I место
Елена Росовская (Украина, Одесса)
Напутствие Алисе в дальнюю дорогу
Береги себя, Алиса, прощай,
Будь сильна в борьбе с собой и со злом.
Принимай лекарство, не принимай
Близко к сердцу ни волков, ни ослов,
Ни угодников чеширских. Ни-ни!
От улыбок их пойдёшь по рукам,
Если сможешь, то сама улыбнись.
Береги себя, Алиса, пока…
Ты пока – пока - покатишься вниз,
Где количество бездомных Алис
На квадратный сантиметр потолка,
От небесного пупка до пупка
Чернозёма, так и тянется ввысь.
Береги себя, Алиса, беги,
Сохраняя имена и дома,
Где лежат твои родные враги,
Где друзья чужие сходят с ума,
Где количество крестов и могил
заполняет чернозём, «черно ил»,
плоть от плоти в закрома – в закрома…
Береги себя, Алиса, лети
через север под "кусток", на Восток,
оставляя за собой серпантин
из обстрелов и костлявых мостов.
мимо армий и купцов травести.
Береги себя, Алиса, лети...
там сойдутся все земные пути,
там Господь целует небо в висок.
II место
Дмиртий Артис (С.-Петербург, Россия)
***
Понимаю, к чему вы в последнее время клоните.
Я и сам готов послужить аргументом вашего века:
когда жена мастурбирует в соседней комнате,
перестаёшь чувствовать себя живым человеком.
Переминаешь складки одеяльные, мол, наладится.
Жизнь – хороший роман в изложении кратком.
Поначалу думалось, оденешь в ситцевое платьице
и поставишь за ближайшим бараком раком.
Поначалу думалось, окликнешь по имени-отчеству -
всё одно, что крестик поставишь на карте винной,
но она оказалась олицетворением моего одиночества,
на которое поднимается разве что вполовину.
А вы говорите: импотенция тому виной, импотенция,
алкоголизм и прочая хренотень...
Опять не хватает желания к ней притереться,
почувствовать себя человеком
и умереть в один день.
III место
Владимир Кац (Украина, Одесса)
***
А луч, скользя по подоконнику,
Вмиг обнаружит, сколько пыли
За наш отъезд цветы бегонии
На плотных листьях накопили.
И это наше возвращение
В пространство выцветших обоев
Вдруг обернется ощущением
Безмерной близости с тобою.
В Одессе и в Ильичёвске завершился международный фестивальный арт-марафон под названием «Провинция у моря – 2014».
***
Живущие в провинции у моря
талантливые, гордые поэты,
чьи строки легкие волнам соленым вторят,
чьи женщины как ласковое лето, -
не осенит своим крылом вас слава,
вы далеки от суеты столицы.
Но разве это столь уж важно, право,
когда есть в мире море, солнце, птицы.
Владимир Кац,
финалист фестиваля "Провинция у моря - 2014"
В оргкомитет нынешнего фестиваля вошли люди, без которых он не мог бы состояться: председатель Южнорусского Союза Писателей Сергей Главацкий, руководитель проекта «Территория I» и редактор портала «Графоманам.нет» Ирина Василенко, председатель ЛИТО им. В. Домрина Леонид Кулаковский, руководитель фотоклуба, фотохудожник Андрей Данилишин, руководитель творческого объединения «Аргонавты» Александр Бедикян, член Правления Южнорусского Союза Писателей, редактор сайта творческой гостиной «Diligans» Людмила Шарга, музыкант Сергей Кравчук, журналист Лиана Фатеева, представители творческих и молодёжных организаций Владислав Киреев, Наталия Форманчук, Юлия Петри, Ольга Ксенофонтова, Дарья Островская, Арина Утробина, председатель «Союза студентов г. Ильичёвска» Ирина Боброва и поэт, фотограф Мария Луценко.
Дистанционный поэтический конкурс, в котором приняли участие более 360 авторов из 17 стран мира, проходил с 1 марта по 31 мая этого года. Сам фестиваль, на который съехались финалисты дистанционного поэтического конкурса, длился с 29 августа по 7 сентября. Около 30 мероприятий – творческие вечера и презентации, музыкально-поэтические представления под открытым небом и театральные спектакли, фотовыставки и «Книжная лавка» писателей, буккроссинг и «свободный микрофон» – состоялось за это время. Программу дополнило открытие мемориальной доски поэта и драматурга Марины Хлебниковой (Деминой). Участники фестиваля побывали на Дне города в Одессе, на Празднике цветов в Ильичёвске, увидели церемонию открытия второй «Потёмкинской» – Приморской – лестницы в Ильичёвске.
Оргкомитет благодарит великолепное жюри первого, самого насыщенного, дистанционного поэтического фестивального конкурса – «И ляжет путь мой через этот город…». Работы участников оценивали те, чьи имена можно назвать знаковыми для современного литературного пространства: Станислав Айдинян, Евгения Баранова, Ольга Ильницкая, Константин Кедров, Кирилл Ковальджи, Алексей Котельников, Александр Петрушкин, Александр Семыкин и Александр Хинт. Председателем жюри, как и в прошлом году, стал Президент «Союза писателей XXI века» Евгений Степанов.
Результаты предварительного поэтического конкурса «И ляжет путь мой через этот город…» были объявлены 15 июля:
1 место – Дмитрий Артис (Санкт-Петербург, Россия)
2 место – Юрий Бердан (Нью-Йорк, США)
3 место – Ксения Александрова (Одесса, Украина)
Лауреатами конкурса стали Виктория Берг (Калининград, Россия), Дарья Веретина (Мичуринск, Россия), Ольга Кочнова (Тверь, Россия), Елена Росовская (Одесса, Украина), Светлана Солдатова (Москва, Россия), Татьяна Шеина (Радошковичи, Беларусь) и Екатерина Янишевская (Салоники, Греция).
Специальными призами фестиваля были награждены:
– от Литературного портала «Графоманам.нет»: Юрий Бердан (Нью-Йорк), Майка Лунёвская (пос. Берёзовка, Тамбовская обл., Россия), Таня Кузнецова (Москва, Россия);
– от Литературно-художественного журнала «Южное Сияние»: Елизавета Радванская (Киев, Украина);
– от арт-проекта «Территория I»: Леонид Кулаковский (Ильичёвск, Украина);
– от творческой гостиной «Diligans»: Лола Ува (Донецк, Украина);
– от ЛИТО им. В. Домрина: Катерина Казначеева (Котовск, Украина), Юрий Татаренко (Новосибирск, Россия), Валерий Демиденко (Ильичёвск, Украина).
Мы признательны членам жюри, работавшим уже в финале фестиваля: Владиславе Ильинской, Татьяне Партиной, Ольге Ильницкой, Марии Луценко, Александру Семыкину и Ксении Стеценко. Благодаря их работе 6 сентября определились победители Основного поэтического конкурса и Анонимного конкурса одного стихотворения.
Основной поэтический конкурс:
1 место – Елена Росовская (Одесса, Украина)
2 место – Майка Луневская (пос. Берёзовка, Тамбовская обл., Россия)
3 место – Анна Стреминская (Одесса, Украина)
Анонимный конкурс одного стихотворения:
1 место – Елена Росовская (Одесса, Украина)
2 место – Дмитрий Артис (С-Петербург, Россия)
3 место – Владимир Кац (Одесса, Украина)
Также 6 сентября прошёл конкурс на Приз зрительских симпатий:
1 место – Майка Лунёвская (пос. Берёзовка, Тамбовская обл., Россия)
2 место – Юрий Гельман (Николаев, Украина)
3 место – Елена Росовская (Одесса, Украина)
А в Поэтри-слэме, который 7 сентября, перед самым закрытием фестиваля, провела Владислава Ильинская, приняли участие 18 авторов. Победителями стали:
1 место – Юрий Бердан (Нью-Йорк, США)
2 место – Майка Луневская (пос. Берёзовка, Тамбовская обл., Россия)
3 место – Мария Луценко (Киев, Украина)
ГРАН-ПРИ, которое, по правилам фестиваля определяет Председатель жюри Евгений Степанов, достался гостю из Санкт-Петербурга – Дмитрию Артису.
Кроме того, на фестивале его партнёрами и друзьями были учреждены дополнительные специальные призы – и без наград не остался никто из участников фестиваля. Но главным, самым значимым подарком, стал итоговый фестивальный сборник «Провинция у моря – 2014», презентованный на фестивале и подаренный всем его участникам.
Несмотря ни на что, фестиваль состоялся. Пусть светлые воспоминания о нём остаются ещё долгое время у всех его участников!
Оргкомитет фестиваля
Ирина Василенко
Сергей Главацкий
Людмила Шарга
Дмитрий Артис
Александр Семыкин
Мария Луценко
Георгий Тарасуль
Ирина Боброва
Леонид Кулаковский
Татьяна Партина
Владимир Кац
Тина Арсеньева
Владислав Киреев
Анна Стреминская
Елена Росовская
Валерий Сухарев
Елена Зимняя
Сергей Осташко
Дима Луценко
Ведущий - Семён Абрамович
29 августа (пятница)
14.00 – Пресс-конференция и открытие Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014».
(Золотой зал Одесского литературного музея, г. Одесса, ул. Ланжероновская, 2)
16.00 – Презентация литературно-художественного альманаха «Дерибасовcкая–Ришельевская».
(Всемирный клуб одесситов, г. Одесса, ул. Маразлиевская, 7)
16.00 – Открытие III Международной фотовыставки «Ловушка для…».
(Выставочный зал Музея им. А. Белого, г. Ильичёвск, ул. Ленина, 30)
17.00 – Поэтическая гостиная в «Дамском салоне» Оксаны Загорулько. В программе – выступления одесских и ильичёвских поэтов.
(Культурно-деловой центр ИМТП, г. Ильичёвск, ул. Ленина, 14)
30 августа (суббота)
15.00 – Книжная ретроспектива № 1. Презентации книг одесских поэтов: Ирина Дубровская, Сергей Александров, Илья Рейдерман, Людмила Шарга.
(Золотой зал Одесского литературного музея, г. Одесса, ул. Ланжероновская, 2)
16.00. – Творческое объединение «Обочина». «Одиссея».
(Галерея Одесского литературного музея, г. Одесса, ул. Ланжероновская, 2)
17.00 – Творческий вечер поэта и барда Светланы Полининой.
(Большой зал Одесского дома медработников, г. Одесса, ул. Греческая, 20)
18.00 – Музыкально-поэтическое представление под открытым небом на берегу моря «Музыка волн, музыка ветра…», часть 1.
(кафе «Лунный свет», г. Ильичёвск, берег моря)
31 августа (воскресенье)
12.00 – Книжная ретроспектива № 2. Презентации книг одесских поэтов: Ольга Ильницкая, Юлия Петрусевичюте, Анна Стреминская, Марк Эпштейн.
(Золотой зал Одесского литературного музея, г. Одесса, ул. Ланжероновская, 2)
15.00 – Открытие фото-выставки Марии Чугуновой (Maria Masherini) «Бархатные души».
(арт-кафе «Woodstock», г. Ильичёвск, ул. Комсомольская, 1-а)
19.00 – «Музыка волн, музыка ветра…», часть 2. Концерт рок-группы «Легендарные пластилиновые ноги».
(арт-кафе «Woodstock», г. Ильичёвск, ул. Комсомольская, 1-а)
2 сентября (вторник)
12.00 – Прогулка по Одессе в День города.
3 сентября (среда)
15.00 – Торжественная церемония награждения победителей детского литературного конкурса «Первый автограф».
(Выставочный зал Музея им. А. Белого, г. Ильичёвск, ул. Ленина, 30)
16.00 – Свободный микрофон.
(Выставочный зал Музея им. А. Белого, г. Ильичёвск, ул. Ленина, 30)
4 сентября (четверг)
17.00 – Открытие мемориальной доски Марины Хлебниковой (Деминой).
(г. Ильичёвск, Хантадзе, 2)
5 сентября (пятница)
14.00 – Творческий вечер «Поэты фестиваля – авторы журнала «Дети Ра».
(Большой зал Одесского дома медработников, г. Одесса, ул. Греческая, 20)
15.00 – Творческий вечер Дмитрия Артиса (Санкт-Петербург).
(Большой зал Одесского дома медработников, г. Одесса, ул. Греческая, 20)
19.00 – Авторская программа Алексея Семенищева «Моя Одесса», посвящённая 220-летию Одессы.
(Театр «Дом мод Перуцкого», г. Одесса, ул. Канатная, 71)
17.00 – Поэтический вечер гостей и участников фестиваля.
(Выставочный зал Музея им. А. Белого, г. Ильичёвск, ул. Ленина, 30)
18.30 – Творческий вечер Евгении Барановой (Ялта).
(Выставочный зал Музея им. А. Белого, г. Ильичёвск, ул. Ленина, 30)
19.00 – Свободный микрофон.
(Выставочный зал Музея им. А. Белого, г. Ильичёвск, ул. Ленина, 30)
6 сентября (суббота)
10.00 – Праздник цветов и даров природы в Ильичёвске. Открытие Приморской лестницы. Фотовыставки, выставки художников, концертные программы, 11.00 - "Свободный микрофон", выступления поэтов и музыкантов.
(г. Ильичёвск, Приморский парк)
12.30 – Песок, вода, солнце.
(г. Ильичёвск, Городской пляж)
14.00 – Регистрация участников поэтических конкурсов и приём работ на «Конкурс одного стихотворения».
(Концертный комплекс «Метрополис», малый зал, г. Ильичёвск, ул. Парковая, 15)
14.30 – Конкурсная программа фестиваля и Анонимный конкурс одного стихотворения. Поэтические чтения финалистов в рамках проекта «Videomost.org»
(Концертный комплекс «Метрополис», малый зал, г. Ильичёвск, ул. Парковая, 15)
7 сентября (воскресение)
14.00 – Торжественная церемония награждения победителей фестиваля. Блиц-концерт членов жюри и гостей фестиваля.
(Концертный комплекс «Метрополис», малый зал, г. Ильичёвск, ул. Парковая, 15)
18.00 – Закрытие фестиваля. Поэтри-слэм. Прощальный вечер гостей и участников фестиваля. Музыка и поэзия. Свободный микрофон.
(Концертный комплекс «Метрополис», малый зал, г. Ильичёвск, ул. Парковая, 15)
_____
А кроме того, на фестивале вас ждут:
– Фотовыставка и выставка художников «Провинция у моря»
– Выставка кукол ручной работы
– Книжная лавка писателей
– Буккроссинг («Оставь свою книгу с автографом и забери понравившуюся»)
Программа фестиваля будет дополняться.
ЮЖНОРУССКИЙ СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПОРТАЛ «ГРАФОМАНАМ.НЕТ!»
ПРОЕКТ «ТЕРРИТОРИЯ I»
ЛИТО ИМ. В. ДОМРИНА
ЧЕТВЁРТЫЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ АРТ-ФЕСТИВАЛЬ «ПРОВИНЦИЯ У МОРЯ – 2014»
(29 августа, Одесса – 7 сентября, Ильичёвск)
В четвёртый раз строчка из «Писем к римскому другу» Иосифа Бродского, давшая название фестивалю, объединяет друзей из разных стран.
Впервые «Провинция у моря» прошла в 2011 году, в 2012 году программа фестиваля вместила около 20 разноплановых мероприятий, а в 2013 году – более тридцати. В нынешнем, 2014 году, «Провинция у моря» продолжает свои традиции. Арт-марафон начнётся 29 августа в Одессе, а закончится 7 сентября в Ильичёвске. Творческие вечера и презентации, музыкальные вечера и спектакли, фотовыставки и «Книжная лавка» писателей, буккроссинг и «свободный микрофон» ждут гостей фестиваля. Программу дополнит открытие мемориальной доски Марины Хлебниковой (Деминой) – поэта и драматурга. Вы сможете побывать на Дне города в Одессе, на Празднике цветов в Ильичёвске, увидеть церемонию открытия второй «Потёмкинской» лестницы в Ильичёвске и многое другое. Неотъемлемой и немаловажной частью нашего фестиваля являются: море, солнце, песок, и в них недостатка не будет.
Вход на все мероприятия фестиваля остаётся свободным.
Организаторами IV Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014» стали Южнорусский Союз Писателей, проект «Территория I», Литературный портал «Графоманам.нет» и ЛИТо им. В. Домрина. В оргкомитет вошли люди, без которых фестиваль не мог бы состояться: Председатель Южнорусского Союза Писателей Сергей Главацкий, руководитель проекта «Территория I» и редактор портала «Графоманам.нет» Ирина Василенко, Председатель ЛИТО им. В. Домрина Леонид Кулаковский, руководитель фотоклуба, фотохудожник Андрей Данилишин, руководитель творческого объединения «Аргонавты» Александр Бедикян, член Правления Южнорусского Союза Писателей, редактор сайта творческой гостиной «Diligans» Людмила Шарга, музыкант Сергей Кравчук, председатель «Союза студентов г. Ильичёвска» Ирина Гавлицкая и поэт, фотограф Мария Луценко. А площадка, любезно предоставленная главным редактором литературного портала «Графоманам.нет» Алексеем Порошиным, по-прежнему является официальной страницей фестиваля. Кроме этого, в этом году фестиваль обзавёлся собственным домом – http://province.do.am. Добро пожаловать! На этих ресурсах можно ознакомиться с программой фестиваля.
Неотъемлемой частью фестиваля, одной из основных его составляющих, несомненно, является международный поэтический конкурс. В этом году он назван строкой И. Бродского из стихотворения «По дороге в Скирос» – «И ляжет путь мой через этот город…». В состав жюри вошли как знаковые фигуры в пространстве литературы, руководители крупных литературных проектов, так и авторы, ярко заявившие о себе в последние годы: Станислав Айдинян, Евгения Баранова, Ольга Ильницкая, Константин Кедров, Кирилл Ковальджи, Алексей Котельников, Александр Петрушкин, Александр Семыкин и Александр Хинт. Председателем жюри, как и в прошлом году, стал Президент «Союза писателей XXI века» Евгений Степанов.
В конкурсе приняли участие более 360 авторов из 17 стран – России, Украины, Беларуси, Казахстана, Германии, Греции, Израиля, Италии, Канады, Латвии, Нидерландов, Молдовы, США, Узбекистана, Франции, Чехии, Черногории, также из Крыма и Приднестровья. В связи с неожиданной и приятной активностью конкурсантов, шорт-лист конкурса был расширен до 45 человек. В него вошли авторы из России, Украины, Беларуси, Греции, Италии, Канады, Молдовы, США, Черногории, Крыма и Приднестровья. Их имена мы называем в алфавитном порядке:
1. Алексей Абраменко (Киев, Украина)
2. Ксения Александрова (Одесса, Украина)
3. Дмитрий Артис (Санкт-Петербург, Россия)
4. Александр Асманов (Москва, Россия)
5. Мария Банько (Киев, Украина)
6. Юлия Баткилина (Харьков, Украина)
7. Виктория Берг (Калининград, Россия)
8. Юрий Бердан (Нью-Йорк, США)
9. Любовь Василенко (Керчь, Крым)
10. Дарья Веретина (Мичуринск, Россия)
11. Лев Визен (Виктория, Канада)
12. Анна Галанина (Москва, Россия)
13. Юрий Гельман (Николаев, Украина)
14. Ирина Дежева (Одесса, Украина)
15. Андрей Дмитриев (Бор, Нижегородская обл., Россия)
16. Павел Златов (Бровары, Украина)
17. Роман Казимирский (Бар, Черногория)
18. Андрей Катрич (Сумы, Украина)
19. Владимир Кац (Одесса, Украина)
20. Роман Кожухаров (Тирасполь, Приднестровье)
21. Борис Косенков (Калининград, Россия)
22. Юлия Котлер (Керчь, Крым)
23. Ольга Кочнова (Тверь, Россия)
24. Таня Кузнецова (Москва, Россия)
25. Леонид Кулаковский (Ильичёвск, Украина)
26. Ольга Лебединская (Днепропетровск, Украина)
27. Майка Лунёвская (Берёзовка, Тамбовская обл., Россия)
28. Анна Маркина (Москва, Россия)
29. Анатолий Марущак (Херсон, Украина)
30. Юлия Мельник (Одесса, Украина)
31. Юлия Морозова (Санкт-Петербург, Россия)
32. Наталья Пейсонен (Рим, Италия)
33. Леонид Поторак (Кишинёв, Молдова)
34. Николай Прокофьев (Москва, Россия).
35. Елизавета Радванская (Киев, Украина)
36. Елена Росовская (Одесса, Украина)
37. Тамила Синеева (Киев, Украина)
38. Светлана Солдатова (Москва, Россия)
39. Анна Стреминская (Одесса, Украина)
40. Валерий Сухарев (Одесса, Украина)
41. Юрий Татаренко (Новосибирск, Россия)
42. Лола Ува (Донецк, Украина).
43. Ася Шевцова (Харьков, Украина)
44. Татьяна Шеина (Радошковичи, Беларусь)
45. Екатерина Янишевская (Салоники, Греция)
Ещё одно отличие конкурса нынешнего года: названы имена победителей первого, дистанционного конкурса; ими стали Дмитрий Артис (Санкт-Петербург), Юрий Бердан (Нью-Йорк) и Ксения Александрова (Одесса); Лауреаты конкурса – Виктория Берг (Калининград), Дарья Веретина (Мичуринск), Ольга Кочнова (Тверь), Елена Росовская (Одесса), Светлана Солдатова (Москва), Татьяна Шеина (Радошкевичи, Беларусь) и Екатерина Янишевская (Салоники). Мы с радостью ждём их и других финалистов конкурса в маленьком уютном Ильичёвске для участия в Основном поэтическом конкурсе, анонимном Конкурсе одного стихотворения, Поэтри-слэме и других заключительных мероприятиях фестиваля, которые пройдут 5-7 сентября 2014 года.
Произведения победителей лауреатов и финалистов конкурса будут опубликованы в поэтическом сборнике «Провинция у моря – 2014», который будет презентован в рамках фестиваля. Каждый автор получит данный сборник в подарок.
Информационными партнёрами арт-фестиваля в 2014 году стали Евразийский журнальный портал «Мегалит», литературно-информационный портал «Пиши-Читай», поэтический альманах «45-я параллель», Объединение Русских ЛИТераторов Америки «ОРЛИТа», информационный портал «Одесский обозреватель», газета «Вечерняя Одесса», Сайт города Ильичевска «04868.com.ua», газета «Вечерний Ильичёвск», Первый одесский онлайн-портал «o1.ua», телекомпания «ИТ-3», газета «Черноморский маяк», интернет-портал «ЛИТФЕСТ», интернет-портал «Графоманам.Нет», интернет-портал «Myfest.ru», интернет-портал «Глобус Одессы», интернет-журнал «Эрфольг», литературный портал «ТЕРМИтник поэзии», информационный портал «Таймер», интернет-проект «Видеомост», литературная гостиная «Diligans», информационный портал «Русские в Молдавии», паблики в ВК – «Южнорусский Союз Писателей», «Таланты Ильичёвска», «Вечерний Ильичёвск», «Ильичёвск, как он есть», «Проект “Территория I”», Литературное объединение им. Домрина.
Оргкомитет фестиваля благодарит Городского голову г. Ильичёвска Валерия Хмельнюка – за действенную помощь в подготовке фестиваля и издании сборника работ финалистов; начальника отдела культуры Ильичёвского городского совета Юлию Анатольевну Кристанову и начальника отдела по делам семьи и молодёжи Светлану Петровну Фурсову – за организационную и творческую помощь в проведении фестиваля, а также Одесский литературный музей за многостороннее содействие в проведении фестиваля.
Пресс-конференция и официальное открытие IV Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014» состоится 29 августа в 14.00 в Золотом зале Одесского литературного музея.
Древняя пословица гласит: «Когда говорят пушки, Музы молчат».
Мы считаем иначе: «Когда говорят пушки, Музы не должны молчать. Они должны говорить ещё громче, и тогда пушки умолкнут».
Территория «Провинции у моря» объявлена территорией Мира!
Каждый, ступивший на эту территорию, находится вне политики, вне вражды, вне войны.
Мы признаём только один язык – язык Творчества и Созидания.
До скорой встречи, дорогие друзья!
Здравствуй, «Провинция у моря – 2014»!
Официальные страницы фестиваля:
http://grafomanam.net/users/19514
http://province.do.am/publ
https://vk.com/provintsiya_u_morya_2014
https://www.facebook.com/events/741815572547819/
Оргкомитет IV Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014»
Дорогие друзья!
Мы, организаторы фестиваля, прекрасно понимаем ваше волнение, связанное с поездкой.
Наш арт-фестиваль будет проходить в двух приморских городах: в Одессе и в Ильичёвске. Спешим успокоить вас: у нас мирно, спокойно, тепло и комфортно.
Вы сможете совместить пребывание на фестивале с отдыхом на наших пляжах, многочисленными экскурсиями, отпраздновать вместе с одесситами День города 2 сентября, стать участниками «Праздника цветов» и свидетелями открытия в г. Ильчёвске второй «Потёмкинской лестницы» (6 сентября). Именно в Ильичёвске пройдёт наиболее значимое действо фестиваля – финал поэтического конкурса.
Чтобы развеять ваши сомнения, сразу скажу, что, приехав на фестиваль, вы можете остановиться в Одессе и просто приезжать в Ильичёвск – время в пути от Железнодорожного вокзала Одессы до Ильичёвска составит около 40 минут, маршрутки отправляются нон-стоп, интервал движения – не более 10 минут.
Стоимость проезда – щадящая: 12 грн (1 у.е.)
Что же такое Ильичёвск?
Небольшой уютный южный город, расположенный прямо на берегу Чёрного моря. Знаковые для города слова – «море», «набережная», «пляж», «парки», «розы». Из любого конца города за 15 минут можно, не торопясь, дойти до пляжа. Местные жители гордятся тем, что Ильичёвску был присуждён «Голубой флаг» – международная награда, ежегодно вручаемая пляжам и причалам, вода в которых отвечает высоким стандартам качества и пригодна для безопасного купания.
Инфраструктура города во многом ориентирована на тех, кто приезжает к нам отдыхать, и здесь вы найдёте жильё, соответствующее любому уровню притязаний – гостиницы, частные пансионаты, квартиры, комнаты. На каждом шагу к вашим услугам – приветливо распахнутые двери уютных кофеен, ресторанов, гриль-баров, пиццерий, кафе.
Мы ждём вас!
В этой теме мы будем размещать информацию о вариантах поселения в Ильичёвске и Одессе, а зарегистрированные участники смогут общаться с нами и друг с другом по всем интересующим вопросам.
Оф. сайт фестиваля: http://province.do.am/forum/2-1-1
.
Дорогие участники поэтического конкурса «И ляжет путь мой через этот город…»! Дорогие будущие гости IV Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014», который состоится в Одессе и Ильичёвске в начале сентября сего года!
Пришло время подводить окончательные итоги поэтического конкурса «И ляжет путь мой через этот город…».
Напомним, что в конкурсе принял участие 361 автор из 17 стран – России, Украины, Беларуси, Казахстана, Германии, Греции, Израиля, Италии, Канады, Латвии, Нидерландов, Молдовы, США, Узбекистана, Франции, Чехии, Черногории, также из Крыма и Приднестровья.
Согласно оценкам членов компетентного жюри, победителями стали
1 место – Дмитрий Артис, Санкт-Петербург, Россия (163,5 балла)
2 место – Юрий Бердан, Нью-Йорк, США (156,5 баллов)
3 место – Ксения Александрова, Одесса, Украина (154 балла)
Лауреатами конкурса стали:
Виктория Берг, Калининград, Россия (146,5 баллов)
Дарья Веретина, Мичуринск, Россия (146 баллов)
Ольга Кочнова, Тверь, Россия (152 балла)
Елена Росовская, Одесса, Украина (147 баллов)
Светлана Солдатова, Москва, Россия (153 балла)
Татьяна Шеина, Радошковичи, Беларусь (153 балла)
Екатерина Янишевская, Салоники, Греция (147 баллов)
Специальный приз от арт-проекта «Территория I»:
Анна Маркина (Москва, Россия)
Леонид Кулаковский (Ильичёвск, Украина)
Специальный приз от литературного портала «Графоманам.Нет»:
Таня Кузнецова (Москва, Россия)
Специальный приз от творческой гостиной «Diligans»:
Лола Ува (Донецк, Украина)
Специальный приз от литературного журнала «Южное Сияние»:
Елизавета Радванская (Киев, Украина)
Специальные призы от ЛИТО им. В. Домрина:
Катерина Казначеева (Котовск, Украина)
Юрий Татаренко (Новосибирск, Россия)
Финалисты конкурса:
1. Алексей Абраменко (Киев, Украина)
2. Александр Асманов (Москва, Россия)
3. Мария Банько (Киев, Украина)
4. Юлия Баткилина (Харьков, Украина)
5. Юрий Бердан (Нью-Йорк, США)
6. Любовь Василенко (Керчь, Крым)
7. Лев Визен (Виктория, Канада)
8. Анна Галанина (Москва, Россия)
9. Юрий Гельман (Николаев, Украина)
10. Ирина Дежева (Одесса, Украина)
11. Андрей Дмитриев (Бор, Нижегородская обл., Россия)
12. Павел Златов (Бровары, Украина)
13. Роман Казимирский (Бар, Черногория)
14. Андрей Катрич (Сумы Украина)
15. Владимир Кац (Одесса, Украина)
16. Роман Кожухаров (Тирасполь, Приднестровье)
17. Борис Косенков (Калининград, Россия)
18. Юлия Котлер (Керчь, Крым)
19. Таня Кузнецова (Москва, Россия)
20. Леонид Кулаковский(Ильичёвск, Украина)
21. Ольга Лебединская (Днепропетровск, Украина)
22. Майка Лунёвская (Берёзовка, Тамбовская обл., Россия)
23. Анна Маркина (Москва, Россия)
24. Анатолий Марущак (Херсон, Украина)
25. Юлия Мельник (Одесса, Украина)
26. Юлия Морозова (Санкт-Петербург, Россия)
27. Наталья Пейсонен (Рим, Италия)
28. Леонид Поторак (Кишинёв, Молдова)
29. Николай Прокофьев (Москва, Россия).
30. Елизавета Радванская (Киев, Украина)
31. Тамила Синеева (Киев, Украина)
32. Анна Стреминская (Одесса, Украина)
33. Валерий Сухарев (Одесса, Украина)
34. Юрий Татаренко (Новосибирск, Россия)
35. Лола Ува (Донецк, Украина).
36. Ася Шевцова (Харьков, Украина)
Мы поздравляем победителей конкурса поэтического конкурса «И ляжет пусть мой через этот город…», который проводился в рамках IV международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014» и ждём их и других финалистов в маленьком уютном Ильичёвске для участия в основном поэтическом конкурсе, анонимном конкурсе одного стихотворения, поэтри-слэме и других заключительных мероприятиях фестиваля, которые пройдут 5-7 сентября 2014 года.
Напоминаем, что фестиваль «Провинция у Моря – 2014» начинается 29 августа, и приехавших раньше ждёт множество интересных мероприятий, и просим финалистов подтвердить свой приезд (iv.artfest@gmail.com). Не будет лишним предварительное бронирование жилья в г. Ильичёвске (информация будет размещена на портале "Графоманам.нет" и на официальном сайте фестиваля).
Всем финалистам, подтвердившим своё участие в фестивале, будет выслано официальное именное приглашение на бланке Южнорусского Союза Писателей с печатью, подписями членов оргкомитета фестиваля и их телефонами.
Официальный сайт арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014»:
http://province.do.am
Страница на литературном портале «Графоманам.Нет»:
http://grafomanam.net/users/19514
Фестиваль в Контакте:
http://vk.com/provintsiya_u_morya_2014
До скорой встречи на побережье Чёрного моря!
.
ДИАЛОГ
Я веду для тебя репортаж
с мест событий и внутренних драм.
«Посмотри, вот промокший пейзаж.
Расползается город по швам.
Льются ветки сквозь сито оград.
О тебе – этот дождь, новый день,
старый треснувший дом, листопад,
журналистская чушь, дребедень,
этот рослый студент и старик,
рыжий мальчик, бросающий мяч,
каждый детский взъерошенный крик,
каждый взрослый приглаженный плач».
Ты – любитель газет, адресат.
Для тебя – эти новости дня
и плевать, что ты глух, слеповат
и давно не читаешь меня.
РОЖДЕСТВО
Метель металась, словно в схватках – мать,
мой город снова вышел из утробы.
Явились, по-младенчески чисты,
заснеженные площади, мосты.
Учусь, как в детстве, падать и вставать,
проваливаясь в прошлое, в сугробы.
Пусть первый снег не тает на губах,
пусть вечно будут мама, папа, радость.
На улицу иду, как в детский сад,
где все грехи покроет снегопад,
где так наивен главный взрослый страх,
и смерти нет, а только свет и святость.
***
Это как плавный покой Левитана,
как тишина безмятежной дубравы
с небом на ощупь шуршащим, шершавым.
Это – секретик и детская тайна,
Это ещё – краснощёкий шиповник,
дворик московский и мальчик с лошадкой,
сон, как варенье, густой, кисло-сладкий,
а вдалеке – мягкий профиль часовни.
Это, как чудо, грачи прилетели,
дальше – сирень и компот из черешни.
Это – твердить и твердить: «Неужели
мы, словно дети, светлы и безгрешны?».
НАТАЛЬЯ ПЕЙСОНЕН
Рим, Италия
VACANZE ROMANE
Dolce vita, иначе – излюбленно-сладкая жизнь.
Сквозь ладони мои и сочится, и вдруг утекает
вдоль Трастевере – праздник, и сквозь чья-то скрипка визжит,
чья-то скрипка… вдогонку взлетающей маленькой стае.
До утра прибывает толпа. Кто-то празднует жизнь
в этих стенах тщеславного старого вечного Рима.
Средь невидимых муз мы уже никуда не спешим,
как когда-то спешили. Мне сладко и невыносимо
пребывать здесь одной среди праздничной пёстрой толпы…
среди шепота, шума и шороха шёлковой ткани,
а над Тибром покорно по-прежнему дремлют мосты
и покорно хранят чьи-то вечные страшные тайны.
Как заманчивы дебри запутанных улиц, и как
манят тонкие запахи странно разбросанных «чайных»,
знают те, что возможно однажды держали в руках
это хрупкое счастье, потом превратившись в случайных
друг для друга, покинув таким навсегда-навсегда
этот праздничный город, что стал невзначай очевидцем.
Мне хотелось опять ненадолго вернуться сюда,
чтоб увидеть такие же чьи-то блаженные лица.
ПРО НЕЁ
И как оказалось потом, её звали Карина.
Тонкая девочка с южным разрезом глаз.
Она улыбалась загадочно и невинно,
говорила ему о Прусте, о том, что Ларс
её удивляет каждой своей картиной,
что её неизменно вечно влечёт в Париж.
И как ей нравятся лавки и книг старинных
переплёты. И нравятся виды с крыш.
И всё это было так и легко и мило.
Они опять заказывали шабли.
Он не любил её. Она его не любила
ещё. И речь совсем не шла о большой любви.
И было поздно. И так она пахла югом,
и юность сочилась из всех её пор и жил.
И он обещал ей быть самым верным другом,
и ей себя по-дружески одолжил…
А воздух уже вовсю был пронизан мартом.
И в богом забытом месте лишаясь сна,
дочитывая «Страсти души» Декарта,
его ждала хорошенькая жена.
И было не больно. Это была не я.
Только тень моя.
Только тень моя.
Только тень моя.
BARCELONA
Как тебе в пестрой праздничной Барселоне
окнами на Sagrada Familia, на чудаковатого Гауди?
Ты так хотела этого – вот получи – распишись. В погоне
за счастьем ты нагнала его. Впереди
ещё много всякого будет. Ах да, здравствуй!
Перевернутый слабый текст мой (к тебе) – вверх дном.
Я по-прежнему здесь в Москве. Я хожу по Красной
площади c нелепым таким зонтом.
Я по-прежнему страшно влюблён. Не в тебя, нет. В память.
Тонкокостная девочка на фоне Москвы-реки.
Мне давно бы пора всё это уже оставить.
Как тебе чужие материки?
Я, наверное, знаю, зачем нам всучили счастье:
чтобы ты писала, чтоб я выживал, как мог.
Я знакомился с Леной, знакомился с шустрой Настей,
– безрезультатно. Доктор мне не помог.
Как тебе там, где спорят на каталанском?
Где туристы на солнечной Ла Рамбла
жертвуют монеты дурацким маскам?
Где бы ты, бесстыжая, не была,
я ношу тебя здесь, в себе и по всем карманам
рассовал, как в детстве ценнейший дар –
монпансье и все, что вручала мама.
Хочешь, я пришлю тебе самовар?
Совершенно не нужный тебе, как и я, по сути,
мой маленький тщеславный конквистадор.
Как оказалось ты ядовитей ртути
и страшнее морфия, mi amor.
ЛЕОНИД ПОТОРАК
Кишинёв, Молдова
10 ЯНВАРЯ 2014 года
Фонарь не горит. В темноте начинается год,
Чья краткость рассчитана верно от древних колен до
Ещё не рождённых. Моргнёшь – и сочельник, и вот –
Вторая календа
Уже различима на следующем рубеже,
Где брезжит какая-то чуждая сердцу свобода,
С потерей гранича, и судьбы полны миражей
Вблизи поворота.
Рождественский дизель пропах кипятком и смолой.
Рокочущим стадом от тёмного хлева отчалив
Вагоны выходят, январь унося за собой;
Вагоны в печали.
Печаль их, конечно, светла, как и должно в пути.
Им снится, что чуда не будет, и нечто большое
Уже, вероятно, осталось за цифрой «один»
И запахом хвои.
Тогда, словно снова над крышами всходит трубач,
Январский глашатай, и миру обещаны знаки,
Выходят из полночи ангелы мелких удач,
Стоят в полумраке.
НИКОМУ НИ О ЧЁМ
Видно, Земля несвободна в своих правах,
Каждую ночь повторяет одно лишь это:
Меркнет полмира. С разницей в час или в два
Спят города, страны и части света.
В чьём-нибудь полушарии спят огни.
Спят лоскуты на карте, равняясь в цвете.
Я расскажу тебе об одном из них,
Кажется, больше не о чем, кроме этих
Улиц, полей и стен, площадей и сцен.
И обо всех углах их кирпичных судеб,
Уже отпечатанных на моём лице,
Я расскажу, как о великом чуде.
Я не любил, но готов полюбить поля.
Если кому и слышать о них – не мне ведь.
Слушай о том, как прекрасна моя земля,
Ты далеко достаточно, чтобы верить.
Если подумать, в каждом из городов
Мало разнятся стены и повороты.
Я их и сам сейчас полюбить готов,
Слушай о том, как смешно быть отсюда родом.
Как на одном из скольких-нибудь этажей,
В доме, где угораздило же родиться,
В доме, который никак не достроит Джек,
Я всё живу и дружу с домовой синицей.
Как ни крути, сколько ни бей волна,
Сколь ни гони нас – вместе ль, поодиночке? –
Я человек, идущий из пункта А,
И не сменить вовек мне исходной точки.
Адрес рожденья – чей-нибудь, мой ли, твой,
Той ли, того, или обоих вместе –
Это навек навязанное родство
С контуром рек и чертежом созвездий.
…Что-то в палате небесных весов и мер,
Как в королевстве Датском, не ладит с миром.
Спит моя родина с маленькой буквы «р»,
Спрятавшись от голосов и шумов эфира.
В ссоре со всеми, включая саму себя,
В мире и в море, и где-нибудь в небе тоже,
В каждом осколке бедного бытия…
Вы с ней похожи. Просто вы с ней похожи.
И прочертив углом городской уют,
Дремлет в пыли и воробьином споре
Улица, так похожая на твою.
Что не твоя – уже небольшое горе.
Спят провода, и телефонный пульс
Замер на полдороге до адресата.
Я не звоню, не думаю и не снюсь,
Я сочиняю сказку о том, что рядом,
Том, что все пристальней смотрит в моё окно,
Это мой край, отчасти – моя забота.
Впрочем, ты спишь, и становится всё равно,
Что там снаружи, и есть ли ещё там что-то.
Спи. Чья-то родина – только одна из тем,
Чтобы продлить беседу. Но с каждым разом
Я все прочней в её попадаю плен.
Да будет твой сон с ней никак и ничем не связан.
Раннее лето, крадучись, на порог
Всходит и прячет мир на изгибах платья.
Эта земля не стоит твоих тревог.
Спит и она. Что же мне пожелать ей?
Можно понять, только глобус приблизь к глазам:
Это лишь часть того корабля, который
Нас потерял, да, впрочем, не выплыл сам.
Так и плывём во все стороны света и моря.
Я не один такой говорю ни с кем,
Все мы бежим с корабля и гребём без толку,
Каждый из нас привязан к своей доске,
Каждый из нас гражданин своего осколка.
Что ещё ждать, если вся королевская рать
Нас не смогла собрать по частям и людям.
Так и не знаю, что же ей пожелать.
Может быть, стоит просто сказать «да будет…»?
МУЗЫКАЛЬНОЕ
Ах какие струны звучат низами
Как легко скрипач отдает поклон
Если кто когда и придёт за нами
Хорошо бы он
Чтоб ни гром ни каменное пожатье
А Сен-Санс и скрипки вода вода
Громче звук да веки плотнее сжать бы
И опять туда
Где ни разделений ни расстояний
Знай дыши и слушай лети лети
Мы подобны рыбам морским мы сами
Призраки сети
А иначе дождь середина мая
Огляди свой дом опусти глаза
Ни сети ни моря я тварь земная
Дольняя лоза
Всё окно да книга экран да кофе
Рейсы да билеты и взор не прячь
Протирай очки да печатай строфы
Расскажи скрипач
Что в краю иной и высокой прозы
Где с лихвой твоей и моей вины
Мы судимы рондо каприччиозо
И ничем иным
НИКОЛАЙ ПРОКОФЬЕВ
Москва, Россия
***
Стану ли бременем веку спешащему?
Нужен ли в будущем? Дорог ли прошлому?
Спаян со временем, льну к настоящему,
Предполагая дожить по-хорошему.
Жизнь – кинолента! Просмотр продолжается.
Не истребить человеческим гением
То, что не нравится или мешается,
То, что отмечено местом и временем.
Помнятся дни, голоса и события,
Добрые знаки, мечты и видения.
Помню открытия, помню закрытия,
Запахи лет и оттенки мгновения.
Весь я из тысяч мельчайших подробностей,
Всё по годам. И не спорь, не рассказывай.
Разве что смутно – из внутриутробности,
А в остальном – хоть бери и показывай.
Странность моя, ты – моё достояние,
Вечности столп, подпираемый теменем.
В спаянном жить нелегко состоянии,
Если, особенно, спаян со временем.
***
Научи меня плакать, прошу – научи!
Это свойство души мы уже позабыли.
И пускай не прилюдно – тихонько, в ночи,
Лишь бы слёзы, как надо, солёными были.
Научи меня плакать за чей-то успех,
За обиду, за шанс, над последней монетой,
За себя самого точно так, как за всех,
Над жестокою ложью и правдой раздетой.
Не подумайте зря, я умею шутить,
И смеяться, и петь, только хочется всё же
То, что давит внутри, не спеша, растопить
И по капле раздать – так намного дороже.
И, бывает, душа, разбухая, болит,
И томится, и бьётся, и стонет натужно.
Научи меня плакать – в себя и навзрыд
И не мучай «зачем?»– просто мне это нужно.
***
Сегодняшним утром над городом тучи,
Теплей одевайся, мой славный прохожий.
Возьми, наконец-то, охапку тягучих
Житейских забот, донеси до прихожей
И с кипой недугов, уже неизбежных,
Сложи воедино, свивая упруго,
Тугой чередою, сплетённой небрежно
Из пасмурных дней, погонявших друг друга.
И смело иди по весенней капели
Туда, где старьёвщик, беззубый и милый,
Продаст тебе книжку про девочку Элли,
Что дружит с безумным, но добрым Страшилой.
А вечером я незаметною тенью
Бесшумно склонюсь к твоему изголовью,
Любуясь, как ты, увлечённая чтеньем,
Наш дом наполняешь теплом и любовью.
ЕЛИЗАВЕТА РАДВАНСКАЯ
Киев, Украина
***
Этот город без тебя – пуст.
Этот город постарел – пусть!
Увядает за окном куст.
Прорастает у дверей грусть.
Этот город без тебя – зол.
Видно, к ссоре – сыплет снег-соль
(Будто мало нам и так ссор!).
Этот город без тебя – боль.
Этот город без тебя – жизнь,
По которой я иду вниз –
К угощениям чужих тризн,
К шумным спорам за чужой приз.
Этот город без тебя – весь –
Непроглядный и густой лес,
Ни тропинки не найти здесь –
Даже вор сюда бы не лез.
Пока в городе тебя нет –
Прорастает у дверей смерть.
Этот город без тебя – свет,
Не пробившийся сквозь туч твердь.
***
Когда я стану умирать,
Сядь рядом. Помолчи немного.
Гляди не грустно и не строго,
Боясь хоть раз меня обнять.
Напомни мне, что ты сказал
Тогда, на набережной тихой,
Где пахли губы облепихой
И спал стареющий причал…
Напомни мне ту дрожь руки,
Когда, повенчаны пред Богом,
Из церкви вышли на дорогу
У той же киевской реки…
Напомни всё. И грусть, и смех,
И комнату с окном на небо,
И запах праздничного хлеба,
И Рождеством умытый снег…
Не плачь, немного подожди.
Твои глаза остались те же,
Но ты теперь смеёшься реже…
Скажи мне, что там впереди?..
Что ждёт меня? Какая даль?
Какой я грех не отмолила?
Напомни мне, как я любила
Корицы запах и миндаль…
Как я боялась высоты
И как нежнее стать хотела…
И как рвались душа и тело
Всю жизнь мою – туда, где ты.
Когда я стану умирать,
Будь рядом – ведь на этом свете
Мы лишь испуганные дети,
Которых некому обнять.
МИР-ПОДРОСТОК
Я пропустила, как рос этот мир-подросток,
Осиротел, но мудрее, увы, не стал.
Пульс у него – от волнения – девяносто,
А он ещё не умеет считать до ста.
Не доглядела: связался с дурной компашкой,
Поздно приходит теперь, и начал курить.
Недавно со злости разбил любимую чашку
И бросил мне грубо: «Не вздумай меня пилить».
Я – не пилю… Спросила: «Как жить ты хочешь?»
Ответил: «Побольше денег – и отдохнуть».
Насмешливо зыркнул, жутко, – будто по-волчьи,
И снова ушёл – продолжить свой странный путь.
Я – виновата: его удержать должна бы,
Выбить из мира-подростка чужую дурь!..
Но… мне противно. Знаю, что дуры бабы.
Знаю, что больше некому. Подведу,
Хуже – предам. И когда придёт за советом –
С пачкой бабла в кармане, но без мозгов,
Выжатый, одинокий, –
Я до рассвета
Буду не спать, и плакать, что он – таков.
Буду себя корить. Он мне был так дорог!
Сверстник мой, – мир, не сумевший взрослее стать!
Пульс у него – от изнеможения – сорок.
А он – ещё не умеет считать до ста…
ЕЛЕНА РОСОВСКАЯ
Одесса, Украина
КАЗНЬ ЛОЛИТЫ
Москва слезам не верит
Продавщица в ларьке на углу Прототындарь Лолита –
Баба, хваткая, жирная с наглыми злыми глазами,
Рано утром покинула пост и ушла. Дверь открыта.
Просто сгинула враз, и теперь поминайте, как звали.
В эту ночь то ли Ангел явился во сне ей, не знаю,
То ли дьявол её искушал, только виделось многое:
И маманя, и старенький дом, и игрушечный заяц,
И Москва, вся прошитая крепко бинтами-дорогами,
И пустые глазища витрин и калеки-вокзалы,
Купола, гастарбайтеры, плесень, свинцовая осень.
Всё казалось Лолите – крестилась, но больше казалось,
И хотелось сквозь землю – самой, и с моста себя сбросить…
Утро сонно тянуло на город своё одеяло,
У ларька три бомжа, а вдали, на Москве на реке,
Посиневшее жирное тело у берега сжалось
И застыло с иконкой Пречистой в холодной руке.
ЁЖ. ТУМАН. И, МОЖЕТ БЫТЬ… ТЫ
На высокой горе, где растёт план,
Где в пещерах отшельники лён трут,
Как-то раз появился туман – пьян,
Повисел, протрезвел, заглянул внутрь.
Темнота, мерзлота, килограмм драм.
От окна до окна – суета, тля.
Не прижиться, не вжаться, куда там,
А назад – через ад, а вперёд – зря…
Ни к живым, ни к чужим, сам себе – бес.
Сам себе поводырь и псалтырь сам.
Он пополз через мост прямиком в лес,
Чтобы жить-поживать – выживать там.
А в лесу трын-трава, дерева, дождь,
И зверьё, и клыки, и грибов град.
А в лесу есть пенёк, за пеньком ёж,
Ёж лежит и поёт, сам себе бард.
Не приблуда, не лгун, не шакал, так,
Местный дурень лесной, на игле гриб.
И в глазах – паруса и в башке – флаг,
А поближе смотреть, так не флаг – нимб.
– Здравствуй еж, говорят, ты умом плох.
– И тебе не хворать, проходи, глюк,
Что там в мире? – Бастуют и бьют блох.
– Значит, всё на местах, если блох бьют.
Говорили-рядили: чего ждать,
Что есть миф, что есть мир, что есть мы в нём.
А под утро лесная братва – хвать,
Ни ежа, ни тумана, лишь пень пнём.
Вот сейчас ты один от тоски пьёшь,
И бежать – «не моги», и стоять – жуть.
Присмотрись, где-то рядом сидит ёж,
И туман говорит: нам пора, в путь!
СВЕТЛО
…ты просила меня рассказать о светлом…
всё когда-нибудь будет, не спрашивай, только когда.
я не знаю ответа, я знаю, что будет и ладно.
а пока мы лежим на ладонях и дышим на ладан,
согревая дыханьем своим города, города,
у которых от холода сводит замки и ограды.
понимаешь, и время, и люди – вода.
ты смотрела так часто, как солнце летит под откос,
как на крышах весёлые дворники трогают небо.
я бы тоже по крыше под утро с тобою побегал.
или вышел туманом на каменный северный мост,
и лепил бы кораблики из почерневшего снега,
а потом превращался бы в воду и рос.
ты бы мне улыбалась… под воду уйдут корабли,
мы не станем чужими, мы будем дышать, как и прежде.
пусть на ладан, пусть с нами останутся там же и те же,
согревать ледяные ладони замерзшей земли:
и вода, и весёлые дворники в синих одеждах,
и все те, кто за ними под утро на крышу ушли…
ТАМИЛА СИНЕЕВА
Киев, Украина
КИЕВУ МОЕМУ
Меня в метро окликнет кто-то
и обознается опять…
Я выйду к Золотым Воротам –
мне надо срочно постоять
и заглядеться на каштаны,
на волны зелени густой,
где кружевом благоуханным
цветы в гармонии с листвой…
Неспешно, шаг не ускоряя,
пройти на Ярославов Вал,
где все века с повесой маем
хотят завлечь меня на бал,
и чтобы медленно кружились
дома и я, и белый свет,
и с неба дождевая милость
в подол насыпала монет…
Мой добрый доктор, древний Киев,
от разных дум лечи мой дух!
Ну что поделаешь, лихие
настали дни, старинный друг.
Врачуем мы с тобою раны:
ты мне, а я тебе. Постой,
не умирай, своим дыханьем
я возвращу тебя домой.
Ты протяни мне мостовую,
и быстро я по ней приду,
и обниму, и поцелую,
и всё пойму в твоём бреду…
Ты говори, я буду слушать,
к Днепру ладони приложив,
слезами очищая душу,
как ты стараешься ожить…
АСФАЛЬТОВОЕ
Асфальт так устал
от дождей и прохожих –
растоптанный, мокрый,
не дышит почти.
Ещё он простужен,
лежит и не может
ни выпить лекарство,
ни встать и уйти
в неблизкое завтра,
в рассвет и дорогу,
к траве на обочине,
к сонной реке…
Ни ветры, ни люди
ему не помогут –
лежит себе, мрачный,
в зелёной тоске.
В небрежных заплатах
одежда асфальта,
и лужицы глаз,
не мигая, глядят
на небо ночное
с прожилкой агата,
где звёзды, кометы
и, кажется,
я…
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
День закончился привычно
тёплым вечером обычным,
ты не спишь, глядишь в окошко
на огни
улиц города большого,
беззащитного такого,
что вместить бы на ладошку
и хранить…
Синий воздух мглой струится,
спит усталость на ресницах,
спят дела твои, проблемы
тоже спят.
Спят дороги, сводки, рейсы,
электрички спят на рельсах,
спят часы, запрятав время
в циферблат.
Дремлет влажная прохлада
на ветвях деревьев сада
в том краю, где нет ни боли,
ни обид.
Есть стихи, где между строчек
я шепчу «спокойной ночи!..»,
исчезая в мир, который
сладко спит…
СВЕТЛАНА СОЛДАТОВА
Москва, Россия
МИФОЛОГИЧЕСКОЕ
полумрак, бесснежные холода,
вроде как живёшь, а на деле – спишь.
замерзают гарпии в городах –
вон, гляди, взлетают с соседних крыш
и орут, и носятся в вышине,
мечут перья в белую пустоту.
им грозится палкой старик финей
и бурчит под нос – разлетались тут.
отгремел салют. завершился год –
будет новый, золото, шкуры, мёд.
на югах зимует стальной арго.
загуляв, орфей в кабаке поёт.
не видать в тумане сирен и сцилл,
у харибды праздничный выходной.
стынет лета. в трубах журчит коцит –
уходи на дно, уходи со мной.
в семивратных фивах – режим, завод,
семерым никак не начать войны.
гидра спит под гладью зеркальных вод.
спи и ты, дружок, до хмельной весны.
АДАМ И ЕВА
то ли снова проснулся вулкан, то ли в храме пожар,
то ли древняя нэсси лениво плывёт из глубин,
но, ключами звеня, говорю я – привет, госпожа,
и она отвечает с улыбкой – привет, господин.
сколько сотен веков я смотрю долгий сон наяву?
как теперь я тебя назову?
над притихшей землей, не смолкая, кричат поезда,
будто имя твоё повторяют на сотни ладов.
госпожа моя ева?
я здесь, господин мой адам,
до последнего вздоха – но где бы нам взять этот вздох?
на краю континента блестит наползающий лёд.
и никто от любви не умрёт.
хэй, смурная звезда,
не сносить мне пустой головы.
на прибрежные скалы восходит седая волна.
господин мой адам? ева, ева, я в мире живых,
подними свой бокал за любовь до последнего дна,
выпей горечь уставшего города, слёзы земли –
и печали мои утоли.
ДИКИЕ ГУСИ
Обесславь, убей, но гори, гори
злым осколком солнца в моей горсти.
Каждый галл желает разрушить Рим,
каждый гусь желает его спасти.
Под камнями – прах, меж камней – трава,
нет ни галльских палиц, ни птичьих крыл.
Дребезжит будильник.
Звенит трамвай,
что сейчас покатится сквозь миры,
мимо гуннов, галлов и диких стай,
мимо скифий, греций, гиперборей…
Дорогая Акка, не улетай –
нет слабее Города на заре.
…На обломках храма пьёт пиво галл
и рисует граффити на стене.
Я тебе смолчал и себе солгал –
никакого Рима на свете нет.
АННА СТРЕМИНСКАЯ
Одесса, Украина
***
Бабушка по кличке Война:
взрывы, пламя с дымом седым…
Боже, это моя страна?!
Нет, не сладок нам отечества дым!
Щедрик, щедрик, щедрівочка,
Прилетіла ластівочка…
Все ещё крыло Рождества
над землею нашей парит.
И звезда его торжества
с миром о любви говорит!
Нова радість стала,
Яка не бувала!
Над вертепом звізда ясна
На весь світ засіяла!
Голый парень на морозе стоит,
чтоб не скучно было там воевать.
Пусть помёрзнет – а потом инвалид –
будет знать как протестовать!
Добрий вечір тобі,
Пане господарю!
Радуйся, ой радуйся, земле.
Син Божий народився!
Льётся кровь с обеих сторон,
И от ненависти стынут слова!
Гибнут дети – но трещит чей-то трон!
Плачет светлая звезда Рождества…
Не плач, Рахіле,
Глянь – діти цілі!
Не умирають, а оживають,
А оживають…
***
Что мне вспомнить о детстве? Быть может, вот это – жара,
дача, лес… Я у деда под Киевом – флоксов касанья,
откровения флоксов, их полусмешные признанья
и весёлая дачная, как мошкара, детвора.
Или это: мне пять, и сосед скалит зубы, шутя.
Он стреляет в котов с идиотски-весёлой улыбкой.
Извивается кот на земле и кричит, как дитя.
Я бегу по двору, и земля ощущается липкой.
Мне пятнадцать, и новенький в классе, и я влюблена:
он кудрявый поэт, и зовут Эдуард, и красавец.
На меня – ноль вниманья, и этой любви белена
отравляет мне душу… Любовь исчезает, как глянец.
Было многое после, и годы куда-то летят…
Отчего же всё чаще я вижу соседа улыбку
и картинку: тот кот, издыхая, кричит, как дитя?!
Я бегу по двору, и земля ощущается липкой.
***
Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом,
а одно только нужно. Мария же избрала благую часть,
которая не отнимется от нее.
Ев. от Луки, гл. 10, 41-42
Меня называли Марией,
а я оказалась Марфой!
Подрезаны мои крылья
и спрятана моя арфа.
Ведь после базара не нужно
ни музыки, ни полета,
ни слова Учителя. Ужин
важнее всего да работа.
Обильное угощенье
радушно встречает гостя.
Надеемся на прощенье,
да жиром заплыли кости.
Но всё же сквозь чад кухонный
доносятся звуки арфы.
Сквозь быта чугунные тонны…
О, Марфа, трудяга Марфа!
И всё ж доносится Слово
сквозь грохот горшков и тарелок,
сквозь крики ослов – так ново,
и так непривычно смело!
И всё сжигает пожар твой,
о, Слово, ведь ты – стихия!
Меня называли Марфой,
а я оказалась Марией!
ВАЛЕРИЙ СУХАРЕВ
Одесса, Украина
***
это была не трагедия но репетиция драмы
трагедия впереди и никакие папы и мамы
не говоря силовые мышцы небесные никого
не остановят ни меньшинство ни большинство
твердь как и прежде тупа и тверда и стада
всё ищут поесть и воды а небесная та страда
хихикает и в облаках прячет бицепсы словно
у них там спа-салон и все сошли с ума поголовно
и никто не свалился ни на меньшинство и ни
на большинство все отдуваются сидя в рваной тени
сомнительного камуфляжа из всякой дряни вроде
веток жухлой лозы с пауками и того что в этой природе
ещё завалялось и съёжилось даром а драма сидит
и крутит кукиш трагедии мол ну что у тебя впереди
дальше ведь некуда да есть куда хаос и утлый тлен
из которого уже некуда деться и не подняться с колен
МАРТ
Припомни март прошлогодний, когда я
сказал, что птицам страшно в тумане, гадая
по их перелётам, казалось, почти вслепую –
как будто бы эпилептик выпустил пулю,
и её траектория изменилась не от
рикошетов, а от густоты высот
небесных… И ты сказала: «Наверное», –
но неуверенно, вскользь и нервно.
О чём ты тогда мечтала, поднесь не знаю.
У женщин фантазии – что вода завозная:
с вирусами, чья анонимность пугает врачей…
Год промелькнул, как мажор в минорном ключе.
Теперь в природе та же разъятость; дни
торчат из календаря, как на поляне пни;
и пни ты ногою их или не пни –
всё одно мешает разбегу; это они
делают нервной походку, когда туман,
не говоря о том, что гуляющий пьян.
Слава Богу, никто и не обещал
постоянно ясной погоды, ходьбы без плаща,
средь отвратительной мартовской пустоты,
когда на голых уродов похожи кусты,
с их искривлённой копией на боках
машин (воспаление сосудиков на белках);
и небеса, когда б не случайная птица,
могли бы с полным «ничто» запросто слиться.
Изучив тебя достаточно, знаю, что ты,
прочтя эти строки, скажешь: «Просты
помыслы верующих, а эта
метафизика – рукоделие поэта,
а Бог и в кустах, и под камнем, – повсюду».
Я не обижусь, но мыть посуду не буду.
***
Чего ты не смогла мне простить, я и сам себе уже
не сумею, разве – Господь обоим… Сплетая руки,
тела и души, в жизни и смерти, словно на той меже,
где уже выбора нет, и где никто и никого на поруки
не возьмёт, – вот именно там мы не расстанемся; будет
какой-то прощальный свет над нашими головами; пастух
проведёт своё стадо мирное, и вдалеке какие-то люди
с летними от загара лицами что-то скажут о нас; мой слух
обострился так, что я слышу кузнечика и цикаду в их
сумасшедшей дали, а ты могла бы и уст не открывать, –
просто рядом дышать и смотреть на меня, но и это в стих
не поместится, это больше, чем вдох или выдох; и покрова
небес, с ангелами и бесами, настанет час, покроют и нас,
и под пеленами этими, закутавшись в свои «да» и «нет»,
мы, как сиамские близнецы будем радостью мучиться, час
от часу всё неразрывнее и век от века; и этот свет,
названный мною прощальным – лишь декорация, задник, софит
в постановочной этой жизни, но за нею не тьма кулис
и бутафория ближних, и не какой-то дурацкий рапид
тоннелей и лиц – что-то иное и большее… Вот, ты оглянись –
и что увидала? ни нового неба здесь и ни чужой земли вдали;
мы тоже с тобой хороши, перебираясь по кочкам судьбы почти
вслепую, но наших рук очертания и тени пусть никого не спасли,
а может и – да, и об этом не надобно знать нам в этом пути.
ЮРИЙ ТАТАРЕНКО
Новосибирск, Россия
РУССКАЯ ЗИМА
Вдали от творческих открытий
Разлили по стаканам праздность,
И жизнь в отсутствие событий
Уже не кажется напрасной.
Вершины съёжились в вершинки
И с этим свыклись мал-помалу,
А буквы – чёрные снежинки –
Летят на белую бумагу.
Февраль погас. В глазах стемнело.
И плакать хочется безумно.
В окне у Казимира небо
Необоснованно безлунно.
Затянем пояса и песни.
Слова толкуются впрямую.
«Мороз и солнце, день чудесный…»
Ну, ничего, перерифмуем.
ОТЧАЯНИЕ
Мы венчались. Мы – венчались!
Мы промчались по любви…
Паутинка, истончаясь,
Шепчет пальцам: «Разорви!»
Я в лесу не потерялся,
Я в лесу теряю стыд.
К статным соснам в рыжих рясах
Жмутся грешники-кусты.
Я был грубым, я был глупым,
Нес порой такую дичь…
До крови кусаю губы:
Не зови, не плачь, не хнычь!
Где ты, с кем ты – я не знаю:
Мы давно с тобою врозь.
Больно. Тишина лесная
Прокукушена насквозь.
АЛТАЙ. ПОСЁЛОК ЧЕМАЛ
Но как же хочется порой
Чужую даль окинуть взором!
Сильней всего нас тянет в гору
Желанье знать – что за горой…
А вот и надпись: «На Кресты»,
Осталась в стороне сторожка,
И друг за дружкою хребты
Стоят разобранной матрешкой.
И кот билайновский, заметь,
Мышей не ловит в телефоне,
И домик наш – не разглядеть,
И суета – как на ладони…
Не панорама – стук в висок
Заставит рот раскрыть пошире…
Ну, что, последний мат-бросок –
И вот уже ты на вершине,
И оголяются тылы,
И ощущаешь с новой силой
Готовность прыгнуть со скалы
В полёта свежую могилу.
ЛОЛА УВА
Донецк, Украина
ОБЫЧНО СТИХИ ПОСВЯЩАЮТ ЛУЧШИМ
Скользящий по шее несмелый лучик рисует причудливый интеграл…
Обычно стихи посвящают лучшим. А сколько их было?.. Да кто считал. Попробуй узнать, по какому кругу она повторяет такой сюжет. Сегодня с тобою играет фугу. А завтра? А завтра, возможно, нет. Но ты, зачарован её словами, бредёшь наугад, не снимая шор. Она поглощает тебя глотками – неспешно, задумчиво… «Хорошо», – кивнёт, и водой утечёт сквозь пальцы, и дразнит: «Поймай». Непоседа, ртуть и солнечный зайчик… Танцует сальсу, воспользуясь случаем, чтоб блеснуть звездой, промелькнувшей на небосклоне. Успеешь – желание загадай… Придумал? Молиться ей, как иконе?.. И в счастье, и в горе… Да вот беда – её ежедневник заполнен плотно, и если не вписан – влезать не смей. Неделя, вторая, и ты – в цейтноте считаешь эпохи её измен, всерьёз ненавидишь духи от Гуччи и огненный отблеск её волос. И в плеере кто-то поёт хрипуче о том, что хотелось, но не срослось.
Завёрнуты мысли слоёным тестом, а сутки – размечены по часам. Измучившись, пасмурным днём воскресным заходишь опять на знакомый сайт и, путаясь в дебрях её историй… вот эта ведь – точно! – она про вас. Не сдержишься и увлечёшься спором, набрав в комментарии пару фраз о существованье, лишённом смысла, о жажде попробовать жизнь на вкус. Отметишь, что «горько» давно прокисло, и, вдруг осознавши её «боюсь», сорвёшься и бросишься в омут «может?..», захваченный вихрем её игры. И нынешним вечером кожа к коже добавит бумаги в её костры.
В итоге – назавтра твой мир разрушен, её ураганом страстей снесён.
Стихи всегда посвящают лучшим.
Но не единственным.
Вот и всё.
В ЭПОХУ ВЗРОСЛОСТИ
В эпоху взрослости нет места сопливым сказкам,
Возникли трудности – лучше держи удар.
Здесь фею-крёстную успешно заменит КАСКО
(Вот только с тыквой не стоит ходить туда).
Забудь о правилах, акценты слегка сместили.
Ребрендинг Золушки: «Не ожидай чудес!».
Работай, милая! Бесплатно – в привычном стиле.
Тяни до пенсии, после ходи в собес.
Ругай правительство, инфляцию, пьянки мужа.
Вздыхай тоскливо, мол, что-то пошло не так.
Зри мыльнооперный рекламновостийный ужас,
(Засохший пряник – порою больней кнута).
Эпоха гласности нарочно сгущает краски,
«Слоны» рождаются чаще из ничего…
Но в куче вымыслов нет места счастливой сказке,
И во взрослении это грустней всего.
СТИХИ ВСЕГДА ПОСВЯЩАЮТ ТЕМ
Есть время блюзу и время техно, инструменталке и тишине.
Стихи всегда посвящают тем, кто… был вписан в рубрику: «Только не…»
Недлинный список пронумерован, в нём каждый грешен и каждый свят.
И если помнишь почти дословно, ну как их прошлому-то отдать?..
И сохраняешь, не ставя точку (едва ль надёжней швейцарский банк
листа бумаги и пары строчек), и сушишь розы – для икебан.
Да, окунаться в любовь, как в омут скорее жажда, а не нужда.
