пенку искристую слижешь с ножа.

Чёрные семечки в мякоти красной
Светятся, словно турчанки глаза,
Значит, ничто не проходит напрасно –
Краткое лето, любовь и друзья.

Жизнь истончилась, и с ней не поспоришь,
Тяжко и страшно, а нравится жить.
Счастье моё – непутевый оборвыш,
Бабочка осени, где твоя прыть?

Вот, на обочине – корки арбуза
И перламутр обездоленных крыл,
И никаких, понимаешь, иллюзий,
Всё, что судилось – открыл и прикрыл.

Только б судьба под себя не подмяла
И равнодушье не взяло бы верх, –
Радости в жизни ни много, ни мало,
Если не жадничать, хватит на всех.

Деньги ночуют в карманах у скряги,
Если же нет за душой ни гроша,
Хватит для счастья и стопки бумаги,
Даже в отсутствие карандаша.

В общем, да и в частности, прогнозы
Далеки ещё от совершенства:
Если холода не доконают,
То сгорим, как мотыльки сгорают.
Выбор нам достался небогатый,
Но какой ни есть, а всё же выбор,
С чем тебя, мой друг, и поздравляю,
Ибо с чем тебя ещё поздравить?
А пока что черноморский август
Нам свои объятья простирает,
Ветер с облаками интригует,
И зелёным зацвела софора,
Потому что, говоря по правде,
Жизнь – она хоть чем-то, но волнует!
С чем тебя, мой друг, и поздравляю,
Ибо с чем тебя ещё поздравить?
Я намедни поклонился морю,
Глине и песку на старом пляже,
Где на жёлтом камне у прибоя
До сих пор тоскует наша юность:
Если по боку отбросить годы,
Там осталось всё, как было прежде,
С чем тебя, мой друг, и поздравляю,
Ибо с чем тебя ещё поздравить?!

Господь весны не метит в государи:
чтоб спину отогрел и видел сны,
опять цветную лесенку мне дарит…
«Вставай, иди и духом стань лесным!
И расселись по веткам, как по хатам,
по родникам заоблачных высот…
Страна лесным валежником богата,
и дух, земли не ведая, ведёт».

Апрель и впрямь на выгоне, с откоса
пасёт пещерных жителей – стрижей…
Я стану птицей и великороссом,
росой на спицах маленьких детей.
И если суждено упасть в канаву,
найду и в ней, средь вечной темноты
агат и сердолик в земной оправе –
задуманные Господом цветы.

И вот она спускается на нитке
поляны оросившего дождя
та лесенка цветная – муза Шнитке,
Чайковскому ближайшая родня.
Её так много… Заняла полмира,
собой прозрачный купол повторив,
и льёт на землю праздничную мирру
под тихий приснопамятный мотив.

В небе вечернем, солёном летают дельфины –
им оказаться в воздушной стихии охота!
Из переписки апостола Марка с Минфином
можно узнать, что такая имеется квота.

Им не пристало к лицу любопытство людское,
просто играть захотелось, как ветру морскому
с мысом песчаным, с лёгкой медузой-волною,
с пахнущим йодом, лечащим душу покоем.

Чёрная радуга в небе мелькнёт на мгновенье –
судьбы растений и птиц, что столетьями учишь,
маленьким глазкам, как лёгкое стихотворенье,
Пушкин и пунш – прочитаешь и тотчас забудешь!

Но отпечаталась в матрице Чёрного моря
жизнь иностранная лёгкою гранью своею.
Вот почему оно тёмное лишь в разговоре,
утром, на пляже – играет воздушной свирелью.

Через какое-то время прочтёшь в Интернете –
странный детёныш родился у гаги болотной:
любит во сне улыбаться и первый на свете
крыльями машет, как будто встречает кого-то.

Гадкий утёнок, с которым один лишь убыток,
вырос в болоте, однако без всякой причины
к морю летит, позабыв про камыш и улиток,
чтоб посмотреть, как играют на солнце дельфины.

Ой, Волга, Волга-матушка, буддийская река…
Б. Г.

Лунным лучом ли, солнечным Волгу измерить –
Астрахань в астрах только счастливо вздохнёт!
Зори здесь чистые, и над лиманами пери
в платьях прозрачных водят все дни хоровод.
Здесь хорошо оттого, что и Русь есть, и дельта.
Утром, в тумане теряет свой берег река.
Ветер-ревун, и безмолвие ровного света:
«Мир безграничен. Бакен не нужен. Пока!»

Вот потому только здесь, в камышовой ловушке,
словно маяк повседневный, рука из воды,
лотос растёт, и лягушки стараются: «Пушкин!
Греки, Арина… Распутица… Алаверды!»
Волга в верховьях мордовья, чувашья, в татарах,
после по-русски ревёт, по-калмыкски поёт.
Только в конце, побывав и в Кремле, и на нарах,
лотос буддийский вживляет в аорту болот.

Пой, мой оранжевый, северный мой, эти кручи,
эту лесную, в духмяной листве благодать.
Дождик пройдёт посевной и местами могучий –
нам ли колосья в мокрых полях собирать?
Вон, за пригорком, как синяя сильная птица,
Волга мелькнула, в изгибах тугих парусов…
Лотос – он логос, он гнёт жестяную ключицу,
песней-клюкою в сердце ночное стучится:
– Эй, просыпайся… Я – Волга без берегов!

«Что утонет, то, поди, не сгорит?
Да, иголку проще найти в золе… –
бабка Нюрка шёпотом говорит, –
Люди – божьи анделы на земле!
Не копи, скаредничай – всё одно:
жисть – костёр, кочёвка невдалеке.
Будь простым, широким.
Добро – оно посильней чем,
денюшка в гомонке.
Не считай обиды – напрасный труд.
Заживут, как прыщики до венца.
Что грехи? И мухи к навозу льнут.
Человече – ты.
Отрухнись в сенцах.
Я б ещё добавила в Богов след:
не замай,
не жадничай,
не калдырь!».
Бабки нет уж больше десятка лет,
но приходит ночью,
поёт псалтырь.
С нами правда?
А может быть, Босх, и Бах?
Обережный круг, навесной замок?
Тихо «андел божий» скулит в сенцах –
целовальник,
висельник,
скоморох.

Допить кагор своей бездомной ночи,
притягивать за лацканы судьбу,
смотреть в глаза и ничего не видеть
ни в них, ни за плечом… На берегу
лишь галечный грильяж и запах мидий,
как сотни лет назад такой же… точно
со старой киноплёнки чернобелой,
архивной копией застыло это лето.
Субтитрами: потрескался, облез
рояль, ещё четыре ноты до рассвета,
веревочную лестницу с небес
спускает наблюдатель жестом смелым,
от старых облаков до чёрствых вод…
Лишь только это вслух не пророни,
вспорхнёт, и не поймаешь чайку-птицу…
не говори, что ты…, что я…, что мы…
Зачитана последняя страница, –
граница дна…сюжетный поворот:
По чётным казнь, бессмертье по нечётным,
но слишком много ликов на гербе,
не в меру… На миру и смерть почётна,
когда ты носишь этот мир в себе,
наброском на раскрашенном картоне, –
перпетуум-мобиле из бытия и сна,
а знаешь… На миру и жизнь красна,
когда мой мир дрожит в твоих ладонях…

ЧЕЛОВЕЧЬЕ
                                 Человек человеку – волхв,
                                  Если к ночи не станет волком.
                                                                     Тейт Эш

отогрел в ладонях бы сам Сварог
память – время – бусинку – узелок,
разделяя явь на своих и дальних,
человеки весь свой надмирный срок,
пили бы корнями грунтовый сок,
понимая, что без корней – лишь камни…

сказка – ложь, икоту прогнал испуг, –
смерть ворует близких, кладет в сундук,
говорят не выследить, не постичь, но
под качанье зыбки, прозрев к утру,
человек человеку – гончарный круг
до последней горсточки черепичной…

Дремлет кот, и сажи черней восток,
и сверчок уже потерял шесток
/перебрался просто поближе к печке/.
Оперяя крылья, расправив плечи,
набирая смелости в шепоток,
прорастает, словно весной росток,
простодушье тихое человечье.

ты так просил родить тебе сына, а я смеялась: – зачем? смотри, вот она я – твоя половина, не надо нам лишних проблем. вон даже ботаники учат: один, потом – два, дальше – много. зачем тебе сын? суди меня, только не строго, ну, в крайнем случае, удочерим.
а ты говорил: – девчонок берут в официантки, а я хочу астронома.
а я возражала: – сыны ложатся под танки, я не переживу похоронной.

потом даже не было ссоры. просила: – повремени.
а ты собрал свои вещи.
тогда и задёрнула наглухо шторы, чтоб только не видеть луны, не выть до следующей встречи.

а знаешь, они наставляли палец, смеялись, будто я была клоуном, точнее, дворовым шутом, хихикали: – где постоялец?
такая цаца в кофточке штопаной с растущим, как на дрожжах, животом.
ночами стонала и ныла убитая насмерть дверь.
я родила тебе сына.
где ты теперь

Географических карт колоду
Перетасуешь и сдашь по одной.
Город за городом, год за годом
Сам себе дурак подкидной.
То дождь, то ветер, то зной, то стужа…
Бродяга, чей искупаешь маршрут?
Ты думаешь, что никому не нужен,
А вспомни маяк, на котором – ждут.

Кровать застелена свежим бельём,
Спросишь: – Ждала? – ответит: – Скучала.
Ты прочитаешь имя своё
На чашке с горячим чаем.

Но снова листает дороги ветер,
А на обочинах стынут следы,
И снова крик воронья на рассвете,
И хлещут заросли лебеды.
Солнце взрывает небо закатом,
Тучи раскидывают невода.
В календаре затерялись даты,
Теперь неизвестно, что и когда.

Твой выбор не прост, а дорога – проста,
Она единственная, на которой
Светит оранжевая звезда
И синие светофоры.

Кто-то, конечно, тебя подождёт,
На главный вопрос ответит: – Скучала.
Да святится имя твоё
На чашке с горячим чаем.

Мой бродяга, в каких бы ты ни был излюбленных далях,
Приглядишься – заметишь огонь моего маяка
И вернёшься, колючий, усталый, немного печальный.
И я жду тебя, жду. А пока

Успеваю состариться вдребезги, помолодеть,
Научиться вязать свитера и сносить их до дыр.
На дорогах твоих разных месяцев круговерть,
На моём маяке даже вёснами декабри.

Я сегодня пекла для тебя пироги и ватрушки.
Ты привык к одноразовым чашкам и кофе в притонах.
Хочешь чаю – горячий и крепкий в фарфоровой кружке?
А кофейную горечь я выпью одна и потом.

Безнадёжно и быстро рассвет превращается в вечер,
Повторяю тебя про себя, наизусть изучаю.
Мы молчим об одном? Нет, не думаю. Странная встреча,
Я смотрю на тебя – и уже по тебе скучаю.

Буду ночь напролёт собирать на дорогу приметы,
Талисман тут как тут – за окном собирается дождь.
Никогда не любила тебя, не любила до смерти,
Только до жизни. А завтра ты снова уйдёшь.

Из прохожих никто рассказать о себе не спешит,
в крайнем случае, взглядом мазнёт и прошествует мимо.
Даже в давке метро ухитряются быть нелюдимы,
словно в зимнем лесу или в летней озёрной глуши.
Но бывает и так, что сплетаются выход и вход –
день рожденья виной или, может, другая причина:
у окна человек, неопрятного вида мужчина,
улыбается тонко и водку из пластика пьёт.
Он увидит тебя, приподнимет бутыль и кивком:
– Будешь пить?
– Нет, спасибо, прости, но сегодня не буду.
Ты не брезгуешь, нет, одноразовой грязной посудой,
просто ночь раскачала последний трамвайный вагон.
Человек не обидится:
– Ладно, тогда закуси, –
и достанет из сумки огромную красную грушу.
Ты, единым движением стереотипы разрушив,
примешь солнечный дар и смущённо ответишь:
– Спасип.
А потом разговор:
– Понимаешь?.. – и тишина.
Ты в ответ промолчишь:
– Понимаю. Я всё понимаю.
Вы сойдёте из разных дверей на конечной трамвая
и пойдёте туда, где у каждого дом и жена,
где у каждого жизнь закольцована в рельсовый круг.
Что-то нужно сломать изнутри, чтобы выйти наружу.
– Что случилось? – жена вдруг увидела красную грушу.
– Ничего. Хочешь грушу? Меня угостил ею друг.

как выйдешь на шаткий мостик оденешь на лоб повязку
раскланяешься с бандитом покосишься на икарус
и слов-то уже не вспомнить не то чтобы стих и сказку
направо посмотришь детство налево посмотришь старость

а дальше река Немышля сплошные мальки да тина
оборванная тарзанка зелёный песок под пяткой
больницы дома культуры эмблемы из паутины
завхозы в плащах и куртках танцующие утята

а дальше Бавария-Нова убогие трёхэтажки
засохшие акварели не начатые тетради
избушка на курьих ножках парнишка в цветной рубашке
дворы огороды погреб фамилии на ограде

а дальше завод турбинный строенья начала века
но впору остановиться ничто под мостом не ново
хожу с фонарём по парку как будто ищу человека
смеётся начало века не спрашиваю какого

он говорил
совсем разрушен
но как-то гордо без слезы
мы снова будем жить на суше
чужой угадывать язык

делить на слоги и на строки
узор разглядывать сквозь лёд
взойдут убогие постройки
трава сквозь камень прорастёт

набухнут под коростой вены
созреет новое вино
промолвит голос довоенный
сними шинель взгляни на дно

стань пеплом во взрывной воронке
сойди с порезом на руке
на незнакомой остановке
со словарями в рюкзаке

друзья мои Главкон и Адимант
хвала богам весна пришла в Афины
запнулся на пороге месяц март
и келью осветил до половины

ударит в гонг упрямый Фрасимах
и все вокруг свидетели и судьи
толпа умалишённых и зевак
впервые докопается до сути

друзья мои мне ведома страна
где время незаметнее пространства
и вот теперь к её глухим стенам
я ухожу и смерть моя прекрасна

У любви не бывает сторон: не медаль,
А, скорее, Земля – лишь ядро с оболочкой.
А всё кажется: бред, а всё кажется: даль,
А всё кажется: бег… за светящейся точкой…

Но любовь не бежит. И не снится в бреду.
Это просто Земля – под ногами твоими,
И на этой Земле, может, встретишь беду,
Или – счастье своё, как оазис в пустыне.

Ты, конечно, устанешь. Но знай, что пока
Держишь землю с Земли в побледневшей ладони,
Не подпустят к тебе никакого врага,
И тоску твою стылую ветер прогонит.

Нет, любовь – не медаль. У неё нет сторон.
Только жар изнутри, а снаружи – снегами
Засыпает полмира, и листьями с крон
Остальные полмира лежат под ногами.

Нет на земле мира –
Есть на земле пир.
Нет на душе пира –
Есть – в глубине – мир.
Балом суфлёр правит.
Видно, суфлёр прав:
Нет у вранья края,
Правда – увы – вплавь,
К берегу, где не примут.
К берегу, где не ждут.
Нет на земле мира.
Гибнет во лжи уют.
Каждый, конечно, может
Счастьем назвать свой быт.
Но холодок по коже:
Голоден, хоть и сыт…
Нет на земле правды,
Есть на земле пир…
Правда наступит завтра,
Если погибнет мир.

«Красивым ракушкам привет
Передавай, когда там будешь,
И не забудь на перевале
Взглянуть на линию вдали:
Увидишь, может, корабли, –
Они ведь тоже, словно люди,
Свой путь, увы, не выбирали,
Плывя сквозь память долгих лет.

И вот ещё: когда луна
Отбросит свет на гладь морскую,
Ты молча стой, и не спугни
Её застенчивую зыбь.
А если будет шум грозы –
Промокнуть до костей рискуя,
Ты всё же хоть разок взгляни
На то, как плачет тишина

Над гладью тёмной, что в ночи
Блестит слезами дней прошедших.
А после – отправляйся в путь
По серпантинам горных троп.
Всемирный, видимо, Потоп
Виновен в том, что в скалах брешью
Чернеют гроты. Ну и пусть.
В ответ на рокот волн – молчи.

Запомни: запах моря я
Тебе навеки завещаю,
И не забудь его, прошу,
Ни наяву, ни в ярком сне…
Вот – время близится к весне.
Весна – быть теплой обещает…
Поверь, и здесь я ей дышу.
И здесь есть горы и моря.

Но ты, пока жива, спеши
На место встречи с тем, что мило
Уму и сердцу моему:
Приди на берег в час ночной.
И там под полною луной
Ты вспомни то, что я – забыла…
Мою любовь, мою вину,
И всю печаль моей души.

А после вновь вернись туда,
Где ты и плакала, и пела, –
Чтоб после смерти не пришлось
Ни петь, ни плакать, ни жалеть.
Прости, тебя мне не согреть.
Надеюсь, что тебя согрело
Тепло того, с кем ты – не врозь,
С кем – не страшна тебе беда…»

03.07.2015 в 22:05

Свидетельство о публикации № 03072015220557-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 173, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

Финалисты поэтического конкурса. Часть 1 (Литературные конкурсы)

Там солнце рыщет спаниелем рыжим,
но непрямоугольные миры
и первобытный хаос неподвижны
внутри курчавой Иверской горы,
лишь факельных огней протуберанцы.
Не обернусь, но знаю наизусть –
такой организацией пространства
теперь я никогда не надышусь.

Под трещинами каменного неба
неровный серый грубый известняк,
зелёные отметки наводнений,
подземные овраги – и сквозняк
там, где неверной левой я ступала
на твой ребристый серебристый спуск,
в колонию кальцитовых кристаллов,
не раскрывая створок, как моллюск,

от рукокрылых прячась в нишах скользких,
в меандрах холодея на ходу.
Мне скажет Персефона – ты не бойся,
иди, не так уж страшно здесь, в аду.
В энергию застывших водопадов,
в холодный бунт мерцающих озёр,
клыков известняковых эскапады
ты обратишь свой страх и свой позор.

Прошу – «Приятель, убери свой Nikon» –
уже одной из местных Персефон, –
как в храме – ну нельзя на фоне ликов! –
так здесь – нельзя, здесь сам ты – только фон!
Нет воли разозлиться, крикнуть – «тише!»,
их болтовня пуста – да неспроста.
Они галдят – чтобы себя не слышать –
и всё же их спасает красота,

по капле, не спеша, как сталактиты
растут в веках – так в нас растёт душа
Вселенной, так тысячелетья слиты
в спартанский твой космический ландшафт.
А поклониться каменной Медузе
лишь избранным дано – так за алтарь
не каждого пускают. Разве – музы
по кружевным полам, да пара стай

нетопырей. А в карстовых глазницах
звучит орган. Не поросли бы мхом!
И как бы мне в сердцах не разразиться
наивно-назидательным стихом…

Всё рушится, как планы ГОЭЛРО.
Болит затылок и сгорает горло.
Но – шаг за шагом – в мир семи ветров,
в привычном рабстве у семи глаголов.

А как иначе перейти в полёт?
Не подходи. Не тронь. Не нарывайся.
Светло и зло над городом плывёт
мелодия цыганского романса.

В толстовке серой на сыром ветру,
неистово, вульгарно, балаганно
худой скрипач играет поутру –
нисколько не похожий на цыгана.

Мелькают лица, сапоги, пальто,
молчат угрюмо, сонно, дышат паром,
и джинсы-клёш русалочьим хвостом
метут сухую кожу тротуаров.

Природа крепко держит на крючке.
Рвёт струны отголоском урагана
студент с дешёвой скрипочкой в руке,
нисколько не похожий на цыгана.

В нелепой жажде вечного тепла
открыв – такой кефир не всем полезен,
отраву хлещет прямо из горла
сквозь ледяной сарказм рублей железных.

Вокруг спешат – подальше от греха.
Что воду резать – утешать влюблённых…
(Вольфрамовая ниточка стиха
уже дрожит в гортани воспалённой.)

В осенний лес умчался вольный бес.
Со всеми соглашаясь – в знак протеста –
упрямо продолжает свой ликбез
худой скрипач – ревнивый гений места.

…Я это утро сохранить хочу –
как слабое капризное растенье.
Укрыть от ветра тонкую свечу
и Вербного дождаться воскресенья.

***
                                        Я люблю одинокий человеческий голос,
                                        истерзанный любовью.
                                                                        Федерико Гарсиа Лорка

На изгибе весны, на суставе грозы с потепленьем,
с набуханием почек, паническим ростом травы,
разветвленьем суждений о жизни и воцерковленьем
всех агностиков – к Пасхе, с прощеньем чужой нелюбви,
во младенчестве млечном и солнечном Вербной недели,
сквозь десант одуванчиков в каждый очнувшийся двор
прорастает отчаянно глупое счастье апреля,
просто так, от души, нашей злой правоте не в укор.
Как на скалах цветы – не для нас распускают созвездья
в раннем марте, под снегом, на северных склонах, во мхах –
да кому мы нужны с нашей правдой, и болью, и жестью,
вечной просьбой бессмертия и паранойей греха –
в царской щедрости мокрого парка. Так что ж мы, уроды,
сами сбыться мечтаем своим нерассказанным снам?
Под раскаты грозы пубертатного времени года
в мир, любовью истерзанный, всё ещё входит весна.

ТРИ ПОЭТА
Поэтам – Льву Болдову (недавно ушедшему из жизни) и
Анне Стреминской посвящается

В этот двор забрели мы без спроса,
Но калитка открыта была;
И хозяйка, хоть глянула косо,
Нас, незваных гостей, приняла.

Ветви яблоней и абрикосов,
Как шатёр укрывали наш стол.
Нескончаемый дым папиросы
Превращался в седой ореол.

И казалась нам ночь бесконечной,
Точно время текло мимо нас.
Уходя в путь высокий и млечный,
Мы забыли – год, месяц и час.

Мы как будто бы правили миром,
В Коктебельской звенящей ночи;
И дыханье невидимой Лиры
Раздувало нам пламя свечи.

Три судьбы, три огня, три поэта
На задворках убогих, глухих –
Мы читали стихи до рассвета.
Мы читали запоем стихи.

Было трое нас. Третий не лишний,
Если музыкой живы сердца,
Если то, что связало их, выше
Отношений любых – до конца.

Не город, а просто душа,
И чувствую – Бог её слышит.
Тропою иду не спеша
Всё выше…

Вот месяца стрелы – усы,
И тополь в готическом стиле.
И лают бродячие псы,
Но лай их приветственный, милый.

Извилист мой путь, каменист
До дома, у краешка неба.
И звёздами небо сорит;
Как птиц, кормит крошками хлеба –

Горстями сверкающих звёзд…
И в море летят эти крохи.
Задумался старый утёс –
Волошинский профиль.

Желаний хоть сто загадай,
А надо ли? Здесь от свободы
В иной попадаешь ты край.
Где музы поют с небосвода.