Но, что поделать, писать и помнить не равнозначно сухому «ждать».
Ну, кто решится и бросит камень?.. Да полно, много ли недотрог.
В твоих объятиях каждый – Каин, и каждый – Авель, и каждый – бог…
Перезагрузка любой системы, дожди в предчувствии ноября.
Стихи обычно приходят с теми, кого не можется потерять.
Кто проникает в тебя как воздух – попробуй выдохни, ну, слабо?..
Когда меняться, пожалуй, – поздно, и невозможно, само собой.
Но ты справляешься – на два счёта, вдруг позабыв, что пора умнеть.
Когда любовь посылаешь к чёрту и… тут же сразу идёшь за ней.
Как за мессией, с нелепой верой, что вот отныне и навсегда.
Когда внезапно подводят нервы, когда прессуются в миг года,
И ты сама раздуваешь пламя, сжигая в пепел привычный быт.
А после – снова рифмуешь память, как будто можно таких забыть.
АСЯ ШЕВЦОВА
Харьков, Украина
***
Двадцать три – а всё же кроха крохой…
Всё летишь, как от стены горох…
Ты живёшь в раю для скоморохов,
потому что тоже скоморох.
Ты как в детстве ходишь по бордюрам,
по замёрзшим клумбам по нагим…
В письмах близким подпись: «Ваша дура»
непослушным почерком ноги.
Двадцать три – и ты паяц паяцем,
ходишь только против часовой…
Если некого и нечего бояться –
это, кажется, страшней всего.
Двадцать три – и ты бесспорный лидер
по всему, что ноет и болит.
Ты живёшь в раю для инвалидов,
потому что тоже инвалид.
***
Здесь больно бьют и пьют
«фервекс» от февраля.
По яркому тряпью
признают короля.
Здесь каждый будет плох,
кто верит вещим снам.
А скоро ли тепло?
А скоро ли весна?
Здесь каждый ни при чём
к святым или ворам.
От споров горячо
бабулям и дворам.
Здесь кто закроет рот,
свалив вину на грипп,
а кто – наоборот,
от лозунгов охрип:
«Искать вчерашний день!»,
«Искать, чем жечь мосты!»…
Ты шапочку надень,
а то совсем простыл.
***
Я не попала в ковчег, который построил Ной.
Всем тварям дают по паре – а я не тварь.
Этих уродливых крылышек за спиной
не лечат ни яды, ни травяной отвар…
На поиски мира отправила голубей,
последние крохи хлеба – этим же голубям…
Хочется сдохнуть так, хоть возьми убей,
когда существуешь не думая, не любя…
Я здесь – на самых птичьих своих правах,
воздух, слова ворую, как наглый тать.
Если лечу направо – я неправа.
Если налево – тоже. Куда летать?
Пухом и перьями выстелю путь длиной
в мирную глупую жизнь, а дальше – да хоть потоп.
Я провожу ковчег, который построил Ной,
и дальше смешными шажками топ-топ, топ-топ…
ТАТЬЯНА ШЕИНА
Радошковичи, Беларусь
ЗМЕЯ
«Вот у нас, – говорит, – много лет, как с тобой семья.
Чем я так провинился, единственная моя,
Что опять натыкаюсь на взгляд твой, колюче-хмурый?» –
«У тебя, – отвечает, – на шее висит змея:
День за днём в нашей пище её чешуя и яд!» –
«Это галстук, – кричит он, – не будь, ради Бога, дурой!
Я ж с тобой, – говорит, – мурлычу, что тот Баюн,
Я ж тебе много лет ноги мою и воду пью,
Что мне сделать, скажи, как ещё твою жизнь улучшить?» –
«Всё легко, – отвечает, – прикончи свою змею –
Или я сама, если хочешь, её убью!» –
«Это пояс, – кричит он, – обычный ремень от Гуччи!
Не ревнуй, – говорит, – начинаешь сходить с ума:
Напридумала чуши – и веришь в неё сама!
Я забыл ту змею, разлюбил и забросил в Лету!» –
«Извини, – отвечает, – банальный самообман:
Ты её до сих пор таскаешь – проверь карман» –
«Это лента, – кричит он, – простая цветная лента!
Всё, устал, – говорит, – насытился от и до!
Можешь дальше сидеть тут и хохлиться, как удод!
Лучше лягу, пока не случилось какой напасти!»…
Она молча берёт из тумбочки антидот –
И, дождавшись, пока он уснёт, под подушку кладёт,
Отодвинув шипящий клубок от его запястья.
ОЛАКРЕЗ
Оберегом сплетала слова: «Не ходи туда,
Где в пруду в самый ясный полдень черна вода.
У пруда тебя не спасут ни клинок, ни крест:
Из воды, не мигая, уставится Олакрез.
На скрещении трёх времён, где предел всему,
Олакрез поглощает свет, отражая тьму,
Выпивает всех, кто в пруд заглянуть посмел –
Потому у него сотня сотен телесных смен.
А глаза у него – словно створки ворот миров –
Кто сумеет открыть, не останется жив-здоров:
Истечёт душа в сотню сотен астральных ран,
Потеряет свой дом и навеки уйдёт за Грань.
При одном только сможешь пройти и остаться цел:
Если мысли зеркально чисты и прозрачна цель –
Сотня сотен глаз отразит сотню сотен бездн,
Пропадёт Олакрез, заблудится сам в себе»…
ЛОЗА
Слепая нелепая ведьма, смешная колдунья –
Шаманишь, камлаешь, танцуешь у Бога в кармане.
Имеется май – вот и маешься маем, как дурью,
Изводишь себя занимательной магией мая,
Пытаясь вернуться туда, где ещё не зияли
В потоке сознания странные чёрные дыры…
Сегодня ты видела сон – осязаемей яви,
Из тех, за разгадку которых не жалко полмира:
На ворохе облачных шкур в мирозданческом зале
Сидел Сопричастный – с гитарой, в потёртом наряде.
Из третьего глаза змеистые лозы сползали,
Ветвились, вплетались в его золотистые пряди –
И дальше, цепляясь – по венам, по пальцам, по струнам…
Аккорд – фейерверком взорвавшийся лиственный веер.
Он веско сказал: «Осознай, как бы ни было трудно:
Лоза – это ты, воплощение истинной веры.
Твой мир – это храм. Охраняй его хрупкие стены –
Лозой оплетённые камни ветра не разрушат –
Словесными листьями свет отделяя от тени
И соками сил наполняя иссохшие души».
…Безмолвна, лежишь на холме у старинной ограды,
На ливневых струнах вибрируют жизни аккорды…
В тебе прорастает лоза – семицветием радуг –
И чуткими пальцами в землю впиваются корни.
ЕКАТЕРИНА ЯНИШЕВСКАЯ
Салоники, Греция
***
говорила мне мамочка маленькому солдату
никогда не страдай из-за женщины на войне
потому что все женщины лживы и плутоваты
утопи эту боль в битвах, в смерти или в вине
говорила мне мамочка крошечному японцу
никогда не надейся на помощь, а в беде
прячь глаза, ешь язык, щурься, будто бы светит солнце
так отчаянно, как нигде
говорила мне мамочка пешке слоновой кости
никогда не ищи вражий хлеб и степной приют
а потом они сами к тебе будут рваться в гости,
там убьют.
подарила мне мамочка поцелуев своих агаты
никогда не жалей тех, кто в холоде и плену.
аты-баты.
ты помнишь, как мы когда-то
шли голодные на войну?
***
послушай мне тоже ведь было двадцать
мир умещался в будёновку, тюбетейку
я мечтал занять место гумплена, паяца
городским дураком восседать на скамейках
завещать беззаботным прохожим копилки
терять под дождём полотенца и сланцы
неожиданно громко колотить по бутылкам
извлекая из них алкогольные танцы
глазеть как вскипает кофеек в грязной турке
как ломаются шпильки и рвутся колготы
мне было двадцать. я хотел стать придурком
я надеялся вырасти идиотом
я готовился грека возить через реку
галькой бросаться в других идиотов
пока не напялил костюм человека
пока не пошёл на людскую работу
где методом проб, эволюций, ошибок
удобное место нашёл в конце ряда
не то человек с идиотской улыбкой
не то идиот с человеческим взглядом
***
когда загорелся лес, слетелось столько чудесных птиц.
настоящий птичий базар, колыбельная, спетая наяву
я поправил очки спрятал в волосы monster beats
после навзничь упал в траву
когда загорелся лес, сбежалось столько пушистых лис
столько пухлых младенчиков барсуков, столько белок
запуталось в кудрях густой травы
но уже не хватало сил строить заново проклятый парадиз
копать погреба и рвы
и поэтому радость моя не ешь жёлтый снег и в седле не спи
не кусай заусенцы – беги от себя в поля
докажи теорему ферма рассчитай до конца ряд пи
расскажи нам как вертится выжженная земля
когда увядает цветочек пчеле достается солнечная пыльца
на любимой ноге чулочек ночью рвется не до конца
разори гнездо ворона выкради мне прожорливого птенца
научи его имя мое как знамение прорицать
радость моя не обязательно превращаться в говно
чтобы любила чернь и не тронул таёжный зверь
светлые головы мира сходятся только в одном
доверие значит смерть. не верь никому не верь
***
В конце мая, когда всё практически распахнулось
и не алчет большего апогея, ведь дальше – застой, а плод
ещё не успел налиться, но чрево ствола раздулось
и возврат по прямой не мыслим, берущей начало от
точки А, где прежде зияла воронкой мысль
одержимая воплощеньем спустя несколько букв за нею,
которой уже не скажешь, губу закусивши, «брысь!»
равнозначно с «не пой!» сквозь зубы процеженного Орфею.
Чайки ныряют в воду клювами вниз; залива
изменения не заметны, тем не менее, им видны;
так на мостике капитану проще видится перспектива
завершенья похода, но не войны…
Безусловно, вода линчует нарочитое отчужденье
того, кто считает мили, а не склянки, хотя, скорей,
в числах погрязнуть легче, приветствуя умноженье
больше, чем вычитанье всего, а тем паче, дней.
ЭЛЕГИЯ
А. А
Я не сожгу, пожалуй, ничего
из писем, что писала ты украдкой
от посторонних глаз и «своего»
тогда еще «законного», но как-то
нам долго удавалось избегать
того, что называется «прощаньем»,
у моря жить, ходить за три девять
на корабле с загадочным названьем:
то ли «Mirage», а то ли «Paradis»,
брать интервью у жителей Тибета
и напевать гортанно «O Paris!»,
не зная слов и языка при этом.
Теперь я наблюдаю за окном
картину в стиле Кубрика, чей гений
давно почил. Империю, Содом,
что наблюдаешь ты по истечении
падений, взлетов, начиная с
того момента как сошли на берег
на разных континентах и Весы
распались на анклавы? В самом деле
прошло уже не мало, согласись,
и память начинает делать пакость:
куда ценней становится «надысь»,
чем «нонче», потерявшее двоякость
в моих глазах. Так всякий изотоп
расценен может быть, как предающий,
и тот Вселенский схлынувший Потоп
волнует много больше, чем грядущий.
***
Я превращусь когда-нибудь в одно
событье между чем-то в виде даты,
не важно между чем иль кем, равно
как будет безразлично им, когда ты
поймешь все это где-то за N дней
до превращенья, как сейчас, дружище,
я осознал реальный ход вещей,
учуяв пред собою пепелище.
Ты ободрись! Тут нет большой беды
и ты достоин данного просвета,
и свой остаток лучше проведи
подальше от сыреющей земли,
тем паче, от петли и табурета.
В толпе, поверь, ты будешь ощущать,
чем ближе, тем сильнее первородство,
и знание того, что время вспять
способно плыть; по крайней мере, свойство
его в себе топить твой жалкий «Я»
уже не будет так первостепенно,
поскольку ощущенье бытия,
как не крути, а, всё-таки, мгновенно.
РОМАН КАЗИМИРСКИЙ
Бар, Черногория
МАЛЫШ
Ты тоже полюбишь искусственный лес,
карманных собак и антенны на крышах –
карьерные выступы офисных лестниц
ты тоже полюбишь, малыш.
Ты тоже захочешь читать между строк
и жить между дел и душить тех, кто дышит.
Идти со звенящими золотом в ногу
ты тоже захочешь, малыш.
Ты тоже захочешь увидеть себя
на стене
в орденах
с волевым подбородком –
и чтобы служивые мира сего
тебе поклонялись погонами с водкой
и думали вслух благородную зависть
и дружно клялись воспитать поколение
точно с такими же вот подбородками –
и чтобы на стену,
и чтоб с орденами.
Ты тоже получишь однажды под дых
и станешь с тех пор генеральствовать тише.
И тише. И тише. И тише. Так тихо,
что станешь неслышным, малыш.
РЕФЛЕКСЫ
Этот ротный рефлекс – вера в правду ревущей толпы.
Накладными глазами ощупывать воздух – вполне.
Чтобы выплыть и выжить, старайся не жить и не плыть –
даже если сидишь на весле.
Каждой спичке родной коробок – королевский дворец.
Это нужно кому-то – сжигать тех, кто любит тебя.
Что за странная блажь – растаскать на поленницы лес,
чтоб назавтра о нём горевать.
И в руках не синица – прозрачная тень журавля.
И ты видишь того, кто мечтает украсть эту тень.
Эта высшая радость – уметь убивать и прощать
за убийство себя и в себе.
ТВОЙ
Морскими милями грусть.
Кто ты сегодня?
Сегодня ты что?
Я боюсь о тебя.
Я тебя боюсь.
Ты – моя соль. Я – твоё нечто.
Твоё вскрытие.
Последняя капля в ладонь.
Твоя гончая, несущая в пасти труп.
Твоё зрение мимо меня и сквозь.
Твой согнувшийся в низком поклоне гвоздь.
АНДРЕЙ КАТРИЧ
Сумы, Украина
ОДИНОЧЕСТВО
Памяти Габриэля Гарсия Маркеса
Щебет стрелок в замкнутом пространстве.
Время здесь – невольник-соловей.
Жизнь – игра, и в душном постоянстве
Что подвижней – кажется живей…
День прошёл, и вечер необъятен.
В клети пледа кутаясь, душа
Расправляет медь сердечных вмятин,
В пыльных фотокарточках шурша.
Век остывший коченеет в кружке,
Чайный лист давно осел на дно…
Пряди снов на скомканной подушке,
Не раскрашены и брошены давно…
В лужах дотлевают кляксы лета,
За окном – немая смена спин.
Мир молчит… По логике сюжета,
Всякий умирающий – один.
Остаётся, прорывая годы,
Слать сухие строки в никуда,
В небо – дымом, в синие высоты
Тем, кто не ответит никогда.
Греть приёмник, слушать краснобая,
Изморозь прикладывать к вискам,
Жёлтым пластилином затыкая
Глотки шелудивым сквознякам…
***
Одесса.
Вокзал.
Угловатые тени.
И синий трамвай колет улицу напополам.
Булыжные соты,
и клёны,
и клином ступени
Врываются в небо и шепчут о времени нам.
Бульвары.
Афиши,
афиши,
афиши…
Нескладные мысли… И воздух от влаги провис.
И день оседает,
взбираются тени на крыши,
Сидят на карнизах и птицами падают вниз…
Витрины,
кафе,
запах кофе
и тёплые руки…
Прошиты задворки насквозь озорным сквозняком.
И здравствует Пушкин,
коты сладко трутся о медные брюки.
Улыбки, задумчивость, легкие фразы… О ком?
Фонарь-одуванчик
и столик
с фиалкой в стакане.
Иголками чайки вонзаются в наш разговор.
И воздух редеет,
и тают –
стираются грани.
Вечерние сумерки медленно льются во двор…
Опять поезда –
и шагает состав через шпалы…
А нам ведь казалось – мы кожей вросли в города,
Но ластиком жадным
Нас тихо стирают вокзалы,
И нас больше нету – и не было здесь никогда…
***
Где Авель, брат твой? – дрогнул воздух,
Вонзился в землю глас Отца…
Повисли тучи в острых звёздах,
Отхлынул день, как цвет с лица.
Ночь в подворотнях зашуршала,
Шатаясь, тени месят грязь –
Безликий танец. Нить накала
Плетёт причудливую вязь…
Фонарь сочится в дымке синей –
Лампада с сотней фитильков.
И под ногами, словно иней,
Хруст мёртвых мотыльков…
ВЛАДИМИР КАЦ
Одесса, Украина
***
Я растяну сентябрь
на триста тридцать строк,
чтоб тридцать дней спустя
всё длилось бабье лето.
Я буду жить шутя,
свободно, вольно, впрок,
как малое дитя,
как следует поэту.
Пусть юности моей
трамвайные пути
разобраны, и пусть
булыжник весь украден, –
в хмельной колодец дней
лети, бадья, лети,
зачёркивая грусть
исписанных тетрадей.
***
Ю. Михайлику
Живущие в провинции у моря
талантливые, гордые поэты,
чьи строки лёгкие волнам солёным вторят,
чьи женщины как ласковое лето, –
не осенит своим крылом вас слава,
вы далеки от суеты столицы.
Но разве это столь уж важно, право,
когда есть в мире море, солнце, птицы.
***
Я обручён навечно с русской речью,
с тяжёлой шириной равнинных рек,
с излучиной… Я обречён картечью
картавых слов оборонять свой век.
И никуда, и никуда не деться
сверчку малороссийской тишины, –
листом, засушенным в страницах книги детства,
не выпасть из гербария страны.
РОМАН КОЖУХАРОВ
Тирасполь, Приднестровье
ПРАЗДНИК В СЕЛЕ
Чутешты, как чуткое «тише»,
Баюкают душу мою.
Кровинкой вино дяди Миши
Дрожит на стаканном краю.
Набухшие будущей брынзой,
Овечки текут во дворы,
И блеют пасхальные агнцы
В руках деловой детворы.
Шумят шерстяные заторы
В горбатых развилках села.
Хмельная стезя разговоров
Нас в Божью отару свела.
И льётся блаженная влага
В иссохшее духом нутро,
И утро воскресшего блага
Звонит и звонит засветло.
«ТРОИЦА ЖИВОНАЧАЛЬНАЯ» АНДРЕЯ РУБЛЁВА
Дом, дерево, гора
пришли в движенье…
Решенье принято, и путь назад закрыт,
И тишина вбивает ось мировращенья,
И мука полнится, и зрак кровавый зрит,
И стрелки посохов отсчитывают сроки,
И чаша смертная – как тысяча очей,
А молотки стучат, то близки, то далёки,
И «ИНЦИ-ИНЦИ» над Голгофой всё звончей…
А сердце Отчее взывает:
«Сыне!.. Сыне!..»,
И свет печали Утешителя – высок,
И трепет папороток кротких – синий-синий,
Но град грядёт и книга жизни – у чертог.
И крест созиждется из перекладин трона,
И на престол, как ножка чаши, вознесён,
И нет спасения от блага и закона,
И, значит, каждый, кто возлюбит,
тот спасён.
ПРЕДВЕЧНАЯ БЕСЕДА
– Порода для горы,
А дуб – для перекладин.
– А чаша для чего?
– Овечьей головы…
– Добыть волхвов дары
По роду ли уладил?
И отчего чело?..
– О вечном говори…
Невинным соком грозд
Лозы наполнил злато
Медлительный рукав,
Несотканный хитон,
И, ризы запятнав
Кровавою заплатой,
Собрал цветочный мёд
За сотами икон.
БОРИС КОСЕНКОВ
Калининград, Россия
МОЯ ОДЕССА
У памятника Графу М.С. Воронцову
«Полумилорд, полукупец»
стоит себе на пьедестале,
освободившись, наконец,
от циркуляров и баталий.
От вицмундиров и казны,
от льстивых слов и козней света,
от вздорных прихотей жены
и дерзких шалостей поэта.
Свой тур достойно отыграв,
давно бездвижный и безгласный,
бестрепетно взирает граф
на город шумный и прекрасный.
Где властно судьбами играл
он в устремлении высоком
и ввысь порою воспарял
в мечтах и планах, точно сокол.
Где, краем правя столько лет,
в грехах корысти не погряз он…
Белесый голубиный «след»
слезой застыл под левым глазом.
Увы, не стоит и гадать,
как век сведёт с тобою счёты.
Ты реешь в небе? Исполать!
Да на Руси рукой подать
от соколиного полёта
до голубиного помёта.
ЗИМА В ОДЕССЕ
Море лижет мели и молы,
молчаливо жуёт камни…
Зачерпнув,
я поставил море
на окне
в гранёном стакане.
Пусть оно гнилыми ночами
в нашу гиблую непогоду
пахнет песней, песком, печалью,
пахнет солью, солнцем и йодом…
Ночи слякоть глотали залпом,
дна, как счёты, щёлкали мимо…
Становился тревожный запах
все грустней,
все неуловимей.
вот уж только дурёха-память
уверяет меня упорно,
что водица в пыльном стакане –
это море,
и пахнет морем.
Что она корабли держала,
опьяняла акульи жабры…
Где ж ты, море?..
Осталась к весне
только серая муть на дне…
А по городу – окна моют,
а по городу – с крыш каплет.
И огромное Чёрное море
молчаливо жуёт камни.
УЛИЦА КАНАТНАЯ
В меланхолии приятной,
под хмельком,
в полубреду
вдоль по улице Канатной,
спотыкаясь, я иду.
Облаков густая стружка
над Одессою плывёт.
Сердобольная старушка
кормит кошек хоровод.
А в порту, за косогором,
так и дразнят огоньки:
«Хватит сирым быть и хворым!
Ну-ка, будням вопреки,
вскинься радостным порывом,
над обрывом воспарив!..»
Но решётка над обрывом
охлаждает мой порыв…
Чёрт возьми!
Аль я не русский?
Ну-ка, Господи прости,
дай рвану решётку хрустко,
как рубаху на груди!
И – дороги нет обратной,
как в любви или в бою…
У решётки на Канатной
я стою… стою…
Стою?..
ЮЛИЯ КОТЛЕР
Керчь, Крым
ПРЕВРАЩЕНИЯ ГОРОДА
Янтарной сущности с царящим в сердце солнцем
Под роль булыжника подстроиться непросто.
Кафкажучок вползал захватчиком-тевтонцем
В шипящий ад многоквартального нароста.
Он видел камни, набухающие небом,
Гротеск модерна и гримасы лун неона.
Слезилась вбитая в вечернесть древним гербом
В размытой мгле зодиакальная икона.
В ночь город стряхивал капризный флёр парижский,
Косматым оборотнем рыскал в гуще мрака.
С утра паясничал, смеялся, плёл интрижки
И жал ошпаренные клешни лета-рака.
Под дулом знойного июльского бесплодья
Спасал куски архитектурного таланта:
Четыре неба обрамлял бетонной плотью
Пустивших корни вниз и ввысь домов-атлантов.
С приходом осени прощался с волосами.
Линяя, сбрасывал октябрьский шумный отцвет.
Читал в тиши с полузакрытыми глазами
Сны о предчувствуемом ветреном сиротстве.
В корявой нежности натурщиц многоруких
Он забывался и терял пространный смысл.
И с каждым режущим клевком грачей-хирургов
Освобождался от значений, форм и чисел.
Дожди ангинные плелись по пыльным плитам,
Над пеплом золота сплетая паутину.
В тумане намертво со стоном моря слитом
Закат кровавый замышлял свою путину.
И город жил.… Как заточённый шизофреник
Он выбирал себе тела, чины и крылья.
Дни-акробаты, злясь на паперти-арене,
Абракадаброй веских сальто воздух рыли.
Кафкажучком вползала я в булыжный короб,
Янтарной памяти начала не теряя.
Я превращалась в город, ощущала город,
Владыке грёз его же тайны доверяя.
***
Если б у Бога не было нас,
Он бы, пожалуй, и не был Бог.
Марина Матвеева
Одиночество – Божий ген
В нас, вне нас и всегда над нами,
В ядовитой слепой пурге
Проступающий письменами
Крови, памяти, мыслей, шор.
Со спокойствием фармацевта
Отпускает Он боль и шок
Без сомнения и рецепта
Всем и каждому по чуть-чуть,
А кому-то – совсем с лихвою.
Даже если не по плечу
Ноша – с поднятой головою
Заставляет идти вперёд,
Делать вид, что живёшь и веришь,
Наплевав на душевный гнёт,
Незаслуженные потери…
Это просто извечный быт,
Проходящий сквозь нас и мимо.
Бог последним словцом добил
Хитромудрый кроссвордик мира –
Из шести драгоценных букв
По вселенским горизонталям.
Есть Любовь. Остальное – бунт,
Послесловия и детали –
Незначительные, как жизнь,
За которой по расписанью
Только смерть. Априори лжи
Воскрешение не спасает.
Анестетик наш – суета,
Отвлекающая от боли.
А Ему одиноко так,
Что хоть волком… Да что там – полем
Обожжённым стонать и выть
От бессилия и гордыни.
Понимает и Бог, увы:
Всё тщета и осадок дымный.
Есть забвенье и вечность. Но…
Ужас в том, что в тюрьме вселенной
Есть единственное окно,
Приоткрытое в размышленья
Человеческие. От них
Даже Богу бывает страшно.
Люди просто его дневник
Недописанный и вчерашний –
До того, что хоть вены рви.
Только Богу суицидальность
Недоступна. Опять, увы:
Каждый в свой же капкан. Банально…
И прозрение есть итог:
Каждой клеточкой в нас стеная,
Одиночество – это Бог
В нас, вне нас и всегда над нами.
ЦЕНА СЧАСТЬЯ
И тот, кто не пишет стихи,
Умирает в неведении счастья.
Михаил Финкель
Дано ли счастье думающим сверх
Меры? Только что такое мера?
За нами ежечасно ходит смерть,
Для нас светило ежечасно меркнет.
Мы сшиты по иному чертежу.
Мы видим больше – потому бессмертны.
Домашним сердцем старый абажур
Выстукивает нам свои рассветы.
И, кажется, взорвётся голова,
Набитая цветами до отказа.
Тому, кого Господь поцеловал
Жизнь будет мниться бесконечной казнью.
И виснут крылья чашами весов,
Вжимаясь в человеческие плечи.
У избранности замысел высок,
Но вот за блага расплатиться нечем.
Счета приходят только за талант,
Из рук привычно вырывая счастье.
За многоликость избранных расплат
Способен сам Всевидящий ручаться.
Дано нам слишком много для того,
Чтоб даровать ещё и заурядность
Обыденных богатств, удач и льгот,
Которым так неизбранные рады.
И руки наши слишком уж хрупки
Чтоб удержать увесистые рюши
И скарбы смердов смертных до тоски.
Ведь наша участь – стены правил рушить.
Богатство наше – неба балдахин,
Луны и солнца дремлющие пумы.
За счастье грезить и писать стихи
Мы платим невозможностью не думать.
ОЛЬГА КОЧНОВА
Тверь, Россия
***
Через просеку тени от сизых стволов,
ветви в сахарно-ломкой глазури.
Не ступить по-хозяйски на белый покров,
где следы лишь от зверя да бури.
В этом тихом лесу, на морозном свету
понимая свою инородность,
можно жить лишь в убогом забытом скиту,
словно благо, приняв безысходность.
И последний свой хлеб на пороге жилья
преломить с лютым зверем из чащи.
Но в реке затянулась уже полынья,
дни всё дольше, а небо всё дальше.
Только хруст, только изредка беличий свист,
только мысли, что всё это – даром.
Только воздух сегодня так чист и искрист,
что молитва срывается паром.
***
Здесь осенью такая тишина,
что можно ясно по ночам услышать,
как бледно-серебристая луна
слегка звенит над обветшалой крышей.
Шурша в саду среди опавших звёзд,
крадётся к молоку вчерашний ёжик.
Как много время провело борозд,
оставив дому след на тёмной коже.
Незряче шаря в облаках рукой,
скрипит натужно дерево-калека.
Из страха перед будущей зимой
зверьё подходит к дому человека.
…Такая тишина, что давит грудь –
как будто никого на свете близких.
Приходит ёж, лакает Млечный Путь
из старой, чуть потрескавшейся миски.
***
Ты не услышишь, не скажу: взгляни
хоть напоследок ласковее прочих.
Увидишь сам: горят в траве огни –
вот светляки! – причуда белой ночи.
Услышишь сам: далёкая гроза
подкралась к дому, требует расплаты.
Мой голос вплёлся в птичьи голоса,
звенит прохладой в дебрях дикой мяты.
Над колыбелью тихой и святой
к чужому сыну, прямо к изголовью,
сны призывает. Ну, а ты, чужой,
неволю так же путаешь с любовью?
И так же не простил? На судный день
я принесу – что в памяти хранила:
вот эту запылённую сирень,
тетрадный лист – поющие чернила,
гул сосен бронзовых, приветливую тень
и то, что мне казалось – я забыла.
ТАНЯ КУЗНЕЦОВА
Москва, Россия
***
Мы с тобой на облаке сидим.
Таня, – шепчешь ты привычно, – Таня…
Мир большой и кажется другим
с чердака больного мирозданья.
Нам, случайным детям ноября,
видится с обломанного края,
как лежит небритая земля,
злой ветхозаветностью пугая.
Тишиной горчит продрогший лес,
замерший в почётном карауле.
Мы прошли с тобою шесть небес,
мы совсем чуть-чуть не дотянули.
***
Вильнув хвостом, ушёл июль,
взамен оставив серый зонтик.
Москва попала в зону бурь,
сказал синоптик.
Не зря? конечно же, не зря.
Болит? немножко. Под ключицей.
Я подожду до ноября –
авось, случится.
Надену белое пальто,
исправлю скуку на измену…
Цыплят по осени? а то!
Всенепременно.
***
Мы глядим со снимка,
мы молчим из снов.
У тебя – разминка,
у меня – плей-офф.
От стишка до встречи –
пара писем в стол.
Время точно лечит,
знать бы только – что.
Я впускаю лица
в сигаретный дым.
От тоски до блица –
пять шагов мечты.
Всё, что было с нами,
расплела молва.
Я кусаю память,
но она жива.
Полудетский почерк
и смешная речь.
Кровь свободы хочет,
продолжает течь,
из-под бледной кожи,
из судьбы земной…
Что ж ты смотришь, Боже,
милосердный мой?
ЛЕОНИД КУЛАКОВСКИЙ
Ильичёвск, Украина
ТИШИНА
Тишина сжигает чувства.
Явь на грани тьмы и света.
В переходах длинных пусто.
Время власти пустоцвета.
Словно клочья мокрой ваты
облепили плотно стены.
Тишина. Замысловаты
мысли, формы, светотени.
Рвусь из недр своих наружу.
Набухают перепонки –
переполнен, перегружен
тишиною гулкой, звонкой.
В струны вытянуты нервы –
срочно: вырваться из плена!
Скрипом, свистом, стоном первым
в пустоту моей вселенной.
Вывернуться наизнанку,
вновь проклюнуться из лона
духом яблочным, морзянкой,
удивлённым взглядом клона.
И узнать, что в мире тесном,
как и прежде, суматоха,
и услышать, словно песню,
тост забытый: «Вздрогнем, Лёха!..»
СОРОКОВЫЕ И СВЯТЫЕ
Опять сорвало память с якорей,
ворвался вихрем в душу ветер шквальный,
подначивает вновь святой Андрей:
«Хотел?.. Держи!.. Как есть – девятибалльный!..».
Скрипит-хрустит утроба корабля,
хрустят-скрипят хрящи, мозги и нервы.
Андрей смеётся: «Право короля –
на встречу с Посейдоном булькнуть первым».
Безумный шабаш-пир сороковых.
Луна серпом вот-вот и срежет рубку.
Андрей фальцетом самым роковым:
«А может к мамке под бочок-под юбку?»
Душа в осадке (выпала в карман),
а буревестник сдох (который реял).
«Молился ли ты на ночь, мареман?» –
ехидный слышу голосок Андрея.
И пусть всего лишь в памяти штормит,
я, словно факел смоляной, пылаю.
От шуточек андреевых тошнит,
и я молюсь святому Николаю…
КОГДА-ТО В АВГУСТЕ
Помнишь, ночь на краю Ойкумены?..
Ты да я, да космический ветер,
да сосульки на звёздной карете,
словно тающие манекены
позабытых дружков и подружек.
Полусладкое сладко шипело
в глубине хризолитовых кружек.
Чем-то ночь наливалась и спела.
Где-то там на задворках Вселенной
всё забылось: биномы, эпюры,
в кошельке редкий шорох купюры,
и галёрка в киношке на Сенной.
Только ты, только я, только трепет
и застенчивость тёплых ладоней,
да дурашливый, сбивчивый лепет
пригвождённого взглядом мадонны.
Я узнал, что могу быть и мотом –
звёзды все раздарил. До единой…
Эх… Ты помнишь? Ты помнишь, Альбина,
ночь принцессы в стенах Камелота?
И пустяк, что площадка в два шага,
кабеля и антенны… Да ладно!
Целый август над нашей общагой
пропасть неба была звёздопадной…
ОЛЬГА ЛЕБЕДИНСКАЯ
Рэна Одуванчик
Днепропетровск, Украина
***
Правды, правды ищи…
«Правды, правды ищи», – так написано в царственной Торе.
Рьяно ищут её, неустанно гремят правдолюбцы.
За абстрактную правду вчерашних, грядущих историй
Огнеглазые жизни конкретною кровушкой льются!
Глянь: звезда Рождества обняла ханукальные свечи!
Наше небо едино, а дух вездесущ и свободен.
«Правды, правды ищи!». От её осознанья не легче
Ни одним, ни другим, третьим-лишним и бедной природе.
Мой развод – катастрофа. На фоне всеобщего чада
Он поменьше царапины. Люди синеют и злятся.
Расскажи мне земля, где сокрыта священная правда?
Только даст ли она долгожданное юркое счастье?
Солнце-Ра, расскажи, свет пролей, где собака зарыта?
Ты летаешь над всеми и к правде значительно ближе!
Патриоты – они же бандиты – святые они же,
Непослушные, гады, подонки, герои – они же…
Месяц, тонкий мудрец с голубой сединою востока!
Дирижёр, вдохновитель любого растущего моря!…
Столько правдочек мелких! А Истина только у Бога,
И настолько громадна, что не помещается в Торе…
***
Дона нобиспацем!
Как будто и не украинка –
Мечтаю быть простой и кроткой.
Пылинка, майская пушинка,
По мненью многих, идиотка.
Кипит расстроенное эго.
Дрожу, как буря у стакане.
Погода тихо лечит снегом.
Отчизна – дыркою в кармане.
Включила телек: драки, «Беркут».
Включила кран – трубу прорвало.
Вода бушует. Крыши едут…
Хочу домой, под одеяло.
Но всё бурлит, клокочет, рвётся.
Где ноты с «Дона нобиспацем»*?
С рассвета моцартово солнце
В окошко пробует смеяться.
Орёт сосед по коммуналке.
Отборный мат соседки снизу.
Опять себя по-детски жалко.
и всех вокруг. А телевизор
Онлайнит новости с Майдана.
Шумит потоп в моей квартире.
Встаю с бессонного дивана,
Включаю наспех Одувана,
Молюсь о мире…
___
* Donanobispacem (лат.) – «Даруй нам мир!» – вокальное произведение Моцарта, одно из любимых у Одувана.
КАЧЕЛИ
В голове пустота Торричелли,
как у Будды и как у Природы.
Во дворе моём детском качели
извергают тоскливые ноты.
Снегом розовым сохнет бельишко.
Рук ручьи потекут – и растает.
Никакая заумная книжка
ощущения детства не знает.
Это чувство громадно, подкожно
и красиво звучит: ностальгия.
Во дворе моём бедном – как можно! –
короли и принцессы другие.
Только ночью, за гранью заката,
в час слиянья степи со Вселенной,
я – царица волшебного града
и качелей, травы сокровенной,
уходящей корнями глубоко
в беспризорные дикие дали…
Дом исходит поэзией окон,
с двухметровым бурьяном скандалит.
Сохнут фартуки непринуждённо,
так легко, что не ведаешь, кто ты.
И с качелей снимает бессонный
ветер две заунывные ноты
вместе с листьями, что переспели,
преуспели в обилии красок.
А в тебе так и ходят качели
тишиною уехавших сказок…
МАЙКА ЛУНЁВСКАЯ
Берёзовка, Тамбовская обл., Россия
ПАСТУХ
Воздух исполосован лентой хлыста.
Стадо минует кладбище.
Свежая кровь заката
стекает по спинам. Устал
Старый пастух. Пастью беззубой ищет
В воздухе музыку и, натыкаясь на
Дерево дудки, жадно его грызёт.
Это последняя в наших краях весна,
Дальше пастух стадо не поведёт.
Дальше зима: будет точить углы,
Будет сбивать гробы из ребристых льдов.
И на земле горбатой, поверх могил,
Ляжет вдовой бесслёзной болиголов.
Всё будет бело. От кости и до креста.
Вот уже слышен смерти стекольный лязг.
Спины коровьи, верно в последний раз,
Лижет язык изодранного хлыста.
***
«…все острова похожи друг на друга,
когда так долго странствуешь…»
И. Бродский. «Одиссей Телемаку»
Я не вернусь. Большие города –
большое одиночество, когда
так долго странствуешь (словами Одиссея).
Пейзаж по осени везде и равно сер.
И чаще слышится не то СССР,
не то Рассея.
Вращается Вселенная. Когда
так долго странствуешь, похожи города,
неразличимо
пространство на крутящейся оси.
И «Я» стирается в названии «Росси»
не без причины.
Когда так странствуешь, то запад и восток
сливаются в Евразию, восторг
не вызывая.
И рельсы, спутываясь, не ведут за край,
Свобода падает в утробу рюкзака,
фальшивым золотом нагорного Сибая.
ИРИСЫ
Обещаю тебе, что мы никогда не вырастем.
Небо станет солёным и влажным, как заросли ирисов
в палисаднике мамы.
И, стоя в своём углу,
будем плакать, жевать губу и сносить хулу.
Научившись терпеть обиды не стать обидчиком.
Мы последние дети. Нас не оставят в будущем.
Не Виталий Егорыч, а Витя, Виталечка, Витечка,
побежавший за хлебом с талоном, с авоськой, до булочной.
Умирают другие. Не мы. Мы – стремглав. Мы – неистово.
– Кто последний: дурак!
– Не честно, я самый маленький!
Мы на старте, ещё на старте, по правой выставив…
Оглушительно пахнут простые цветы в палисаднике.
АННА МАРКИНА
Москва, Россия
***
Я жила в каморке. Тополя шелестели сладко.
А в каморке не было пола и некуда было сесть.
И в виду отсутствия мест для любой посадки
всем гостям приходилось в воздухе повисеть.
Приходил отец, летал и рыдал обильно,
жарил рыбу и сверху слезами, слезами капал…
Извинялся, – мол, не очень тебя любил, но…
но зато, как ловко пожарил карпа!
Приходила мать. Кто поймёт её, кто поймёт?
Проходяща мать, как дождь за твоим окном.
Говорит, улетаю к солнцу я собирать там мёд,
говорит, что солнце красиво опылено.
Забегал дружбан, перепачкан, смешон, сутул,
загребал в воздушных волнах руками пьяными,
щёлкал семечки, убеждал прикупить хоть стул,
мол, итак полжизни в пролетающем состоянии.
Я пошла в Икею, выбрала табурет,
отдала всего четыреста пятьдесят рублей,
прихожу, смотрю, а друга уже и нет,
прихожу, смотрю – ни мамы, ни папы нет,
только пух набежал с уличных тополей.
***
Плывёт луна, как золотой дублон,
обещанный за весть о Моби Дике,
сползают лавки в парке под уклон,
палатки пахнут морем и гвоздикой.
Не удивляйся, – запахи весны.
Стирает чел в пруду свою рубаху.
Палатки пахнуть морем не должны,
но вот сегодня кажется, что пахнут,
и кажется, что будет жить печаль
в тебе, как мякоть в помидорке черри,
тебя весенний воздух укачал,
монтируют во дворике качели.
Пойдёшь к друзьям, а там про Крым все врут.
Сползает ночь по местной телебашне,
и тянутся морщины через пруд,
в котором человек стирал рубашку.
СЛОН
Приходит человек в больницу,
суётся в нужное окно,
но всё без толку, всё без толку –
теперь там принимают только
слонов.
И человек уже боится,
он ждёт устало у окна,
он ждёт, когда отправят на,
он прямо чувствует в себе
слона.
Приходит человек в больницу,
ему необходим талон,
он просит, просит, просит, просит
его принять. Он, дескать, просто
нечётковыраженный слон.
В регистратуре говорят:
пришли вы зря, пришли вы зря,
ведь вы же слон,
ведь вы больны.
Сидели б дома до весны,
как все приличные слоны.
И человек трубит в окно:
не понимаю я одно –
куда тогда деваться нам,
добропорядочным слонам!?
В регистратуре говорят:
такой закон, такой уклон,
мы Вам простили б, что Вы слон,
Но, откровенно говоря,
Вы с середины октября
по нашим записям, увы,
мертвы.
Рекомендуем уходить,
касторку пить, махать хвостом,
рекомендуем приходить
потом.
Так что, приятель, будь здоров!
Нам не до умерших слонов.
И человек идёт домой,
полурябой, полуживой,
идёт, идет он дотемна,
несёт в себе домой, домой
большого мёртвого слона.
АНАТОЛИЙ МАРУЩАК
Херсон, Украина
НАПРОТИВ ОСЕНИ
Деревья расшатал октябрь
Дождём над вишнями.
О чем-то спрашивал фонарь
Мужчину пришлого.
А человек седой, как лунь,
Пришёл по траверсу.
Он пережил немало лун,
Пока состарился.
Года принёс с собою все,
И високосные,
А я напротив, юный, сел,
Как против осени.
Царапал ежевичный прут
Тоску дорожную,
И мучили ленивый путь
Ночные пролежни.
И загасила фонари
Рассветом улица,
А день в костре часа на три
Листвой обуглился.
И кто-то вторгся в мой предел
Опять с вопросами.
И, юный, он напротив сел,
Как против осени.
СТАРИК И МОРЕ
Вечер пролив сузил,
Гонит дурную весть.
Нервы связал в узел
Предательский норд-вест.
Может, возьмёт измором,
Старые раны – в счёт.
Стонут старик и море
И кто-то третий ещё.
До якорей просолен,
Из южных придя широт,
Выводит дымное соло
Списанный пароход.
Раны бортов железных
Зализывает мазут,
Беспалые волнорезы
Ладонями воду рвут.
Возле причалов пыльных
Новые ждут суда,
Но выше ватерлинии
Встретились боль и вода.
Крыльями хочет чайка
Соединить берега:
Скрипучее кресло-качалку
И море без старика.
ПРОВИНЦИЯ
Всё ближе и ближе обиженный пригород,
На нижней улице выжила пижма.
Дом до воспоминаний выгорел
И ржавеет фотографией рыжей.
В междуречье речи только крики кречета:
Печенью почувствовал двустволку.
Дом кирпичный в пиджаке клетчатом
Просит кетчупа и махорки.
У старухи коленчатый вал не лечится,
Легче согнуть пополам воблу.
Дорога – ленивая процентщица,
Не сходя с места, примеряет обувь.
К августу листья летать не обучатся,
Новое название состарило улицу.
Аллея, а ля подкаблучница,
Кустурицу слушать учится.
Ранец пиджак хватает за лацканы,
Обмазанные фаст-фудом.
Сердце три дня просидело в карцере,
Как теперь ему выйти к людям?
ЮЛИЯ МЕЛЬНИК
Одесса, Украина
***
Как падают в море, так больше падать и некуда.
Не стоит меня в этот миг вылавливать неводом,
Когда я все рыбы, все крабы, когда я – соль…
Не стоит меня вытаскивать на песок.
Что скажет, глотая воздух острыми жабрами,
Тебе за попытку спасти от моря душа моя?
Спасибо тебе, спасибо… И всё же, спаси…
Руками до моря бережно донеси.
***
Средь призм многоликих что делать простому лучу?
Устав от неоновых вспышек, ты веки смежаешь,
И, словно «спасибо» тому, кто придумал свечу,
Звучит в тебе вечер, которому ты не мешаешь…
Душа, словно рыбка, в самой сердцевине теней,
Не ждёт, чтоб чужая наживка спасла от напасти
Остаться в бездонности этой, на этой ничьей
Земле, для которой ещё не придуманы снасти.
Обернут в страницу Маямского календаря
Подсолнечник жёлтый. Как все в этом мире смешалось…
Но бабочку, что застывает в глотке янтаря,
Вдруг выпустит вечер, которому ты не мешаешь.
***
Между сложенных крыльев бабочки – тишина.
Никуда не летит. Оседает синей пыльцою.
Она может сорваться. А может остаться в нас.
Как ей просто – быть… Как ей просто – глядеть в лицо нам.
Однодневка, бесплотное марево чешуи,
На огонь медно-жёлтый – полет сквозь дни и машины.
Это чья-то надежда и боль. Это сны твои.
Не ломай её крыльев. Движеньем губ удержи их
На пороге случайностей. Там где вразброс, взахлёст,
Облака – сквозь дождливые ветки – как книга жалоб.
Ну, спаси же её… Не от ветра… Не от колёс…
От себя самого. От себя самого, пожалуй.
ЧЕЛОВЕК – ЧЕЛОВЕКУ
человек человеку друг и опора в старости
человек человеку тигр и кровный враг
мы выходим из дома от страха и от усталости
мы хватаем в руки первый попавшийся флаг
человек человеку был самой близкой родиной
человек человеку стал самым страшным сном
и так много друг другу сказать надо было вроде бы
только вдруг почему-то во рту не осталось слов
человек человеку дом до известной степени
человек человеку в гости приносит торт
в этих сумерках вечноседых избирательно слепы мы
помним только обиды благое бросаем за борт
человек человеку исповедь и причастие
человек человеку суд приговор тюрьма
и недавно еще были здравствуй и будьте счастливы
а сегодня уже боже мой не сойти бы с ума
нам не нужно пустыни лицо испещрять полноводными реками
и не нужно придумывать множество жизненных схем
человеку всего-то и нужно что быть человеком и
быть другому чуть больше чем просто никем
НА ОСЕННЕМ ПРОСПЕКТЕ
На осеннем проспекте, где толпы усталых прохожих
Непрерывно снуют, она явится из ниоткуда:
Ей на вид – двадцать три, впрочем, может, она и моложе.
Её легенький плащ бирюзовый, на парус похожий,
Треплет ветер, а в воздухе пахнет присутствием чуда.
Расписная тряпичная сумка с салатом-латтук и багетом,
Парой книг по искусству и, может, открыткой из Рима.
В волосах её мягких запуталось крыльями лето,
Она соткана вся из мелодий вечернего света:
Она столь же проста, сколько, видимо, неповторима.
Из кармана достанет она самолетик бумажный
И запустит его – он летит над мигалками «скорой»
Над дорогой, над парком, над домом многоэтажным…
Она молится тихо, чтоб чудо случилось с каждым –
И приносит весну в пожелтевший от старости город.
ПИТЕРСКОЕ НЕБО
Мерять шагами Дворцовую площадь проще
Чем местных туманов пытаться расслышать голос
Взгляд твой становится мельче, доверчивей, площе
Не видишь пути – так шагай наугад, на ощупь
Ты думал, что мир – это шар. Оказалось – полость.
Ты думал, что мир – это шар. Оказалось – бездна.
Особенно здесь, где на каждом шагу каналы.
Ты якорем тонешь, и тут уж кричать бесполезно
А Пётр хохочет на дне – мол, какой ты бездарь
Ты бездны хотел? Так она тебя и доконала.
Сиди теперь тут да глазами стреляй вхолостую
Ты думал, что мир – это шар. Оказалось – небыль…
Вдруг издалека, осторожно – так пламя поет – аллилуйя
И сердце заноет, как будто бы от поцелуя,
И ты понимаешь, что это не дно, а
Небо.
КСЕНИЯ АЛЕКСАНДРОВА
Одесса, Украина
***
Старые сказки умерли, вьются лесные тропы, где так легко запутаться, запросто потеряться. Эрге умеет главное: ровно дышать и топать, Эрге умеет главное – не бояться. Что же там дальше, может быть, этот закат – последний, голод, как зверь разбуженный – сам скоро станешь пищей. Эрге не слышит голоса, верно идет по следу, Эрге своё пропавшее сердце ищет, будто не знает, кто теперь станет лишним.
Страх подступает к горлу, но ты не услышишь криков, сердце у пяток замерло, словно затихший бубен, кровью закат окрасили ягоды земляники, Эрге чужие тени целуют в губы. Ветер навстречу шепотом: «Всё, что осталось, спето, счастье твоё на привязи – плакать о том негоже. Что тебе было дорого, станет золой и пеплом, но, как и прежде, делай лишь то, что должен». Эрге же по-другому и сам не может.
Птицы с седыми перьями боль заплетают в волосы тех, кто своё падение смог обернуть полётом. Не говори об этом, не слушай чужого голоса, чтобы не оказаться к рассвету мёртвым.
Солнце упало в озеро, тропы уводят в небо, Эрге покорно следует, зная: не станет проще. Так далеко от прежнего вовсе никто и не был, Эрге узнал, какая весна на ощупь. Старые сказки умерли, новые стали постной кашей из сонной памяти, слов, что затихнут с кашлем. Эрге у самой радуги вдруг замедляет поступь, враз побелевший, будто не дышит даже. Эрге и сам не ведает, что там дальше…
Утром в дорогу, новое прячется в каждом дереве – кто ж его сердце жадное ласково держит в пяльцах? Эрге идёт за счастьем, но так и не знает, где оно. Эрге умеет главное – не бояться.
***
И легко танцевать и смеяться, и петь легко,
Солнце – спелое яблоко, красное у боков,
И стучит барабан, к алтарю ведут сотню твоих быков.
И легко не кричать, не бояться и не жалеть,
Думать, что будет дальше, не зная, что значит смерть,
И стучит барабан, будто в такт ему вьётся тугая плеть.
И легко идти первым, отчаянно ждать того,
Как надежда прорвётся наружу сквозь твой живот,
И стучит барабан, чтобы каждый здесь знал, что ещё живой.
И легко не грустить и не плакать, пить молоко,
Все слова где-то в горле, но слишком уж глубоко,
И стучит барабан, тает боль под горячей твоей рукой.
И легко обещать, что забудешь, но не простишь,
Я кричу тебе: ну, отпусти меня, отпусти ж,
И стучит барабан, чтобы после яснее звучала тишь.
***
И когда ты увидишь, что нет никаких границ, никаких условий,
В самом чистом и светлом чувстве столько всего намешано,
В груди затаится что-то холодное и тяжёлое, словно чужое слово,
Словно тоска по давно умершему.
И когда пол покроется – нет, не кровью, – а просто пятнами
Молока, что никто из худющих твоих котят все равно не вылакал,
Пусть прозвучит банально и пафосно, но мы со смертью сыграли в прятки,
И это теперь не выплакать.
И когда мир покажется всем снова надёжным, простым и прочным,
Ты поймёшь, что останешься сломанным роботом с чипом выжженным.
Я напишу тебе завтра, позвоню тебе завтра, встречу, где и когда захочешь,
Если мы оба выживем.
ДМИТРИЙ АРТИС
Санкт-Петербург, Россия
***
Но город пуст, как божья пятерня,
просившая когда-то у меня
любви немного, прочему не веря.
Я шёл к нему века тому назад,
и не считал безусый циферблат
к моей руке пристёгнутое время.
По улицам, подобно голытьбе,
гоняли ветер хлопья голубей,
росли дома с покатыми плечами,
брусчаткой покрывалась колея,
а я всё шёл, вернее, ковылял,
ещё вернее, длил свои печали.
***
Ещё немного и песчаным ливнем
накроет Рим, последний, третий Рим,
и мы с тобой об этом говорим,
а надо бы о чём-нибудь наивном.
Допустим, о бессмертии вселенной,
но мы упрямо говорим о не-
избежности: об атомной войне,
о том, что все умрут и мы – со всеми.
А надо бы о чём-нибудь попроще:
об ангелах на маковке сосны…
Украсили рождественские сны
освоенную в бункере жилплощадь.
Уже ничто не будет повторимо,
уже никто не будет повторим,
и мы с тобой о Риме говорим,
но Рима нет, не будет больше Рима.
***
Однажды мы случайно где-нибудь
в конце вселенной встретимся и снова
соединимся в целое одно,
единое, прозрачное, большое.
Когда-нибудь окажемся вдвоём
на высоте последнего пространства
и никого не будет, ничего
не будет между призрачными нами.
Должно быть, через пару сотен лет
или, того страшнее, много позже
сойдёмся без особенных причин,
как будто никогда не расходились.
Два совершенно разных существа,
далёкие, полярные друг другу,
мы станем завершением небес,
невидимой, но ощутимой точкой.
АЛЕКСАНДР АСМАНОВ
Москва, Россия
ОДЕССА НА РАСПУТЬЕ
Тут загар задарма, запах йода и влага волны,
Все же прочие блага накладны и бьют по карману,
Но зато горизонт так широк, что как будто вольны
Мы проститься немедля и в дальние двинуться страны.
Собирайся, плывём, в чемоданный ударимся быт,
А покуда гудки, и покуда не убраны сходни,
Напоследок побродим по жару полуденных плит,
И последние слёзы светло и бессильно изроним.
Тут, где жили цари, где в подвалах дряхлеет вино,
Где курортная мгла изнывает под знаком Венеры,
Тут была тишина, но когда-то безумно давно,
Тут роились знаменья, а нынче роятся химеры.
Мы проколем насквозь голубое пространство воды,
И появимся в мире, где правит уверенно график,
Мы придём, как слепцы, и большой не случится беды,
Если наш поводырь нас умело и быстро ограбит.
Вот возможно тогда, помолясь незнакомым богам,
Мы прознаем причину обиды, бессилья, печали:
Легче выжить чужим, прибиваясь к чужим берегам,
Почему? Потому, что родства они… не обещали.
А.У.
Где-то в лесу потерялся родник,
Где-то в далекой чащобе возник,
Долгую ношу понёс.
В каплях листвы понабрал полноты,
В длинных равнинных ночах – темноты,
Холода, песен и звёзд.
Он уж давно стал тяжёлой рекой,
На берегах его сытый покой,
Сёла, поля, города…
Пристани лодок, паромы, плоты,
Вёрсты полны суетой красоты,
И всё темнее вода.
Старая магия старой реки,
Омуты и осетров плавники,
Чёрных волков водопой…
Травы седые и стебли ракит,
Маковка церкви и брошенный скит,
И снегопад голубой.
В стылую полночь не видно ни зги,
От одиночества ломит виски,
Призраки рыб. И семьи…
Вот ты и входишь, мой бледный дружок,
Тонкой ступнею ломая ледок,
В тёмные воды мои.
ОБВИНИВШИМ МЕНЯ
В РАЗЖИГАНИИ НАЦИОНАЛЬНОЙ РОЗНИ
ЗА ОСУЖДЕНИЕ БОМБАРДИРОВКИ ЦХИНВАЛА ГРУЗИЕЙ
«…Но пока я живу – помолчите про Господа Бога…»
Ю. Гончаров
Даром слёзы растратив при тех, кто не тратится даром,
Сожалея о тех, кто не духом, а жалостью нищ,
Наконец-то и я обвинён в разжиганье пожара,
Как любой, зажигающий свечи во мгле пепелищ…
Потерявшим лицо не к лицу сожалеть об утрате,
Хоть трава не расти для того, кто заведомо прав…
Мир, живущий под бомбами лучшей из всех демократий,
До чего ж ты свободен, речист, голосист и кровав!
Мы всем этим болели – сегодня подводим итоги.
Мы несли убежденья по свету огнём и мечом…
Ваш черёд, но при этом – не надо о Господе Боге.
Это – выбор для нелюдей. Люди и Бог не при чём.
Нет, свеча – не пожар. В ней горят покаянье и опыт,
В ней надежда живёт, исцеленье болезней и ран…
… Вот и призрак известный покинул пределы Европы.
Жаль, не сгинул совсем – жаль, что лишь пересёк океан.
МАРИЯ БАНЬКО
Киев, Украина
МАЛИНА
Ты видишь дом, и в этом доме – дом,
А вот рукав, и в рукаве – культя
И воздух, образующий протез.
Ты в шесть-ноль-ноль спускаешься в метро,
А в шесть-ноль-пять выходишь из себя
На площади, где что ни день – протест,
И вымпелы, и кто-то выпил двести,
Теперь поёт. А ты устал быть тут.
Друг говорит: «Твоя рука на месте»,
До синяков сжимая пустоту.
До сахарного хруста – пустоту.
Да, это просто полная луна, не полуобморок, не полуоборот
к кусту малины (ягод нет, но – запах!)…
Вдыхаешь запах, набиваешь рот
тягучим запахом. И начинаешь длинный
Нелёгкий путь к себе, на юго-запад.
Тебя зовут Йен Ашер – продаёшь
Себя, друзей, ковры, автомобиль,
Всех девушек, которых не любил
(А вдруг любил? Невелика потеря…)
Даёшь с походом – получаешь трёшку,
Не понимая, как ты накопил
всего лишь трёшку –
без пяти копеек.
И вот малина, а, вернее, вкус!
Ты – гол, мир – глина, мягок и податлив.
Целует землю синий Иисус,
Набитый у кого-то на лопатке.
И сок течёт по пальцам, где артрит
Уже вьёт гнёзда, поднимаясь выше…
Вдруг замечаешь – больше НЕ болит.
Кричишь: Боли!
Пожалуйста, боли!
Но боль – глуха, но боль тебя не слышит.
МОНЕТКА
Сторукая карлица – бледная яблоня белый налив,
не ждущая дождь: разлюбившие так – не ждут.
Живи в пол-лица. Видишь, ангел сидит на сливе,
а хочет к тебе, но сидит, потому что труд
и так небольшой – потакать ни себе, ни людям.
Пой, яблоня, пой, наблюдай урожай: ещё
взойдут на белёсое солнце – фруктовое блюдо,
и будет их поровну – съеденных и прощённых.
И всякая голова в болезнь, и всякое сердце – в плач.
Полы плаща поржавевшим лезвием вспарывают пространство.
Вот на кухне вдова – молодая, смогла, не прячет
лица. Пусть учится притворяться.
Работа проста, как мир или мирный атом:
трепанация чайника, препарирования томатов,
натирание мелом фамильного серебра.
Живёт как без ножки пуговка – не пришей,
из тёплого дождика выгнанная взашей,
монетка, зависшая в воздухе – нет ребра.
А в городе доброго воздуха воздух прян,
когда карнавал не по пятницам, а уже.
Здесь время не тонкой ниточкой, толстой пряхой,
дешёвой женой набрасывается на шею.
И хочется пить, но два месяца нет дождя,
и влаги не жди: выживают не все хордовые.
Блестящие люди спускаются к океану
и смотрят на рыб, и потом превращаются в воду.
Но фокус смещён – у воды златоногая барышня
танцует фламенко. И мечется cante hondo
испуганной птицей. Красная, как боярышник,
шаль превращается в анаконду.
И вот начинается с капли – а там и дождь, и
дожили – ливень – шекспировский, свифтовый – падает
на круглую землю взмыленной, серой лошадью,
и катится по миру кислое серое яблоко.
Вот ангел на сливе почешет крыло – и к карлице,
Блестящие люди становятся серебром.
А кислое яблочко катится, катится, катится.
Чайник вскипает.
Монетка падает на ребро.
ТУФЛИ
Вот русый город, круглое вино.
День длится медленно – не долетит до взмаха.
И кровообращение во мних
Звучит колючим музыкальным знаком,
Терновым ключиком на чём-то золотом.
И ты пойдёшь: прокат, велосипед,
Смешные шапки, новости с фронтов.
Так мама отдает другим пантофли,
Которые тебе ещё не жмут,
Но там нужней: иди играть в футбол,
Не будь сопля, не притворяйся рохлей,
Ещё чего – ты скоро гражданин.
В таких домах всегда нет сыновей,
Всё только братья. Сны с чужой руки
Скрипят, как в коридоре пианино.
Немного музыки – работай кулачком,
Не ешь с утра, желательно, не шаркай.
Сервиз блестит, как звёздочка на бляхе.
Бери бидон – пусть сладкая айва.
От пуза ешь, потом беги в собор:
Там лавки тёплые, и музыка, и мних.
Так хорошо, что там не жалко туфель.
Их очень любит кто-нибудь другой.
Когда увидишь – не кричи «мои»,
Молчи «мои», растерянный и глупый.
Забудь «мои» – так утихает вихрь,
Так вырастают коренные зубы.
ЮЛИЯ БАТКИЛИНА
Харьков, Украина
***
Тем, кто вырван с корнем, какой уж теперь уют
на семи ветрах.
А они сидят в осаждённом городе и поют,
выпевая страх.
Крепостные стены в провалах и так ветхи,
и король старик.
А они сидят и читают ему стихи
из горящих книг.
И никто не выживет, если вдруг,
ни герой, ни трус,
и уносит на синий север, на белый юг
их бездомный блюз.
МИНОТАВР
Известно, что чудо случается, если не ждёшь.
Вот, например, представляете остров Крит?
Когда Минотавр покидает свой лабиринт,
На Крите тепло и дождь.
Садится в автобус желтый – а что бы нет,
Когда постмодерн и стаяли ледники.
И солнце ему – как рыбка на глубине…
Покинул тюрьму? Теперь и себя покинь.
Когда Минотавр оставил свою тюрьму,
Когда он в лазурном море топил ключи.
Он думал: «Наверное, это конец всему».
И долго невроз и травму потом лечил.
Теперь Минотавр не грустен. Какая месть?
С утра ему кофе, а вечером ча-ча-ча.
В обед ему хочется пару подростков съесть,
Да лабиринт мерещится по ночам.
И как он лежит, и его серебрит луна,
И как с вековечной кладки сдувает пыль.
… и как Минотавру надо – ключи со дна
И в старые камеры с новой своей тропы…
На Крите – ноябрь. Ветрено и темно.
В музее уснул охранник и всё закрыто.
И было бы все банально и плохо – но,
Но Минотавр не купит билет до Крита.
Он только порою думает: «Там, наверно,
под небом дождливым поникла листва у лавра».
Эх, если б тюрьма оставила Минотавра!
Но это плохая сказка для постмодерна.
СНЫ О СЕВЕРЕ
Выключи музыку. Панику – пересиль,
Это непросто, но…
Белка бежит по дереву Иггдрасиль,
Небо черным-черно.
Не отводя глаза, на него гляди,
Может быть, ты не Один – но не один.
Видеть и знать – вот это ли не судьба,
Прочее ерунда.
Полнится шумом бешеный автобан,
Сумерками – вода.
Дышит во мраке море, а в море – змей.
Он замыкает кольца, и ты – посмей.
Смейся, смелей, а большего – не проси.
Большее – до поры.
Ветви полощет дерево Иггдрасиль,
Нижет свои миры.
Тянется ночь длинней, города – темней.
Белка бежит – от веток и до корней.
И ничего из этого, просто так.
Стекла морозит белая пустота…
ВИКТОРИЯ БЕРГ
Калининград, Россия
ТРЕТИЙ ТРИМЕСТР
Жизнь испив не то чтобы до донышка –
до пустой и полной половины,
чувствуешь себя порой зародышем,
прикреплённым к небу пуповиной,
а порой – мячом в ладошках Таниных –
стук да стук, и в пруд случайно брошена.
И скользишь по глади понимания
вслед за водомеркой заполошною,
алый бок горит в глазах фасеточных
низко пролетающего ангела.
Все пути давным-давно отмечены,
только твой всё надвое да надвое –
между элодеей и эйхорнией.
С каждым годом выбор всё усерднее.
Оттого и давит благотворное
вод околоплодных милосердие.
НИЧТО НЕ КОНЧАЕТСЯ
Милая, как тебе спится
в доме твоём,
в месте, где нет дорог,
только поля ромашковые,
где бесконечна даль –
девственный окоём,
где вперемешку дни –
завтрашние и вчерашние?
Стукнет ли клювом синица
в рамку окна,
тронет ли ветер прядь,
душу твою приманивая, –
что ты увидишь там,
в коконе светлом сна,
где так легко не жить
чувствами и желаниями?
Может, пронизанный солнцем
сосновый лес
или холсты болот,
бисером клюквы расшитые?..
Знаешь, а здесь – без тебя –
стало меньше чудес.
Сложены сказки в ларец –
чаще берём молитвами.
Милая, в городе нашем
снова дожди,
птицы орут, дурея,
пахнет землёй прогретою.
Я покажу тебе, только
в сны приходи –
солнечной далью,
ромашковой гладью,
рассветами.
ДИСПОЗИЦИЯ ПО ШТЕРНУ
Рыдала ключница Гликерья, слезой закапав пирожок: «Вишь, барин плёткою ожёг, суровенек опять с похмелья». Нахмурившись и подбоченясь, рукою щёку подперев, пеняя на хозяйский гнев, внимала причитаньям челядь. В окошко билась нудно муха, стучали ходики – тик-так. «Видать, навёл нечистый враг за невоздержанность проруху, – шептала кучеру кухарка. – Вечор у барина она все хохотала, сатана. А утром, глянь, – с каким подарком…»
Гликерья, приспустив сторожко рубашку с белого плеча, от плети вспухшую печать всем показала и ладошкой глаза отёрла. Колокольчик в покоях барских зазвенел. Гликерья стала, словно мел, бледна, и, причитать закончив, поправив локон медно-русый, в покои барские ушла… Звенела за стеной пила, стучал топор, орали гуси…
К обеду небо потемнело, взметнуло ветром к небу пыль, кобель у кузницы завыл и получил за это дело. Но не смогли ни вопль, ни громы уже мятущейся грозы унять восторженную зыбь и сладость чувственной истомы лежащих в барской почивальне.
Кухарка, очищая лук, прислушалась – затих ли стук и стон. «Закончил, вишь, охальник. А то всё драться. Вот ведь дело. Папаша тоже был мастак – баб портил, так его растак…»
Лицо старушки потеплело…
ЮРИЙ БЕРДАН
Нью-Йорк, США
ОКТЯБРЬ В ОДЕССЕ
Последняя улыбка стюардессы,
И замер Боинг, успокоив дрожь.
Ну что ж, привет, аэропорт Одессы!
Октябрьский день. Конец сезона. Дождь.
Он – не сюрприз: прогнозом был обещан,
И лить ему ещё четыре дня.
О, господи! Полно красивых женщин,
И ни одной, встречающей меня!
Завидно мне, но не подам я виду,
Наброшу плащ и в гулкий город выйду…
Вдруг повезёт и встречу эту пару –
Она и я… Сквозь красный листопад
Идущую вдоль моря по бульвару,
Держась за руки, жизнь тому назад.
ПЕРЕВАЛ
Над перевалом первая метель…
В дверном проёме синий всполох платья.
Спаситель мой – в три номера мотель,
Уютный, словно женские объятья.
Чай, курага да за окном пурга,
А что потом, мы только богу скажем…
Ни друга, ни любимой, ни врага.
Сын вырос, дом построен, сад посажен.
Покаялся, долги вернул. Почти…
Нарежу сыр, стакан вином наполню.
Клятв не давал, но всё равно прости
За то, что рук и губ твоих не помню.
Моя тридцатилетняя война
Закончилась во мне позорным миром…
Душа беззвучна, терпок вкус вина,
Изыскан сыр и пахнет свежим мылом.