Вот падает спелый каштан,
Вот яблока стук; и кивая
Ветвями, мой мудрый платан
Меня, как родного встречает.

Не город, а просто душа,
И чувствую – Бог её слышит.
Тропою иду не спеша
Всё выше…

По Одессе мы с тобой гуляли…
Лёгкий, свежий аромат аралий…
А платаны душный воздух сжали
В листьях, заострённых, как кинжалы,
Гладких, словно плиты мостовой.
И счастливый взгляд ловил я твой.

Мы на век от времени отстали,
Многого увидеть не успели.
Мы друзей так много потеряли,
Что-то не сказали, не допели…
Погружённые в счастливый сон,
Наши души пели в унисон.

Грозди винограда были рады,
Если заходили мы в твой сад.
Кот – Мурчелка, выпрыгнув из сада,
Как родной, всем видом был мне рад.
Твой, серебряного века, дом…
Знаешь, я когда то жил в таком, –

Толстостенном, и внутри прохладном,
И текла в нём жизнь тепло и ладно…
Взгляд твоей спокойной, мудрой мамы,
Он сейчас – и близок и далёк,
И до слёз трепещет – в сердце самом –
Тёплый украинский огонёк.

Девушка с удочками
на звёздном опрокинутом плоту
закинула волосы-лесы в мои объятия, в мои глаза.
Шумят колесницы листьев и витражные голоса
далёких стрельчатых мыслей.
Откуда у тебя это лёгкое дыхание, моя девочка?
Мы лежим нагие на террасе (старое ватное одеяло)
и мошки лёгкого винного перегара
ластятся, облепляют моё лицо.
Город безымянно покоится, как обручальное кольцо
на дне старинной чернильницы.
Над нами шевелится фрагмент склонившегося каштана,
и ночь трещит по швам мелких звёзд,
и луна, словно просроченный пакет с молоком,
вздулась, упругая, грозит вот-вот разорваться.
Откуда эта нескладная грация?
Эта лунная долина с мерцающими ляжками и кошками?
Что бы ты ни делала – готовила борщ, рожала дочку,
мыла свою машину – суккуб в джинсовых шортах –
всё ты делаешь с лёгкостью неописуемой,
порхаешь стрекозой по минному полю,
перелетаешь с цветка на цветок,
с сапога мёртвого солдата
на треснувший от спелости арбуз.
(А как ты играючи окончила вуз?)
И всё в тебе вращается, танцует и скользит,
вальсирующие пузырьки
несутся вверх – сквозь носоглотку –
к зелёной свободе разбойничьих глаз.

Я хватаюсь за тебя, как тонущий за соломинку
в потном океане глупых тел и ныряющих бензопил,
а игривая девчонка подает руку Голиафу: держись.
И звонко смеётся.
Дьявольская беспечная лёгкость,
свеча танцует под натянутым лезвием гильотины,
и сквозняк ползёт по спине, как едва ощутимый паук ноктюрна.
Я вжимаюсь в тебя всеми астральными телами,
а ты мокрой змеёй скользишь вдоль меня.
Откуда в тебе эта хитрая сладость?
Постой, ты куда?
Я подбрасывал мышеловки в огонь.
Думал поймать тебя, поймать пламя.
Грозно махал дубиной перед ветряным лицом,
зыбким, как отзвуки осени.
И – спустя годы – я поднимаюсь на восьмой этаж
(сломался лифт) и ощущаю небольшую одышку.
Где же наше лёгкое дыхание, моя девочка?
Где наших летних ночей
сгущённая, сверкающая в неге плеть?
Тишина рисует на стекле человечка.
И берёза в лунном свечении
забрасывает саму себя в небеса,
полные звёзд, как рыбацкую сеть.

Ну и резанула же – кривыми ножами –
идея возвращения.
Иероглиф чернильной боли на молоке
медленно расползается по темени.
Кто-то прошёлся вальвулотомом по клапану сердца.
Вернуться? К тебе? Невозможное – возможно? Да ну его к чёрту!
Так трощит скрипку подбородком безумный музыкант,
так удивлённый стекольщик
сдавливает пальцами перерезанную вену,
но музыка пробивается – толчками, сгустками, овалами.
Маэстро, смертельно простуженный временем,
отхаркивает на ноты мелких красных улиток без панцирей.
Голые деревья валятся в ряд под натиском ветра –
валится шеренга из костяшек домино. Идея
вернутся к тебе торчит между лопаток, как шпага
тореадора. Вибрирует тяжёлой уродливой струной.
Стоит ли возвращаться?
Идти сквозь паутину прошедшего
выставив пятерню и сощурив глаза?
Может, и не существует никаких возвращений?
То, что вчера было блюдом со слезами влюблённых,
сегодня – банальность, салициловая кислота.
Я никогда не вернусь – но мысленно делал это не раз,
обвязавшись верёвкой – уходил в буран невозможного,
верёвка натягивалась, скрипели колки тысячи скрипок,
предательски тонко визжал стальной трос буксира.
Может, не стоит тревожить призраков и богов?
Не стоит возвращаться? Возвращение –
ностальгия котлеты по говяжьим ляжкам
и травяной благодати. Каждый третий
здесь инопланетянин. Плотник Иосиф,
построй мне деревянный вертолёт, чтобы смог я вернуться –
инкогнито. На несколько минут
пролететь над замершими в дивных позах днями –
над спящими прозрачными младенцами,
а внутри младенцев цветочными роями
кружатся, беснуются души миров,
утраченных навеки.

Да, люблю я осень! Люблю я писать про это лисье,
трагическое, разбойничье нагромождение гениев.
Из каждой лужи сквозит зазеркалье,
как последние капли во флаконе «Poison».
Наглые белки в парках,
словно вертикальные рыжие ящерицы,
отбрасывают пушистые хвосты
и собираются в наэлектризованные стаи,
а потом набрасываются на прохожих,
не знающих «очей очарованья».
С деревьев опадают не листья, а стихи, не написанные
миллионами несостоявшихся поэтов… Кто им Гомер?
Сколько этих матовых бульк разнеслось по поверхности?
Осень как восемь,
только со сточенным клювом. Ближе к семи
над площадью и вождём сгущается рыбья стальная синева.
Вот универ, и скрипач, как снайпер с прицелом в Листа,
пересчитывает мелкие деньги в коробке из-под пиццы.
Но где же герой нашего времени?
Выйди за разум и жди. Он приедет вечером,
пропахший октябрём, кострами и псиной,
на высоком коне, состоящем из Есенина,
святой печени и пятен родимых.
Будет много музыки. Страшной музыки. Бах. Он сдирает кожу
с твоей души, как со спелого персика.
А мы поставим капельницы
с настоящим кагором и лёгкой мелкокалиберной грустью.
Или томлянку из листьев.

Исшепталась во тьму… Губы-вишни
исклевали печали до ран.
Ты, наверно, вовек не простишь мне,
что не вместе мы пили туман
с ароматом черемухи пьяной,
той отцветшей так рано весной.
…Не ждала тебя в доме саманном,
на скрипящем крылечке резном.
Исшепталась во тьму… Тихо вторит
ветер, звёзд вороша угольки.
Не делила с тобой счастье-горе,
не спасала из мутной реки,
не тянула из хлябистых селей…
И не жгла пред иконами свеч.
Скоро снегом укроют метели
перекрёстки несбывшихся встреч.
Может, всё же с лучом предзакатным
сам ко мне ты дорогу найдёшь?
Дом узнаешь по крыше в заплатах,
сад вокруг, в пятнах ярких рогож
из осенней листвы златоцветной.
Ею вновь набивает суму
листопад… Я до самых рассветов
в том саду… исшепталась во тьму…

Густеет небо. Август. Ночь темна.
Крыльцо облито мягким лунным светом.
Присело на ступеньку рядом лето,
как я – босое и почти раздето,
на голове – вихрастых кос копна.

Умолк хорал лягушек на пруду.
Беззвучно звездопадом брызжет небо.
Белёсый месяц прячется за вербу.
Во мне в такие ночи плачет ведьма,
забывшая исконную волшбу…

Ещё немного – тьмы падёт оплот:
лучи пробьются сквозь тумана кокон,
с небес раздастся дробный конский топот,
и Див придет с Денницей ясноокой,
что за поводья новый день ведёт.

И лето, задремавшее на час,
зелёным взглядом одарит спросонья,
осыпав луг росою, словно солью,
уйдёт неспешно вдаль по чистополью
и осени свои права отдаст.

В сентябрьской позолоте пектораль,
такая же, как я носила в прошлом
поверх рубахи и понёвы с прошвой.
Рассыпаны во мраке знаний крошки,
и я гляжу сквозь тёмную вуаль.

Давно века свернулись берестой,
Где Русь живых богов встречала радо.
Забыты веды, сказы и обряды.
Ушли Перун и Макошь, только Лада
осталась в каждой женщине простой.

Как странно, но окна мои не помыты
осенним дождём, а заплаканны просто.
И ветер горстями мне золото сыплет
на косы.

Где вечер, где утро – уже не понятно.
Опалово-дымчатый полог у буден –
надеждой заштопан, но сильно измятый,
как судьбы.

И сны серо-синие ночью разлиты –
горчат предрассветные алые росы,
их топчут суккубы под видом Лолиты
раскосой.

Тревожно шумят чуть охрипшие ветры,
а море рожает цунами отродье.
Душа моя сирая с язвами лепры
тут бродит.

Грохочет вулкан, что проснулся внезапно,
и нечем дышать – только хлопьями пепел…
И ужас заплатки «сегодня» на «завтра»
налепит.

Наверное, всё же, пора мне проснуться
а окна помыть от потёков печали.
И луч обогреть, мутноватый и куцый,
свечами.

***
Третий Мир – без деньги и петли,
Ни республики, ни короны!
Где земли золотое лоно,
Как по золоту пишут иконы,
Будут лики людей светлы!
Андрей Вознесенский, Юнона и Авось

стихи имеют над поэтом власть,
они как лонжи, спущенные с неба,
секут дождями, волокут по снегу,
ведут во тьме и не дают упасть.
они в поэте, как земная ось,
продеты богом, потому и держат
на всех орбитах;
вера и надежда,
и всё, что на любовь отозвалось…

пророк:
сынок,
там, вне икон, где всяк иезуит, в себе слова коверкая, пророчит
мораль, что ниспадает между строчек, где небо над землёй – прозрачный щит
вне времени и всяких там высочеств, где смысл в изголовье многоточий,
как тишина с покинутых орбит, чьим проведеньем этот смысл точат,
прозрачным иероглифом дрожит суть имя, отделённое от отчеств,
язычник – обездушенный пиит, ценитель упомянутых пророчеств.

и золота тончайшая фольга, и ягод перезревших сердцевина,
комета, пролетающая мимо, и лидер всех прокатов форрест гамп,
палящий спирт, что в глотку опрокинут, и раб, что подставляет плети спину
и падает к властителя ногам, прибудут в нём, пока горит лучина,
пока моря стремятся к берегам, он будет возводить, раз он мужчина,
свой умозаключённый третий храм, построенный христом наполовину.

проходит свет в открытое окно, как нить в ушко ржавеющей иголки,
становится невидимым, но колким, пронизывая жизни полотно,
признанием сквозь темень недомолвки, шрапнелью через фетр треуголки, –
а также мозг и мысли заодно, – слегка перебродив вдруг станет горьким,
души пиита озаряет дно и, отрываясь от сознанья, долькой
обратно опускается в окно, к утру не просветлевшее нисколько.

земное растворяя в неземном, как слово в подсознательной обиде,
чтоб вышедший во вне чудной овидий донёс рациональное зерно,
попавшее с приливом в гроздья мидий, пустых через одну… как ни смешно,
он, сам себя до тика ненавидя, подходит к зеркалам, но бьёт озноб,
как платину разбуженный иридий, он слышит голос, находясь у ног
властителя, которого не видит: спроси меня о чём-нибудь ином,
сынок…

дорога
испещрена
сер рыхлый рваный снег
видавший пятки шмат столетней пемзы
весна колышет взвешенность суспензий
где каждый компонент прощённый грех
немного

налью вина
янтарный чистый звук
усеяно колечко пузырьками
шуршит, сбиваясь, галька под ногами
как выжатый бездождием бамбук
тревога

достигнет дна
и устремится вверх
послужит поплавком наивным мыслям
взгляд тронет горизонт дрожащей кистью
так трогает его парящий стерх
ей-богу

та глубина
что выгнулась окрест
в тончайшей горизонтовой оправе
цедила ноты утренней октавы
то из меня, то из окрестных мест
в итоге

шипящий знак
колечко пузырьков
янтарно разукрашенные стенки
разбили даль на вычурность оттенков
и простоту, волнующую кровь
не трогай

пусть тишина
струится сквозь кольцо
и каждый пузырёк, чуть слышно лопнув
так словно кто-то в них швыряет копья
задышит в посветлевшее лицо
и тога

цветного сна
сползая и звеня
послужит богу лоскутком для пялец
он с тыльной стороны подставит палец
и тронет захмелевшего меня

Миг меж трезвостью и опьяненьем
жизни сущность раскрыл для меня.
Крематорий, Винные мемуары

мне хочется прожить все жизни каберне,
и в бочке доходить, бродить и пузыриться,
чтоб мной, в конце концов, смогли, хоть раз, напиться,
усвоить правду,
что жила во мне

пробившийся глазок на плачущей лозе
пронзительно горел, как сбитая коленка,
и я благоволил распятым быть вдоль стенки
во всей своей светящейся красе

и вот уже моя дрожащая рука
в изнеможении цепляется за арку
мне солнце жжёт листву, но мне совсем не жарко
во мне кипит подземная река

кто слеп, тот знает мир
небесный поводырь
ведёт меня туда, где можно в гроздь налиться,
как в грудь никем ещё нетронутой девицы

меня расквасят в кровь, когда листва падёт
сорвут семь тысяч шкур на каждые полбочки
кто знает вкус вина, тот вряд ли непорочен
тому и смерть не смерть, а лишь черёд
понять, что всё пройдет, похмелье и тоска

ты правду познаешь
она не познаётся
не всё, что греет нас, рождается от солнца
оно ж не вечно, только – на века…

Бывает, холод на дворе,
Сквозь темень не пробиться взору.
И долгий вечер в той поре,
Когда укладываться впору.

Но печь горячая ворчит,
И в пляске пламени и в плеске
Дыханье щедрое сочит,
Так что вздыхают занавески.

И слышен голос за окном –
Там вьюга плачет, причитает.
И над трубою помелом
Дым отлетающий мотает.

И в обступающей ночи
В непроницаемые окна
Вдруг кто-то резко постучит.
От неожиданности вздрогну.

Скорей на улицу, скорей –
Кому же в час такой я нужен?
В дом облаком ворвётся стужа.
Бегом к калитке от дверей,

Но за калиткой – никого.
Да что за чёрт? Стучался кто-то,
Лишь третья смена на работу
Шагает – только и всего!

Я на высоком этаже
Живу теперь, забот не знаю.
Людей почти что не встречаю:
Зайдут в подъезд – и нет уже.

Не спорю – так предрешено.
Но как же с этим примириться?
В моё высотное окно
Теперь никто не постучится.

Две минуты уже до отхода,
С рюкзаком, задыхаясь, бегу:
К отплывающему теплоходу
Опоздать я никак не могу.

Только что это?
Вот он над кручей,
Словно вырос, стоит теплоход.
Аж трубой обозначен на туче…
Может, это совсем и не тот?

Удивительно выросла пристань.
Поразительно: бакен подрос!
А на палубе белой и чистой
Вслед за бакеном вырос матрос –

Но, когда добежал через силу,
Билетёрша звонок подала,
Здесь как будто меня осенило:
Да ведь это – вода прибыла!

Машина.
Гроб.
Четыре человека.
Отсутствующий – на сторону – взгляд.
К пристанищу, известному от века,
Гонимы деловитостью, летят.

Всё это промелькнуло мигом –
Мимо,
Но память к необычному цепка:
Кого везут так неостановимо
Без памятника,
Даже без венка?

И самому мне стало как-то сиро,
Тем более, что рядом – никого:
Ведь что-то же он требовал от мира
И мир взаимно требовал с него…

Мы с тобой, брат, одной околицы
деревенские дурачки.
Наши матери Богу молятся,
для надёжности сняв очки.
Бьют поклоны… Грехи не тяжкие –
Бог заметит ли в суете…
Под иконой букет ромашковый,
словно с чайника на плите.
Все надежды на Богородицу,
с ней привычнее и родней –
баба тоже, поди… Как водится,
все печали за сыновей…
Мы ж с тобой, брат, одной околицы
деревенские дурачки –
городским сумасшедшим молимся
и втираем себе очки,
что сермяжные, да исконные.
А недобрые? Город лют.
Наши матери под иконами
нас отмолят. И отпоют.

Сны из дома тревожат реже:
клином – клин.
По версте – верстой
ностальгию слоями режу
вдоль Арбата, да по Тверской.

Невидимкой в толпе прохожих,
постигаю прозрачность лиц
и молчанье скворцов. Я тоже
из таких перелётных птиц.

Клин усталых пятиэтажек
исчезает в глухой дали…
Там забудут меня. Я даже
не услышу, как отболит.

Затяну поясок потуже,
чтоб свободней и шире шаг,
и бульвары пройду по лужам,
упоительно не спеша…

Вдруг опустится небо ниже –
промокашкой на купола…
Оглянусь
и свой дом увижу,
потому что Москва мала.

У дальней дороги короткие ноги,
идёт себе, тянется мало-помалу…
На каждом шагу подбивает итоги,
на всех виражах отметает усталых.
Скользят переправы, бегут перекрёстки,
проносятся встречные мимо попутных…
Дорога домой – невысокого роста,
из дома – становится выше как будто.
И только к себе – до того неказиста,
что к ней указатель увидишь едва ли,
а если пропустишь – вернёшься не быстро
из всех тупиковых чужих магистралей.
Дорога к себе – ни следов, ни отметин…
Здесь нет посторонних и ближнему рады.
Но только любимые смогут заметить,
что ты всё идёшь – подниматься и падать.

расскажи мне про часы без времени
у которых забирают хлеб
мы кукушкам зря тогда поверили
хронос за обедом глух и слеп

а часы как ветряные мельницы
ветреность свою боготворят
белки-стрелки отработав ленятся
ныне присно сотни лет подряд

времени зерно не перемелется
донкихотством век не заражён
больше я не пленница не пленница
вечность ты ошиблась этажом

смотри в меня души не закрывая
читай как дошколёнок по слогам
нас тишина связала ножевая
а вскоре и печали дожевали
дорога стала нам не дорога

ab ovo начинать теперь не ново
о господи хотя бы дай начать
судьба как пёс показывает норов
на яхты поменял харон паромы
а вне работы посещает чат

и просто жить становится сложнее
жевать бисквиты зажигать огни
и любоваться той небесной гжелью
и ждать когда со смертью нас поженят
когда не смогут с жизнью поженить

у котов отношение к жизни особое
коль их девять то можно гулять на все
наши буквы стыдливо маячат за скобками
опасаются что backspace их съест

у котов время тянется словно жвачка бубль-гум
если хочешь то шарики надувай
а когда они спят – у вселенной берет отгул
и безвременье ловится как wi-fi

а у нас жизнь одна как свиданье с пираньями
батарейка иссякнет умрут часы
мы конечно уйдём молодыми и ранними
будем плавать по лете и видеть сны

Футбольный матч в предгориях Балкан.
Четыре осветительные вышки
Построены из списанных цистерн
И освещают больше облака
И городские сросшиеся крыши,
Лишая их фундаментов и стен,

Чем поле стадиона «Нови-Сад»,
Из недр чьих не выкопаны мины,
Что сеет ужас в головах гостей,
Лишает их способности играть
И делает ахиллы уязвимей
Во Стиксе прополощенных костей

Хозяев, мотивированных тем,
Что могут их казнить за пораженье
(На том же поле завтра расстрелять)
И потому матч – лучшая из тем,
И оттого с крестами схожи тени
Совсем ещё молоденьких ребят.

Вот взгляд случайный чьей-нибудь жены.
Туман набился ватой в колокольню.
И на полнеба скрипнет чья-то дверь.
И будто все мы здесь разобщены,
Какой-то тьмой, хотя едины кровью,
Судьбой, святыней, памятью. Но где

Опять идёт Троянская война
Ни Кастор не узнает и ни Поллукс.
И именно поэтому футбол –
Главнейшая деталь веретена.
И время трансформируется в голос,
Когда славяне забивают гол.

Что может мниться в эндшпиле судьбы?
Вот пешка, заминировав мосты
На чёрной клетке крестики рисует.
А у неё в зеницах по орлу.
Я ночью выйду к речке, поору,
За просто так, пока мой ферзь пасует.

Темнеет небо, отражая Днепр,
И звёзды кувыркаются на дне,
Совокупляясь в новом Вавилоне.
Резвитесь же, пока хозяин спит,
И плавает его безглазый кит
В сновидческом необратимом лоне.

Когда ещё ходили поезда,
Нас согревала белая звезда
Среди черёмух, стонущих в тумане,
И утра были свежи и горьки…
И у людей не свёрнуты колки
В разумном неоглядном океане.

Когда ещё не потеряли шанс
На жизнь, на смерть, всё было, как сейчас,
Но только с оборота дней зеркальных.
Обратный продолжается отсчёт.
Мой Ангел дудку в руки не берёт.
И мне б не видеть глаз его причальных.

Уезжая в Крым, ты сожги жильё,
Паспорт выбрось прочь, а своё бельё
Замени другим и воды не пей.
Не бери туда гривен и рублей.

Поменяй цвет глаз и надень парик.
Воспредставь, что ты – пропитой старик.
Вспоминай меня, только если нет
В небесах ночных никаких комет.

Если в море нет никаких судов,
Не ходи в места мировых судов:
Погуляй в горах, собери кизил,
Прогони свой страх, чтоб не откусил
Как слепой волчок он тебя кусок –
Чтобы я не сжёг ночь наискосок.

Мне беречь тебя завещал Харон.
Не бери ты в Крым золотых корон.
Ты бери стихи и читай кустам
И вино любви подноси к устам.

Мне нравилось, что ехать долго-долго.
Тогдашний день был с нынешних полгода,
все реки под мостами были с Волгу
и чистотой подсинивали воду.
Чащобы были с прорезями просек,
и то неизъяснимо волновало,
как быстро их приблизит и уносит
могучее движение состава.

Загустевал, когда купе защёлкнут,
съестного дух и романтично книжный.
Казалось счастьем спать на верхней полке
и знать, что мама рядышком – на нижней.
Что можно щёки подпереть руками
и, если не навек к окну приникнуть,
то до минуты той, когда гудками
оповестят о станции каникул…

Ещё не прижилось словечко «старый»,
ещё от новых планов не отбиться,
безжалостно ещё глаза сударынь
Вас одаряют долей любопытства.