ФАТА МОРГАНА
Мираж, фата моргана, круговерть
На скорости двадцать шестого кадра:
Нет ничего – начало только завтра,
Есть только бездна вод, земная твердь,
Ни горя, ни улыбок, ни азарта,
Ни пенья птиц, ни грёз в начале марта,
Ни звёзд, ни неба – некуда смотреть,
И предсказать мне жизнь мою и смерть
Ещё не сможет в скверике Кассандра.
И я никто и звать меня никак,
Ещё платан не вырос возле дома,
И с первенцем, заснувшим на руках,
Не ждёт меня до первых звёзд мадонна.
Нет бомб и пуль, не тонут корабли,
И день в Спитаке безмятежно синий,
И безрассудно молодой и сильный
Ещё не задыхаюсь от любви
Нечеловеческой, невыносимой.
Ещё земную твердь не погребли
Ни доллары, ни евро, ни рубли,
Ни пепел «близнецов» и Фукусимы.
Всё впереди: надежда-правда-ложь,
Мгновение, что сотни жизней длилось –
На белой блузке бабушкина брошь
И девичьего лифчика стыдливость,
И первых губ застенчивая дрожь,
И губ прощальных северная стылость.
За перевал, где ужас и война,
Уйдёт гроза, в полнеба полыхая.
Погода дрянь и видимость плохая,
И над Голодной степью пелена –
Коричневая пыль, стена глухая,
И тусклая, как фикса вертухая,
Зависнет узкоглазая луна
Над сумасшедшими заревом Шанхая.
И задымится в двориках сирень,
И безоглядно мы в добро поверим,
И вечер взвоет тысячью сирен,
И прыгнет на Манхеттен рыжим зверем.
Ещё услышать той шальной весной
Звучащие из Домского органа
Бесстрастность дюн и ярость урагана,
И нежность вперемежку с сединой,
И то, что было-не было со мной,
И то, чему не быть – фата-моргана.
ЛЮБОВЬ ВАСИЛЕНКО
Керчь, Крым
ВРЕМЯ ПТИЦ
Когда щебечут птицы
вразброд и невпопад,
с гармонией той слиться бы
и превратиться в сад! –
расхристанных регистров
органный звукоряд,
где певчие меж листьев,
как яблоки, висят…
Душой своей незрячей,
помятой, как гармонь, –
пронзённых светлым плачем
блаженных тех не тронь!
Когда они рыдают,
срывая счастье в крик, –
кто знает? – Бог весть знает –
за что нам – этот миг…
ПРИГОРОД
Ни – грусти, ни – печали,
просто:
даль! –
сиреневая
в профиль горбоносый.
…Едва ли чья туманная вуаль
замаскирует все эти наросты
земной коры,
коллоидным рубцом
восставшей
из-под зубчатой короны
«архитектурных линий»,
налицо –
морщинисто
и ломкоброво…
Меж спичечно карманных коробков
Хрущёвок
без того, как на ладони –
микрорайон,
закатанный в бетон,
да пригород в метелках сухостоя…
И шелково,
что айседоров шарф,
шоссе кольцует гадиною льстивой –
по-русски обезбашенный ландшафт
размашисто улётной перспективы.
***
Война, довлея опытом
вылущиванья глаз,
в расход серпов и молотовых
списывала нас.
Нечаянность пацанчиков
виной чужою пасть,
из гаубиц и танчиков
выстебываясь всласть,
фривольно мины сеяла,
рвала за пядью пядь.
А смерть ждала и верила
бесславнейшею стать,
в славянские угодия
вгрызаясь, как в своё.
За верность БогоРодине,
от мира не сего.
Бараков-баррикадушек
барокко-рококо…
Братишек-обознатушек
забвенье глубоко.
Там, где-то на окраине,
над пропастью во лжи,
точат-точат сакральные
булатные ножи,
кипят котлы кипучие,
горят, горят огни…
А ты же не по случаю
надежду сохрани
для Авеля и Каина,
спасенья ради, для
прощенья и раскаянья
в безбожье бытия.
ДАРЬЯ ВЕРЕТИНА
Мичуринск, Россия
С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ
По ком-то все звонят колокола.
В туман сомнений прячется дорога.
Та девочка, которой я была,
Не узнаёт меня и смотрит строго.
Пренебрегая собственной судьбой,
Не избежать в груди глухого жженья.
Тот мальчик, что когда-то был тобой,
Давно своё не любит отраженье.
Слова любви невнятны и тихи,
А лишний не всегда бывает третьим.
Я каждый год пишу тебе стихи,
Чтоб ты их, как и прежде, не заметил.
Сварить глинтвейн, включить тягучий джаз,
Пусть боль накроет свежею волною.
Похоже, чудеса не верят в нас,
И потому обходят стороною.
Мы до сих пор боимся игр с огнём,
Но северу не стать дороже юга…
…Те девочка и мальчик день за днём
Проводят в ожидании друг друга…
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ
Прими как данность: ты «почти пейзаж»,
Хоть лес вокруг (вот жалость) – не саксонский.
Ты душу свою дёшево продашь,
Но шум толпы и гулкий топот конский
Тебя к ответу призовут скорей,
Чем ты потратишь первую монету.
Уплыть бы прочь за тридевять морей,
Да в лодке течь. Просить подать карету
Уже не по годам и не к лицу.
Безгрешных нет – есть жажда бросить камень.
…Тебя ни ко двору, ни ко дворцу
Не пустят. Ты отравлена стихами.
ПРОЩЁННОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Здесь пахнет отчаяньем, и тишина
Грозит обернуться зловещим затишьем.
По страшному кругу блуждает страна,
Где каждый имеет возможность стать лишним.
Отныне, и присно… Грехами отцов
Нельзя объяснить, что творят злые дети.
Но тот, кто веками скрывает лицо,
Давно отказался за нас быть в ответе.
Обыденность зла позволяет считать
Любому из ста сорока миллионов,
Что если сложить два и два – будет пять,
В обход объективных и чётких законов.
Незнание – сила. Затих метроном.
И вновь в монтаже нашей памяти плёнка…
Обманчивый мир за немытым окном
Спасти не способна слезинка ребёнка…
ЛЕВ ВИЗЕН
Виктория, Канада
И, МОЖЕТ БЫТЬ, ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ…
Прощалась с августом трава,
был влажен мох.
Он отдавал, дыша едва,
ей всё, что мог…
И принимала глубина
её – его…
И пела горькая струна
про ничего.
Ах, бабье лето … Не стихи
под бирюзой.
Остались где-то женихи,
сарай с козой.
Как небыль – давнее-давно
пропавших лет.
И счастье – где и как оно?
Ответа нет.
Порой сильнее мужиков
их медсестра.
Но нет уж сил, и нет уж слов –
так боль остра.
Ползи, бинтуй, тащи, держись …
И звон в ушах.
Не колокольный. Врут про жизнь,
что хороша.
Сочится кровью медсанбат.
Прах деревень.
И всё, что есть – живой солдат
и, может быть,
последний день.
ГОСПОДА, НЕ МЕНЯЙТЕ ФАМИЛИЙ…
И легки и приятны улыбки:
– Mister Smith!
– Mister King! … I am glad!
И меняют карманы визитки –
Камуфляж неудач и побед…
Шли истории кордебалеты.
Рабский разум кумиров ваял.
Мы
не слышали Бога советы,
Мы
покинули круги своя.
Катаклизмов среди и ненастий,
Заменяя
небес приговор,
Королей и плебеев
династий
Дни
решал в бурых пятнах топор.
И земля цепенела и стыла
От протопленных
Нами
печей.
И
из нас
было сделано мыло
Отмывавшее палачей…
Господа,
не меняйте фамилий.
Цвет один
у крови и огня.
Пусть под стенами новых бастилий
Бережёт вас генетик броня.
Mister Smith,
оставайся – Семёнов,
Mister King,
помни, ты – Кацнельсон.
Бесконечных освенцимов стоны
С православной мольбой –
в унисон.
Мы есть мы.
Мы есть мы.
И – навечно.
Не меняйте имен, господа.
Наши дни на земле быстротечны.
Наши вера и кровь –
навсегда.
***
Aх, осень,
мудрая колдунья,
расшелести тлен и покой.
Опять,
в прохладе полнолунья,
зажги откосы над рекой.
В туманности –
вколи дурманы,
плесни вина в прозрачный дождь,
а гром –
пусть грохнется в поляны,
ненужный, как вчерашний вождь.
Пусть ветка
тонкой танцовщицей,
заломит руки в вышине.
Пусть в октябре
апрель приснится
с воскресной вербой на окне.
И пусть
залогом возвращенья
всего, что превратится в прах,
вновь слышится
Его прощенье
в рождённых звёздами ветрах.
Указом хвойного синода,
вели признать и пням в лесу,
что в осень –
лётная погода.
Её письмо пусть принесут,
пусть будут ночи непохожи…
Прибавь любви,
добавь стихов,
И расставанье мы отложим
до третьих снежных петухов.
АННА ГАЛАНИНА
Москва, Россия
***
Чуть южнее севера – Петербург,
а восточней запада – Ленинград.
Это стрелка компаса, сделав круг,
повела часами бродить – назад,
где туманней памяти – острова.
Там дома с парадными до сих пор,
и белее снега на Покрова –
свет, летящий сверху в колодец-двор.
В нём и южный ветер тревожно-стыл,
и считать ушедших легко – до ста…
А когда собьёшься – сведут мосты,
и дойдёшь до Аничкова моста…
Поплюёшь в Фонтанку – такая муть…
На коней посмотришь – и всё же, мощь.
И пойдёшь обратно – куда-нибудь,
где чернее вечера будет ночь.
***
Всё суета, мой дорогой, всё суета…
Твой город – странный, неулыбчивый, и всё ж,
он открывается, когда ты занята –
несёшь свой крест, и что попало, – всё несёшь.
Он принимает. Забирает и даёт –
всё как обычно, дорогой. Но иногда,
кружа Бульварным, вдруг услышишь, как поёт
о чём-то дальнем свиристель на проводах.
И чемодан-верблюд услужливо горбат –
привык летать. Такой вот выдался Пегас…
Везде Арбат, мой дорогой. Везде Арбат –
его штампуют замечательно, на «раз».
И что ни город, – всё один торговый ряд
и небоскрёбы – от велика до мала…
А на Полянке удивительно звонят
колокола, мой дорогой… Колокола.
***
Левее от фонарного столба
и справа от бочонка с рыжим квасом
свернуть туда, где не слышна толпа
и сытый дух московский, дух колбасный.
Вперёд, пока есть силы… Там, пыля,
девчушка жмёт размеренно педали…
А дальше – лес и поле… Нет, поля –
куда ни посмотреть: поля и дали.
И бабушкин, на пять окошек, дом.
А может быть, – всех бабушек на свете…
Там дед стучит усердно молотком –
как все деды, за каждый гвоздь в ответе.
И всё взаправду, и наоборот,
и есть чулан, где прячутся потери…
Там домовой за печкою живёт.
Он может быть, сейчас в меня не верит.
ЮРИЙ ГЕЛЬМАН
Николаев, Украина
***
Я был в Одессе, но почти проездом:
с наскока, сдуру – только по делам.
Но море затухающим оркестром
везде за мною кралось попятам.
«Пятёрка» по Французскому бульвару,
выстукивая песенку в мозгу,
несла меня к осеннему пожару,
боясь, что я не выдержу, сбегу,
что отмахнусь нелепыми делами
от Пушкинской, где – точно маяки –
стоят платаны с голыми стволами
и ждут прикосновения руки,
от Пироговской или от Еврейской,
от седины шлифованных камней,
где каждый дом, поглаживая пейсы
и щуря окна, подступал ко мне.
И я бродил по стареньким бульварам,
и я шуршал опавшею листвой,
а кто-то звал позировать задаром
и предлагал портрет «почти живой».
И зазывала скромная аптека:
«А шоб ты был здоровеньким у нас!»
И на скамье два взрослых человека
играли в домино – на ананас.
А я бродил, в карманах пряча руки,
чтоб не глупить, не трогать всё подряд.
Одесса – сколько жизни в этом звуке!
Прости мне, Пушкин, этот звукоряд.
Одесса, я рождён волною Бугской –
еврейский сын украинских степей,
но тополя на Малой Арнаутской
пустили корни в памяти моей.
***
О чём стихи?
Так, ни о чём…
О том, как стремглав проносятся сутки;
о том, что кто-то навис над плечом;
о том, как пошлы чужие шутки.
О чем стихи?
О крылатом конвое,
оцепившем ночью письменный стол.
О шёпоте,
стоне,
о крике,
о вое
склонившихся над листом.
О том, как всклокочены
мысли-паяцы,
слово в слово жизнь повторив;
о том, как волосы-протуберанцы
разряжаются в воздух
искрами рифм.
Письменно, устно –
под напряжением –
как на ветку,
на строчку чёрным грачом –
упаду
и замру без движения.
О чем стихи?
Так – ни о чём…
***
Завидев свет, мелькнувший в темноте,
я вдруг поверю собственной мечте,
но посреди вскипающего сада
твои опять почудятся глаза…
Разлука – виноградная лоза,
а месяцы – как гроздья винограда.
И всё.
И больше ничего затем.
И не было у нас запретных тем,
и лунные постанывали тени,
но ты однажды поняла сама,
что сладкий сон испортила зима,
а вместе с ним –
судеб переплетенье.
И всё.
И в круге света – пустота.
Я начинаю с чистого листа,
в который раз ищу слова босые,
чтоб вместе с ними по лугу бежать,
встречать свою любовь
и снова ждать,
когда закончатся дожди косые.
Тогда и свет, разбивший темноту,
предъявит мне на самом деле ту,
которая опаздывала всюду,
не успевала на последний шаг,
невидима, как взмах карандаша,
и ту, с которой я навеки буду…
Она придёт с журчанием ручья –
загадочная женщина.
Ничья.
Ни лунная она и не земная.
И зазвучит космический хорал,
и рта её изменчивый овал
мне скажет:
«Боже, как же ты устал!..»
И я её по голосу узнаю…
ИРИНА ДЕЖЕВА
Одесса, Украина
***
На 90-градусном градуснике 45
Измеренье пахнет резиной
Тщится себя узнать
Папой, малышом, любимым
Скатом на выжиганье плеча
Студнем Пальмиры
С подобным катышком у виска
Нас не сдержат отрывки мест
По неисполненным пьесам
Палит дуплет допросов
Так косо хороня
Учитель, заметая след
Принося матрац
Подкидывая тухлое просо
Нас не увидят
Назвавшие температуру кровью
Виток –вне– сравнителен изначально
С битком с выеденными глазами
Плетью как палицей распятой полиции
Но Ваши наконец-то хочется сохранить
Пальцы
Торцом разведённые
Пальмы
Без измороси железобетонной
В народье – кляксы
Поверят ли едва
Извольте воском
Катится пребыванье троп
Под парашютом кровли
Из сердца в сердце
Обжечь глаза
Углом ровным, харкающим голыши по ряби
Жаждущих бед, когда бездна, когда нужна
Сила
Вторая
и третья…
***
Время погубит героя последним…
Танго свьючилось
Танцуем на дороге
Фальшь облезет
Как земной фасад
Поиграем в киндера на слоги
Или просто пухло – наугад
Рай как день
Нам выдался однажды
Век как мяч
Вприпрыжку с куличом
По жилым гробам с солдатской флягой
И набойкой, трущей за душой
Разведём всё то, что не горело
Долгий свет, судьбу без языка
Поглядим, как времечко по следу
На суровых сваях имена
Под юбкой
Растолкует
Кашлянув на зёрнах
Сальных луж покинув небеса
Неопознано – всегда проворно
Ни портрет, ни ласка. Тишина…
Лопухи беспутно тянут лето
Электронных встреч отмаялся обоз
Электронных лиц бесцветные верёвки
Сколько их?
Танцуйте
Ржавые пупы
Зовите
Громко
Крик чужих земель
Попутку слёз
Герою помощь?
Да, нужна
Только, пожалуйста,
ско-р(а)-о-я…
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
В платиновый век отправятся уделы
В сонный корпус подадут ветер
В уши воткнутся ладони-лилии, слушай
Когда он чёрный, я – белая
Когда я бледная, он – серый
Ресницы по-том рисунок
Мокнущи в любви спрянув
Пришёл закашлявшись
Перевернув до зёрнышка
Покинув небосвод
По язвам пряным ссал как по пятам пути и лужи
Спрошают: падаю иль подаю
На сальной суше взмокшее тепло
На ужин – душу
И волосок по волоску
Малютки, храните термин от тесненья
Прощённы прошены, порозовело
Трос звонарный как глухарь глотает сон
Встретимся перьями на поминках Заппы
На танцполе в рыжем городе Армагеддон
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
(Бор, Нижегородская обл., Россия)
НА СЕМИ ВЕТРАХ
На семи ветрах построен город –
будто из-за пазухи на свет
вынут кем-то – на причуды скорым.
Здесь живу я словно сотни лет.
Словно сотни лет разрыты ямы
и дорог растянуты жгуты.
Спит интеллигенция в пижамах,
веря с детства в ужас темноты.
Люмпен держит топоры на съёмных,
Фёдора Михалыча не чтя.
И пыхтят дома, как злые домны,
в стетоскопе старого врача.
Я иду по кромке этой чаши:
вправо – бездна, влево – полынья.
Сердце бьётся яростней и чаще
с каждым рваным криком воронья.
Здесь зима – не то, чтобы простуда,
а банальный повод прятать нос.
На вопрос «откуда?» – «от верблюда!»
отвечают чай и абрикос.
Мы привыкли жаться к этим стенам,
холод как обычай переняв.
Здесь из кожи крокодила Гены
взрослый мир пошил себе рукав.
На семи ветрах построен город –
сотни звуков, сотканные в шум.
Трубами, как пушками линкора,
метит он в небесную баржу.
Костной пудрой, выпавшей в осадок,
заметает чёрные следы
белая метель… Флакончик с ядом
и рецепт «три раза до еды» –
на дешёвом стуле у кровати.
Дочитать и выключить торшер.
Ночь, зевая, разожмёт объятья,
как в раю, который в шалаше.
НА БЕЛОМ ГРУЗОВИКЕ
Вот въедем мы на белом – будто снег –
грузовике в провинциальный город,
где в Центре – царь, а, может быть, генсек
стоит на постаменте и с укором
глядит в глаза потомкам, где дворы
колодцами – в предчувствии ведёрка –
чернеют, дно скрывая до поры,
где рубль измятый – скромный признак торга.
Куда с тобою, друг, нас занесло? –
ведь мы мечтали, помню, о триумфе,
о том, чтобы за наше ремесло –
имён нам данных высекали буквы
в граните грубом… Впрочем, пережив
все сроки – за которыми не видно
уже ни пашни щедрой, ни межи,
мы просто верим заданному ритму.
Смотри, как жизнь бесхитростна, как лёд
способен быть предметом декораций,
как лица тех, кто в клочья нас порвёт,
светлы во власти солнечных вибраций,
как тесен мир тех улочек, где нам
так хочется пропасть вдали от сборищ…
Оставшиеся дни – не чёрный нал,
а гонорар – обещанный всего лишь,
но нам, надеюсь, вновь отпустят в долг
лихой судьбы пернатые мгновенья.
Не съест свинья, не выдаст серый волк,
ленивой кровью не отравят вены –
пока в аортах беглого огня
жива волна. Мы въедем в этот город
на белом – за отсутствием коня –
грузовике, не превышая скорость…
ТОРТУГА
Ни обаятельных пиратов, ни пивной –
молчит Тортуга в тонком шёлке бриза –
лишь местный сумасшедший (некто Ной)
воссоздаёт по найденным эскизам
подобие фрегата. Запиши, –
он говорит – всё явнее стремленье
воды быть выше пиков и вершин –
и в том, как смерть, работает без лени.
Весёлый Роджер устилает стол
в дремотной кухне, где под звон посуды
чай обретает силу меньших зол
над большими – и сквозь него, как сутры,
звучат рассказы о былых страстях,
ошибках юности, обрывках киноленты,
запечатлевших танцы на костях
и прочие забавные моменты.
Тортуга – стала медленней, тучней.
Рассветный всполох льётся по витринам,
по медным лбам усатых трубачей
перед подъездом графа Аспирина.
И только деревянная нога
пускает взгляд по следу многоточий –
туда, где пары нет у сапога,
и левой шаг – труднее и короче.
Ступай на пирс – там неизменен вид
морской волны, как время ни старалось,
висок стены там волосом увит,
что кажется вблизи канатом старым,
там чайки на наречии небес
поют о душах вверенных пучине,
а рядом – бденья молодых повес,
как прежде, ищут смысла и причины…
Всё кажется: вот разорвёт туман
британским флагом вездесущий ветер –
и заиграет тонкая струна
при виде белых парусов на рейде,
но книжным детством пахнет акварель,
что сохнет на разложенном картоне,
и лысина эпохи – будто мель
под килем – возбуждаема ладонью
от париков уставшего посла.
В День Нептуна – зажжёт хмельной бравадой
до поздней ночи остров хвост осла,
а утром – у ворот земного ада
поверх тельняшки вновь натянет тень…
Так часто хочется быть одному – в сторонке –
чтоб мнения общественный кистень
не освистал тоски по треуголке…
Уважаемые участники конкурса!
В конкурсе приняли участие 361 авторов из 17 стран – России, Украины, Беларуси, Казахстана, Германии, Греции, Израиля, Италии, Канады, Латвии, Нидерландов, Молдовы, США, Узбекистана, Франции, Чехии, Черногории, также из Крыма и Приднестровья.
Предлагаем Вашему вниманию вердикт жюри –
список финалистов поэтического конкурса «И ляжет путь мой через этот город…»
в рамках IV Международного арт-фестиваля «Провинция у моря».
В связи с неожиданной активностью конкурсантов, шорт-лист конкурса был расширен до 45 человек. В него вошли авторы из России, Украины, Беларуси, Греции, Италии, Канады, Молдовы, США, Черногории, Крыма и Приднестровья. Их имена мы называем в алфавитном порядке:
1. Алексей Абраменко (Киев, Украина)
2. Ксения Александрова (Одесса, Украина)
3. Дмитрий Артис (Санкт-Петербург, Россия)
4. Александр Асманов (Москва, Россия)
5. Мария Банько (Киев, Украина)
6. Юлия Баткилина (Харьков, Украина)
7. Виктория Берг (Калининград, Россия)
8. Юрий Бердан (Нью-Йорк, США)
9. Любовь Василенко (Керчь, Крым)
10. Дарья Веретина (Мичуринск, Россия)
11. Лев Визен (Виктория, Канада)
12. Анна Галанина (Москва, Россия)
13. Юрий Гельман (Николаев, Украина)
14. Ирина Дежева (Одесса, Украина)
15. Андрей Дмитриев (Бор, Нижегородская обл., Россия)
16. Павел Златов (Бровары, Украина)
17. Роман Казимирский (Бар, Черногория)
18. Андрей Катрич (Сумы Украина)
19. Владимир Кац (Одесса, Украина)
20. Роман Кожухаров (Тирасполь, Приднестровье)
21. Борис Косенков (Калининград, Россия)
22. Юлия Котлер (Керчь, Крым)
23. Ольга Кочнова (Тверь, Россия)
24. Таня Кузнецова (Москва, Россия)
25. Леонид Кулаковский(Ильичёвск, Украина)
26. Ольга Лебединская (Днепропетровск, Украина)
27. Майка Лунёвская (Берёзовка, Тамбовская обл., Россия)
28. Анна Маркина (Москва, Россия)
29. Анатолий Марущак (Херсон, Украина)
30. Юлия Мельник (Одесса, Украина)
31. Юлия Морозова (Санкт-Петербург, Россия)
32. Наталья Пейсонен (Рим, Италия)
33. Леонид Поторак (Кишинёв, Молдова)
34. Николай Прокофьев (Москва, Россия).
35. Елизавета Радванская (Киев, Украина)
36. Елена Росовская (Одесса, Украина)
37. Тамила Синеева (Киев, Украина)
38. Светлана Солдатова (Москва, Россия)
39. Анна Стреминская (Одесса, Украина)
40. Валерий Сухарев (Одесса, Украина)
41. Юрий Татаренко (Новосибирск, Россия)
42. Лола Ува (Донецк, Украина).
43. Ася Шевцова (Харьков, Украина)
44. Татьяна Шеина (Радошковичи, Беларусь)
45. Екатерина Янишевская (Салоники, Греция)
Поздравляем наших финалистов и ждём их в Ильичёвске для участия в основном поэтическом конкурсе, анонимном конкурсе одного стихотворения, поэтри-слэме и других заключительных мероприятиях фестиваля, которые пройдут 5-7 сентября 2014 года. Напоминаем, что фестиваль «Провинция у Моря – 2014» начинается 29 августа, и приехавших раньше ждёт множество интересных мероприятий, и просим финалистов подтвердить свой приезд:
iv.artfest@gmail.com
. Не будет лишним предварительное бронирование жилья в г. Ильичёвске (информация будет размещена на официальном сайте). Всем финалистам, подтвердившим своё участие в фестивале, будет выслано официальное именное приглашение на бланке Южнорусского Союза Писателей с печатью, подписями членов оргкомитета фестиваля и их телефонами.
Официальный сайт арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014»:
http://province.do.am
Страница на литературном портале «Графонанам.Нет»:
http://grafomanam.net/users/19514
Фестиваль в Контакте:
http://vk.com/provintsiya_u_morya_2014
Спасибо всем за участие!
И – до скорой встречи на побережье Чёрного моря!
Прощалась с августом трава,
был влажен мох.
Он отдавал, дыша едва,
ей всё, что мог...
И принимала глубина
её - его …
И пела горькая струна
про ничего.
Ах, бабье лето ... Не стихи
под бирюзой.
Остались где-то женихи,
сарай с козой.
Как небыль - давнее-давно
пропавших лет.
И счастье - где и как оно?
Ответа нет.
Порой сильнее мужиков
их медсестра.
Но нет уж сил, и нет уж слов -
так боль остра.
Ползи, бинтуй, тащи, держись ...
И звон в ушах.
Не колокольный. Врут про жизнь,
что хороша.
Сочится кровью медсанбат.
Прах деревень.
И всё, что есть - живой солдат
и, может быть,
последний день.
ГОСПОДА, НЕ МЕНЯЙТЕ ФАМИЛИЙ ...
И легки и приятны улыбки:
- Mister Smith!
- Mister King! ... I am glad!
И меняют карманы визитки -
Камуфляж неудач и побед ...
Шли истории кордебалеты.
Рабский разум кумиров ваял.
Мы
не слышали Бога советы,
Мы
покинули круги своя.
Катаклизмов среди и ненастий,
Заменяя
небес приговор,
Королей и плебеев
династий
Дни
решал в бурых пятнах топор.
И земля цепенела и стыла
От протопленных
нами
печей.
И
из нас
было сделано мыло
Отмывавшее палачей ...
Господа,
не меняйте фамилий.
Цвет один
у кровИ и огня.
Пусть под стенами новых бастилий
Бережёт вас генетик броня.
Mister Smith,
оставайся - Семенов,
Mister King,
помни, ты - Кацнельсон.
Бесконечных освенцимов стоны
С православной мольбой -
в унисон.
Мы есть мы.
Мы есть мы.
И - навечно.
Не меняйте имен, господа.
Наши дни на земле быстротечны.
Наши вера и кровь -
навсегда.
* * *
Aх, осень,
мудрая колдунья,
расшелести тлен и покой.
Опять,
в прохладе полнолунья,
зажги откосы над рекой.
В туманности -
вколи дурманы,
плесни вина в прозрачный дождь,
а гром -
пусть грохнется в поляны,
ненужный, как вчерашний вождь.
Пусть ветка,
тонкой танцовщицей,
заломит руки в вышине.
Пусть в октябре
апрель приснится
с воскресной вербой на окне.
И пусть
залогом возвращенья
всего, что превратится в прах,
вновь слышится
Его прощенье
в рождённых звёздами ветрах.
Указом хвойного синода,
вели признать и пням в лесу,
что в осень -
лётная погода.
Её письмо пусть принесут,
пусть будут ночи непохожи...
Прибавь любви,
добавь стихов,
И расставанье мы отложим
до третьих снежных петухов.
________________________________
От оргкомитета фестиваля:
Время поступления конкурсных работ - 26.05.2014. По техническим причинам подборка публикуется позже.
Дорогие участники поэтического конкурса «И ляжет путь мой через этот город…»!
Дорогие будущие гости IV Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014», который состоится в Одессе и Ильичёвске в начале сентября сего года!
Сегодня в полночь был прекращён приём заявок на поэтический конкурс фестиваля. В конкурсе приняло участие 360 авторов из 17 стран: России, Украины, Беларуси, Казахстана, Германии, Греции, Израиля, Италии, Канады, Латвии, Нидерландов, Молдовы, США, Узбекистана, Франции, Чехии, Черногории, также из Крыма и Приднестровья.
СТАТИСТИКА:
Россия – 174 работы (в т.ч., из Москвы 33, из Санкт-Петербурга – 18);
Украина – 139 работ (в т.ч., из Одессы – 38, из Киева – 22);
Беларусь – 16,
Крым – 10,
Казахстан – 5,
Германия – 3,
Все остальные страны – по одной конкурсной заявке.
Объявление списка финалистов состоится в начале июля. Следите за новостями на сайте арт-фестиваля: http://province.do.am
Оргкомитет благодарит авторов за интерес к нашему конкурсу и желает всем успехов и побед!
***
Зима ли, осень – не поймёшь,
Как скуп на краски и оттенки
Январский дождь – колючий, мелкий.
Болят от сырости коленки
Деревьев, ломко и насквозь.
Меня от скуки защитит
И от погоды пересудов
Оконный щит
И звон посуды,
И чай имбирный от простуды.
Я замолкаю – он налит.
Вот, чаепития обряд
Идёт к развязке –
Книги в ряд –
Все – рассчитались по порядку.
А выбор будет свеж и сладок,
Когда они заговорят.
***
В потайном кармане клёна
Спит, скукожившись, личинка.
Ей приснится на рассвете
Белых крыльев первый взмах
И натянутые туго
Между небом и землею
Струны солнечных лучей.
А за краем окоёма
Взгляда глаз лазурно-снежных –
На вершинах волн – скольженье
Бликов скомканной фольги,
Выпуская из скафандра
Чутких усиков антенны
Две, завитых ветром, будет
Слушать шум морской волны.
И, отбросив сожаленье
О потерянных мгновеньях
В бытность сонную личинки
Сквозь метель пыльцы хмельной
И безмерность ожиданья
Одинокого полёта,
Эфемерность взмахов крыльев
Лёгких призраков стрекоз
Полетит навстречу солнцу,
Чтоб сгореть в его объятьях
И на землю долго, долго
После этого полёта
Будет падать, падать, падать
Белый, белый, белый снег.
***
В этом озере – грязь да соль,
Говорят – приносящие пользу.
Убывает вода, и невольно,
Винишь в этом ветер и солнце.
Справа,
Если к морю спиной,
Запорошена солью дорога,
окаймлённая сорной травой,
что за ветром бежит многоного.
Ты,
По щиколотку войдя
в жижу, чвакающую, живую
руку мажь – от локтя до локтя,
шею, плечи, живот; вкруговую
примеряй, как одежду без мер,
всю таблицу от Менделеева
и, вращая белками, как негр,
каменей под коростой медленно.
Только птиц многостайных не смей
напугать ухваткой неловкой.
прочь от озера к морю скорей
поспеши соляною дорогою,
чтоб успеть до заката доплыть
до слияния неба и моря –
рывкам синусоидным рыб
телом всем бессознательно вторя.
.
***
На 90-градусном градуснике 45
Измеренье пахнет резиной
Тщится себя узнать
Папой, малышом, любимым
Скатом на выжиганье плеча
Студнем Пальмиры
С подобным катышком у виска
Нас не сдержат отрывки мест
По неисполненным пьесам
Палит дуплет допросов
Так косо хороня
Учитель, заметая след
Принося матрац
Подкидывая тухлое просо
Нас не увидят
Назвавшие температуру кровью
Виток –вне- сравнителен изначально
С битком с выеденными глазами
Плетью как палицей распятой полиции
Но Ваши наконец-то хочется сохранить
пальцы
Торцом разведённые
пальмы
Без измороси железобетонной
В народье – кляксы
Поверят ли едва
Извольте воском
Катится пребыванье троп
Под парашютом кровли
Из сердца в сердце
Обжечь глаза
Углом ровным, харкающим голыши по ряби
Жаждущих бед, когда бездна, когда нужна
Сила
вторая
и третья…
***
Время погубит героя последним…
Танго свьючилось
Танцуем на дороге
Фальшь облезет
Как земной фасад
Поиграем в киндера на слоги
Или просто пухло – наугад
Рай как день
Нам выдался однажды
Век как мяч
Вприпрыжку с куличом
По жилым гробам с солдатской флягой
И набойкой, трущей за душой
Разведём всё то, что не горело
Долгий свет, судьбу без языка
Поглядим, как времечко по следу
На суровых сваях имена
Под юбкой
Растолкует
Кашлянув на зёрнах
Сальных луж покинув небеса
Неопознано – всегда проворно
Ни портрет, ни ласка. Тишина…
Лопухи беспутно тянут лето
Электронных встреч отмаялся обоз
Электронных лиц бесцветные верёвки
Сколько их?
Танцуйте
Ржавые пупы
Зовите
Громко
Крик чужих земель
Попутку слёз
Герою помощь?
Да, нужна
Только, пожалуйста,
ско-р(а)-о-я…
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
В платиновый век отправятся уделы
В сонный корпус подадут ветер
В уши воткнутся ладони-лилии, слушай
Когда он чёрный, я – белая
Когда я бледная, он – серый
Ресницы по-том рисунок
Мокнущи в любви спрянув
Пришёл закашлявшись
Перевернув до зёрнышка
Покинув небосвод
По язвам пряным ссал как по пятам пути и лужи
Спрошают: падаю иль подаю
На сальной суше взмокшее тепло
На ужин – душу
И волосок по волоску
Малютки, храните термин от тесненья
Прощённы прошены, порозовело
Трос звонарный как глухарь глотает сон
Встретимся перьями на поминках Заппы
На танцполе в рыжем городе Армагеддон
.
Одесса, Украина.
Обращение
Господи, я прошу Тебя,
Пусть не дрогнет моя рука,
Высекать на надгробиях страниц белых,
То, о чём не молчит душа.
Я прошу тебя искренне, Боже мой,
Помоги мне не слить себя,
С темно-серым, безветренным вакуумом,
Прогрессирующим день ото дня.
Пусть не высохнет та мелодия,
Что из устья сердца звучит.
Я охотно, по разным аккордам,
Разложу её чувственный beat.
Направляй в меня выдох свой Господи,
Струны волос моих тереби.
Делай, как знаешь, хочешь, импровизируй,
Но не покидай меня, не хорони.
Знай, застывшая в патоке молодость,
Янтарём отливает вдали.
Я даже не успел прочувствовать,
Как прошли мои тридцать три.
Ведь не было: ни копий, ни Понтия,
Ни пыли с Голгофских холмов.
Помнятся лишь яркие поздравления,
Да звонкие встречи бокалов.
Вот почему прошу тебя,
Не оставь меня на полпути.
Я уверовал: красоте, не спасти этот мир –
Лишь любовь может всё спасти…
Край родной мой…
Край родной мой – степь и море,
Во все стороны краса.
Вольно, весело, пригоже,
Среди игрищ волн и ветра.
Земли дарят плодородьем,
Вьется Бахуса лоза.
Освященная трудом и отдыхом,
Расцветает Южная Пальмира.
Ветры пряные с Босфора,
Шепчут таинства иных земель.
Волны синего, Черного моря,
Рассекаются об отмель.
Корабли в одесской бухте,
Вытянутый мол, маяк.
Дух акаций, цвет магнолий,
Двориков уютный полумрак.
По-приятельски приветлив,
Край родной мой для людей.
Будь ты грек, иль россиянин,
Украинец, иль еврей.
Сей добро и будет благо,
Земли здешние щедры.
Сей добро и будет радость,
Литься в смехе детворы.
Благодатен край родной мой.
Благодарен я судьбе.
За песчаный берег моря
И восход в морской красе…
Не надо войны
Да, да я помню страну, где нет войны,
Страну, где есть и горы и море.
Там люди были, едины и равны,
И стороною обходило их горе.
Там на востоке, горел в печах восход
И заходило солнце в Карпатах.
А на подоле, подсолнуха цветок,
Желтел своим огнём в ярких мальвах.
Припев:
Не надо войны,
Нам не надо войны.
Да, да бывает когда всё хорошо,
Когда всё хорошо мы не ценим.
Мы все желаем ещё, ещё, ещё,
Не понимая, что мы теряем.
Припев:
Не надо войны,
Нам не надо войны.
Простые люди, желания просты.
Пускай нам светит мирное солнце
И пусть сбываются хорошие мечты.
И кот пусть лижет лапу в оконце.
.
Квартира пуста , только разбросаны вещи.
Напоминают меня, в этом их вся функция.
Моя комната - балкон, где не хватает спокойствия.
Только тихий звон от окна и выше.
Моя комната - миг, где прожила не много.
Если посчитать - пол года, если честней - минуту.
И таких минут , признаться как бремя.
Как же мало тех, с кем не смотришь на время.
Я привязана к месту, я привязана к стулу.
Как привязан Бог, смотреть на нас с неба.
Из окна на кухню доносится крик чаек,
перебивает их голод, закипевший чайник.
Этот воздух чист. Пропитан самопознанием.
И мыслью о ветке, что царапает стекла.
Я смотрю в зеркала, в них не я, а кукла.
Порой местом встречи служат окна.
Где происходит свидание с самим собой.
Этот детский крик с каждым разом громче.
Пока не сядет солнце, пока не высохнет море.
Пока не перекричит мать или собственная совесть.
Я забыла гордость по доброте и глупость.
Можно простить вещам, за уход или выбор.
Но не тем, кто клялся, глядя в упор.
Если ты Земля, не претворяйся же небом.
Если ты море, не топи в себе целиком.
Ты не познал еще скрипичной ноты,
Не проводи вместо смычка по струне языком.
Я наступаю на паркет,
Который жаждет танго
Я научилась петь,
Чтобы слышать свой голос во благо.
Жизнь начинается с новых улиц.
С пустых картин, с другого балкона
Я убивала время . Но убила место.
***
Никогда не возвращайте любимых,
то счастливое время, увы не вернуть.
не повернет капитан штурвал корабля
чтобы в море прошлое вас окунуть.
Никогда не садитесь на поезд
который обещал подвезти
к тем глазам что горят ярче звезд
и рукам, что могли вас спасти.
Эти руки давно не ваши.
Эти губы целуют других.
Те слова повторяются дважды,
что вашу душу ласкали однажды.
Не вращается назад земной шар.
Вам никогда не вернуться в февраль.
Эта любовь тростниковый сахар
А вы приняли ее за хрусталь.
Не возвращайте никогда любимых.
То безумное , никогда не вернуть.
Не вернется к вам сердце и радость
только потухший в глазах огонек.
***
О, небо, ты нас всех рассудишь.
И разбушуется в морях волна.
Я знаю, всех и каждого коснется участь.
Когда придется отвечать сполна.
За тех, чьи слезы лились бесконечно.
За сломленные крылья, кто мог летать.
За судьбы тех, кого нарочно
Могли своей любовью называть.
О, небо, ты проснись и слушай.
Как птицы в никуда поют,
Слова завязывают эшафотный узел.
И головы людей туда суют.
Я видел все, я был и не был.
Я верил тем, кто врал в глаза.
И даже через тысячи мгновений
Не стереть из памяти слова.
Я наблюдал как люди, обнимая солнце
смотрели на Венеру без стыда.
Вы знаете, как страшно любить море,
Когда между брегов лежит одна вода.
Сначала шлюпку брал, потом корабль
затягивая парус , плыл к тебе.
Один как перст, один и в целом мире
Нет разницы, с кем быть.
Одиночество находит нас везде.
Я душу лил лишь тем, кто был когда - то выпит
чужой природой уст. До дна.
Вы знаете, мне больно любить небо,
Когда мерлыми птицами выстлана земля.
.
АРИАДНА
Евгению Люблинскому
Все тихо
уживается
во мне.
Живу,
как мирный
атом.
Вплетаю
косы
в ручейки.
Служу -
вместилищем
Реки.
Как в юности
на танцах-
кокетка
и
Матрешка,
А утром
на щеке
горячие
следы
от маминой
руки…
От бабушки
бегу
В Аскольдовы
тоннели
дренажные.
Во мрак
и темноту
с фонариком
и ниткою
в руке.
Назад-
ползком
по нити-
Ариадной.
В грязи,
наощупь,
в ледяной
воде.
Туда дойти,
чтобы потом
назад.
Найти в
себе
Героя.
Найти в
себе Чудовище.
Чтоб подразнить
и приручить
и почесать
его плешивые
от старости
бока…
По нити
приползти
блаженной
и нетронутой.
Рубаху просушить.
Чтобы потом
заснуть
в тепле,-
у Боженьки
в руках.
****
Что- то больно
расплескалась
эта осень.
Ее плаксивый
нрав я чувствую
нутром.
Мы от нее
сбежим-
туда,
где ад,
где
рай.
Туда,
где черти
ангелам
подносят
хмельной
напиток.
Пришли,
сидим.
Ты так
по- собачьи
угрюм, как
этот
кабак, весь
затянутый
красным
сукном.
Тут все кино,
и все мы в нем
актеры
И я не тут
и ты не здесь,
а весь в своей
беде.
Вот вечереет,
все заходят
и заходят
визитеры.
Заходят в никуда,
чтобы присесть
в нигде.
И официантка
так от скуки
любопытна,
И пьяный
хриплый гул
подвыпивших,
таких развязных
дам.
Нарезанный
лимон, и
булочка,
как эти
дамы
аппетитна…
Залит в бокал
густой,
янтарный
дух.
Я выпью
за тебя,
ты выпьешь
за меня.
Со мной
разделишь
горе,
я тебе
отдам
аршин
своей
тоски.
И станет
легче
тело…
Все, что
в душе
таилось-
высказалось
вслух.
Коньяк,
в нем
истины,
по мне,
бывает
куда
больше,
чем
в вине.
ТАРХАНКУТ
С глубины таким могучим
выглядит берег.
Так огромны камней
нависающих глыбы…
Погружаюсь под воду.
вот Медуза-Тюльпан
в радужном своем наряде,-
словно собралась на бал,
И глаза проплывающей
мимо рыбы так
мечтательно глубоки-
умнее, чем у редкого
человека.
На зеленом камне
пасется стадо креветок,
как бараны под
кипарисами…
Среди дайверов
точно нет атеистов.
Спасибо за это *Кусто…
В маске ты будто
Смотришь на мир
Заново,- глазами
Бога,
Влечет глубина,
Влечет.
Иные платят за это
Слишком дорого…
Вечная им память
и Царствие в Небесах…
Пестрых купальников
многообразие ярких
цветных телес на суше.
Сейчас у тебя
в телефоне
есть-
интернет, джи-пи-эс,
ты лежишь на берегу
и ловко играешь
в тэтрис,
а когда-то эти места
заполнял *Тетис…
Тут до нас были пираты,
и греки, но,
вопреки всем штормам,
не перевелись человеки.
Однажды этот
спящий
вулкан
проснется.
И выплывет,
накалывая
вилами кефаль,
Нептун и
скажет:
«Эй, поднимите
Мне веки!»
.
1. ДОРОЖНАЯ ПЕСЕНКА
Из окна любуюсь дальнею дорогой,
А за поворотом новый поворот.
И пусть навигатор отдохнет немного:
Лето. Солнце. Отпуск. И душа поет.
Проплывают мимо города и села,
Машут мне деревья кронами ветвей.
Напеваю песню и мотив веселый
У дорожной летней песенки моей.
Загадав желанье, окунулась в лето.
За собою манит ленты горизонт.
Не сидится дома и по всем приметам
С песенкой этой точно повезет .
2.ИЛЬИЧЕВСК, О! ЗДРАВСТВУЙ!
Упаковать не сложно чемодан -
На море в Ильичевск так хочется:
Арт- фестиваль поэтов разных стран,
Причал Поэзии - Ее Высочества!.
Загрезилось по алым парусам,
На счастье в море бросила б монету…
Поэзией пропитан воздух там!
И навсегда там поселилось лето!
Мечтою этой заболела я.
Эффект побочный - наважденье строчек.
Рифмуются и, будто бы дразня,
Мой стих на море тоже очень хочет:
Чтоб окунуться в море глубину,
Позагорать чтоб на морском песочке
И подхватить Поэзии волну.
Эмоций привезти и новых строчек.
А люди собирутся там какие!...
Полюбоваться б городом прекрасным!..…
Не справится мне - это как стихия!
Рука выводит: «Ильическ, о! здравствуй!»
3. ПРОГУЛКА В ЛЕС
(Посвящается Рае и Валере)
А лес стоит как- будто на картинке…
Приветствую тебя, осенний лес!
Сюда иду заросшею тропинкой
И обступают сосны до небес.
Там за березкой притаилось лето:
То выглянет, то спрячется опять.
О, лето, где ты, где ты, где ты?..
О, господи! Какая благодать!
И опьяняет запах многотравья,
Вдыхаю я осенний аромат,
А лес гудит о чем-то самом главном
И под ногами листья вновь шуршат.
Играют в прятки хитрые грибочки:
Не так- то просто их найти в лесу ...
Нашлись слова, они сложились в строчки!
Я их домой сей час же унесу.
.
1.«И ляжет путь мой через этот город...»
Напиток, что порою очень горек
Возьму я в чаше у судьбы из рук
И ляжет путь мой через этот город,
Чтоб наконец, замкнуть нелёгкий круг.
Мой путь пройдёт по берегу Фонтанки...
На каблучках я туфельки сниму,
Чтоб не оставить на асфальте ранки,
Не навредить случайно никому...
Здесь детский след мой стёрся-ах, как жалко!
Сама себе твержу: «Ну что ж, не плачь!»,
Вот здесь скакала я через скакалку,
А здесь я в речку уронила... мяч...
Такая вот наивная картинка...
Увидит кто, сгорю я от стыда!
Я ведь не Танька всё же, а...Маринка,
К тому же мяч не тонет никогда...
А я легко дойду до новой цели:
До слов, что здесь оставила война,
Напоминая, что «При артобстреле
Опасна очень эта сторона!»
Вот как всё в жизни странно получилось:
Судьба порой насмешлива и зла:
По той табличке я читать училась,
Когда ещё дошкольницей была...
На вид тогда казалась я тихоней
И два вершка был от... горшка мой рост,
Но вот умчались «Клодттовские кони»
И эта я... вернула их на мост.
Их покорил мой милый детский лепет...
На Рубинштейна улицу сверну...
Я перед ней испытываю трепет,
Я перед нею чувствую вину...
Ведь в сонме муз летая на «Квадриге»,
С «Александринки» вновь угнав коней,
О всех пишу стихи, поэмы, книги,
Но ничего не посвятила ей...
Хотя на ней я набирала силы
И мне, малявке, голод не грозил:
Не только дух она ведь мой вскормила-
Здесь на углу был...рыбный магазин...
Пройду таким знакомым мне маршрутом,
Пройду я быть неузнанной боясь,
К Пяти углам...и постою минуту
У дома, где когда-то родилась...
«Ну здравствуй, Дом мой... номер Двадцать девять,
Во двор- колодец два моих окна...
Ах, как же трудно мне сейчас поверить,
Что ты не изменился, старина!
Здесь, рядом бьётся сердце Петербурга
И мне его послушать невтерпёжь!
Ну что ты смотришь на меня так хмуро,
Как будто бы совсем не узнаёшь?
Ещё узнаешь, друг мой, обещаю!
И час , быть может, этот недалёк,
Ведь... угол твой я с детства ощущаю,
Что мне тогда упрямо впился в бок.
И вместе с ним других домов...четыре,
Так что порой не мил мне белый свет...
Зато мои... глаза раскрылись...шире,
Зато моей душе покоя нет!
В меня углы как в... тесто замесили,
Как ...дрожжи, чтобы многим... дорожить,
Чтоб и в дали от Родины, России,
Я не могла как все- спокойно жить!
Чтоб я свернуть была готова горы,
Взяв чашу с...мёдом у Судьбы из рук...
И снова лёг мой путь сквозь этот город,
Замкнув такой большой- почётный круг!
2.«ЗОЛОТОЙ ГОРОД» ПФОРЦХАЙМ
Вновь я покину Питер скоро-
Мои друзья не держат зла:
-Признайся, ты «златые горы»
И впрямь в Германии, нашла?
Смеюсь:-нашла «златую жилу»,
Ведь мне же золото к лицу,
Хоть никогда я не служила
Небезызвестному «Тельцу».
Я этим блеском наслаждаюсь
Средь дорогих моих...родных,
Под золотым дождём купаюсь,
Что сплошь из...листьев золотых.
И мне оправдываться надо ль,
Что рядом с близкими людьми
Я слышу шёпот речки Нагольд:
«На: хоть всё золото возьми!»
Намою горсточку песочка...
Совсем немного нужно мне:
Чтоб засияло слово в строчке,
И чтоб зажёгся свет в окне-
Муж возвращается с работы,
Он- драгоценнейший мой тыл,
Он-как награда мне за что-то-
Мой доктор с сердцем...золотым!
Потом нагрянут дочь и внуки
И мама кексов напечёт-
У мамы...золотые руки-
Ах, как же «золото» влечёт!
Теперь я в солнечной короне-
Вся-вся в блистательных лучах,
Муж-немец встретит на перроне.
Ещё сильней ценить начав,
Он скажет бережно и нежно:
«Майн шатц-сокровище моё!»-
Ну что, сравнится разве с прежним
Моё...роскошное житьё?
Как воздух мне необходимы
Богатства баденской земли,
Ведь это счастье- быть любимой,
Никак не купишь за... рубли.
Беру я слитки...сливки в «Альди»-
Иду «во банк» под сладкий звон...
И строю запросто в Шварцвальде...
Воздушных замков миллион!
Тут я давно в своей стихии-
Пфорцхайму посвящаю стих
Найдя в нём... «горы золотые»!-
Ну кто ж откажется от них?
3.«И ПУШКИН СНОВА ЕДЕТ В ССЫЛКУ...»
Пронзает сумрак Петербурга,
Луна заточенным лучом...
А были дни кипел он бурно
В нём била всюду жизнь ключом.
И ночи дерзкие белели-
В восторге за выпускников,
Теперь ни танцев, ни дуэлей,
И ни речей с броневиков.
Был Невский полон толп народа,
Не иссякавших никогда-
Всё это кануло как в воду
Вдруг в девяностые года.
Казалось жизнь остановилась,
Не в силах выплыть из сетей,
И сердце Питера забилось
В тревоге за своих детей.
Опять помалкивает пресса,
Притихли «рыцари пера»,
В сберкассах, жактах и «собесах»
Клянут и Борьку, и Петра.
И не до зрелищ вместо хлеба
И дефицитной колбасы,
С трудом атланты держат небо,
На Думе не идут часы.
Весь город в ожиданьи замер-
Повсюду тихо и темно.
И всем теперь не до «кунсткамер»,
Не до театров и кино.
Поник озябший Всадник Медный,
Змею копытом придавив,
Интеллигент последний бледный
Спешит уехать в Тель-Авив.
Громадна очередь в «Овиры»,
У консульств разных толчея
Бросают Питерцы квартиры...
Вот с чемоданчиком и...я...
Я уезжаю в Баден-Баден
От Мойки, от Пяти углов
И укоризненные взгляды
Ловлю любимых невских львов.
Мне дышит в спину «Мариинка»:
«Останься! Сдай назад билет!
Ну как же ты без нас, Маринка?»...
Манеж в дождь траурный одет.
Чуть задержусь у «Эрмитажа»,
Я в дом зайду, где Пушкин жил...
Заметят ли хоть здесь пропажу
Нас-тех, кто их всю жизнь любил?
Тех, кто сегодня уезжает,
Кто покидает Ленинград,
Обидно: всё здесь дорожает,
А нами вот не... дорожат.
Себя мы чувствуем как пешки:
Нас лживо двигают в игре.
Я не желаю больше мешкать:
И вечно прятаться в норе.
К Сенатской площади так близко-
Тем, ненавидит кто враньё...
Но я совсем не декабристка,
Воссстанье-дело не моё!
Нева покрылась рябью мелкой,
Вздохнул Иссакий тяжело
И мне показывает «Стрелка»:
Всё: ваше время истекло!
И я прощаюсь с Невским пылко-
Он не причёсан, в неглиже...
И Пушкин снова едет в... ссылку
В моём нехитром багаже...
.
Призвук
А ведь самое странное, что может осознать весною человек
(идущий с востока на север), что ближе юга на карте ничего нет.
Нет, и дело вовсе не в сломанном компасе, карте-перевертыше
за прошлый век, просто слышен в сердце юга призвук - обертон рек.
И вот идем мы - пуховая отара, с рюкзаками за спиной,
За нами следует Зелёная Тара, идёт той же зелёной тропой.
И было нас семеро, существ разных городов и планет,
и не было у нас национальностей больше, нам стало по 17 лет.
Над холмами - ветер. Над головами - пепел. В сердце - суводь.
В Перевальном спокойно, в Перевальном спокойно.
В Перевальном спокойно бродит-гадает туман по ладоням,
ветер крепчает, ветер уходит, ветер тихонько
играет с пуховьем руки. Нет, в этих землях не будет войны.
И было решено отказаться от имени, написать на камнях у воды
наши звания, паспортные данные, наши слишком чужие мечты.
Отпускать всё в Су-Ат, создавать свой собственный йойк "Исайо-йои",
у подножья горы Караби-Яйлы, у подножья детской горы тишины.
И ты сказал:"У меня есть план, есть атлас в моих руках!
Мы пройдем тиховоды пешим тихоходом по древесным мостам".
И вот они мы - без имени, наций и прошлого, роднимся ладонями,
И вот они мы - качаемся под морской Луной, касаемся коленями.
И вот он - наш дом, посёлок Рыбачье, стал Меккой к детским годам.
…По весне этого года идут солдаты, где ветер играл с пуховьем руки.
Но в Перевальном спокойно, но в Перевальном спокойно.
Но спокойно повторяю заклинанье: ветер-сносит-пепел-в-суводь,
нам не видеть в апреле войны, нам не видеть в апреле войны.
Исайо-йои! Еще не поздно радоваться жизни.
(10.04.2014, 03:50)
Абрикос или маленькая повесть про Эйю и Бо
Наше незнакомство - это как апрельский абрикос.
Нет, он еще не спелый, не созревший,
не холёный, солнцем не объятый,
не обнятый первым ветром, а приласкан снегом,
снегом (не дождем крапленым и не белым мелом).
Он не сорван Взрослым Мальчиком Эйя,
2-го апреля (с планеты Мосс),
он не съеден Маленькой Девочкой Бо,
12-го апреля (с пранеты Кио).
Но он подает сигнал "сос" на замерзшей ветке, где возрос.
Эйя, пока ты бродишь по святым непальским землям,
я становлюсь цветущим гребнем, причесываю свое дерево,
отгоняю снежную пыль, поливаю его из кедрового ковша.
Смеется надо мной лук медвежий - лесная черемша,
а я вспоминаю имя твоё, где-то так назван фьорд (северная земля).
Летом Маленькая Девочка Бо бегала в плаще и шляпе с полями,
полями травяными, садами, садами и уснула в сон траве.
Взрослый Мальчик Эйя "Зенитом" снимал между снами (тайно годами)
украшал абрикосами шляпу с полями. Устами, устами
разбудил он её.
Апрель - это время святого тандема.
Апрель, как этап рожденья абрикоса.
Стучится в окно.
Но не хватает длинны еще одной руки,
что бы коснуться его.
Запредельно близко и запредельно далеко,
как и ты, Эйя, мой апрельский абрикос.
(Ремарка: звонок в дверь)
Подхожу на цыпочках-пальчиках, босиком.
Слушаю, прислонившись ушком. Молчу. Глазком к глазку.
Между нами стена. А с порога мне шепот ясноглазый:
"Здесь ли живет маленькая Бо с абрикосового сада?"
(Ремарка: дверь открывается. Слышны звуки звездопада).
2-3 апреля 2014 г.
Эфемеры
Приготовься.
Слышишь
меня?
Только внимательно,
времени мало.
Сегодня такой день,
он рождает Благовещение.
Записывай каждую деталь,
зарисовывай на запястьях
близость,
последние минуты нашего бытия.
Прямо сейчас мы пролетаем
созвездие Большого Пса,
где Дева Мария играется, щекочет,
кидает веточки
миллионам звездных щенят
с галактики М83.
А мы, эфемеры космического сезона,
прорываемся сквозь свет
и у нас есть еще несколько секунд
попрощаться.
Вслепую запоминаем ладони,
веснушки на щеках,
касания носами
и главное -
мою ресницу под левым глазом,
которую ты уберешь,
что б я тебя узнала.
Приготовься
услышать
меня.
03:40 07.04.2014
.
Последний полёт
Тяжелеют полёты во сне!
То ли я,
то ли мир обезумел:
Наяву правят тризну по мне,
а во сне я нисколько не умер.
Тяжело, невысОко парю,
раздвигая тугие туманы.
На поминках
в родимом краю
пустотой наполняют стаканы.
Опьяняет друзей пустота
благодатью нетварного Духа.
Я над ними – распятьем Христа.
Мне антенны царапают брюхо.
Наяву на Земле меня нет,
в эту явь не резон возвращаться.
Но грядёт ослепляющий Свет,
и не может полёт продолжаться!
Налетавшись до самого дна,
я проснусь, коль Господь не обидит…
Отшатнётся в испуге жена
и меня сквозь меня не увидит.
Обретение строки
Вопреки уговорам жены и наказам врача,
крепкий чай с коньяком
пью ночами, как средство от боли.
Из бессонных глубин возникает под утро свеча
и огонь обретает
по чьей-то неведомой воле.
Смерть торопит:
- Поэт!
Если есть, что поведать – пиши.
Для последних стихов до восхода продлится отсрочка.
…И не словотеченьем, а мироточеньем души
я исчерпан до дна,
и осталась последняя строчка.
О, интриги судьбы!
Я скитаюсь на том рубеже,
где для строчки финальной (единственного варианта!),
как не пыжься, не злись, не молись, –
не достанет уже
Ни оставшейся жизни, ни свежести чувств, ни таланта.
Смерть стоит за спиной,
смерть касается робко плеча.
Я хочу оглянуться, но мне не хватает отваги…
Я умру на рассвете.
Инфарктно простонет свеча.
И последнюю строчку Господь воплотит на бумаге.
Молитва в оковах
Есть и хлеб насущный, и ночлег,
Но ворчит старик, когда не спится:
Родина моя – двадцатый век,
двадцать первый – будто заграница.
Чуден Гоголь,
Днепр силён, как встарь, -
редких птиц влечёт его стремнина.
Блок воспел аптеку и фонарь, -
всё на месте, а в душе – чужбина!
Прощены враги и должники,
интриган-лукавый обезврежен…
Но родные вянут родники
в Новом дне, что истов и мятежен.
Есть и хлеб насущный, и ночлег.
И не в том беда, что жизнь на склоне, -
Чужд и страшен каждый новый век,
ибо Хронос держит нас в полоне.
Слышишь перезвон его оков?
Ныне, присно и во мгле веков.
.
Перерождение.
Я порывиста и стыдлива,
И по жизни бегу, как лань,
Что испуганно-торопливо
Рвёт копытами жизни ткань.
Изворотливо след скрывая,
Прячусь кошкой в ночной тиши.
Слово - к слову: я песнь слагаю -
Порожденье моей души.
Может, встретишь дорогой торной
Ты сиянье раскосых глаз.
И, услышав мотив знакомый,
Ты помянешь меня, хоть раз.
Песня вспыхнет грозой мятежной,
Громыхнёт первородный гром.
Я была б твоей музой нежной,
Только что ж вспоминать о том...
Предал ты, изменив... Улыбку
Нежной девы сменил оскал.
Кошка стала пантерой снова:
Сам когда-то меня так звал!
Берегись переулков тёмных,
Ночь-сестрица подруга мне!
Чёрной молнией тень пантеры
Страшной карой придёт во сне.
Расчерчу твою спину гневом,
Расплескаю огонь во тьме.
Ты имел раньше дело с Евой,-
Ангел смерти теперь во мне...
Ты принёс ненасытной жаждой
Хаос в дом, где порядок был.
Приготовься, расплата близко:
Я пришла!.. И твой час пробил!
30.08.2013г. 05:09ч.
А поутру они проснулись...
Два друга шли по жизни, не спеша,
Пока не разошлись пути-дорожки.
Один всё мерил в жизни по обложкам,
Другой - лишь по размерам барыша.
Минуло лет немало - повстречались.
Решив отметить, - оказались в баре.
Гуляли долго во хмельном угаре,
Друг друга поразить мошной пытались.
У одного дом - царские хоромы,
Другой живёт во княжеских палатах.
Один - смазлив и с женщинами краток.
Другой жил, только жадностью влекомый.
Так, в хвастовстве, прошло часа четыре
И, наконец, друзьям пора расстаться.
Но надо нам в их чувствах разобраться.
Всё правда, что друг другу огласили?
В хоромах живший с сердцем не в ладах:
Добыл достаток свой работорговлей,
Ведь дом его весь - под гниющей кровлей -
Заполнили наркотики и страх.
Второй - фасад, картинка пустозвона,
Живёт, не зная горя и печали,
Не раз таких "героев" мы встречали
И поведение их всех нам так знакомо!
А поутру, проснувшись, оба встали:
Две оболочки, что внутри - убоги,
И в каждой Света нет, сердца - в залоге,
А зоны совести в них мхом позарастали.
Не будем продолжать мы сей рассказ.
Известно всем, что дальше будет с ними:
Власть, деньги, слава на помине,
И... слёзы скорби у Творца из глаз.
Как хочется весь мир перевернуть
И к каждому до сердца достучаться,
Чтоб радоваться вместе, огорчаться,
Чтоб крыльями Мечты, хоть раз, взмахнуть!..
24.10.2013г. 23:58ч.
Образ.
Горю в огне и плавлюсь в море страсти:
Мой стан пронзил агрессии металл.
Реву белугой, ты же – беспристрастен.
Но как же ты меня околдовал?
Хочу сбежать, а ноги враз немеют,
Глаза закрою – даже в мыслях ты.
Пред образом твоим благоговею.
В руках твоих- души моей бразды.
Кричит мой разум: «Ну же, не сдавайся!
Сожмись в кулак, дурман преодолей,
Ломай оковы, болью упивайся,
Быстрее прочь! Беги же, не робей!».
Но снова ночь, и рядом с ним я таю.
Лишь стоит прошептать ему: «Постой!»,
Я медленно, но верно пропадаю
Под жёсткою мозолистой рукой.
Я - нежность, ты – цветок чертополоха,
Я – нега, ты – напор, девятый вал.
Горю звездой, хоть знаю, что утеха.
Ведь облик мой пастелью создавал…
22.04.2014г. 22:10ч.
.
Обычно стихи посвящают лучшим
Скользящий по шее несмелый лучик рисует причудливый интеграл...
Обычно стихи посвящают лучшим. А сколько их было?.. Да кто считал. Попробуй узнать, по какому кругу она повторяет такой сюжет. Сегодня с тобою играет фугу. А завтра? А завтра, возможно, нет. Но ты, зачарован её словами, бредёшь наугад, не снимая шор. Она поглощает тебя глотками – неспешно, задумчиво... «Хорошо», - кивнёт, и водой утечёт сквозь пальцы, и дразнит: «Поймай». Непоседа, ртуть и солнечный зайчик... Танцует сальсу, воспользуясь случаем, чтоб блеснуть звездой, промелькнувшей на небосклоне. Успеешь – желание загадай… Придумал? Молиться ей, как иконе?.. И в счастье и в горе... Да вот беда – её ежедневник заполнен плотно, и если не вписан - влезать не смей. Неделя, вторая, и ты – в цейтноте считаешь эпохи её измен, всерьёз ненавидишь духи от Гуччи и огненный отблеск её волос. И в плеере кто-то поёт хрипуче о том, что хотелось, но не срослось.
Завёрнуты мысли слоёным тестом, а сутки - размечены по часам. Измучившись, пасмурным днём воскресным заходишь опять на знакомый сайт и, путаясь в дебрях её историй... вот эта ведь - точно! - она про вас. Не сдержишься и увлечёшься спором, набрав в комментарии пару фраз о существованье, лишённом смысла, о жажде попробовать жизнь на вкус. Отметишь, что "горько" давно прокисло, и, вдруг осознавши её «боюсь», сорвёшься и бросишься в омут «может?..», захваченный вихрем её игры. И нынешним вечером кожа к коже добавит бумаги в её костры.
В итоге - назавтра твой мир разрушен, её ураганом страстей снесён.
Стихи всегда посвящают лучшим.
Но не единственным.
Вот и всё.
В эпоху взрослости
В эпоху взрослости нет места сопливым сказкам,
Возникли трудности – лучше держи удар.
Здесь фею-крёстную успешно заменит КАСКО
(Вот только с тыквой не стоит ходить туда).
Забудь о правилах, акценты слегка сместили.
Ребрендинг Золушки: "Не ожидай чудес!"
Работай, милая! Бесплатно - в привычном стиле.
Тяни до пенсии, после ходи в собес.
Ругай правительство, инфляцию, пьянки мужа.
Вздыхай тоскливо, мол, что-то пошло не так.
Зри мыльнооперный рекламновостийный ужас,
(Засохший пряник - порою больней кнута).
Эпоха гласности нарочно сгущает краски,
«Слоны» рождаются чаще из ничего…
Но в куче вымыслов нет места счастливой сказке,
И во взрослении это грустней всего.
Стихи всегда посвящают тем
Есть время блюзу и время техно, инструменталке и тишине.
Стихи всегда посвящают тем, кто... был вписан в рубрику: "Только не…"
Недлинный список пронумерован, в нём каждый грешен и каждый свят.
И если помнишь почти дословно, ну как их прошлому-то отдать?..
И сохраняешь, не ставя точку, (едва ль надёжней швейцарский банк
листа бумаги и пары строчек), и сушишь розы — для икебан.
Да, окунаться в любовь, как в омут скорее жажда, а не нужда.
Но, что поделать, писать и помнить не равнозначно сухому «ждать».
Ну, кто решится и бросит камень?.. Да полно, много ли недотрог.
В твоих объятиях каждый — Каин, и каждый — Авель, и каждый — бог...
Перезагрузка любой системы, дожди в предчувствии ноября.
Стихи обычно приходят с теми, кого не можется потерять.
Кто проникает в тебя как воздух — попробуй выдохни, ну, слабо?..
Когда меняться, пожалуй, – поздно, и невозможно, само собой.
Но ты справляешься — на два счёта, вдруг позабыв, что пора умнеть.
Когда любовь посылаешь к чёрту и... тут же сразу идёшь за ней.
Как за мессией, с нелепой верой, что вот отныне и навсегда.
Когда внезапно подводят нервы, когда прессуются в миг года,
И ты сама раздуваешь пламя, сжигая в пепел привычный быт.
А после - снова рифмуешь память, как будто можно таких забыть.
.
ВРЕМЯ ПТИЦ
Когда щебечут птицы
вразброд и невпопад,
с гармонией той слиться бы
и превратиться в сад! –
расхристанных регистров
органный звукоряд,
где певчие меж листьев,
как яблоки висят…
Душой своей незрячей,
помятой, как гармонь, –
пронзенных светлым плачем
блаженных тех не тронь!
Когда они рыдают,
срывая счастье в крик, –
кто знает? – Бог весть знает –
за что нам – этот миг…
ПРИГОРОД
Ни – грусти, ни – печали,
просто:
даль! –
сиреневая
в профиль горбоносый.
…Едва ли чья туманная вуаль
замаскирует все эти наросты
земной коры,
коллоидным рубцом
восставшей
из-под зубчатой короны
«архитектурных линий»,
налицо –
морщинисто
и ломкоброво…
Меж спичечно карманных коробков
хрущовок
без того, как на ладони –
микрорайон,
закатанный в бетон,
да пригород в метелках сухостоя…
И шелково,
что айседоров шарф,
шоссе кольцует гадиною льстивой –
по-русски обезбашенный ландшафт
размашисто улетной перспективы.
***
Война, довлея опытом
вылущиванья глаз,
в расход серпов и молотовых
списывала нас.
Нечаянность пацанчиков
виной чужою пасть,
из гаубиц и танчиков
выстебываясь всласть,
фривольно мины сеяла,
рвала за пядью пядь.
А смерть ждала и верила
бесславнейшею стать,
в славянские угодия
вгрызаясь, как в свое.
За верность БогоРодине,
от мира не сего.
Бараков-баррикадушек
барокко-рококо...
Братишек-обознатушек
забвенье глубоко.
Там, где-то на окраине,
над пропастью во лжи,
точат-точат сакральные
булатные ножи,
кипят котлы кипучие,
горят, горят огни...
А ты же не по случаю
надежду сохрани
для Авеля и Каина,
спасенья ради, для
прощенья и раскаянья
в безбожье бытия.
.
* * *
Прибытие Одиссея к феакам
1. «…»
Навсикая
опять ты на берегу
море ласкает босую
…
— Эй, служанка!
немедленно вытри ноги царевны,
плотно закутай её
Эй, быстро, быстро! быстро унесите
от берега — каждому 10 плетей!
…
не успел
Боги прислали его
О, милосердная Афина, повелительница сов,
даруй мне
непостыдную смерть!
2. «игра в мяч»
Это всё — я
сочинила!
сандалета сброшена — пятка — ввинчивается в твёрдый песок,
мокрый
я придумала эту игру, только я знаю
её правила:
моё имя
Навсика-я!
3. «белолокотная»
смешной акцент:
Ναυσιχάα
дочь Ареты
ещё совсем ребёнок, рыбой пахнет
девочка из непредставимого будущего,
скоро умрёт
это только мы останемся
я и мои женщины
богоравные
...
— Я запомню тебя, Навсикая!
____________
Одиссей выбирается на берег
.
Гранитный Город
На бреге Финского залива
Под гнётом северных ветров
Рукою лучших мастеров
Построен был неторопливо
Сей град, пронизанный Невою.
Величием и красотою
Дворцов, соборов и церквей
Он восхищал своих гостей.
Петром подписан был указ
Столицу камнем обустроить,
При том, огранкой, как топаз,
Синь рек гранитом удостоить.
Как трещины ломают скалы,
Дробят сей град на острова
Витые реки и каналы.
Их ледяная синева,
Так глазу моему родная,
Своей холодной красотой
Меня на оды вдохновляет,
Или манит к себе порой,
В горячий, душный летний зной
Своим дыханьем оживляет.
Мне чужды дальние красоты -
Не нужно зарубежных див,
Лишь здешних волн мне звучны ноты,
Лишь улиц здешних мил мотив!
Дом над обрывом
Я построила дом над обрывом -
В миллиметре от края.
На закате там красочным взрывом
Солнце в окнах сгорает.
А внизу средь бескрайнего моря
Остроносые скалы,
Иногда в их безмолвном узоре
Я читала оскалы.
Стоит сильному ветра порыву
Докоснуться до дома -
Он сорвёт его в лоно обрыва,
Как сухую солому.
Много лет ожидала я в страхе
Неизбежного рока,
Я пыталась улавливать взмахи
Крыльев ветра с востока.
Но однажды нашла в себе силы,
Под раскатами грома,
Изначальную восстановила
Я опору для дома,
И теперь не страшны мне ни грозы –
Штормовые сигналы,
И не кажутся больше угрозой
Остроносые скалы.
Я живу над обрывом, у края,
Я любуюсь простором.
Человека ни что не сломает
Лишь когда у него есть опора!
Матери
Как только свет пробил мои глаза,
Очерчиваться стало вдруг сознанье
И протянулась жизни полоса -
Я ожила от твоего касанья.
Я постигала снова день за днём
Всё новые верхи самопознанья,
И мир в моих глазах обрёл объём -
Я ожила от твоего касанья.
И если вдруг померкнет солнца свет -
Со мной уйдут мои воспоминанья,
Средь них я отыщу твой след -
И оживу от твоего касанья.
.
***
Ведь время тащит меня в пропасть
к концу моей немой души.
Она не в силах сказать слова,
не в силах вытащить ножи.
Они пронзили насквозь
оставив неизгладимый след.
Как не пыталась зажечь раны.
Как не пыталась вернуть память.
Моя душа насквозь прошита
Как небо звездами – разбита
Она не хочет жить во лжи
Моих и прочих судей
Она не сложит вновь оружий
В борьбе переродиться в птицу
и с новым взмахам крыльев
вернет свои слова на волю
слова не смочены во лжи.
***
Не находя ответ упрямо,
я разбиваю стены в кровь.
Стучусь в закрытые на вечность
десятки проданных умов.
Я так устала слышать паузы.
Я так устала видеть ложь.
Дышать в удушливом пространстве
и чувствовать угрюмый взор.
Пронзающий, не знает правды,
он искажен как в зазеркалье
свою, навязывая ложь.
И, кажется, ответ потерян;
быть может не дано найти
И суждено ходить в потёмках
искать дорогу впереди.
И не сворачивая в тайне,
пройти без страхов и обид.
Держаться до последней капли,
чтоб истину свою спасти.
***
Просто скажи, что времени нет.
Оно перестало дышать в океанах,
в пожолклой листве,
в застывшей от холода лаве.
Оно перестало дышать насовсем,
оставив в живых нас обоих.
Оно проиграло в войне.
Ушло без прощаний с толпою
В простывшей от холода мгле.
Ушло, так хотелось сказать насовсем,
но это иллюзии наши,
пытаются вылечить раны во сне,
услышав историю нашу.
Они попытаются нас защитить
от лишних язвительных взоров,
пустых разговоров нам вслед,
навязчивых тайных укоров.
Они нам подарят рассвет
которого не было в жизни
Они нас укроют од бед.
Научат ценить свои мысли.
Украсят нам сладостью миг
и уйдут в нежной дымке молчаний.
Просто скажи, что времени нет.
Оно ушло без прощаний.
.
Дом – это ты
Есть слово - дом,
Что слышится вам в нём?!
Стук дерева, каркас кирпичный,
Бетонный домик весь такой обычный?!
Или, как я, вы слышите иное -
Что-то душевное и родное....
Что-то тёплое, милое, вечное,
Как счастье и любовь безупречное.
Есть место, где стать вы можете собой,
Где каждый шорох, звук любой
Вам в радость и успокоенье,
Там прочь уходят все сомненья.
Из бури жизни вы приходите туда,
Чтобы набраться сил, пройдут года,
И с этим местом вы не сможете расстаться,
Вы захотите там навек остаться.
И я считаю, вот что значит - дом.
Там можно думать о хорошем и плохом,
Мечтать, смеяться, плакать, отдыхать
Душой и сердцем каждый день опять.
Таким вот домом могут стать и стены,
Но лишь когда любовь как вены
Опутает их вдоль и поперёк насквозь,
Когда не сможете вы больше врозь.
Таким же домом может стать и человек,
Тот человек, с которым, кажется, навек
Вы связаны единой нитью неразрывной,
И для него всегда ты будешь дивной,
Тебя он станет понимать, как самого себя,
Всегда переживать, отчаянно любя,
С тобою вместе радоваться успехам,
И вместе двигаться по жизни вехам.
И вот когда-нибудь ты спросишь перед сном:
"Вот интересно...., что такое дом?!"
А он ответит чуть насмешливо и нежно:
"Дом - это ты". И взгляд безбрежный,
И крепкое объятие его рук,
А за окном - суровый капель стук.
И чуть не плача от своей мечты,
Подумаешь тихонько: "Это ты".
Любовь автора к своему персонажу
Ты нужен мне, ну как ты не поймёшь!
Здесь и сейчас, но ты ведь не придёшь?!
Ты выдумка, плод моего воображенья,
Ты тень, ты бред, уж без сомненья.
Но знаю я тебя, ты слышишь, знаю!
Как будто бы живого понимаю,
Перед собой я вижу облик твой,
И он мне почему-то не чужой.
Я знаю, что ты скажешь, что ответишь,
Что именно во мне самой заметишь,
Как прикоснёшься ты ко мне рукой,
Как буду счастлива с тобой.
Будь я художницей хоть чуточку, немножко,
Я бы смогла нарисовать тебя, ну понарошку,
Ведь вижу я тебя настолько ясно,
Что и слепить могла бы запросто прекрасно.
Я вижу образ твой, он весь в душе моей,
Я слышу голос твой и становлюсь смелей,
Я чувствую тебя, и это чувство разъедает,
Но ведь со временем оно не пропадает.
Я пробовала полюбить, я так пыталась,
Я нежностью проникнуться старалась
К другому, к тому, кто существует,
Я думала, тогда-то всё минует.
Но у меня не вышло ничего, я лишь устала,
И сердца у меня как будто бы не стало.
Я никого не вижу, лишь тебя,
Но так ведь погублю себя.
Скажи мне, Алекс, как мне быть?!
Как мне не думать о тебе, забыть?!
Как научиться жить, любить?!
И как по жизни без тебя мне плыть?!
Ты - выдумка, тебя не существует!
Так почему душа моя тоскует
Лишь о тебе, тебя найти хочу,
Хоть понимаю - невозможно - и молчу.
Появишься ли ты, когда достойна буду?!
Или рассчитывать на это чудо
Так глупо, безрассудно и нелепо?!
Ведь за фантазией иду я слепо.
Я, Алекс, просто не пойму порой,
Во что мне верить, ты ведь мой герой,
Герой моих страниц, стихов и обращений,
Ты просто внутренний мой гений,
Но нет тебя по эту сторону экрана,
И вот в душе моей незаживающая рана,
Которую нанёс мне мной же выдуманный ты.
Прошу тебя, не разбивай влюблённые мечты....
И если можешь, Алекс, я прошу тебя,
Хоть капельку, хоть чуточку любя
Меня в ответ, ты появись и ...тут,
В реальной жизни. Без тебя ведь пропадут
И чувства, и душа моя, и сердце, и любовь,
И я, как Феникс, не воскресну больше вновь.
Я жду тебя, я буду жить и ждать,
Чтобы когда-нибудь нам встретиться опять.
Мечта
Когда в душе огонь горит,
Когда всё кажется возможным,
Когда и дело спорится, летит,
И некогда давать сомненьям ложным
Терзать и ум, и душу понапрасну,
Тогда поймёшь ты истину одну:
Есть что ведёт тебя по жизни властно,
И ты опутан, околдован, ты в плену.
Это чувство называется мечтой -
Ты следовать за ней прими решение,
И сразу будешь награждён судьбой:
Вся жизнь твоя приобретёт значение.
На мир смотреть иначе станешь,
Как-будто бы прозрев, заметишь вдруг
Полёт возможностей и их заманишь
К себе в свой жизни круг.
Мечта - ты только лишь решись,
Лови любой момент и действуй!
А после только не остановись....
Мечта - в ней счастье и успех,
То, что порой не видно глазу,
Мечта ведёт вперёд нас всех.
Там где-то на пути к мечте
Встречаться будут неудачи,
Завертишься ты в суете
И покоришься незадачам.
Закрой глаза! Остановись!
И вспомни ты ту цель одну,
От вихря мыслей ты очнись,
Не позволяй идти ко дну.
Мечта поддержит в трудный час,
Поможет встать, излечит душу,
Мечта - полярная звезда для нас,
И не позволит жизнь разрушить.
Не бойся, если есть мечта,
Ты за неё держись и претворяй,
Наградой тебе будет высота
Твоих побед. Мечтай!
Никто не говорит, что просто,
Никто не говорит - легко,
Но ты найдёшь сей чудный остров.
Ты лишь мечту не предавай,
Иди вперёд, ломая стены,
И цель свою не забывай.
Не зная слова "невозможно",
Попробуй просто сотворить,
Ведь это всё-таки несложно -
Любимое дело свершить.
Мечтай и страстно верь,
И добивайся своей цели,
И знай, что в жизни ты теперь
Волшебник.
.
***
Я тебя придумала
Холодным зимним вечером.
Загадала счастья нам
Семейного тихого,
А за окном снежинок хоровод,
Прощу тебя, исполнись в Новый год
Желание заветное мое-
Счастье женское…
А в доме нашем светло и тепло.
Уютом в нем все окутано
Ты приходи ко мне,
Ты приходи обязательно…
***
На небе голубом
Висела билибом,
Звенела и звала,
Маня к себе звезда.
И искоркой рукой
Взяла меня в ладонь,
И позвала с собой
Лететь на Край Земной.
Там неба тишина
И звезд сиянья нет.
Там только ты и я.
Души веселый смех.
Там только ты и я.
Там только ты и я.
Я поднялась в лазурь,
Пошла по облакам.
Летели птицы вдаль.
Я шла по их следам.
И ревностно земля,
Звала меня домой,
Но я пошла с тобой
Лететь на Край Земной.
Лететь на Край Земной
***
Ветер уносит печаль,
Развеет тоску,
Прогонит мысли,
В которых мне себя жаль,
В которых мне жизнь безразлична.
А я буду любить рассвет,
Каждый день, встречая солнце
С блеском в глазах
И надеждой в сердце.
Упадет на землю дождем.
Разобьется тысячей тысяч.
Пропадет, и не найдешь
Всю боль и горечь мыслей.
А я провожу закат,
И смотреть буду в след долго,
Угасающей в лучах
Свет надежды тонкой.
И оставшись на земле
В свете звездной ночи,
Я угасну во сне
Не закрыв очи.
А я отзовусь луне
На её зов отчаянный,
Ведь ей ,как и мне,
Быть надоело печальной.
.
***
Мне пожелала луна седая
Любви навеки, любви без края.
Что я на это луне отвечу?
Что век мой долог, но он не вечен.
Что я на время, что только в гости,
Что не бескрайни, а малы горсти.
Сквозь них сочатся, уходят чувства –
И снова холод. И снова пусто.
Мне говорила луна седая,
Что, не прощаясь и не прощая -
И на вершинах, и в круговерти, -
Мы обиваем пороги смерти.
И я клялась ей, что всех прощаю.
Но очутилась у боли края,
Где под ногами и за плечами
Рокочет ярость – слепое пламя.
Мне напевала луна седая -
Не возродишься, не умирая,
А песня сердца – дорога в горы:
То вверх и в радость, то вниз и в горе.
И я запела луне навстречу –
Есть вечность в том, что ничто не вечно,
Огонь и холод сольются вместе
В одну дорогу и станут песней.
***
Капканов субкультур и культов
Все больше на обочинах лесов,
И люди все суют друг другу пульты
По управлению собой, не слыша зов
Из глубины той заповедной чащи,
Где от восторга сердце бьется чаще.
Травой и мхом позаросли тропинки
В туманный скрип ее седых стволов.
Ее мы видим только на картинках
И где-то между строк печатных слов.
Ее язык не устаревший - древний -
Не позабыли мудрые деревья.
На их коре - отметины печали.
Они чужие пластику, стеклу,
Неону и нейлону, даже стали...
Вдохни ее душистую смолу.
Пусть этот запах и тебе напомнит
О месте для души, ее извечном доме.
Погас экран и выключен мобильный,
В наушниках не слышен рев гитар,
И тишина становится всесильной.
В ней сердце слышит каждый свой удар
И в небеса выплескивает песню.
Душа идет по облакам навстречу лесу.
Шкатулка
Ты открыл потайную шкатулку с мечтами,
Столько лет припадавшую пылью на полке.
В ней - закаты и радуги, ветер и камни,
В ней ручьи, и дороги, и солнца осколки.
Погрузи в нее руки и полные горсти
Зачерпни - самоцветы, пыльцу и чернила.
Вынь оттуда костры, очаги и погосты,
Эмбрионы сердец и кресты на могилах,
Истеричные крики и глупые шутки,
Паутины и коконы, рваные струны.
Разложи на полу непрожитые сутки
В ожерелья из лет - далеко не безумных.
В этой чудо-шкатулке полно дребедени
Вперемешку с восторгами и чудесами.
И порядка не будет - игрой светотени
Эти вещи текут и меняются сами.
.
Вот, открываются врата...
следы точёных ног
у старенькой скамейки
как в сказке, ну, точь-в-точь
когда, уж, бал затих
хрустальный башмачок
на мраморной ступеньке
и гонит тыкву в ночь
четвёрка вороных
а на стене - очаг
подкрашенный недавно
он не даёт тепла
ни летом, ни зимой
но где-то нежный взгляд
из-за закрытой ставни
мечтаний череда
на полпути домой
и заколдован бор
и крепкие запоры
и ворон режет круг
над рухнувшим конём
так грустно до сих пор
какие разговоры?
оставьте, милый друг,
давайте отдохнём
* * *
даль голубая светла и легка
медленны перистые облака
выше, чем птицы, огни, пузыри,
выше застывшей Земли
выше, чем крыши зазубренных гор,
глубже, чем ниши запущенных нор,
тише, чем мыши, ведь, кружится гриф
даль голубая, как миф
крылья раскрыты, лети без обид
всё позабыто, и сказочный кит
хвостиком машет, и в небо - вода
даль голубая всегда
даль голубая, так весело жить
даже растаяв, не выпустить нить
контуры в небе любимых и, вот,
вот, отправляется плот
по синиве, в синеву, синевой
вместе с тобою и вместе со мной
выше, чем птицы, огни, пузыри,
выше застывшей Земли
* * *
вот, открываются врата
в места иные и года
и рядом милые глаза
и чудеса
пыланье страз и ночь ресниц
и холод сумрачных страниц
и небывалый сердца приз
каприз
ведущий вниз крысиный ход
и поворот, и разворот
и маслом к полу бутерброт
но, вот
вскипит сжигая небо кровь
и время - пламя, время - новь
где заклинания, где плоть?
сколоть
и лёд, и снег, и сухость рук
и застывает в вьюге стук
и бьётся словно в клетке друг
но вдруг
твоя рука и два крыла
перенесла, перемогла
стекает капля со стекла
одна
и будет дождь, за ним - восход
за светлым днём богатый год
а, может, всё наоборот
вот – вот…
.
***
А смерти нет… Ведь было Воскресенье!
Но ищем смысл в сомненьях и шарадах,
Вокруг есть все для самоутешенья,
Кто знает, что на самом деле надо?
Все просто: зреют яблоки и сосны
Не потеряли шишечную силу…
И стих родится, свеж и неосознан,
И мир уже не кажется унылым.
Все просто. Во Вселенную ночами
Стучимся, словно маленькие дети…
Но смерти нет, а мы за Жизнь в ответе.
***
Асфальт разбогател листвой
И стало холодно внезапно.
А Бог он рядом, он с тобой,
Из всеобъемлющего завтра
Еще не слышно ничего…
Лишь воздух пахнет сожаленьем.
Зима стучится в душу мне,
Но мне тепло и в том везенье.
Любовь-основа всех причин!
Летят грачи, колышет ветер
Березу. Ты сейчас молчи.
Чтобы никто нас не заметил.
***
И была тишина отражением неба:
Бесконечная, резкая, просто немая.
И была тишина продолжением боли,
Изнутри вырастала, меня обнимая…
И была тишина-эта вечная сила…
И не страшно, не грустно, слегка непривычно.
И была тишина, и луна там светила,
И рождались стихи закипающей мыслью.
.
* * *
Небо тусклое: провода
провисают под небом ленно.
Ближе к богу они всегда.
Дальше музыки Джона Леннона.
И живут всем дождям назло,
и метелям, и солнцепёку,
их парение - ремесло! -
в креативе мечты далёкой.
Проводам не понять меня:
есть на карте место из улиц,
жить в котором с нуля - полынья,
не с нуля - значит жить, сутулясь.
Город мой, над ним - провода!
Мне - моё, им же - Вселенная.
А печаль моя так седа,
как мечта в небесах нетленная!
***
"Я в синий троллейбус сажусь на ходу"(Б.Окуджава)
Синий троллейбус:
Еду я славно.
Город мой - ребус.
Улица главная.
Лица прохожих
Движутся плавно
Разно-похожи.
Воздух-отрава.
Я сижу справа.
Мне на колени
Спел Окуджава
Веткой сирени.
***
Солнце! Солнце! Веснушки на щёки!
Фонари улыбаются с неба.
Вот и улица немощёная,
как ушедшей зимы грубый слепок.
Встрепенулись на миг руки клёнов,
жизни гул в корневищах почуяв.
Этот день обозначу условно
днём весеннего поцелуя.
Блудный кот на калитке матёрый
источает флюиды надменно.
Кот, конечно, с природой не спорит.
Кот влюбился уже, наверно.
О, мечты! Наважденье истомы!
Моё сердце наивно трепещет.
Я люблю этот день, одним словом.
Одним словом, день этот - вещий!
.
***
Не помнить все. Как ты ее боялась.
И как ждала. Как дуло из окна.
Как укрывала ватным одеялом,
Укутывала в кокон.
Пей до дна.
Танцуй в постели голая сиртаки.
Лови подушки впалым животом.
Устраивай истерики и драки.
Поймешь потом.
Люби кого угодно как угодно.
Твори со зла недобрые дела.
Ты никогда еще так несвободна
И не была.
Не помнить все. О, это так же просто,
Как глаз не открывать. Тебе пустяк.
Ты думала, что вы похожи ростом.
…И это так.
2014 г.
***
Я хожу по дому бука-букой:
Нетрезва, немыта и лохмата.
И заляпанный экран ноутбука
Протираю рукавом халата.
Где брать силу, если нету силы?
Телефон без продыху звонит.
Я бы что угодно закурила,
Но меня от этого тошнит.
А еще от кофе и от колы.
Запахнув халат, мечтаю я
О большой любви. Любого пола.
И постигнуть тайны бытия.
Отделить горох от чечевицы,
Заглянуть за дальние моря,
У ручья испить живой водицы,
Подарить стране богатыря.
Только мне бы силы, где бы силы?
Кто изгадил мой живой ручей?
Если я не выйду из квартиры,
Мне, пожалуй, вызовут врачей.
Я боюсь врачей. И официантов.
И уже давно понятно мне:
Черпать силы в антидепрессантах
Все равно, что истину в вине.
Я хожу по дому бука-букой:
Нетрезва, немыта и лохмата.
И заляпанный экран ноутбука
Протираю рукавом халата.
2011 г.
ЖАР
Тридцать восемь с половиной.
Жар накрыл меня лавиной.
Воздух плавит и дрожит,
Скоро кожа задымит.
Даже старый рыжий кот
Жаркий, как алтайский мед.
Он зевает – раскрывает яркий жаркий красный рот.
В этом доме раскаленном не готовят на плите.
Подогреем чай с лимоном на горячем животе.
Будем экономить газ:
Высекать искру из глаз.
Безграничные таланты в каждой, милая, из нас.
Вынем книжку из аптечки, почитаем вслух.
Пережить бы эту печку не утратив слух.
Даже старый рыжий кот
Жаркий, как алтайский мед.
Он зевает – раскрывает яркий жаркий красный рот.
2014 г.
.
***
У меня задача первая
В сентябре -
Научиться сниться тебе.
Мастью красной червою
На ночь я
Поколдую вечером, сны кроя,
Со свечою белою
Выйду в сад.
Череду опасностей и засад
Нашепчу тебе в свой наказ:
Засыпай и спи!
Пусть проснуться хочется – ты терпи,
Не умрешь от колкостей и проказ,
Ты силен.
Даже ставши слаб и совсем белён,
Даже стиснув зубы и впавши в жар
Досмотри
До утра до самого, до зари
Для тебя состряпанный мной кошмар.
Простыня – твой саван,
Ты - как Христос.
Там не будет бабочек и стрекоз.
Будут орды карликов и туман.
Крик на главной площади,
Шепот-стон,
Хоровод озлобленных лиц-икон.
(Пусть немного вычурно – моветон).
Брюхо мертвой лошади
Вспорет нож,
И горбун – уродлив и криворож –
Нагадает странностей, бросив в дрожь.
Будет много вкусного и вина…
Яд согреет кровь тебе: пей до дна.
Этот сон подарок мой – как могла,
Колдовала вечером у окна.
***
Когда лианами сны ползут
по балконам серых высоток,
и полумесяцем шапку шут
на черную тень набросил,
когда колдуны в ночных колпаках,
смакуя латынь губами,
наспех потрошат петухов впотьмах
и духов клеймят рабами,
когда на охоту выходит сон,
заправив шприцы снотворным,
когда тьмой смыты границы зон
людских, городских, природных,
Когда на веки, как на алтарь,
направлен проектор сказок, -
Венчается со звездой фонарь,
ничуть не боясь отказа.
Он - уличный шалопай, шпана
из темного переулка.
Она - начищенная блесна
на удочке демиурга.
Он светит ей из последних сил,
сквозь мрак и густую копоть,
он небо светом изрешетил,
царапает луч, как коготь,
Он светит, она же ему в ответ,
стократ раскаляясь жарче,
сгорает за ночь, как за сотню лет, -
Постыдный ночной романчик.
***
Или по ветру пеплом в искорках,
Или в свежую яму на дно,
Из-под скальпеля крови брызгами, -
Мне – поверишь ли - все равно.
Я закончусь немного ранее,
Всю ответственность сброшу с плеч.
Я займусь только «умиранием» -
Здесь мне сменщиков не привлечь.
Сами сложатся обстоятельства –
Смерть не принято выбирать.
О деталях – лишь избирательно -
Мне хотелось бы рассказать:
Чтобы письма – уже отвечены,
и друзья разошлись домой.
Чтобы вечер стоял – ведь вечером
Тихо, будто бы сам глухой.
У реки… или нет, над озером
Разольется пускай туман.
Чтобы пальцы слегка морозило,
Будто дунул на них шайтан.
Чтобы звезды тонули в омуте,
Плавно падая в мир без дна.
О каком-то бесценном опыте,
Примеряя роль ведуна,
Хлопнув громко седыми крыльями,
Пусть кричит за спиной сова.
Пусть глазами пустыми рыбьими
Смотрит злобно луна-вдова
В небе временно обесцвеченном,
От себя облака гоня.
В общем, будет все этим вечером,
Так, как было бы без меня.
Дотяну до рассвета – здорово,
если нет – все равно уже.
Лет и зим – если грубо - поровну
Мной уложено в багаже.
Пусть под утро, в клетке из инея,
Будто вскользь меня торопя,
Ива призрачно-тонко-синяя
Шевельнется, слегка скрипя.
И на крыше любого здания,
Если съехали все жильцы,
Можно, в общем-то, без страдания
Полноценно отдать концы.
Не особенно этим мучаясь,
Позабыв про привычку ныть.
Но о крышах – отдельным случаем,
А сейчас, продолжая нить:
В месте, мною, как всеми, брошенном,
На краю, у далекого дна,
Одиночеством припорошена,
Я хочу умереть одна.
.
.
Романс
Опять замру в преддверье декабря.
Что ждёт меня за мёрзлою стеною?
А, может, правда, я пишу не зря
И не напрасно вас побеспокою.
Опять зажгу вечернюю свечу.
И, ощутив тугую каплю воска,
Пойму: когда-то тоже заплачу
За этот миг, сверкающий неброско.
Я не стыжусь наивных слов своих.
Их скрытый смысл бывает слишком тонок.
Дрожит пока что не рождённый стих
Чувствительным дыханьем камертона.
Ты в этот тихий вечер не молчи.
Пускай душа словами заискрится,
Чтоб замерла в сиянии свечи
Исписанная сумраком страница.
***
Я осталась одна в этом сумрачном городе вишен,
Посреди опустевших домов и невидимых судеб.
Только ветер вверху оголённые ветви колышет.
На верёвке бельё посерело. Ну, где же вы, люди?
Я осталась одна и считать перестала ступени,
По которым душа поднималась всё выше и выше.
Проросли в облака от неё исходящие тени –
Говорить не могли, но умели молчание слышать.
Я осталась одна. В моих бедах никто не виновен.
Так зачем я опять всё зову запоздалое слово?
Не случайно ль Пегас уронил мне на счастье подкову
И в глаза посмотрел доверительно так … и сурово?
Одинокий фонарь – мой единственный друг близорукий –
Озарит мои мысли, согреет озябшую душу.
И войдёт в мою жизнь - в тишине - так внезапно, без стука,
То великое слово, которое жду.
И дождусь я.
***
Погасли вишни в мамином саду.
И я опять сквозь сумерки иду
Услышать скрип стареющей калитки.
Как близок след извилистый улитки,
Что засветил к порогу поздний путь.
Таится в нём событий прошлых суть.
Но не успел опомниться порог —
Воскресший голос трав бессонных
Внезапно так... и полностью увлёк
В далёкий мир,
простой и восхищённый,
Где всё воспринималось утончённо:
И хор сверчков, и грусть, и тишина.
Ромашковым зрачком глядит луна.
Бессмертием она наделена.
С ней вечность, знаю,
дважды не встречалась.
Мой дом — такой бессрочности начало!
А то, что мною пройдено — всё рядом,
Пронзительно глядит оконным взглядом.
Добро вмещает глиняный чердак,
Старательно удерживая знак
Возврата –
смирных ласточек гнездо
Под черепичным выцветшим манто.
...И колоколен поднебесный звук
Благословляет всё вокруг.
.
.
* * *
Благословляя неизвестность
И то сияние, не познанное мной,
Я преклоняюсь перед этой высотой,
Такой туманной и чудесной.
Пусть на душе завоет заметь,
Разносит слухи бестолковая молва,
Благословляю несказанность,
В которой собраны все лучшие слова.
***
Відбитки твоїх каблуків
Є. Бардієр
Отпечатки следов,
что застыли на свежих заносах,
Заметает февраль,
не узнав на сегодня прогноза.
Словно цербер лохматый
слоняется он в переулках,
И шаги раздаются в пространстве
отчётливо гулко.
Это просто зима
сохраняет остатки сокровищ
В неприступных сугробах,
что кажутся с окнами вровень.
Это хронику дней
отражают следы в неизвестность.
И не надо причин,
доказательств не надобно веских.
Существует февраль.
И апокрифы белого снега
Примостились в тетрадь,
не найдя сокровенней ночлега.
И не видит никто, даже этот фонарь
желтоглазый,
Как ведомы следы
на заносы запретных соблазнов.
***
Молчанье возникнет в звенящей строке.
Смирение строчками ляжет,
Как створки ракушек на пляже
В расплавленном зноем песке.
И сколько пройдёт этих огненных дней?
У моря мне выпало место...
Душе моей горько и тесно
В закрытой тетради твоей.
.
Фрида Кало
Почему кружит под солнцем простынь,
Извиваясь маревом густым?
Ну, когда же обратятся в россыпь
Всех моих сердец хвосты?
Боли нет. Нет - боли! Слава боли!
С болью сила прорастает в жизнь!
Отчего же сонно надо мною
Первенец раздавленный повис?
Отчего дышать с тобой так трудно?
И тобой? Ты видел? Эта лань
Плачет и кричит ежесекундно,
Наполняя кровь твоим "Страдай!"
Эй! Чего стоишь? Просохло платье!
Соль! Текилы чарочку! Лимон!
Пой, брат сердца! Не желаю знать я,
Чьи объятья видел Синий Дом!
А вода стремится просочиться
Из усталых ног - ей путь домой,
Ухожу, не грезя возвратиться,
Дерево надежды - прямо стой!
Узор с изъяном
Синеватый узор с изъяном:
Подбирали умы портьеры,
Посетитель за стойкой, пьяный,
С наслажденьем жуёт эклеры.
Слева дама в цветном халате
Ожидает кого-то сонно,
Вяжет ромбик на сером канте
И на спицы глядит влюбленно.
За гардиной поет Митяев,
С безутешностью состязаясь,
Мельпомена вороньих граев
Сушит новой надежды завязь.
За спиной чей-то взгляд мажорный -
Это Юностью стол заказан,
Разговор ни о чем, сонорный,
Заглушает аккорды джаза.
Справа леди в изящной шляпке
Улыбается сладкой думе,
Ей мечты ёжат плечи зябко
И тревожат ладонь худую.
Я могу ей послать с гарсоном
Письмецо о мечтах, лихое,
Но гарсон ждет оплаты скромно
По заказам стола за мною.
Я устало смотрю налево -
Там, как прежде, бликуют спицы,
Дама вяжет чулки, дряхлея,
Раствориться б ей! Раствориться....
Загораются свечи в зале,
Прижимается смуглость ночи,
Ночь сегодня, увы, в опале,
Напрягается, что есть мочи.
Подливают кому-то яду
Повара, не забавы ради,
Где же завтра я в зале сяду?
Твердо знаю лишь, что не сзади...
Часы и зеркала
дыхание ночи впустив, отворяются двери.
кого же так радостно снова и снова встречаю?
я смыла свой грим, и теперь отражению верю.
волшебный мой гость, я налью тебе крепкого чаю.
как дорого наше молчание. будто в догонку
все в мире утихло, лишь ветер легонько кружится,
щекочет усталые ноги и треплет мне челку,
и слышно, как громко упала на щеку ресница.
не слышно часов. в зеркалах никаких очертаний.
наивно сверяться со временем, чинно и чисто
накладывать грим, изменяться - с тобою не станем,
я сбросила маску! твой чай остывает так быстро...
кто знает меня вот такую, простую, не ты ли?
не я ль удивленно смотрю на себя, сокрушаясь?
какими мы стали, какими когда-то мы были...
мой гость долгожданный, уж полночь густая. прощаюсь.
.
Переводчик на звёздный
Не разискрениться, не разлиться,
А молчать для всего, что способно молчанье понять.
Из известных тебе родников вновь умыться,
Не смущать свою душу, себе не пенять.
Так с собой говори. Из асфальтного кремня
Выходи погулять ночью в сад, что невидим глазам.
То, что раньше любить не могла, и сейчас не приемля,
Языка дрожи звёзд обучайся азам.
И пускай говорят тебе: "Всё напрасно.
Переводчик на звёздный не нужен нигде".
Ну, а ты теперь просто, спокойно и ясно
Объяснить постарайся все это звезде.
* * *
В завязке мыслей, в упряжке тем
Ключи в любые уголки.
У января не счесть проблем,
Но будут наши дни легки.
Ты только лишние огни
В наряд былого застрочи,
Вперед шагни, еще шагни
И смело выбирай ключи.
Не делай пластику души,
Не открывай засов чужой
И дней послушно не кроши,
Не траться на костюм любой.
Огни, магниты, голоса - не поскользнись,
А переплавь,
По радости своей пустись
Скорей за чудесами вплавь.
***
Тень твоей фигуры у окна.
Голос флейты будоражит душу.
Растворение в ночи до дна
Я ни жестом и ни словом не нарушу.
Бьется мир. Осколков не сложить.
Что мне ненависть и зло? Твоею
Я хочу душою вечно быть
И от счастья этот мир жалею.
Знаю я: его не перешить,
Но желанье истин всех сильнее.
Тем, кого люблю, хочу вложить
Я в ладони мир куда прочнее.
.
Маме
Южный город, тихий двор, дом с мансардой –
ни добавить ничего, ни убавить,
утекли мои года безвозвратно,
всё богатство – трое внуков да память!
Память сны мои всё чаще питает –
мама, словно наяву, с тетей Варей,
в полумраке от свечи, под гитару
на два голоса романс напевают.
Южный город. За окном плещет море.
Ни войны в помине нет, ни раздела –
лишь потом, на склоне лет, вспыхнет горем
город детства, весь в страданья одетый.
Память милая от боли спасает:
жив отец и очень счастлива мама,
а по пляжу мчит девчонка босая,
в первый раз встречать восход вставши рано.
Что потом? Как перемешаны даты:
по ночам эвакуируют греков,..
"Адмирал Нахимов",.. с сыном куда-то
мне опять одной приходится ехать.
Тихий город, старый двор, дом с мансардой,
мама всех нас созывает к обеду...
Верить хочется: а вдруг, прямо завтра
в гости все мои родные приедут!
* * *
Ты спишь. Ты всё зеваешь заспанно.
Очнись, пора – день в прошлое уносится,
треть жизни прожито, и будущее застлано
дней нынешних дурной чересполосицей.
Ты чутко спишь, спасаясь сном от пошлости
политиков, проевших до печенок.
В какой-то миг семье отдашься полностью
и рухнешь в забытьи, как отключенная.
Ты дремлешь... Сын опять пришел всклокоченный,
муж допоздна шуршит своей газетой.
О господи, когда ж всё это кончится?
Сил даже нет на то, чтобы раздеться.
Ты дремлешь, веки сомкнуты усталостью.
Будильник, вот зараза, вновь растикался.
Ах, нервы, на чуть-чуть то и осталось их,
а муж так непонятлив непростительно.
Смеживши веки, снова ждешь покоя ты,
от боли голова вот-вот отвалится.
Сбежать подальше в место хоть какое-то,
а жизнь всё заставляет быть отважною.
Ты засыпаешь. К черту всё пусть катится!
Хотя бы раз, да отоспаться полностью.
Ну неужели зря все время кажется,
что нужно лишь улечься спать до полночи?
Ночь, тишина, ты спишь, в халат укутавшись...
И, вытянувшись по диагонали,
в который раз прожив во сне другую жизнь,
вздохнешь блаженно: отоспаться дали!
* * *
Это всего лишь осень, не плачь, дружок.
Солнце еще пробьет полог туч лучом.
Ну перестань-ка, хватит лезть на рожон:
Летний сезон закончен... Ты здесь при чем?
Лечишь опять работой свою тоску
И вспоминаешь лето, как яркий сон?
Да, наш ноябрь на краски довольно скуп,
И не дурманит ветер, как Poison.
Все еще веришь в сказку и прячешь зонт?
Здесь Подмосковье, детка, не Арканзас!
И ко всему к тому же за горизонт
Шквалом осенним вряд ли утащит нас.
Не получить ответ из небесных сфер:
Что там у них с погодой опять не так?
Бродишь в тоске по дому как Агасфер,
И понимаешь, что ты живешь не там.
Невыносима замкнутость этих стен,
Только побег закончится вновь ничем.
Бросишь писать, но что обретешь взамен?
Как вариант – сгоришь подобно свече.
Лучше сочти недели до января.
Год, завершившись, смоет твою хандру.
Просто не верь всему, о чем говорят,
И успокоишь нервы как раз к утру.
В общем, всего лишь осень нам пережить...
Вон посмотри: солнца шар так прекрасно желт.
Все наши фобии, страхи, все миражи –
Все их поглотит Лета. Поверь, дружок.
.
.
ПРАЗДНИК В СЕЛЕ
Чутешты, как чуткое «тише»,
Баюкают душу мою.
Кровинкой вино дяди Миши
Дрожит на стаканном краю.
Набухшие будущей брынзой,
Овечки текут во дворы,
И блеют пасхальные агнцы
В руках деловой детворы.
Шумят шерстяные заторы
В горбатых развилках села.
Хмельная стезя разговоров
Нас в Божью отару свела.
И льётся блаженная влага
В иссохшее духом нутро,
И утро воскресшего блага
Звонит и звонит засветло.
«ТРОИЦА ЖИВОНАЧАЛЬНАЯ» АНДРЕЯ РУБЛЁВА
Дом, дерево, гора
пришли в движенье…
Решенье принято, и путь назад закрыт,
И тишина вбивает ось мировращенья,
И мука полнится, и зрак кровавый зрит,
И стрелки посохов отсчитывают сроки,
И чаша смертная – как тысяча очей,
А молотки стучат, то близки, то далёки,
И «ИНЦИ-ИНЦИ» над Голгофой всё звончей…
А сердце Отчее взывает:
«Сыне!.. Сыне!..»,
и свет печали Утешителя – высок,
И трепет папороток кротких – синий-синий,
Но град грядёт и книга жизни – у чертог.
И крест созиждется из перекладин трона,
И на престол, как ножка чаши, вознесён,
И нет спасения от блага и закона,
И, значит, каждый, кто возлюбит,
тот спасён.
ПРЕДВЕЧНАЯ БЕСЕДА
- Порода для горы,
А дуб – для перекладин.
- А чаша для чего?
- Овечьей головы…
- Добыть волхвов дары
По роду ли уладил?
И отчего чело?..
- О вечном говори...
Невинным соком грозд
Лозы наполнил злато
Медлительный рукав,
Несотканный хитон,
И, ризы запятнав
Кровавою заплатой,
Собрал цветочный мёд
За сотами икон.
.
Я чувствую тебя
Теплым вечером, когда в окнах погаснут огни,
И улицы прогонят случайных прохожих,
Ты знай, что в этом мире только мы одни.
Что я чувствую тебя, чувствую кожей.
Темной ночью, когда я закрываю глаза
И пытаюсь стереть из памяти все тяжелое и пустое,
Начинает улыбка моя танцевать,
Потому что знаю, что ты со мною.
И неважно, что мы не знакомы,
И пускай ты еще далеко,
Но я знаю – слышишь? – со мною
Будешь Ты, а не кто–то другой.
Бесконечность
Улыбка разрезала бесконечность.
Молчанье разбивало пустоту.
Ушла в небытие беспечность.
Иду по дороге к мосту.
Босиком. Как безумный, как отрешенный.
И брошенный во тьму и холод.
Тысячей колких взглядов пронзенный.
А кто-то скажет: «Он так молод…»
Проронит фразу без значенья,
Затронет миг. Потом провал.
Ничто не значащие мненья…
О Боже, как же я устал…
Я затонула в островах Надежды…
Я затонула в островах Надежды,
В забвении погибла полусонном
Не понимая, что не будет все как прежде,
Не видя смысла в разговорах.
Я затерялась средь бездушных масок,
Застывших, словно изваяния,
На этих масках много красок,
Но между нами - расстояния.
Я заблудилась в лабиринтах Правды
И Истина уже - вчерашний день.
Никто не требует расплаты.
Лишь закрывает пред тобою дверь.
Я в полуметре от Любви остановилась
И дотянуться до нее уже могла...
Но вдруг... вдруг что-то изменилось,
И поглотила меня мгла...
Я вновь брожу средь вечной пустоты
И вновь ищу счастливого исхода,
Как путник бедный ждет воды,
Как в засуху растения - погоды
И будет так всегда отныне:
Мне не дойти, не долететь.
В лавине чувств ли я погибну
Иль все ж мне предстоит сгореть?
.
***
Она меня моложе. И намного.
Она не помнит то, чем я дышал.
Но так бывает: вышел на дорогу,
Увидел, улыбнулся и пропал.
А я давно уж плюнул на полёты
Во сне и наяву. И не грустил.
И не надеялся, что встретится мне кто-то.
А вот те раз – увидел и "уплыл"!
А поначалу всё казалось шуткой –
Немного глупой, да и не смешной.
От мыслей о союзе было жутко.
Не верил я… Но вот она со мной.
Она меня не знает совершенно.
Лишь в мелочах – работа да друзья.
И злится часто, что о самом сокровенном
Никак ей не хочу поведать я.
Её ж узнать я просто не пытаюсь,
Хоть любопытство и берёт порой.
Мне параллельно, с кем она шаталась
Тогда ещё… Теперь она со мной.
Друг друга иногда случайно раним –
Срываемся, бывает. Чаще – я.
Так странно, но она всё понимает
И зла не держит, вроде, на меня…
Я знаю – это долго не продлится.
Она – другая, да и я – другой.
И из-за этого так хочется напиться…
Но не сейчас – сейчас она со мной.
***
Мужчины всегда возвращаются.
И лгать не надо, что бред.
И если сами смываются,
Бегут стремглав на крайсвет.
И если – в шею гонимые,
В недавнем прошлом своем
Возможно – реально любимые,
Но чувство истлело углём.
Иль просто попавшие под руку
В тяжёлый период судьбы.
Сработавши дозою морфия,
Купившись на плач и мольбы,
Желанные проникновенно,
Пока в этом был резон,
Не вызвав синдрома отмены,
Забытые, словно сон.
Мужчины всегда возвращаются,
Сквозь время делая круг.
Ночами, бесясь, вырываются
Из цепких объятий супруг.
Стучатся в двери, со стоном
Запаянных в клетках птиц,
Потерянных телефонов
И удаленных страниц.
Ища в закоулках памяти
Когда-то общих подруг...
Да, в общем, всё сами знаете –
Распространенный недуг.
И, видимо, это не лечится.
Ну, разве что койкой в земле.
Плевать, что дома все бесятся,
А шанс на успех – на нуле.
Плевать, что жизнь разбивается,
Что без вариантов… Ну да.
Мужчины всегда возвращаются...
Женщины – никогда.
***
Медные звери на чёрных крестах. В воздухе – запах горенья.
Пьяные черти на шатких мостах наслаждаются ангельским пеньем.
Люди чужие плывут по реке, тянут к спасению руки.
Люди чужие белеют на дне – смешные, бездушные куклы.
Кто – по колено, кто – по плечи в песке… Я вижу тебя рядом с ними.
Бледную, с крабом на тонкой руке. В венце из гвоздик и полыни…
Что было – тому уж не быть никогда. Что ценно – давно растерялось.
Тобою платили не раз по счетам те, кому ты поклонялась.
Река размывает следы на песке, куклы заносятся тиной.
Звери из меди, отражаясь в реке, превращаются в рыб из рубинов.
И, глядя на стайки рубиновых рыб, тебе бы – не растеряться…
Но краб, обхвативший пальца изгиб, пищит: «Уже поздно меняться!
Прошлого ты не догонишь, поверь!..». Ну как ему можно не верить?!
И ты не потянешь открытую дверь за голову медного зверя.
.
Киеву моему
Меня в метро окликнет кто-то
и обознается опять...
Я выйду к Золотым Воротам —
мне надо срочно постоять
и заглядеться на каштаны,
на волны зелени густой,
где кружевом благоуханным
цветы в гармонии с листвой...
Неспешно, шаг не ускоряя,
пройти на Ярославов Вал,
где все века с повесой маем
хотят завлечь меня на бал,
и чтобы медленно кружились
дома и я, и белый свет,
и с неба дождевая милость
в подол насыпала монет...
Мой добрый доктор, древний Киев,
от разных дум лечи мой дух!
Ну что поделаешь, лихие
настали дни, старинный друг.
Врачуем мы с тобою раны:
ты мне, а я тебе. Постой,
не умирай, своим дыханьем
я возвращу тебя домой.
Ты протяни мне мостовую,
и быстро я по ней приду,
и обниму, и поцелую,
и всё пойму в твоём бреду...
Ты говори, я буду слушать,
к Днепру ладони приложив,
слезами очищая душу,
как ты стараешься ожить...
Асфальтовое
Асфальт так устал
от дождей и прохожих -
растоптанный, мокрый,
не дышит почти.
Еще он простужен,
лежит и не может
ни выпить лекарство,
ни встать и уйти
в неблизкое завтра,
в рассвет и дорогу,
к траве на обочине,
к сонной реке...
Ни ветры, ни люди
ему не помогут —
лежит себе, мрачный,
в зеленой тоске.
В небрежных заплатах
одежда асфальта,
и лужицы глаз,
не мигая, глядят
на небо ночное
с прожилкой агата,
где звезды, кометы
и, кажется,
я...
Колыбельная
День закончился привычно
теплым вечером обычным,
ты не спишь, глядишь в окошко
на огни
улиц города большого,
беззащитного такого,
что вместить бы на ладошку
и хранить...
Синий воздух мглой струится,
спит усталость на ресницах,
спят дела твои, проблемы
тоже спят.
Спят дороги, сводки, рейсы,
электрички спят на рельсах,
спят часы, запрятав время
в циферблат.
Дремлет влажная прохлада
на ветвях деревьев сада
в том краю, где нет ни боли,
ни обид.
Есть стихи, где между строчек
я шепчу «спокойной ночи!..»,
исчезая в мир, который
сладко спит...
.
***
Бабушка по кличке Война:
взрывы, пламя с дымом седым…
Боже, это моя страна?!
Нет, не сладок нам отечества дым!
Щедрик, щедрик, щедрівочка,
Прилетіла ластівочка…
Все еще крыло Рождества
над землею нашей парит.
И звезда его торжества
с миром о любви говорит!
Нова радість стала,
Яка не бувала!
Над вертепом звізда ясна
На весь світ засіяла!
Голый парень на морозе стоит,
чтоб не скучно было там воевать.
Пусть померзнет – а потом инвалид –
будет знать как протестовать!
Добрий вечір тобі,
Пане господарю!
Радуйся, ой радуйся, земле.
Син Божий народився!
Льется кровь с обеих сторон,
И от ненависти стынут слова!
Гибнут дети – но трещит чей-то трон!
Плачет светлая звезда Рождества…
Не плач, Рахіле,
Глянь – діти цілі!
Не умирають, а оживають,
А оживають…
***
Что мне вспомнить о детстве? Быть может, вот это –
жара,
дача, лес… Я у деда под Киевом – флоксов касанья,
откровения флоксов, их полусмешные признанья
и весёлая дачная, как мошкара, детвора.
Или это: мне пять, и сосед скалит зубы, шутя.
Он стреляет в котов с идиотски-весёлой улыбкой.
Извивается кот на земле и кричит как дитя.
Я бегу по двору, и земля ощущается липкой.
Мне пятнадцать, и новенький в классе, и я влюблена:
он кудрявый поэт, и зовут Эдуард, и красавец.
На меня – ноль вниманья, и этой любви белена
отравляет мне душу… Любовь исчезает как глянец.
Было многое после, и годы куда-то летят…
Отчего же всё чаще я вижу соседа улыбку
и картинку: тот кот, издыхая, кричит как дитя?!
Я бегу по двору, и земля ощущается липкой.
Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом,
а одно только нужно. Мария же избрала благую часть,
которая не отнимется от нее.
Ев. от Луки, гл. 10, 41-42
***
Меня называли Марией,
а я оказалась Марфой!
Подрезаны мои крылья
и спрятана моя арфа.
Ведь после базара не нужно
ни музыки, ни полета,
ни слова Учителя. Ужин
важнее всего да работа.
Обильное угощенье
радушно встречает гостя.
Надеемся на прощенье,
да жиром заплыли кости.
Но все же сквозь чад кухонный
доносятся звуки арфы.
Сквозь быта чугунные тонны…
О, Марфа, трудяга Марфа!
И все ж доносится Слово
сквозь грохот горшков и тарелок,
сквозь крики ослов – так ново,
и так непривычно смело!
И все сжигает пожар твой,
о, Слово, ведь ты – стихия!
Меня называли Марфой,
а я оказалась Марией!
.
НОВОГОДНЯЯ
Замело веселую кровать.
Просыпаться или подождать?
Если ничего произойдет,
ЛЕД ТЕБЯ НАЙДЕТ
Улица рифмует на себя
Праздничные дни календаря.
Если от ворот – невпроворот,
ЛЕД ТЕБЯ НАЙДЕТ
Паника штурмует потолки.
Вены режут острые коньки.
Черти – удивительный народ.
ЛЕД ТЕБЯ НАЙДЕТ
КЛОУН
Клоун сморгал с ресниц
Чьи-то глаза.
Не оправдала жизнь
Сна.
Слезы с разбитых витрин.
Сточная ночь.
Сладко поплыл грим
В дождь.
Все еще впереди.
Смерть - велика.
Рвутся на пол цветы
С венка.
Палец скользит с курка.
Липкий порох.
Целился в никуда.
Промах.
ИМПЕРИЯ.
Залитые баки. Стоишь у окна.
И где-то в груди громыхает страна.
Гудят позвоночные рельсы
У самого дна.
Опять в подземелье качнуло вагон,
Знакомая рвота вильнула хвостом.
Толкается нечисть со всех
Невозможных сторон.
Свободные тени стоят на посту.
Большие награды потеют во рту.
Враги – благородною желчью
Текут по лицу.
Великий, могучий, проворный язык,
Известный, как самый большой «самотык»,
Зубрит падежи пиздежа,
Так что сводит кадык.
И бездны – занятны, и миска – легка,
И быть непонятным – такая тоска
И четко втыкаются четки
Дрожа у виска.
А поезд летит между сном и концом
И снова в конце будет черный картон
И старый бездомный хирург
С бесконечным лицом.
.
Лучик счастья
Повисло лето в паутинном гамаке,
Злочённой лентою вплетаясь в пряди неба,
И лучик счастья - зайчик солнечный в руке
Играет красками веселый непоседа.
Искрится счастье радужной слезой
В разливах соловьиной серенады,
И в унисон с кудесницей-луной
Ласкает ив задумчивых аркады.
На ярко-синих волнах васильков
Качает счастье капельки рассвета,
Взлетает ввысь на крыльях мотыльков,
Рубинами горит в мгновеньях лета.
Ребенок из протянутой рукой
Недавно, помню, проходила мимо
Мальчонка из протянутой рукой.
И он просил прохожих очень сильно:
«Ну помогите! Помогите...Боже мой!»
Но люди шли и не смотрели даже
На мальчика с протянутой рукой.
Иные обвиняли его в краже,
Бросая колко «Ты нам не родной!»
Не дай Господь иметь родного сына,
Сидящего с протянутой рукой.
Но я прошу Вас, дайте милостыню,
И даже если он Вам не родной...
Одессе посвящается…
Есть город, который я вижу во сне,
В малиновых прядях рассвета.
Сквозь звездные гроздья при полной луне
Весь в капельках теплого лета.
Качает в ладонях морская луна
Огней городских изумруды.
Просоленный воздух испит мной до дна,
Бальзам от душевной простуды.
Потемкинской лестницы спуск. И причал.
Маяк светом чистой зарницы
В июльскую ночь меня с небом венчал.
Ну что ж это снова не спится?
В лафитовых брызгах предутренний сплин
Пройдется по влажным аллеям.
И ветер-проказник оставшись один
Вдруг чуточку станет смелее.
Еще в легкой дреме Приморский бульвар.
Грустят вековые платаны,
И криками чаек зажженный пожар
Целует каскады фонтанов.
Есть город, который я вижу во сне,
Пропитанный славой и честью.
Вдоль берега волны поют в тишине
Величия вечную песню.
.
Люди своего Бога: канон прощания
Люди своего Бога -
Это такая работа.
Однажды начав,
Очень трудно ее не делать.
Не только лечить и учить -
Готовить еду,
Говорить простые слова,
Просто быть рядом, даже если за сотни часов пути.
Смеяться и горевать там, где этому время,
Дать руку - где времени нет.
Зажечь на окне свечу
И не знать, что она погаснет
За полчаса до пяти.
Уметь отпустить - когда приходит пора
Уходить
Человеку - к своему Богу.
Не плакать вслед,
Чтоб не было скользко идти.
И плакать, когда приходит место и время.
Такая работа -
Ее нельзя завершить,
Всего лишь закончив жить
Эту земную жизнь.
Иди и не бойся,
Человек своего Бога,
Твоя работа с тобой.
Она еще не закончена.
Люди своего Бога: канон места и времени
1.
Я -
Человек
Своего
Бога.
И вот - мое место:
Там, где
Он поставил меня
Быть.
И вот - мое дело:
То, которое
Он дал мне в руки
Сообразно
Моему имени,
Моему голосу
И той воде,
Что течет из-под моих ног,
Когда я иду.
И вот - мое слово:
Быть там, где
Есть
Мое место,
Делать свое дело,
Не разжимая рук,
Невзирая на флаги, гербы и гимны.
Стоять
И не оборачиваться.
Смотреть
И не отвернуть лица.
Слушать,
Слышать,
Спрашивать.
2.
Есть те, кто спросит меня:
Но ты же можешь
Выбрать сторону,
Взять оружие,
Выстрелить,
Не сомневаться.
Я отвечу тогда и отвечаю сейчас:
Да,
Любой из нас это может,
Мало кто - станет
На самом деле.
Есть те, кто спросит:
Но ты же можешь
Сказать слова осуждения,
Выйти на площадь,
Кричать и требовать.
Я отвечу тогда и отвечаю сейчас:
Да,
Любой из нас это может,
Некоторые делают.
Прости - не я. Не сейчас.
Прости, - я отвечу, -
Я не вправе судить,
Даже если смею судить.
Мне должно оставить это своему Богу.
Мне должно просить его
О милосердии:
Справедливости нам не выдержать.
3.
Мой Бог терпелив.
Он долго смотрит на нас,
Говорит негромко,
Медленно поднимает руку.
И только тогда,
Когда мы выбираем
Не помнить о нем,
Не слышать его,
Не видеть его руки -
Только тогда он сжимает пальцы.
И я прошу:
Опусти руки,
Помоги нам тебя услышать.
Ангелы взлетной полосы
А мы идем по взлетной полосе,
И нам до вылета совсем немного.
Ботинки снова вымокли в росе,
Когда мы полем срезали дорогу -
А там стерня по берцы отросла.
Росинкам, будто звездам, несть числа.
А мы - на полосе. Ее уже
Затягивает чуть заметным паром,
И солнце, как в полетном витраже,
В ней плещет золотым и белым жаром.
И, если только точен инструктаж,
Из витража нам - сразу на вираж.
И мы идем.
Уже идем на взлет.
И, распахнув седеющие крылья,
Парадным строем, каждый в свой черед,
Проходим в небесах поэскадрильно,
Приветствуя свершившийся рассвет:
Он есть.
И есть любовь.
И смерти нет.
.....
КРУГИ
Гулкая тишина.
Черный пролом стены.
Звезды пасет Луна.
Грусть пеленает сны.
Мученица руки
Коврик елозит мышь.
Тихо мои стихи
Шепчет во тьме камыш.
Дуб и толпа рябин.
Озера полынья.
Жизни каких глубин
Словом постигну я?
Чтоб не боялась ты
В пасть забытья попасть,
Буду из букв святых
Складывать боль и страсть.
В сонме планетных сфер
Зыбки времен шаги.
Брошу я в воду смерть -
Небом пойдут круги.
ЧЕЛОВЕЧЕК
По разорванным в клочья словечкам
И по тлену звучащей трухи,
я веду за собой человечка,
он негромко бормочет стихи.
Где асфальт превращается в прозу,
где в цветок превращается речь,
он в душе моей видит занозу
и пытается словом извлечь!
ВОЙНА УСНУЛА
Война уснула. Две худые тучи
Несут по небу мертвую сестру,
И слезы льют на мусорные кучи,
Мешают тлеть вчерашнему костру.
Я жив еще, мои глаза открыты.
Дым руку тянет в сторону куста.
А лодка дня - дырявое корыто
Вот-вот утонет прямо у моста.
У автомата чешутся патроны,
Приставлен к стенке глупый миномет.
Убитого щенка клюют вороны.
У страха по спине стекает пот.
Уходит прочь разбитая дорога.
Хромает вечер мимо в медсанбат.
И спит война. Она убила Бога.
К чему теперь молитвы и набат?!
.
***
Я был в Одессе, но почти проездом:
с наскока, с дуру – только по делам.
Но море затухающим оркестром
везде за мною кралось попятам.
"Пятерка" по Французскому бульвару,
выстукивая песенку в мозгу,
несла меня к осеннему пожару,
боясь, что я не выдержу, сбегу,
что отмахнусь нелепыми делами
от Пушкинской, где – точно маяки –
стоят платаны с голыми стволами
и ждут прикосновения руки,
от Пироговской или от Еврейской,
от седины шлифованных камней,
где каждый дом, поглаживая пейсы
и щуря окна, подступал ко мне.
И я бродил по стареньким бульварам,
и я шуршал опавшею листвой,
а кто-то звал позировать задаром
и предлагал портрет "почти живой".
И зазывала скромная аптека:
" А шоб ты был здоровеньким у нас!"
И на скамье два взрослых человека
играли в домино – на ананас.
А я бродил, в карманах пряча руки,
чтоб не глупить, не трогать всё подряд.
Одесса – сколько жизни в этом звуке!
Прости мне, Пушкин, этот звукоряд.
Одесса, я рожден волною Бугской –
еврейский сын украинских степей,
но тополя на Малой Арнаутской
пустили корни в памяти моей.
***
О чем стихи?
Так, ни о чем…
О том, как стремглав проносятся сутки;
о том, что кто-то навис над плечом;
о том, как пОшлы чужие шутки.
О чем стихи?
О крылатом конвое,
оцепившем ночью письменный стол.
О шепоте,
стоне,
о крике,
о вое
склонившихся над листом.
О том, как всклокочены
мысли-паяцы,
слово в слово жизнь повторив;
о том, как волосы-протуберанцы
разряжаются в воздух
искрами рифм.
Письменно, устно –
под напряжением –
как на ветку,
на строчку черным грачом –
упаду
и замру без движения.
О чем стихи?
Так – ни о чем…
***
Завидев свет, мелькнувший в темноте,
я вдруг поверю собственной мечте,
но посреди вскипающего сада
твои опять почудятся глаза…
Разлука – виноградная лоза,
а месяцы – как гроздья винограда.
И все.
И больше ничего затем.
И не было у нас запретных тем,
и лунные постанывали тени,
но ты однажды поняла сама,
что сладкий сон испортила зима,
а вместе с ним –
судеб переплетенье.
И все.
И в круге света – пустота.
Я начинаю с чистого листа,
в который раз ищу слова босые,
чтоб вместе с ними по лугу бежать,
встречать свою любовь
и снова ждать,
когда закончатся дожди косые.
Тогда и свет, разбивший темноту,
предъявит мне на самом деле ту,
которая опаздывала всюду,
не успевала на последний шаг,
невидима, как взмах карандаша,
и ту, с которой я навеки буду…
Она придет с журчанием ручья –
загадочная женщина.
Ничья.
Ни лунная она и не земная.
И зазвучит космический хорал,
и рта ее изменчивый овал
мне скажет:
“Боже, как же ты устал!..”
И я ее по голосу узнаю…
.
Ангел-хранитель поэзии
Хочется очень стихи сочинить настоящие.
Я, призадумавшись, сделаю в них исправления.
Трудно слова подобрать задушевно-бодрящие,
И потому попытаюсь достичь просветления.
Я с хладнокровием вычеркну рифмы глагольные.
Много помарок в тетради сейчас к сожалению.
Стих помогает избавиться от меланхолии,
Если душа увлеклась, поддалась впечатлению.
Вот неожиданно ангел - хранитель поэзии
в светлом таком одеянии с неба спускается.
И говорит: «Превосходные строчки, полезные».
Держит в руках золотое перо, улыбается.
«Но небольшие ошибки исправить желательно.
А стихотворство – хорошее дело, серьёзное.
Все выполняй поручения очень внимательно.
И сочинишь необычное и грандиозное».
«Ангел, спасибо тебе» - говорю с уважением.
«Я обещаю учиться прилежно, старательно.
С радостью буду делиться своим впечатлением,
Мне интересно общаться с тобой, занимательно».
***
Ветер мне приносит письма прямо в руки
Ветер мне приносит письма прямо в руки.
Может, скрыты в них удача, счастье, радость?
Или там награда за мои заслуги?
Смысл, разгадку писем мне узнать пора бы .
Вот читаю эти письма, вижу ясно
Жизнь, судьбу свою, успехи и ошибки.
И признаюсь, с горькой правдой я согласна.
Только не ответишь ветреной рассылке.
В сердце вдруг кольнуло, стало грустно, тяжко.
Жалко, что читала эти письма ночью.
Весь покой душевный вдребезги - стекляшкой.
и мгновенно следом сердце рвётся в клочья.
Рано утром встану – снова буду сильной.
Эти письма я забыть сама решила.
Мне важны сегодня вера и стабильность.
Ветер грусть развеет, чтобы не тужила.
***
Миниатюрный стих
Голубое море, песок.
Расплескалась, разыгралась волна.
Озорной подул ветерок.
Забавлялся весельчак дотемна.
Теплоходы мчатся в дали.
К чужестранным приплывут к берегам.
Повидать другие земли,
К неизведанным спешат к городам.
.
Прощание
Прощай любимая, прощай моя
родная
Я не хочу погибели твоей
Возможно что умру я в муках но
страдая
Я буду помнить о любви твоей
Она ушла и я один остался
Сынишку под руку в лесную глуш
вела
Я думаю на время я расстался
Но та война свела меня с ума
Ее после войны я не увидел
Я в госпитале много пролежал
Видать тогда ее серьезно я обидел
Но гибели ее я избежал.
Последний бой
В последний бой идем друзья
родные
В последний бой за Родину свою
Я раньше видел ивы молодые
Сейчас их нет, под пулями стою
Нет я не трус но мне немного
страшно
Я вижу много очень много тел
Я перебью в бою всех очень важно
Ведь ждет мой дом меня,там много
дел
И вот момент,они идут со штурмом
Но мы не дрогним мы их всех
порвем
На них идем мы все с взглядом
безумным
За Родину мы глотки перервем
Нас очень мало их на много больше
Но мы идем, идем в последний бой
О нашем подвиге узнают даже в
Польше
Ну все и мне пора, ну Бог с тобой
Сирота
Я слишком мал для жизни
взрослой,
Три дня умею лишь ходить.
Начало жизни моей грустной,
Я не смогу теперь забыть.
Где мама кошка,я не знаю,
Где кот отец спросите вы.
Отвечу, и о нем не знаю
Не виделись ни разу мы.
Я маленький котенок, я сирота
Все отвернулись почему то от меня.
Вернитесь, кто нибудь мне очень
одиноко
Но нет ответа, забыт уж всеми я!
.
Провинции на мегаполисы
( моей Одессе)
Провинции на мегаполисы, на реки меняю моря.
И ветер струится сквозь волосы, и свет пророняет заря,
И в воздухе пахнет акацией, дрожат огоньки в темноте,
Но всё же ты должен признаться, что улицы рядом не те.
Не те суматохи базарные, торговка в косынке не та,
Не те переходы, но главное: ясней пролегает черта,
Где прячешь себя за замками, когда скорый поезд ушёл,
Но выдаст тебя с потрохами твоё благородное «шо».
Ты будешь менять неустанно цвета, города, имена.
Всему вопреки, как ни странно, тебя не отпустит она.
Ты ходишь в кино раз в неделю, боясь отличаться от всех,
Но слыша вдруг "С первым апреля!", ты плачешь сквозь искренний смех.
Ты можешь рассеять тревогу, заткнуть тишиною немой.
Ты можешь забыть очень много, но лишь не дорогу домой.
***
Я плевала на вашу любовь,
Как годится, с высокой башни,
И сводила не раз нет,
А на утро могла забывать.
Но насколько же это смешно,
И насколько же это страшно,
Когда эхо тебе в ответ,
Когда не на кого плевать.
***
Весна чуть слышно ускоряет шаг,
И замирает с трепетом планета.
Я – женщина, я - хрупкая душа,
Но дайте только мне поверить в это!