Ещё волнует в чувственном угаре
нить жемчуга и чей-то нежный вырез,
и, вдохновенью связки напрягая,
ложатся строчки в строфы
по четыре.

Ещё терпимы грозные удары
судьбы, и до конца не сдали нервы,
ещё не в полной мере город – кара
за преданные тишь и грусть
деревни.

Ещё не кличут «батей» и «папашей»
на улице подпившие детины,
но многое, казавшееся важным,
в неважное
уже оборотилось…

Последний месяц.
Месяц лета – третий.
Всё холоднее дышит ночь на день,
обратно в город дождь прогнал соседей,
и тишина – как в школе
без детей.

Гром кажется ошибкой, чем-то лишним,
мутнеет капель радужный хрусталь,
и жухнут, начиная с самых нижних,
на дождь не глядя,
листья на кустах.

Но жизнь вот так,
под ливня грозным душем,
от ощущений лета не отмыть,
и не теперь ещё проникнут в душу
костров осенних горькие дымы,

ещё не скоро перестанут падать
плоды в саду, замрёт стремнина звёзд…
и чувствуешь себя Господним чадом,
и веришь – всё
до свадьбы заживёт…

Дома, приподнимая шляпы крыш,
Рассвет встречают мокрый и химерный,
А в лужах отражаются Париж
И я над ним. В «пролёте», как фанера.

То, вдруг, Латинский вынырнет квартал,
То Нотр-Дам, то Эйфелева башня…
Народ безмолвен, грустен и устал,
Всё время догоняя день вчерашний.

Но двадцать первый век, а налицо –
Одни дворцы. И стоит ли гордиться,
Что в области строительства дворцов
Мы скоро переплюнем все столицы?

А век идёт. Конём. И ставит мат –
В три хода мат – внезапный и постыдный.
Для умных в том и горе от ума –
Не видеть выход, где его не видно,

Смотреть чуть дальше тех, кто «у руля»,
И сокрушаясь, наблюдать в реале
Веселье крыс, бежавших с корабля
На бал, но место бала – город Гамельн.

Отрезан путь: ни воздуха глотка –
Да за любые деньги, был бы свежим! –
Ни силы – дать «волшебного пинка»
Злодеям, бюрократам и невежам.

Всё шире лужи, всё плотнее хмарь,
А мир иллюзий – выпуклей и ближе…
Ночь, улица, аптека и фонарь –
Без перемен.
Не надо –
о Париже.

Стреляй, солдат! Во имя сил Добра.
Добро – оно должно быть с кулаками!
Твой бывший брат тебе уже не брат,
А кто есть ты из братьев – Авель? Каин? –
Решит война. Тут пацифистов нет
И ангелов. Отнюдь. Спроси любого!
Стреляй! Свинец – весомый аргумент,
Понятен всем, в отличие от слова.
Стреляй, герой! Ведь ты – крутой пацан,
Стреляй во имя светлых идеалов.
Но всякое добро – о двух концах,
И на войне оно – не ночевало.
Над каждым тут занесена коса,
И зло к тебе вернётся бумерангом.
Стреляй, но к смерти будь готов и сам –
За «правды» тех, кто много выше рангом.
Стреляй, солдат, твоя ли в том вина,
Что ты случайно оказался крайним?!
И ненавидь. Хохочет Сатана,
А Бог взирает хмуро и печально
На этот виртуальный Колизей,
Где каждый прав, но правил нет при этом,
Где ставит на виду планеты всей
Трагедию театр марионеток.

Не трави ты стихами душу, раны в памяти не бередь. Если слёзы ночами душат – лучше выплакать эту бредь.
Да, расстаться с любимым – больно, да, и я был в твоих летах: понимаю, что чувства-кони привередливы, мать их так! По-над краем несут – галопом, не сорваться бы с высоты: что там дальше, за поворотом – не узнаем ни я, ни ты. Обуздать их не так-то просто – оборвут постромки и – вскачь. Ты ребёнок ещё, подросток, обалдевший от неудач в этом грёбаном, жёстком мире, где повсюду подвох и ложь.
Отпускай их на все четыре – не волнуйся – переживёшь! Не такое уж это горе – даром сердце себе не рви. Опрометчивость – априори – вечный спутник самой любви. И ошибки бывают часто, но бояться их – хуже нет: измеряется ценность счастья среброзвонностью слёз-монет. Чем дороже заплатишь цену за любовь, тем она прочней. Не волнуйся за сердца целость, о потерянном не жалей! Будет всё у тебя нормально, и любимый, и жизнь – путём. Только в память – шершавой гранью – это лето перетечёт. Время лечит и слёзы сушит, так что думай о лучшем впредь.
Не трави ты стихами душу, раны в памяти не бередь.

Глубокой ночью по небу в тумане
Плыл человек со свечкою в стакане.
Увы, во тьме не различить ни зги.
И выпить из стакана не моги.

За каждой гранью полного стакана
Выходит пьяный месяц из тумана
И, перочинный нож в руке держа,
Он режет безо всякого ножа.

Он знает, что Восток –
что кровосток.
Что Запад – заперт,
Север – серд да болен,
А Юг – многоуголен
Да туг.

И никуда не деться, милый друг,
Тебе от многогранного стакана,

Где годом обступили месяца
И ты плывёшь по небу на Ловца
В его тумане,
И в его стакане.
И лишь благодаря своей свече
Ты ничего не видишь вообще.

Как ни крути, но Мир – Калейдоскоп.
Ссыпаются в любое положенье
В нём бусинки и стёклышки скольженьем
Вдоль радужки пугливых антилоп.

Пурпурный шар, как в зеркало, глядит
В ультрамарин живого Океана,
Под сладкий звук свирели бога Пана.
И васильковый день в груди хранит

Лимонный голос жадного птенца,
Сурьмою бархатной затянутые ночи
С отметинами звёздных червоточин,
Улавливающих, как на живца,

Немые стаи разноцветных рыбок –
Молитв, проклятий и благословений.
Цветные стёклышки рассматривает гений.
Мир очень прочен, потому что зыбок.

Лиловый Кришна, золотой Христос,
Неведомый Аллах с зелёной книгой
Калейдоскоп вращают миг за мигом.
Мир дивно сложен, потому что прост.

Пускай тебе понравится природа –
Исписанный брусок сырого мела,
Глициний гроздья, строгих лилий стрелы,
Спор тысячи цветов в теченье года.

Блаженной ночи бесконечны очи,
Но всё равно обманет их Факир.
Пускай с тобой пребудет вечно Мир!
Гляди в него, крути его, как хочешь!

На сцене Война – полуголая и грязная старуха
с младенцем на руках:

«Я к вам пришла с казанского вокзала
И принесла с собою сироту
С иконой Богоматери во рту.
Икону эту я сама писала.

Теперь я – мать родная сироте.
В его ушах визжат виолончели,
А я кажусь Венерой Боттичелли
В своей неотразимой наготе».

Самозабвенно жидкий скальп скребя,
Она сказала: «Я не всё сказала.
Пусть слабонервных выведут из зала
И каждый смирный выйдет из себя.

От слов моих закладывает уши
Ослов. Они закладывают души.
Их душит и подвешивает туши
Рукою ловкою мой вечный бог.

Его искусство ищет совершенства,
Чтоб ощущать сиротство как блаженство
На том конце замедленного жеста
Вам до скончанья всех земных дорог.

Являя злому миру красоту,
Я принимаю всех в свои объятья.
И с таинством порочного зачатья
Рожаю вас с иконою во рту».

Белки-летяги и мыши летучие,
волей какого нелепого случая
делите трассы воздушные с птицами
и самолётами?
Снится мне, снится мне,
как проплывают, качая ресницами,
небо царапая куцыми лапами,
не обжигаясь под лунными лампами
не прогибаясь под тяжестью тучевой –
белки-летяги и мыши летучие.

Я просыпаюсь и думаю – лучше ли,
сидя в траве поджидать неминучее,
или вращая события лапами,
масло сбивая и небо царапая,
взять высоту и поплыть вместе с птицами
и самолётами?
Снится мне, снится мне,
как проплываю, качая ресницами,
не прогибаясь под скученной участью.
Я просыпаюсь. И думаю – лучше ли?

Верблюды вербуют людей, чтобы те,
зажав между ног шерстяные бока,
несли их наощупь, в густой темноте –
туда, где гора прорвала облака.

Верблюд к сибаритству не склонен – вода,
кустарник солянки – пожалуй и всё,
что нужно ему, но зовут иногда
ступени наверх – их три тысячи сто.

– Послушай, верблюд! – говорит Моисей, –
Ступени для тех, кто уверовал во ..!
Для вас, кораблей, есть тропа, что левей –
там Левий Матвей ждёт бакшиш страховой.

Бакшиш невелик – человечья душа,
зажав между ног шерстяные бока,
должна вознестись (слышишь, крылья шуршат?)
туда, где гора прорвала облака.

…Верблюды и люди, скрижали топча,
встречают рассвет на Синайской горе –
одни дуют на бедуиновый чай,
другие жуют в неизбежность билет.

Шум города, как шорох тапок мужа,
становится с годами фоном жизни,
текущей равномерно – в такт с часами,
которые бесстрастно закрывают
страницу за страницей чью-то книгу,
открыв её однажды наудачу.

А ночью шёпот улиц будет вкрадчив –
Москва прошелестит, чуть вздрогнет Рига,
на трёх китах стоящий Копенгаген
спит крепко и сопит тремя носами,
задремлет Рим на лавках пыльных ризниц,
Санкт-Петербург от сырости недужен,

и, разметавшись реками-руками,
примкнул к граниту лбом разгорячённым…
Вдруг хлынул дождь!– на Рим, на Копенгаген,
на Невский, на Арбат, на дамбы Риги –
смывая с грубой кожи тротуаров
набитые подошвами обиды.

Глубокий вдох и длинный волглый выдох –
открылись жабры вымокших бульваров;
стаккато капель, ливневые лиги –
а дождь летит, летит над городами,
границ не разбирая – отрешённый,
и насмерть разбивается о камни.

Ему не страшно, он ещё вернётся –
в шум города и в шёпот тихих улиц,
в московский шелест, в шорох рижских листьев,
упавших в реки дремлющего Рима;
в Санкт-Петербург и в старый Копенгаген –
на спины львам, китам и пароходам.

Страниц всё меньше – год за годом, год за годом…

Расколдовать тебя вряд ли сумею,
так и будешь плавать,
не то лебедь, не то гадкий утёнок,
но замёрзнет озеро,
хоть климат умерен
и лёд здесь тонок.
Зима наступит, и продрогнут перья,
белый танец метели стерильно нежен,
злой волшебник мотается,
как пропеллер,
не отпуская тебя, да нет же, нет же,
причём здесь он, это чёрный лебедь
кружит, порочен, заглушая лепет
сердца,
ещё на пороге теплообмена,
в жажде обмана и фитнес-секса.
Прощай! Не надо бросать монетку!
Музыка предвещает, что быть беде.
Начинается танец марионеток,
вернее, маленьких лебедей.

Не возвращайся в своё былое,
оно отрезано, как пилою,
там пусто, гуляет один сквозняк,
воспоминаньями лишь казнят
настоящее – и не более.
Зачем ты снова исходишь болью,
вспоминая заветные блики счастья?
Давно ведь сказано – не возвращайся
к былым возлюбленным и местам,
забудь дорогу ко всем мостам,
ведущим в прошлое, где нас нет.
Смотри, какой драгоценный снег
витает, как детства призрак.
Что слёзы?! – всего лишь призма,
преломляющая свет души.
Можешь смеяться, но все ушли –
вон, посмотри, вдалеке фигурки
бредут, как у Брейгеля, вдоль реки,
лишь пацан катается на «снегурках»
на расстояньи вытянутой руки!

Вопреки прогнозам всех гидрометео,
ласточки чертят свою геометрию,
в небе бездонном летая, как бэтмены,
помесь Хичкока с Ингмаром Бергманом,
крылатые страхи военного детства –
какие вы странные, если вглядеться! –
ночные кошмары, зловещие «юнкерсы»,
минуя салюты, иронию юности,
синицу удачи, пророчества авгуров,
в небесную синь журавлиного августа
влетели,
завязнув в силках проводов –
чернея платками вороньими вдов!

Зачем, впрочем, задаваться вопросами о придорожном цветке,
если тут, в автобусе,
старуха везла оранжевые лохматые комки,
оторванные от ножек, обесточенные,
нанизанные на нитку,
говорящие «namaste»,
целующие мой локоть разбухшими, влажными то ли от росы,
то ли от старухиного пота губами.

Их название, знакомое с детства, затерялось тоже.

Я даже не выяснила толком маршрута.
Среди непроговариваемых названий
не было видно моей остановки,
но, очевидно, автобус всё-таки
позаботился обо мне,
поскольку пишу эти строки из места, которое я зову
домом.

Был в моей биографии и другой,
деревенский автобус,
только тогда, в первом, не зияла разделительная черта
между маленькой мужской
и большой женской половиной.
Я стояла, неожиданно высокая,
на невидимой полосе между ними –
женщина, одетая не так, как подобает женщине,
решительная, как мужчина.
Americana – для мужчин,
для женщин – puta,
крадущая их мир.

Но и этот автобус
(ох, и натерпелась же страху)
не подвёл, доставил.
Водители знают, куда мне надо,
или это я привыкаю к новым местам,
новым мирам,
новым правилам
в их неуловимой похожести?

Иногда спрашиваю себя:
из того ли пишу дома, из которого
вышла с утра?

Сон и бессонница: чёрное, белое, белое, чёрное.
Нет равновесия, есть победители. Я – побеждённая.
Чёрное/сонное, просто пугает своей чернозёмностью/.
Белое/бодрствуя, тупо таращится твёрдою льдиною/.
Как же так, Г-споди? В картах ведь не было дома казённого?
И с обреченностью с грядки взываю я: «Пересади меня!»

Будет потеха ему, агроному-любителю.
Знаю, что некуда деться, вокруг – геометрия.
Пересади меня, Г-споди, слышишь? Иссохшими листьями
Шарю по грядке в припадке тоски и неверия.
Эта разметка уже утомила, и выело
всё, что питало когда-то, из почвы отчаяние.
Эксперимент затянулся. Считаешь гордынею
Вечный мой голод и жажду, весёлый начальничек?

Ладно, чего уж, считай меня дурой капризной,
неблагодарною выскочкой парниковой.
Что-то ведь есть и получше обычной любви с перегноем?
Что-то другое.
– Пересади меня, Г-споди, – горестно. –
В новую лунку, под новым именем.
Что тебе стоит, прошу, помичуринствуй:
пересади меня.

Науке и логике неподвластны,
Два снадобья лечат универсально-
Имбирный эль мамаши ирландской
Да (у нас говорили о нём с придыханием)
Еврейской мамаши бульончик куриный.
Простуда ли мучит больного, язва ли,
От хвори банальной иль неисцелимой.
Я где-то услышала – бульон прозвали
Метко еврейским пенициллином.

Расплавленным золотом, жидким кристаллом
Дрожа и дымясь, опаляет весело.
А в детстве я, помнится, презирала
Бульона наваристое еврейство,
И, заболев, торговалась с мамой,
Воротясь от тарелки, ворча: «Не буду»,
Отодвигала горячей рукой упрямой
Навязчивую заботу этого блюда.

Казалось, откармливают, как курицу – просом,
Под байки да россказни, под любое
Объяснение, а это – просто:
Меня отпаивали любовью.
Меня любили, о том не зная,
Неприхотливые те несушки,
Чьи телеса мне несли, вздыхая
(Деликатес, а не хлеб насущный),
С базара, шаманские телодвиженья
Их очищали от грешной крови,
И бледные жертвы кораблекрушенья
Вступали в кипящие воды бульоновы.

Всплывали на гребне, потея жарко,
Целомудренно-непорочны,
Местечковые Жанны д'Арк, но
Потом тонули в расчёте точном.
Зла и голода не помнящая,
Выживающая на малом,
Курица себя отдавала полностью,
Веками еврейских детей спасала.
И бабушка, полководец куриный,
Всегда выигрывала Цусиму.

А нынче пенициллин – в аптеке,
И, если мне заболеть придётся,
Не пощупают лоб, не оттянут веки,
Суета тревожная не начнётся.
Сухарей насушите из старой булки,
Отведите в детство, где неудержимо
Любовь на плите, выкипая, булькает
Во вредных прозрачных разводах жира.
Где вы, тетушки, бабушки? Где ты, мама?
Разотрите спину, укройте плечи.
По звонку из китайского ресторана
Принесут чикен суп, только он не лечит.

03.07.2015 в 21:53

Свидетельство о публикации № 03072015215304-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 230, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

СПИСОК ФИНАЛИСТОВ ФЕСТИВАЛЯ «ПРОВИНЦИЯ У МОРЯ - 2015». (Литературные конкурсы)

В конкурсе принял участие 245 авторов из 16 стран: Украины, России, Беларуси, Австралии, Армении, Германии, Грузии, Израиля, Индонезии, Казахстана, Канады, Молдовы, США, Узбекистана, Финляндии и Черногории.

Предлагаем Вашему вниманию вердикт жюри –
список финалистов поэтического конкурса «Здесь можно жить, забыв про календарь…»,
проходящий в рамках Пятого Международного арт-фестиваля «Провинция у моря».

В шорт-лист вошло 45 авторов из России, Украины, Беларуси, Казахстана, США и Черногории. Их имена мы называем в алфавитном порядке:

Поздравляем наших финалистов и ждём их в Ильичёвске для участия в основном поэтическом конкурсе, анонимном конкурсе одного стихотворения, поэтри-слэме и других заключительных мероприятиях фестиваля, которые пройдут 3-6 сентября 2015 года. Напоминаем, что фестиваль «Провинция у Моря – 2015» начинается 27 августа, и приехавших раньше ждёт множество интересных мероприятий, и просим финалистов подтвердить свой приезд (v.artfest@gmail.com). Не будет лишним предварительное бронирование жилья в г. Ильичёвске (информация будет размещена на официальном сайте).

Всем финалистам, подтвердившим своё участие в фестивале, будет выслано официальное именное приглашение на бланке Южнорусского Союза Писателей с печатью, подписями членов оргкомитета фестиваля и их телефонами, а первым 12 счастливчикам-приезжим финалистам, подтвердившим свой приезд, будет оплачено проживание за 2 основных конкурсных дня (5-6 сентября) в трёхместных номерах в прекрасном пансионате «L-Hotel» (http://lhotel.at.ua).

Официальный сайт арт-фестиваля «Провинция у моря – 2015»:
http://province.do.am

Спасибо всем за участие!
И – до скорой встречи на побережье Чёрного моря!

01.07.2015 в 21:13

Свидетельство о публикации № 01072015211339-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 214, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

245. Илья Славицкий (Даллас, США). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Седьмого дня услышал я семь нот
из ниоткуда. Просто в вышине.
Был позний вечер. Глухо и темно
летели тучи, влажные вполне.

Скрипел фонарь, вдали гудел патруль.
Вверху жужжал чуть слышно самолёт
или комар. Кто это разберёт
в вибрации пространства на ветру.

Но, постепенно, ровный белый шум
стал обретать знакомые черты.
Мелодия, что я в себе ношу?

Гармония межзвёздной пустоты?
Вокруг трубы фонарного столба
другие трубы выстроились в ряд,
и клавиши нажал незримый Бах,

кустом сокрытый в свете фонаря.
Быть может, это кто-то был другой,
быть может, не орган во мне звучал.
Фонарь, под окнами изогнутый дугой,
так много странного рождает по ночам.

Вместе с волнами времён, ручейков и потопов,
С зайцами в дедомазайской далёкой стране
Что-то уходит, тропинку по снегу протопав
По направлению к бледнолицей луне.

Походя сбросив налипшее с веток понурых –
Освободив от оков надоевшей парчи,
Что-то зачем-то рисует по снегу фигуры,
Только их вряд ли наутро мой глаз различит.

В сумраке вязком неслышное что-то грохочет.
Можно увидеть его (но понять – не дано!)
Это, куда-то бредущее лунною ночью,
Через зачем-то закрытое настежь окно.

Мой виртуальный Коктебель,
Мой дом под персиковой кроной –
Я прихожу опять к тебе,
Забыв про троны и короны,
Отринув новую вражду,
Предав амбиции проклятью,
И Славы горькой ерунду,
И хрипы Каиновых братьев.

В ночь погружён мой кабинет.
Наедине с пустым экраном
Я озираю дни и страны –
Места, меня в которых нет,
Края, в которых не пребудет
Моя тревожная душа,
Где волны катятся, спеша,
И катятся волнами люди
В разрывы острые камней,
В биенья пуль, речей и сердца...

Играют призрачное скерцо
Мой дом и сад.
Тебе и мне.

15.06.2015 в 00:18

Свидетельство о публикации № 15062015001821-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 80, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

244. Ирина Залетаева (Москва, Россия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Он блуждает дремучим отшельником
отрешённый от мира, чужой
и саднящую рану в душе никак
не залечит, поскольку ножом
бередит это дикое месиво
из страданий, восторгов, страстей,
от которых то жутко, то весело,
то с катушек срывает совсем!

Словно трагик, больной и потерянный,
не знакомый со словом "часы",
балансирующий в междувременьи,
как далёкой галактики сын,
он то праздником бредит, то тризною,
захлебнувшись лавиной из слов.
То младенец, дитя аутизма он,
то посланник небес в НЛО.

Этот сгусток эмоций неистовых,
пленник грёз, буйных мыслей, идей,
неразгаданных звуков внутри себя -
О Н ! Диковинный царь Берендей!

А внутри у Поэта, под кожею,
не душа - перекрёсток стихий!..
И терпеть невозможно!
И вот уже...
Передоз - горлом хлещут стихи!!!

Вот ещё один день бестолковый
Обречённо забился под плинтус.
В самый раз о делах альковных
Нам с подружкою поделиться.

Мы сидим тет-а-тет на кухне
И не просто так, а смакуя,
Наслаждаясь, бокал за бокалом
Пьём настоечку из маракуйи –
Не спеша, небольшими глотками.

Машка смотрит глазами больными
На меня, как бездомная кошка,
Словно мантру, бормочет имя
И с тоской: "...всё равно он хороший".

Капли в раковину – метрономом,
Шебуршит по углам барабашка.
Машка хлюпает носом и снова
Вспоминает скандал вчерашний...

Мы на пару ревём с ней, как дуры:
"Он, конечно, козёл, каких мало!"
И победными кубками бурно
Опрокидываем бокалы...

После пятого выросли крылья
(Меж лопаток давно чесалось).
Мне бы только сделать усилие –
Дотянуться до хле... ик... и сала.

Затянуть хулиганское што-нить...
Не свалиться бы на пол со стула...
Разве завтра смогу что-то вспом...?
Всё...
         не троньте меня...
                                     ус.. ну......