И вопреки бесчувственной войне,
Чужим ножам и звону всех оружий
Быть легкомысленной позвольте мне,
Тонуть в прозрачном океане кружев.
Достаточно стереотип ломать,
Сшибать прохожих и о стены биться!
Я – женщина, я – дочь судьбы, я – мать,
И я устала дерзкой быть волчицей.
Бессмысленно гналась за прошлым вслед,
Бывало, шла на поводу у тела.
Пусть ты не стоишь ста моих побед,
Я для тебя плевать на них хотела!
Ловила я немало под каблук,
Парила слишком долго вольной птицей.
На перекрёстке твоих крепких рук
Хочу без сожалений раствориться.
До донышка своё тепло отдать
И детям раздарить себя на части,
Любить и ждать, тебя любить и ждать –
Вот мой удел и истинное счастье!
Мы – женщины! Мы на своём пути
В глаза стальным несчастьям не робеем,
Мы сильные, мы можем всё снести,
Но дайте нам быть чуточку слабее!
.
Лермонтову
И написал он «Смерть Поэта»,
И было это в давнем где-то.
И сам погиб он на дуэли,
И было это в самом деле.
А кажется совсем недавно
Он над землей летал,
В лесу боролся с барсом,
Варвару обожал.
Гора Машук: дуэль внизу
Платком отчаянно машу.
Но время не остановить,
Его задумано убить!
Да, серость гениев не любит.
Их зависть бродит по пятам,
Всегда готовая ужалить,
В делах, в словах, по пустякам.
И это длится бесконечно,
История такая вечна.
В руке убийц не дрогнет пистолет.
Погибнет Лермонтов-поэт.
Хоть Лермонтову будет 200 лет, -
В своих стихах всё жив поэт!
***
В дождливый день вдруг потянусь к поэзии.
Открою тонкий томик наугад…
Сейчас душа глуха к роману «фэнтэзи»,
И в прошлое бросает тихий взгляд.
***
Не забывайте тех, кто близок вам по духу,
Не забывайте тех, кто сердцу мил.
Не думайте, что горе иль разруха –
Удел не тех, кто в прошлом победил.
Всё это – и проблемы, и несчастья –
Бывают в жизни первых и вторых.
И тех, кто с другом будет в день ненастья,
И тех, кто одинок среди других.
Но первым будет чуточку полегче –
Им есть с кем обсудить судьбы урок.
Вторым же повезло, конечно, меньше…
Если не выполнишь, - то не давай зарок.
.
Фрейдистика затяжной весны
Примавера из мыльно-оперного театра:
Что ни выходка – Оскар, ну как минимум – Тэфи,
Ведь замашки на уникальность не столь затратны,
Зато обглодают после не черви, а трефы.
Зачастую такие внутренние конфликты
В нетяжёлых случаях лечатся и наружно.
Пригодится, значит, ружьишко из реквизита,
То, которое в первом акте ещё не нужно.
Поддавки в таких дивных жанрах, как джиу-джитсу,
«Без белья» - в обратном билете - на рай похоже,
Можно сколь угодно ложиться, да не ужиться,
Эффективнее гор - лишь ямы, но это позже.
Пятистопочных ямбов ужас… Оставим стансы,
Потому что не надо, ибо - всего лишь люди.
Ярче прочих светят огни тех транзитных станций,
На которых сходить не будем.
Именослов и другие существительные
Ведьмин круг замкнулся плотно, ведь мы на «ты» же.
(Потому что пока на «вы» – не всё дозволено)
/зафиксировать ракурс пикантный в таком бесстыжем
Цейсовском глазу./ Слышишь – перезвонами
на седмицу Светлую
нежности нерастраченной пузырьки
напряжения не выдерживают – взрываются
и над плотским Плоским миром (из Терри Пратчетта)
сублимируются в звуки регги (из Ленни Кравица).
Ты…
Вы, это…Коль что - пишите, и вот Вам марка,
да держите, крепко держите и не роняйте!
Энтропия чувств – от Гарсиа Маркеса до Ремарка,
мизантропия – сдвиги с Твигги до Киры Найтли…
Отыщу тыщу методов четкого доказательства
(Половина из них Вам явно покажутся некошерными),
посмотрите сами – вот ещё показалось два
силуэта под зонтиком в древней чащобе Шервуда.
Пингвиниум
Слушай, а были бы мы, например, стрижами…
Низко летать… Ну на чуть-чуть хотя бы?
В норке чирикать утром в льняных пижамах…
Поздно – октябрь.
Время морским коньком, золотой пираньей
/нужное вставить/ или волшебной сельдью
Тайно исполнит третье моё желание.
Третье, последнее.
Может и зря – стрижами, давай – пингвинами.
Знаешь, у них ведь тоже мечты и планы:
Ходят на службу, греются у камина…
Учатся плавать.
Хочешь – старайся, или же просто сдайся:
Волки морские любят пиццу Ди Маре,
А сухопутные – ловят в трамваях зайцев,
Чёрствых и старых.
Просто так холодно… Даже аура синяя,
Нашего моря дно – вязкое, пресное.
Жалко тонуть, как никогда – сильными.
Там уже тесно.
.
Я забыла, как выглядит лето
Я зимой одичала совсем,
Душу крепко сковали морозы.
И – затворница каменных стен –
Я забыла, как выглядят звезды.
Я забыла, как пахнет река,
Как в небесной, лазоревой сини
Вереницей плывут облака,
А не падает гроздями иней.
Глядя в серые окна, увы,
Я забыла, на что же похоже
Шелестенье зеленой листвы,
Путешествие ветра по коже.
И у сумерек долгих в плену
Без тепла и без яркого света,
Плед на плечи свои натянув,
Я забыла, как выглядит лето
Первая любовь
Всюду темно. Лишь в проем от окошка
Светит луна, как начищенный грош.
На подоконник ты сядешь, как кошка,
И с головой на коленях замрешь.
Поздно уже, но тебе все не спится,
Смотришь на звезды которую ночь.
Мама с тревогой за дверью таится,
Зная, что вряд ли сумеет помочь.
Чей из созвездий ты образ рисуешь
На затуманенном, тонком стекле?
Как так случилось, что плачешь, тоскуешь
Лишь по нему одному на земле?
Как так случилось, что сладкие дремы
Ты променяла на ночи без сна?
Лишь потому, что, как, будто к знакомой,
В гости к тебе заглянула Она -
Та, что воткнула меж ребер, как спицу,
Неразделенную первую боль,
Та, что всегда презирала границы
И создавала проблемы – Любовь!
Кажется все сокрушительной драмой,
И без ответного чувства – не жить!
Девочка, лучше спроси-ка у мамы, -
Стоит ли он, чтоб его так любить?
В мамино сердце накрошены льдинки -
Ведь, про мужчин много знает она.
Может он тот, кто не стоит слезинки
И не заменит полезного сна.
Знает она, что, к ее сожаленью -
Так уж устроена жизнь. Потому
Молча вздыхает, боясь пораженья,
Если с Любовью затеет войну.
Ты подожди – поболит, перестанет.
Время союзник в неравной борьбе.
Снова когда-нибудь в гости нагрянет,
Только уже и к нему и к тебе
Та, что смахнет застарелые страсти,
Та, что прихватит Бессонницу вновь,
Только уже не одну, а со Счастьем
Вместе луной любоваться – Любовь!
Хочу на море!
Хочу туда, где солнца много,
И воздух легок, вкусен, свеж,
И к морю желтая дорога
Бежит по камешкам и меж,
Где бриз несет телам прохладу,
Разгоряченным, на песке.
За год труда хочу награду -
На море срочно надо мне!
Глаза закрою, представляю:
Сияет солнце в вышине,
Вокруг вода. Меня качает
На голубой ее волне.
Под шум шуршащего прибоя,
Под визг и бодрый смех людей
Такого счастья и покоя
Я не смогу найти нигде,
А только там, где на просторе
Великолепно, как всегда,
Аквамарином плещет море.
И я хочу к нему туда!
Не оставляй меня одну
Не оставляй меня одну,
Я знаю, что с тобой жестока,
Ведь от того, что одиноко,
Давно по жизни я иду.
Не оставляй меня одну,
Не дай уйти, подставь мне спину,
И я с тобою поплыву,
Куда ты скажешь примиримо.
Не оставляй меня одну,
Пожалуйста, я одинока,
И ведь от этого жестока,
Сама не знаю почему.
Не оставляй меня одну
Я прожила одни измены,
Прошла сквозь каменные стены,
Любила, больше не хочу.
Не оставляй меня одну,
Мне будет очень одиноко,
Я стану более жестока,
Не оставляй меня одну.
Не оставляй меня одну,
Пожалуйста, прости обиды,
Ведь я была ни в чем невинна,
Когда с другим пошла ко дну.
Не оставляй меня одну,
Пожалуйста, тебе я верю,
Ты просто дай мне это время,
Чтоб я привыкла ко всему.
С кем-то проснувшись, каждое утро
С кем-то проснувшись, каждое утро,
Думая только о ней,
Жадно летим мы на встречу друг к другу,
В нежность обманутых дней.
Рвет все мелодии запах прохлады,
Быстро скользит по губам,
И разговоров больше не надо,
Только читать по глазам...
Но отчего-то больше не в ноты,
Я вспоминаю тебя,
Быстро одеться, тайком из подъезда,
Балкон провожает шутя.
Глупые окна, глядят одиноко,
Скоро буду одна,
А впереди серебрится дорога,
Манит опять в никуда.
Ровно скользя вдоль домов по-привычке,
Встретив знакомых людей,
В лицах ищу холодок, как обычно,
И согреваюсь быстрей.
А на глазах ночь фальшиво играет,
Дома скучает одна,
Та, кто всегда меня понимает
Большая кошачья семья.
Хочу к тебе, валяться на ладонях
Хочу к тебе, валяться на ладонях,
И искоса смотреть в глаза твои,
Кивать в ответ, любовь нас не затронет,
И эти встречи просто пустяки.
Хочу к тебе, прижаться и забыться,
Закрыть глаза и над землей парить,
Хочу туда, где слишком часто снился,
И ждал меня там, просто от тоски.
.
Вырос в Одессе
В море брошены заката
Якоря.
Мы давно с тобою рядом –
Ты и я.
С головой укрывшись синим
Небом крыш,
Выдыхаю твое имя,
Ты услышь.
Второпях теснят друг друга
Времена,
Но спасаешь от недуга
Ты одна.
Пусть я больше не ребенок
Той поры,
Когда вместо всех продленок
Все дворы.
Подросли и повзрослели
Всем назло.
А когда собаку съели –
Пронесло.
Лбом своим сломали грабли
И чужим…
Мы тебя абсурдом вряд ли
Удивим.
Ну а ты, а ты все та же!
Все же, та!
Перед ликом смерти даже
Ты чиста.
Перед блеском капитала
Жадных глаз.
Ты ведь все это видала…
Много раз.
И не стала ты ни мягче,
Ни грубей.
Распугает детский мячик
Голубей.
По брусчатке прыгнет ловко,
Детством пьян,
Вдоль завешанной веревки
Под каштан.
Отрубили свет
В который раз нам отрубили свет,
Как низшему из всех земных сословий.
И чей-то голос сник на полуслове,
Зарывшись в пленки видеокассет.
В парадную выходим покурить,
Лишившись электрического тока.
Нам в этой темноте не так уж плохо –
Есть лишний повод что-то обсудить.
Поговорить с соседским пареньком,
Поразмышлять о нашем горсовете,
Мы точно бы не встретились при свете,
Чтоб вместе поболтать о том, о сем.
Так сладок дым, и так знаком уют.
Соседские язвительные шутки…
Другим на нашем месте станет жутко:
Мол, к ним придут, все вынесут, убьют…
Мы дети темноты, она наш дом.
У нас к нужде свои иммунитеты.
Нам хватит и одной лишь точки света
В туннеле, по которому идем.
Закат души
Небо, чайки, морская пена –
Бесконечного действа сцена.
Расплетается ткань вселенной,
На соленом ветру дрожа.
Там теряет опору слово
И уходит в пургу былого
Светлый символ всего живого –
Человеческая душа.
В безнадежности и в истоме
Она меркнет на небосклоне.
Тихо съежились в ее лоне
Одинокие города.
Мрачной жизни густые тени…
Эпизодов хитросплетенья…
Ржавой цепи кривые звенья –
Пролетающие года!
И до самой своей последней
(Беспощадной и беспросветной),
Сквозь просительные молебны
Пробивающейся зари,
Нетерпимы, глупы и немы
В нашей собственной пустоте мы.
Небо, чайки, морская пена,
Просто пена да пузыри…
.
***
Живущая сплетением дорог
Казалось бы: какой патриотизм?
Парфюм французский, шелковый платок,
А на руке швейцарский механизм.
Но лишь в одном из всех земных зеркал
Все эти атрибуты не видны,
И как бы новый край не увлекал,
Я не могу не чувствовать вины.
В автобусе совдеповских времён,
Щекой прижалась к пыльному окну
Вновь ностальгией дух обременен,
Обмякну, подобрею и всплакну.
Останови, водитель, дай сойду
На том спасибо, дальше я сама
Пройду тоннели яблонек в саду,
И пусть они сведут меня с ума.
Как жаль, дворняги Найды больше нет,
Об этом мне никто не рассказал…
Состарились соседка и сосед,
И это видно даже по глазам.
…Деревня. Вечереет. Вот и дом…
Обнюхал ветер, прежде, чем принять.
А мысли мои только об одном:
Я слышу, как за дверью дышит мать…
Весь мой багаж – подарочный набор,
Подмышкой том написанных мной строк,
Но мама не увидит их в упор:
Сто лет ей это нужно! Видит Бог!
Домашняя рубаха до колен,
Уютно…слышу запах куличей.
И столько лет спустя – без перемен:
«Там» - стройненькая леди, «здесь» - кощей.
Вернуться – исповедаться без слов
Как следствие – катарсис и покой
Нас тянет к дому испокон веков
Любая из дорог ведёт домой!
***
Налегке: ни кулька, ни мешочка,
Ибо емкости требуют груз,
Только плоть, что для духа сорочка…
Так в дорогу собрал Иисус.
Может помнится, может быть верю,
В райском царствии вьется лоза,
Соловьи заливаются трелью,
И Создатель целует глаза…
Мир мгновенно наполнил любовью:
Вдох прилегонький, лики чудны,
Каждый миг с этих пор тешит новью,
Есть ли тяготы?...Нет...не видны...
Нет не брежу! Ещё ощущаю
Теплый выдох отцовской груди,
Веки мамы, морщинки с печалью
И уверенность: всё впереди!
Совершенство: тона и оттенки,
Я топтала во сне облака,
Довелось смаковать нежность пенки,
Что бабуля сняла с молока.
Всё со мною: места и местечки,
Каждый двор, деревенская глушь,
Послевкусие кислой паречки,
Пестрый авгус "аля Мулен Руж".
Пресвятая духовная память,
Сколько таинства в чувствах навзрыд!
Всё впитать, чтобы что-то оставить,
У Вселенной никто не забыт!
Ностальгия - признание счастья,
Словно прошлое видишь в глазок:)
Ностальгия оправдана страстью
Кое-что повторить хоть разок!
***
Вечер добрый, намоленный храм...
Я смиренна в твоём полумраке.
К колокольным взываю верхам,
Слов не будет в ответ...Будут знаки.
Кольца, серьги - всё лишнее прочь!
Тонкий шелк обхватил мои кудри.
Признаю, что небесная дочь,
А не бестия рьяной бури!
Изобилие свежих цветов
Ароматом ласкает купол,
Твой фундамент любой готов
Лепестковым укрыть тулупом!
Мудрость с тонких морщинок икон
В сердце светлой струей сочится...
Легкий выдох и низкий поклон -
И хочу, и готова молиться.
Шепот: "Господи...Иже Еси..."-
Откровение слово за словом,
После терпких: "прости" и "спаси",
Я раскаюсь пред ликом Христовым.
Воля истинной сути - любовь!
Да прибудет в сердцах Твоя воля!
Дабы чтить каждодневную новь,
Ибо жить - это лучшая доля!
На Земли яко на Небеси
Твое Царствие и да приидет!
От обиды на ближних спаси,
И меня пусть родной не обидит.
Обещаюсь лелеять и чтить
Ощущения, здравие, время...
Столь грешно унывать и грустить,
Дух - блаженнейший дар, но не бремя.
Не касаются стоп небеса,
И плодов не чураюсь запретных...
Отче наш! Закрывая глаза
Не святых вижу лики, а смертных!..
К твоей книге губами и лбом
Прикасаются люди веками,
Принимаешь радушно в свой дом
С сердцем полным, с пустыми руками...
Я непресными водами слез
Благодарность свою выражаю,
Отче,брат мой небесный Христос,
Слава Вам, что живу-поживаю!
.
***
... И каждая крыса верна кораблю.
Но если он тонет - хоть вылезь из кожи,
Помочь и спасти его крыса не сможет,
Лишь пискнет сквозь пену и брызги: "Люблю...".
И вы мне не верите, бросив: "Да ну!".
... А волны становятся глаже и реже.
Бесстрашные крысы плывут к побережью.
Им больно поверить, что друг утонул.
***
“Пустому судну - страшнее волны”, -
Тебе настойчиво говорят.
Ты должен чем-то себя заполнить.
Ты должен богу – и всем подряд.
Быть скромным, тихим, до жути милым.
Безлико мямлить привет-пока.
Работать, тратить года и силы.
Не лапать задниц. Не лезть в стакан.
И небо мыслить живым. И даже
Устроить с ним моноложный чат,
Чтоб слышать чутче и видеть дальше,
Уметь терпеть и уметь молчать.
Что не достроено – легче рушить.
Прожив полжизни, усвоил ты:
Непокоренные наши души
Умрут от вируса пустоты.
***
Он рассказывал сказки морю и берегам.
Про него говорили: “Старец сошел с ума”.
Острокрылые чайки ткали над морем гам,
Угрожающе выли взмыленные шторма,
Но старик приходил, касался воды рукой,
Обращался к ветрам, ступал на гнилой причал –
И прибой становился сразу совсем другой,
Он ложился у ног и сытым котом урчал.
А истерзанный шепот тлел, как свеча-заря:
“Я тебе расскажу о том, что я видел сам…
Помни каждое слово, помни и повторяй –
Это наше наследство людям и небесам…
Ты скитальцам внимай, бродягам и морякам,
У тебя – сто веков, а мы-то гляди умрём…” -
И струились слова по дюнным живым пескам
И в застывшее море брызгали янтарём.
С той поры укатилась тысяча тысяч волн,
Расплескались кострами дымные вечера,
И старик не приходит больше гулять на мол,
Хоть клянутся, что кто-то видел его вчера.
От искрящейся пены берег как будто сед.
К материнским объятьям моря спешит река.
Через ропот прибоя, как приглушённый свет,
Пробиваются сказки странного старика.
.
Завет Богов
Моим Богам не нужно ваше злато,
Им лишь бы ветра свист, да в душах вечных свет.
Их милостей не купишь за богатство,
Нет тысячи оков, а лишь один завет,
По совести живи в ладах с природой,
И предков своих чти пуще Богов,
Навеки верным будь одной свободе,
Будь вольным сам и не бери рабов.
К служащему тебе будь добр и милостив,
С любовью в сердце сам всегда служи,
Над нищим и убогим тоже смилуйся,
И слово твердое для каждого найди.
Отважен будь, наш сын!
И вопреки судьбе запомни навсегда,
Каким ты был вначале,
Делами прирастай и верным будь себе,
И не продайся, сколько бы ни давали.
Тогда и мы тебя покроем от невзгод,
И горестей и подлости людской,
Даждьбог всю благость мира подает,
Перун разит врагов своей рукой,
Род – есть начало всех начал,
Да будет свет Ярилы над тобой.
Очаг семейный Макошь сохранит,
А Лада мир и красоту несет,
Победу в битве дарит Святовит,
Сварожич все огни побережет,
Стрибог поднимет ветры и тогда,
Твой парус снова путь к земле найдет,
Где Жива, прошагавши по полям,
Хлеба заколосит, от голода спасет.
И даже темный злобой Чернобог
Придет к тебе, едва попросишь ты,
Твоим врагам несчастье на порог,
И лишь виновный канет до зари.
И на закате дней, когда придет пора,
Во сне или в бою тебя коснется Мара,
И ты увидишь нас, и заблестит слеза,
И прошлое сгорит за тризною пожаром.
Но до последних дней, завет в душе храня,
Запомни, Сын Богов, что бог ты сам по крови,
И жить ты должен так, не посрами меня,
Что нет важней в веках отваги, чести, воли
Свет родных Богов
Моих Богов неугасимый свет
Глядит через века , и даже не берусь
Я в силе полной всю тебя воспеть,
Мою родную солнечную Русь.
Мою святую из дымом из трубы,
И с песнями полей, одевших в злато дали,
Враги из – за морей, какие бы ни шли,
Но все ж тебя, родную, не попрали.
И стоит мне в тиши на вены посмотреть,
В крови я слышу стук веретена и брани,
Я слышу песни жниц, и внемлет сама твердь
Мольбам к Богам, что так на капище взвали.
И в сердце пронесу истории твои,
Потом свои я детям расскажу, как сказки,
Чтоб выросли они непобедимыми,
Как все богатыри под солнца светом красным.
И стой ты на века, и до скончания лет
Неси своим сынам надежду и спасенье,
Я слышу звон подков, я вижу солнца свет,
И каждая росинка у дома – откровение.
Баллада о рыцаре
Горят последние огни,
Огнем вздымаются закаты,
И факел лишь в лесу горит,
И путник под дождем измятый.
Горит остывшая душа,
И остывает вся надежда,
И он бредет все не спеша,
И меч все дремлет безмятежно.
А ведь когда – то он звенел,
Рубил и пачкал небо кровью,
И рыцарь этот так хотел
Богов напомнить этой болью.
Чтоб возвеличиться ему,
И имя чтобы так горело,
Мечтал, не зная почему,
К ногам повергнуть это небо.
И брел вот так этот гордец,
Одной мечтою только бредя,
Как низложить святой венец,
И уничтожить само небо.
Чтоб люди верили ему,
И восхищаясь, унижались,
Чтобы как Богу самому,
В самые ноги поклонялись.
И вот добрался, наконец,
И яростью своей объятый,
К богам скорей вскричал боец,
И знамя пало виновато.
Он бился, словно двести лет,
Слепя кровью свои очи,
И дьяволу он отдал обет,
Навеки верным быть лишь ночи,
И боги прокляли его,
В пучину смерти повергая,
Чтоб не достигнуть никогда,
Ему заветных дверей рая.
И чтобы он один бродил,
Навеки средь лесов забвения,
И никогда не находил
Нигде и доли откровения.
И руки теплые его
С тех пор вовеки не касались,
Меча не брал он своего,
Самой души в нем не осталось.
И грезил он одной войной,
Мечтал о бое с содроганием,
Чтоб низложить венец святой,
И всех богов сослать в изгнание.
И сам жестокий полубог
Он грезил очищением мира,
Он сыпал звезды на порог
Все двести лет свой любимой.
Он пережил своих детей
И видел заката рода,
Но одержим мечтой своей.
Он брел за нею год за годом.
И вечный странник, он бредет,
С мечом покоящейся стали,
И никогда он не умрет,
Один, ни молодой ни старый.
Он вечной мудрости своей
Несет печать с забытым страхом,
И память тех забытых дней,
В душе рассыпалась уж прахом…
.
Человек и кошка
Вот, к примеру, в кресле сидит человек. Или лучше, к примеру, кошка
На подоконнике. За окошком снег. Кошка ловит счастье ковшиком
Широко разинутого рта – в зевке или просто в безмолвном мяве,
А счастье на лучике-волоске качается в лунно-снежной оправе.
Человеку же, общество говорит, не пристало ни публично зевать, ни мяукать,
А напротив: делать достойный вид, успевать или в бизнесе, или в науках,
И наступит благорастворение в воздусях, благомыслие и благолепие,
Витамины да внуки в преклонном возрасте, телевизор в уютном склепике.
Но вернёмся к кошке. Кошка права, даже если утащит мясо со столу,
Потому что эти хвостатые существа для людей, по сути, те же апостолы,
Проповедующие сворачивание клубком, потягушечную гимнастику,
А взамен желающие молоко, свёрнутый фантик и ласку.
Вот поэтому люди который век белой завистью к ним терзаемы,
Вот поэтому глупенький человек в своём доме снова заводит хозяина,
Потому мы от века и по сей час поклоняемся милым котикам,
Что, урча и прищурясь, смотрят на нас со своих божественных ковриков.
Вино из одуванчиков
а ты мне робко говоришь
хочу вина из одуванчиков
и чтоб за окнами париж
и чтоб взаправду не обманчиво
и чтоб корица и суфле
и миллион воздушных шариков
и чтобы на ночной земле
нам ничего не помешало бы
а я тебе в ответ смотри
вокруг луны колечко светится
и лужа дождиком пестрит
смешной портрет большой медведицы
и мы под сонными стожарами
по мокрой тёплой тропке за руки
до горизонта до утра
и будет утро будет ра...
Оркестрик
В предосеннем парке звучит оркестрик,
Местечковый уличный диксиленд,
И танцоры кружатся в разнопестрье
Надувных шаров и бумажных лент.
На эстраде медью тромбон и туба,
А над ними с карканьем вороньё,
Шелестят листки на афишных тумбах:
"Отдаю", "Нашёлся", "Сниму жильё",
А оркестр играет "О соле мио",
Пары держат ритм, и глаза горят,
И горят огни, и летят над ними
Десять дней, оставшихся до сентября.
.
Дано...
Хрустальных нот прекрасная печаль
В окно взглянула светлыми очами,
А сердцу ничего уже не жаль,
Лишь хочется весь мир объять словами.
Ведь нам дано любить и просто быть.
Мечтать, простить, кого-нибудь обидеть.
И для кого-то всем на свете быть.
Ну а кого-то - просто ненавидеть.
В мечтах соткать ковёр из ярких нот
И память изорвать всю лоскутами.
Быть вежливым или впадать в цейнот,
Быть другом или просто быть врагами.
И сказки вдруг открыть златую дверь,
На мир взглянуть чтоб детскими глазами.
И чудо вдруг случится, просто верь –
Оно ведь существует рядом с нами.
Ветер играет блюз…
Ветер играет блюз,
Ноты стучат по крышам,
Слышно, как сердце дышит –
Ветер играет блюз.
В танце кружат слова,
Рябью играет ветер,
Нужно за все ответить –
Ветер играет блюз.
Сердца чуть слышный стук
Мерно стучит по крышам.
Город мой снова дышит –
Ветер играет блюз.
Нежной души тепло
Улицей носит ветер.
Счастливы только дети,
Ветер играет блюз.
Нужно от жизни брать
Радости сто процентов
И красоты безмерно,
Чтобы её объять.
Ласковых снов слова,
Переплетенье песен,
Как эта жизнь чудесна –
Нам не дано понять…
Время…
Время быть собой и каждым,
Кого знаешь хоть чуть-чуть.
Время быть и время не быть,
Время всем избрать свой путь.
Время – корень Мандрагоры,
Что в душе моей растет.
Время разрешать все споры,
Жизни дни летят вперед.
Время можно не заметить.
Время жить, любить, творить.
Время всем за все ответить,
Время всех за все простить.
Время радости и боли,
Время слышать сердца стук.
Время ведь нельзя настроить,
Счастье не вернется вдруг.
Время жить мечтой прекрасной,
Время вечность освятить.
Время всем дано однажды –
Время жизнь свою прожить.
.
ОДЕССА НА РАСПУТЬЕ
Тут загар задарма, запах йода и влага волны,
Все же прочие блага накладны и бьют по карману,
Но зато горизонт так широк, что как будто вольны
Мы проститься немедля и в дальние двинуться страны.
Собирайся, плывем, в чемоданный ударимся быт,
А покуда гудки, и покуда не убраны сходни,
Напоследок побродим по жару полуденных плит,
И последние слезы светло и бессильно изроним.
Тут, где жили цари, где в подвалах дряхлеет вино,
Где курортная мгла изнывает под знаком Венеры,
Тут была тишина, но когда-то безумно давно,
Тут роились знаменья, а нынче роятся химеры.
Мы проколем насквозь голубое пространство воды,
И появимся в мире, где правит уверенно график,
Мы придем, как слепцы, и большой не случится беды,
Если наш поводырь нас умело и быстро ограбит.
Вот возможно тогда, помолясь незнакомым богам,
Мы прознаем причину обиды, бессилья, печали:
Легче выжить чужим, прибиваясь к чужим берегам,
Почему? Потому, что родства они… не обещали.
А.У.
Где-то в лесу потерялся родник,
Где-то в далекой чащобе возник,
Долгую ношу понес.
В каплях листвы понабрал полноты,
В длинных равнинных ночах – темноты,
Холода, песен и звезд.
Он уж давно стал тяжелой рекой,
На берегах его сытый покой,
Сёла, поля, города…
Пристани лодок, паромы, плоты,
Версты полны суетой красоты,
И все темнее вода.
Старая магия старой реки,
Омуты и осетров плавники,
Черных волков водопой…
Травы седые и стебли ракит,
Маковка церкви и брошенный скит,
И снегопад голубой.
В стылую полночь не видно ни зги,
От одиночества ломит виски,
Призраки рыб. И семьи…
Вот ты и входишь, мой бледный дружок,
Тонкой ступнею ломая ледок,
В темные воды мои.
ОБВИНИВШИМ МЕНЯ В РАЗЖИГАНИИ НАЦИОНАЛЬНОЙ
РОЗНИ ЗА ОСУЖДЕНИЕ БОМБАРДИРОВКИ ЦХИНВАЛА
ГРУЗИЕЙ
"…Но пока я живу – помолчите про Господа Бога…"
Ю. Гончаров
Даром слезы растратив при тех, кто не тратится даром,
Сожалея о тех, кто не духом, а жалостью нищ,
Наконец-то и я обвинен в разжиганье пожара,
Как любой, зажигающий свечи во мгле пепелищ…
Потерявшим лицо не к лицу сожалеть об утрате,
Хоть трава не расти для того, кто заведомо прав…
Мир, живущий под бомбами лучшей из всех демократий,
До чего ж ты свободен, речист, голосист и кровав!
Мы всем этим болели – сегодня подводим итоги.
Мы несли убежденья по свету огнем и мечом…
Ваш черед, но при этом – не надо о Господе Боге.
Это – выбор для нелюдей. Люди и Бог не при чем.
Нет, свеча – не пожар. В ней горят покаянье и опыт,
В ней надежда живет, исцеленье болезней и ран…
… Вот и призрак известный покинул пределы Европы.
Жаль, не сгинул совсем – жаль, что лишь пересек океан.
.
Русская зима
Вдали от творческих открытий
Разлили по стаканам праздность,
И жизнь в отсутствие событий
Уже не кажется напрасной.
Вершины съежились в вершинки
И с этим свыклись мал-помалу,
А буквы – черные снежинки –
Летят на белую бумагу.
Февраль погас. В глазах стемнело.
И плакать хочется безумно.
В окне у Казимира небо
Необоснованно безлунно.
Затянем пояса и песни.
Слова толкуются впрямую.
«Мороз и солнце, день чудесный…»
Ну, ничего, перерифмуем.
Отчаяние
Мы венчались. Мы – венчались!
Мы промчались по любви…
Паутинка, истончаясь,
Шепчет пальцам: «Разорви!»
Я в лесу не потерялся,
Я в лесу теряю стыд.
К статным соснам в рыжих рясах
Жмутся грешники-кусты.
Я был грубым, я был глупым,
Нес порой такую дичь…
До крови кусаю губы:
Не зови, не плачь, не хнычь!
Где ты, с кем ты – я не знаю:
Мы давно с тобою врозь.
Больно. Тишина лесная
Прокукушена насквозь.
Алтай. Поселок Чемал
Но как же хочется порой
Чужую даль окинуть взором!
Сильней всего нас тянет в гору
Желанье знать – что за горой…
А вот и надпись: «На Кресты»,
Осталась в стороне сторожка,
И друг за дружкою хребты
Стоят разобранной матрешкой.
И кот билайновский, заметь,
Мышей не ловит в телефоне,
И домик наш – не разглядеть,
И суета – как на ладони…
Не панорама – стук в висок
Заставит рот раскрыть пошире…
Ну, что, последний мат-бросок –
И вот уже ты на вершине,
И оголяются тылы,
И ощущаешь с новой силой
Готовность прыгнуть со скалы
В полета свежую могилу.
.
***
Я никогда не видел море,
о нем я с мыслью просыпался
и слышал тысячи историй,
но взгляд ни разу не касался
шершавых волн, что тянут губы
к моим рукам, как робкий пони.
Под звуки прирученной румбы
тот пони топчется в загоне.
Солоноватый воздух лезет
мне в ноздри, словно гость незваный,
о легкой жизни в легких грезит
(во мне урвать кусок нирваны).
Я никогда не видел море,
не слышал крики дерзких чаек.
Вдруг замерев на светофоре,
увидеть зебр морских не чаю.
Шагнуть на лунную дорожку,
рассвет раскрасить кистью алой.
Я представляю понарошку,
укрывшись теплым одеялом,
что это море накрывает
меня приливом тепло-пенным,
и я волне повелеваю
пуститься в пляс самозабвенно...
...и просыпаясь, вкус соленый
смакую солнечных историй,
как нерешительный влюбленный...
Я никогда не видел моря.
***
А там, в горах,
воздух вкусней. Как в детстве.
А там, в горах,
мысли мечтают раздеться.
Чтобы
мысли и снег
были в один цвет.
Чтобы
нам стало вновь
десять там с чем-то лет.
А там, в горах,
Небо светлее и четче.
А там, в горах,
каждый — французский летчик.
Словно
роза и лис
там родились.
Словно
взлетая вверх,
горный вдыхаем бриз.
А там, в горах,
мы с тобой ближе к солнцу.
А там, в горах,
наши чувства — эстонцы.
Словно
минута — час
и вдвое больше нас.
Словно
слово одно
лучше тысячи фраз.
А там, в горах,
воздух пусть и разрежен,
он — настоящий, свежий.
А там, в горах,
Зрелищ не надо и хлеба.
Есть только мы и небо.
А там, в горах...
Наваждение
Город зовет, манит
своими проспектами и фонтанами.
Город кричит: «Не занят!
Для Вас, сударыня, с вашими планами».
Петр первым мне подмигнет
медным глазом:
«Приезжай летом!
Под звуки джаза
будем гулять ночами белыми.
Будь смелой и
приезжай!»
Но раздумья серогогорода
с его заводами
давят затхлостью химии,
Блеклыми светодиодами,
Грязный снег, дожди кислотные
по аллеям.
«Я другим Городом заражена.
И болею».
Город поет, снится
ночами чернильными и безлунными.
Город «лысой певицей»
меня манИт, неожиданно обезумев.
«Аврора» ко мне подплывет
шикарным тазом:
«Прокатись с ветром!
Не бойся разом
взлететь парусом над сомненьями,
будь уверенней —
прокатись!»
Но стенания вечнопростуженных
С их ознобами,
И прощания верных суженых
С их зазнобами,
Предвещание жизни чахоточной,
Скрипы сплетен
Не дают мне ворваться в город
Трехсотлетний.
Город живет, дышит.
Невой укутавшись, словно шарфом.
Город тысячекрышный
Влечет к себе скрещением арф.
Мальчик странный вдруг пропоет
Дуэтом с ветром:
«Оживай! Смейся!
Наполнись светом!
Дари сердце, будь правнуком Данко
В темных арках. Ну,
Оживай!»
Город поет, снится.
Город зовет, манит.
Город живет, дышит.
Мы на его крышах,
В желтом сыром тумане,
В медных его рукавицах.
Здесь, под его очами,
Резкость теряем, пошлость.
Перестаем быть Всеми.
Мы оживляем тени,
Мы оживляем прошлых.
И оживаем сами.
.
10 января 2014 года
Фонарь не горит. В темноте начинается год,
Чья краткость рассчитана верно от древних колен до
Еще не рожденных. Моргнешь - и сочельник, и вот –
Вторая календа
Уже различима на следующем рубеже,
Где брезжит какая-то чуждая сердцу свобода,
С потерей гранича, и судьбы полны миражей
Вблизи поворота.
Рождественский дизель пропах кипятком и смолой.
Рокочущим стадом от темного хлева отчалив
Вагоны выходят, январь унося за собой;
Вагоны в печали.
Печаль их, конечно, светла, как и должно в пути.
Им снится, что чуда не будет, и нечто большое
Уже, вероятно, осталось за цифрой «один»
И запахом хвои.
Тогда, словно снова над крышами всходит трубач,
Январский глашатай, и миру обещаны знаки,
Выходят из полночи ангелы мелких удач,
Стоят в полумраке.
Никому ни о чем
Видно, Земля несвободна в своих правах,
Каждую ночь повторяет одно лишь это:
Меркнет полмира. С разницей в час или в два
Спят города, страны и части света.
В чьем-нибудь полушарии спят огни.
Спят лоскуты на карте, равняясь в цвете.
Я расскажу тебе об одном из них,
Кажется, больше не о чем, кроме этих
Улиц, полей и стен, площадей и сцен.
И обо всех углах их кирпичных судеб,
Уже отпечатанных на моем лице,
Я расскажу, как о великом чуде.
Я не любил, но готов полюбить поля.
Если кому и слышать о них – не мне ведь.
Слушай о том, как прекрасна моя земля,
Ты далеко достаточно, чтобы верить.
Если подумать, в каждом из городов
Мало разнятся стены и повороты.
Я их и сам сейчас полюбить готов,
Слушай о том, как смешно быть отсюда родом.
Как на одном из скольки-нибудь этажей,
В доме, где угораздило же родиться,
В доме, который никак не достроит Джек,
Я все живу и дружу с домовой синицей.
Как ни крути, сколько ни бей волна,
Сколь ни гони нас – вместе ль, поодиночке? -
Я человек, идущий из пункта А,
И не сменить вовек мне исходной точки.
Адрес рожденья – чей-нибудь, мой ли, твой,
Той ли, того, или обоих вместе -
Это навек навязанное родство
С контуром рек и чертежом созвездий.
…Что-то в палате небесных весов и мер,
Как в королевстве Датском, не ладит с миром.
Спит моя родина с маленькой буквы «р»,
Спрятавшись от голосов и шумов эфира.
В ссоре со всеми, включая саму себя,
В мире и в море, и где-нибудь в небе тоже,
В каждом осколке бедного бытия…
Вы с ней похожи. Просто вы с ней похожи.
И прочертив углом городской уют,
Дремлет в пыли и воробьином споре
Улица, так похожая на твою.
Что не твоя – уже небольшое горе.
Спят провода, и телефонный пульс
Замер на полдороге до адресата.
Я не звоню, не думаю и не снюсь,
Я сочиняю сказку о том, что рядом,
Том, что все пристальней смотрит в мое окно,
Это мой край, отчасти – моя забота.
Впрочем, ты спишь, и становится все равно,
Что там снаружи, и есть ли еще там что-то.
Спи. Чья-то родина – только одна из тем,
Чтобы продлить беседу. Но с каждым разом
Я все прочней в ее попадаю плен.
Да будет твой сон с ней никак и ничем не связан.
Раннее лето, крадучись, на порог
Всходит и прячет мир на изгибах платья.
Эта земля не стоит твоих тревог.
Спит и она. Что же мне пожелать ей?
Можно понять, только глобус приблизь к глазам:
Это лишь часть того корабля, который
Нас потерял, да, впрочем, не выплыл сам.
Так и плывем во все стороны света и моря.
Я не один такой говорю ни с кем,
Все мы бежим с корабля и гребем без толку,
Каждый из нас привязан к своей доске,
Каждый из нас гражданин своего осколка.
Что еще ждать, если вся королевская рать
Нас не смогла собрать по частям и людям.
Так и не знаю, что же ей пожелать.
Может быть, стоит просто сказать «да будет…»?
Музыкальное
Ах какие струны звучат низами
Как легко скрипач отдает поклон
Если кто когда и придет за нами
Хорошо бы он
Чтоб ни гром ни каменное пожатье
А Сен-Санс и скрипки вода вода
Громче звук да веки плотнее сжать бы
И опять туда
Где ни разделений ни расстояний
Знай дыши и слушай лети лети
Мы подобны рыбам морским мы сами
Призраки сети
А иначе дождь середина мая
Огляди свой дом опусти глаза
Ни сети ни моря я тварь земная
Дольняя лоза
Все окно да книга экран да кофе
Рейсы да билеты и взор не прячь
Протирай очки да печатай строфы
Расскажи скрипач
Что в краю иной и высокой прозы
Где с лихвой твоей и моей вины
Мы судимы рондо каприччиозо
И ничем иным
.
***
Я растяну сентябрь
на триста тридцать строк,
чтоб тридцать дней спустя
все длилось бабье лето.
Я буду жить шутя,
свободно, вольно, впрок,
как малое дитя,
как следует поэту.
Пусть юности моей
трамвайные пути
разобраны, и пусть
булыжник весь украден, -
в хмельной колодец дней
лети, бадья, лети,
зачеркивая грусть
исписанных тетрадей.
***
Ю. Михайлику
Живущие в провинции у моря
талантливые, гордые поэты,
чьи строки легкие волнам соленым вторят,
чьи женщины как ласковое лето, -
не осенит своим крылом вас слава,
вы далеки от суеты столицы.
Но разве это столь уж важно, право,
когда есть в мире море, солнце, птицы.
***
Я обручен навечно с русской речью,
с тяжелой шириной равнинных рек,
с излучиной... Я обречен картечью
картавых слов оборонять свой век.
И никуда, и никуда не деться
сверчку малороссийской тишины, –
листом, засушенным в страницах книги детства,
не выпасть из гербария страны.
.
***
По жизни неспешно вперёд продвигаясь,
Обычный, по сути любой человек
То песни победы поёт, улыбаясь,
То страждет, как пойманный сетями хек.
О ком я? О каждом, как я, человеке.
Мы часто пустоты восполнить спешим:
Кто книги читает - кто ест чебуреки,
Кто жаждой экстрима - кто чем-то иным.
Что в душах творится людских, не узнаю,
Догадками буду об этом судить.
Я Фауста символом тех не признаю,
Кто недругов истины будет плодить.
Откуда мне ведомо, может быть, кто-то
О жизни не думает вовсе своей,
Без поиска истин, забредши в «болото»,
Бездумно готовит себя для червей.
Таких, у которых суть правды – приятель,
Не так уж и много ведь по существу.
А Фауст – «недовольный», упорный искатель,
Возможно, похожей себя назову.
***
Я ненавижу, когда люди льстят,
Когда мне улыбаются лживо.
Лучше плевок мне в лицо, лучше грязь,
Лучше колкая правда. Не сгину!
Я ненавижу, когда слёзы льют,
Когда боль выражают бессильем.
Вместо того, чтобы сжать свой кулак,
Над собою работать обильно.
Я ненавижу панический страх,
Неуверенность в собственных силах.
Каждый решительным должен быть шаг,
Без сомнений. Себе же на диво!
***
Над просторами вечных зелёных долин
Ветер ласковый волос небрежно уложит,
Пролетит над водой птиц чарующий клин,
Душу пылкую зовом манящим встревожит.
Солнца луч прокрадётся тайком из-под туч,
Ярким светом прищурит пытливые очи.
Лес дремучий сосновый силён и могуч,
Зашумит отголоском тепла что есть мочи.
Опрокинет слезинки небесная гладь,
Застучат по листве капли азбукой Морзе.
Ощущенья невольно запишешь в тетрадь
И стишок о несчастной плакучей берёзе.
.
ВОЛНА
Собой тишину измерив,
Собою измерив отчаянье,
Я, как волна о берег,
Бьюсь о твое молчание.
Ты – абонент «вне доступа»,
Связи меж нами порваны.
Там, где пульсировал голос твой, -
Стена безразличия полного.
Ты – адресат без адреса,
Без прав переписки сосланный.
Уже вспоминать нерадостно,
Как было легко и просто нам.
…Код и пароль утеряны.
Намеренно ли? Нечаянно ли?..
Я снова волна, ты – берег,
Я – голос, а ты – молчание…
ВПЕРВЫЕ
Все, что тебе говорю,
Звучало раньше,
Много веков назад.
Эти слова «люблю»
Не знают фальши,
Эти слова,
как рукописи,-
не горят.
Все, что тебе говорю,
Звучит впервые.
Долог был путь в веках,
А, быть может, мал, -
Этого слова «люблю»,
Этих парящих крыльев
Мир
до сих пор
не знал.
***
О счастье мы всегда лишь вспоминаем…
Иван Бунин
Не жди и не надейся – «Счастлив буду…»
В прошедшее однажды погляди, -
И ты поймешь, что счастье было всюду,
А ты-то думал – счастье впереди…
...
***
Чистейшим лепестком цветущей розы,
Ярчайшим светом солнечного дня,
Прозрачностью январского мороза,
Теплом в ночи согревшего огня,
И невесомым отблеском рассвета,
И пением степного соловья,
Цветением безудержного лета –
Явилась предо мной душа моя.
И в ней открылись вечность и простор,
Глубины моря и вершины гор,
И нежность, что всего превыше в ней,
Что есть и свет, и суть души моей.
***
Эта женщина кажется сильной, немножечко гордой.
Говорит неохотно, но знает, о чем говорит.
Может быть иногда нерешительной, может быть твердой.
И немногие знают, о чем ее сердце болит.
В ней найдутся улыбки для многих случайных прохожих.
В ней находится радость для близких, родных и друзей.
Мельком глянув, вы скажете: «Много на свете с ней схожих»,
И вы будете правы: она – лишь одна из людей.
Если все же решил подойти к ней немного поближе,
Если за руку взял, и она не отняла руки,
Не спеши лезть к ней в душу, постой и подумай-ка трижды –
Вправду ль хочешь, чтоб в жизни вы были друг другу близки?
За улыбкой ее – что для всех – запечатаны крепко,
Скрыты бездна печали и страсти и море любви.
Но о бездне об этой она говорит очень редко,
Не всегда и не многим – хоть душу пред нею порви.
Если вымолишь ты у нее эту бездну глухую –
Словом, делом, терпеньем, заботой, вниманьем своим –
Не отыщешь в ней прежней – узнаешь ее ты другую,
И уже той – другою – ты будешь навеки любим.
Да, любим! И, казалось бы, – вот оно, вечное счастье,
Этот праздник и радость быть нужным всегда и во всем.
Да, подарит она и заботу свою, и участье
В каждом деле, в победах и даже в ненастье любом.
Но все сердце отдаст. Все большое и глупое сердце.
Вместе с болью своей, вместе с песней и щебетом птиц.
Если дашь ей хоть раз у своей ты груди отогреться,
Она станет твоей. Навсегда. Целиком. Без границ.
Если в образе этом ты видишь опасность – угрозу
Для свободы твоей, если к Вечности с Ней не готов,
Лучше сразу уйди, чтоб тебе не узнать ее Слезы:
В ней погубят, в тебе воскресят эти Слезы Любовь.
***
А я научилась ценить себя.
И признаваться себе всецело:
Если вполсилы, чуть пригубя,
То это в корне меняет дело.
И осознанье своих границ
Дарит мне танец мой и свободу –
Ветра быстрее и легче птиц
Мне теперь плавать по небосводу.
В полулюбовь не поверю я,
Как и не ведаю полустрасти,
Если в объятьях твоих – то вся,
Только и ты – весь в мои объятья.
А не способен дойти до дна,
То, уж помилуй, не суйся в воду!
Там, на поверхности, я одна,
Даже в бескрайней толпе народу.
Даже когда со мной рядом ты,
Здесь, на поверхности, мне тоскливо.
Ты оставляешь на мне следы,
Раны и трещины – некрасиво.
Я вся на дне, в глубине, впотьмах,
Ты же – боишься ко мне, в пучину!
И я нутром всем твой чую страх,
И не могу разглядеть мужчину.
Балуйся тиной на берегу,
Если боишься нырнуть за мною,
Там я не властна – не сберегу
Душу твою от жары и зноя.
Сила моя целиком на дне –
Да, до нее нелегка дорога! –
Только она навсегда во мне,
Если ты топчешься у порога.
Если не броситься с головой
В омут болот, и ручьев, и моря,
Так и не встретиться с силой той,
Так и бродить, с берегами споря.
Но если, правда, не жаждешь ты
Ни моих речек, ни этой силы,
Что ж ты коснулся моей мечты,
Что ж потревожил меня, мой милый?..
.
НОЧЬ НА ЮГЕ
…И было этой ночью столько звезд!
И грело душу легкое вино.
И волновал всего один вопрос:
От этого тепла домов и гнезд
Мне уезжать придется все равно.
Стучали по разбитой мостовой
Колеса притомившейся арбы.
Я поднял руку, дескать, я здесь – свой…
А ветер, что кружил над головой
Сорвал с ладони линии судьбы.
И не было ни горечи, ни сил,
И даже странно – крепкого словца…
Я лишь смотрел, как ветер уносил—
Светящийся комочек уносил
К далекому созвездию Стрельца.
Я помню. Это было наяву,
Как Знак или Посланье от Него…
И вот с тех пор в безвестности живу,
Брожу по лесу, слушаю листву,
И о себе не знаю ни-че-го.
***
И прокладывал курс, и стоял у руля,
И, бывало, ломалось весло…
И не видел, как крысы бегут с корабля.
Повезло.
А.С. ПУШКИНУ
…А час придет – отсрочку не попросим…
Вновь октябрем тропинки замело,
И в Болдине стоит такая осень –
В лесу, как в храме, тихо и светло.
И так легко на золото молиться,
И лист горит в полете, как звезда.
И что с того, что можно жить в столице,
Когда безумно хочется сюда.
Повсюду осень. И горят как свечки
В Михайловском березы дотемна.
И даже здесь, над этой Черной Речкой
Пока еще покой и тишина.
Повеса, гений, бунтовщик, мессия –
Так много для тернового венца.
--Где служите?
--Я числюсь по России!
Россия…Ни начала, ни конца.
Страна, где встречи реже, чем разлуки,
Где нить печали тянут журавли,
Где каждый вечер ты целуешь руки
Божественно красивой Натали.
И в час, когда укроет холод ели,
И не на кого станет уповать,
В тот вечер роковой перед дуэлью,
На праздничном балу в пылу веселья
Ты будешь и шутить, и танцевать.
…Враг выстрелил, и ты имеешь право
Сбить спесь с него, как иней с эполет.
Увы, неточно. Здесь удачи нет,
Но раненный смертельно, с криком «Браво!»
Бросает Пушкин кверху пистолет.
…Покоен будет лик его и светел,
Он все постиг и Вечности достиг.
И умирал среди друзей и книг
В своем таком уютном кабинете.
…Зима. Февраль. Тяжелые дороги,
И ночью, в царстве снега и теней,
Привяжут гроб веревкою на дроги,
Укутают рогожей поплотней.
И повезут, от ветра пряча лица,
России меря глубину и ширь,
Туда, где Сороть подо льдом томится,
Где светел Святогорский монастырь.
Брат дервишу… Как мало и как много.
«Жизнь кончена.» Печальные слова.
Куда ведет – зачем нам знать – дорога..
Жизнь кончена. Поэзия – жива!
1.Зазывная.
Приходи ко мне родная!
Выпить водки.Выпить чая.
Приходи.Я изнываю
От желания тебя
Да,я знаю,я противен,
Я плаксивен и ревнивен,
Я в любви не креативен,
Но зато люблю себя.
Я не знаю слова «хватит!».
Я весь день лежу в кровати.
Я почти всегда некстати.
Но ты тоже ... извини.
Я почти богат.Духовно.
Я почти сидел.Условно.
Я один снимался.В порно.
Ролик выложен в сети.
Приходи,хорош ломаться!
Редкий шанс судьбе отдаться,
И тебе за то воздаться,
Звоном свадебных колец.
Ну,давай!Мы снимем хату.
Будем вместе ждать зарплату.
В декабре махнем в Анапу.
Вообщем жду тебя.Конец.
2.Мартышка и Очко.
Один мартышк на склоне дня,
Откушав раз без меры сласти,
Решил поизучать себя.
Особенно район филейной части.
Самоанализ у приматов нынче в моде,
Хоть жизнь их и проходит без забот.
Живи сегодним,радуйся погоде,
И кушай всё,что залезает в рот.
Копание ж в себе-предвестник скуки,
Куда приятней прыгать на ноге.
Так скажут вам светила от науки
И тот психолог в "Дамском Очаге".
Короче,наш макак,закончив веселиться,
В заду проводит действия извне.
Но,боже,что там!?Слиплись ягодицы!
И где-то там очко пропало в глубине!
***
Мораль сей басни в принципе проста,
И оставляет ощущение гадкого
Коль ищешь радости ты в области хвоста,
Следи за нормой потребленья сладкого!
3.Наша кто-то громко что-то.
Одна девица,редкостная дура
Лет эдак двадцати пяти
Решила порезвиться на натуре
В районе акватории реки.
Цветы цветут. Щебечет птица.
Природе чьи-то бзики нипочём.
Девица соответственно резвится,
Что характерно с надувным мячом.
И вдруг вразрез с прогнозами погоды,
Порывы ветра.Сель.Метель.Туман.
Мяч вдаль уносят штормовые воды.
Девица в слезы.Сопли по щекам.
Ей объясняют-«Мяч твой - не Титаник,
Скорей за ним и сопли подотри,
Тем более что твой наплечный чайник
как мячик.То есть полый изнутри.»
Вопит. Истерика в разгаре.
«Пропало всё!Исчез в туннеле свет!
Плюс демократы всю страну разворовали,
А Путину с Шойгу и дела нет!»
Послушай,милая!Попридержи хлебальник!
Не все решишь оралом и мечом!
Короче,залезай в купальник
И прыгай в воду за своим мячом.
Лежат на травке тапки и одежда,
Девица вниз поплыла как топор.
Вот так,естественно и нежно,
Проводит эволюция отбор.
.
***
ты еще научи меня, как улыбаться, когда трахея сохнет
без глотка твоего запаха, а в запястья врезаются сверла,
от мучительной тишины весь мой внутренний мир глохнет,
и тоска по тебе вырывается из меня горлом.
это я потом тебе расскажу, как дела завернули лихо,
как шатало по улицам с видом паяца и запахом коньяка,
как спалось не одиноко, а неживо почти и слишком тихо,
и искала, все время искала тебя рука.
а пока согревайся кофе, и шли мне буквы огромными тиражами,
не растрачивайся по-глупому, и береги себя от недуга.
даже если сейчас нас разделяет километрами и этажами,
мы все равно с тобой по направлению друг к другу…
***
тычусь ночами в дорожные указатели -
до города N. бесконечные километры.
время – не друг, время – один из предателей,
на месте стоит уверено и незаметно.
я узнаю город N. по прогнозам погоды,
шлю туда письма. каждое – наизусть.
здесь стало слишком много моей несвободы,
вшитой под кожу трусливым «вернусь-не вернусь».
в городе N. то же небо, но только ближе.
здесь – даже воздух режет меня и колет.
я ненавижу быть далеко, не-на-вижу!
где твоя правда, если не вместе ладони?!
тихо. и я засыпаю, сто раз просыпаясь
городом N. и на ощупь ищу ответы.
время меня меняет – и я меняюсь,
и...
еду...
***
один мой знакомый мне однажды сказал:
- знаешь, в мире не мудрено потеряться.
но у каждого есть свой вокзал,
своя персональная железнодорожная станция,
и если ты заблудился, но до конца не пропал,
тебе всегда есть, куда возвращаться…
я смотрю на свою станцию и смеюсь.
это и станцией-то назвать язык не повернется.
и я не к ней, от нее отчаянно тороплюсь
бешеным бумерангом навстречу чужому солнцу.
и если вырвусь, и своего добьюсь -
то сам стану кому-то личным билетным оконцем.
а пока все хлипко, и внутри ни огня, ни нутра,
я желание свое облачаю в слова и одежды,
чтобы, как водится, в понедельник прямо с утра
стать для кого-то долгожданной его надеждой.
и чтобы уже без пряника и топора,
как это было мне, и даже мной, но прежде…
и я кричу, что жду от добра – добра.
и теряюсь. станциями. чужими. где-то между…
.
Одиночество
Памяти Габриэля
Гарсия
Маркеса
Щебет стрелок в замкнутом пространстве.
Время здесь – невольник-соловей.
Жизнь – игра, и в душном постоянстве
Что подвижней – кажется живей...
День прошёл, и вечер необъятен.
В клети пледа кутаясь, душа
Расправляет медь сердечных вмятин,
В пыльных фотокарточках шурша.
Век остывший коченеет в кружке,
Чайный лист давно осел на дно...
Пряди снов на скомканной подушке,
Не раскрашены и брошены давно...
В лужах дотлевают кляксы лета,
За окном – немая смена спин.
Мир молчит... По логике сюжета,
Всякий умирающий – один.
Остается, прорывая годы,
Слать сухие строки в никуда,
В небо – дымом, в синие высоты
Тем, кто не ответит никогда.
Греть приёмник, слушать краснобая,
Изморозь прикладывать к вискам,
Жёлтым пластилином затыкая
Глотки шелудивым сквознякам...
16.04.2014
* * *
Одесса.
Вокзал.
Угловатые тени.
И синий трамвай колет улицу напополам.
Булыжные соты,
и клены,
и клином ступени
Врываются в небо и шепчут о времени нам.
Бульвары.
Афиши,
афиши,
афиши...
Нескладные мысли... И воздух от влаги провис.
И день оседает,
взбираются тени на крыши,
Сидят на карнизах и птицами падают вниз...
Витрины,
кафе,
запах кофе
и теплые руки...
Прошиты задворки насквозь озорным сквозняком.
И здравствует Пушкин,
коты сладко трутся о медные брюки.
Улыбки, задумчивость, легкие фразы... О ком?
Фонарь-одуванчик
и столик
с фиалкой в стакане.
Иголками чайки вонзаются в наш разговор.
И воздух редеет,
и тают –
стираются грани.
Вечерние сумерки медленно льются во двор...
Опять поезда –
и шагает состав через шпалы...
А нам ведь казалось – мы кожей вросли в города,
Но ластиком жадным
нас тихо стирают вокзалы,
И нас больше нету – и не было здесь никогда...
12.09.2013
* * *
Где Авель, брат твой? – дрогнул воздух,
Вонзился в землю глас Отца…
Повисли тучи в острых звёздах,
Отхлынул день, как цвет с лица.
Ночь в подворотнях зашуршала,
Шатаясь, тени месят грязь –
Безликий танец. Нить накала
Плетет причудливую вязь…
Фонарь сочится в дымке синей –
Лампада с сотней фитильков.
И под ногами, словно иней,
Хруст мёртвых мотыльков...
15.02.2014
.
***
Нет, поэты стихов не пишут.
Все стихи рождены любовью,
Как один – вдохновеньем дышат.
А еще – тишиной и болью.
Ты напишешь стихи случайно –
С ненормальной, чужой улыбкой.
Станут чувства безмолвной тайной,
Ну а ты – чуть похож на скрипку.
Они будут остры, как скальпель,
В них не будет ни капли фальши,
Если сцедишь себя по капле
Из артерий – нельзя иначе.
Крепко свяжешь себя молчаньем,
Чтобы спрятать в себе стихию.
Превратив себя в искру, в пламя
Ты оставишь внутри пустыню.
Ты не будешь желать ни славы,
Ни чужих восхищенных взглядов.
Заживленье глубокой раны –
Вот что станет тебе наградой.
Ты погибнешь в своих же строках,
Будто феникс, сгоришь в неволе.
На пронзительных, чистых нотах,
На надрыве – родишься снова.
Прорастешь на последнем вдохе,
Словно семя в бесплодной почве
И взойдешь в диком, злом восторге
Ярким солнцем в разгаре ночи.
Нет, поэты стихов не пишут.
Они ткут их из алой крови.
Ты одно лишь запомни – слышишь?
Все стихи рождены любовью.
Сонет
В то, что всё пройдет, никому никогда не верится.
Говорят тебе: "Переходит и перебесится,
Переносит в себе, как простуду и наваждение".
Впрочем, каждый имеет право на точку зрения.
Посмотреть бы внутрь, взглянуть, что же там трепещется
И чему так утробно воется и щебечется,
Чьи мы дети, откуда мы и какого племени
И какое семя взрастет в нас в ближайшем времени.
Посмотреть бы вспять, передвинуть бы обстоятельства,
Будто мебель. Но нет на свете такого таинства,
И сюжеты последних жизней не будут прежними.
А поступки станут простыми и неизбежными.
Засыпаю под шелест листьев с невзрачным "врозь",
И две тонких нитки сшивают меня
Насквозь.
Крылья
Я срываюсь. На бег и на сказки.
Задыхаюсь, кусаюсь, горю.
Почему я должна носить маски
Потому лишь, что просто люблю?
Почему я должна биться в окна,
Обжигаться о жадный огонь?
Экспонат за витринные стекла:
То, что в сердце, руками не тронь.
Люди, верно, не раз еще скажут,
Что без крыльев прекрасно живут.
Только птицы, противные твари,
В темной клетке, увы, не поют.
Днем на небе не видно созвездий,
В речке быстрой нельзя найти брод.
Нас, других, ожидает возмездье.
Справедливо? Ну, кто разберет.
Я на звездах давно не гадаю –
Точно знаю, чего я хочу.
Это странно и глупо, но знайте:
Я не падаю. Я так лечу.
Война
Мама,меня везут домой с войны,
У меня в кармане блокнот,а в голове две пули
Прости,я не дОжил до победной весны,
Я ушёл.Вчера мои лета минули
Предо мной вчера пронеслась вся жизнь,
Я видел как мне глаза закрыли
Умирая,я слышал,Ванька кричал "держись!"
Он боялся,что немцы меня убили.
Ты прости меня Родина, мама моя,
Я не смог защитить свою землю
Моим именем в небе зажжется звезда,
На Земле я останусь лишь тенью
Ах,война,что ж ты сделала подлая,
На тебе не жалел я гранат
Тела наши братья с чужбины подняли,
И теперь повезут их домой,назад.
Баллада о прошлом
Я отпустил бывшую,волосы,бороду,таракана из банки,жизнь из-под контроля
В один из тухлых дней я превратился в некоего тролля
Я не кормил дракона
Не поливал бороду и сваливался с трона
Пил пиво,водку и много рома
Ночевал у дома
В принципе всё безрезультатно
Я не смог вернуть таракана обратно.
В сотый раз пожалев,что выгнал его из квартиры
Я собрал рюкзак,дракона и обогнул полмира
Обогнул полкосмоса, полвселенной
И около дома я понял -жизнь стала тленной
Жизнь стала скучновата
Вдруг подумал:а если он не вернётся обратно?
Ведь в таракане я души не чаял
Угощал его сосисками и чаем
Но теперь мы с драконом скучаем
Пьём пиво,запивая мятным чаем
И в таракане души не чаем
Хотя он и ушёл навека...
Кома
Шатаюсь в коме по Лондонам и Парижам,
Зачем-то придумав,кто для меня идеал.
Но нет никого важнее,дороже и ближе,
Чем ты,который в меня стрелял.
Я вспоминаю тихими вечерами,
Как ты поднимал на меня револьвер.
и я умоляла тебя со слезами,
Не делать поспешных выводов и мер.
Но, ты не послушал,и пуля влетела в горло,
Было не больно,что тебе наплевать.
В тот день,ты поступил очень подло,
Ты ушёл, оставив меня умирать.
С тех пор, я шатаюсь в коме по Лондонам и Парижам,
Зачем-то придумав,что ты для меня идеал.
Но нет никого важнее,дороже и ближе,
Чем ты,который в меня стрелял.
.
На Ай-Петри.
Где небо сливается с морем
при тёплом западном ветре
о вечном молчим и не спорим
я и сосна на Ай-Петри.
Где воздух настоян на хвое,
и вечер – пьяный софист
слагает легенды о Трое,
что греки придумали твист.
Где облако можно потрогать,
и время, как сон ощутимо.
И месяц похож на коготь,
упавший с крыла серафима.
Где можно услышать беседу
скалы и сосны о пророке,
чьё имя свЕтится в среду
в галактике ЭН на востоке.
Где в царстве белых туманов
иные у мира черты.
И саваны Юстинианов*
у каждой славянской версты.
Где помнят зубцы Митридата*,
латынь и ромейскую* кровь,
и тащит сегодня в когда-то
меня и сосну, и любовь.
11-21.09.2013г.
*Юстинианы 1-ый и 2-ой- Базилевсы(Императоры)
Византийской Империи.
*Митридат- правитель Боспорского царства,
враг Рима.
*Ромеи- византийцы.
Фаланга нежного мизинца.
Фаланга нежного мизинца
рисует клинопись Шумера.
Глядят из звёздного зверинца
огонь и рок-Любовь и Вера.
На травы, радостно и просто,
измятой, брошена одежда.
И сторожит кольцо погоста
Сатурна гнев, где спит Надежда.
Итог не ведом Зазеркалью,
Молитву трижды повтори.
И пусть подёрнутся печалью
глаза сапфирные Зари
за смех и сладкий стон под вишней,
в постели, сотканной из снов.
И нас, я думаю, Всевышний
простить единожды Готов.
Зато, что слово крепче кости.
И звёзды, потому молчат,
что не зовут нас, право, в гости:
ни синий Рай, ни белый Ад.
Что безымянен зов заклятий,
и небосклон играет роль -
ключа обители объятий,
И Поцелуй - всегда- Пароль.
И верю- солнце не взорвётся
из-за Галактик глупой ссоры.
Эпохой счастья обернётся
Час голубых очей Авроры.
Фаланга нежного мизинца
рисует иероглиф Фараона.
К тебе спешат два юных принца:
Орёл и Лев, Моя Мадонна.
Здравствуй, милый городок.
Здравствуй, милый городок,
буква ЭС в начале.
Парой жаренных картох
на свинячьем сале
сыт. Коленопреклонён
в грустном си-бемоле.
Ты и юность, словно сон,
смех, заместо боли…
Ты безбожник, храм не всчёт,
и бездомный вечер
с неба дождиком соврёт
о судьбе Предтечи.
И найду масштаб причин
славить Саломею.
И закон для всех мужчин:
боже, честь имею!
Я – море!
Я - море!
Я безбрежно и глубоко!
В моих просторах тонут
Взгляды-звезды.
Во мне теряет и находит солнце
Своих лучей бескрайние полеты.
Меня пьет небо, бесконечно и прекрасно,
А ветры начинают свою жизнь.
Я - море!
Я - любовь!
Синее-синее…
Синее-синее, до края неба
И еще дальше,
Пьющее это небо, ибо
Оно с ним на равных,
Разбивающее солнце на сотни, тысячи, миллионы осколков,
И разбрасывающее его на волнах,
Ласкающее эти пески, эти камни, эти неприступные скалы,
И бьющееся об них со всей своей силой и мощью,
И побеждающее их,
Бездонное, как Вселенная,
И такое же огромное и живое.
Море, воды которого можно пить.
Океан, сильный и нуждающийся в защите, в твоей защите, моей защите.
Озеро, великолепнее которого нет ничего на свете.
Мой прекрасный и величественный Байкал.
Мой Байкал. Твой Байкал. Наш Байкал. Береги его. И я буду его беречь. И любить.