Смотрит грустно на меня
дама в зеркале,
но не верится, что с нею
знакома я...
И плыву я, всё кляня,
снами-реками,
словно щепка, по весне
вдаль влекомая.

Сказки добрые живут
в душах маетных,
и не вымести ветра
из груди никак.
Мало быть мне "на плаву"!
Понимаете?!
Я в мечту - в такую рань! -
без будильника.

Встретит грёз моих корвет
рифы, может быть.
Эй! Держитесь веселей,
братцы вы мои!
Вот бы как-нибудь у светлого
Боженьки
К жизни клавишу "replay"
слёзно вымолить!

Я ЖИВА, пока проститься
не жалко мне
С шелухой!..
Глаза блестят
светом сказочным,
а в душе цветут нарциссы
с фиалками
И шуршат под животом
чудо-бабочки.

Боль и радость в клетке бед -
кошка с мышкою.
Вечность смотрит в душу мне,
бельмы выкатив.
Но надежда по судьбе
гладью вышита,
а любовь до смертных дней -
вечный двигатель.

14.06.2015 в 23:39

Свидетельство о публикации № 14062015233912-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 71, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

243. Сергей Маслов (Москва, Россия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Вот день прошёл, а всё равно
Внутри бурлит всё и клокочет
И сердце будто кто – то точит,
А в мыслях всё одно, одно!

Всё было вроде бы спокойно:
Пришёл с работы, чуть устал,
Поужинали - тут узнал…
Опять упрёки, стало больно.

Сдержать себя уже не смог,
Словами сыпал, словно градом
Здесь оскорблений бы не надо,
Не помогло, ушёл и лёг.

Конечно, ночь была не ночь,
Уснул, но сердце вдруг заныло.
Рассвет забрезжился уныло,
Таблетка, и из дома прочь.

Но что ж, пора идти домой
И будь, что будет – не впервые.
Весь вечер будем, как немые
Хотя и мыслей будет рой.

С порога взгляд, глаза в глаза
И в миг разгадана загадка,
В них теплый блеск, а не гроза,
Смущенная, почти украдкой,
Она чуть слышно подошла.

Её рука – мою нашла…
Теплом окутало всё тело,
Как в первый раз, совсем не смело
За плечи взял, поцеловал,
А тут сынишка подбежал.

***
Зачем она курит, совсем не понятно?
Красива и волосы вьются до плеч
И кто объяснит ей доходчиво, внятно,
Что сброшенный пепел, не повод для встреч.

Проблема замужества так не решится,
А будет всё в точности наоборот:
Желанного чуда, увы – не свершится;
Он просто пошутит с тобой и уйдёт.

Не скажет он слов, что тебе так приятны,
Наверно, их скажет он, только другой.
Чьи губы и волосы дымом не пахнут
И той, кто владеет чуть больше собой.

И пусть это дань всё изменчивой моде,
Но если поглубже на это взглянуть:
Спросить у себя и у мудрой природы:
«Зачем же губить, Богом данную суть?»

И толпы девчонок хорошеньких, стройных
Шагают в больницы, затем в мир иной,
Но участи лучшей они все достойны,
Лишь образ сменить, легкомысленный свой.

Стереть как ошибку с доски влажной губкой
И заново правильно переписать,
А если кто вспомнит: « Была это шутка,
Хотела в журнал на обложку попасть».

Но время идёт, всех конечно рассудит
Тот, кто в лучезарной живёт вышине,
Но если дитя своё дымом кто губит
Гореть ей, наверное, вечно в огне.

Девочка и дождь

Косые капельки дождя
В стекло неслышно бьют,
И люди лужи обходя
Торопятся, бегут.

Они, наверное, спешат
Домой быстрей прийти
И всем, хочу я пожелать,
Счастливого пути!

Уходят в море корабли,
Им службу там нести.
На самом краешки земли
Счастливого пути!

В высоком небе голубом
Вдаль самолет летит
Желаю пассажирам в нём,
Счастливого пути!

Всем, кто летит, плывёт, идёт,
Чтоб счастье обрести.
Пусть их везде удача ждёт,
Счастливого пути!

04.06.2015 в 23:08

Свидетельство о публикации № 04062015230810-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 89, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

242. Юлия Ленская (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

зеркало, скажи честно
не скрывай от меня, не лги
жизнь меня не кормила лестью
а у тебя предо мной долги

только ты не покажешь душу
отражаешь смертную плоть
не хочу ни смотреть, ни слушать
ты во мне зарождаешь злость

как в твоем отражаясь свете
я смотрю на себя в упор
шрамы видно от старой плети
но с тобой у меня вечный спор

ты молчишь отражая тело
и на нем ни следа от бед
я бы очень увидеть хотела
шрамы эти. а шрамов нет.

***
Как зовут твоего бога?
Радость смех красота, как?
Знаешь я схожу понемногу
С ума. И наверно теряю страх.
Меня жалеют меня просят
Собраться с силами. Сделать шаг.
Скажи мне как ты такая взрослая
Его называешь, скажи как?
Моя причина не падать духом?
Твоя стихия? Твоя судьба?
Умоляю шепни на ухо.
Так долго без идола жить нельзя.
Мне нужно знать как его называешь.
Тогда он ответит, поможет мне.
Но вместо бога ты мне помогаешь.
Хоть я утонул. И на самом дне
Так тихо, как будто лишился слуха.
Наверное я не смогу никогда
Прижать к губам твоим нежным ухо
Тепло ощутить. Но вокруг вода.
На дне тишина и спокойно стало.
Я умер? Наверное так и не смог
Услышать как ты его называла.
Я называю его просто Бог.

***
и вот мы вместе. дружим понемногу.
стоим напротив. мысли об одном.
от вдохов к выдохам стремясь через дорогу
нырнуть. уснуть. и притворится дном.

во сне признать себя и распознать друг друга
откинуть головы и плюнуть в небеса
боялась раньше пожелать такого друга
и не смотрела прежде пристально в глаза

от всех закрыться и уйти под воду
упасть. пропасть. уснуть. и умереть.
очнуться поглощенными природой
и вместе - против всех. сейчас. и впредь.

02.06.2015 в 11:34

Свидетельство о публикации № 02062015113433-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 95, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

241. Юрий Капинский (Киев, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

А где-то там, запах ее парфюмов
Перекашивает воздух,
Разя наповал ближних,
Создает иллюзии цветов.
Между угрюмых
Стен и офисных столов
Заполняет все возможные ниши.

И приходит весна,
Расправляя свои изумрудные плечи.
Ночь напролет без сна -
Кажется, что-то калечит
Душу. Сижу у окна,
Но почему-то не лечит
Времени тишина,
Воздуха теснота...

Только молчать и дышать -
Перед собой притворяться.
И от себя убежать,
И продолжать убеждаться:
"Видимо влип опять,
Срочно нужно срываться,
Срочно нужно бежать!.."

Это все воздух весны. -
Запах ее парфюмов;
Словно ответ тишины
Бесятся дивные струны.
И, под лучами Луны
Очи мои не видны,
Стоны мои не слышны -
Плечи мои не сильны...

...есть только "я" и "ты",
"нас" же не будет в сумме...

Слышишь,
Не говори мне о душе – я не верю
В существование этого мифа.
В то, что человеком может стать тот,
Кто когда-то был зверем -
Разве что на один час халифом.

Что рожденный в жестокости,
Выращенный лицемерием,
Живущий завистью
Может получить кусочек этого рая.
Нет, скорее всего, он будет жить в той пропасти,
Которую мы, обретая зрение,
Или, или в порывах слабости
Преисподней называем.

Так скажи мне, откуда среди всей этой вакханалии
Взяться той искорке, что зовется душой?..
Если она и была у нас, то давно ее потеряли мы
И теперь живем наедине с собой.

И чтобы, мирок, который каждый для себя создал,
Не разрушил другой
(Возможно при построении своего),
Мы строим стены - высокие прочные,
Перед ними ров, с глубокой рекой.
И не слышим никого… ничего…

Нет, конечно же, мы между собой общаемся
В формате "я – ты - я...я...я…"
Ведь просто "ты" нам не интересно, мы только тем и занимаемся,
Что изливанием света своего огня.

Который еще не то, что не разведен,
Но даже хворост не собран, а спичек как не было, так и нет!
Но мы верим в его существование.
И этим огнем
Греем свою душу много лет.
Ту самую, которой нет.

***
Все свои рифмы сегодня оставлю внутри...
Бешенность медленно тлеет в когтях исступлений.
Кто-то рыдал за стеной – оглянись, посмотри -
Хватит ли Богу для всех нас искры утешений?..

И улыбнись... на кофе, что гаснет в углу.
После, ревнуй меня к ветру, да высохшим скалам.
Молча растаю, как снег, на немытом полу,
Знай, что зимой не все души с деревьев слетают!..

Тихо молюсь на коньяк... хвоей жжет
В горле занозою спирт ледяными ручьями.
Я не стерпел этот шторм – ветер рвет, тело врет,
Кожа лоснится по швам, сердце бьется кусками!

Сизыми ранами пот разрезает висок,
Воском морщины у рта распекает тревога...
Ты бы смогла ствол к виску, и давить на курок?
И уходить, забывая остаток дороги!..

Золотом луч фонаря, как печать на щеке.
Медленный хрип своих сутр оставляю у ночи.
Теплый автограф... из боли... на влажном стекле,
Трепетно яд тишины нервы швами лоскочет.

01.06.2015 в 18:15

Свидетельство о публикации № 01062015181542-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 68, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

240. Ольга Барышникова (Курск, Россия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Я чувствую, как
накрывает
меня с головою –
волною –
осенним,  сквозящим…
                     - О вёснах мечтали?
                     -  Не ждали…

Семнадцать мгновений
прекрасных
давно миновало –
                      - Что ж мало? –
И  вот  заповедная  осень –
           ковровой  дорогой…
                       -  Пусть много…

Я к ней наклоняюсь,
поникшей,
промокшей  до нитки…
                         -  В избытке!
Её на  руках  донесу  -
        с ней любовь и причалы…
                          -  В начало!

Осеннее солнце
мои горизонты
сжигает…
                           - Играет.
А  кажется,
          парусом алым –
                      маячит и манит…
                          -  Обманет.

Осенние сорок ночей
корабли наши
в рейс провожали…
И  ждали,
когда же вернётся,
           хотя бы один –
                        на рассвете! –
-  Как дети…

                        Здравствуй, племя, младое, незнакомое…
                                                                     А.С. Пушкин

Младо – зелено – в пятнах,  в трещинах –
мне доверено, мне  завещано…
Здравствуй, племя! от яблочка – семя,
как от яблони – яблочко –  в блюдечко
с голубою каёмочкой  катится –
вкруг по кромочке  время пятится…

Всё уладится,  да всё сбудется…
А случайное – позабудется:
не бытийное,  не заветное –
худосочное   да запретное –
сгинет в омутах – пропадёт!
Чудо-яблонька  подрастёт!

Племя  гордое,  непокорное,
племя дерзкое, племя  вздорное,
с чёртом   водится,  с лихом знается,
да и по ветру всё  шатается –
но на слове-то  -  честном! -   зиждется…
Перебесится! – соком  выжмется…

И не тем пусть  аршином меряно,
на иные  весы  положено, -
но во времени  не потеряно!
И от  Рода  всё  -  всё ж хорошее!
На столе –  пироги да  яблоки –
славно будет  всё!..
                … словно я  была…

Хочу быть обласканной Вами
Простыми словами
И нежным романсом пропетой,
Как долгое лето…

В объятиях пенных,
В коралловых рифах и ритмах…
Навеки остаться любимой
В псалмах и молитвах.

Присниться оливковой ветвью
Зовущей и тонкой –
Обрадовать берегом близким
И радугой звонкой.

И в томном соитии слиться
С высокой волною –
Оставить потомков, достойных
Библейского Ноя.

От отчего дома –
К заветной застывшей звезде
Бежать по волнам…
Или просто идти по воде…

01.06.2015 в 08:41

Свидетельство о публикации № 01062015084118-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 93, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

239. Олеся Рудягина (Кишинёв, Молдова). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Воробьи не расчирикали и фонтан не прожурчался,
Как счастливо солнца бликами старый сквер переполнялся.
Как текли минуты медленно, как дыхание срывалось
в ожиданье встречи. Ветреный день июньский не кончался.
…Проплывали стайки ряженых важных и небрежных школьников
и родителей с букетами и фотографов- невольников.
…Упадая в небывалое от речений отреченье, двое,
словно дети малые, любовались дня свеченьем.
Любовались без смущения отражением друг-друга:
в тёплом карем измерении – плеска серых глаз подруги.
Лёгкие прикосновения навсегда запоминались
и последние мгновения быть им вместе оставались…
Уходили, да всё за руки крепко-накрепко держались.
Воробьи не расчирикали, как на жизнь они прощались.

***
надежды нет
но есть надежда
в иных неношеных одеждах
когда-нибудь влететь
на огонёк
присесть на подоконник
что промок
от часто поливаемых цветов
того кто без неё
не одинок
и знаешь есть такой особый запах
у вечера весеннего почти
когда здесь зимовавшие грачи
с полей недальних шумно возвратятся
и в кронах обустроясь на ночлег
всей стаей смотрят из-под синих век
на копошащихся внизу людей
смешную горечь куцых наших дней…

01.06.2015 в 08:37

Свидетельство о публикации № 01062015083742-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 88, полученных рецензий — 1.

Оценка: 5,00 (голосов: 1)

238. Инна Михедова (Санкт-Петербург, Россия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Я – Женщина! А значит, я могу
Быть матерью… И всем штормам назло
Своих птенцов над бездной подниму!
И от беды укрою их крылом…

Я – Женщина! А значит, я могу
Прогнать от близких все ненастья прочь!
Родителей от боли сберегу,
Ведь я у них единственная дочь…

Я – Женщина! А значит, я могу
Любить Мужчину… верить… вдохновлять…
И пусть он на далёком берегу,
Его я буду терпеливо ждать…

Я – Женщина! А значит, я могу
Собрать гостей за праздничным столом…
Я танцем искромётным всех зажгу!
Пусть радостью наполнится мой дом!

Я – Женщина! А значит, я могу
Быть мудрой и обиды все прощать…
Я не боюсь переписать судьбу
И с чистого листа её начать!

Я – Женщина! А значит, я могу
Всем творчество своей души дарить...
Нести в Мир Свет, Любовь и Красоту,
И обязательно счастливой быть!

***
Закружи меня в танце, волшебная осень,
Не хочу видеть я твою грустную проседь!
Мне бы лёгкости, сил, широты бытия,
Чтоб опять полюбить захотела бы я...

Дай коснуться листвы мне босыми ногами,
Дай мечтам приподняться над облаками!
Пусть дождём снизойдёт радость нового дня
И в объятья желанные примет меня…

Закружусь, опьянею, забуду о грусти,
Всё плохое меня наконец-то отпустит!
Всем печалям я дам "от ворот поворот"
И на СЧАСТЬЕ себе закажу приворот...

Хочу, чтоб вечером в уютной кухне
Мы вместе провожали наши будни…
В "однушке" нам с тобой совсем не тесно,
Друг с другом нам безумно интересно!
Хочу с тобою вместе просыпаться,
К тебе с улыбкой сонно прижиматься,
Хочу варить на завтрак яйца всмятку,
С тобою вместе делать физзарядку.
Хочу рукой махать тебе с балкона,
И за руку держаться пред иконой.
Хочу с тобою в прорубь окунаться
И в пенной ванне нежиться-плескаться…
Хочу делиться я с тобой стихами,
И чтоб застолья – с общими друзьями.
Хочу молчать с тобою у камина,
И шумно, вместе, мчаться на машине,
Хочу с тобою вместе двигать мебель,
Смотреть на звёзды в полуночном небе…
Хочу проведывать тебя в больнице,
(Ну что ж ты так беспечен с поясницей?!)
Хочу с тобой и плакать, и смеяться,
И обольщать тебя красивым танцем...
И это всё есть только лишь начало,
А планов на двоих у нас немало!
Хочу я дней с тобой разнообразных,
И чтоб сложились наши с тобой пазлы…
Хочу с тобой быть слабой и послушной:
Такой мужчина мне давно был нужен!
Я напишу про нас с тобою пьесу,
Переживём вдвоём любые стрессы!
Хочу от жизни я такую малость -
С тобою вместе встретить нашу старость...

01.06.2015 в 08:35

Свидетельство о публикации № 01062015083546-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 87, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

237. Алина Тай (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Стихотворение на тему “С зеркал души ткань чёрную снять не могу”

На все лады судьбу кляня
В том мире, где пришлось родиться,
Застряла раненою птицей
На самой грани бытия.

От боли страшной тяжкий стон,
Успев лишь раз из губ излиться,
Заставил мир поторопиться:
Мой дух был тут же отражён...

Но скрыт от взгляда лик зеркал,
Что отразить способны душу.
С них, умирая даже, трушу
Сорвать из тьмы материал.

Ведь страх быть узнанной собой -
Идти к Создателю с повинной.
Понять, что твой герой былинный
Отнюдь не блещет добротой...

И в вечность тихо отойду,
Смакуя вкус былых баталий...
Хотя, зачем же мне гербарий
Засохших чувств, я не пойму?

Последний вздох забрал рассвет:
Лазурным светом небо тлеет.
Рука на зеркале белеет.
И в тьме — лишь маленький просвет...

Потоки влаги низвергаются с небес,
Сопровождаемые сполохами света.
Мир умывается, чтоб чище стать к рассвету,
А гром проводит мужества ликбез*.

Смывая с улиц грязь, бурлит поток,
Прочь унося сомненья и заботы.
Неважно, сколь загружена работой,-
Ты в этот час свободна от тревог.

Под шёпот струй вплетая в естество
Загадочность, волнение и ласку,
Дождь подбирается сторожко** и с опаской
К заветной тайне сердца твоего...

И мягкого напора не унять:
Я в ливня растворюсь безумном беге,
Сольюсь в экстазе с капельками неги,
Стремясь причины сущего понять.

Гроза минула. Стало тихо-тихо.
Перед рассветом воздух свеж и молод:
Лишь тронь рукой - как сталь звенит о молот,
Отваживая прочь любое лихо.

Вздохнув всей грудью, хочется кричать.
Энергией полна я до предела.
Душа моя от счастья захмелела.
Сегодня мне, как раньше,- двадцать пять!

Всю скверну с сердца смыл воды поток,
Мозги встряхнул почище, чем цунами.
Не власть, да и не деньги правят нами,
А Божий Дар - любви Его росток!

Прим. Авт.:

*Ликбез (ликвида́ция безгра́мотности) — массовое обучение неграмотных взрослых чтению и письму в Советской России и СССР. В переносном смысле — обучение неподготовленной аудитории базовым понятиям какой-либо науки, процесса или явления.
**Сторожко - Осторожно, осмотрительно (о человеке). Чутко, пугливо (о животных).

Вытирая украдкой слёзы,
Виновато пряча глаза
У сберкассы, у старой берёзы
Примостилась старушка одна.

Вся в морщинах, как лунь седая,
Смотрит в мир близоруким взглядом.
Пенсионная жизнь такая:
“Не до жиру…” Но жить-то надо!

Теребят узловатые пальцы
Тощий, старый, пустой кошелёк.
Деньги - редкие там постояльцы.
Век недолог их, путь – недалёк.

Получив пенсионные “слёзы”,-
Отдала тут же их за жильё.
Разве много старушке надо?
Лишь на хлеб бы чуть-чуть ещё…

Ну а в памяти – смерть, блокада,
Как девчонкой, в семнадцать лет,
Волокла на себе снаряды,-
Фрицам чтоб передать “привет”.

И как раненых выносила
Из последних девчачьих сил.
И ведь выжила, не сломилась:
Опыт кровью оплачен был.

Возвращалась домой с Победой,
На груди во всю ширь – ордена.
В сорок пятом всё это было,
Но другая сейчас страна…

И стоит, утирая слёзы
Под берёзой, да по весне
Отвергнутая Отчизной,
Забытая на войне…

01.06.2015 в 08:32

Свидетельство о публикации № 01062015083256-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 80, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

236. Валерий Сухарев (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Довольно грязный небосвод. По-зимнему,
вдоль ветра, в профиль – люди и фасады;
портретов треп, попробуй возрази ему;
жизнь возразила, но ему не надо.
Варшава варит митинг поминательный:
лавровый лист венков, букетов специи;
все люди – в именительном и дательном,
расходятся повспоминать, согреться.
И тротуар общественного траура
оставлен стыть: где розы, где гвоздика;
пустая тара наподобье Тауэра;
в подземке затерялась Эвридика.
Орфей – средь поездов, схвативших заживо
дыхание людское, торсы, плечи...
И по перрону пьяный лях похаживает,
слезится... Что ты плачешь,человече?

Проспекты, парки, сад в согбенной позе,
локтями порознь – точно на морозе
свело суставы; оспенный фасад,
за рябью снега, все глядит назад,
как будто бы в тоннель, куда унесся
горящий поезд, навалясь на оси.
Вся эта метафизика металла, –
все кадры окон без людей, – влетала
в трубу, как пневматическая почта;
вот хронос окончательного вычета.
Во тьму горизонтального колодца,
глаза раскрыв, летит локомотив,
тоннель трясется и сейчас взорвется,
чтобы раскрыть астральные пути.

Закрыв глаза, он слышать продолжал
подземный свист, сверчка, ночное пламя
планетной плазмы... Так его душа
прощалась с речью рек, с полями,
с земными звездами вверху; он продолжал
улавливать помехи, как локатор:
что слышит смерть, то чуяла душа
на всех волнах эфира и покатых
холмах,чей – что ни взмах,то – шаг
в пространстве,от рассвета до заката.

Январский католический обряд.
Последняя поземка, свечек ряд,
как многоточие во тьме. Горят.

***
В раю закрыто, но в аду еще
свет не тушили, и еще посуду
не убирали — вон белеет счет
за сытый вечер, и тела повсюду.

В раю уже закрыто, но в аду,
куда — как мнилось — заглянул случайно,
посасывают сносную бурду,
покуривают, атмосфера чайной…

И вечный то ли жид, то ли грузин,
каких, куда ни плюнь, везде навалом,
рыдает среди прочих образин,
все — в стельку, атмосфера сеновала.

1
Сегодня снег с дождем... С ума сойти -
какое самобытное начало,
к тому ж декабрь... Отчетности с пути,
цедулки докладные; величаво
и не начать; но, с Богом, мы начнем...
Коктейль вертлявый этот тусклым днем
был взбит небесным миксером, а там
и подступила к окнам темнота.
Шантажнейшая музычка зимы,
с подскоками прохожих и пернатых,
се – слякоть, точно вышед из тюрьмы,
и дом на все глядел, как губернатор
на голь и рвань; картинка неважнец
и звук туда же – трескот и свистец;
но любо нам представить в этот час
округу, даль, где ныне нету нас.