Исповедь Поэта
Посвящается N
Меня всегда любили женщины,
Любили, гладили, ласкали,
И в губы часто целовали,
И восхищалися стихом.
А я всегда искал иную,
Красивее, быть может, выше,
Но чтоб любила по-другому
И душу видела во мне.
И, кажется, нашел такую.
Она прекрасна, как богиня!
Хотя, конечно, не богиня,
А просто Женщина, и все.
Она бывает злой и нежной,
Жестокой даже и ранимой,
Бывает часто одинокой
В своих пространствах и словах.
Да только мне другой не надо,
И то, как сильно Она любит,
Меня реально вдохновляет
От Бога сочинять стихи.
.
Встреча
...Окликнул, улыбнулся и – цветы...
А я не поняла, что это - ты,
Ты, долгожданный, узнанный лишь в снах,
Но свет твоей улыбки на цветах.
Не важно, кто ты, с кем ты, это - ты...
И снова - поздно. Боль до немоты.
Еще потеря - прежде обретенья.
Несбывшееся... Вновь души смятенье,
Она задета, ранена влеченьем,
И пусть живет, болит, уму не внемля.
Пусть будет все - и память, и печаль,
И - радость,
что ты встретился
нечаянно...
* * *
…К детской картинке – дождинки,
Осени паутинки,
Грустного лика - морщинки,
Прошлых надежд - песчинки,
Полета - воспоминанье,
Прерывистое дыханье,
Несбывшегося терзанья,
Усталой души метанья…
Уж не держаться за кисточку
И не раскрашивать истово
Встреченных и не встреченных,
Так же, как ты, помеченных
Памяти грустной отметиной…
И все же – мечтать о цвете!
Жизнь в танце
Вот и лета начало, ночь музеев, вдвоем
Мы по паркам и скверам неспешно идем.
С этим вечером славным и с собою в ладу
Люди сальсу танцуют в музейном саду.
Вот и нас этот город родной на всю жизнь
Привязал, затянул, в танце лет закружил…
Он то страстное танго, то канкан, то кадриль,
Рвется ритм - и фламенко узнаваемый стиль:
Гордость, скрытый в глубинах огонь, дух сраженья -
Чем богаче сердца, тем сильней напряженье.
То дыхание разом, то поодаль круги,
То веселье и радость, то как будто враги.
Танец жизни изменчив – то мажор, то минор,
Но по-прежнему в нас молодое вино
Бродит, голову кружит, играет, даря
Блеск глазам нашим, что и без слов говорят.
А сегодня наш танец – вальс, медленный вальс,
Чтобы вспомнить, расслышать щебет птиц, шепот трав
В те далекие первые наши года…
Мы в движенье, мы в танце с тобою всегда.
.
* * *
Всё что в сердце моём накопилось,
о ком шепчет порою душа.
Может быть, это только приснилось,
одеялом по телу шурша.
Может быть твои томные губы,
тонкий взгляд задержался на миг…
Для себя показался я грубым,
для тебя, я подумал – старик.
Может быть твои нежные пальцы,
волновали меня, и не раз.
Всё останется в прошлом, и танцы,
и загадка твоих карих глаз.
Может быть, это только приснилось.
Только мне – пронеслось в голове.
Всё что в сердце моём накопилось:
О тебе, о тебе, о тебе… 2011г.
* * *
Уносит время не будильник,
Забыты ценности давно.
В кармане новый друг – мобильник,
Сменил бумагу и перо.
Дуэли, шпаги и кареты,
Осенний вечер под луной…
Из принтера бегут буклеты,
Из офиса пора домой.
Гусара – смелая бравада,
Ведь на кону: девичья честь.
Вновь у начальника «нарада».
Нужна ли смелость? Только лесть.
Таверна. Русская рулетка.
Азарт сжигает наглеца.
Наркотик. Лестничная клетка.
Сгорают юные сердца. 2010г.
* * *
Кто деревья за ночь раздевает,
Когда люди спят в своих домах.
Спрашивал людей, никто не знает,
Даже дворник наш не при делах.
Он с утра сгоняет листья в кучи,
Словно воспитатель в детсаду.
Детвору деревьев нежно учит,
Как не разбредаться по двору.
То обнимет талию берёзы,
То расскажет новость тополям.
У плакучей он платок попросит,
Шишки подберёт зелёных дам.
Приласкает утренние розы,
Подмигнёт каштану невзначай.
Старый дуб его опять попросит
Пригласить ольху к себе на чай.
Кто деревья за ночь раздевает,
Когда люди спят в своих домах.
Спрашивал людей, никто не знает,
Даже дворник наш не при делах. 2010г.
.
***
Я люблю тебя, люблю безумно,
Люблю все больше каждую минуту,
Казалось бы, сильнее невозможно,
Под силу это Богу лишь.
Но есть у нас секрет один - любовь
И все вокруг становится неважным,
Душа душе принадлежит, душа к душе летит,
А что такое расстояние для нас? Лишь миллиметры!
Не нужен мир мне, богатства не нужны, лишь ты…
И ничего без тебя, и даже место подле Бога…
А он простит, отец небесный наш, простит!
Всю суету и неуверенность, благословит влюбленных,
Чьим смыслом лишь любовь была,
Кто жертвовал ради другого всем и жизни не жалел,
Кто верным, честным был, кто знал, что нет важнее половинки, данною судьбой…
И путь тернистый был порукой обоюдной,
Искренности, что жила в сердцах двух связанных невидимою нитью,
Порой порочных, но сохранивших святость чувств.
И все-таки умрем, но души вознесутся, безудержно взлетят на Небеса,
Где вечно будем за руки держаться, беспечно щебетать и не жалеть о жизни бренной.
***
В глаза зеленые однажды я взглянул,
Любовью воспылал и в грезах утонул,
Душа моя не может без твоей,
Летит на встречу не жалея сил.
Небесная ты птица, ангел мой,
Ты свет души моей,
Огонь в ночи, хранящий от холодной тьмы,
Рассвет, дарящий новую надежду.
Все двери заперты в душе моей,
И ключ, я думал, только у меня,
Но ты открыла их, бесшумно, не спеша,
И успокоила меня нежнейшим поцелуем.
И научила ты меня любить,
Заставила печали, горести все позабыть.
Бессмертны чувства,
Что я к тебе питаю.
Ты озарила жизнь мою прекрасным, ясным светом,
Я стал спокоен, счастлив я!
Мне ничего не страшно, ведь знаю я,
Что рядом ты, любовь моя.
***
Время бежит и бежит, быстро и неумолимо,
А ты чертовски отстал, не зная, куда себя деть.
Проклиная судьбу и людей, ты стоишь уставившись в бездну
Кто и что ты? Понять ты не в силах.
И боль прошибает навылет.
Душа так слаба и беспомощна.
Жалкою жизнью живет человек,
Обладая максимум верой,
Заставляющей встать и идти поутру
Ты отстал безнадежно, а годы бегут.
Что оставил ты после? Лишь обиды и боль.
Превозмогая оплошность, ты бредешь в темноте.
Жизнь всего лишь пошлость и не имеет цены.
Лишь надежда и вера тебя могут спасти,
От себя самого и от злобы других.
Как живешь существо, не имея цены?
.
УЧИТЕЛЬ
Постоянно рождается время
И уходит опять в небеса,
Чтобы нас совершенствовать с Богом,
Нам учителя дарит судьба,
Пусть фанфары оркестры играют
И красивые вальсы звучат,
По планете учитель шагает,
А навстречу ему … листопад!
Жизнь идёт удивительно быстро,
Ведь вчера начиналась весна,
А сегодня все в золоте листья
Осыпаются дружно с утра,
Бесконечная смена событий,
Как же трудно в них счастье найти,
Слава Богу, приходит учитель,
Чтоб реальностью стали мечты.
Нелегко, безусловно, учитель,
Искры мудрости вечной искать
И твою, в общем, добрую строгость
Благодарно всегда принимать,
Мы оценим с годами, учитель,
Свыше данную нам благодать -
Откровенно общаться с тобою
И с тобою свой путь выбирать.
Мы желаем всем сердцем, учитель,
Чтобы в жизни, средь зла и добра,
Безграничное наше спасибо
От невзгод защищало тебя,
Мы о многом сказать не успели,
А за окнами осень уже,
Скажем просто: твой образ, учитель,
Продолжает трудиться в душе!
ОТКРОЙТЕ ПЕРВУЮ СТРАНИЦУ!
Откройте первую страницу,
Желанной Вами книги лет,
И отпустите в небо птицу
Своей любви, начав сюжет,
И память Вам без передышки
Подарит первый свой рассказ
О той любви, того мальчишки,
Который с Вас не сводит глаз!
Начните жизнь читать сначала,
Внимая, каждый её миг,
Отчальте смело от причала
Навстречу шторму из интриг,
Пусть Вас судьба бросает снова,
На волны вздыбленных страстей,
Вы новый смысл того же слова
Познайте в книге своих дней!
Откройте первую страницу,
И там, куда мечта зовёт,
Встречайте яркую зарницу
И чувств благословите взлёт!
Вдыхайте каждое мгновенье
Взахлёб душою всей своей,
Любви примите украшенье
Из бриллиантовых камней!
Прочтите всё, что может юность,
Вам не успела рассказать,
У женской власти даже слабость
Сердца умеет покорять!
Откройте первую страницу,
Отбросьте годы, как платок,
И вечной истины крупицу
Вам отыскать поможет Бог!
ВЛЮБЛЁННЫЙ КАПИТАН
Как-то раз на пристани, где чайки
Вечно о большой любви кричат,
Увидал я Вас в красивой шляпке
И поймал Ваш любопытный взгляд.
Вы одна на палубе стояли
И мной сделан был безумный ход,
Чтобы Вы в круизе не скучали,
К Вам поднялся я на пароход!
Подошёл и мягко улыбнулся,
Словно мы знакомы с юных лет,
И слегка руки Вашей коснулся,
Предъявляя купленный билет.
Слава Богу, я Вам приглянулся,
Наш корабль отчалил в океан,
С Вами я как будто бы очнулся
В звании влюблённый капитан!
Уплывал кораблик наш всё дальше,
Стали мы встречать своих гостей,
К нам катились волны, как на марше,
Лучших в мире праведных страстей!
А потом была большая качка,
Красная каюта на двоих,
Как штормило нас, моя морячка,
Уж не помню, как тот ветер стих!
Утро было поздним и забавным,
Мы в кафе отправились вдвоём,
Сидя там за столиком уютным,
Запивали разговор вином.
Нас ещё не раз потом штормило,
Ну, такой попался океан,
И меня Фортуна утвердила
В звании влюблённый капитан!
Паруса из чувств мы поднимали
И упругий ветер их хватал,
И мы с Вами сразу попадали
То на бал, а то на карнавал!
Так уж вышло, с Вами мы в круизе,
Но не надо напускать туман,
Признаюсь, Вы дама в моём вкусе,
Я же Ваш влюбленный капитан!
Мне не надо звания другого,
Я хочу вдыхать Ваш аромат,
У штурвала корабля большого,
С Вами хочу мысленно стоять!
Наш кораблик - в океане жизни,
Ваша шляпка - мой маяк в пути,
Ничего, что Вы порой капризны,
Я желаю Вас прижать к груди!
Ветер, брызги, солнце и закаты,
Вечера на палубе и вновь
К нам приходят новые рассветы,
Каждый день, как Первая любовь!
Хорошо, что ветерок срывает
Вашу шляпку с Вашей головы,
И судьба слегка Вас опьяняет,
Как о том всегда мечтали Вы!
На просторах бесконечных знаю
Новый горизонт у нас вдали,
Я туда Вас снова приглашаю
Чтобы Вы и пахли, и цвели!
Это Ваш и мой, конечно, праздник,
Наших чувств безбрежный океан,
Где в круизе сказочный кораблик,
А на нём влюблённый капитан!
.
Сельская
1.
Сельская девочка, тонкие ножки,
Много работы: скотина, рассада…
Мама жалела: «Поспи, хоть немножко».
«Нет!», - как струна: «Если надо, так надо!».
Слишком старательна, слишком ретива,
Только худа, не по сельским масштабам,
Да и, чего там скрывать, некрасива,
Вряд ли получится справная баба.
А по ночам, на веранде, украдкой
(Овод и Джемма, Ромео с Джульеттой)
В книжку - фонарик, в мозгах лихорадка,
Странная нега и думы «про это».
2.
Сельская барышня. Нет, не уродка,
Кровь с молоком, только замкнута слишком.
Кое-кому даже мнится красоткой
(Тайно вздыхает соседский парнишка).
Но, недотрога (ах, Джемма с Джульеттой!
Обе давно в ней слились воедино),
Те же труды… Только мысли «про это»
Мозг прожигают и неодолимы.
«Это» - красивая жизнь… Без коровы,
Без поросят, без растопки печурки.
Вроде с рожденья не знала другого...
Мамка вздыхает: «Неладно с дочуркой».
Всё! Решено! В институт! На артистку!
Будет в столицах блистать (что ж такого?)
Хватит без устали дёргать редиску!
Наша Джульетта достойна другого!
3.
Сельская тётка (диплом был получен,
Были неровности, кочки, ухабы).
Пару театров сменила (не лучших)
И поняла: «Я же сельская баба!»
В тридцать вернулась домой с сыновьями
(Муж убежал от артистки к гримёрше).
Должность - завклубом, богата друзьями,
Часты аншлаги (бывало и горше!)
4.
Сельская бабушка. Много работы.
Внучек аж пять! Дорогие малышки.
Грустная сказка? Читатель, ну что ты?
Просто рассказ. Обо мне. Не из книжки…
Растрёпанные чувства
1.
Второгодница-осень
Второгодница-осень
Провалила экзамен
И прощения просит
Золотыми слезами.
Небо смотрится в лужи,
Моет алые кисти.
Ветер медленно кружит
Запоздалые листья,
Не скрывая одышки
И усталости давней.
Мокнет старый домишко,
Перекошены ставни.
Мы укрыты с тобою
Теплым небом из фетра,
Золотистой листвою,
Утихающим ветром,
Серебристой водою
Утекающей Леты --
Не успевшие к свету,
Опоздавшие к лету.
Что ни день - то по краю,
Что ни лист - то пароль...но
Осень, я понимаю:
Листопад - это больно.
2.
Подстели мне соломки, судьба
... И когда окажусь на бобах,
Или просто споткнусь у порога -
Подстели мне соломки, судьба,
Много-много -
Не меньше стога...
...И когда окажусь на краю
Стоэтажной конструкции боли,
Подстели мне соломки, молю,
Чтобы падалось
Мягче, что ли...
... И когда отравлюсь пустотой
Сладкогласых фантомов участья -
Пусть меня пригласит на постой
Твой соломенный
Призрак счастья...
...Но когда откажусь от любви,
Потому что устала и трушу -
Не стели ничего, не стели!!!
Ушибусь, но
Хотя бы душу
сохраню...
Про сны, что мешают жить
Прекрати, перестань, это просто невежливо.
Нет... Я мягко сказала - бессовестно это.
Сниться каждую ночь (ночь, где марево снежное
За окном), а во сне проповедовать лето.
Ты, увезший с собой часть меня (и не худшую),
Затерявшийся странник, изменчивый ветер...
Словно ящерке хвост, восстанавливать душу мне
И пытаться забыть об отчаянном лете.
Завывает пурга, разгулялась на радостях:
И вступает в права леденящая замять...
Эти сны ни к чему. Солнце рыжее спряталось,
Лету больше не жечь. Успокойся же, память!
.
Малина
Ты видишь дом, и в этом доме - дом,
А вот рукав, и в рукаве - культя
И воздух, образующий протез.
Ты в шесть-ноль-ноль спускаешься в метро,
А в шесть-ноль-пять выходишь из себя
На площади, где что ни день - протест,
И вымпелы, и кто-то выпил двести,
Теперь поёт. А ты устал быть тут.
Друг говорит: «Твоя рука на месте»,
До синяков сжимая пустоту.
До сахарного хруста - пустоту.
Да, это просто полная луна, не полуобморок, не полуоборот
к кусту малины (ягод нет, но - запах!)...
Вдыхаешь запах, набиваешь рот
тягучим запахом. И начинаешь длинный
Нелёгкий путь к себе, на юго-запад.
Тебя зовут Йен Ашер - продаёшь
Себя, друзей, ковры, автомобиль,
Всех девушек, которых не любил
(А вдруг любил? Невелика потеря…)
Даёшь с походом - получаешь трёшку,
Не понимая, как ты накопил
всего лишь трёшку -
без пяти копеек.
И вот малина, а, вернее, вкус!
Ты - гол, мир - глина, мягок и податлив.
Целует землю синий Иисус,
Набитый у кого-то на лопатке.
И сок течёт по пальцам, где артрит
Уже вьёт гнёзда, поднимаясь выше…
Вдруг замечаешь – больше НЕ болит.
Кричишь: Боли!
Пожалуйста, боли!
Но боль – глуха, но боль тебя не слышит.
Монетка
Сторукая карлица - бледная яблоня белый налив,
не ждущая дождь: разлюбившие так - не ждут.
Живи в поллица. Видишь, ангел сидит на сливе,
а хочет к тебе, но сидит, потому что труд
и так небольшой - потакать ни себе, ни людям.
Пой, яблоня, пой, наблюдай урожай: ещё
взойдут на белёсое солнце - фруктовые блюдо,
и будет их поровну - съеденных и прощённых.
И всякая голова в болезнь, и всякое сердце - в плач.
Полы плаща поржавевшим лезвием вспарывают пространство.
Вот на кухне вдова - молодая, смогла, не прячет
лица. Пусть учится притворяться.
Работа проста, как мир или мирный атом:
трепанация чайника, препарирования томатов,
натирание мелом фамильного серебра.
Живет как без ножки пуговка - не пришей,
из теплого дождика выгнанная взашей,
монетка, зависшая в воздухе - нет ребра.
А в городе доброго воздуха воздух прян,
когда карнавал не по пятницам, а уже.
Здесь время не тонкой ниточкой, толстой пряхой,
дешёвой женой набрасывается на шею.
И хочется пить, но два месяца нет дождя,
и влаги не жди: выживают не все хордовые.
Блестящие люди спускаются к океану
и смотрят на рыб, и потом превращаются в воду.
Но фокус смещён - у воды златоногая барышня
танцует фламенко. И мечется cante hondo
испуганной птицей. Красная, как боярышник,
шаль превращается в анаконду.
И вот начинается с капли - а там и дождь, и
дожили - ливень - шекспировский, свифтовый - падает
на круглую землю взмыленной, серой лошадью,
и катится по миру кислое серое яблоко.
Вот ангел на сливе почешет крыло - и к карлице,
Блестящие люди становятся серебром.
А кислое яблочко катится, катится, катится.
Чайник вскипает.
Монетка падает на ребро.
Туфли
Вот русый город, круглое вино.
День длится медленно - не долетит до взмаха.
И кровообращение во мних
Звучит колючим музыкальным знаком,
Терновым ключиком на чём-то золотом.
И ты пойдешь: прокат, велосипед,
Смешные шапки, новости с фронтов.
Так мама отдает другим пантофли,
Которые тебе ещё не жмут,
Но там нужней: иди играть в футбол,
Не будь сопля, не притворяйся рохлей,
Ещё чего - ты скоро гражданин.
В таких домах всегда нет сыновей,
Всё только братья. Сны с чужой руки
Скрипят, как в коридоре пианино.
Немного музыки - работай кулачком,
Не ешь с утра, желательно, не шаркай.
Сервиз блестит, как звёздочка на бляхе.
Бери бидон - пусть сладкая айва.
От пуза ешь, потом беги в собор:
Там лавки тёплые, и музыка, и мних.
Так хорошо, что там не жалко туфель.
Их очень любит кто-нибудь другой.
Когда увидишь - не кричи "мои",
Молчи "мои", растерянный и глупый.
Забудь "мои" - так утихает вихрь,
Так вырастают коренные зубы.
.
Нам, случайным детям ноября,
видится с обломанного края,
как лежит небритая земля,
злой ветхозаветностью пугая.
Тишиной горчит продрогший лес,
замерший в почетном карауле.
Мы прошли с тобою шесть небес,
мы совсем чуть-чуть не дотянули.
***
Вильнув хвостом, ушел июль,
взамен оставив серый зонтик.
Москва попала в зону бурь,
сказал синоптик.
Не зря? конечно же, не зря.
Болит? немножко. Под ключицей.
Я подожду до ноября -
авось, случится.
Надену белое пальто,
исправлю скуку на измену...
Цыплят по осени? а то!
Всенепременно.
***
Мы глядим со снимка,
мы молчим из снов.
У тебя - разминка,
у меня - плей-офф.
От стишка до встречи -
пара писем в стол.
Время точно лечит,
знать бы только - что.
Я впускаю лица
в сигаретный дым.
От тоски до блица -
пять шагов мечты.
Всё, что было с нами,
расплела молва.
Я кусаю память,
но она жива.
Полудетский почерк
и смешная речь.
Кровь свободы хочет,
продолжает течь,
из-под бледной кожи,
из судьбы земной...
Что ж ты смотришь, Боже,
милосердный мой?
.
Мифологическое
полумрак, бесснежные холода,
вроде как живешь, а на деле - спишь.
замерзают гарпии в городах -
вон, гляди, взлетают с соседних крыш
и орут, и носятся в вышине,
мечут перья в белую пустоту.
им грозится палкой старик финей
и бурчит под нос - разлетались тут.
отгремел салют. завершился год -
будет новый, золото, шкуры, мед.
на югах зимует стальной арго.
загуляв, орфей в кабаке поет.
не видать в тумане сирен и сцилл,
у харибды праздничный выходной.
стынет лета. в трубах журчит коцит -
уходи на дно, уходи со мной.
в семивратных фивах - режим, завод,
семерым никак не начать войны.
гидра спит под гладью зеркальных вод.
спи и ты, дружок, до хмельной весны.
Адам и Ева
то ли снова проснулся вулкан, то ли в храме пожар,
то ли древняя нэсси лениво плывет из глубин,
но, ключами звеня, говорю я - привет, госпожа,
и она отвечает с улыбкой - привет, господин.
сколько сотен веков я смотрю долгий сон наяву?
как теперь я тебя назову?
над притихшей землей, не смолкая, кричат поезда,
будто имя твое повторяют на сотни ладов.
госпожа моя ева?
я здесь, господин мой адам,
до последнего вздоха - но где бы нам взять этот вздох?
на краю континента блестит наползающий лед.
и никто от любви не умрет.
хэй, смурная звезда,
не сносить мне пустой головы.
на прибрежные скалы восходит седая волна.
господин мой адам? ева, ева, я в мире живых,
подними свой бокал за любовь до последнего дна,
выпей горечь уставшего города, слезы земли -
и печали мои утоли.
Дикие гуси
Обесславь, убей, но гори, гори
злым осколком солнца в моей горсти.
Каждый галл желает разрушить Рим,
каждый гусь желает его спасти.
Под камнями - прах, меж камней - трава,
нет ни галльских палиц, ни птичьих крыл.
Дребезжит будильник.
Звенит трамвай,
что сейчас покатится сквозь миры,
мимо гуннов, галлов и диких стай,
мимо скифий, греций, гиперборей...
Дорогая Акка, не улетай -
нет слабее Города на заре.
..На обломках храма пьет пиво галл
и рисует граффити на стене.
Я тебе смолчал и себе солгал -
никакого Рима на свете нет.
.
Луна ведь служит вдохновением.
Когда-нибудь я поднимусь поближе к звездам
И буду видеть сквозь закрытые глаза
Вселенную, её цветные слёзы,
Её в безумие ушедшие года.
Я подлечу тогда к луне поближе
И обниму, и холодом согреюсь.
Луна ведь служит вдохновеньем сумасшедшим.
Теперь и я ей послужу, развеясь
И превратившись в пыль из нервных клеток,
Я стану частью неотъемлемой луны.
А вечером, приняв своих таблеток,
К ней, и ко мне, направишь взоры ты.
И стану для тебя я бледной музой,
Не сослужившей должно на Земле.
А ты под звездный хор напишешь музыку
И с нотою последней вспомнишь обо мне.
Но ночь пройдёт и новый день настанет,
Он поглотит вселенную твою.
А я, как летний снег, растаю,
Балладу не допев свою.
***
Я люблю такие вечера,
когда теплый дождь сменяется холодным солнцем,
когда мокрый асфальт
и крыши машин блестят, словно влажный туман.
И это сияние,
исходящее от крон деревьев, залитых глянцем.
И тихий гром,
доигрывающий свою партию, когда уже отпел ураган.
Душевнобольное общество.
Моё общество больно психически,
оно полно изъянов и борьбы.
Да, так сложилось исторически,
нет, не виноваты мы!
Мы - пострадавшие - бегаем
за главной ценностью - деньгами,
укутались злобною негою
и душу продаём кусками.
Давно уже ложь и предательство
вычеркнуты из грехов.
Порочного мира ругательства
снова рушатся на волхвов.
"Но нет здесь вины человеческой,
всё само получилось, всё - наживное!" -
так кричит с времён древнегреческих
моё общество
душевнобольное.
.
С Днем Рождения
По ком-то все звонят колокола.
В туман сомнений прячется дорога.
Та девочка, которой я была,
Не узнает меня и смотрит строго.
Пренебрегая собственной судьбой,
Не избежать в груди глухого жженья.
Тот мальчик, что когда-то был тобой,
Давно свое не любит отраженье.
Слова любви невнятны и тихи,
А лишний не всегда бывает третьим.
Я каждый год пишу тебе стихи,
Чтоб ты их, как и прежде, не заметил.
Сварить глинтвейн, включить тягучий джаз,
Пусть боль накроет свежею волною.
Похоже, чудеса не верят в нас,
И потому обходят стороною.
Мы до сих пор боимся игр с огнем,
Но северу не стать дороже юга...
...Те девочка и мальчик день за днем
Проводят в ожидании друг друга...
Объяснительная
Прими как данность: ты "почти пейзаж",
Хоть лес вокруг (вот жалость) - не саксонский.
Ты душу свою дешево продашь,
Но шум толпы и гулкий топот конский
Тебя к ответу призовут скорей,
Чем ты потратишь первую монету.
Уплыть бы прочь за тридевять морей,
Да в лодке течь. Просить подать карету
Уже не по годам и не к лицу.
Безгрешных нет - есть жажда бросить камень.
...Тебя ни ко двору, ни ко дворцу
Не пустят. Ты отравлена стихами.
Прощеное воскресенье
Здесь пахнет отчаяньем, и тишина
Грозит обернуться зловещим затишьем.
По страшному кругу блуждает страна,
Где каждый имеет возможность стать лишним.
Отныне, и присно... Грехами отцов
Нельзя объяснить, что творят злые дети.
Но тот, кто веками скрывает лицо,
Давно отказался за нас быть в ответе.
Обыденность зла позволяет считать
Любому из ста сорока миллионов,
Что если сложить два и два - будет пять,
В обход объективных и четких законов.
Незнание - сила. Затих метроном.
И вновь в монтаже нашей памяти пленка...
Обманчивый мир за немытым окном
Спасти не способна слезинка ребенка...
.
Всходит.
Всходит. Шестнадцатый этаж.
Время перед рассветом.
Солнце — бессонных грозный страж -
Запропастилось где-то,
Хлопает равнодушно дверь
Лестничного пролёта,
В рёбрах в агонии бьётся зверь -
Двадцать минут до взлёта.
Всходит. Всё медленнее шаги,
Ознобом трясёт прохлада,
А сердце стучит: «Беги! Беги!»,
А ноги уже как вата,
И невозможен спуск назад -
Вниз пролегла бездна,
И остаётся — рвать и рвать,
Если не рвать — резать.
Всходит. Бледно лица пятно.
Грим, словно маскировка.
В этом спектакле уже давно
Предрешена концовка,
Отрежессирован этот акт -
Плашмя с высоты на слякоть.
С детства она предвкушала, как
Горько все будут плакать.
Всходит. Шестнадцать. И никогда
Ей не подняться более,
Слишком она тонка, слаба,
Чтобы сдружиться с болью.
Чтобы носить в себе моря
С бурями и штормами,
Стягивать туже надо края
Раны своей руками.
Всходит. От пальцев влажный след
На колпачке помады.
Пишет нелепое: «Бога нет.
Тех не винить. Так надо».
Вздрагивает предплечье над
Надписью ярко-красной,
А сердце уже не стучит в набат,
Сердце уже бесстрастно.
Всходит. Взошла. Балкон. Карниз.
Встала предельно прямо.
И с последним выдохом — вниз,
В землю, как в грудь. - Мама!
Всходит, окрашивая восток,
Солнце, и непреложно
Розовой кистью её висок
Трогает осторожно...
25.05.2014.
Урбанизация
Урбанизация всё решает -
В моих пейзажах сплошные трубы,
Но сердце бьётся и разрешает
Упоминать и глаза, и губы...
Противоречие — суть конфликта,
Противоречия — изживаю,
Не только трубам пишу я, ибо
Ещё живая,
А значит — чувствую бесконечность
Своей борьбы за ладонь в ладони,
Устану — знаю, поникнут плечи,
Но сила - в слове.
Слова свободны, они несутся,
Сцепляясь в строки, над городами.
Послушай грохот — пора проснуться! -
Я в сердце гулко вбиваю сваи.
Я укрепляю фундамент веры,
Увы, который уже подмочен -
Над нами небо извечно серо,
И вера в светлое так непрочна!
Держусь!
Прямая стою, как башня!
Я вертикальна в своём упрямстве.
Мне пребывать бесконечно важно
Пусть и в нелепом — но постоянстве.
Мне не писать о лугах и травах,
О журавлях — здесь одни вороны,
Но я имею протест — быть правой,
Не чтя лирические каноны.
Урбанизация всё решает,
В моих пейзажах заводы, краны...
Но сердце бьётся и разрешает
Любить и тут.
И совсем не странно
Воспеть забор (мне порвавший брюки),
Или канаву (в неё мы вместе...),
И пыль в лицо, и в занозах руки,
Листы грохочущей в сердце жести...
Прости.
Порыв, как всегда, увечен...
Зато опять идеальна тема -
Ты в тексты встроена безупречно,
Как микросхема!
20.05.2014.
Вертикаль
Скольжу по вертикали, всегда по вертикали,
Мой вид нелеп и странен на плоскости зеркальной.
До неба — по отвесной, по глянцевой, по срезу,
И нет живого места на пальцах от порезов.
Я вижу в отражении прикушенную слабость,
Неверное движение — и к чёрту, моя храбрость!
Комочком мёртвой птицы она воткнётся в землю
(возможность есть разбиться и я её приемлю).
Я — сумма мышц и страсти, в моих глазах опасно,
Я домогаюсь счастья. Да, сука, я прекрасна!
Но, несмотря на это, стена меня не хочет -
Она во мне поэта не видит, между прочим,
Она ко мне безмолвна своим холодным телом,
Старается быть ровной, упорствует быть белой...
На ней я каменею, сегодня я развратна,
Я с ней сольюсь скорее, чем полечу обратно!
Я пальцы запускаю в известные мне щели,
Я силу применяю и в эту силу верю.
И мыщцы ходят туго, и рот в усмешке — криво,
И в венах кровь упруга... Да, сука, я красива!
Борьба не будет долгой, с неё уже довольно,
Я постараюсь только стене не сделать больно,
Я не хочу жестокой быть даже для победы,
Жестокость — вид порока, она подобна бреду.
Последние два метра почти недостижимы,
Здесь слишком много ветра для точного нажима,
И замерла мгновенно война любви и спеси,
И гибель несомненна для этой адской смеси!
Вжимаюсь грудью в стену, царапая ей спину,
Танцуют пульсы в венах - мы стали с ней едины -
Я чувствую влечение, практически взаимность,
И даже сожалею, что невозможна близость...
Ещё чуть-чуть, взгляд в небо (о, как оно смеётся!),
Ободрано колено - стена моя сдаётся.
Передо мною — крыша, она горизонтальна,
И невозможно — выше, от этого — печально.
Меня не возбуждают объекты с плоским телом
Здесь безопасны ветры, поэтому я смело
Встаю на самый край, я — мишень газетных сводок,
Уже мечтая втайне о следующих высотках.
Стояние — бездарно, бездарность — бесконфликтна,
И я элементарно спускаюсь вниз на лифте.
30.04.2014.
.
ты, наверно, тоже тому не рада
(да, очки не от солнца, очки от Pradа).
мир жесток, и наши на это вз6ляды -
пусть у мира кружится голова.
мир жесток и горек. и мы не сахар.
что еще нам скажет закатный запад?
я еще тебя притяну на завтрак,
до того, как время придет вставать...
***
козыри выпали. правда - из рукава.
грубыми нитками в душу вплели слова.
те, что случается произносить порой.
люди встречаются. плакал ночной прибой.
взглядами липкими. всхлипом послушных губ...
грубыми нитками норны плели судьбу
шансы посчитаны, шансы равны нулю.
не было выбора. минус на минус - плюс.
счастье на прикупе. выпадет полный дом.
грубыми нитками судьбы связав узлом,
норны пытаются что-то там доказать.
люди влюбляются, глядя глаза в глаза...
антивоенное
грусть наполнит. нас пробуют в разные стороны бросить.
разорвать связь народов. обманом экранов ТВ.
что случится потом? забелеют в полях наши кости,
и над нами взметнется до неба кровавый рассвет?
не хотелось бы. глупо, быть может. но мысли дурные
в голове оживают. война никому не нужна.
но боюсь я, слова не услышат. как голос в пустыне.
не войну, а любовь пусть подарит шальная весна.
та, что скоро нагрянет. да что там, осталось немного.
ожидание чуда. и запаха листьев осин.
как сказал бы мой друг:"что уж тут, все мы ходим под богом"
жаль, наверно, что я у богов не умею просить.
.
В первый он создал свет воспылавший, во второй создал твердь и воду,
И мир омывался солнцем, огнем, воссиял его девственный стан.
В пятом кричали птицы, родились иных тварей породы,
На шестой он создал человека. И мир был изуродован.
В их стремлениях нервных, отчаянных, в их мечтах полыхавших болью,
Сожалениях и одиночествах, их уютах чумного алькова,
Он, наверно, рыдал как ребенок, узрев сие, омывшись солью.
На шестой он создал человека. Лучше б создал кого-то другого.
Ну, а я собирал свой март из ран, из осколков разбитой мозаики,
И весенняя обреченность порой рисовала чертами твой профиль.
Я скучал в придорожном кафе, устал, безмятежность немого прозаика.
По дороге игриво ветер швырял бумажный стаканчик от кофе.
Как в четвертый соткал он светила свои из искристых, блестящих нитей,
Так и я износил полумысли, слова - сумма боли за четверть века.
Я помню, вокруг тебя стаи птиц, дай с ладони прозрачной им выпить,
Ты была для меня целым богом, теперь, не хватит даже на полчеловека.
Забывалась весна, нежно гладила мир, лаской тонкой белый струится,
Вышит синим апрель, изумруд льется в март, май вскружился в своих теплых снах.
Между ними огонь, между нами - печаль, в отвращении нас сторонится
Прохожий июнь, быть может похожий на то, как дрожала ты в этих руках.
Чистый лист, новый день, тонко ноет струна, выдох тонет последней воли как
Кудри нежной, зеленоглазой весны, опечаленная недотрога.
Ты, быть может, останешься в чьих-то снах. Не моих. В них всего лишь толика.
На шестой бог создал человека. На седьмой человек создал бога.
***
Забывая солнца просвет самого дорогого,
Это тоже, что схоронить, забывать иного,
Пряча в скользких, багровых росчерках темных сумерек,
Ожиданье всех тех, кто без тебя не умер.
Это сонная песнь Морфея и шепот Амура,
Это скомкано тлеть, пряча в огарок смурый,
Свои сны и ворчанья надломленного Аида,
Это ты. Как, наверное, далекая Немезида.
Этот ворох богов разношерстным кружит пантеоном,
В свете марева звезд, он едва ли останется оным,
Просто тенью грачей, что все ж, вопреки, не сумели
Долететь до сердец, просто смятые в горле трели.
Просто осень – калейдоскоп, то мазки акварели,
Красный оттиск рябины, золотом клены стелют,
Мы в сюжеты ее когда-то начертаны были,
Без тебя же осенние краски остыли пылью.
Блекло приторный монохром, донельзя невзрачный,
Эти боги осенние, тоже едва ль что-то значат,
Эти боги всегда до безумия одиноки,
Их считала жестокими? Брось… без тебя жестоки.
Без тебя остается Аид лишь, Ра не согреет,
Не успеет согреть, остывая, сгиная, тлея.
Его вспышки на солнце – сердца его истома,
То не стук, просто ритм безжизненного метронома.
Без тебя остается Амур фальшивкой, эрзацем,
Ни началом главы, ни листом, ни строкой, ни абзацем,
А скорее уставшим, сморившим до дна пересказом,
Пережитком былого, пере- изжеванной фразой.
Этот солнечный вдох, опоенной весны мгновенья,
Это прииски слов обнаженного откровенья,
Этот терпкий, как боль, перелюбленный миг, мы снискали,
Он остался тобой. Но останется после тебя ли?
Эти чайки в лазурных откликах, бликах искристых,
Эти чайки – рисунки богов, самых искренних, чистых,
Эти чайки что-либо о боге, в принципе, знали?
Или же о тебе. Я различья искал едва ли.
Эта скорбная поступь бредущих меж солнц кровавых,
Это длинная очередь опоздавших на все вокзалы,
Это те, до конца кто не верил, не принял фальши,
У любви, у нее нет виновных… и не пострадавших.
Эти боги, осенние боги уходят навеки,
Закипают в крови. И дрожат под ресницами веки.
Этот всполох из слов развернувшийся сгорбленным станом,
Без тебя остывающий вздох, сонный, сомный самый…
***
И ветер омывал лицо капризно, и капли вод на нем он жег прохладой,
И ты осталось пылью у морей, такой пронзительной и томной серенадой.
И ты ли сонную пыльцу в меня вдохнула, песчаных берегов остатки суши,
И ты ли эти скрипки в ре миноре, которые желали ближе, глубже…
И ты ли руки тонкие тянула… Мерцанье плоти кровяных телец
Рябиной на щеках, смородой, багровой осени ожег как срез, рубец.
И ты ли сон, сияющий и чистый, скрывающий полуночной вуалью,
Ты вряд ли обожжешь меня Зефиром. Я вряд ли нареку тебя печалью.
Я вряд ли поднесу тебе в ладонях, даруя, протянув росы крупицы,
Ты зажигаешь солнце над Парижем, кого-то ищешь во французских лицах.
Ты смотришь, как кружат изгибы Сены, последний франк бросая грязной нищей,
И лье десятки одиночеством рождаясь, меж сердцем тех, которых ты не ищешь.
От сердца тех, которых ты не знала, протянуты как нерв, ценою в вечность,
Ты зажигаешь звезды над Парижем, меняешь откровенья на беспечность.
А в ритмах моря погибают души, предательски любя, коварно тело,
Но словно парус одинокий алкать суши, помилуй боже, ты ли не хотела…
Я впитываю звуки фортепьяно, они скребут в ночи продрогшей кошкой,
По перепонкам, медленно и рьяно, ссыпаются крупицами, окрошкой.
Я промокаю насквозь в грязных лужах, смотрю на уходящие вокзалы,
Я не хочу встречать приходы стылой стужи, но ты… Но ты однажды мне сказала…
…что ветер – это пыль, а тело прах, что солнце это спелый апельсин,
Едва ли оно жжется на губах, когда ты бесконечно одинок, один.
Что тем, которые уходят - все равно, оставят тебя с легкостью поэта
Свершающего рифмы на листах. Но я сказал, что после зим приходит лето,
И солнце, да, то спелый апельсин, оно не знало жалости к Икару,
Но его свет, его прожженный, грубый след, он может переплавить тебя жаром,
Он может возродить тебя, пылая, он может прикоснуться, может, точно…
А тот поэт, ты никогда не знала, что стоит пережить тебя меж строчек…
.
Божий храм,
Сюда мы приходим после жизненных комедий и драм.
Здесь горит яркий и теплый свет,
Не давая заблудшей душе слететь в кювет.
Здесь молчаливые лики икон.
Перед ними отступит злобный и гордый дракон.
Слышится колокольный звон -
Все бесы вон. Наверное, все мы можем спастись.
Кто-то будет действовать, а кто-то пастись.
Но каждому есть прощение.
Пустые слова: злоба и мщение.
***
Никто ни прав, и все ошиблись.
Упали в пропасть и расшиблись.
Так и не узнали, что такое лояльность.
Перепутали глюк и реальность.
Забыли, что такое сила и злость.
Кто здесь хозяин, а кто гость.
По лабиринтам жизни бесцельно шатались.
Меж двух огней в испуге метались.
Забегались, устали и забыли
Отличии сказки от были.
***
Что дальше? Моря лжи и фальши.
Вы по нему плывете.
Зачем вы так живете?
Всех неугодных запереть. Оставив выбор жить или умереть?
Вы скрылись под крышами кирпичных дворцов.
Вы не слышите крики уличных творцов.
Зачем заточили в клетки скворцов?
.
Галадриэль
Ветра надувают парус,
Корабль находит цель.
Его провожает взглядом
Прекрасная Галадрэль.
Как ты его любила,
Как ты его ждала,
Сердцем своим хранила,
Сердцем своим звала.
Что же ты загрустила?
Будет все, что дано,
Встретишь своего Фродо
Счастье... оно одно.
Песня Андомиэли
Буду гореть звездой,
Чтоб озарить твой Путь,
Буду тебе женой,
Только ты не забудь.
Буду сиять звездой,
У крепостной стены.
Буду всегда с тобой,
Только вернись с войны.
Имя мое, звени,
Нежное, как свирель.
Имя мое храни,
Помни Андомиэль.
Звездочка
Где-то в небе загорелась золотая точечка,
В моем доме появилась маленькая звездочка.
Это тайна, о которой никто не говорил,
Мне ее волшебник добрый на память подарил.
И хотя бывают страсти - это не беда.
Это счастье... в моем доме горит моя звезда.
.
Памяти поэта
На скамье, в осеннем парке,
Будто в храме, на галёрке,
Вы смотрели в очи Парке
Морте, старой контролёрки.
Видит Парка - безбилетник,
Слов отчаявшийся ратник,
Голос рубежа столетий,
Ничего с Него не взять ей.
Вы в печали, на прицеле,
Ей куплеты сочиняли.
А вокруг чернели ели,
В горе чёрном плыли дали.
Там, в районе Вторчермета,
На родных просторах мата,
Было всё почти воспето.
Там, прижизненно, когда-то.
На печальную музыку,
Вверившись простому звуку,
Сочинялся мир. Язык у
Музы был крещён на муку.
"Так от Бога ли тот шёпот,
Или сатанинский щебет?"-
Знать ответ и хорошо бы,
Но дают его на небе.
В небе, скажете, уютно.
Жить, бывает, неприятно.
Неприветливое утро,
Лица улиц словно пятна.
В скверных скверах,
В дальних далях
Жизнь, что стерва:
Вам не дали
проживать. А Вы любили
Скверы эти, например,
Где с приятелями пили,
или ели, или... или
В одиночестве грустили,
Ненадменный Б.Б.Р.
______________________
Вот и я теперь печальной
Вашей музыкой дышу.
И на Ваш уход летальный,
Приземленная, пишу:
"Там, на фоне тёмно-синем
С неких пор и навсегда,
Освещая Ваше имя,
Светит Рыжая звезда".
***
Я не услышу больше голосов.
Город мой - нелюдимый остров.
Время скатывается с часов,
Превращаясь в полночный воздух.
Я отчаливаю во тьму,
Словно призрак белеет парус.
Но к чему я, скажи, плыву?
Всё равно не миную старость.
И не хочется миновать.
Жизнь идёт чередом, размеренно.
Тело падает на кровать,
Сердце счастливо, что поверило
в этот век, сочинивший нас
На страницах своей истории.
Я - его составная часть,
В часовой механизм встроенная.
Этот век так похож на крюк
В кружевной манжете пирата.
То указывает на юг,
То приказывает - обратно.
Но в какую бы ни поплыл -
Зачарованный - область света,
Всюду море, под морем ил,
А под илом гудит планета.
Так и крутишься в четырех
Направлениях, ожидая:
В парус дунет всевидец-Бог,
Уводящий тебя от края.
***
Я влюбливалась* в пасмурные лица,
В гранитные подковы мостовых,
В растаявшие по зиме страницы,
Во всё, во что не влюбливались вы.
В дождящее предутреннее небо,
В ползущего из лужицы червя.
А вы просили зрелища и хлеба,
Всего, что недолюбливала я.
Я волосы распахивала в ливень,
При вас я собирала их в пучок.
Вы в ливень становились несчастливым,
Как сбитый с паутины паучок.
Вы прятались под тяжестью забрала,
Увидев слёз моих прозрачное стекло.
И я вас с той поры не обнимала.
Ах, сколько с той поры вас утекло!
*Глагол «влюбливаться» использует М.Цветаева в стихотворении «Так вслушиваются (в исток…»
.
К 200-летию со дня рождения Михаила Юрьевича Лермонтова.
Наш лучший друг и в жизни вечный странник,
Изгнанник света, но посланник нам с небес.
Поэт, познавший боль утраты ранней,
Ты в каждом сердце белым «Парусом» воскрес.
***
Его отец был самых лучших качеств,
И мать довольно привлекательна была,
Так не под гнетом ль рока, обстоятельств
И чьей-то воли сгорбилась его спина?
Он с малых лет познал сиротства долю:
Мать рано умерла, из дома выгнан был отец.
И сколько б бабушка в нём не воспитывала волю,
Он чувствовал себя изгнанником небес.
«Какая-то несчастная звезда», - так скажет Гоголь.
Да, неслучаен «Фаталист» в его судьбе.
Рожденный в знак Весов, жить полумерами ли мог он?..
Страдал, любил, был вечно одинок в борьбе.
Душа поэта… И кто её познать сумеет?
Или сказать вернее, СМЕЕТ кто?
Да, дерзок был, язвителен, высокомерен!
Но судьи кто?.. И судите за что?..
За то, что пошлость света он не выносил?
За смерть ПОЭТА отмщения просил?
Или за то, что никогда царям не пел он оды?
Не соблюдал, как было принято, придворной моды?
Лишь верно следовал наказу своего отца:
«Ты наделён, малыш, способностью ума,
И сердца своего не омрачай пороком.
Одна лишь истина - любовь святая к Богу.
И перед НИМ одним держать отчет тебе
За свой талант, за Божий дар, за нежность сердца,
Сумей его сберечь от черствости людей,
Тогда ты сможешь жить и умереть спокойно…»
И в двадцать шесть зашла его звезда
В несчастном нашем бренном мире…
Столетия проходят, но память навсегда
Жива о Лермонтове Михаиле!
Книга и Велосипед
(посвящается младшему брату)
В тишине ночной. Вернее на рассвете
Вели беседу мастер скоростей – велосипед
И книга – в жизни проводник и лекарь от всех бед,
Принадлежащие пятиклашке Пете.
- Скажи на милость, закадычный друг,
Что с нашим мальчиком случилось вдруг?
Он обещал с тобой кататься только летом,
А осенью ко мне лишь бегать за советом.
Так спрос вела любительница слова,
С укором глядя на увлечения петровы.
- Приятельница, я отвечу, в чём причина, -
Велосипед ответил ей заносчиво и чинно. –
Ты вовсе популярность потеряла,
Петру теперь за обещанья стыдно стало.
Вот я, - промолвил он надменно, свысока, -
Красавец, скор и на руле всегда рука!
А ты лежишь на полке, пыль глотая,
Так видно уж судьба твоя такая -
Непризнанным быть гением повсюду.
Забудь про укоризны, впрок они не будут.
- Остановись-ка, друг, на поворотах не спеши.
Все знают книги – это опыт, это для души.
И ни одно из двух твоих колес, мудрец,
Без нас не двинулось и с места, наконец.
Притормози и прежде, чем свой руль
До неба поднимать, хвалясь,
Ты потрудись припомнить, круглый нуль,
Кто знания сберёг для Петь и Вась.
И не гони так резво, милый друг.
А лучше вместе поразмыслим…
Не помешал бы Пете ваш досуг.
Из школы может мальчик быть отчислен.
***
Так друг, заботясь о твоём полёте,
Не думает о собственном почёте.
От зерен плевела сумей ты отделить,
А другу верному вниманье уделить.
Марш круга (или «Кругом, марш!»)
Миром правит круговая порука -
Друг за друга, друг за другом…
И те, кто шаром земным управляют,
Крепко друг другу руки сжимают.
Ширится круг, крепчает.
Сколько тех, кто ни за что не отвечает
Ни перед людьми, ни перед Богом?!
Главное только ходить полубоком.
Лиц же тогда не увидеть задом.
Мерзко и мерзкому в мерзость глянуть…
Что круг порочный, объяснять не надо,
Так ведь никто ж никого не арканит.
Кто вы? Не могу вам найти названья…
Вам и думать не надо - в круге тянут,
Выбирать дорогу не нужно – подскажут,
Повернут, если надо, даже.
Если ж оступится один из круга-
Тут же замолвят словечко за друга.
Подкупят, иль мзды дадут кому надо…
Отряхнулся, и снова - в ряды отряда.
Миром правит круговая порука -
Друг за друга, друг за другом…
Так и топочет этот центр Вселенной,
Небожителей обыкновенных.
.
***
То ли нежные белоснежные открываются выси холмов..
То ли буйные и безбрежные остаются следы от ветров..
Может ранняя и туманная всюду пена разлитых морей..
Может тайная и желанная нежность крыльев в мечтах у людей..
Вот пушистые золотистые волны солнца играют в пуху..
Вот блестящие и манящие переливы ветров на меху..
Ах, прекрасные, кудри славные! Вы воздушней шаров и листвы..
Вы забвенное сокровенное отраженье земной красоты..
Как же чувственно тайн любви полны. В вас восторг мирозданья воскрес!
Как же грустно нам, когда пусто там, где синеет порог у небес.
Ждем мы с трепетом ту заветную нежность дымки – плывут сдалека
Вдохновенные неизменные дети ветра чудес – Облака!
Да иль нет...
О.. будем страстью долго мучать..
Играть на струнах: Да..
Иль.. Нет?
И полагаться лишь на случай.
Не слушать разума совет..
То дергать поводок короче,
Стегая ревностью бока,
То соблазнять покровом ночи,
Клянясь покорной быть всегда.
О.. будет дрожь бежать по телу,
И предвещать блаженство взгляд..
И руки будут звать не смело..
И тело пятиться назад.
Мы будем загнаны в оковы
Смертельной жажды наготы
Души и тела, что в слиянье
Предвестник сладостной беды..
И разум выбора не знает
Меж вечным сложным: Да..
Иль.. Нет?
Но тело судорожно сжимает..
И губы шепчут свой ответ..
Искривление
Я заболела хандрою страшною..
Безразличием мысли тошнит.
Я заболела хандрою ржавою,
Что изнанку все сверлит жалом
Безжалостно,
Не оставляя желания жить.
Я заболела. И нет уж спасения.
Остается лишь душу спалить.
И хандра та зовется – неверие.
Все слова теперь ложью я меряю.
Искривление.
Сердце не в силах любить.
.
СКРИПАЧ И СКРИПКА
Расспаны ноты небрежно,
В губах затаилась улыбка,
В руках убаюкана нежно
Творенье волшебное – скрипка...
Смычок виртуоза достану
И струны ласкать неустанно
Я буду с надрывным восторгом
То смело, то робко, то рьяно.
Душа скрипача и дух скрипки
Повенчаны общей юдолей,
Мелодий струящихся нитки:
Аккордов, диезов, бемолей...
МАКСИМУС
(после прочтения И.Бродского «Гладиаторы» и просмотра фильма "Гладиатор")
Колизей в предвкушении битвы:
Слабонервные шепчут молитвы...
Коммод смерть уготовил герою,
Чтоб оправданным быть пред толпою.
И только великий воин
Во сне видит дом и поле,
В бою над исходом не волен -
Проклятая горькая доля...
А кесарь жесток и опасен,
Завистлив, хитёр, малодушен,
Предательский план его ясен -
Он дьявольской воле послушен...
Противник достойный. Недаром
Возмездия жаждущий гладий
Наносит удар за ударом
Под стон онемевших собратий...
Геройская мощь победила,
Виновник раздавлен, повержен,
Так в чём же победа и сила,
Коль жертвенный путь неизбежен?
ГОРОДУ
Я ненавижу «вольный» город
За пыль и кованные окна,
За рыбный ряд и потный ворот,
За плохо вымытые стёкла,
За вора, пьяницу, хапугу,
За безнадёжность ожиданья,
За то, что мчусь, как конь, по кругу,
Не сокращая расстоянья...
От горожан бежать готова,
От злого слова и обмана,
От попирания святого
И сигаретного дурмана,
От бюрократов и министров,
Ограничений и законов,
От патриотов-коммунистов
И пацифистов-управдомов.
Мне отвратительна РАБота,
Невыносимо и безделье.
В плену рутинного болота
Я совершаю преступленье:
Забыв души предназначенье,
Познавшей прелести свободы,
Терплю чужое обличенье
И подавляю зов природы.
.
ЗМЕЯ
«Вот у нас, - говорит, - много лет, как с тобой семья.
Чем я так провинился, единственная моя,
Что опять натыкаюсь на взгляд твой, колюче-хмурый?» -
«У тебя, - отвечает, - на шее висит змея:
День за днём в нашей пище её чешуя и яд!» -
«Это галстук, - кричит он, - не будь, ради Бога, дурой!
Я ж с тобой, - говорит, - мурлычу, что тот Баюн,
Я ж тебе много лет ноги мою и воду пью,
Что мне сделать, скажи, как ещё твою жизнь улучшить?» -
«Всё легко, - отвечает, - прикончи свою змею –
Или я сама, если хочешь, её убью!» -
«Это пояс, - кричит он, - обычный ремень от Гуччи!
Не ревнуй, - говорит, - начинаешь сходить с ума:
Напридумала чуши – и веришь в неё сама!
Я забыл ту змею, разлюбил и забросил в Лету!» -
«Извини, - отвечает, - банальный самообман:
Ты её до сих пор таскаешь – проверь карман» -
«Это лента, - кричит он, - простая цветная лента!
Всё, устал, - говорит, - насытился от и до!
Можешь дальше сидеть тут и хохлиться, как удод!
Лучше лягу, пока не случилось какой напасти!»…
Она молча берёт из тумбочки антидот –
И, дождавшись, пока он уснёт, под подушку кладёт,
Отодвинув шипящий клубок от его запястья.
ОЛАКРЕЗ
Оберегом сплетала слова: «Не ходи туда,
Где в пруду в самый ясный полдень черна вода.
У пруда тебя не спасут ни клинок, ни крест:
Из воды, не мигая, уставится Олакрез.
На скрещении трёх времён, где предел всему,
Олакрез поглощает свет, отражая тьму,
Выпивает всех, кто в пруд заглянуть посмел –
Потому у него сотня сотен телесных смен.
А глаза у него – словно створки ворот миров -
Кто сумеет открыть, не останется жив-здоров:
Истечёт душа в сотню сотен астральных ран,
Потеряет свой дом и навеки уйдёт за Грань.
При одном только сможешь пройти и остаться цел:
Если мысли зеркально чисты и прозрачна цель –
Сотня сотен глаз отразит сотню сотен бездн,
Пропадёт Олакрез, заблудится сам в себе»…
ЛОЗА
Слепая нелепая ведьма, смешная колдунья –
Шаманишь, камлаешь, танцуешь у Бога в кармане.
Имеется май – вот и маешься маем, как дурью,
Изводишь себя занимательной магией мая,
Пытаясь вернуться туда, где ещё не зияли
В потоке сознания странные чёрные дыры…
Сегодня ты видела сон – осязаемей яви,
Из тех, за разгадку которых не жалко полмира:
На ворохе облачных шкур в мирозданческом зале
Сидел Сопричастный – с гитарой, в потёртом наряде.
Из третьего глаза змеистые лозы сползали,
Ветвились, вплетались в его золотистые пряди –
И дальше, цепляясь – по венам, по пальцам, по струнам…
Аккорд – фейерверком взорвавшийся лиственный веер.
Он веско сказал: «Осознай, как бы ни было трудно:
Лоза – это ты, воплощение истинной веры.
Твой мир – это храм. Охраняй его хрупкие стены –
Лозой оплетённые камни ветра не разрушат –
Словесными листьями свет отделяя от тени
И соками сил наполняя иссохшие души».
…Безмолвна, лежишь на холме у старинной ограды,
На ливневых струнах вибрируют жизни аккорды…
В тебе прорастает лоза – семицветием радуг –
И чуткими пальцами в землю впиваются корни.
.
***
Но город пуст, как божья пятерня,
просившая когда-то у меня
любви немного, прочему не веря.
Я шёл к нему века тому назад,
и не считал безусый циферблат
к моей руке пристёгнутое время.
По улицам, подобно голытьбе,
гоняли ветер хлопья голубей,
росли дома с покатыми плечами,
брусчаткой покрывалась колея,
а я всё шёл, вернее, ковылял,
ещё вернее, длил свои печали.
***
Ещё немного и песчаным ливнем
накроет Рим, последний, третий Рим,
и мы с тобой об этом говорим,
а надо бы о чём-нибудь наивном.
Допустим, о бессмертии вселенной,
но мы упрямо говорим о не-
избежности: об атомной войне,
о том, что все умрут и мы – со всеми.
А надо бы о чём-нибудь попроще:
об ангелах на маковке сосны…
Украсили рождественские сны
освоенную в бункере жилплощадь.
Уже ничто не будет повторимо,
уже никто не будет повторим,
и мы с тобой о Риме говорим,
но Рима нет, не будет больше Рима.
***
Однажды мы случайно где-нибудь
в конце вселенной встретимся и снова
соединимся в целое одно,
единое, прозрачное, большое.
Когда-нибудь окажемся вдвоём
на высоте последнего пространства
и никого не будет, ничего
не будет между призрачными нами.
Должно быть, через пару сотен лет
или, того страшнее, много позже
сойдёмся без особенных причин,
как будто никогда не расходились.
Два совершенно разных существа,
далёкие, полярные друг другу,
мы станем завершением небес,
невидимой, но ощутимой точкой.
.
ТРЕТИЙ ТРИМЕСТР
Жизнь испив не то чтобы до донышка –
до пустой и полной половины,
чувствуешь себя порой зародышем,
прикрепленным к небу пуповиной,
а порой - мячом в ладошках Таниных –
стук да стук, и в пруд случайно брошена.
И скользишь по глади понимания
вслед за водомеркой заполошною,
алый бок горит в глазах фасеточных
низко пролетающего ангела.
Все пути давным-давно отмечены,
только твой все надвое да надвое –
между элодеей и эйхорнией.
С каждым годом выбор все усерднее.
Оттого и давит благотворное
вод околоплодных милосердие.
НИЧТО НЕ КОНЧАЕТСЯ
Милая, как тебе спится
в доме твоем,
в месте, где нет дорог,
только поля ромашковые,
где бесконечна даль –
девственный окоем,
где вперемешку дни –
завтрашние и вчерашние?
Стукнет ли клювом синица
в рамку окна,
тронет ли ветер прядь,
душу твою приманивая, -
что ты увидишь там,
в коконе светлом сна,
где так легко не жить
чувствами и желаниями?
Может, пронизанный солнцем
сосновый лес
или холсты болот,
бисером клюквы расшитые?…
Знаешь, а здесь - без тебя –
стало меньше чудес.
Сложены сказки в ларец –
чаще берем молитвами.
Милая, в городе нашем
снова дожди,
птицы орут, дурея,
пахнет землей прогретою.
Я покажу тебе, только
в сны приходи –
солнечной далью,
ромашковой гладью,
рассветами.
ДИСПОЗИЦИЯ ПО ШТЕРНУ
Рыдала ключница Гликерья, слезой закапав пирожок: «Вишь, барин плеткою ожёг, суровенек опять с похмелья». Нахмурившись и подбоченясь, рукою щеку подперев, пеняя на хозяйский гнев, внимала причитаньям челядь. В окошко билась нудно муха, стучали ходики – тик-так. «Видать, навел нечистый враг за невоздержанность проруху, – шептала кучеру кухарка. – Вечор у барина она все хохотала, сатана. А утром, глянь, – с каким подарком…»
Гликерья, приспустив сторожко рубашку с белого плеча, от плети вспухшую печать всем показала и ладошкой глаза отерла. Колокольчик в покоях барских зазвенел. Гликерья стала, словно мел, бледна, и, причитать закончив, поправив локон медно-русый, в покои барские ушла… Звенела за стеной пила, стучал топор, орали гуси…
К обеду небо потемнело, взметнуло ветром к небу пыль, кобель у кузницы завыл и получил за это дело. Но не смогли ни вопль, ни громы уже мятущейся грозы унять восторженную зыбь и сладость чувственной истомы лежащих в барской почивальне.
Кухарка, очищая лук, прислушалась – затих ли стук и стон. «Закончил, вишь, охальник. А то все драться. Вот ведь дело. Папаша тоже был мастак – баб портил, так его растак…»
Лицо старушки потеплело…
.
***
Хлебников, Хлебников
голос твой –
надломленный в центре хрустящий бамбук,
перекатывание стеклянных шариков.
Слова –
лента струящихся акварельных красок
или теплые гладкие камни,
поднятые из желудка,
застревающие за бледными щеками.
Досада впечатывается
в ладони,
память,
становясь застоявшимся воздухом
и море поглощает тебя,
расплетает косу
пульсирующих ощущений.
Люди –
непонятые,
раскупоренные сосуды,
обращенные внутрь себя;
хранилища разноцветных потоков
не кристаллизованных
чувств,
запахов,
совершенных мгновений.
Невысказанные,
искренние слова
прячутся за колоннами
бесчисленных залов.
Мелкие признаки бытия –
лодка,
наполненная перьями птиц
и апельсиновой цедрой,
медленно идущая ко дну
сквозь зеленую воду.
***
Существует ежеминутная опасность
невидимому
стать видимым.
И каждое «помню»
означает «это не я».
Через «не я» говорим «не мы»,
но не очень-то в это верим.
Уточняем наше существование
в толкотне отсутствующих,
которых нам не достает.
И вдруг замечаем,
что протерлась ткань на локтях.
***
Нет никого, кто бы не ожидал смерти,
особенно по утрам,
в те минуты,
когда просыпаешься и медлишь
опустить ноги в тапочки,
медлишь,
ибо слышишь
каждый звук внутри и снаружи:
шаги,
треск,
покашливание.
Эти звуки рождаются из потребности
сохранить состояние апатии,
сохранить то движение рук,
глаз –
состояние неисчерпаемого мистического нетерпения.
Утро, со всей своей глубиной,
спрятанной от света,
когда ты улыбаешься,
пьешь кофе,
рассматривая оконное стекло,
твой слух обращен к неслышной фразе,
которая словно вода в стакане:
«Сегодня непременно».
Тогда ты встаешь,
настраиваешь тело в унисон звукам, −
потому что музыка
всегда облегчает ожидание,
заполняет расстояние
между двумя неощутимыми изъянами,
смешивает все во временном единстве,
оставляя видимым
продолжение в прозрачности,
позволяющей тебе видеть в спокойной глубине
неизменные цветы из камней,
подводные леса
и потерянный ключ от шкатулки.
.
.
***
Стану скоро зеленой, как чай
В плоской миске.
Буду грустно лежать, молчать,
Хлюпать склизко,
Буду ждать твоего глотка,
Что есть мочи!
Не приятна и не сладка
Пить захочешь?
***
Вновь дождь солёною водой
Размыл душевные пустоты
И в разговоре выше ноты,
Чем нам хотелось бы с тобой...
Мы вновь обиженно молчим,
Ладонь чуть резче отнимаем,
Воротим нос, но оба знаем:
Любима я и ты любим.
Тогда к чему мы спор ведем?
Зачем мы вечно повод ищем?
Ведь не давая гневу пищи,
Нам проще жить с тобой вдвоем.
***
Мне кажется, что всё зазря:
Работа, дом и мы с тобою…
Надежно тянут якоря,
Их накопилось за спиною
А если б не было? То где
Я потерялся бы на свете?
В какой зыбучей ерунде
Сейчас стояли б ноги эти?
К чему тянулась бы рука?
И как от самопозволений
Я изменился бы? Пока
Не бросил всё, поддавшись лени…
Кем стало бы лихое «Я»?
Об этом даже думать страшно…
Пусть дальше тянут якоря
Пусть тянут. От греха подальше.
Я ЖИЛ НЕ ТАК…
Я жил не так. Я вечно ожидал.
Недели, месяцы и годы шли впустую.
Терпел так долго лживый карнавал,
Где лицемерие с предательством флиртует.
Всё верил, завтра время перемен
Наступит точно в жизни, чтобы дать мне силы,
Забрав печаль и горести взамен;
Но ожидания мои переносились.
Казалось прежде, жизнь мою свернёт
С унылой этой и неправильной дороги,
И с плеч навеки я стряхну сей гнёт,
Зарю встречая завтра новую с востока.
Но время шло, и каждая заря,
Увы, мне нового ничуть не приносила.
И стало ясно: ожидал я зря,
Проходит мимо жизнь, и угасают силы.
20 ЛЕТ
Пора нигилизма – все мифы развенчаны,
Глухим не услышать глухих.
Я был беззаветно влюблён в одну женщину,
Кропая плохие стихи.
Гормоны играли Кобейна с Бетховеном,
Не зная о слове «стоп-кран»;
Дрались каждый день мы за что-нибудь новое,
Не чувствуя ссадин и ран.
В империи лживых циничных прагматиков
Мы были наивно честны –
У них было всё так логично и складненько,
А мы с явью путали сны.
Прошло двадцать лет – раны всё не залечены,
В полку нашем – брешь панихид;
Но я, как и прежде, люблю ту же женщину
И те же слагаю стихи.
МОЛЧАЛИВЫЙ РАЗГОВОР С ОТЦОМ
Курю и кутаюсь в табачный дым,
Во рту стирая горечь сладким чаем.
«Отец мой стал совсем уже седым», –
Невольно про себя я отмечаю.
Он пиво пьет, а мне уже нельзя,
Вот парадокс – мое слабей здоровье;
Глядит вокруг, придирчиво скользя
Знакомым взглядом. Чуть поводит бровью.
Не знаю даже, что ему сказать –
Не виделись мы года три-четыре;
Я без отца на кладбище вёз мать,
Я без отца бухал один в квартире...
Сидим. Молчим. К чему сейчас слова?
Они пусты и будут неуместны;
Пусть отдохнет седая голова,
Мы помолчим. Неспешно... тихо... честно...
.
яблоками
и тополь переманит на свою и в зеркале не будешь отражаться,
застыв среди воды на льду.
пристрой меня в отель для престарелых. я буду там читать.
когда глаголы вдруг удорожатся,
возрадуюсь, и значит - перестану хранить салфетки.
тогда - пора. природа будет спелой.
мне яблоками будут пахнуть салон автобуса и форма офицера.
покажется ли город холостым? -
предугадать не выйдет. думаю, что да (мне видится пустой автобус),
но мысль неоднократно подводила.
я выберу подземный переход и буду в нем заплёвывать ступеньки,
пока меня полиция не съест.
ремесло
простое ремесло: бивать копилки,
плести циновки, видеть воскресенье,
ронять монету, в Свиблово гулять.