2
Проселок, лес, Радищевский простор
(хотя, чего Радищевский, а Пушкин?),
рыдающий рыдван под косогор,
поля убиты и гнилы опушки;
да вот шлагбаум, как воздетая рука
от римлянина – ехай хоть в Европу;
Евразия завидно велика,
так велика, что поодбило жопу
и зубы растрясло... А мы сидим,
почти в тепле, почти в своей державе,
и сигарет отечественный дым,
и на столе подержанный Державин.
О, южная тлетворная зима.
О Боже, ты хоть это не замай!
И парных рифм и перекрестных рифм
спокойствие, их строгий логарифм.

3
Вообще, о ком тут речь и в чем здесь суть?
Навеяно, читатель, непогодой,
в спине болями, бисмарком в носу,
и нездоровый образ жизни, годы,
несовпаденье планов и судьбы
(как вспомнишь близких – все одни гробы);
да мало ли чего, плохой коньяк...
А коль не понимаешь – сам дурак!
Но это – к слову, бросьте, мы не лучше:
стихи писать – не родину спасать
от клоунов с их логикой пластучей,
но это тоже, впрочем, словеса.
Настал декабрь, настал кретинский кризис.
Народы мрачно смотрят в катехизис,
в страницу для пометок, в пустоту,
и постигают жизни красоту.

01.06.2015 в 08:30

Свидетельство о публикации № 01062015083009-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 73, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

235. Вероника Тутенко (Курск, Россия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

1.
Известно ведь, что поэмы
не пишутся на лету,
ещё не придумав темы,
и всё-таки напишу…
Межреберно, междустрочно,
не зная о чём, сама.
Наверное так нарочно
и сходят чуть-чуть с ума,
сжимая в кулак пространство,
бессчётных снежинок рать.
Где рабство, где постоянство
порой и не разобрать.
И кадрами киноленты
идёт бесконечный фильм.
За краем – цветы и флейты,
а может, огонь и дым?

2.
Есть люди: мечты о выси
важнее, чем сам полёт.
Из стай перелётных писем –
к нестылости зимних вод.
Да, птицы порой мудрее,
их манит тепло и свет.
Летим же и мы скорее
туда, где мороза нет?
А здесь на краю Вселенной
то снег, то опять дожди,
то хочется быть нетленной,
как Гайдн, как леди Ди.
То хочется – невесомой.
Снежинки не легче душ.
А может быть, это сон мой?
...То просто – под тёплый душ.

3.
Есть люди совсем иные –
крылаты ненапоказ.
Они среди нас, земные,
но им не до нас сейчас.

4.
А знала я человека,
вот он бы ответить смог,
как будто бы жил три века,
был мудрый почти как йог,

Ахмед или просто Вася,
и года так сорок три.
Он что говорил:
- Расслабься,
а хочется жить – умри.

Умрёшь – превратишься в птицу,
а может быть – в червяка.
Мы ели шашлык и пиццу
в таверне «У мясника».

5.
В церквях зажигают свечи,
и в окнах костёла – свет.
На сердце светлее, легче,
и боли как будто нет.

Как будто грехи, как мухи,
замёрзли под Новый год.
А если терзают муки,
стихи – это тот же йод.

Не хочется быть покорным -
останешься в палачах.
И спорили белый с чёрным –
Два ангела на плечах.

- Младенец – пророк, как Будда,
Но только не Бог, увы,
Спасения, нет, не будет –
ошиблись в ту ночь волхвы…

- Ты (басня твоя провальна)
в истории не силён,
она как всегда спиральна,
и книжник иных времён
с надменностью фарисея
топорща, как морж, усы,
взывает, раздоры сея:
«Христос – Ты ли Божий Cын?»

7.
Пути, перепутья, путы…
Не сбиться бы в ночь с пути…
- Ты, чёрный, меня не путай,
пусти меня, отпусти!

А он ухмылялся склизко,
как будто бы дела нет,
И мне говорил:
- Артистка!
Объедем весь белый свет!
Возьми карандаш, бумагу -
и в вечности прозвучим.
А хочешь… поедем в Прагу,
и, может быть, даже в Рим?
- Империю съели черви.
- Но высится Ватикан.
А хочешь, туда, где в перьях
танцуют всю ночь кан-кан?

Но ангел иной, который,
белее самих снегов,
и, как небеса, покорный,
стал, точно земля, суров,
сказал, потеряв терпенье:
- Ты, чёрный мой брат, - осёл.
Смотри: только снег и перья,
и нет городов и сёл.
И перья - темнее тучи,
чернее их только ночь.
Ты, чёрный, уйди, не мучай.
Лети поздорову прочь.
Не хочется сразу в пропасть,
приятнее полутон –
вали-ка в свою Европость,
катись-ка ты в Вашингтон!

И тот провалился в бурю,
лишь белый взмахнул крылом.
Мороз рисовал глазурью.
Стал праздничным чернозём.

8.
Погибла давно Диана,
а кто-то скучал по ней.
Вздыхало фортепиано,
и Гайдн звучал нежней.

Прощаю - заблудившись между строк,
искала я спасительное слово,
которое ты вымолвить не смог,
и снег ложился молча и сурово,
беззвучно в храме плакала свеча,
а нам казалось: тает воск и только -
причина, по которой сгоряча
бессмертные тома бросают в топку.
И слышалась, наверное, извне
история о неком человеке,
и было в ней немного обо мне:
такой-то господин в таком-то веке
родится, жил и умер, наконец,
женился и развёлся между прочим,
но тем, что не был трус он и подлец
лишь славу лихача себе упрочил –
уже не мой герой, не мой пророк,
развенчанные: присно и отныне,
ведь лёгкость – восхитительный порок,
хоть часто бьётся насмерть о твердыни.
А впрочем, что нам, фениксам, терять –
из пепла восстаём мы в том же виде,
и только примет исповедь тетрадь,
прощая, отпуская и предвидя.
Прощай! До встречи там, на небесах,
конечно, если вымолим спасенье.
Суббота. Кружит ветер белый прах…
А что там дальше?
Дальше воскресенье.

До станции три четверти часа.
Когда не ждёшь, то это даже мало.
Алиса снова верит в чудеса,
забравшись с головой под одеяло

на верхней полке спящего купе.
Ей снятся города, иные страны.
Жизнь – казино, фортуна в нём крупье…
Нет, не игра… спектакль… довольно странный…

Серьёзный шут, насмешливый король…
Прости и венценосцу, и повесе…
Актер не виноват: такая роль
ему пристала, по Вселенской Пьесе.

Экспресс считает чётко каждый миг.
Эспрессо остывает в такт в стакане
на столике. Заглянет проводник:
«Вставайте. Подъезжаем. Зазеркалье».

Звенит струна. Сильней не натянуть.
И длится, и уходит в бесконечность.
Так просто, да. Так просто вникнуть в суть
двух слов «транс-цен-ден-тальная беспечность».

Полны надежд зелёные глаза.
Мечты-сомненья в схватке «что ей надо?»:
три – против встречи, а четыре – за.
И туфли хороши, хоть не от Prada.

Прощай, американская мечта!
Не бизнес-леди, даже не актриса…
Растянется улыбка от кота:
«Простите, вы, случайно, не Алиса?»

01.06.2015 в 08:27

Свидетельство о публикации № 01062015082741-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 78, полученных рецензий — 0.

Оценка: 5,00 (голосов: 1)

234. Константин Зимин (Протвино, Россия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Расставанье? Да! Как вселенский кризис,
когда гибнет все, что когда-то было
свято вам двоим... Не придет Осирис
ваш латать конфликт. Все покрылось пылью
отгоревших лет, одиноких мыслей.
Ждет давно Харон горемыки-души,
он почти что здесь, за соседним мысом,
и едва ли ты ему бросишь вызов,
коль внутри давно лишь зола да стужа.

Расставанье – шок на пределе боли.
По 03 никто не примчит на помощь.
То ли полужив, полуумер то ли...

И не тает снег на ее ладони.
И еще живешь, но все меньше помнишь.

***
А осень. Пожелтело. Сверху льёт.
Сергей Грей

Еще как льет и продолжает лить. Асфальт блестит пустыми зеркалами. Вот Датский принц – все просто: быть – не быть (иль пить – не пить)... Но, строго между нами, пить не люблю. И не переношу, коль осень заставляет небо плакать. Себе представьте тусклый абажур, надетый солнцем. Изморось и слякоть...
Всё! настроенье прочно на нуле иль ниже плинтуса (как нынче стало модно). Луна рябит сквозь кроны тополей, в лохмотьях неба звезды прячут морды. Какое там... Послушайте, Мессир, нельзя ж вот так вот смешивать сезоны. Я допускаю: там свои резоны. Но меньше куролесить-колесить могли бы Вы, ведь межсезонье – дрянь (и как назло упала в щель монета). В туннеле мрак, намек на проблеск света в его конце лишь только злит меня.
Остановите осень – я сойду на полустанке типа "Бабье лето"... Все ближе к Солнцу крутится планета... Горчинка-осень – привкусом во рту.

***
Аномалии в душе.
Аномалии в погоде.
Что-то с нами происходит.

Разноцветными драже
мы по свету разбежались,
не собрать – какая жалость.

01.06.2015 в 00:14

Свидетельство о публикации № 01062015001438-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 73, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

233. Кристина Алекс (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Прости меня,
моя любовь,
но я исчезла.
Я исчерпалась до краев
в закате снежном.
Я утонула в пустоте.
Я захлебнулась…
твоей улыбкой.
Я забыла,
что проснулась.

Прости меня,
моя любовь,
что сон ужасен.
Я не успела,
нарисовать,
как мир прекрасен.
Я потеряла адреса,
в холодной стуже.
Я замоталась в свой обман.
Я закричала!
в небеса.
А ты…
моя любовь…
уже уснула.

Прости…
я не успела рассказать,
что ты мне нужен.

Ты знаешь,
мы выброшены в небо.
Укушены, презреньем сентября.
Оторваны от солнца и надежды.
И брошены, у острого огня.

Мы на отточенных пластинках
Доигрываем ноту «Ля».
Мы слизаны из глянцевой картинки.
Мы утонченно воем на закат.

Ты знаешь,
мы просто безнадежны.
И склоны уходить за облака.
Когда другие на прощанье,
нам крутят у виска.

Мы сыты злобой,
что плохо, спрятана в понтах.
Мы слишком, отличительные лица,
нас путают - и крутят у виска.

Я умирать устала до презренья
И жизнь просматривать с конца
Сквозь сны лететь,
чтоб вновь успеть бы.
Да, время, с ног сбивает без конца.

Я пошучу вновь,
в дымке сплетен.
И украду часок другой.
Я загляну в окно -
к тебе, да.
И растворюсь
под бой разобранных часов.

Быть может, загадала
не свои желания.
А может, сбились полюса.
Я с небом спорила,
кричала.
И опускала крылья
без конца.

Но я вернусь
Наверно чуть другая.
С взглядом полного надежд.
Я прошепчу, заветное –
ты знаешь.
И вновь отправлюсь, в свой,
манящий путь.

01.06.2015 в 00:12

Свидетельство о публикации № 01062015001241-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 84, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

232. Ада Джилавдарова (Тбилиси, Грузия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

«Здесь можно жить, забыв про календарь…»
И. Бродский

здесь много их
обид давно
утративших горчинку
здесь можно пить
шипучую свободу
наполнив кружки
пеной
с берегов
бросать в Куру
через плечо
монетки
и не считать
ни дней
ни сорняков

три поколения
подсолнухов
сто тридцать лет
Тебя
читают
слово в слово

Бычки лежали
в пепельнице,
круглой как луг
с темными кореньями
и землей цвета охры.
Когда-то там были цветы,
очень мелкие
цветы,
да, цветы любила ты –
маргаритки, ромашки...
Ты ставила их
на полированный стол,
на котором лежали
иголки, нитки,
квитанции, книги...
Моль пряталась
в зеленой шторе,
и паутинка еле
удерживала ее
на карнизе.
Но этого не было видно снизу.
Только игла пронзала,
колола, сшивала...
За окном мягко
сыпалась мелкая соль.

01.06.2015 в 00:10

Свидетельство о публикации № 01062015001014-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 79, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

231. N.A.Talis (Киев, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Луна, раздавленная небом,
Сочила свет на дно Земли
И, застывая белым следом,
Топила в море корабли.

И бездны глаз ожогом красным
Пылал на башнях маяков,
И душный мрак сиропом вязким
Струился в щели берегов.

И ветра рваное дыханье
Вздымало лёгкие небес,
И, искажая очертанья,
В припадке бури бился лес.

И, изгибаясь туч холмами,
Клубился мутный горизонт,
И разъяренными цунами
Ревя, обрушивался понт.

И над расколотой равниной
Свивались в смерче полюса,
И обезумевшей лавиной
Врезались в землю небеса.

И сердце грязное наружу
Рвалось из вспоротой груди,
И боль отравленною лужей
Чертила плоские круги.

И скалы, стены волн глотая,
Пытались вырваться из сна...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Где в небе, пену звёзд качая,
Смертельный холод источая,
С и я л а мёртвая Л у н а...

Я тварь, Я мразь, Я грязь... Я – Бог и Демон.
Я всё, что хочешь ты, ХОТЯ меня.
Я светлый храм под вечным синим Небом.
Я тёмный призрак адского огня.

Я Всё и Я – Ничто. Я Бред и Разум.
Я Вера и Позор, Я – колдовство.
Я то, что было всем, не быв ни разу.
Я отрицанье Зла и... торжество!

Я едкий дым. Я – наслажденье плоти
В агонии поверженной Души!
Я то, к чему вы медленно идёте
И то, откуда все давно ушли...

Я ужас, называемый Любовью!
Я Бледный Ангел, льющий пенный свет...
Я то, что Дьявол заверяет кровью
И то, чему прощенья Бога нет!

Я страшный сон. Я – радость пробужденья,
Влечение разнузданной мечты,
Растлитель Муз и гений Вдохновенья,
Суть равновесья, Мера полноты...

Я взрыв зари. Я тень последней ночи.
Я Океан в предчувствии Огня!
Я то, чего ты в панике захочешь,
Когда поймёшь, что больше нет меня...

Горят закаты – Вечности мосты...
Как гильотины лезвие крылато –
Стальное воплощенье Красоты!

Я мразь, Я тварь... Я – Демон Пустоты,
А ты... совсем ни в чем не виновата.

Я Князь бесчинств и грязного разврата!
Я раб Порока в блеске Чистоты!
Я то, чем ты могла бы с т а т ь когда-то...
Чем, к счастью, н и к о г д а не станешь ты...

***
Мы с тобой уйдём однажды
К океану с пеной белой,
Не испытывая жажды
И не взяв с собою тела.

Налегке, как будто боги,
Измеряющие вечность,
Вдаль, где нет назад дороги
Среди звёзд, струящих млечность.

Мы услышим тихий рокот
Волн, катящихся в прибое.
Только ветра сладкий шёпот,
Только небо голубое…

По бездонной синей выси
В облаках, бегущих к краю,
Мы поймём, что добрались и
Мы поймём, что умираем…

И бескрайнею свободой
Одарённые богами,
Вновь войдём в живую воду,
Омывающую пламя,

И… исчезнем, растворимся,
Станем пылью золотою…
Или, может, вновь родимся,
Чтобы встретиться с тобою.

01.06.2015 в 00:07

Свидетельство о публикации № 01062015000746-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 102, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

230. Алежна Ка (Киев, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Дождь на прогулку выбрался с Дождихой.
А люди думали — идёт тоскливо дождь.
Она, к нему прильнув, лопочет тихо,
А он ей заливает...
Ну, и что ж.
Шуршат листвой, укутываясь в вечер,
Сегодня им не хочется спешить.
Для них ведь осень — это место встречи —
Особенное место для души.
Они негромко шлепают по лужам,
Стуча морзянкой капельной: прием...
Дождю с Дождихой никогда не скучно
Шагать по мокрой осени вдвоем.

***
Тут на земле мне крылья не нужны…
Но иногда,
особенно ночами,
Мне хочется слетать за мелочами
И посидеть на краешке луны.
Собрать в охапку сказочные сны,
Набить карманы лунными камнями,
Заполонить вселенную стихами,
А звёзды,
что пророчат дни войны,
Перенести на дальние орбиты.
И крылья сшить из солнечного твида,
Хоть на земле мне крылья не нужны.
Тут у меня всегда стоит в углу
Не для красот
и вовсе не для вида,
Я ей мету печали и обиды…

Когда д о л ж н а лететь за мелочами
Тревожными и лунными ночами.

— Я отпускаю.
— Уже отпущен мне срок для жизни
И крест, как посох мне дан в дорогу,
И хлеб насущный, и даже мысли…
Всё слава Богу.
Всё слава Богу…

— Я допускаю,
что ты вернешься.
— Куда я денусь.
В моей котомке краюха солнца,
Щепотка смеха, бельё на смену,
Звезда дневная со дна колодца, —
Всё что бесценно...
Всё что бесценно.

Я упускаю
Всё, что неважно
Всё, что условно.
Шагая в завтра, иду сегодня
Вчерашним шагом
беспрекословно
В одном исподнем –
Раба господня.

01.06.2015 в 00:05

Свидетельство о публикации № 01062015000532-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 76, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

229. Святослав Кудрявцев (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Подберу бережливо все краски
Да начну рисовать силуэт
Засияли влюбленные глазки
Буду долго писать твой портрет

Опишу осторожно характер
Оценив его не спеша
Постараюсь не быть я бестактен
Знакомая, ты хороша

Постепенно расставлю роли
И надеюсь не ошибусь
Где упрямство, там будет воля
И с тобою я соглашусь

А затем нарисую время
Как бежит оно торопясь
Как жестоко оно со всеми
Оставляет только лишь грязь

Ну и мы с тобой на странице
Зарисованной нежно пером
На полочке старой хранимся
Покой мы свой бережем ...

***
Следуй за своей судьбой
И дождись нужного момента
Прорастёт все былое мглой
И свершится мечта студента

Знаешь, я так же как ты
Просыпаюсь с мыслью об этом
Узнаешь, что такое мечты
Все случится этим рассветом

Ты услышишь мелодию лета
И все сразу увидишь, поймешь
И сверкнет в кармане монета
Новый путь ты свой обретешь

Скоро годы пройдут
Мы с тобой не заметим
Как знакомые наши уйдут
Как детей новых встретим

И у каждого будет мечта
Каждый поставит цели
Ну а мы с тобой не спеша
Изрисуем все в акварели

Пусть несет же нас ветром судьба
Унося за собой наши души
Через тернии, через года
Оставляя мороз и стужу

***
Горит свеча
В кафе тихонько
Тепло и свет даря
Нам так легонько

Сидим пьем чай
И музыка играет
Навеяла печаль
Огонь не угасает

Английский стиль
Красивые картины
Подобранный тестиль
Открыли карту мира

Нет суматохи
Проблемы позабыты
Притихли звуки
Не вспомним мы обиды

Навеял сон
Рассвет не за горами
Да чашек звон
Все реже замечаем

Нас дом зовет
Зовет наша кроватка
Подайте счет
Закончили наш завтрак

01.06.2015 в 00:03

Свидетельство о публикации № 01062015000332-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 77, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

228. Денис Майданюк (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

мой друг, ты молчишь,
а я и не знаю, что тебе сказать.
ты смотришь в мои глаза
деревянным идолом,
каменным львом,
искусителем-змеем для Евы
стрелка часов движется влево.
мелькают дни, годы, века.
реки меняют течение,
я становлюсь ребёнком и
снова люблю качели.
истоки сливаются с устьем.
оглядываюсь вокруг.
тебя уже нет. пусто.
ни одного крика из уст.
я ищу тебя в своих глазах.
без устали. в стёклах окна
отражается люстра.
я просыпаюсь.
так начинается. утро.

мой друг, ты читаешь
на завтрак мне сутры,
поёшь мантры,
держишь небо
над моей головою атлантом,
разогреваешь суп,
а я и не знаю, что тебе сказать.
молчу, словно труп.
ты каменным идолом,
медным львом,
искусителем-змеем для Евы
смотришь в мои глаза.
стрелка часов движется влево.
мелькают дни, годы, века.
я становлюсь деревом.
солнце лижет мне крону,
я бросаю вниз листья синхронно
и одинокую тень.
я засыпаю.
так начинается. день.

мой друг, ты пишешь мне письма.
за окном шуршат шинами
проезжающие машины мимо.
исходит испариной
раскалённый улицы лоб.
я – твой инок, ты – мой бог.
я читаю письма и
не знаю, что тебе сказать.
ты смотришь в мои глаза
пластмассовым идолом,
механическим львом,
искусителем-змеем для Евы.
стрелка часов
продолжает движение влево.
мелькают дни, годы, века.
я наливаю в стакан молока.
но тебе пора в путь,
ты оставляешь на столе
сок из корней цикут
и гасишь свечи.
за окном уже вечер.

ты включаешь люстру.
и обещаешь вернуться.
утром.

скажи: так бывает разве,
что нам с тобою
светит разный
квадрат оконный
чьих-то одиноких кухонь?
слушай мой голос не ухом –
сердцем. зорко
одно лишь сердце.

на фон неба серый
оно ложится алой краской,
ложится контрастом прекрасно.
художник слов связан ленью
каждый здесь – Серов, Поленов...
в пятницу море многим по колено
в чужих окнах отражаются
пьяные люди по вечерам.
я тоже был в окне! – вчера.
прелюдия. твои имена
я забываю. цвет меняют
мои оковы, путы, пути, дороги.
пластилиновые ноги
меня ведут куда-то.

мною забыты все даты.
стрелки часов и числа.
все силуэты, профили, лица.
все переулки, проспекты, улицы.
я остался на середине пути.
я – потерявшийся кто-то
в неизведанном где-то
в давно ушедшем когда-то.

в море мыслей бескрайнем
корабль моего сознания
садится на мель у побережья
твоего дома.

и всё по-прежнему:
ты здесь. ты стала
моей аксиомой.
спасибо, создатель.

теперь без доказательств,
просто дай мне
запутаться в водопаде
твоих волос.

наутро я узнаю
из жёлтых газетных полос,
что на улице кто-то умер
этой ночью. кто-то просто замёрз.

мой бедный мозг
не осознает всей сущности дня.
алкогольные розги приняв,
я снова уйду встречать гостей на карниз.

буду смотреть
как падают лучи биссектрис
и делят наше небо. пополам.
на две равные-рваные части.

рукопожатие с небом
не может быть частым.
на весах жизни лежит
застывшее время.

мне давно никто не верит.
звёзды, белыми точками
застрявшие в небесах,
смотрят отовсюду на нас.

в плоскости другой
неведомой сферы
ты лежишь на кровати
ты – доказательство моей теоремы.