простое ремесло: чертить кащеев,
довольствоваться портом Севастополь,
где гавань тихая и нету баррикад.
простое ремесло: курить альцгеймер,
писать все реже, думать все спокойней,
вплести в синонимы Массандру, Марий Эл.
простое ремесло: сгибать страницы
и мастерить из них военнопленных,
улитке глазки-рожки теребя.
а я вот распечатал фантик, фото,
в котором кактусы и голые медузы,
и хладнокровие, и женщина, и Крым.
теперь осталось сбегать в канцтовары
и фото прикрепить на холодильник,
и ждать, пока он, немощный, взлетит.
***
Приходящий в голову повесил собак на деревьях.
Он стоит, опираясь на дом, он гладит врата подъезда,
Его голос (последние звуки, отпущенные собакам) -
это лед подо льдом, несгораемый шкаф, архстояние, поручень.
При попытке увидеть животных в природную линзу
Мой гербарий внезапно становится эфемероид,
Словно тут, подо мной, неприметная полупустыня
И у мертвых животных в глазах ты ласкаешь балясины.
Размозженный асфальт. Корни ластятся к остановке.
Приходящий проходит в подъезд и теряется в лифте,
Ошейники скомкав и спрятав в нагрудных карманах.
Ветви мокры от дождя и собак до земли отпустили;
Ты продолжаешь смотреть из окна, словно из заграницы.
.
Говорун
Болит голова бандит голова баритон голова.
Погром говоришь поделом говоришь получай че почем
Вставать токовать ложась токовать и потом токовать
Вот так дорогой да не так дорогой молчать в кулачок
Трясти борода свистать соловей (прощай молодуха)
Цвести ковылем брести бобылем удить судака
О том и неметь не мыть между ног прослыть малодушным
Простыть к сентябрю в июльском тепле за ловлей цикад
Вот так полицай ништяк полицай колодная цапля
Вставай порицай ложась порицай паши за процент
Ходи ходуном страдай бодуном венчайся на царство
Пекись о дровах включай дерева в руанский процесс.
Чем быть говорун не будь говорун. Бандаж на запястье.
Болид голова гайморит голова циферблат голова.
Лбанешь стекло задохнешься мглой автоматной пастой
И выпрямишься, распятнанный на асфальте
Шашель
Мне кажется, я – дерево, и это – обычный шашель.
Мне кажется, я - грунт, я – что угодно,
Говно, все, что угодно, но не мясо,
И многие нездешние во мне
Стремятся не вовне, они стремятся
В кино и после – долго не домой.
Мне хочется, что я кого-то глажу
По голове, вспухающего в мне.
Так, глядя в горизонт, ожесточаешься,
Так я и эти пять, четыре, три
Товарища на сгорбленном причале
(У каждого – по рыбьему ребру
В предсердии) стараемся смеяться.
И человечек маленькой (да-да)
Столовой нержавеечной лопатой
Выкапывает яму в животе.
Бестактный шашель, не дает поспать,
Попасть туда, откуда пропадают,
Поесть маслин с обвисельневших древ.
Мне нужно я идти под теплый ливень,
И губочно пропитываться мясом,
Но не вместить. Друзья, подайте спичек.
Я - покурить, но прежде – баккурот.
Наизусть
Невозможно стало наизусть
Ни Езус тебе Мария ни резуса плюсового летом
А империя пошатнулась и вот пошатывается
Полюшко-поле
Выйти рвануть что-нибудь и жевать стерню
Так говорят старики и странники
Духовые и струнные
Так ребят говорят заперли в подвале
Окружили на площади
Два часа примерно мурыжили и мертвили
А потом что нам еще остается
Кроме вот это кобзона иосифа
Оазис плясовой
ойоа
Бы к примеру Баратынского
Аве мария опять же
Или Мортон бэй на худой конец
Но наизусть стало невозможно никак
.
ТИШИНА
Тишина сжигает чувства.
Явь на грани тьмы и света.
В переходах длинных пусто.
Время власти пустоцвета.
Словно клочья мокрой ваты
облепили плотно стены.
Тишина. Замысловаты
мысли, формы, светотени.
Рвусь из недр своих наружу.
Набухают перепонки –
переполнен, перегружен
тишиною гулкой, звонкой.
В струны вытянуты нервы –
срочно: вырваться из плена!
Скрипом, свистом, стоном первым
в пустоту моей вселенной.
Вывернуться наизнанку,
вновь проклюнуться из лона
духом яблочным, морзянкой,
удивлённым взглядом клона.
И узнать, что в мире тесном,
как и прежде, суматоха,
и услышать, словно песню,
тост забытый: «Вздрогнем, Лёха!..»
СОРОКОВЫЕ и СВЯТЫЕ
Опять сорвало память с якорей,
ворвался вихрем в душу ветер шквальный,
подначивает вновь святой Андрей:
«Хотел?.. Держи!.. Как есть – девятибалльный!..»
Скрипит-хрустит утроба корабля,
хрустят-скрипят хрящи, мозги и нервы.
Андрей смеётся: «Право короля –
на встречу с Посейдоном булькнуть первым».
Безумный шабаш-пир сороковых.
Луна серпом вот-вот и срежет рубку.
Андрей фальцетом самым роковым:
«А может к мамке под бочок-под юбку?»
Душа в осадке (выпала в карман),
а буревестник сдох (который реял).
«Молился ли ты на ночь, мареман?» –
ехидный слышу голосок Андрея.
И пусть всего лишь в памяти штормит,
я, словно факел смоляной, пылаю.
От шуточек андреевых тошнит,
и я молюсь святому Николаю…
КОГДА-ТО В АВГУСТЕ
Помнишь, ночь на краю Ойкумены?..
Ты да я, да космический ветер,
да сосульки на звёздной карете,
словно тающие манекены
позабытых дружков и подружек.
Полусладкое сладко шипело
в глубине хризолитовых кружек.
Чем-то ночь наливалась и спела.
Где-то там на задворках Вселенной
всё забылось: биномы, эпюры,
в кошельке редкий шорох купюры,
и галёрка в киношке на Сенной.
Только ты, только я, только трепет
и застенчивость тёплых ладоней,
да дурашливый, сбивчивый лепет
пригвождённого взглядом мадонны.
Я узнал, что могу быть и мотом –
звёзды все раздарил. До единой…
Эх… Ты помнишь? Ты помнишь, Альбина,
ночь принцессы в стенах Камелота?
И пустяк, что площадка в два шага,
кабеля и антенны… Да ладно!
Целый август над нашей общагой
пропасть неба была звездопадной…
.
***
Покрыты временем ставни твоих врат,
А дым из хижины уже не клубится.
Меня там нет! И с болью всех утрат
Я здесь, где с пустотою можно слиться.
Уже другой, вернувшийся к началам,
познав, что слезы-зеркало вины.
Взгляни на тень - осталось ждать так мало
момента вечности, где только я и ты.
Зажги при входе свет затей,
Рисованных в тимьяна переплете.
А имя мне - наследие твоих детей,
Спаси меня в предсмертном взлете
***
Все странники пытались меня спасти,
А оказалось, были сами заблудшими;
Наш мир циничен до колкости -
Не в сердце, а где-то значительно глубже.
Их девять жизней стали совсем плохи,
Нам нужно их переделать страницами,
Где гнездятся души дурацкий шорохи-
Эти странные странные птицы...
***
аннулировано желание жить
где теперь мне искать свет
с кем теперь мне навсегда быть
с кем теперь мне искать ответ
и меня перестало крыть
с головою, и теперь не больно
потому что не суждено быть
мне в гармонии с собою
потому что скоро заря
а на ум ничего не приходит
кроме того, что не люблю тебя
не люблю тебя более
вот поймает глаз солнца луч
и мне снова хочется в детство
забери меня новая стая
я не буду глаголить веско
я теперь как вы, глупая пташка
а точнее огненный феникс
потому что из пепла взявшись
не начну свою странную деятельность
я все истины забуду
я закрою глаза лентой
я ценнейшей больше не буду
и тревожить буду вас редко
.
Римский мотив
Старший Плиний на скамье у дома
розу вяло теребит меж пальцев.
Ноша жизни к сумеркам весома,
это очевидно...
Постояльцев
на земле как будто бы хватает,
мало мудрых, но и это кстати.
… Был торговец нынче из Китая
или Индии, так там совсем иначе
на гробницы смотрят, веселее.
Ум способен на такие штуки!..
Кровь бежит по жилам, но не греет,
и зевотой сводит рот от скуки.
Раньше отношения с тираном
занимали мозг мой, но отныне
я служу себе лишь. Это славно,
как дневная лень под тенью пиний.
Жаль, что мудрость жалует не скоро,
и цена её высоковата.
… Я бы выбрал в Цезари другого,
если б выбирал... А в целом плата
за земную жизнь мою у моря -
долгую по нашим римским меркам -
вряд ли велика, и мудрости, не спорю,
тишина нужна, не фейерверки...
Мудрости я, может быть, немного
подкопил. На смерть, однако ж, хватит.
Ни хорошего на свете, ни худого
нет...
смерть — всего лишь солнце на закате.
m-le Жозефина
На руках у беллетриста умирает Мнемозина.
Было мне лет шесть в ту пору или было пять,
приезжает гувернантка - mademoiselle Жозефина,
ей, швейцарке и девице, век России не понять.
Там верандовое кресло, камышовое сиденье
разражается со страху скрипом, треском и постом,
принимая осторожно тяжкое живое бремя...
… где уютная Лозанна, Жозефина Робинсон?..
Сладки синие сосульки! нам зима в деревне внове -
запах снега, древесины, печек комнатных игра,
керосиновая лампа пятна розовые ловит
на прозрачном абажуре, на паркете у стола.
Мой лиловый, детский, синий — горизонт любого моря,
карандаш зелёный, жёлтый, солнце тонет в голубом,
только белый, самый длинный, тень таинственно уронит -
идеальная картина — иней, молоко, любовь...
Через годы, там, в Лозанне, будет всё совсем другое -
чужеродная Россия, где ты, милая страна?
нынче Пасха там, и в храмах пышет солнце золотое,
ностальгически сияет, тени длинные храня...
Будто было в прошлом что-то —
в той чужой, довольно страшной,
отродясь непостижимой, но счастливой стороне...
m-le Жозефина, мармелад лакричный даже
был вкуснее, чем сегодня... но туда дороги нет...
(из цикла "Набоковское")
Облако, озеро, башня
Я понимаю, что вижу в последний раз -
я всегда это знаю — озеро, башня, облако,
прищуренное окно, комната без прикрас.
Вот бы жить в этом доме — или около.
Пегий дом, черепичное веко крыши,
нарисованные ромашки, озеро там, в окне.
Эй! я хочу здесь жить! кто-нибудь услышит?..
Старый хозяин говорит непонятное мне.
Здесь и живёт неподвижное, верное счастье,
в совершенном слиянии зелёного и голубого.
Наверное, часто бывает солнце — и часто
дождь по глиняным черепкам — не от горечи,
от другого.
Опять я прощаюсь — окно моё, озеро, облако,
старый хозяин, ветер, крадущийся по траве...
и за случайной озёрной слезою мигнувшего ока -
горький, счастливый, безумный,
мгновенный привет.
.
***
Приезжай. Я буду тобою молчать.
Собирать молчанье в ладошку
И медленно отвечать твоему сердцу,
Расправляя крылья понемножку.
Приезжай. Я буду тобою дышать.
Вспоминая все глупости, колкости
И как мне хотелось кричать
От отсутствия моей покорности.
Приезжай. Я буду тобою жить.
Собирать секунды как камешки.
И может жизнью начну дорожить,
И в верность верить до крайности.
***
Ты однажды придешь и скажешь "Я только тебя любил"
И нелепая грусть тяжестью ляжет на плечи.
Я годами тобою болела, мне никто не был мил,
Мое сердце стучало от встречи до встречи.
Время меткий стрелок. Пролетит, ты его не заметишь.
Осознание ошибок, никак не поможет вернуть.
И ведь ты (как и я) обязательно после ответишь
За упущенный миг, за разбитую мыслями суть.
Я желаю лишь одного - я хочу ошибаться.
И любовь названый бред с этой жизни стереть.
Лишь бы в следующий раз не гореть, не поломаться.
И не чувствовать, что без тебя полна лишь на треть.
***
Заполнять тишину словами...
о пустых мелочах говорить.
В поисках доброты между нами,
голову на бок тихо склонить.
Я вдруг поняла, что выросла
с истерик, игр, непостоянства.
Я совсем выдохлась, устала
от нашего словесного пьянства.
Наливала по маленькой капле слова,
а выходило сразу доверху.
От тяжести после, болела голова,
а ты суть черпал лишь поверху.
И мне не нужно что-то говорить,
теперь все стало вовсе по-другому.
Пусть сквозь года мы сохранили нить,
но каждому идти к своему дому.
.
В тебе я возрожусь!
И снова тишина из мраморного света,
Не чувствуя тепла, не опуская рук,
Что ожидать могу я без тебя от лета?-
Не скрыть в глазах печаль, не избежать разлук.
Поникнут небеса и тонкою вуалью
Охватывает дым нагую мерзлоту…
Проникнуть я хочу в твою ночную спальню,
Испепелиться впрах и спать в твоем аду…
Я утром уплыву в распахнутые окна,
В тумане растворюсь, дождем сойду к земле,
Из пыли возрожусь, из самой страстной были,
Звездой воспламенюсь, приснюсь тебе во сне.
Ах, если бы ты знал, не верю я, не верю,
В мучительный порыв, в безудержную страсть,
Тебя и эту жизнь другой я меркой мерю
И никогда уже не побоюсь упасть!
ПАМЯТЬ
Бывает мы хотим забыть
Про чью – то грубость, эксцентричность,
Стремлением судьбу простить, –
Легко в себе меняем личность.
Заносит время круговерть
В водоворот иных событий,
Кто для себя находит смерть,
А кто черед новых открытий!
Сомненья часто тяжелы
И оком соколиным, острым,
Чьи взгляды кажутся смелы, -
Их путь ковром застелят пестрым!
И я хочу вдохнуть в свой мир
Желанные воспоминания, -
Там, где не идол мой кумир
И где не нужно восклицания!
Нет! Лжи не надо, слезы – лгут
И меркнет сила созидания,
В чем измеряет время плут?! –
К себе взывая сострадание?
Кто друг тебе, а кто твой враг?
И как возможно все исправить? –
Самой не угодив в овраг,
Сгорая, свою веру славить!
Пусть годы будут на кону,
Но неизменная гордыня, -
Все объявляет мне войну,
Свое оправдывая имя!
24.11.2012 г.
ЧТО ЖИЗНЬ МОЯ?
Жизнь – череда событий разных,
То в ней успех, то в ней провал,
Бессмыслица речей бессвязных,
Обмен любезностями шквал.
Старательно узнать пытаясь,
Грехом свой наделенный мозг
И к чуду тленному склоняясь,
Под угнетеньем чьих-то розг.
Пленяет тело разум бренный,
Дух истины утратил вес…
Взгляд чувственный, проникновенный
Дарует чаровнице бес.
Что жизнь моя? - Как многогранник
Она граничит с бытием;
Я в сущности всего лишь странник,
Шагающий над острием.
И каждое верно знаменье
И мысль, как патока сладка…
Как распознать предназначенье,
Отведав дегтя и медка.
Услышан внутренний мой голос,
Просящий веру у светил,
Он тонкий, как с мороза хворост,
Тепло, сгорая мне дарил.
Что доля и удел суровый?!-
Святыня божества грааль,
Нам озарит путь к жизни новой,
Как март, сменяющий февраль!
.
(из цикла «Причастность»)
* * *
Я открыл глаза раньше времени, и ветер за окном
не успел замести все следы.
День продолжал растворяться в воздухе,
оживляя вещие чувства.
Мысли не бегали из угла в угол, а спокойно
ожидали своей участи.
Тишина замедлялась голосами вдали.
Я понимал, что и сам состою из попытки
присвоить своевременность собственному беспокойству.
Только не стоило спешить с отсечением пальцев руки
такой короткой жизни,
оставленной мной до того как в очередной раз
сомкнулись мои глаза.
* * *
Если я доживу до весны,
Если сны перед явью честны,
Если, встречен последней звездой,
Поздним слухом во мгле различу:
"Не твори, не гори, не пророчь", -
Уподобясь, дивясь палачу,
Что проникся безликой бедой,
Разрыдается гулкая ночь.
Отвернётся, смущаясь, смутив,
Бледной тучей прикроет луну.
Я забуду вчерашний мотив,
Я затверженный сон прокляну,
Безответно уже не усну.
Только пусть эта ночь доживёт,
Уходя, предрешит оборот.
Успокоятся тени в лесу.
Межпространственный скроется код.
Я прощанье с собой унесу.
Из цикла «Моллюски»
Один из моих призраков однажды перестал
быть незамеченным и вернулся через соседнюю вселенную
в земную ячейку текущего момента.
Что он хотел этим сказать, выяснить
не удалось. Правда, отныне, если я начинаю
флиртовать с госпожой альтернативой или
оказываюсь лицом к лицу с циферблатом,
он привыкает откуда-то глухо пришёптывать:
«…их пор это может продолж…»;
«…ра бы остановиться и осмы…»;
«…лжны быть разными…»;
«…митация жизни и глу…»;
«…думанное право, протоптан…»;
«…одно творч…»;
«…избавл…»;
«…не ты…»
Голова уже не идёт кругом.
Но она готова унестись с любым дуновением,
который, забывшись, оставил голос в параллельной жизни:
то ли в отместку за невыразимое предательство,
ещё вернее – согласно ему.
.
Не раньше, не позже
Сорви мое сердце под тёплую осень, не раньше.
Сорви мое сердце, когда оно станет краше,
Когда оно станет спелее, румяней, слаще,
Под тёплую осень. Не раньше, не раньше...
Не позже, чем тронут его морозы, не позже.
Проступит роса и мёд на яблочной коже,
И станем мы чем-то друг с другом похожи.
Сорви мое сердце под тёплую осень, не позже.
А время не лечит, оно иногда тревожит.
Сомненья, сметенье, холодный туман...но всё же,
Дозревшая нежность, обычно, всего дороже.
Слови на лету моё сердце - не раньше, не позже...
Деревья
Дотронуться взглядом к заброшенным тропам…
Так кажется просто, что дышат деревья,
Что с них облетают негромкие ноты,
И ствол обнимает невидимый кто-то.
Так, кажется, дивно и просто, поверь я,
Что всё они видят и слышат, быть может.
И что говорят на древесном наречье
Со всеми, кто в тропах увидеть поможет
Заброшенный след… Я в них верила тоже.
Деревья стояли здесь, кажется, вечно.
И где-то корнями вошли в моё сердце,
Я в ствол прорастала, сплеталась с ветвями,
И листьями просто пыталась согреться,
И даже с туманами здешними спеться,
Укрыться осенними, зрелыми снами…
Так кажется просто, что дерево дышит,
И что в чутком сне оно ищет кого-то.
С него облетают на плечи, на крыши
Негромкие мысли… Всё реже, все тише
Они покидают забытые тропы.
***
Туда, где время течёт в никуда,
Прорастают мосты, как трава у пруда
И колышутся.
Ни у рек, ни у птиц где не видно дна,
Ни у дня, ни у дел, всё - вода, вода
В венах движется.
И почудится, все дороги ведут туда,
И вели они в край ветровой всегда
Прямо из дому.
Прямо из души зачерпну я китов рукой,
Пусть плывут, огибая чужой покой
В край, где истина.
Я за ними пойду, оборвав левкой.
Ты со мною покинь шумный улей свой
Вместе с сотами.
В нас не видно дна, всё - вода, вода.
Среди трав, у пруда мы узнаем тогда -
Счастье - вот оно...
.
Вспоминай!
1.
Вспоминай, как ты был камнем, как ты был небом,
как ты был эмбрионом, а потом сразу же не был.
Вспоминай,
как тебя пересаживали луковичками по вазонам.
Как ты сам пересаживался по вагонам –
дезертиром.
Как ты был никем, и как ты правил миром.
2.
Вспоминай, как ты сплетался с анакондой,
чтобы отложить с ней яйца.
Как играл на флейте «Летящий Кондор»,
и как он тащил тебя соревноваться
с Питером Пеном.
Вспоминай, как ты входил в дом, как ты входил в женщину,
как пахнет хлебом…
3.
Если не можешь вспомнить, так как это лишь будет,
и Шива тебя толкает мизинцем в плечи,
вспоминай другое:
как ты был костью, Путем Млечным,
как тебя убивали за бивень,
как ты убивал за бивень, как ты убивал бивнем.
Как превосходен ливень, и как ты был ливнем…
4.
Вспоминай, как приятно быть нежным,
трепетать перед духом, плотью и светом.
Вспоминай, как ты любил умирать – подводить итоги –
последние несколько жизней летом,
чтоб вокруг разное спело,
как тебе песню любимая, как дитя в ее чреве…
Вспоминай – ты не исчезаешь, а становишься в самом деле.
Навстречу
Ты все еще иногда идешь мне навстречу,
то натянув чужие наушники, то на-
кинув пару лет или килограммов,
как будто уже целую вечность
тебя кормит какая-нибудь жена –
восклицательный знак нашей мелодрамы.
А я – как посмотреть, полная идиотка
или не жалеющая себя глупышка –
все еще позволяю себе обмануться,
чаще всего из-за волос и походки.
Как последний живой мальчишка
из зачищенного кибуца
в каждом кудрявом человеке
вновь и вновь узнает своего отца,
так и я узнаю тебя –
не мучителя и (в кои то веки!)
не мученика, не предателя, не глупца,
скорее, жившего для себя;
семьянина с замашками пикапера,
как однажды ты сам подытожил.
(«Ты злишься? Лучше бы ты была зла.»)
Но вот в чем заключается каверза:
никому, ощущая их чужесть кожей,
так и не процедила: «Ивините, я обозна-
-лась». Сказать это – как признать:
Ты не идешь мне навстречу.
Да что же я все мамашей: «Мой беленький вороненок»?
Честней: не идешь, не шел! Только б не опять:
может быть я… не тот поворот… не тот вечер?..
…Плачет в худые запястья кудрявый ребенок.
головная боль
Когда хочется приложить все огуречные шкурки мира к правому виску,
и не таким уж мучеником кажется Иоанн Креститель,
когда радуешься сильному и раздражаешься слабому ветерку –
это входит головная боль, не дожидаясь «войдите».
Когда твой взгляд напоминает нижнюю губу засыпающего ребенка,
а возможность сконцентрироваться – его подрагивающие ресницы,
как будто тысячекратно размножилась барабанная перепонка,
и все еще множится, и барабанит и громоздится,
когда нежные, этим нагромождением навьюченные
шейные позвонки уже изнывают и маются
- это входит головная боль, неприятно шелестя брючинами,
а не робко проскальзывая, как это было бы в мае.
Не надвигая панамку, как в июле, не поглядывая на календарь, как в августе,
а именно так – в июне противно шурша клешем,
входит боль в своей удручающей праздности,
оставляя утоляющее, как присвистывающих вслед мужчин – с носом.
.
Человек - человеку
человек человеку друг и опора в старости
человек человеку тигр и кровный враг
мы выходим из дома от страха и от усталости
мы хватаем в руки первый попавшийся флаг
человек человеку был самой близкой родиной
человек человеку стал самым страшным сном
и так много друг другу сказать надо было вроде бы
только вдруг почему-то во рту не осталось слов
человек человеку дом до известной степени
человек человеку в гости приносит торт
в этих сумерках вечноседых избирательно слепы мы
помним только обиды благое бросаем за борт
человек человеку исповедь и причастие
человек человеку суд приговор тюрьма
и недавно еще были здравствуй и будьте счастливы
а сегодня уже боже мой не сойти бы с ума
нам не нужно пустыни лицо испещрять полноводными реками
и не нужно придумывать множество жизненных схем
человеку всего-то и нужно что быть человеком и
быть другому чуть больше чем просто никем
На осеннем проспекте
На осеннем проспекте, где толпы усталых прохожих
Непрерывно снуют, она явится из ниоткуда:
Ей на вид - двадцать три, впрочем, может, она и моложе
Ее легенький плащ бирюзовый, на парус похожий
Треплет ветер, а в воздухе пахнет присутствием чуда.
Расписная тряпичная сумка с салатом-латтук и багетом
Парой книг по искусству и, может, открыткой из Рима
В волосах ее мягких запуталось крыльями лето
Она соткана вся из мелодий вечернего света:
Она столь же проста, сколько, видимо, неповторима.
Из кармана достанет она самолетик бумажный
И запустит его - он летит над мигалками "скорой"
Над дорогой, над парком, над домом многоэтажным...
Она молится тихо, чтоб чудо случилось с каждым -
И приносит весну в пожелтевший от старости город.
Питерское небо
Мерять шагами Дворцовую площадь проще
Чем местных туманов пытаться расслышать голос
Взгляд твой становится мельче, доверчивей, площе
Не видишь пути - так шагай наугад, наощупь
Ты думал, что мир - это шар. Оказалось - полость.
Ты думал, что мир - это шар. Оказалось - бездна.
Особенно здесь, где на каждом шагу каналы.
Ты якорем тонешь, и тут уж кричать бесполезно
А Петр хохочет на дне - мол, какой ты бездарь
Ты бездны хотел? Так она тебя и доконала.
Сиди теперь тут да глазами стреляй вхолостую
Ты думал, что мир - это шар. Оказалось - небыль...
Вдруг издалека, осторожно - так пламя поет - аллилуйя
И сердце заное, как будто бы от поцелуя
И ты понимаешь, что это не дно, а
Небо.
.
***
В конце мая, когда все практически распахнулось
и не алчет большего апогея, ведь дальше – застой, а плод
еще не успел налиться, но чрево ствола раздулось
и возврат по прямой не мыслим, берущей начало от
точки А, где прежде зияла воронкой мысль
одержимая воплощеньем спустя несколько букв за нею,
которой уже не скажешь, губу закусивши, «брысь!»
равнозначно с «не пой!» сквозь зубы процеженного Орфею.
Чайки ныряют в воду клювами вниз; залива
изменения не заметны, тем не менее, им видны;
так на мостике капитану проще видится перспектива
завершенья похода, но не войны...
Безусловно, вода линчует нарочитое отчужденье
того, кто считает мили, а не склянки, хотя, скорей,
в числах погрязнуть легче, приветствуя умноженье
больше, чем вычитанье всего, а тем паче, дней.
Элегия
А. А.
Я не сожгу, пожалуй, ничего
из писем, что писала ты украдкой
от посторонних глаз и "своего"
тогда еще "законного", но как-то
нам долго удавалось избегать
того, что называется "прощаньем",
у моря жить, ходить за три девять
на корабле с загадочным названьем:
толи "Mirage", а толи "Paradis",
брать интервью у жителей Тибета
и напевать гортанно "O Paris!",
не зная слов и языка при этом.
Теперь я наблюдаю за окном
картину в стиле Кубрика, чей гений
давно почил. Империю, Содом,
что наблюдаешь ты по истечении
падений, взлетов, начиная с
того момента как сошли на берег
на разных континентах и Весы
распались на анклавы? В самом деле
прошло уже не мало, согласись,
и память начинает делать пакость:
куда ценней становится "надысь",
чем "нонче", потерявшее двоякость
в моих глазах. Так всякий изотоп
расценен может быть, как предающий,
и тот Вселенский схлынувший Потоп
волнует много больше, чем грядущий.
***
Я превращусь когда-нибудь в одно
событье между чем-то в виде даты,
не важно между чем иль кем, равно
как будет безразлично им, когда ты
поймешь все это где-то за N дней
до превращенья, как сейчас, дружище,
я осознал реальный ход вещей,
учуяв пред собою пепелище.
Ты ободрись! Тут нет большой беды
и ты достоин данного просвета,
и свой остаток лучше проведи
подальше от сыреющей земли,
тем паче, от петли и табурета.
В толпе, поверь, ты будешь ощущать,
чем ближе, тем сильнее первородство,
и знание того, что время вспять
способно плыть; по крайней мере, свойство
его в себе топить твой жалкий «Я»
уже не будет так первостепенно,
поскольку ощущенье бытия,
как не крути, а, все-таки, мгновенно.
.
Поезд-жизнь
Моя душа подвластна лишь немногим.
И пусть сквозь ржавых фраз поток густой,
С трудом железным пройдены дороги.
Душа болит, ведь путь был не простой.
Промокшим пеплом все страданья скрыты,
Хотя в груди жар горя не утих.
У прошлого замки давно закрыты,
Замки от будущего мы должны открыть.
Пускай в моих врагах бушуют звери,
Предугадать не сможем мы их путь.
Заведомо открытые нам двери
В желанный рай отнюдь не заведут.
По рельсам изможденным и усталым
Мой бодрый поезд-жизнь летит сквозь гнёт.
Живя, рискуют люди только малым,
А думают, что потеряют всё.
Стой!
Постой... Постой.. Постой...
Стой!
Послушай как дождь начинается!
Как капли, все больше и чаще,
Как будто не в небе рождаются,
Из глаз моих льются, пропащие...
Постой хоть минутку. Есть время,
Чтоб холод дождя нас с тобою
Заставил обняться. Поверь мне,
Расстанемся позже. Весною.
По этим объятьям, о Боже!
Скучала я целое лето.
Не надо спешить. Не тревожься.
Здесь лишь мои чувства задеты.
Цветочная а капелла
Почему у цветов нет очей?
Ведь они на людей очень схожи.
И приятен свет лунных ночей
Гладко-атласной лепестков коже.
Почему у них нет пары рук?
Тонких пальцев изысканный жест
Показать, не издав даже звук,
Свой душевный, бурлящий протест.
И возможно, они, как и мы
Увлеченно свои песни пишут.
Снятся ночью им сладкие сны,
Днем, как мы, кислородом дышат.
.
***
Старые сказки умерли, вьются лесные тропы, где так легко запутаться, запросто потеряться. Эрге умеет главное: ровно дышать и топать, Эрге умеет главное – не бояться. Что же там дальше, может быть, этот закат – последний, голод, как зверь разбуженный – сам скоро станешь пищей. Эрге не слышит голоса, верно идет по следу, Эрге свое пропавшее сердце ищет, будто не знает, кто теперь станет лишним.
Страх подступает к горлу, но ты не услышишь криков, сердце у пяток замерло, словно затихший бубен, кровью закат окрасили ягоды земляники, Эрге чужие тени целуют в губы. Ветер навстречу шепотом: «Все, что осталось, спето, счастье твое на привязи – плакать о том негоже. Что тебе было дорого, станет золой и пеплом, но, как и прежде, делай лишь то, что должен». Эрге же по-другому и сам не может.
Птицы с седыми перьями боль заплетают в волосы тех, кто свое падение смог обернуть полетом. Не говори об этом, не слушай чужого голоса, чтобы не оказаться к рассвету мертвым.
Солнце упало в озеро, тропы уводят в небо, Эрге покорно следует, зная: не станет проще. Так далеко от прежнего вовсе никто и не был, Эрге узнал, какая весна на ощупь. Старые сказки умерли, новые стали постной кашей из сонной памяти, слов, что затихнут с кашлем. Эрге у самой радуги вдруг замедляет поступь, враз побелевший, будто не дышит даже. Эрге и сам не ведает, что там дальше…
Утром в дорогу, новое прячется в каждом дереве – кто ж его сердце жадное ласково держит в пяльцах? Эрге идет за счастьем, но так и не знает, где оно. Эрге умеет главное – не бояться.
***
И легко танцевать и смеяться, и петь легко,
Солнце – спелое яблоко, красное у боков,
И стучит барабан, к алтарю ведут сотню твоих быков.
И легко не кричать, не бояться и не жалеть,
Думать, что будет дальше, не зная, что значит смерть,
И стучит барабан, будто в такт ему вьется тугая плеть.
И легко идти первым, отчаянно ждать того,
Как надежда прорвется наружу сквозь твой живот,
И стучит барабан, чтобы каждый здесь знал, что еще живой.
И легко не грустить и не плакать, пить молоко,
Все слова где-то в горле, но слишком уж глубоко,
И стучит барабан, тает боль под горячей твоей рукой.
И легко обещать, что забудешь, но не простишь,
Я кричу тебе: ну, отпусти меня, отпусти ж,
И стучит барабан, чтобы после яснее звучала тишь.
***
И когда ты увидишь, что нет никаких границ, никаких условий,
В самом чистом и светлом чувстве столько всего намешано,
В груди затаится что-то холодное и тяжелое, словно чужое слово,
Словно тоска по давно умершему.
И когда пол покроется – нет, не кровью, – а просто пятнами
Молока, что никто из худющих твоих котят все равно не вылакал,
Пусть прозвучит банально и пафосно, но мы со смертью сыграли в прятки,
И это теперь не выплакать.
И когда мир покажется всем снова надежным, простым и прочным,
Ты поймешь, что останешься сломанным роботом с чипом выжженным.
Я напишу тебе завтра, позвоню тебе завтра, встречу, где и когда захочешь,
Если мы оба выживем.
***
Мы сидели в машине, а соседи ворчали:
- Ну, о чем говорить, этак, долго возможно?
- Да ругаются! – предполагали,
- Иль обкурены?! Вот что тревожно!
- Ну, а, может, скрываются в «Форде»
- От ментов?! Натворили делишек!...
- А к кому они приезжают? Как вроде
- К Сане? К Нинке? К Баклушину Мише?
Тут Петрович из двадцать девятой квартиры
У знакомой алкашки купил два бинокля…
Со старинной подругою – тетей Глафирой
Все смотрели на нас под дождем, и промокли.
Мы сидели в машине, а соседи не спали,
Силуэты в окне – словно в тире мишени же,
Две цыганки Марина и Зина гадали
Разведемся мы скоро или поженимся?
Дед Иван, бывший летчик (и ночью – в парадном),
Вынес мусор, упал и ведро опрокинул,
Собирая очистки, таранил нас взглядом,
- Да пьяны они! – крикнул кому-то и сгинул.
Вскоре мальчик Матвей со своею левреткой
Подошел, пнул колеса, подергал багажник,
Написал на капоте березовой веткой:
«Я чешуся! Помойте!», и плюнул. Аж дважды!
…Мы сидели в машине. Рассвело в одночасье.
Диссертацию за ночь свою дописали:
«Любопытство как бич наших душ? Или счастье
Тех соседей, что нос свой повсюду совали?».
***
Бежит вперед Дорога Юности,
По ней несемся без оглядки мы…
Вдруг поворот на Берег Старости
Где пенсия, шесть соток грядками,
Где по аптекам за таблетками
Почаще, чем за хлебом ходится,
А под изношенною кепкою
О мире вечном мысли водятся…
…Бежит моя Дорога Юности,
Знак. Торможу. А не о-хо-та!!!
Глядь, поворот на Берег Старости
Закрыт. Ремонтные работы.
***
Солнце мне расшифровало
Одуванчика слова.
Оказалось, у красавца
Разболелась голова.
Тучка сразу налетела
И водицы подала,
Зебра-радуга всех красок
Ароматы принесла.
Три кузнечика запели
Непонятные слова,
Ветер снес ему прическу.
Этим ветром я была.
Так подула, словно рядом
Пробежался паровоз.
Боли головной не стало.
Но не стало и волос.
.
Душа собаки
Открываю дверь, щелчок замка..
Выключен свет, а в дверях ждет она
Хвост оборван, с рожденья немая
Шерсть облезла, да еще и хромает
Смотрю на нее с сожаленьем и злостью -
"Ты мне как обуза, одни только кости!"
В ответ получаю негромкие вздохи
Пинаю ее, а она не уходит
"За двадцать пять лет ты уже надоела
Умрешь поскорее - и выкину «тело».
Она отвернулась, негромко сопя
И по мохнатой щеке покатилась слеза.
Ушла незаметно, почти не хромая
Лишь взглядом своим, мелькнув на прощанье.
А я так сидел, мало что понимая
и тут я подумал :
"Она ведь моя, с детства любимая и такая родная
Переживала со мною и белы и счастье
Всегда защищала от врагов и ненастья
Была верным другом и преданным псом
А я кричал такое ей прямо в лицо"
Душа заболела, и слезы ручьем
С дивана вскочил и с сердечным огнем
Я вышел во двор я искал
Но часа через два шел домой, не найдя
И там, у главных ворот
Увидел я тело с облезлым хвостом
Свернувшись калачиком, бездыханно лежа
А по шершавой щеке скатилась слеза
Прошу Вас! Не нужно собак обижать
Не нужно ругать их, камнями бросать
Друзей наших меньших нельзя предавать
Ведь в каждом сердечке живет и Душа.
Моя любовь..
Мои слезы, твои фразы…
Мои мечты, твои тупые отмазы..
Моя любовь..
Твое: «Давай останемся друзьями»
Моя боль, пол метра между нами
Моя попытка, твой безразличный взгляд-
Все это пытка!..
Хочу вернуть назад..
Ты не со мной
Ты плачешь ночами, ты не можешь спать
Ты не терпишь молчанье,
Но еще не в состоянии умирать…
Ты пронзаешь взглядом, пытаешься разгадать-
«Прошу, дорогая, не надо…
Любимой тебе для меня все равно не стать.
Я пытаюсь убежать от ответа,
И от глаз твоих прячу глаза
Тебя в моих мыслях, к сожалению, нет
И создана ты, поверь, не для меня…»
1) Посвящено ***
Праздник проходит,
Не так я хотела его встретить.
В душе что-то происходит,
Но что, не могу себе точно ответить.
Я чего-то ждала от кого-то,
Просматривая его фото,
Не понимая зачем все это,
Услышала я голос эха:
«На Земле все очень просто:
Ты любишь- тебя нет.
И вообще, уже слишком поздно,
Забудь весь этот бред.»
8 марта 2014
2) Посвящено ***
Все кончено. Уже ничего не вернуть.
Почему так жизнь несправедлива?
У каждого свой какой-то путь
И любовь нас ничему не научила.
Все мысли только о тебе,
Но я не хочу тебя видеть.
Моя судьба- в твоей руке,
Ты не хотел меня обидеть.
Я верю, что ты обо мне думал,
Тебе не должно быть все равно,
Возможно, ты многое обдумал,
И понял, зачем это все дано.
9 марта 2014
3) Любви в нашем мире нет.
Любви в нашем мире нет. Увы.
Вы будете спорить со мною?
Закройте свои безустанные рты
И слушайте каменной головою.
Любить страстно и пылко - не стоит труда.
Но кого? Кто холод к тебе и безразличен?
Ты ему желаешь лишь только добра,
А он к тебе безличен.
При встречи ты хочешь его обнять
И слышать стук ваших сердец,
А он будет просто так стоять,
Когда ты готова его увести под венец.
Ты будешь просить его и умолять,
Но тот, ничего не хочет слышать,
Не сможет все это так взять и принять ,
Ведь он не умеет мыслить.
Он скажет тебе: «Мы просто друзья»,
А ты, не зная что делать, зальешься в слезах,
И хоть это напрасно все и зря,
Но грусть и печаль будут в твоих глазах.
И где же любовь, вы мне скажите?
Я вижу здесь только разочарованье.
Любви нет в этом мире! Поймите!
Это свыше дается нам наказанье.
.
***
Я поселила демонов в себя ...
Они смеються и играют,
Они завидуют , уничтожают ,
И ненавидят , убивают ,
Плюют во все, и унижают ,
Все что люблю , все разрушают ...
И не страшит их грех,
Они во благе слышат смех,
Их не стыдит паденье тела ,
Они играют и довольно смело .
Они связали все добро ,
Они сильны , им повезло .
Борьбу свою они ведут ,
День ото дня в туман влекут .
Крушенье тела - первоцель ,
Они - умельцы этих дел .
Последний вздох . пусть будет он
Звездою яркой освещен.
4 марта 2014
Увядшая любовь
Твоя весна – моя отрада ,
Твои глаза , как два цветущих сада ,
Твои эфирные цветы
Возродят новые мосты .
Нам были радости знакомы ,
Мы жили в мире из любви .
Волей судьбы мы были двое,
Своею волей , чувства берегли .
Но видно богам из Олимпа ,
Любовь ненавистная была .
Они смотрели . Вдруг тоскливо
Амура лопнула стрела .
Забыть увы уже не сможем ,
То что почувствовать могли .
Увядшие мечты мы сложим ,
И ступим в разные миры .
14 марта 2014
***
Из века в век, не постоишь на горизонте,
Из века в век , меняться будет день на ночь .
Закрыв глаза , в своем миру откроешь дверцу,
С улыбкой забывая, промахи из прошлых лет.
Не надо прятать грусть , глубоко в сердце ,
Из – за тоски, изноет бедное внутри .
Смотри на мир , глазами полными рассвета
И улыбнись дождю смывающему слезы со щеки .
МИГ СЧАСТЬЯ
Порою к нам приходит счастье,
И как ни странно, очень часто
Нам не дано это понять,
Не замечая, и не видя,
Счастливые мгновения света,
Мы ждем чего-то напрасно,
Перелистнув страницу счастья,
И убегая от себя—мы ищем свет,
Не замечая того прекрасного тепла,
Что было рядом стало былью,
И не вернется никогда.
Нужно беречь того,кто рядом,
Ценить то время, что с тобой.
А главное жить каждым днем,
Не ожидая искры счастья,
А знать —оно всегда с тобой:
С дыханием ветра, искрой света,
С горячим сердцем и теплом.
МИРАЖ ДЕТСТВА
Молниеносная сила
Меня охватила,
Как сети печали.
Неведомо откуда
Она ко мне примчалась,
Ведь знает только Бог.
Хотя предвидеть можно,
Уйти из плена сложно,
Порвать тенезмы сети,
И улететь в мираж—
В прекрасный мир иллюзий
И в грезный путь насущный,
Где все цветет, смеется,
Рекою песни льються
И улыбается весна.
Ты все там забываешь,
Цветешь и расцветаешь
И в детство порынаешь-
У беззаботное тепло,
В котором жить нам легче—
Прекрасно и безупречно.
А выйти из мира сказок
Нам превозмочь трудней.
Мы детство не забудем.
Нельзя вернуть все вспять.
Вперед всегда стремимся.
Назад дороги нет.
А детство оставляем
У незабытых снах.
CЛЕЗЫ ДУШИ
Стучит печальный дождь,
Как капельки льда
В зимнюю ночь,
Как в небывалом сне
Звучит мелодия весны,
Сверкают искры звезд
В безмолвной тишине,
И в сумерках тоски
Проходит день с
Иллюзией мечты,
Как тень прошедшей жизни.
За днем проходит и зима.
Лишь воспоминания остаются.
Приходит радость и весна,
Уходит грусть и унынье.
Душа, как роза расцветает,
Поет, смеется, как у рае,
Нет места в ней
Печали, горести и тоски.
Порой приходит
К людям счастье,
Как эхо голоса
Разносится у даль,
Не зная грани
И не ведая преград,
Иль как урывки сна,
Оставшего в душе,
Как след печали,
Застывшего у сердце,
Мы жаждем счастья,
Но удержать увы!
Как птицей-выхрем улетая,
Лишь искры блеск
Нам оставляя,
Уходит счастье незаметно,
Оставив нам фантазии
И незабытые мечты!
.
Миллионному городу
Миллионному городу
наплевать
на отсутствие света в моем окне;
Миллионному городу
дела нет,
был и будет ли завтра снег.
Многолюдная площадь
оскалилась
золотом злых огней,
И шагов полуночных
эхо спешит
в миллионный день.
Миллионная капля
ползет вниз
по пыльной щеке окна,
Миллионом страниц
рассыпаться
листьям пришла пора.
В столбняке фонарей
застывают
тревожные сны,
Растворяясь, как соль,
в имитации
радости и крутизны.
Миллионы теней
пронзая,
вдали наступает рассвет
И чужими руками
душит
того, кого больше нет.
… Наблюдает за всем
миллионный город,
в котором
ничего
нет.
Август
Август
преддверие осени
терпкой прохлады глоток
лебедь
каштановый с проседью
виноградная боль в висок
Кисть рябины
серебряно-
фиолетовая капель
Август
бархатно-рыжий
с гребнями
бледно-яблочная купель
Август
в золоте тихой памяти
мелкий дождь
как голодный волк
на осиновой рдяной паперти
лижет соком небесный шелк
Море
пепельно-ржаво-красное
берег сед и виден едва
Август
тонко рисует красками
в небе лунные кружева
Большая любовь
Большая любовь
В алюминиевой миске
Стынет, как постный суп.
И в комнате-
Колкая дрожь- так близко-
Твоих алюминиевых губ.
Большая любовь,
В апельсиновой корке
Горит, как заката луч.
И плачет вокзал
Тишиной, перетертой
с сахаром звезд и туч.
Большая любовь
В тишине бездонной
Струится, как долгий сон
По темной пустыне
закрытых комнат,
И капает в микрофон.
Большая любовь,
как нательный крестик-
в эскизе портрет души;
Где в пыльных пролетах
чугунных лестниц
скрывается чья-то жизнь.
Большая любовь
в шерстяном халате
и тапочках вяжет шарф.
А в чьей-то руке,
будто на шпагате-
Земля, как воздушный шар.
.
* * *
А время всё не лечит,
Не ставит на места.
Час от часу не легче,
Не слаще пустота.
Не повела бы бровью,
Но дрогнуло в строке.
Держись на честном слове,
На тонком волоске.
На взводе или взлёте,
Когда возможен срыв,
Держись на чистой ноте,
На вере в древний миф
О долгожданной встрече.
Блажен, кто долго ждал!
Час от часу не легче,
Но ближе перевал.
* * *
Задеваю за живое,
Знать, не все ещё мертвы.
Что-то бьётся под листвою,
Слышен голос из травы.
Пожимаю чьи-то руки,
Снова рану бередя,
Замираю от разлуки,
Пробуждаюсь от дождя.
У меня под головою
Облетевшая листва.
Задеваю за живое,
Обжигаюсь о слова.
* * *
От простуды – чай с имбирём.
Согреваю дыханьем дом.
А душа летит снегирём
То над снегом, то над огнём.
Обгоняя любой порыв,
Ведь покуда летит – права.
Я теряю, глаза открыв,
Равновесие и слова.
Лишь короткий зимы смешок,
И расписан февраль под гжель…
А ладони лепят снежок,
Чтоб потом приручить метель.
.
Пожалей меня, не скупись
Пожалей меня, не скупись
Дай хоть чуть твоего тепла
Между пальцев стекает жизнь
Тонкой струйкой на тротуар
Не завидую, не ропщу,
Просто зря мы себя родним,
Никогда себе не прощу,
Ни тебе не прощу, ни им
Я ведь знаю, я сделал что мог,
И не очень-то ты верна,
Этой ночи вертлявой вздох
Будет ныть теперь до утра.
Очень скучно и зло лежать,
В темноте, без луны и звезд,
Кто бы мог нам тогда сказать,
Что получится так всерьез
Пожалей меня, пожалей,
К своей теплой груди прижми
Поцелуй меня понежней,
Породнее в глаза взгляни.
Мой город в серебре
Ты тяготишь меня порою,
Москва, мой город в серебре,
Я матом остановки крою
И вылезаю – черте где!
И не узнать поъездов старых,
Опрятность, тишину дворов,
И шелест листьев на бульварах,
И серебро ночных маков.
Теперь Москва – уже не праздник,
И Горький колотый – не свой,
И лилипутный Пушкин дразнит,
Своей улыбкой озорной.
Огромный Петр в штанах Колумба
Стоит неведомо зачем,
На этом месте – лучше б клумба,
Но этот будет Нашим Всем.
Не оставляй меня не утолив
Не оставляй меня не утолив
Мою потребность в нежности и боли,
Ты как слова полузабытой роли
Или забытый с юности мотив,
Не оставляй меня на полдороге
Не оставляй меня не объяснив,
Не задохнувшись, не дойдя до края,
Не попрощавшись, слезы утирая,
Мне ведь не нужно этих слез твоих,
Не оставляй меня не объясняя
Не оставляй меня среди весны,
Среди надежды и тревоги мая,
Когда так хочется любить страдая
И снятся удивительные сны,
Не оставляй меня, не понимая
Не оставляй меня не убедив,
Своей бедой с моей бедой не слившись,
Как дождик на деревья не пролившись,
Подъездный ворох не до ворошив,
Не оставляй меня, не убедившись
.
КАЗНЬ ЛОЛИТЫ
Москва слезам не верит
Продавщица в ларьке на углу Прототындарь Лолита –
Баба, хваткая, жирная с наглыми злыми глазами,
Рано утром покинула пост и ушла. Дверь открыта.
Просто сгинула враз, и теперь поминайте, как звали.
В эту ночь то ли Ангел явился во сне ей, не знаю,
То ли дьявол её искушал, только виделось многое:
И маманя, и старенький дом, и игрушечный заяц,
И Москва, вся прошитая крепко бинтами-дорогами,
И пустые глазища витрин и калеки-вокзалы,
Купола, гастарбайтеры, плесень, свинцовая осень.
Всё казалось Лолите – крестилась, но больше казалось,
И хотелось сквозь землю – самой, и с моста себя сбросить …
Утро сонно тянуло на город своё одеяло,
У ларька три бомжа, а вдали, на Москве на реке,
Посиневшее жирное тело у берега сжалось
И застыло с иконкой Пречистой в холодной руке.
ЁЖ. ТУМАН. И, МОЖЕТ БЫТЬ…ТЫ
На высокой горе, где растёт план,
Где в пещерах отшельники лён трут,
Как-то раз появился туман - пьян,
Повисел, протрезвел, заглянул внутрь.
Темнота, мерзлота, килограмм драм.
От окна до окна – суета, тля.
Не прижиться, не вжаться, куда там,
А назад – через ад, а вперёд – зря…
Ни к живым, ни к чужим, сам себе – бес.
Сам себе поводырь и псалтырь сам.
Он пополз через мост прямиком в лес,
Чтобы жить-поживать – выживать там.
А в лесу трын-трава, дерева, дождь,
И зверьё, и клыки, и грибов град.
А в лесу есть пенёк, за пеньком ёж,
Ёж лежит и поёт, сам себе бард.
Не приблуда, не лгун, не шакал, так,
Местный дурень лесной, на игле гриб.
И в глазах – паруса и в башке – флаг,
А поближе смотреть, так не флаг – нимб.
– Здравствуй еж, говорят, ты умом плох.
– И тебе не хворать, проходи, глюк,
Что там в мире? – Бастуют и бьют блох.
– Значит, всё на местах, если блох бьют.
Говорили-рядили: чего ждать,
Что есть миф, что есть мир, что есть мы в нём.
А под утро лесная братва – хвать,
Ни ежа, ни тумана, лишь пень пнём.
Вот сейчас ты один от тоски пьёшь,
И бежать – «не моги», и стоять – жуть.
Присмотрись, где-то рядом сидит ёж,
И туман говорит: нам пора, в путь!
СВЕТЛО
...ты просила меня рассказать о светлом...
всё когда-нибудь будет, не спрашивай, только когда.
я не знаю ответа, я знаю, что будет и ладно.
а пока мы лежим на ладонях и дышим на ладан,
согревая дыханьем своим города, города,
у которых от холода сводит замки и ограды.
понимаешь, и время, и люди – вода.
ты смотрела так часто, как солнце летит под откос,
как на крышах весёлые дворники трогают небо.
я бы тоже по крыше под утро с тобою побегал.
или вышел туманом на каменный северный мост,
и лепил бы кораблики из почерневшего снега,
а потом превращался бы в воду и рос.
ты бы мне улыбалась… под воду уйдут корабли,
мы не станем чужими, мы будем дышать, как и прежде.
пусть на ладан, пусть с нами останутся там же и те же,
согревать ледяные ладони замерзшей земли:
и вода, и весёлые дворники в синих одеждах,
и все те, кто за ними под утро на крышу ушли…
.
***
говорила мне мамочка маленькому солдату
никогда не страдай из-за женщины на войне
потому что все женщины лживы и плутоваты
утопи эту боль в битвах, в смерти или в вине
говорила мне мамочка крошечному японцу
никогда не надейся на помощь, а в беде
прячь глаза, ешь язык, щурься, будто бы светит солнце
так отчаянно, как нигде
говорила мне мамочка пешке слоновой кости
никогда не ищи вражий хлеб и степной приют
а потом они сами к тебе будут рваться в гости,
там убьют.
подарила мне мамочка поцелуев своих агаты
никогда не жалей тех, кто в холоде и плену.
аты-баты.
ты помнишь, как мы когда-то
шли голодные на войну?
***
послушай мне тоже ведь было двадцать
мир умещался в буденовку, тюбетейку
я мечтал занять место гумплена, паяца
городским дураком восседать на скамейках
завещать беззаботным прохожим копилки
терять под дождем полотенца и сланцы
неожиданно громко колотить по бутылкам
извлекая из них алкогольные танцы
глазеть как вскипает кофеек в грязной турке
как ломаются шпильки и рвутся колготы
мне было двадцать. я хотел стать придурком
я надеялся вырасти идиотом
я готовился грека возить через реку
галькой бросаться в других идиотов
пока не напялил костюм человека
пока не пошел на людскую работу
где методом проб, эволюций, ошибок
удобное место нашел в конце ряда
не то человек с идиотской улыбкой
не то идиот с человеческим взглядом
***
когда загорелся лес, слетелось столько чудесных птиц.
настоящий птичий базар, колыбельная, спетая наяву
я поправил очки спрятал в волосы monster beats
после навзничь упал в траву
когда загорелся лес, сбежалось столько пушистых лис
столько пухлых младенчиков барсуков, столько белок
запуталось в кудрях густой травы
но уже не хватало сил строить заново проклятый парадиз
копать погреба и рвы
и поэтому радость моя не ешь желтый снег и в седле не спи
не кусай заусенцы – беги от себя в поля
докажи теорему ферма рассчитай до конца ряд пи
расскажи нам как вертится выжженная земля
когда увядает цветочек пчеле достается солнечная пыльца
на любимой ноге чулочек ночью рвется не до конца
разори гнездо ворона выкради мне прожорливого птенца
научи его имя мое как знамение прорицать
радость моя не обязательно превращаться в говно
чтобы любила чернь и не тронул таежный зверь
светлые головы мира сходятся только в одном
доверие значит смерть. не верь никому не верь
.
Живучие
Пылает жаркое светило
В дыму, как будто в белой пене.
Мир засосало, захватило
И плавит, точно сталь в мартене.
Фонтанов, рек, озёр и прочих…
Электрочайники мерцают.
Они кипят и днём, и ночью.
Увы. И ночи не спасают.
Газоны сумрачно пожухли,
По ним текут дома и школы.
Да что там говорить: опухли
Пивные бочки, банки «колы»…
Плюёт огромная мортира,
Живое ставя на колени:
А офисы, дома, квартиры
Из граждан делают пельмени.
Не побежать и не подняться.
Сплошные куры на насесте.
Врачи и дворники дымятся,
Прожарился пожарник в тесте.
Но утро позвало делами,
И стало многолюдно сразу.
Природа воевала с нами…
Но мы — живучая зараза.
Взгляд
C ладони персик соком капал,
Прибой на скалы слёзы лил…
Ваш взгляд надменный из-под шляпы
Кафе у моря ослепил.
Пронзил величием до стона,
До дрожи искренней проник,
Как будто крылья махаона
Несли с небес волшебный лик.
И я потёк, как хмель и солод,
Вбирая эфемерный свет.
Но вдруг уперся в жуткий холод,
Мерцающей кометы след…
Однажды этот скепсис вздорный
Слетит со шляпкой в тишине…
Как жаль! Светящийся, задорный
Ваш взгляд достанется не мне.
Дикая любовь
Если полюбишь дикого зверя —
Дай ему право остаться свободным.
Ты ведь ему всё равно не поверишь:
Может быть — завтра, а может — сегодня.
Будешь ночами безлунными слушать,
Как, обгорая, сомнения тлеют,
И приручить попытаешься душу…
Душу, которой сам зверь не владеет.
И удивишься. Ведь боль — это странно.
Прочь убежишь, от досады заплачешь.
Бросишься стойко зализывать раны,
Переживая свои неудачи.
В память их спрячешь и снова достанешь,
Словно на свет полумёртвые тени,
Но приручать уже больше не станешь,
Ревность поставив свою на колени.
Чтобы напиться в мгновения страсти
Ядом по золоту встречи звенящей
Редким и сладким, безудержным счастьем
Дикой любви, что не будет домашней.
.
***
Ты веришь еще Пифагору,
Маршрут выбирая домой.
А я у судьбы- без призору,
Все дальней хожу стороной.
Работа и брак- по расчету,
В годах твоих- будничный лад
Расчет получил я в субботу,
То было два года назад.
Ты помнишь?…Июня начало,
Хотел я, чтоб пала звезда,
А ты улыбаясь, молчала.
Мы – разные были тогда.
ОКТЯБРЬ.
Октябрь. Пятое число.
Минувшей ночью выпал снег,
Герань в саду всю замело,
И двое, скоротавших век
Цветы стараются спасти,
Из сада в дом перенести,
И с ними разделить тепло…
Герань всю снегом замело
БАБОЧКИ
Павлиний глаз маячит всюду
Лимонница- за ним вослед
Таранят будничную груду
Весною солнечных примет
Для бабочек цветных стихия
Дарить картинное крыло
Летят нарядные лихие
А рядом камень и стекло
Но день спокойно уплывая
Приблизит бабочек мечты
Неделя с небольшим до мая
Там- только небо и цветы.
.
***
Дождь – по стеклам, шины – по лужам.
Догорают мои сентябри.
Если тебе октябрь так нужен,
Ты не спрашивай – забери.
Забери и одень, как пальто.
Или закутайся, как в одеяло.
У тебя есть время сделать что-то не то.
Время есть, но его слишком мало.
Ведь скоро в твои октябри,
Наполненные листопадом,
Снова ворвутся дожди
Своим нестройным стадом.
И ты захочешь зимней стужи,
Захочешь поскорее – в декабри.
Тебе еще октябрь нужен?
Так не спрашивай – забери.
***
Хочется верить, им спится спокойно,
Им снятся добрые сны,
В тени заката лета знойного
Не чувствуют ни в чем своей вины.
Хочется верить, что в утренний час
Они с надеждой встречают рассветы
И иногда вспоминают о нас
В тени уходящего лета.
Хочется верить, что в звуках дождя
Они черпают долю наслажденья,
И не прощаются, вдаль уходя -
Навсегда уходя - не до воскресенья.
Хочется верить, у них все сбудется,
Их руки не будут дрожать,
И, распахнув всем ветрам сердца,
Никогда не разучатся ждать.
***
В наши души - пули. Насквозь.
А может быть – просто ветер?..
Мы снова то вместе, то врозь
Доверяем слепо приметам.
Сверху – дождь, а снизу – лужи.
Слева – огонь, а справа – вода.
Этот город – он тоже простужен,
Оседает эхом на провода.
И обреченно сгорает вечер.
На небе звезды – как стразы,
Или далекие свечи.
Ночь шепчет что-то бессвязно.
Когда у нее не хватит слов,
Неизбежно настанет рассвет,
И мы ощутить сможем вновь
Всю нелепость и глупость примет.
.
Оборвалось
Мы сидели и смотрели,
предположительно,
друг другу в глаза.
В бутылке виднелись мели,
открытой минуты назад.
Я
ненавидел вечность,
Она
любила меня.
И'
собирала вещи,
виток волос теребя.
Люстра
мрачно качалась.
Комнату
жрала тень.
Догорала малость -
наш чёртов
последний
день.
Я
держал её руку.
Она
сжимала мою.
В воздухе
корчились
мухи,
малыш Купидон - в углу.
Дверь отворилась настежь.
Стрелки били "пора".
Слёзы,
стекая платьем,
солили поверхность ковра.
Смотрел чертовски печально
сви'терный вязаный лось.
И наше с нею прощанье
оборвалось.
Одиночество
Одиночество - это по улицам удобным шагом.
Это - Том Уэйтс, Том Йорк, Леонард Коэн.
Это - когда весь мир за тебя спокоен,
махай - не махай
перевёрнутым флагом.
Это - не статусы в фейсбуках, контактах заклятых.
Это - когда стопка зачёркнутых строк, не говоря о замятых.
Когда в дверной глазок вставлена вата,
а твой голос знают
все дворовые котята.
Об автобусах, взглядах и краснеющем Ангеле
***(1)
Кудрявый Ангел в автобусной полутьме
улыбался, краснея, моим широким зрачкам,
а я - чета героям, чета дурачкам,
его отпустил, и кажется мне,
ушёл вместе с ним.
***(2)
А очи его бездонные синие
смущённо глядели из-под кудрей.
Мир прыгнул в вакуум - стих.
Золотые мягкие линии
меня корили, что я ничей,
а должен быть их.
.
Vacanze Romane
Dolce vita, иначе - излюбленнно-сладкая жизнь.
Сквозь ладони мои и сочится, и вдруг утекает
вдоль Трастевере - праздник, и сквозь чья-то скрипка визжит,
чья-то скрипка... вдогонку взлетающей маленькой стае.
До утра прибывает толпа. Кто-то празднует жизнь
в этих стенах тщеславного старого вечного Рима.
Средь невидимых муз мы уже никуда не спешим,
как когда-то спешили. Мне сладко и невыносимо
пребывать здесь одной среди праздничной пестрой толпы...
среди шепота, шума и шороха шелковой ткани,
а над Тибром покорно по-прежнему дремлют мосты
и покорно хранят чьи-то вечные страшные тайны.
Как заманчивы дебри запутанных улиц, и как
манят тонкие запахи странно разбросанных "чайных",
знают те, что возможно однажды держали в руках
это хрупкое счастье, потом превратившись в случайных
друг для друга, покинув таким навсегда-навсегда
этот праздничный город, что стал невзначай очевидцем.
Мне хотелось опять ненадолго вернуться сюда,
чтоб увидеть такие же чьи-то блаженные лица.
Про нее
И как оказалось потом, ее звали Карина.
Тонкая девочка с южным разрезом глаз.
Она улыбалась загадочно и невинно,
говорила ему о Прусте, о том, что Ларс
ее удивляет каждой своей картиной,
что ее неизменно вечно влечет в Париж.
И как ей нравятся лавки и книг старинных
переплеты. И нравятся виды с крыш.
И все это было так и легко и мило.
Они опять заказывали шабли.
Он не любил ее. Она его не любила
еще. И речь совсем не шла о большой любви.
И было поздно. И так она пахла югом,
и юность сочилась из всех ее пор и жил.
И он обещал ей быть самым верным другом,
и ей себя по-дружески одолжил...
А воздух уже вовсю был пронизан мартом.
И в богом забытом месте лишаясь сна,
дочитывая "Страсти души" Декарта,
его ждала хорошенькая жена.
И было не больно. Это была не я.
Только тень моя.
Только тень моя.
Только тень моя.
видео на стихи здесь: http://www.youtube.com/watch?v=9MBTIQ0VaPY&feature=related
Barcelona
Как тебе в пестрой праздничной Барселоне
окнами на Sagrada Familia, на чудоковатого Гауди?
Ты так хотела этого - вот получи - распишись. В погоне
за счастьем ты нагнала его. Впереди
еще много всякого будет. Ах да, здравствуй!
Перевернутый слабый текст мой (к тебе) - верх дном.
Я по-прежнему здесь в Москве. Я хожу по Красной
площади c нелепым таким зонтом.
Я по-прежнему страшно влюблен. Не в тебя, нет. В память.
Тонкокостная девочка на фоне Москвы-реки.
Мне давно бы пора все это уже оставить.
Как тебе чужие материки?
Я, наверное, знаю зачем нам всучили счастье:
чтобы ты писала, чтоб я выживал как мог.
Я знакомился с Леной, знакомился с шустрой Настей,
- безрезультатно. Доктор мне не помог.
Как тебе там, где спорят на каталанском?
Где туристы на солнечной Ла Рамбла
жертвуют монеты дурацким маскам?
Где бы ты, бесстыжая, не была,
я ношу тебя здесь, в себе и по всем карманам
рассовал, как в детстве ценнейший дар -
монпансье и все, что вручала мама.
Хочешь, я пришлю тебе самовар?
Совершенно не нужный тебе, как и я по сути,
мой маленький тщеславный конквистадор.
Как оказалось ты ядовитей ртути
и страшнее морфия, mi amor.
.
ПРЕВРАЩЕНИЯ ГОРОДА
Янтарной сущности с царящим в сердце солнцем
Под роль булыжника подстроиться непросто.
Кафкажучок вползал захватчиком-тевтонцем
В шипящий ад многоквартального нароста.
Он видел камни, набухающие небом,
Гротеск модерна и гримасы лун неона.
Слезилась вбитая в вечернесть древним гербом
В размытой мгле зодиакальная икона.
В ночь город стряхивал капризный флёр парижский,
Косматым оборотнем рыскал в гуще мрака.
С утра паясничал, смеялся, плёл интрижки
И жал ошпаренные клешни лета-рака.
Под дулом знойного июльского бесплодья
Спасал куски архитектурного таланта:
Четыре неба обрамлял бетонной плотью
Пустивших корни вниз и ввысь домов-атлантов.
С приходом осени прощался с волосами.
Линяя, сбрасывал октябрьский шумный отцвет.
Читал в тиши с полузакрытыми глазами
Сны о предчувствуемом ветреном сиротстве.
В корявой нежности натурщиц многоруких
Он забывался и терял пространный смысл.
И с каждым режущим клевком грачей-хирургов
Освобождался от значений, форм и чисел.
Дожди ангинные плелись по пыльным плитам,
Над пеплом золота сплетая паутину.
В тумане намертво со стоном моря слитом
Закат кровавый замышлял свою путину.
И город жил.… Как заточённый шизофреник
Он выбирал себе тела, чины и крылья.
Дни-акробаты, злясь на паперти-арене,
Абракадаброй веских сальто воздух рыли.
Кафкажучком вползала я в булыжный короб,
Янтарной памяти начала не теряя.
Я превращалась в город, ощущала город,
Владыке грёз его же тайны доверяя.
* * *
Если б у Бога не было нас,
Он бы, пожалуй, и не был Бог.
Марина Матвеева
Одиночество - Божий ген
В нас, вне нас и всегда над нами,
В ядовитой слепой пурге
Проступающий письменами
Крови, памяти, мыслей, шор.
Со спокойствием фармацевта
Отпускает Он боль и шок
Без сомнения и рецепта
Всем и каждому по чуть-чуть,
А кому-то - совсем слихвою.
Даже если не по плечу
Ноша - с поднятой головою
Заставляет идти вперёд,
Делать вид, что живёшь и веришь,
Наплевав на душевный гнёт,
Незаслуженные потери...
Это просто извечный быт,
Проходящий сквозь нас и мимо.
Бог последним словцом добил
Хитромудрый кроссвордик мира -
Из шести драгоценных букв
По вселенским горизонталям.
Есть Любовь. Остальное - бунт,
Послесловия и детали -
Незначительные как жизнь,
За которой по расписанью
Только смерть. Априори лжи
Воскрешение не спасает.
Анестетик наш - суета,
Отвлекающая от боли.
А Ему одиноко так,
Что хоть волком... Да что там - полем
Обожжённым стонать и выть
От бессилия и гордыни.
Понимает и Бог, увы:
Всё тщета и осадок дымный.
Есть забвенье и вечность. Но...