и задача решена. и кажется, верно.
утро снова приходит внезапно:
рассвет ударяет залпом
по спящему дому.

аксиома верна.
теорема доказана.
на весах жизни лежит
застывшее время.

в море мыслей бескрайнем
корабль моего сознания
садится на мель у побережья
твоего дома.

01.06.2015 в 00:01

Свидетельство о публикации № 01062015000151-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 83, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

227. Валентин Букин (С-Петербург, Россия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Солнца луч последний растворился,
Парк затих и потемнел залив,
Брошенный в кустах гондон светился,
По научному – презерватив.

Взрыв демографический старался,
Он предотвратить самим собой,
Сиротой теперь в траве валялся,
Наш соратник в жизни половой.

Ах, какие в нём бурлили гены,
Люди славные не зачались –
Может быть, погиб в нём добрый гений,
Он бы лучше сделал нашу «жись»!

Мошкара теперь над ним зудела,
Ползали букашки по нему –
Разбирались: для какого дела,
И резинка мягкая к чему?

Подлетев к кусту ворона ловко,
Клювом ту резиночку взяла,
И презерватив в гнездо плутовка,
На подстилку к яйцам унесла.

К яйцам он бывал по жизни близко,
Но так рад высокому гнезду,
Раньше-то летал уж очень низко –
Где ж увидишь между ног звезду?

А в гнезде он к звёздам ближе, к Богу –
Сверху мир прекрасней и светлей!
Только бьёт презерватив тревога:
Высоко он как-то от людей?

Утречком голодная ворона,
Мысли его грубо прервала –
Проглотив с резинкою проворно,
Капли человечьего тепла…

Ждёшь морали, друг мой простодушный?
Вряд ли ей кого-то удивишь:
Если, ты гондон, не шар воздушный,
В небо высоко не улетишь!

Брожу по Лувру - эко диво!
C любой картины гений прёт,
И с каждым залом я стыдливо,
Зеваю чаще – во весь рот.

Прости мне, Лувр, давно лелеял
Любовь к тебе издалека,
Твои шедевры в школе клеил -
Их, вырезав из «Огонька».

Тогда увидя в нём Венеру -
Богиню с острова Мило,
Я с ней -- свою девчонку Веру,
Хотел сравнить - не повезло:

Раздев, я не учёл момента,
Что руки были у моей,
И вот итог эксперимента -
Я Веркой выгнан был - взашей!

Могло б всё кончится игриво...
Воспоминанья в карантин,
На луврских дам смотрю учтиво,
Тех, что дежурят у картин. -

Спят в креслах, как и в Эрмитаже,-
Бабульки наши спят у нас,
И в окнах Лувра, точно так же,
Тускнеет солнце в поздний час.

В его лучах пылится гений,
Тут пылесосят, иль метут?
От многотысячных смотрений
Шедевры ночью отдохнут...

Плетусь из Лувра на свободу,
Сейчас бы выпить где присесть...
Есть с Лувром рядом «Пиво-воды»?
А с Эрмитажем рядом - ЕСТЬ!

Пародия на рассказ Татьяны Толстой "Сюжетец"

В тот самый миг, когда рука Дантеса
Через прицел нашла кудрявый лоб,
Летела птичка Божия повеса
И какнула ему на руку – шлёп!

И дёрнулась рука непроизвольно,
Раздался выстрел, но уже не тот,
Упал поэт, ему смешно и больно --
Кровавым снегом охлаждает рот!

Ответ за ним. Он целит хладнокровно,
Дантесу шанса не отдаст поэт,
Рука не дрогнет, сердце бьётся ровно,
Вот выстрел грянул и… Дантеса нет!

Убит Дантес - к чему теперь рыданья?
И радостных похвал не нужен хор,
Бог дал иной финал нам в назиданье –
Судьба другой свершила приговор!

В среде гусаров слыл Дантес – «двустволкой»,
Сказали нынче бы: бисексуал.
Драл дам, спал с Геккереном втихомолку
И вот голубчик нынче - отгулял!

Но Пушкин ранен! Петербург в гаданьях:
Умрёт, иль нет? И жёнка вся в слезах,
Царь в ярости! Поэт в бреду, в страданьях,
И мальчики кровавые в глазах…

И слышит он стрельбу и крики пьяных,
У изголовья кружит мелкий бес,
Цветут вокруг унылые поляны,
С развесистою клюквой до небес.

В них бунт бессмысленный и беспощадный,
Мужик затеял -- видно пьяный, мразь!
Поэт услышал в Зимнем крик площадный:
«Которые тут временные – слазь!»

Изыди, бес! Господь во всём начальник,
Любя поэта – малость испытал.
И чтоб с ума не съехал наш печальник,
Бог поднимать его на ноги стал.

И вправду, стало лучше понемножку,
Жену простил, и помыслы чисты,
Съел Далем принесённую морошку,
С дверей убрали «Скорбные листы»!

Мог за дуэль-то загреметь на нары,
Жуковский за поэта хлопотал:
«За битого – дают небитых пару!»
И царь поэту милость даровал:

«Уедет пусть в Михайловское, в ссылку,
И пишет там! Гулянье по полям,
И воздух чистый, и «Бордо» в бутылках –
Поэта укрепят – на радость нам…»

Житьё в деревне: вой волков и скука,
Возня прислуги и детей битьё.
Теряет талию, Наташка сука,
Истерики, попрёки и нытьё…

Отхаркивая и плюя мокроту,
Поэт глазеет в зимнее окно,
Как жёнка в валенках, прикрыв зевоту,
Козла верёвкой тянет на гумно…

Опять вот засуху пророчат к лету,
Поэт стареет – лысина видна,
Балбесы дети! Денег также нету,
И глянь -- уже у жёнки седина?

В столице слухи: «Пушкин исписался?»,
«Нет – пишет, даже смело иногда»,
«Цензура – дура! Если б не боялся,
Писал бы он иначе, господа!»

«Жаль, Гоголь умер, спятив близ Диканьки,
Сжёг рукописи – том из «Мёртвых душ!»
«Они же не горят?» – «Видать, по пьянке,
Не смог, бедняга, сунуть их под душ…»

Сменился царь. Крестьянам облегченье.
Царь новый на реформы шибко крут --
Вернули всех, кто гордое терпенье
Хранил во глубине сибирских руд.

Свобода ждёт их радостно у входа,
Но меч не всем им братья отдают,
В столице набралось такого сброда -
Глядишь, не ровен час - царя убьют!

Что делать, Чернышевский? – Блуд и пьянки,
И Герцен в «Колокол», проснувшись, бьёт!
Ульянову сестру отдали Бланки –
И слух: она ещё ребёнка ждёт...

Девицы в стрижках – ушки на макушке,
И разночинцы их в кружки ведут,
Собраться в путь, решился старый Пушкин,
Заканчивать о Пугачёве труд.

Задуман труд был в молодые годы –
Его он вспоминал наедине,
В архивах нынче тёплые погоды -
Пора всё рассказать о старине?

Поэт с трясущеюся головою –
Восьмой десяток уж – седой, кривой,
С любимою железною клюкою,
На Волгу едет в город небольшой.

«Какого хрена, экая причина? –
Ворчит Наталья Николаевна, –
Лежи на печке, старый дурачина,
Поедешь, нахлебаешься говна!

Читал у Достоевского – то, "Бесы"?
По городам и весям завелись,
Не Пугачёв твой – эти куролесы,
Россию спортят, ты к ним не вяжись!»

Приволжский город. Зимняя потеха,
Гулянья – Святки! Старенький пиит
Бредёт в снегу – зачем сюда приехал?
Задумался: «Как быстро жизнь летит!

Когда-то с этим… вот забыл, стрелялся…
И кто теперь читает старика?
Да, молодые правы – исписался!»
И дрогнула, смахнув слезу, рука…

Ба-бах! – удар в затылок, кровь и рана –
Снежок с ледышкой в Пушкина попал.
«Смотрите-ка, седая обезьяна!» –
Юнец с забора радостно орал.

Сощуривший калмыцкие глазёнки,
Юнец с забора спрыгнул, сопли трёт:
«Бей эту обезьяну!» – и ручонкой
Ещё ледышку острую берёт...

И Пушкин вспомнил, этого... Дантеса!
Наш старец -- вдруг вулканом закипел,
Взмахнул клюкой, как дуэлянт - повеса,
И ей сопливого юнца огрел!

Бил по головке рыжей негодяя,
За «обезьяну» так ему задал!
Бил исступленно, не соображая,
И обессилив, бездыханный пал..

«Илья, скорей! – кричали за забором, -
Володя наш разбойником избит…»,
«Убит, – прохожие шептали, – вором!» –
А зрелище являло страшный вид:

Сынка Ульяновых, арап заезжий,
Клюкой своей железною убил,
И рядом с отроком упал болезный,
Сдав Богу душу, вечным сном почил...

О, сослагательное наклоненье!
Муза Клио пускай меня простит,
Что робкое моё воображенье
Читателя чуть-чуть повеселит.

Не став Вождём, погиб наш Основатель –
Большевики не по рулят страной!
Россия от таких-то обстоятельств,
Поехала бы колеёй другой:

И немцы на неё бы не напали,
Мы не узнали бы, что есть Немцов?
Культ личностью не стал бы Коба - Сталин,
А Ельцин бы возглавил кулаков.

Срок Новодворская бы не тянула,
А стала бы дворянкой столбовой,
И нынче бы в одну дуду не дула,
С шизоидной «демроссовской» шпаной.

Ирина Мацуовна Хакамада,
Такое получается ретро:
Сбывала бы лосьон, духи, помаду,
В Японии, у станции метро.

И Ходорковский – олигарх в законе,
За свой букет из очень мутных дел,
Не под Читою, в лагере на зоне,
А за чертой оседлости б сидел!

Генсека б "Нобелем" не наградили -–
Крестьянин Миша в поле бы пыхтел.
Германию в войне бы не делили,
Разведчик Путин там бы не корпел…

Россией все бы восхищались страны,
Нас миллионов было бы ШЕСТЬСОТ!
Но случай – сын всех ситуаций странных,
Историю скрутил наоборот:

Для птички той зима была сурова,
Не прилетела на дуэль она…
Как часто в жизни для добра большого –
Так не хватает капельки говна?

31.05.2015 в 23:59

Свидетельство о публикации № 31052015235937-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 71, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

226. Владимир Кац (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

«Жизнь течет, впадая в детство…»
Б. Херсонский

Жизнь течет, впадая в детство…
В белом кружеве акаций
Катя, вечная невеста,
в подвенечном бродит платье,
повторяя: «Где же Миша?
Что-то я его не вижу!?».
Еле слышно, еле слышно, –
детство дальше, детство ближе…

То ли Тора вторит небу,
то ли небо вторит Торе…
Разломив буханку хлеба,
не поставив точку в споре
безнадежном, словно вечность,
словно жизни многоточье,
снова время бьет картечью,
снова я, проснувшись ночью,
повторяю: «Где же Миша?
Что-то я его не вижу!?».
Еле слышно, еле слышно, –
Детство дальше, детство ближе…

***
Мы любим далеко не самых лучших,
не самых добрых и красивых, тех
мы любим, лишь кого нам дарит случай.
Вернее, Б-г. Чей ручейковый смех
нам снится по ночам, чьих рук объятья
не в силах мы до гроба позабыть…
Мы помним жесты, пуговицы, платья, -
а как еще прикажете любить?

Был жаркий май. Цветы акации
покрылись пухом тополиным.
В степи, недалеко от станции,
мы встретились. Ты в платье длинном,
в очках, огромных до нелепости,
в сандалиях на босу ногу
тропинкой шла к турецкой крепости,
уснувшей на холме пологом.
Косынку, на затылок сбитую,
поправила знакомым жестом.
И все давным-давно забытое
внезапно в памяти воскресло.
Давно разорванная линия
моей судьбы опять сомкнулась.
Тебя окликнул я по имени,
ты вздрогнула и обернулась, -
за кратким мигом узнавания
раздался возглас удивленья…
– Ты здесь одна? – Нет, я с компанией.
А ты? – Да я работы пленник,
в командировке. Поезд вечером,
решил немного прогуляться.
А ведь с последней нашей встречи той
прошло, пожалуй, лет семнадцать? –
– Семнадцать лет и девять месяцев.

31.05.2015 в 23:37

Свидетельство о публикации № 31052015233745-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 88, полученных рецензий — 1.

Оценка: 5,00 (голосов: 1)

225. Людмила Руснак (п.Бреды, Россия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

О! Ильичевск! Мы, здравствуй, скажем.
Магнитом герба  якоря.
Он коронован видом башен
Под солнцем ярким сентября
  Торговый порт на Чёрном море -
один из лучших городов.
Он замечательно устроен
И стал обителью  стихов
    На фоне неба голубого
Он как  маяк, который год:
Для всех для тех, кто ценит слово,
всех кто поэзией живет.
    А в ней есть все - любовь и радость,
печаль и боль своя, земли.
Поэтов вновь встречает гавань.
Ну, а стихи - как корабли.
    И словно флага трехполосье
Лазурь небес, блеск прошлых лет…
В Сухом Лимане снова гости!
Атрфестиваль всем шлет привет!

----
Флаг Ильичёвска - полотнище , разделено на три равные горизонтальные полосы: золотую, серебряную и лазурную (голубую).
Герб Ильичёвска - геральдический щит . Сверху щита расположена городская корона в виде трёх башен.
Ильичёвск расположен в 16 км от Одессы, на правом берегу Сухого Лимана

Мне стал давно ты путеводною звездой…
Проснусь, и улыбается мне солнышко
Я счастью говорю: « Не уходи, постой!
Дай насладиться  мне тобой до донышка».

И неземная мне земная красота -
Ведь счастьем ярко все вокруг раскрашено.
И хочется мне петь и хочется мечтать.
Я радуюсь тебе и счастью нашему.

Глаза закрою я…И, кажется, лечу.
Бегу от сглазов хоть  и не глазливая.
Когда со мною ты, то все мне по плечу.
И чувствую себя с тобой счастливою.

Мы в  вереницу дней вплетаемся вдвоем,
Любуюсь я тобой, а нами солнышко.
Не помешает ночь, окутав сладким сном.
Ведь счастье без границ, оно без донышка.

       А лес стоит как- будто на картинке…
Приветствую тебя, осенний лес!
Сюда иду заросшею тропинкой
И обступают сосны до небес.
      Там за березкой притаилось лето:
То выглянет, то спрячется опять.
О, солнечное лето, где ты,  где ты?..
О, господи! Какая благодать!
       И опьяняет запах многотравья,
Вдыхаю я осенний аромат,
А лес гудит о чем-то самом главном
И под ногами листья вновь шуршат.
      Играют в прятки хитрые грибочки:
Не так - то   просто их найти  в лесу ...
Нашлись слова, они сложились в строчки!
Я их  домой сей час же  унесу.

31.05.2015 в 23:35

Свидетельство о публикации № 31052015233533-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 89, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

224. Мария Мбуела (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Ноги чуть земли касаясь
Совершают бег-полёт.
В красоте её купаясь
Звёзды водят хоровод.

То любовь моя. Бессонно
Убегает от молвы,
От извечных уговоров
(замуж выйди и живи).

Безгранично и привычно
Слово дремлет на губах.
Стон заученно больничный
В крепко сложенных руках.

Нету мне в больнице места.
Яд, лекарство – всё равно.
Нежной преданной невестой
Мне скитаться суждено.

Я же верю. Верю. Верю…
Ты откроешь дверь мою.
И утихнут все метели.
Встретив новую весну.

Сединой, как паутиной
Все опутаны виски
Слово же одно – Любимый.

***
                                 Памяти моей мамочки Аллы Брынской (Белоусовой),  умершей
                                 зимним вечером 13.12.2005 от мозговой комы, не приходя в сознание…
                                 С благодарностью за спасённые от аборта жизни.  Теперь уже немолодых людей…

За зорями, за вёснами
Из сказки полусна
Cоткала меня матушка
Всю ниточками льна.

Была я невесомою
Без имени, лица,
Однако, не знакомою,
Родною ей была.

Когда подружки мамины
Весеннею порой
Бросались в омут пламенный,
То вечно с головой…

А после – слёзы, горести.
Да как он только мог!!!
Страничками из повести
Потоком тихих слов.

И жизнь, едва заметная
Была на волоске.
Как капля солнца светлая
На ледяном ноже.

И мама говорила им…
Не знаю я о чём…
Но время проходило
И в тихом доме том

Пелёнки и улыбки.
И первые шаги…
Всё было прежде зыбким
А нынче – посмотри!!!

Но годы всё летели
Она была одна…
С морозом и метелью
Пришла опять зима.

И принесла ей дочку.
И радость, и печаль.
Я благодарна маме
За солнечный январь.

Мне 20. Чуть не знойный
Декабрь. Совсем тепло.
Ей очень-очень больно
А после – так легко…

И хрупкая улыбка
На неживых губах.
Я рядом. На коленях
К её рукам припав…

И верю я – защитою,
Незримою стеной
Стоят те, неубитые
Спасённые тобой!!!

Время разлито, разбито
В тонких бокалах судьбы.
Локоном чёрным завита
Боль, что живёт в груди.

Дай же мне каплю солнца.
Ну а потом – воды…
Будут легки и звонки
Падать с ресниц лучи.

Сердце стекла осколком
Режет и рвётся ввысь.
Остановись!!! Без толку!!!
Мне не дано судить…

Падаю. Камни. Больно.
Где же твоя рука?..
Ты ли? За что? Невольно?
Приговор строг суда…

Вновь уезжаешь на север.
Мне же на юге ждать…
Ты разбиваешь двери –
Но мне их легко терять.

Целую, тебя, мой милый…
Пройдя по моей груди.
Запомни, что я просила
Одно только – не упади!!!

31.05.2015 в 23:31

Свидетельство о публикации № 31052015233153-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 85, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

223. Валерия Репина (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

                                     "Но, пока я бегу.
                                      Но, пока я бегу, остановки опасны,
                                      Но..."
                                                              Диана Арбенина

Я помню тебя, пока я бегу.
Эти волны на море, где нас уже не было
Не знаю зачем, но я берегу
Это небо, и море, и ветви со стеблями.
И этот закат, малиновый занавес
Белое облако в комнате странной
Окна со шторами, в шторм письма канули
Закроет все раны старыми ставнями
Где ты проснешься, когда я уйду?
С кем ты разделишь дым сигаретный?
Я помню тебя, пока я бегу
кровью по венам и кинолентой.
Пока ты не сменишь в кровати постель
Пока не растратишь на сдачу патроны
Этот корабль не станет на мель
Старой кассетой в магнитофоне.
Я промолчу, когда мы уйдем
Уйдем друг от друга, как будто мы знали
Мы знали что струсим и мы не набьем
Два знака на теле, любви и печали.
Но если б не ты, и весна на коленях
И это не здесь, не сейчас, и не завтра
Я б не узнала, что могут и стены
Стать новым смыслом и стать новым стартом
Я помню тебя, пока я бегу
Пока я листаю в альбоме листочки
Береги меня так, как тебя берегу
На расстоянии, через тире.
Через нельзя, через три точки...

***
Я тусуюсь днем и ночью
С незнакомыми людьми
В небе солнце кровоточит
Сердцем в облачной груди
Мне легко, я ветер, воздух -
Сигаретный сизый дым
Захочу уйду с другим,
Зарядив весельем ноздри
Это все апрель шаманит
Еще сто и по домам
Ты в моей душе забанен
Я же где-то в папке "спам"

***
Я слишком тебе верю
Наверное так нельзя
Оставь открытыми двери
Не закрывай глаза
Бульвары пропахли дымом
Я чувствую темный взгляд
Лайф? Киевстар? - Мимо
Не нужно палить наугад
Все ангелы ночью - тени
И резче дыхание трав
На лавочке в винной пене
Я вырезаю "love"

31.05.2015 в 23:26

Свидетельство о публикации № 31052015232642-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 90, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

222. Мария Иваница (Мукачево, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Я слышу музыку... Она,
Со мной сливаясь, тихой негой
Течет по венам. Точно на
Бумагу, что белее снега

Ложится нотных знаков вязь,
Так звуки ткут в душе нетленный
Узор свой, смыслом становясь,
Мелодией проникновенной.

Я слышу музыку, дивясь
Чарующему слух звучанью,
И в нем улавливаю связь
С вибрациями мирозданья.

Ты входишь, музыка, в меня,
Преобразив небесным светом.
Тебе открывшись, я огня
Твоей Души касаюсь. В этом

Огне — энергия любви.
Всем естеством в ней согреваясь,
В тебя я проникаю и
Твоей любовью наполняюсь.

У звезд ли снисхождения
                                              искать,
Иль радости внимая, сердцем
                                              таять,
Или упасть в объятья непомерной
                                              стужи,
Когда никто и никому уже
                                               не нужен...

Всегда есть выбор. Не дано лишь
                                               знать,
Прильнешь ли к свету к небесам
                                               взлетая,
Иль на исходе дней останешься
                                               заблудшим...
Не лучше многих я, как впрочем,
                                               и не хуже...

Сожгла мосты... Казалось — все, нирвана...
Но это, знай, – лишь толика обмана.
И стала глубже, необъятней рана,
Вдруг поглотив все то, что было манной,

Однажды снизошедшей ниоткуда,
Но ставшей незаметно обоюдной
Частичкой малой, отголоском чуда
Дождя небес, что тронул сердца струны.

Сожгла мосты... Уверена: так надо.
Но, протестуя, громкой канонадой
Терзали сердце чувства, и отрадой
Был голос твой, звучащий сквозь преграды

Помех бесстрастных телефонных линий.
И голос твой, такой спокойный, тихий,
Соединял, казалось, тонкой нитью
все то, что было несоединимым...

Нить прервалась, оставила мне малость:
Непрочным мостиком живую память,
которая, души моей касаясь,
Еще звенит во мне, боясь растаять.

31.05.2015 в 23:23

Свидетельство о публикации № 31052015232300-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 80, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

221. Александр Демченко (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Война и Мир...
Казалось просто сказка,
Романы прожитых деньков,
Но, думали мы так напрасно -
Все это повести развеянных грехов.

Война и Мир...
Покой, укутанный борьбою,
Преобразился в черно-красный,
И дом, усеянный золою,
Становится однообразный.

Война и Мир -
Политика тиранов и нацистов.
И зло, затмившее добро,
Сгустилось в тучи из артистов,
Игравших в каверзном кино.

Война и Мир...
Здесь нет ни лжи, ни правды,
Штурмуют люди интернет:
Все в поисках одной надежды,
Которой и в помине нет.

Война и Мир...
Бои не утихают,
И вновь ручьями льется кровь,
Но вера нас не покидает,
Пока в сердцах живет любовь!

***
Сижу на опушке, смотрю в небеса,
Слушаю пение птиц, вдалеке голоса...
Наслаждаясь свободой, порывами ветра -
Жизнь замедляет свои километры.

Мой взор похищают звериные толпы,
Несущиеся прочь. Собачьи эскорты,
Подобно гепардам бегут по следам,
За ними охотник идет по пятам.

Сгущаются тучи, проснулся азарт,
И с чувством добычи, надеясь на фарт
Выстрелил вместе с горном гудка,
Но он не попал... Задрожала рука.

Разбежались все звери, закрыли сезон,
Охотник с собаками был огорчен.
А я на опушке смотрел в небеса,
И вдруг по щеке соскользнула слеза.

Картина застыла. Вокруг тишина.
Охотника взгляд упал на меня.
Выстрел был точен, гравюра ясна.
Вдруг захотелось очнуться от сна

Ступор и ужас охоту затмили,
Собачьи эскорты грустно скулили,
А я лишь взглядом его провожая,
Тихонько шепнул: я все прощаю.

Пьют люди кофе с молоком
И шоколад горячий,
Глясе добавят с холодком -
Кто дома, кто на даче.

Мой «шоколад» всегда со мной,
Как кофеин бодрящий,
Он для меня, как брат меньшой:
С ним жизнь на много слаще.

И отбивая в такт хвостом,
Он радостно виляет,
Как музыкальный метроном,
Свой ритм не прозевает!

«На счастье» лапу подает -
В глазах восторг щенячий!
И никогда не подведет
Рон - друг мой настоящий!

Нет ничего судьбы капризней,
За нас, мой пес, держись!
Ведь ты для нас - страничка в жизни,
Мы для тебя - вся жизнь!

31.05.2015 в 23:21

Свидетельство о публикации № 31052015232102-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 66, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

220. Екатерина Деришева (Харьков, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Я каждое утро играю на бис
в глупом и дерзком спектакле.
Ночь – это время самоубийц
и чертей, начертивших пентакли…

Просыпаясь, вижу: грядёт гроза,
покрывалом укутано небо, гудят электрички.
Я же, мысленно: «Как бы вернуться назад,
где небесный хорал мне поют по привычке...»

Мне от н е б а д о а д а п о д а т ь рукою.
Я – Иуда и Ангел в едином обличье,
и не знаю, куда п о п а д у – в а д у мало коек.
Как глаголют в Раю, на каком языке – птичьем?

(Но я верю – однажды вернусь в себя,
угольки не дотлеют, и тушить не стану).
Я очнусь от игры, эти краски меня ослепят
и посыплются звёзды мне солью на раны…

Когда земля уходит из-под ног,
а за спиною груз из злого прошлого;
когда последний лист совсем продрог,
уже не помня ничего хорошего...

Когда темнеют к вечеру снега
и солнца луч не ярче тусклой лампочки;
Мне остаётся только гладко лгать
и отправлять открытки скорой почтой

себе, забытой между тесных строк
стихов и в тоннах пыльных, старых писем.
Быть одиночкой больше не порок,
но сколько новых я открою истин?

А за окном грядёт – не свет – сусвет,
понятней Нарний, Norvej и Нирваны,
и осени реальности билет
лист жёлто-красный, раненый и рваный.

1
Любовь не придаёт мне цвета жизни,
иду по лезвию ножа...
Мне боль
заангажировала мысли –
я пью любовь –
тихонько, не спеша...
Смотрю на остров в океане – мыс ли?

2
Любовь
к тебе
я прячу по карманам,
как карамельки в детстве
от ребят.
Ты для меня не то, что манна –
ты свет –
мои глаза рябят!

3
Я спрячу мысли в длинный ящик
и подпишу – «ненужный хлам».
Я без тебя – ненастоящая.
Я без тебя – напополам…

4
Я без тебя – напополам.
Пронзают тысячи иголок,
акупунктирно давят грудь –
ещё немного, и по жилам
начнёт бежать живая ртуть...

31.05.2015 в 23:17

Свидетельство о публикации № 31052015231719-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 96, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

219. Рената Тхагушева (Кировоград, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Лихие осколки столетий, пробиваясь глубже в грудину,
Теперь купаются в кровѝ подобной ледникам.
Вчера было трудно подумать, что румяная кожа остынет,
И слезы без смысла спадут по посиневшим щекам.

***
Запах рассвета и боль отупавшей на пальцы крышке рояля.
Мертвые стены внимали стенаниям клавиш целую Вечность.
А я целую Вечность не видел, как плечи белые содрогались.
Бормотание сердца без жизни в твоих венах равно картечи.

Тысяча лун ты - мое белое облако воспоминаний.
Ты - опьяняющий воздух с дыханием камелий, который я скрыл,
С мыслью увековечить счастье в глубине своего сознанья,
К сожалению забыв, что любое нежное сердце через столетье - пыль.

***
Еще тише, камни не заглушают шагов грязных подошв с золотой бахромой.
Часы в потрепанных кружевах спора - зрелище жалкое.
Скупая толпа глазеет товар, который им жалуют:
Отдают за бесценок сердце, дешево, даром. Клочок искренний, но немой.

Алый комок ищет ладони уткнуться от мира, одинокого, скверного,
Время проводит в ожидании приятного трепета.
А вы все сжимаете золото, судьбы с коих лепите,
Ручищами-язвами боясь прикасаться к живому, горячему, верному.

31.05.2015 в 23:14

Свидетельство о публикации № 31052015231407-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 66, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

218. Милана Татаринова (Донецк, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Сон
Бледная кожа. Хрупкие плечи.
Нежная.
Бусинки падали-ливень ноябрьский.
Нежели слабая?
Неугомонная?
Пепельница-солнце медное.
Взгляд надменный.
Движение. Медленно
Проживает день.
Уходят запахи и звуки.
Ласковые руки.
Теплом обнимают.
Манят.
А я проснусь. Рассвет.

Ветер
Погоня за былью
Встретил
Сонное солнце било.
Шорох мыслей. Убило.
Выскочка мира. Тайна.
Сожженный облик желаний.
Я - сырковая масса
Ты - пропавшее масло
Завоют собаки ночью.
Уходи проклятый прочь.

Комната Сальвадора Дали.
Возможность. Миг. Одно тёмное слово.
В глазах печаль. Шелковые мысли. Разбились.
О ритм непонятный, чужой, новый.
Букет ромашек. Потерянный. Нераскрытый.

Тупое создание. Молчаливое. Ночь
Потерялась в бликах светил неуклюжих и беглых.
А небо пластмассовое ты прилепи на скотч.
Тучам невинным тяжело за ним грустным бегать.

31.05.2015 в 23:12

Свидетельство о публикации № 31052015231226-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 66, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

217. Антонина Слюсаренко (Донецк, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Шторы сомкнуты под звезды.
Женский запах впитан в простынь -
Кто же ждал гостей?

Веешь солнцем и постелью,
Нрав ложится твой пастелью
На простом холсте.

В холод скроены манеры.
Не смиряй суставом веры
Тихий свой мятеж.

Будешь, выходец из храма,
Подавать прекрасным дамам
Зонтик цвета беж.

Смесь покоя с бурной страстью,
Дай мне знать о тихом счастье,
Слов не говоря.

Кисти рук из тонких кружев,
Цветом пролесок под стужей
Смотришь на меня.

Что за дивное богатство:
Расшивать викторианством
Все воротники?

Чей-то раб и чей-то канцлер.
Опусти костяшки пальцев
На фарфор щеки.

Кто в чертах твоих отточен?
Кто владел подлунной ночью
Мягкостью огня?

Чье лицо свежо без красок?
Кто ты, дух кровей дворянских?
Может это я?

***
Холод смотрит в очи и сжимает грудь,
По морозной коже рукава стянуть.
До каленья белым, до седьмой строки
Я крахмалю скулы и воротники.

Я рисую лица и лесной массив,
Грифель черноптицый, разум мой спаси,
Воском на пергамент - мне для сердца страж,
Хрящевым суставом сломан карандаш.

Хлопковые веки, кости-зверобой,
Распахнуть бы крылья мне перед тобой.
Снегом не истлела старая трава.
А душа болела - как ее сорвать?

Белые перчатки, иней на губах,
Воротом бобровым развернулся страх:
"Светлый Князь, твой выбор: роза, револьвер?"
Но к ногам ее я этот мир поверг.

***
Женщина, пламя, соцветие - кто ты?
Зябко ли, зимно ли до позолоты?
Черным по белому писаны кистью
Ангельской только молитвы и письма.

Ах, оттененный клубниками лик!
Мне бы ромашек и темных гвоздик.
Женщина-буря ли? Женщина-тишь?
Аквамариново что ты грустишь?

Спицы по ветру морскому мне выткут
Свист на рассвете мерцающей ниткой.
Солнце - креститель сиреневой пряжи.
Женщина, шарф земной мне ли ты вяжешь?

Просто иду, словно велит устав,
Хрустом снегов поправляю рукав.
Ворот крахмален и прост мой покрой.
Утренний оползень, стань тишиной.

31.05.2015 в 23:09

Свидетельство о публикации № 31052015230958-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 83, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

216. Екатерина Коваленко (Донецк, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Мастер, послушайте, нет, торопитесь
Во мне разглядеть глубину карих глаз.
За всю вашу глупость – я искупитель,
Февраль-конокрад, не умеющий красть.

Мастер, послушайте, вы меня помните,
Нам дали возможность исправить ошибки.
Звезда – черновик уравнения комнаты
Зубами полночи тонко прошитый.

Я Ника – победа, я ваше беспамятство,
Я совесть, таящаяся в закутках.
Покой ли, пентакли – я пяльца, я пальцы,
Я пена полета в озябших руках.

Я – Ника, победа, и совесть, и жалость,
Меня вам не вспомнить, меня не забыть.
Я Солнце, которое учится падать.
Я вечность, которая пробует жить.

Доктор, прошу, пропишите мне крылья,
Эксплуататоры небо – открыли!
Я истребитель второй эскадрилии –
Грядущего!

Я – испытатель.
Доктор, я не успеваю!
Доктор, поймите, если живу – то летаю.
По-другому не лучше.

Жалую кровь вам из пальца.
Терплю рыбный градусник.
Микробы времен, перепугавшись, шарахаются.
Уколы глядят в мои руки и томно, и ласково.

Троллейбусным зайцем
Я пропускаю русский и географию.
Доктор, я падаю, каждую ночь, я падаю!
Доктор, крылья – последняя память, несмятая.

***
Крепчает мороз и чай.
мир надколот.
- Роберт. - Не отвечаю.
- Роберт! - Не отвечаю.
- Роберт!!
Молчу.
Потому что меня забыли.
Бросили
В изморось холодеющую.
Колокольчики рос
превратились в снежинки-ножики
и дыхание оледеневшее.
Посреди семи метелей воющих
Я невольно остался
звенящей морозной рощей.
Только что ж вы творите,
Товарищи?
Дор-рогие мои...
Хор-рошие...

31.05.2015 в 22:53

Свидетельство о публикации № 31052015225330-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 83, полученных рецензий — 0.

Оценка: 5,00 (голосов: 1)

215. Анна Дмитриева (Донецк, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Меч картонный, малыш, убери,
Ведь оружие мыслей ниже.
Важно то, что сокрыто внутри,
То, что люди берут из книжек.

Ты всегда только правду искал,
Пусть и не было в том резона.
И бросался на каждый оскал,
Всё мечтал победить Дракона.

Поменял ты бумагу на сталь,
И врагу не носить короны.
Перед троном бесстрашно так встал -
До последнего биться стона.

Вот, возьми все богатства и плеть,
Ведь корона всегда с законом:
Кто Дракона посмел одолеть,
Тот становится сам Драконом.

***
Мерцают огни, шампанским играют в бокале.
Все думают, это ошибка: меня позвали!
Я белой вороной смотрюсь в этой бальной зале.

Меня не прельщают их вычурные манеры,
Капризные барышни, приторные кавалеры.
А я так давно растеряла по капле веру.

Со мной ты молчишь, а другим подставляешь локоть,
Игрушка, которую не разрешили трогать.
Мне имя - Lussuria, а это значит „похоть”.

Семья мы, как жаль, что мне быть для тебя сестрою.
Люблю я, и нет ни малейшей черты героя,
Но я не предам и собой от всех бед прикрою.

У Гордости вкус крови, звук металла,
Цвет стали, строгий взгляд и скорость пули.
Она такой не родилась, а стала.
И, говорят, клыки ее акульи.

Она безжалостна, и путь ее по трупам,
Во всем, всегда, она на первом месте.
Ошибку допустить - смертельно глупо.
Характер, сила воли, тверже жести.

Ум независим, клятвы - просто святы.
Устранены малейшие сомнения.
Черновики давно уже все смяты,
Чтоб точно не поранить самомнения.

Не признает запретов, будто Ева.
Слова ее подтверждены все делом.
Но Гордость в подчинении у Гнева,
Неистовый, свирепый белый демон.

31.05.2015 в 22:49

Свидетельство о публикации № 31052015224923-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 67, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

214. Динара Гатаулина (Донецк, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

И наряжают облачные сны
Тишайшие земные разговоры,
С приветом обратясь к морям и горам,
Которым бремя тысяч лет нести.

Мы перед ними словно мотыльки:
Летим, поддавшись чьим-то строгим взорам,
Нам на прогулки – сущие деньки,
А годы, как наставники, суровы.

Преданный мой огонёк!
Всё обретает покой, даже когда одинок,
В свете неверном луны.
Женщина скроет в цветок
Тихую тайну свою –
Сон предрассветный глубок.

Дрожь пробежит по стеклу –
Ветра осеннего стук,
Всё, что скрывает цветок,
Не говори никому.

Совершенно не романтичны
Буквы, что о тебе говорят.
Усмехались: всего лишь птичка!
Невелик у неё звукоряд.

Невеликое сердце тревожит
Много дней и мгновений подряд.
В сердце крохотном грустно тоже –
И по ком эти песни звенят?

Прозвучите, не дорожите
Сонной заводью тишины.
На земле мы всего лишь жители,
Но бываем друг другу нужны.

31.05.2015 в 22:45

Свидетельство о публикации № 31052015224558-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 80, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

213. Катерина Ивчук (Киев, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Когда ты
ступнями
коснулась
и оттолкнулась
от ее
холодного
днища.

Мама
проснулась,
подошла
со
светильником,
молила
- не тронь,

В тот
момент,
как тебя
проглотила -
голодная,
темная
Обь.

Завернула
в зеленый
подол
и понесла
за собой.

Когда
прутиком,-
я укрощала
и била
по спинкам
барашков
- теплые
волны
Днепра.

Гладила
их
по
нежной,
пушистой
холке,
и не
боялась.

Верила
сказкам,
что
смерть -
живет
даже
на
конце
иголки.

Помнишь,
как
я
ныряла
и
беспокоила
сонных,
пятнистых
Бычков,-

***
Моя траектория
почти каждый
день ясна,-
тетрадь,
кухня,
мусорка,
магазин,
парк,

Где меня
часто просят
надеть намордник
или собрать
продукты собаки
в совочек.

Каждый день
ровно в полдень
соседка силком
загоняет ребенка
домой, кричит,

Ее внук -
сорванец
и крикун,

тянет бабушкин
нерв, и
разматывает,
как клубочек.

Во сне
я иногда
сплю, словно
в коме,
влюбляюсь,
воюю,
освобождаю
с АК
воинов из АТО.

Когда я
была ребенком -

мир был -
зеркальным.

Год за годом
постигала,
что я-это
кусочек от
моей мамы,
я - это моя семья.

И спасаю -
только
собаку
от стаи
бездомных,
голодных
зверей.

Они
сбиваются
в стаю,
греются,
думают,
что сильней.

Апокалипсис,
Бардо,
Рагнарек,
ад,
сума,
тюрьма,
свои -
сорок
дней
и пустыня.

А моя
траектория
почти
каждый
день - ясна,
- тетрадь,
кухня,
мусорка,
магазин,
парк,
стая
голодных
собак.

Воспоминание. Встреча.

Я иду.
У меня
в кармане
живачка
и пачка
вкладышей.

Что у
них
в карманах -
жевачки
и пачки
вкладышей.

Я в океане,
и каждый
прохожий -
частичка меня,

Горю
и не
сгораю -
в песне…
в этом
ласковом
огне…

31.05.2015 в 08:51

Свидетельство о публикации № 31052015085114-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 72, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

212. Александр Миндрюков (Казань, Россия). Конкурсные работа. (Литературные конкурсы)

Сверкнула молния так ярко,
Как впервые любят,
И стало видно
Взгляд. Настолько близко,
Что если ещё чуть чуть -
То прикоснутся губы.
Край лица вспыхнул бледно сине голубым
И в ту же секунду погас.
Мерцание блика в глазах.

Сверкнула молния.
Лица укрытые
Темнотой, на доли секунды
Озарились вновь
Сияньем полудня.
Волосы гладят руки, пальцы плывут
По гребням волн локон светло русых.

Молния. Во сто миллионов
Молвит она восторгов.

Не спим. Но могло показаться сном,
Видением. Ладонь холодная
Гуляет по спине
Медленно.

И скоро волна сновидений
Двух покорённых покоем настигнет.

А может настигла...
Далеко теперь ты, но все ещё рядом.
Я засыпаю. Ты уже спишь.

Зелёная
Простынь, покрывало звёздное -
Мы на траве.

Устремлённые в дальнее взглядами,
Неподвижно
Лежим на земле.

На высоте полукруглое, лунное,
И мысленно
Мы унеслись.

Все детали невидимы
Вдалеке и расплывчаты,
Сидим на луне.

Микроскоп -
Мир - городской, небо - микрофон,
Миг, когда марафон остановлен.

Поём. Мелодия наших голосов,
Звёздное полотно
Вокруг.

В памяти
Воспоминания,
Что воспроизводятся вслух.

К груди прислонилась
Грудь -
Биение встречных
Сердец -
Изложен в песню
Пульс.
Плюс
В одну миллионную здешних мелодий.

Атмосфера космоса
И аура телесного
В цепи созвездий
Вплести своё Я.
Вселяется в нас равновесие
И наше создание
Под занавес ночи
Стремится.

Падают звёзды, как тянутся нити
Заметила?
Падают звёзды, мечты поднимаются
Это обмен информации.

Приземления
Легки и неслышны,
Можно представить,
Звёзды пушинками.

Посмотри, одна на запястье
Только что опустилась,
И загадочный звон
Предвкушения.

Загадочен вечер,
Что последует дальше - интересно.
Дышать свежим воздухом,
Чтобы, скользя, пробужденные чувства по ветру

Приносили к приятным
И только к приятным моментам
Что получилось исполнить заветное
Что мы дошли до мечты, почти незаметно

Луна. Отражение нас
В лунных переливах,
Что реками текут на поверхность.

В оттенках приятного момента
Устремлённые в дальнее взглядами.
Покрывало звёздное, зёлёная простынь
Лежим на земле.

(Путь кажется далёким, в это время мечта проходит различные испытания. Мечта забытая, но ещё не разбитая вдребезги. Мечта возвращается, неожиданно. Она
необходима сейчас)

В единой полосе сольются звёзды
польётся свет от дальней самой
и последняя
с прищуром тайным
опустит взор.

Плывёт торжественно корабль,
серые, изодранные в клочья
по мере приближения
белеют паруса -
исцеляясь словно.

Качается, мчась
в назначенный час,
рассекая ночное, бесконечное, синее
залпами огней.
На мгновение день показался.

Причалил к пристани
и сбросил якорь поздним
вечером. Метнулся огонек на маяке в сомнении,
но позже вспыхнул пожаром уверенно.
"Встречай экипаж из дальнего плавания, время"

Громкие выстрелы вверх,
спускаются по трапу
на бесстрашную тропу
пристрастий и намерений.
Вперёд, немедленно!

"Мы ещё не растрачены попусту"
Мелькают на площади факелы,
Шаманы и волшебники, бубны и чечётки
Трепещут.
Всё ищет свой черёд.

Огонь заклинания записки прочёл.
Во имя светлой памяти: "Воскресним!"
Из трещины маяка на крыше вылетят орлы.
Однажды так возвратятся души пропавших
на воскрешение наши мечты.

Утром смешалось повсюду туманное,
сонное, дымное. Капель росы
и свежего пепла рассыпаны
хлопья.
ноги обвило что-то холодное...

Мне послышалось?
Нет, я слышу.
Я слышу отчётливо.
Шаги мечты. И как шепчутся трепетно
И как с криком восторженным

И как всевозможными
мыслями делятся,
о планах заманчивых
в будущем.
И никто не остался

в стороне, и никто равнодушен
истлели листы,
и вышли из плена
мечты.
И каждая словом услышана.

31.05.2015 в 00:13

Свидетельство о публикации № 31052015001324-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 78, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

211. Элеонора Восканян (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Счастье – это Ты,
Звуки шикарной музыки,
Шум океана,
Твои глаза и голубая вода,
Чистый горный воздух,
Ощущение радости и нежности,
вдохновения,
Чувство всемогущества,
Парящая энергия Рая….

Эти глаза как глубокий океан,
Если просто посмотреть, ничего не увидишь,
На первый взгляд,
Но стоит посмотреть в ее глаза,
Ощущаешь, невероятное количеств, красок,
Эмоций, знания, боли, событий,
Они несут прекрасную информацию твоей жизни,
Они говорят о многом и обо всем сразу,
Они - это зеркало для чужого,
И чувство понимания для ближнего

В подарок улыбку дарю тебе друг,
даже если не знаю тебя,
даже если впервые,
глаза подними и смотри на меня,
думай о хорошем,и только о хорошем,
ведь жизнь твоя,дана тебе в подарок,
храни его ,и наслаждайся им,
и пусть не вечна твоя жизнь,
и ты всего лишь гость,
возьми все самое прекрасное,
и помни лучшее что в ней есть,
ведь мир вокруг тебя прекрасен,
дари людям радость и красоту,
и ты поверь мне,будешь счастлив тем,
что отдадут тебе взамен!

31.05.2015 в 00:06

Свидетельство о публикации № 31052015000621-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 103, полученных рецензий — 0.

Оценка: 5,00 (голосов: 1)

210. Рэна Одуванчик (Днепропетровск,Украина).Конкурсные работы (Литературные конкурсы)

Войду в осенний Ильичёвск,
Как в детскую обиду.
Луны старинной каплет воск
О том, что всё изжито,

И ты роскошно одинок
В объятьях фестиваля.
И эта даль – твой вечный Бог,
И ты плывёшь в печали

Волнистых сентябристых дней
К своей душе прозрачной.
Так хочется писать умней
И выступать удачно.

Но в море капает луна,
И ты распахнут ею.
И песня звёздная слышна.
Как будто бы умею

Я эту песню подхватить
И отослать обратно...
Звезде невнятной грустно жить,
Когда душа прохладна.

...Как влажно смотрит Ильичёвск
Глазищами подростков,
Читает душу. Блекнет лоск,
Опять живётся просто. –

Ты не певец и не поэт,
А счастлив горько, тонко,
Что можешь трогать лунный свет
Сумятицей ребёнка.

Большого слова не ищу,
И горла не тревожу,
А с наслаждением грущу
О том, что в осень вхожа...

Мне нравится плавать и прыгать
Под «Битлз», попсовый «Мираж»,
Люблю распуститься до крика,
Люблю свой тупой карандаш,

Намыленный слюнками слова,
Танцующий звёздную речь!
Люблю, как помещик Обломов,
На тихий диванчик прилечь.

Под рокот народных гуляний
Я кругло, как солнце, живу,
Купаюсь в ковыльной нирване,
Неведомым стилем плыву.

Отрадно в пустынном подъезде
Протяжную ноту пустить.
Люблю, одинокая, вместе
С чудными поэтами пить

Портвейны ночных разговоров,
В которых и ветер, и Блок.
Люблю напиваться до ора
Поэзией быстрых дорог!

Я чувствую себя Его письмом,
Которое пока не прочитали.
Узорных строк сиреневые дали,
Растущих букв уютный зоркий дом.

Письмом, письмом! Не нужно ничего,
Одно дано мне трепетно и странно:
Небесных слов невиданные тайны,
Начертанные радостью Его...

31.05.2015 в 00:00

Свидетельство о публикации № 31052015000043-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 90, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

209. Жанна Жарова (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

***
Дрожащей пены клочья на песке
слизнет волны язык.
Закат завис у дня на волоске,
и резкий чайки крик
не нарушает берега покой.
От солнца заслонив глаза рукой,
слежу, как в облаках
истаивает птичий силуэт
и крыл ее размах,
напоминающий бровей разлет.
И тает день, как этой чайки след…
Чей лик склонился над простором вод?
Кто росчерком крыла,
как росчерком пера,
знамений руны чертит в небесах?
Какую письмена несут нам весть?
Не знаю я. Мне не дано прочесть,
как не дано мне время удержать.
Но есть перо, чернила и тетрадь.
И росчерком пера,
как росчерком крыла,
летящею строкой
я сохраню в стихах
и птицу в облаках,
и берега покой.

Кроссовки, джинсы, на плечо – рюкзак
(Спортивный стиль сегодня снова в моде),
И куртку потеплее – по погоде,
И к морю – в Черноморку, просто так, –
Благодаря и радуясь свободе.

Трамваем до Люстдорфа – битый час
Трястись, но времени теперь навалом.
Для счастья нужно, в сущности, так мало –
Глоток свободы в день хотя бы раз
И путь неблизкий от ж/д вокзала.

И берег опустевший, где песок
Весь в чаячьих следах – не человечьих,
И резкий звук гортанной птичьей речи,
И ветер чтобы холодил висок
И волны гнал рядами мне навстречу.

Но поздно. Вечереет. Ветер стих.
Пора домой. Везу тебе в подарок
Рассказ об этом дне, что был так ярок,
Богов куриных дюжину – и стих,
Написанный почти что без помарок.

30.05.2015 в 15:28

Свидетельство о публикации № 30052015152837-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 86, полученных рецензий — 0.

Оценка: 5,00 (голосов: 1)

208. Анна Старко (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Ты снилась мне тревожно, но легко,
Как будто на картине Боттичелли…
На яркой, новогодней карусели
Катались мы, как будто бы в кино.

Железный диск и ряд цветных лошадок,
Обняв за шею – на одной сидишь.
Вокруг тебя таинственный Париж
И тысячи волшебных парижанок.

Вокруг тебя кружится этот мир,
Планеты и галактики Вселенной.
(А Солнце – колесо машины белой,
Луна во сне похожа на сапфир).

Ты снилась мне. Тревожно, но легко,
Как белый ангел в стиле рококо.

Пишу тебе. И знаю точно:
Письмо дойдет, как этот стих.
Порвется то, что слишком прочно
И вечер будет томно – лих.

И откровенья, словно птицы,
Слетают с губ, ища ответ.
Ты в тенях раненной столицы,
Но там меня, дружочек, нет.

И много строк, и много песен
Тебе в конверте принесу.
Как в ресторанчике «Полесье»
Официант – тирамису.

Как сын в ладонях – цвет граната,
Как дочь в руках – свои стихи.
Как пару яблочек из сада,
Как две ракушки из реки.

Ты улыбнешься? Я не знаю!
Но робко тайну отдаю:
Как звук грозы – в начале мая,
И как спасенье – на краю.

***
Когда начнется летний звездопад,
Когда весь мир заплачет о тебе -
Я не увижу чисел и оград
И затанцую в полной темноте.

Как самолет, упавший в небеса,
Как пароход, погибший на воде -
Произвожу стихи и чудеса,
Переплывая осень на ладье.

Я затанцую вальс. А ты пойми:
Мое движение - это разговор.
Я музыкант, забывший "до-ре-ми",
Я чародей, отправленный в дозор.

Когда твой свет прольется из окна,
Когда мой танец станет вопреки,
Я окажусь немыслимо - одна.
Я черновик, забытый у реки.

30.05.2015 в 15:21

Свидетельство о публикации № 30052015152157-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 77, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

207. Михаил Кульков (Санкт-Петербург,Россия). Конкурсные работы (Литературные конкурсы)

Фонтан любви фонтан живой!
А.С. Пушкин "Фонтану Бахчисарайского дворца"

Мне, скажите, припомнить дано времена хана Крыма-Гирея?
Мысли скачут, слова, как вино, только мысли намного быстрее.

Я прикрою глаза и слова вспоминаю фонтана Омера…
Как давно… с плеч летит голова: злые думы, вы сабли острее:

Те, кто ниже колёсной чеки, пополняли ряды обречённых!
Род угаснет началом реки, чёрный парус страданья на рее.

Разве сердце твоё промолчит? Если камень оно – отзовётся!
Звук обвала в горах до Керчи… Это сердце кричит! Поскорее!

Торопись, подтянись караван! Здесь разбойников бродит немало,
Но и сталь их сердец не тюрьма – звуки стали сердца разогрели.

Но ни звука от чёрных сердец, ни глоточка печальной надежды.
В сердце ком – ком из шерсти овец, нет ни звука, нет капли капели.

Там где хан проходил лишь разор, ветер пепел разносит по степи.
Нет в степи деревца, чёрен взор, словно след от бича в чистом теле.

Но старел Крым-Гирей и старел чёрный дух из бездушного сердца…
Евнух в ноги упал: «Крым-Гирей, мы девицу нашли еле-еле!

Нет другой в целом свете такой, кроткий ангел она, тоньше лани,
Кожа, будто рассвет над рекой, украшение ханской постели!

Водопадом полночной струи по шелкам нежат волосы плечи,
Как поэма слуги Низами, чёрной вязью в бумажной метели.»

Но не выпало хану обнять. Как цветок засыхает в неволе,
Деляре в лихорадке огня уходила… Ушла в мир, где тени.

И узнал хан, что сердце болит и страдает, и мечется искрой:
Тени… Тени сгоревшей любви на осколках его вожделений!

«Есть ваятель Омер, о мой хан…», - зашептали уста царедворца…
Речь чужая – поющий бархан, засыпала огонь на поленьях…

Мастер, низко склонясь перед ханом, о любви слушал дивные речи…
И заплакал неплакавший камень, и слеза прорвалась на колени.

Голубели в чёрных водах небеса голубее елей голубых
Ветер времени выращивал леса колоннадой прожитой судьбы.
Осень жизни неизменна, как закат, опадают страны, города;
Падал тенью обескрыленный Икар и чернела тёмная вода.
Пеноликий облик старых Афродит смыл с лица осенний Херсонес.
Неотрывно на него душой глядит Афродита в облике Инесс:
Белый мрамор отказался потемнеть от огня перегоревших дней,
Будет свет сквозь воду елью голубеть – в людях не отбросивших теней.

Канул «день такой хороший…»
«Что же с нами завтра будет?»
Жизни мякиш вечер крошит
Уходящим в завтра людям.
Балагуры балагулы** –
Брички вторят фаэтонам;
Небо выдало отгулы
В ночь поэтам и влюбённым.
Что твоё сердечко гложет?
В Коктебеле снов – Волошин…
«Облупилась краска с кожи»,
В стойле «спит гнедая лошадь».

*Книга «Anno mundi ardentis 1915» («В год пылающего мира 1915») Волошина. В это время Волошин занимается живописью, пишет акварельные пейзажи Крыма, выставляет свои работы на выставках «Мира искусства».
**балагула – извозчик (идиш)
«День такой хороший», «Спит гнедая лошадь» А. Розенбаум.
«Что же с нами завтра будет?», «Облупилась краска с кожи» Мац Михаель http://zamok-aleda.ru/forum/index.php?topic=9506.0

30.05.2015 в 11:43

Свидетельство о публикации № 30052015114343-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 74, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

206. Евгений Капшук (Днепропетровск, Украина). Конкурсные работы (Литературные конкурсы)

И в клейкой свежести листвы
Вся суть любви и жизни.
Склонись покорно и лови
Спасительные мысли.

Внимай звенящей чистоте,
Открой глаза, воскресни!
Вся боль осталась на кресте,
Есть только ты и песня.

***
Пережить бы день, пережить бы ночь,
Переждать бы всё и уехать прочь,
Растолкать себя в полусонной мгле,
Отыскать ключи в письменном столе,
Ничего не взять, застегнуть пальто,
Чтоб никто не знал, чтоб не ждал никто,
Пересилить дрожь и, шагнув за дверь,
У себя спросить: "Ну, и что теперь?.."

Как будто ты и я,
Есть два небытия:
Из одного уйдут – в другое возвратятся.
Не скульптор изваял, –
Чужая ли, своя, –
Но эта колея – не время, не пространство.

Стремясь стрелою ввысь,
Не бойся – оглянись:
Всё та же суета, как было и сначала.
Дано ей имя – жизнь,
Короткое, как свист
Наточенной косы по нити, что связала

30.05.2015 в 11:38

Свидетельство о публикации № 30052015113850-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 73, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

205. Мария Исаева (Киев, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Пересекая пространство,
Реанимируя мысли,
Зыбкое постоянство
Жизни

На переломе времени,
Опережая стрелки,
Новые ветры подземные
Ветки

Вдоль тротуаров сумрачных,
Где фонари-надежды,
Пересекает улицы
Воздух
Свежий

Дышит пространство холодом,
Жгучих подземных станций,
Пепельно-серым золотом
Жизненных
Комбинаций

Долгими вечерами в окно…
Заваривать крепкий чай…
Кино, кимоно, вино
И детское слово «прощай»
Долгими вечерами в окно…
Горечь соленых губ,
Сыграла жизнь в домино
Руладами сточных труб…
Лишь там, где течет вода,
Где васильковый цвет,
В её переходе жизнь
Включает подземный свет…

Когда нет для эмоций смайликов,
Когда ходишь по струнам тоненьким,
Когда чувствуешь ноты звонкие,
Пролетают недели ломками,
И слова, ехидные, колкие,
Улетают вагонными полками,
Шум колес,
Переходы и станции,
Ты в своей,
Но реинкарнации,
Где-то там, ты уже,
Но на выходе,
Где глаза, все невидное
Видели…

30.05.2015 в 11:37

Свидетельство о публикации № 30052015113704-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 70, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

204. Елена Зимняя (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Догорал, как крохотная свечка
В полумраке тлеет на столе;
Шерстяная старая овечка
Прижималась под пальто ко мне.

Женщина озябшая стояла,
Теребя сиреневую шаль,
Кто мы с ней, тогда она не знала,
Женщина - озябшая душа.

Падал снег на крыши и дороги,
На деревьях иней застывал,
И седая старая тревога
Шла к зиме за мною по пятам.

Шерстяная рваная овечка
Потерялась где-то – не найти!
В снег упало звонкое сердечко,
Вьюжной ночью сбив меня с пути.

Сквозь стекло мне виделись гримасы,
Нервные сплетенья тонких рук…
- Говорят, ты – бомж, - сказал бесстрастно,
Дверь захлопнув в ночь, мой старый друг.

Улыбнулась тихо и беспечно
Мне подруга давняя сквозь сон:
- Говорят, ты – тень… Уйди, исчезни!-
Написала крыльями ворон.

…Снегом занесенная избушка,
Кот у печки, крошки на столе,
Шерстяная детская игрушка,
Выцветший от зим и весен плед -

Дух лесной всему хозяин строгий,
Мы с ним коротаем январи,
Не тревожа сон его, к берлоге
Редко прилетают снегири.

Гостем на затерянных тропинках
Не решался быть давно никто:
Видели тут ведьму у калитки –
Женщину в сиреневом пальто.

Вновь тысячи вокзалов позади –
Неумолим в слепом побеге поезд.
И тысячи вокзалов впереди.
Конечная - другой сердечный полюс.

Луна разматывает свой клубок,
Свернувшись, как котенок, в лапах ветра,
А город убегает на восток,
Отсчитывая дни и километры.

В висках стучат колеса, и стоим
Мы у окон летящих вдаль вагонов,
А город растворяется, как дым,
В молчании охрипших телефонов.

И цокает назойливо в груди
Бессонной тишины сопровожденье,
И цепь случайных станций впереди
Уходит в небосвод стальным сплетеньем.

От пыли звезд не видно, на часах
Сомкнулись стрелки нервными губами…
Мы оказались в разных поездах
Со сломанными детскими часами.

Мы заплатили счастьем за билет,
Чай и постель нам выдали бесплатно.
Зачем Вам знать теперь, сколько мне лет? –
Ведь их не хватит на билет обратно…

***
Твоей отчеканенной резкости
Послушна была я едва,
И, битые карточной меткостью,
Со строк покатились слова.

Ступеньки, аккорды и линии,
Как смерч, заплясали вокруг,
И вдруг, словно мячик резиновый
В снег выскользнул резко из рук.

Остались лишь ночь и молчание,
И лампа, и тень на стене…
Когда постучал ко мне в спальню ты,
Уже розовело в окне.

И в первом снегу, словно яблоко,
Мой голос упрямо горел
И слушаться мне только радугу
И звездное небо велел.

29.05.2015 в 22:34

Свидетельство о публикации № 29052015223446-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 64, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

203. Анна Галанина (Москва, Россия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

***
Сны из дома тревожат реже:
клином - клин.
По версте – верстой
ностальгию слоями режу
вдоль Арбата, да по Тверской.

Невидимкой в толпе прохожих,
постигаю прозрачность лиц
и молчанье скворцов. Я тоже
из таких перелётных птиц.

Клин усталых пятиэтажек
исчезает в глухой дали…
Там забудут меня. Я даже
не услышу, как отболит.

Затяну поясок потуже,
чтоб свободней и шире шаг,
и бульвары пройду по лужам,
упоительно не спеша…

Вдруг опустится небо ниже –
промокашкой на купола…
Оглянусь
и свой дом увижу,
потому что Москва мала.

***
У дальней дороги короткие ноги,
идёт себе, тянется мало-помалу…
На каждом шагу подбивает итоги,
на всех виражах отметает усталых.
Скользят переправы, бегут перекрёстки,
проносятся встречные мимо попутных…
Дорога домой - невысокого роста,
из дома - становится выше как будто.
И только к себе – до того неказиста,
что к ней указатель увидишь едва ли,
а если пропустишь – вернёшься не быстро
из всех тупиковых чужих магистралей.
Дорога к себе – ни следов, ни отметин…
Здесь нет посторонних и ближнему рады.
Но только любимые смогут заметить,
что ты всё идёшь – подниматься и падать.

29.05.2015 в 22:31

Свидетельство о публикации № 29052015223136-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 78, полученных рецензий — 0.

Оценка: 5,00 (голосов: 2)

202. Лев Стологоров (Владикавказ, Россия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Кто-то родился, а кто-то влюбляется,
Кто-то уходит «в заоблачный плёс».
Время проходит и всё забывается
Под перестук мирозданья колес.

Те, кто ушли, предстают, как видения,
Мутные, словно в окне из слюды,
Тихо за смертью ступает забвение,
Тихо за ней заметая следы.

***
Какое счастье просто быть с тобой.
Не рвать губами плоть, рукою гладить.
Улёгся штилем пенистый прибой
И мне уже со временем не сладить.

Растаял в круговерти зим и лет
Напор былых страстей, любовь, измены,
Тускнеет, в прошлом, яркой рампы свет
На жизненных подмостках Мельпомены.

И ничего уже не изменить
Надсадный хрип сменил ночные стоны
Погаснет скоро свет, порвётся нить
И к вечности мы выйдем на поклоны

И станет белым купол голубой
А на вопрос о смыслах и итогах
«Какое счастье – просто быть с тобой»
Я прокричу в мерцающих чертогах.

«Небо замарав, загадив реки»
Весь недолгий и беспутный век
Копошатся люди–человеки,
Совершая свой на месте бег.

Сводят лес и осушают воды,
Улучшая свой нехитрый быт,
Борются с величием природы,
Бог и тот, на время, позабыт.

Позабыта башня в Вавилоне,
Позабыт евангельский Потоп,
Жизнь принявший в высшем божьем лоне,
Человек себя вгоняет в гроб.

Но столкнувшись с непонятной силой,
Шарит взором вдоль земной оси –
Очи в небо – «Господи, помилуй!»
Очи долу – «Господи, спаси!»

29.05.2015 в 20:11

Свидетельство о публикации № 29052015201127-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 140, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

201. Ия Кива (Киев, Украина). Конкурсные произведения. (Литературные конкурсы)

вот оно, ощущение, будто все филологи умерли
Аверинцев Сергей Сергеевич
Бахтин Михаил Михайлович
Лотман Юрий Михайлович
и далее по алфавиту

лежат себе в пыльных гробиках
серии «Академия»,
серии «Азбука-классика»,
печатаются, не читаются,
нерэзбэ, нерэзбэ некому даже поставить

на смену пришли все как один нефилологи,
говорящие, будто филологи давно умерли,
добавляющие почему-то фразу «Мы, филологи...»,
хоронящие каждый день по одному автору

голос с задней парты их обрывает:
«ну какие же вы, - говорит, - филологи,
если все филологи давно умерли,
и вообще это работа Ницше,
а филология еще вовсе не начиналась...»

вот вам и рагнарек,
вот вам и список литературы,
вот вам и рука, качающая колыбель античности,
а сейчас помолчим минуту,
итак, Жан-Батист Поклен — умер

когда на землю первый бледный снег
опустится снежинки затолпятся
у входа в вечность
дом услышит эхо
звучания далеких голосов

и он ей скажет
был ли бог и был ли бег
я наг и пег
я пепел от коробки
с изображением недетского лица

а ты была ребенком ты была
ребенком ты была с ребенком
не от меня рожденным от меня
зачатым неумело и неловко

и вот его я встретил и она
живет во мне и смотрит как живая
я говорю ей не люби меня
и кровь из носа падает на скатерть

течет по скатерти и ухает в паркет
как я в тебя тогда потом когда-то
а ты мне отвечаешь тихо нет
здесь все не от тебя
ступай отсюда

и он уйдет, хватая воздух ртом,
катая звук под липким языком,
что здесь еще они сказать могли бы
что жизнь прошла
а все-таки звучит

29.05.2015 в 20:07

Свидетельство о публикации № 29052015200742-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 81, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

200. Ольга Лесовикова (Одесса, Украина). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)

Здесь впадает река моя в крайности, в райности, в детство
Мария Луценко

Я бегу босиком, косы змейками вьются,
растрепались они и пушатся ольхой.
Мои губы обветрено, сладко смеются,
колокольчиком звонким зовут за собой.

Шепот слышу, и словно во сне поднимаюсь,
И лунатиком шествую в тайную даль.
Моя райность проездом, пролетом, я знаю
С ней нельзя разминуться, скорее причаль

лодка памяти, к берегу с темной осокой,
там секретов коробки с избытком полны,
отыщи старый клад, он зарыт неглубоко.
Детство, слышишь, верни мне ушедшие сны.

Раскачай на качелях крылатых до неба,
песню мамину спой, друга верность отдай,
дай горбушку от теплого, свежего хлеба
и коленки зеленой весной обласкай.

все царапины, ссадины как драгоценность,
изумрудною жидкостью будут сиять.
От уроков паденья – к науке паренья.
Детство! Детство меня научило летать.

***
Мною покоренные деревья
Мне вручали ягодами приз
Получая птичье откровенье
Я смотрела окрыленно вниз

Вековой орех держал качели
И дарил полета ветерок
В его ветках птиц звучали трели
Мой орех был мудрый старичок

Яблоня – совсем другое дело
Мне была подругой и сестрой
Я под нею допоздна сидела
Рифмовала слезы и любовь

Мне черешня дикая горчила
Послевкусье тайною влекло
Вскоре я тропинку проложила
В дебри сказок, леса волшебство

От шелковицы чернильные разводы
Украшали рот и пятерню
Я в душе храню восторг восходов
Детства бесшабашного броню

От забот житейских охраняет
Колокольчик, мак и василек
И советом добрым помогает
Трепетной ромашки лепесток

Мною покоренные деревья
Как и прежде ветви разбросав
Ждут в объятья, охраняя сенью
Чтоб древесной силой напитать

***
О крупе-крупицах
и о палках в спицы
повествуется
кто-то сеет жнет
кто-то просто ж …
ест
всякому свой крест
сыпется пшено –
круглое оно
катится
а гречиха знай
тут и там застревай
краеугольной своей простотой
а белоснежный рис
ищет компромисс,
а кому-то манна сыплется
и авось у него не слипнется
а вот перлы-перловые
бравы удалы, варят топоры
с уделами дел, сытится овсом
иго-го силен,
ржет и трудиться
Злаки-злаки
бусы-вкусы
набегут, найдут искусы –
выбирай
чечевица, фасоль, да горох
то ж не плох,
а смотри -
хлеба-хлеба
перемолота крупа
Вот и цельное зерно
кутевое –
кути барствуй
ешь пшеницу –
отдыхать поедешь в Ниццу,
там, поди, уморят деликатно
ведь у них деликатесы
устрицы
цыпы
цацы
мани-мани
может, ты поедешь в Канны
иль туда, куда ведут дороги все
Крым иль Рим пройдешь
твой язык тебя доведет
Киев, здравствуй!
рапс –рапсодия желто-золото
травяное топливо
гоп-стоп от Европ!
обскакали нас, объегорили,
гречку купим у Китая, да поможем мы Шанхаю
ничего, что мед гречишный изведем
и пшеницу купим тоже, так Америке поможем…
рапс-рапс-рапс
рабы убоги,
баснословные налоги,
обанкротим чернозем...
рапс-рапс-рабс

29.05.2015 в 19:59

Свидетельство о публикации № 29052015195950-00020319 на Grafomanam.net

Читателей произведения за все время — 75, полученных рецензий — 0.

Голосов еще нет

199. Виктор Володин (Самара, Россия). Конкурсные работы. (Литературные конкурсы)