Ужас в том, что в тюрьме вселенной
Есть единственное окно,
Приоткрытое в размышленья
Человеческие. От них
Даже Богу бывает страшно.
Люди просто его дневник
Недописанный и вчерашний -
До того, что хоть вены рви.
Только Богу суицидальность
Недоступна. Опять увы:
Каждый в свой же капкан. Банально...
И прозрение есть итог:
Каждой клеточкой в нас стеная,
Одиночество- это Бог
В нас, вне нас и всегда над нами.
Цена счастья
И тот, кто не пишет стихи,
Умирает в неведении счастья.
Михаил Финкель
Дано ли счастье думающим сверх
Меры? Только что такое мера?
За нами ежечасно ходит смерть,
Для нас светило ежечасно меркнет.
Мы сшиты по иному чертежу.
Мы видим больше – потому бессмертны.
Домашним сердцем старый абажур
Выстукивает нам свои рассветы.
И, кажется, взорвётся голова,
Набитая цветами до отказа.
Тому, кого Господь поцеловал
Жизнь будет мниться бесконечной казнью.
И виснут крылья чашами весов,
Вжимаясь в человеческие плечи.
У избранности замысел высок,
Но вот за блага расплатиться нечем.
Счета приходят только за талант,
Из рук привычно вырывая счастье.
За многоликость избранных расплат
Способен сам Всевидящий ручаться.
Дано нам слишком много для того,
Чтоб даровать ещё и заурядность
Обыденных богатств, удач и льгот,
Которым так неизбранные рады.
И руки наши слишком уж хрупки
Чтоб удержать увесистые рюши
И скарбы смердов смертных до тоски.
Ведь наша участь – стены правил рушить.
Богатство наше – неба балдахин,
Луны и солнца дремлющие пумы.
За счастье грезить и писать стихи
Мы платим невозможностью не думать.
.
Осенний лист
Осенний лист упал мне с неба
Он словно пламени искра
Зажёг он то, что не искала
Нашёл он то, что не ждала
Мой мир разбит
Мой мир растоптан
И он не стоит ни гроша
Но разве лист упал так просто?
И выжег сердце мне дотла
Неважно кто мы и откуда,
Куда стремимся так спеша
Мы упадем кому-то в ноги
Чтоб сердце сжечь его дотла
Интроверт
Разрываешь душу, но зачем?
Накручиваешь мысли, бросая разум в тень
Я знаю хочешь правду найти
Но куда пытаешься уйти?
Ты в лабиринтах своих слов
Загубишь скоро к живым любовь
Ты не в мечтах живешь
И зря ты чуда ждешь
Останется всё так как есть
И можешь хоть всё душу съесть
Живые будут жить опять не так
А ты всё будешь видеть этот мрак
Глупость
Я бы душу отдала
Только бы рухнула моя скала
Уродливая масса моих убеждений
Плод моих упертых стремлений
Я строила её по камню каждый день
Уверена была - спасение принесёт её тень
Мне солнце жгло, мне солнце прело
И вместе со всеми под ним стоять я не хотела
Лучи казались мне отравой
Что мыслить отбирали моё право
Теперь сижу в тени одна
Уж больно окрепла моя скала
Мне было плохо там и стало трудно здесь
И этот камень мне уже не перелезть
Ах, если бы знала я тогда!
Что глупость вовсе не беда!
Ну разве плохо греться под лучами?
Не чувствовать ни боли, ни печали
.
МАЛЫШ
Ты тоже полюбишь искусственный лес,
карманных собак и антенны на крышах –
карьерные выступы офисных лестниц
ты тоже полюбишь, малыш.
Ты тоже захочешь читать между строк
и жить между дел и душить тех, кто дышит.
Идти со звенящими золотом в ногу
ты тоже захочешь, малыш.
Ты тоже захочешь увидеть себя
на стене
в орденах
с волевым подбородком –
и чтобы служивые мира сего
тебе поклонялись погонами с водкой
и думали вслух благородную зависть
и дружно клялись воспитать поколение
точно с такими же вот подбородками –
и чтобы на стену,
и чтоб с орденами.
Ты тоже получишь однажды поддых
и станешь с тех пор генеральствовать тише.
И тише. И тише. И тише. Так тихо,
что станешь неслышным, малыш.
РЕФЛЕКСЫ
Этот ротный рефлекс - вера в правду ревущей толпы.
Накладными глазами ощупывать воздух - вполне.
Чтобы выплыть и выжить, старайся не жить и не плыть -
даже если сидишь на весле.
Каждой спичке родной коробок - королевский дворец.
Это нужно кому-то - сжигать тех, кто любит тебя.
Что за странная блажь - растаскать на поленницы лес,
чтоб назавтра о нем горевать.
И в руках не синица - прозрачная тень журавля.
И ты видишь того, кто мечтает украсть эту тень.
Эта высшая радость - уметь убивать и прощать
за убийство себя и в себе.
ТВОЙ
Морскими милями грусть.
Кто ты сегодня?
Сегодня ты что?
Я боюсь о тебя.
Я тебя боюсь.
Ты – моя соль. Я – твое нечто.
Твое вскрытие.
Последняя капля в ладонь.
Твоя гончая, несущая в пасти труп.
Твое зрение мимо меня и сквозь.
Твой согнувшийся в низком поклоне гвоздь.
.
***
Дышит море соленое
на ночной городок,
и идет в небо звездное
пароходный гудок;
И качаясь на пристани
шлюпки как поплавки
видят яркие, издали,
кораблей огоньки.
Город спит убаюканный
и сквозь чуткие сны
слышит как море ухает
удалекой стены;
И летят в небо темное
стоны бьющихся волн-
дышит море соленое
глубиной и теплом.
***
Плачет облако дождем-
грусть на облаке таком,
слезы льет оно свои
на растения земли;
Распушилася трава,
вкусно пахнут дерева,
а у заводи, где тишь
стройно высится камыш.
птицы стихли до поры,
научусь у детворы
как под ласковым дождем
в лужах шлепать босиком;
Плачет облако с небес
на уснувший в травах лес,
чистой грустию уже
дождь прошелся по душе.
***
Все оставь на минуту одну
и послушай в душе тишину,
ты услышишь прекрасное вне
звуков множество в той тишине-
Как воробышек пОрхнул на взлет,
как вдали пролетел самолет,
тихий шелест травы молодой,
почек хлопанье над головой.
Ты услышишь из самых глубин
звуков множество всех величин,
и всего за минуту одну
жизнь откроет свою глубину.
.
***
Ещё раз подумай:
зачем я
тебе
нужна?
Я буду плохая мать, плохая жена,
Целованная не одним десятком губ,
Не любящая — рубящая: не люб.
Подумай: привычная клятвам, моя рука
Трофеи брала — слёзы лётчика, моряка,
Затем, чтобы лучшие души нести в горсти
И чувствами этими лучшими мир спасти.
Но если однажды без ног приползу, без рук,
Без рта, что был нежен, без стана, что был упруг,
Без локонов этих, без совести, без крыла
К тебе, — ты один не скажешь:
зачем
пришла?
К ЧЁРТУ
Нет смысла ждать, и догонять — нет смысла.
Я больше не готовлюсь к февралю.
С другими провожу
семнадцатые числа.
Целую всех: пусть думают — люблю.
По-холостяцки запросто милуюсь,
Беснуюсь без ветрил и без руля,
Шлю к бесу профиль твой
и лица наших улиц,
Семнадцатое — к бесу — февраля.
Не жду, не догоняю, не надеюсь,
Не бьюсь в божбе, не верю ворожбе.
Я думала послать
всё к чёрту, а на деле —
Ты дьявол сам. Пошли меня к себе.
КРАСАВИЦЕ
Тебе под силу жизни их ломать —
Тех, что в сердцах оружием бряцали.
Но ты, как бессердечный дипломат,
Жонглируешь сражёнными сердцами.
И каждый ходит лёгок и лучист,
И празднует своё единовластье.
А ты, жестокий логик и логист,
Для всякого найдёшь и час, и счастье.
Как бабочек, прокалываешь, жжёшь
И сушишь. Без возможности реванша
Играешь с ними в длительную ложь,
Азартная скупая донжуанша.
А бабочки слетелись на ловца
И сохнут на игле в лучах светила.
Зачем тебе их мёртвые тельца,
Когда ты и живых-то не любила?
.
Пассаж
Мне хочется порой взлететь Икаром
К мечте своей, а не ползти ужом,
Не плыть в челне дырявом и чужом
И чувствовать, как пропадаю даром.
Мне хочется нестись в экспрессе к горизонту,
И от желания весь изнутри горю.
А я стою один под старым зонтом
И тихо сам с собою говорю,
Да кот к ноге прибился неученый,
Бездомный, а в глазах - такой родной,
Такой же, как и я, неугомонный,
Скорее всего, тоже разводной.
История любви
Хочешь ты или не хочешь,
Я тебе спою,
А еще страшней, овсянку,
Хочешь, полюблю.
Хочешь, возле зоопарка
Все цветы полью,
А еще зимою раков,
Хочешь, наловлю.
Хочешь, стану Диогеном,
В бочке поселюсь,
С фонарем по рынку в тоге
В полдень пробегусь.
Хочешь, стану я Сократом,
Напрочь отравлюсь,
Или даже без вай-фая
В Скайпе появлюсь.
Хочешь, клад в лесу зарою
А потом найду,
Хочешь, раннею зарею
Я к тебе приду…
…………..
………….
Хочешь, на речном трамвае
Тебя прокачу.
Ничего не хочешь…
И я не хочу.
Письмо дочери
Уж звезды догорают,
Я все пишу в ночи,
И воска не хватает
У тоненькой свечи.
И не хватает ласки,
И не хватает слов,
И сердце нараспашку –
Открыт души засов.
То легкое веселье,
То тоненькая грусть,
То вдруг стихотворенье
Булата наизусть.
И мчатся по бумаге
Лихие кружева -
Доверчивые, добрые,
Тревожные слова.
Все чаще восклицания
И все короче строчки.
И радость, и страдание
Писать любимой дочке.
Но медлишь с отправлением –
Успел ли все спросить?
Как будто что-то главное
Боишься упустить.
.
Художник (Под крышами Парижа)
Я мог бы стать обычным бюрократом,
Великим полководцем, нуворишем,
Ползучим гадом, гением крылатым,
Тем, про кого вовеки не напишут,
Но предпочел безумцем быть проклятым
Под крышами беспечного Парижа.
Я мог бы жить, пожалуй, где угодно,
Но на меня дождем ночами брызжет,
Зияют дыры в шляпе благородной,
И верно, то глумится чернокнижник,
Испытывая силами природы
Под крышами жестокого Парижа.
Уйти бы мне - но некуда деваться,
И dance macabre все явственней, все ближе,
Здесь все кружатся в бесконечном танце,
А третьеактный выстрел еле слышен.
К чему грустить, ведь лучше наслаждаться
Под крышами веселого Парижа!
Весь город почернеет в час прощальный
От фраков и пальто, вуалей, брыжей,
И ангел будет голосом хрустальным
Звенеть над Сакре-Кёр, а чуть пониже
Присяду я, неловко и печально,
Под крышами скорбящего Парижа
И вспомню все, чем мог, наверно, стать я,
Когда бы голос, никому не слышный,
Меня, как лодку, не привел некстати
К причалу города, что, как пучина, дышет,
И так навек оставил на канате
Под крышами великого Парижа.
сентябрь 2008 г.
Синтра. Пейзаж в тонах Веласкеса
Ранним утром уставшее за ночь от слез, постаревшее небище
Выдыхает, осипнув вконец, клочья белых туманов
На дома и долины когда-то любимого папского детища,
Что тревожило яростно древний покой океанов.
В этот час в воскресенье газетчик стоит на углу мокрой улицы,
Совершая, ссутулившись, таинство медиамессы, -
Но его горожане по-прежнему спят и не интересуются,
Что предскажет им новый пророк от печатного пресса.
Беззаботно фонарь зацепился крюком за кирпичное здание
И качается мерно над камнем булыжным. А ветры
Зимний призрачный холод несут в городок на краю мироздания,
На холмы старой Синтры. И в проблесках тусклых рассвета
Одинокий фонтан, переполненный неба рябым отражением,
Что ручьями сбегает по тверди его кринолина,
Тихо плачет, смущенный впервые замеченным жизни течением,
И восторженно смотрит поверх черепичной равнины...
03-07 октября 2006 г.
Кармартен
Здесь две гостиницы, одна против другой.
Внизу – дорога. Из моей уборной –
Вид в чей-то номер. Я задергиваю шторы,
Сюда входя. Не шутка ли? С тоской
Валлийские нависли небеса
Над колыбелью Мерлина. Бедняга,
Любовью околдован, где-то спит.
В Кармартене спит пьяница над флягой.
В амфитеатре римском, что зарос
Густой травой, в углу арены дальнем, -
Труп кресла, неприкрытый, под дождем
И, словно мощи, вечный. Как печально
Здесь зеленеют сонные поля,
Овеяны воскресною прохладой!
В «Лосе с фазаном» нынче был пожар,
И кто-то разражается тирадой
На неизвестном кельтском языке.
Визжит сирена; где-то громко плачут.
Я вижу: на лугу жует траву
Худая и стареющая кляча.
Я думаю: как время здесь течет?
Наверное, сейчас оно застыло, -
На миг, случайно, - чтоб увидеть мне
В унылом «есть» чарующее «было»?
А если так течет оно всегда,
И сам Кармартен кем-то околдован?
Что, если Мерлин с флягой здесь грустит,
Навечно в старом пабе замурован?
Так я шагаю улицей седой,
И сквозь столетий мелкие морщины
Здесь проступают странные черты
Доселе не известной мне общины,
Что сотни раз себя пережила.
Вот клячу на лугу седлает рыцарь,
А гладиатор свой закончил бой,
Чтоб к этой жизни креслом возвратиться...
Июнь 2007 г.
.
Я не Пушкин!
Я не Пушкин, и я не Есенин!
Лишь сияние вечное звезд
Призывает меня идти к цели,
Не считая ошибок и слёз.
И в душе я вечный романтик.
И пишу – то я, как в старину.
Повязав на волосы бантик,
Смело я выхожу в толпу.
Улыбнись! – Не могу улыбаться.
Так засмейся! – Не надо просить.
Я простой городской обыватель,
Жизнь хочу я иначе прожить.
Рукавом утирая слёзы,
Боюсь правильно поступить.
В темном небе яркие звезды
Приказали поэтом быть.
Я поэт! Хотя может не очень.
Кто докажет мои слова?
Все же лгут. Как и я, а впрочем
Виновата я в этом сама.
Я не верила и боялась:
У кого не бывает врагов?
Как со страхом в сердцах рассталась,
Так избавилась от оков.
И стою перед вами:
Кто судьи всех пробелов моих и долгов?
Нет, у стен тоже горькие судьбы,
Им чужда игра дураков.
Выучились, поднаторели
Зло, как плоды, со зла собирать.
И раз мою вину углядели,
То значит и мне то зло пожинать.
Я не Есенин, я не поэт.
Меня давно уже оболгали.
А просто знаю я с малых лет:
Мы те, кто есть. Вы это знали?
Здравствуй, Россия!
Здравствуй, Россия! В чем твоя сила?
В чем твоя слабость? И в чем секрет?
Солнце взошло, и тьма отступила –
Мы вместе встречаем рассвет.
Ради любимых, ради хороших
Флаги литые звенят
Травы не скошены, думы отброшены:
Каждый из нас – солдат!
Вся наша жизнь, как лихая война,
Мы маршируем под бденья оркестра.
Смысл утрачен, есть лишь цена.
Слеплено всё из хрупкого теста.
Чуть жарче огонь и мы погорим
Иначе, чем падает с неба звезда,
Но если мы вверх свой взгляд устремим,
Растопим забытые всеми сердца.
Мы - русские. Наше дело – борьба.
Не та, что пронзает металлом плоть.
Когда впереди сомнений стена
Должны мы ее расколоть.
Ни пушка, ни бомба, а мысль
Способна создать чудеса из чудес.
Ведь даже в ручье, что течет - есть смысл,
Брошенный якорем к нам с небес.
Здравствуй, Россия! Я – твоя сила,
На веки способная любить и творить…
***
Я позволю себе написать
Всю главу. Или даже роман.
И позволю себя обнять
Добрым, ласковым, нежным словам.
Я такая, какая есть,
И не стать мне уже другой.
Словно радуга льется песнь,
Зазывая скитальцев домой.
Я скитаюсь по жизни, как вы,
Не могу обрести покой.
Где таятся мои мечты?
Может быть, в темноте ночной?
Вся жизнь – поиск, но что мне искать?
Чаек в небе? Морской прибой?
Эх, с утра бы пораньше встать,
Выпить кофе, что налит судьбой.
А затем, лишь строку написав,
(в каждой строчке есть сила огня)
К облакам унестись стремглав:
Здравствуй, небо! Прощай, земля!
Все великое – в вышине.
Лишь добру проторен путь.
И пусть дождь тебя тянет к земле,
Ты про зонтик, друг, не забудь.
.
Март
Первые воды у края сугробов не смелы.
Северных склонов промёрзших поблёкли снега.
Март, не спеша день за днём проверяет уделы,
Стаи пришельцев-грачей обживают луга.
Небо раскинуло в облаке яркие флаги.
Почки деревьев, очнувшись, набухли от влаги
Лужи с утра покрываются тонкою льдинкой.
Но ненадолго, до первых игривых лучей.
Через неделю подснежник упрямой тычинкой
Снег превратит в переливистый звонкий ручей.
Вновь пробудится земля от дремоты тягучей
Воздух прогретый, питая смолою пахучей.
В страсти бореньях изменчива дева-погода
Утром прохладна: гуляла всю ночь с февралём.
В полдень заплачет сосульками марту в угоду,
Долго подарки звенят в тишине хрусталём.
Пусть женихов у прелестницы целых двенадцать
Ей суждено ледяными монистами бряцать.
В шайке разбойничьей громко скучают вороны:
Хохлят затылки, ругаясь сварливо ворчат.
Щурят глаза, отмеряют, качаясь поклоны,
В хриплом их карканье новые нотки звучат:
Ветер-пастух на свирели весеннего строя
Песню тепла нам несёт из-за южного моря.
Свежий ветер
Распахнулось окно,
Свежий ветер холодной десницей
Захлестал по щекам, загудел, как тоскливый кларнет
-Друг, ты дремлешь давно,-
Он свистел, разомкнув мне ресницы,
-Дай мне руку, летим, брось писать этот скучный сонет!
Пусть болтает со мной,
Я как он, только очень уставший.
Постою у окна, помолчу, чуть прищурив глаза.
Видно, я не герой,
А скорее бродяга пропавший,
В одичавшем саду у колодца сухая лоза
В майской ранней заре,
Растеклось, как восточная сладость
Послевкусье любви, оставляя надежду взамен.
И в глухом январе,
Леденящем весеннюю радость,
Я очнулся с тобой, удивлённый числом перемен.
Гордость, мстительность, брань,
Недовольство, «уколы», намёки -
Жизнь сжимает, как цепь исковерканных нервами дней
Жаль... дающая длань
Уведёт благодатные соки
От бесплодной лозы, от глубоких и прочных корней.
Нет покоя, мой друг
Полонило тебя слов коварство,
На январских полях собирая из льдин урожай.
Я не верю, что вдруг
Ты увидишь: яд слов - не лекарство.
Из сосуда раздора струится уже через край.
Я как ветер, шутя
Полечу над простором вселенной
Прыгнув в нишу окна, распахну над собой два крыла.
На губах у тебя
Лишь останется памятью тленной
Послевкусье любви, что когда-то меж нами была.
УМРИ
Умри талант! Иссякни дар!
Исчезни призрачным виденьем
Небесных звуков наважденье:
Из строчек сладостный нектар,
Струящийся по Вышней воле.
Взрастив творенье - вид свободы,
Не признающей власть чинов,
И хруст чванливых кошельков.
Пожну трудов нетленных всходы:
Поставлен будто в чистом поле
Вершить свой подвиг в тишине.
При чахлом шорохе бумаге,
Водя в безудержной отваге
Пером по лживой белизне
Отображённые в глаголе
Сомненья, радости, печали,
Блеск чьих-то глаз, игру теней
Промозглость ссор, пожар страстей
Скупую явь, мечтаний дАли
Диезы дней, ночей бемоли.
Но нужно ль то, скажи, кому?
Ответь, прекраснейшая лира,
Где славна ты, вне стен трактира?
И балаганному шуту
Звучать намерена доколе?
Умри талант! Иссякни дар!
Исчезни призрачным виденьем
Прими с высоким снисхожденьем
Больных речей хмельной угар.
Не упрекай меня в крамоле…
.
***
А я тебя безумно так любила!
Я без ума те годы прожила,
Так сильно больно и невыносимо
Эту любовь в душе я берегла.
Как оказалось, думать только мало,
Душой любить … не каждй- то поймёт,
Я так тебя тогда обнять желала,
Но не смогла.. И ты тогда не смог…
А я хотела, сильно так хотела,
Сказать, что я люблю, поцеловать
Застыли руки, серце околело
Я всё ждала, не нужно было ждать,
Ты знай: я не груба не резка,
В оковах льда мне изнутри сгорать,
Моя любовь, быть может, неуместна,
Но кто б ещё так смог её понять....
***
Так просто потерял меня навеки,
И встретились как-будто зря.
И ты уже "мужчина некий ",
Я - незнакомка для тебя,
И нет уже тепла ладоней,
Изгибов тела, сердца слов,
И нет безумства, не болела
Как-будто я , и ты здоров!
И вроде даже нет печали,
Так сладко было, горечь вновь,
И лишь минутное отчаянье
Напоминает про любовь....
***
Вот видишь, я, и листья уж опали!
И дождь прошёл, наверно в сотый раз,
Ресницы-вёсла море колыхали
Из слёз потухших мрачных глаз,
Вставало солнце, облако летело
И миллионы раз прошло сейчас,
И от воспоминаний обомлела ,
И вздрогнула от снов в который раз,
И не пускать наружу невозможно,
Из сердца эти грустные слова
Вот видишь, я, всё наизнанку сложно,
И вывернуть назад никак нельзя!
.
***
Кутаюсь в нежность махровую –
Солнцем дарована
В снах мне.
Черпаю утро молочное,
Свежесть глоточками
Пью.
Трогаю небо мохнатое,
Облако ватою
Пахнет.
Зорюшку сельско-голосую
Тёплыми росами
Лью.
Шепчутся кроны лоскутные,
Ветер попутный мне
В спину –
Дёргает платье отчаянно,
Тащит к окраине,
В яр.
Высятся звоны колоннами,
В травы бездонные
Кинусь.
Выплачусь плетью ракитовой,
В душу молитвами
Жар.
Ведаю долю казачую –
Предки назначили,
Племя.
Полон колодезь водицею –
Песни, традиции
Мест.
Верю всем сердцем лиловым я,
Что поцелована
В темя.
Греюсь у Бога за пазухой,
Миром помазана
В крест.
Хлопают грозы ресницами,
Синь над станицею
Ниже.
Дразнятся ливни весенние,
Речку веселием
Рвут.
Прыгают волны барашками,
Берег ромашковый
Лижут.
Помню, запруду с ребятами
Рыли когда-то мы
Тут.
Держится домик побеленный –
Детством повеяло
Ранним.
Нянчила сказки бабулины,
Пряча баулами
Впрок.
Мая победного ждали мы,
Дед мой с медалями,
В званье –
К холмику однополчанина
Поступью раненных
Ног.
Выросла русской Алёною,
В край свой вплетённая
Лентой.
Меряю жизнью прогулочной
Ветви-проулочки –
Чту.
С ношей готовлюсь к метелям я
Петь колыбельную –
День тот
Явит мне счастье бескрайнее,
Нежу заранее,
Жду.
***
Подтянувши ржавую струну
По октаве,
Дирижёрской палочкой взмахнув,
Осень правит.
Приведён в поблёкший унисон
Тон оркестра.
И софитной медью подпалён
Фрак маэстро.
Звукоряд дождливых нот вразброс
На пюпитре –
Пропоёт ноябрь туманно «в нос»,
После вытрет.
Приглашает жухлый баритон
Прогуляться
По тональностям, ведущих в сон,
Модуляций.
Завитки скрипичного ключа
Ветер кружит
И кладёт, аллеи щекоча,
Рябью в лужи.
Отыграв пассажно кружева
Декаданса,
Увязает падшая листва
В грязных танцах.
Опустивши небо, потускнел
Бас органа
В колебаньях мрачных децибел
Тучи рваной.
Но мотив любви дымком витал
В ложе сквера
И оваций сдержанность сорвал
С плеч партера*.
За четыре такта до зимы
Двое в зале
У весны мелодию взаймы
Напевали…
___________________________
*Партер – (здесь в двух значениях)
1. Нижний этаж зрительного зала перед сценой.
2. Плоская открытая часть парка с газонами, цветниками
Молитва
Господи!.. Я же сильная.
Я стерплю, даже крайность чувств.
Упрекать не желаю любимого.
Промолчу. Промолчу.
Господи!.. Я же глупая.
Сердце соткано ниткой-лён.
Он схватился за плеть, а я хлюпаю
Всё о нём. Всё о нём.
Господи!.. Я же грешная.
Крест потерь весь свой век тащу.
Поделом, по заслугам, конечно, мне.
Не ропщу. Не ропщу.
Господи!.. Может, к лучшему –
Знать, взимаешь с меня долги.
Но остаться в живых в этом случае
Помоги. Помоги.
Господи!.. Я же битая.
Так ужель, на сей раз невмочь?..
Колыбельной спасаюсь молитвою
День и ночь. День и ночь.
Господи!.. Ты судья ему.
Но, молю, боль не множь на боль.
Взять за счастье в любви на себя вину
Мне позволь. Мне позволь.
Господи!.. Налюбилась я.
Наглоталась любви сполна.
Упаси от неё, будь же милостив!
Не нужна. Не нужна.
Господи!.. Я же мудрая.
Не пойду от обид на месть.
Право правым остаться ему даю.
Пусть, как есть. Пусть, как есть.
Господи!.. Я же бро..ше..на!..
Посреди безразличья вплавь.
Только ты не оставь меня, Боже мой.
Не оставь. Не оставь.
.
НА ДНЕ
Если свет потух,
значит – грех так грех.
Пусть никто из двух
да не лучше всех.
Если есть дерьмо,
значит – класть так класть,
И своё лицо
Тоже в ту же грязь.
Если есть бокал,
Значит, пить так пить,
Раз один упал,
значит – всех топить.
Если есть косяк,
значит кайф так кайф.
Раз решил дурак,
значит – будет драйв.
Если сжат кулак,
Значит, бить так бить.
Друг ты или враг –
Надо всех свалить.
Если есть огонь,
значит - жечь так жечь.
Пусть чужая кровь
тоже станет – желчь.
Если есть луна,
значит – выть так выть,
В стае или так –
Вожаком не быть.
Если есть слова,
значит – ложь так ложь.
Раз душа слаба –
Нужно много кож.
Чем душа болит –
утоплю на дне.
Я устала жить –
по своей вине.
ВЗЛЁТНАЯ ПОЛОСА
А душе моей целых семнадцать девчоночьих лет, -
Первокурсница, хоть её струны так взросло устали:
Каждый день, разжигая в глазах свой лампадистый свет,
Кирпичами-людьми гонит путь мой – подальше от рая.
Там, за ним, небеса, не познавшие нимбов и врат,
И не тяжко дышать им под божьими всеми телами,
Там бессмертье не пахнет свечой, и дощечка пуста,
И живётся достойней и чище вне всяких скрижалей.
Моему одиночеству - десять плюс два… где-то так.
Безысходность немногим постарше и каплю упорней.
А любви – девятнадцать. И это, пожалуй, черта,
За которой меня уже мало кто обеспокоит.
И безбожью – шестнадцать… такой подростковый отказ.
Есть у каждой души та дыра, что так требует бога,
А моя – поглотила себя, и с тех пор - не указ:
Этот каннибализм коронован победно свободой.
И свободе моей – двадцать два. Знать, из поздних пород.
Ей бескрылость – не ад, подойдут и земные походы.
Только крылья… до них не добрался, наверно, черёд,
Но… дорог полотно остаётся незыблемо – взлётным.
АМБИ
...а мне бы - сейчас - на ладони да пачку «Camel»,
бутыль вискаря, и луну, и безлюдный балкон.
Курить и молчать. Механически вкачивать в вены
амбивалентный – прям из горлА! – алкоголь.
…а мне бы - вчера - кружевное бельё да шпильки,
ногти поярче и броский – как нож – макияж,
стоять у дверей полюбившегося парнишки,
чтоб по вызову койку взять с ним на абордаж.
…а мне бы - уже - за пороги да без прощаний,
купюры куда-нибудь - слева - сложить невпопад,
в ларьке обменять их на сладкое к мятному чаю…
и больше ни с кем не мяукать и не мурчать.
***
…а мне бы сейчас ни ладоней, ни пачек «Camel»,
игрушку обнять и закрыть на щеколду балкон.
Курилось. Молчалось. Прожгло абстинентные вены
и…ушло на прогулку мартовским чёрным котом.
.
Памяти воздушной гимнастки
Под куполом цирка
в пределах дуги,
где лонжи, как циркуль,
мной чертят круги,
лечу в перехлёсте
огней цирковых
небесною гостьей
в обитель живых.
Знакомо до дрожи
сияние дня.
Напарник надёжный
страхует меня.
Мы платим по счёту
богам до конца,
за тягу к полёту
сжигая сердца.
Мой парень отважен,
подстрижен под ноль,
В глазах его та же
смертельная боль.
Мой номер смертельный!?
Так вынь и положь
мой крестик нательный -
янтарную брошь.
В ней толика солнца,
крупица луны.
Нанизаны кольца
греха и вины.
И нам не сидится
на грешной земле,
и мы, словно птицы,
растаем во мгле.
Мы платим по счёту,
ввысь рвёмся опять.
Такая работа -
творя, умирать.
* * *
Нет ни Резниченко, ни Прокошина...
Отчего ж так перспектива перекошена,
словно в сердцевине нет ядра,
словно жизнь моя совсем изношена,
иль под чей-то нож беспечно брошена,
и подходит к финишу игра?
У меня ещё достанет мужества
оценить талант ребят недюжинный,
хоть при жизни – были на ножах.
Видно, предначертано содружество
для поэтов, рифмами загруженных,
где-то на астральных этажах.
У меня ещё достанет храбрости
плюнуть в рожу надвигающейся старости,
заодно – патерналистам всех мастей...
Только не хватает самой малости –
подавить приливы острой жалости,
вас бросая без хороших новостей.
Небо словно пеплом запорошено.
Для меня закат – почти с горошину.
Космос манит неизведанностью снов.
Нет ни Резниченко, ни Прокошина...
Все мы в ситуации «заброшенности»
улетаем, отрываясь от основ.
СМУТА ЦАРИТ НА РУСИ
Смута царит на Руси, подрывая основы
существования, и хочется плакать от боли.
В этом вертепе для каждого выбраны роли.
Минин с Пожарским встают – непреклонны, суровы.
Гришка Отрепьев играет в Кремле в подкидного
или с поляками квасит на шумном застолье.
Мнишек Марине своя уготовлена ниша.
Бабы – они закулисье мужицких амбиций:
будь ты плебей или даже известный патриций.
Стимул первейший, согласно учению Ницше, –
это любовь. Обозначена, видимо, свыше
женская роль всех народов, времён и традиций.
Нелегитимность царя – как истоки конфликта
гнева народа с коварством беспомощной власти.
Мор наступает, а также другие напасти,
но пробуждаются в недрах народных реликты,
сгустки энергий, презрев человечьи инстинкты
самосохранности, пассионариев касты.
И ополчение первое – это предтеча
славных побед, где Пожарский и Минин – герои.
А Ляпунов был победы не меньше достоин,
но был своими зарублен, заманен на сечу.
Помня о нём, мы зажжём поминальные свечи,
чарки наполним июльскою душной жарою.
«За ляпуновых, отмеченных в предков Завете!»
Тост прозвучит наш за тех, кто старался во благо
родины, утром собравшись под прадедов флагом,
не сомневаясь, уйдя с ополченьем в бессмертье –
тех, кто в Завет не попал, но за всё был в ответе,
канул в забвенье, но родину спас от варягов.
Боги в халатах
Склонялись над ним незнакомые лица,
Но он не услышал сирен.
Родные в приемном покое больницы
Всю ночь не вставали с колен.
Но боги, наверно, давно уж устали
От всех человеческих смут.
И скипетры из хирургической стали
Не боги, а люди берут.
Блестящий металл – он всего лишь проводит
Тепло человеческих рук…
И свет замерцал на бессонном восходе,
И сердца послышался стук,
И солнце, запрыгнув в окошко палаты,
Зайчонком бежит под кровать…
Усталые боги снимают халаты,
Чтоб ангелам в стирку отдать.
Алхимик
Временами плохими
Так писалось, что хоть не пиши,
И усталый алхимик
Отходил от реторты-души.
Он включал телевизор,
Опускался в насиженный быт,
Забывая про вызов
Философского камня судьбы.
Но копыта Пегаса
Приближались, как сердце стуча.
Электричество гасло,
Загоралась в потемках свеча.
Снова гений бесстрашный
Рвался в небо из тесных оков,
И графит карандашный
Становился алмазами слов.
Океанскою дюной
Обернулся вдруг вид из окна,
И принцессою юной
Варит кашу седая жена.
***
Был черствый хлеб, что слаще сдоб,
Был ратный труд, простой и страшный:
На фронте пашней пах окоп,
В тылу окопом пахла пашня.
Впрягались бабы в тяжкий плуг,
И почва впитывала стоны.
Мукою, смолотой из мук,
На фронт грузились эшелоны.
А там своя была страда,
И возвращались похоронки
В артели вдовьего труда,
В деревни на глухой сторонке.
Кружили, словно воронье,
Над опустевшими домами.
Кололо жесткое жнивье
Босое сердце старой маме…
.
Чуна
Пьют зорянки из весенней лужи,
Глубиной сияют небеса,
Согреваясь от недавней стужи.
Первый лист проклюнулся в лесах…
И апрель размашисто шагая,
К своему финалу заспешил.
Напоследок, дожидаясь мая,
Взял, да лёд на речке покрошил.
И она запела, оживая,
Зашумела острою шугой…
Сразу же решительно срывая,
Надоевший за зиму покой.
Ах, Чуна! Кипящие пороги,
Родники в расщелинах звенят.
Островные, быстрые протоки
Тёмные и в ярком свете дня.
Где теченье ивняки полощет,
И в волне купаются ветра…
Нет в тебе той горделивой мощи,
Что несёт соседка-Ангара.
Суеты портового причала,
И глубин, что дарит Енисей…
Но с тобой нас крепко повенчала,
Капля солнца в утренней росе.
И тропинка в белоствольной роще,
И скала над россыпью камней…
Ты, возможно статусом попроще,
Только сердцу ближе и родней.
Все твои туманные восходы,
Хмурая неласковость земли…
Просто мы, как молодые всходы
На твоих песчаниках, росли.
Деревенька
Снова полночь звёздно дышит,
В комнате моей светло…
И блестят сосульки с крыши
Как богемское стекло.
Гаснут окна, а на речке
Глухо лопается лёд.
И серебряным колечком
По небу луна плывёт.
Всё сверкает, всё искрится…
Подморозило всерьёз:
Тридцать пять… как говорится,
Зимушка идёт вразнос.
И бревенчатые срубы,
Что с весны стоят пусты
Зябнут, кутаясь по трубы,
В побелённые холсты…
Бирюзой да изумрудом
Пересыпаны снега.
А вокруг застывшим чудом,
В колком инее тайга…
На отшибе деревенька,
Далека от всех дорог…
Будто в прошлое ступенька,
Где ни горя, ни тревог.
Где от бабушки в наследство
Мне достался старый дом.
И живёт теперь в нём детство
Иногда со мной вдвоём…
***
Сгорает осень на костре рябин.
Туманы, как парное молоко…
И тонко прорисован птичий клин
На ватмане плывущих облаков.
Гуляка-ветер листьями шурша,
Целует нежно волосы берёз.
И краски он торопится смешать,
Пока сентябрь с собой их не унёс…
Пока вишнёво плавится закат
В незамутнённом зеркале реки.
И, золото, роняя, листопад
Порой с осин срывает медяки.
И стала даль жемчужно-голубой,
Ещё храня последнее тепло…
Пока всё очаровано тобой,
Пока грустится тихо и светло…
.
СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС
По вечерам солнце стремится на запад,
хотя должно быть наоборот.
Потому и тени не умеют правильно падать,
рождаясь по пути на восход.
И кофе в пластиковом стаканчике
не греет тело, хотя должно.
Я смотрю на твою фотокарточку,
где ты еще не с женой,
и понимаю, что любовь надумана,
словно в остросюжетном кино.
Я б никогда тебе в душу не плюнула
(а в мою – ты залил кипяток).
Знаю, как это: быть кем-то брошенной,
словно старый заржавленный гвоздь.
Потому в моей жизни все скошено,
как на Северном полюсе ось.
ПОЭЗИЯ НА ПЛОЩАДИ
Скоро улицы снег запорошит,
люди будут Сочельника ждать.
Лишь поэты выходят на площадь,
чтоб частичку себя вам отдать,
дабы ваша улыбка сияла,
словно радуга после дождя.
Вот стихи – корабли у причала –
ждут команды «поднять якоря».
И уходят в моря дальних книжек,
в звуки ветра, в сознания шторм.
А потом – в подсознанье (в затишье) –
среди тысячи памятных волн.
И однажды вы вспомните строки
неизвестного рифмо-певца,
говорящего вам о высоком
с неподдельным лицом мудреца.
Скоро улицы снег запорошит,
каждый будет «Jingle Bells» напевать.
Лишь поэты стремятся на площадь,
чтоб частичку себя вам отдать.
***
Мне стоит забыть твои черные кудри,
и глаз теплоту, и рук теплоту…
И губы твои на рассвете не будут
Будить меня. Я к другому уйду…
Мне стоит забыть все, что было прекрасным,
но стало таким нежеланным сейчас.
Я выживу как-то без ласки и страсти,
Я выживу как-то без нас…
Мы в старом кафе на пути двух дорожек,
ведущих тебя и меня в разный мир.
Прошу тебя, милый мой, будь осторожен.
Скажи, дорогой, ты любил?
Но ты лишь молчишь, попивая джин с водкой.
И гладишь устало бокал…
Влюбленная дура! Нет! Идиотка!
Беру чемоданы. Иду на вокзал.
Мне стоит забыть твои черные кудри,
твой запах. Все то, где есть ты…
Отдаться серым безрадостным будням,
погрязнуть среди суеты…
Мне стоит забыть твои черные кудри,
и глаз теплоту, и рук теплоту…
И губы твои на рассвете не будут
Будить меня. Я к другому уйду…
Мне стоит забыть все, что было прекрасным,
но стало таким нежеланным сейчас.
Я больше не буду держать за запястья
тот огонек, что погас…
.
дышать
я, может быть, хочу свободы,
я, может быть, хочу бежать,
я, может, не люблю погоду -
мне просто нравиться дышать.
дышать, когда стоит жара,
когда на землю дождь струится.
дышать, когда зимы пора,
и снег сугробами ложится.
дышать, когда весной гроза
суровым громом устрашает.
дышать тогда, когда слеза
за стуком капель наблюдает.
…когда ты в поле сам на сам,
и молния вверху сверкает!
когда ты волю дал рукам,
и по лицу, как боль, стекает
вода и слезы летним днем…
и голос ноту поднимает,
и ты надеешься: "вдвоем
(иллюзия вдруг подступает)
мы это поле перейдем"...
но ветер все сильнее,
и все сильнее гром,
и сердце вдруг немеет,
и страх, и пустота,
и счастья не имеешь,
и истина не та...
ах да, я же... - дышать!
глубокий выдох, вдох,
так легче мне стоять!
так многое я б смог!..
В глазах твоих я прочитаю радость
В глазах твоих я прочитаю радость,
В глазах твоих увижу я печаль,
Глаза твои моим приносят сладость,
И от моих того же мне не жаль.
Я вижу яркий свет, я вижу луч небесный,
Я чувствую, как сердце бьется в такт.
Все мысли затуманены чудесным,
Как будто бы во сне подписываю пакт...
Но тут не сон, я голос слышу,
Его воспринимая как итог
Всего того, что сердце пишет
Навечно в память, чтоб забыть не смог.
фантазия
себя представить разреши
в воспаленном разуме
и с выводами не спеши...
в глаза позволь взглянуть
в своих фантазиях
и не пытайся обмануть...
улыбкой дай насладиться
и белыми зубами,
чтобы потом сниться...
интересное размышление
твое на мой вопрос
вызывает наслаждение...
и такое представление
в воспаленном разуме
производит лечение...
.
тишина
слушай, сын, тишину -
эту мёртвую зыбь тишины,
где идут отголоски ко дну.
тишину,
где немеют сердца,
где не смеют
поднять лица.
Ф.Г. Лорка
я учусь отступать в тень, разжимая неспешно пальцы.
подталкивая тебя к новому горизонту.
потому что любовь - это вальс. потому что здесь Франция,
потому что всю жизнь я борюсь за личностную свободу.
я становлюсь плохой. кому теперь можно верить?
мы - целое поколение, преданное отцом,
рыдающее на пепелище, - надежду разносит ветер.
как я боюсь повернуться и посмотреть прямо тебе в лицо.
зачем мы сюда приходим, зачем мы такие дети?
зачем эти прозрачные доверчивые глаза? -
нас порешают тихо, за городом, на рассвете,
когда к оврагу подтянется солнечная полоса.
***
пройдя последний, седьмой, круг ада,
мы становимся чистыми перед миром.
твои руки пахнут табачным ядом,
как мышеловки - предсмертным сыром.
зритель расходится по ролям,
по потаенным углам своим, по планетам.
мы остаемся. (за кадром). нам
не хватает пространства, времён и света.
мы, отражением стенных теней,
теперь осознанным и безгрешным,
привносим трепет в глаза людей, -
тем обрекая себя на нежность.
не видим букв – только между строк
читать умеем. и много курим.
я по привычке взвожу курок,
ты – загораживаешь от пули.
здесь не помогут ни поезда,
ни покровители, ни гримеры, -
в нас вся вселенская острота,
мятежно рвущаяся на волю.
***
Л.Д.
дорогая моя светлая девочка, темная вейла, на которой креста нет,
увези меня отсюда в Швейцарию, чтобы я забыла про всё на свете. возьми мне билет только в один конец, - я устала здесь.
врачуй меня белизной неподвижных гор, хрустальным бездушием водных гладей.
гладь мои волосы до полудня, а после - уйдем на яхте.
чтобы нежность сжимала легкие, точно кашель, ладони стали чувствительны к каждой вещи -
мы будем молоды. снова молоды. просто старше. и много счастливее, - время лечит.
укрытые небом надежд, мировых признаний, расскажем вселенной то, о чем умолчали прежде.
и тот, кого больше нет, будет вечно с нами, с улыбкой бежать по заснеженному побережью.
.
Современная женщина
Современная женщина, как за тобой угнаться?
Ты, как в юности, ищешь возможности - не причины.
Ты красива, но только мужчины тебя боятся.
Современная женщина, ты ведь почти мужчина.
Ты всегда будешь в центре событий, да, в самой гуще!
Ты уверенна, ты настойчива, ты упряма!
Современная женщина, ты почти всемогуща!
Только ты не всегда бываешь хорошей мамой...
Современная женщина, кем будешь ты сегодня?
Бизнес-леди, или другое захочешь званье?
Быть супругой и матерью - вот твои два призванья.
Современная женщина, стань чуть-чуть старомодней...
Счастье
Я просыпаюсь. Счастливее миллионов
Тех, кто сегодня проснулся совсем один.
Я просыпаюсь. Ты рядом. Небритый, сонный.
Даже такой ты красивее всех мужчин.
Я поднимаюсь с кровати, готовлю завтрак.
Мне не нужны ни цветы, ни кофе в постель.
Мне всё равно, что сегодня похоже на завтра.
Ты – всё, что нужно, чтоб я полюбила день.
Я покидаю нашу с тобой хрущовку
Лифт не работает – рысью по этажам.
Два километра протопать до остановки –
А иногда, бывает, и пробежать…
Снова работа, «Сильпо»… Жду тебя на ужин.
Ты прибегаешь уставший, ворчишь, как дед.
Даже такой ты мне, словно воздух, нужен.
Даже сейчас тебе в мире замены нет.
Ты доедаешь, забыв похвалить, что вкусно.
Гору посуды оставлю-ка до утра…
Ляжем в обнимку… И позабудем о грустном…
Под телевизор заснём и… вставать пора…
Счастье – не дар от Бога. Это искусство.
Ботинок
Я, на правую ногу левый надев ботинок,
Раздражалась на то, что смотрит он не туда.
Я в пример приводила сотни других картинок,
Вызывая в нем чувства тяжести и стыда.
Между мной и ботинком три года текла вражда.
Сколько я нехотя причинила ему вреда!
Я давила и мяла, трепала снова и снова!
Искривляла подошву, меняла его основу!..
Я не знала, что правым не станет он никогда.
Точно так, как теперь никогда он не станет новым...
Нет, ничто не пройдёт, не оставив на нас следа,
И, расставшись, не станем прежними никогда мы.
Мой ботинок, ты будто поношен ротой солдат...
У меня от мозолей тоже остались шрамы.
Проиграли мы оба. Никто победить не смог.
Ведь любовь есть совместный путь, а не поединок.
Просто левый ботинок создан для левых ног.
А для правой ноги есть сотни других ботинок.
.
Вальсируя над пропастью
Над пропастью вальсируя не раз,
Пора бы отказаться уж от счастья,
От мыслей о тепле влюбленных глаз,
Дыханий нежности что на запястье.
Пора бы отказать уж тишине,
Спокойствию и пристани для сердца,
Мечты давно бы утопить в вине,
Смириться просто с ролью чужеземца,
И с тем, что ты не будешь уж - ничья.
В порыве страсти ввысь мне автостопом,
В мгновенье вспыхнуть будто я свеча
И капать-плакать черно-белым воском.
И пламенем под ветер танцевать,
И к вечности на миг взмывая к небу,
В последний раз как будто целовать
И не найдя пристанища - ночлега
Над пропастью продолжить свой полет,
Вальсируя, как будто сам лукавый,
Но не ища уж с Фаустом дуэт,
К чему нам эти все ведь мелодрамы.
Знаешь…так просто - вот взять и уехать
Знаешь...Часто хочу вот так взять и уехать
По билету, что первым кассирше под руку,
И забыться навеки в свободе от скуки,
И побыть в одиночку на краешке света.
Отпустить свои мысли, забыть все печали
И писать лишь о солнце, о счастье, о лете,
И о том, о чём с кем-то когда-то мечтали,
Когда были наивные в чувствах мы дети.
Убежать, хоть на миг, лицедейства от, фальши
И того, что лишь "нужно" и "необходимо",
И не думать немножко совсем "что же дальше",
И побыть с тем лишь есть что навеки любимо.
Раствориться в объятьях теплого ветра,
Потеряться в волнАх разноцветных деталей,
От всего и от всех...В тихих отблесках света
Неизвестных миров, неизведанных далей.
Знаешь...Часто хочу вот так взять и уехать,
Чтоб увидеть все то, о чем только читали,
И не ждать ничего, лишь на краешке света
Мне немножко побыть, лишь на миг мне бы в дали.
Знаешь...Так просто - вот взять и уехать...
Ну что, прохожий, открываем краски?
Когда мне плохо, я рисую сказки:
Слова за краски мне, вместо холста - душа.
И чем больнее, тем безумней маски
Осколки в сердце забиваю не спеша.
Когда мне больно, я кровавой краской
Раскрашу небо над своею головой.
Не надо утешать, довольно ласки!
Уйди и дверь с той стороны закрой.
Когда мне грустно, я играю в счастье,
Так искренне, так честно и всерьез.
И ни по чем любое мне ненастье...
И зрителя бросает снова в дрожь.
Когда мне плохо, я в безумной страсти
Взываю к черту, восходя на эшафот
И дамою самой пиковой масти
Выигрываю долгожданный лот.
Когда мне плохо, когда рвет на части
От чувств, от слез, от безразличных лиц,
Когда душа в смятения во власти,
Я вновь сыграю, чтоб не падать ниц.
Я всю себя отдам, до грамма, без остатка:
Уже не я - безумия порыв.
Пусть неразгаданной останется загадка
И только раз звучит этот мотив.
Когда мне плохо, я играю в сказки
И хорошо когда сыграю тоже я.
Ну что, прохожий, открываем краски?
Сегодня я сыграю для тебя.
.
***
Ночью в городе была зима,
Я ее в окошко увидала.
Чем-то белым тронула дома,
Уронила наземь покрывало,
Застеклила лужи на асфальте,
Сдула с дерева последний лист.
Город, как невеста в белом платье,
Так невинен, молод, свеж и чист.
А наутро вдруг проснулась осень,
В лужах зеркала все перебила.
Платье белое дождем уносит,
А оно таким красивым было.
Целую неделю воевала
Со своей соперницей-зимой,
Успокоилась, наверное, устала
И ушла куда-то на покой.
Я опять увидела, как ночью
Город засыпал снежинок рой.
Платье белое порвется в клочья
В этот раз лишь будущей весной.
***
Май расцветал букетами гвоздик,
И даже солнце празднично светило.
Со всеми на парад солдат-старик
Хотел попасть, да сердце прихватило.
Чуть отдохнуть, таблетку под язык,
Собраться с силами пойдет в атаку.
Кого-то, может, встретит из своих,
И посмеяться можно, и поплакать.
А за окном черемуха цветет,
Гремит оркестр словно в сорок пятом.
Еще немного, встанет и пойдет.
Он должен, он обязан, это свято.
Спускается, этаж за этажом.
И каждая ступенька, как сраженье.
Он целый год мечтал лишь об одном-
Дожить до мая без потерь, без пораженья.
И он пришел… Но отгремел салют,
Воздушные шары умчались в небо.
Он опоздал. Как жаль, возможно тут
Была его последняя Победа.
***
Куплено два билета,
Собраны чемоданы.
Мы улетаем в лето
От этих дождей и туманов.
Станет ноябрь июлем,
Волны о берег бьются.
Будто бы мы уснули
И не хотим проснуться.
Солнце в зените играет,
В жизни так не бывает,
Только в кино и в сказке.
Воздух густой и терпкий,
Словно вино в бокале.
Пальмы мохнатые ветки
Ночью о чем-то шептали.
Мне б навсегда остаться
Здесь, в мире грез и обмана,
Но почему-то снятся
Родные дожди и туманы.
***
Некто в воинском мундире
Рассказал мне по секрету,
Что сегодня - гибель мира
И последний день планеты.
Разом все теряет важность.
А кругом толпятся люди;
Ничего им не расскажем,
Пусть все будет так, как будет.
Посмотри на руки эти:
Льдисто-тонкие запястья,
Я бессильна против смерти
И любой другой напасти,
Не сулю надежды лишней
И спасти не обещаю,
Но приди ко мне на крышу -
И получишь чашку чая.
Сверху вид куда роскошней,
Занимай любое место.
Ни одной противной рожи,
Только зев разверстой бездны.
Там внизу - смертельный ужас,
Тщетны поиски спасенья.
Все равно - куда уж хуже,
Так хоть чай допить успеем.
Все друг друга рвут и давят,
Одержимы жаждой выжить.
Уцелеет кто едва ли,
Кроме тех, кто смотрит с крыши.
Так порой опасны слухи -
Хуже пороха и стали:
Даже если мир не рухнет,
Апокалипсис настанет.
Ты ведь веришь, ты ведь слышишь,
Откажись от злобы мелкой,
Приходи ко мне на крышу
И останься человеком.
***
Белый камень, тяжкий камень в сердце холодом лежит.
На колки мотаю нервы, пусть пугают миражи.
Изувеченную кожу исцеляет подорожник -
Боль души не спрячешь в ножны, от себя не убежишь.
Не зальешь тоску водою, не заваришь в киселе.
Тонкий прутик чертит дуги - я гадаю на золе.
Сердце брошено в камыш и утащили сердце мыши,
Завели мышат-детишек - сразу стало веселей.
Проросло крапивой сердце, зашумело на ветру,
Зашуршало, зашептало - знать, нескоро я умру.
На колках слабеют нервы, напиталось сердце верой
И луною светло-серой не замкнется время в круг.
Нанижи слова на нитку, в сундуке запри тоску.
Хватит силы, хватит света и на нашем на веку.
Я достану иглы стужи тонким льдом осенней лужи
Шить изорванную душу лоскуток по лоскутку.
Кто познал мою кручину? - Только пламя да вода.
Проросла остра крапива, чтоб не сунулась беда.
Золотым шитьем богато лягут свежие заплаты,
И уже душа распятой не пребудет никогда.
***
Менестрель шагает лугом с черной кошкой у плеча,
Деревянною подошвой в редкий камень грохоча..
Он идет и головою задевает небеса,
Хоть его гитара ростом вдвое выше, чем он сам.
Что он ищет – сам не знает, да и незачем гадать.
У старинного кинжала поистерлась рукоять,
И гитаре за полсотни перевалено давно,
Только крошка все шагает, а куда – не все ль равно?
Менестрель войдет в таверну переборами звенеть.
Его слушают украдкой и в карманы сыплют медь.
Гибкой кистью он по струнам, чуть касаясь, пробежит,
И струна, как будто плача, под рукой задребезжит.
Он споет о том, что было, и о том, что может быть,
И о том, что есть и будет, и о том, как надо жить,
И о том, что нас тревожит, и чего не стоит ждать.
О тебе споет он тоже, нужно только пожелать.
Поднесите менестрелю чару горького вина.
Примет он ее и тотчас осушит почти до дна.
Кочевая жизнь бывает много горше, чем вино,
То-то крошке-менестрелю сладким кажется оно.
Молока налейте кошке, и она блеснет на вас
Неподкупным изумрудом озорных звериных глаз,
И, на голову взобравшись к менестрелю своему,
Промурлычет по-кошачьи эту песенку ему.
Не будите менестреля: он уснул совсем хмельной,
На старинную гитару приклонившись головой.
Не будите: менестрелю на заре уже идти,
На плече подругу-кошку до краев земли нести.
Он шагает городами, весь текучий, словно ртуть,
Век от века продолжая бесконечно долгий путь.
Оглядись, ища ответа: где-то рядом, в двух шагах,
Менестрель идет по свету с черной кошкой на руках.
.
Сердечные предположения
Предполагается, что о любви твердит лишь тот,
Кто с этим чувством не встречался вовсе,
Кто от сердечной боли сердце бережет,
Боясь попасть душе в неволю.
Зачем разбрасывать слова,
В которых нет ни чувств, ни смысла.
От фальши не кружится голова,
От искренности все зависит.
Ирония достаточно проста:
Чем больше убегаешь от сердечной боли,
Тем больше награждаешься любовью…
Жизнь есть любовь….
Жизнь есть любовь,
Храни ее, она не зря тебе дается,
Ты жив пока душа живет,
А сердце бьется.
Музыку ветра не каждому дано услышать,
Песню дождя не каждому дано понять,
Поторопись любимый голос вновь услышать.
Солнце зайдет- жизнь не вернуть потом опять.
Новому дню не все умеют улыбаться,
Сердце свое не всякий хочет отдавать.
С любовью на губах не каждый может просыпаться,
А только тот, кто с ней ложиться спать…
«Тени исчезают в полдень»…
Тихой поступью одиночество
Пробирается в комнаты угол,
Одиночество, как пророчество,
Любит темное время суток.
Любит гордых, красивых, неистовых,
Любит первых, по жизни лидеров,
Посещает больных, обездоленных,
Угадать: почему- немыслимо.
Ожидает в углу тихонечко,
Возвращенья любимого пленника,
В каждом госте, зашедшему в дом к нему,
Непременно видит соперника.
Сроднившись снова с тенью пленника
Преследует его по всюду по шагам,
Не допуская даже мысль о том,
Что одиночество не живет больше там…
.
***
Она поменяла статус – кво, перешагнула черту.
Она другая, ей ничего не стоит пережить весну.
Перебирая варианты сюжетов, ни капли не лебезя
Ведает массой нужных ответов в разных сферах и плоскостях.
Она другая, многие скажут, что не от мира - блаженная.
Она волевая, помазанная, и Богом благословенная.
Она пришла, чтоб гореть огнём, и многих суметь спасти
Чтобы легче дышалось и больше моглось, чтобы кошкам в душе не скрести.
У неё бы учиться любови и вере, по жизни идти не скорбя
О нехватке достатка и прочих надеждах, от души её взять бы огня,
Чтобы кутаться в нём словно в царских одеждах, чтобы войне не быть,
Чтобы простить обидчиков, чтобы просто учится жить!
***
Мы держались из сил последних, как только могли
В конце боя многих собрали и погребли.
Кто-то бросил земли…
А солнце - мощный софит
Освещает уныло бурый, тяжёлый гранит.
Автоматная очередь, едкий и чёрный дым.
Дни и ночи воюем, только не спим.
И в пожарах горим.
И тошнит от холодных щей,
От того, что не понимали важных вещей.
Капли дождя, метки копоти на лице
Думаешь: «Господи, а что же там, в конце?»
Как паршивой овце
Пинки раздают в плену
От того начинаешь молиться и выть на луну.
Я прокурен дешёвой махоркой, и я солдат
У меня - броня, у них – депутатский мандат
Сердце как стилобат…
К обеду приносят овсяную кашу
Едим, плачем и любим, неделимую родину нашу!
***
Чужое желание придаёт уверенности.
Ты наслаждаешься моментом - это как красивая музыка,
В ней столько прелести…
Такая игра. Ловить краем глаза фокус
На кончике губ, что дрогнули в микроулыбке,
Тем самым выписывая тебе пропуск.
В голове мелодично гитара играет
Ты идёшь мягко, как в фильме желанная женщина
И что ты там думаешь, чёрт тебя знает.
Не доступна, недосягаема и опасна.
Он нервно глотает слюну, щурясь, кусает губы,
И шепчет в след: «Ты прекрасна».
.
***
скинем шубы
включим Шуберта
вальсы
снимем кольца с безымянных пальцев
и
свалится
пизанская башня
сплетенных тел наших
на деревянный пол
молния – ярко-белая
черноволосый – гром
***
я бы хотела
без дела
брести по дороге белой
не опасаясь
взглядов навязчивых
не выпячивая себя
и не пряча
как колокольчик простая
раздетая
босая
впитывать землю горячую
ловить пыль летящими волосами
стрекоз-смешинок в воздух бросая
что есть мочи
целовать солнце сочное
слушать песни его песочные
подпевая по-соловьиному
а когда на рассвете
переменится ветер
выпустить крылья длинные
и пропасть с журавлиным клином
бежим на горку?
в хмуроминорном вторнике,
взросло-синем,
облако вяжет мне
пряжей из инея
варежки
зимние,
цвета горящих поленьев,
с теплым оленем
и мельницами
из Варежа.
- Борька, Борька,
бежим на горку!
громкие,
маленькие,
теряя валенки,
валимся
в звонкую бездну
парка.
старые санки
пахнут смехом и коммуналкой.
орехом
грецким –
детство.
а вы когда-нибудь сбегали кататься на рельсы?
заброшенный,
запорошенный горем
дворик.
- Где ты, Борька?
Бежим на горку…
комочек горький
режет горло.
.
Покров
Не снимай покров с нас, Боже!
Усмири своей рукой.
Пусть мы дети, и звери тоже…
Не гони нас с глаз долой!
Мне же сниться чисто поле,
Босиком ко мне идёшь…
Разделить со мною долю
Не хочу отдать…. Поймёшь?
В льняной рубахе, подпоясан,
Простой верёвкой туго ты…
Улыбаешься… так ясен
Чистотой Своей Души!
Ко мне просился и стучался,
Приют в душе моей искал!
Но я над Светлым надругался…
Не нашедши потерял!
Ты не ушёл, махнув рукою!
Перекрестил меня! Простил!
Ты взлетел с моей душою
И надежду подарил!
Я ж давил её, пугаясь,
Что ночами будет звать.
Тобою меченных чураясь,
Обходить стал… и ругать.
Но как зверёныша слепого
Вел Ты чистою тропой.
Не дал узнать того, другого,
Что только дышит чернотой.
Не снимай Покров, молю я!
Усмири, открой глаза.
Пусть слепцы… пусть молчу я…
Но Душа… Она жива?
Из цикла «О Родине»:
***
Серебро иркутских деревень.
Лесов убранство золотое.
Старый, покосившийся плетень...
Чувство грустное, родное.
И поля с размокшею землёю,
Местами снега пятаки.
Блещут льдинкой под луною,
Тихо просят вновь "Приди".
А заиндевелые дороги,
со следом вечной колеи,
Не говорят «Пройди пороги»,
А просят просто "Пробеги"…
И я везде искал такое,
Чтоб сердце взяло, унесло!
Не понимал цену "Родное",
А оно чуть не ушло.
И я кляну себя обетом -
Не изменю тебе мой край!
Под тьмою ли, или под светом
В душе скажу я "Принимай"!
Из цикла «Любовь – прекрасное мгновенье»:
***
Болеешь безумной любовью?
А хочешь ли знать мой поэт,
Что так же обливается кровью
И любит вот этот студент.
Что также безумно желает
Увидеть голубку свою.
Что также как ты, он не знает
Кому она скажет «Люблю».
А хочешь ли знать, что так гложет
Ночами сердце его?
Приди к нему в гости и может
Поймёшь почему так темно!
Всё также болеешь любовью,
Безумный мой ты поэт?
Всё также обливаешься кровью,
Мой тихий и скромный студент?
.
О душевных терзаниях и взгляде назад на прошедшие годы
1. Дрожь прошедших дней
Вступление:
Я снова один. И вновь краски дня
Становятся пеплом ночного костра.
Его пламя изящно роль солнца играет,
Заносчивый обруч луны подпирая.
Так не хочется думать, так легка безмятежность,
Она тенью спокойствия дарит надежду.
Только мысли роятся, мотыльками летают
Лишь коснувшись огня, нехотя исчезают.
Эта хитрая сволочь по имени "Память"
Черно-белые нити плетет в голове
И спокойствие хаосу вновь уступает -
Мне тех нитей клубок не распутать вовек.
И дни-близнецы ускоряют свой бег,
Стремятся растаять, как мартовский снег.
Они исчезают, с собой забирая
Остатки надежд, что в душе догорают.
И ночи пусты, не осталось в них снов,
Вместе с воем волков и ночным криком сов
Ярко солнце луны мне светит в окно,
Вновь бессонницы облик рождает оно.
Я ждал своих ангелов, да только уж полночь...
Один не успел, а другой опоздал...
Я отчаялся ждать, кто мог бы помочь мне...
Я бросил стараться, я просто устал...
Вся моя жизнь - это только борьба,
Правды секунды и фальши года,
Сотни встреч против тысяч прощаний,
Миллионов бездумных, пустых обещаний…
1
Я просто устал…
Ведь всей жизнью хотел доказать
Одиночества сласть;
Но лишь падал на дно… И вставал…
И в страданье привычном сгорал!
Обещал все к истокам вернуть…И все врал!
И все врал…
С каждым ветра глотком, с каждым солнца лучом
Становился слабей,
Вновь и вновь исчезал…
2
Вот опять…
На свидание жду я надежду и веру,
И призрак любви.
Только пуст горизонт, сколько ты не смотри –
Там лишь ангелов тени видны,
Что кровавою поступью сбились с пути,
И во лжи… Растворяя добро…
Крест мой прошлых ошибок они вознесут все равно,
Все равно….
3
Посмотри сколько их...
В своих рваных нарядах идущих со мной по пути.
Не узнал?!
Это просто грехи.
И поверь мне, их больше семи!
Они слепы, но все же найдут,
Где сомненья и слабость живут.
У них есть поводырь, что «Уныньем» зовут –
Для кого зло, а мне – лучший друг…
Письмо фронтовика Великой Отечественной войны новому поколению через годы и расстояния
2. Письмо
Снова здравствуй, братишка! Узнал? Это - я.
Мне не спится, встал пораньше я - ни свет ни заря
Сегодня ведь в атаку, это будет жаркий вечер
Жаль ноги не идут, да и жутко ломит плечи
Но ведь это - ерунда, знаешь - было и похуже
На войне как на войне: и в жару, и в стужу
Расскажи-ка о себе, как там мама и отец?
А наш светлый рай для всех воцарился наконец?
Знаю, жизнь у вас прекрасна, все, как мы того хотели:
Детский смех, кругом цветы, стаи птиц в бескрайнем небе
Верю, стали вы едины, между землями - мосты
А где нынче реки крови - там растут у вас сады
Мне бы только на секунду хоть разок к вам заглянуть
Посмотреть, за что мы бились, да душою отдохнуть
И попасть хочу к вам, братик, обязательно весной
Чтобы жизнь кустом сирени распускалась надо мной
Ну а после - снова в пекло, снова танки, грязь и кровь
Лишь бы ты весной победы наслаждался вновь и вновь.
Вот отбой уж, спим сегодня мы на взятой высоте
В первый раз за три недели засыпаю в чистоте
А еще хоть все наелись, в смысле - кто остался жив
До сих пор перед глазами – мы в окопе, рядом взрыв
Только знаешь, на поверке, у костра, под крики сов
Промолчали мглой весенней двадцать юных голосов.
Сердце рвет, но не слезинки не бежит из глаз сухих
Смерть настырною привычкой осушило влагу в них.
Я сейчас как будто вижу долгожданный твой ответ:
"Все отлично, брат, держись там, от родителей привет.
Про войну почти забыли, помним только имена,
Всех героев, что соткали нам победы знамена
Да, весна у нас прекрасна, в поле - легкий ветерок.
Он, набравшись сил у солнца, гонит звонкий ручеек
И почти никто не верит, что была война и смерть
Все следы в земле зарыты, и прошло так много лет.
Если ж пуля успокоит, снимет с плеч тяжело бремя -
Яркой детскою улыбкой ты воскреснешь в наше время"
Стихотворение-посвящение жене
3. Ангел
Знаешь, златовласый ангел объяснить мне ночью смог,
Что за чувство заполняет весь мой мир, все существо.
Молвил он в сиянье ярком: «Это чувство создал Бог,
Главное во всей Вселенной. Это - дар, цени его!
Ведь оно рождает в сердце счастье, радость и мечту,
Наполняя нежным светом восходящую зарю,
И уносится на небо, зажигая там звезду.
Стоит только лишь признаться: «Настя, я тебя люблю!»
.
О сумеречных незнакомцах
По белому безмолвию хлюпают, как по лужам,
коты черными лапами, запуская их в серые щели,
сквозными взглядами провожают безмолвных
спутников, хранителей прозрачных силуэтов,
коты стерегут их домики, домики зыбких,
проявляющихся в белом безмолвии точками,
линиями, множащимися в пространстве комнаты.
Моя рука вытягивается, длясь, сквозные кошачьи
взгляды втягиваются в точку... смотрю...
вот домик моей души - в руке сквозит в белизне
солнечным зайчиком...
Тот, кто даст имя
Ищущий имя в дней веренице,
тоскуя, безликий, томится.
Не видят лица его летописцы
пустынь, путь его обезличен
длиннотами междометий,
пустотами речи, увечен
странник пустот,
не разверзающий уст.
Кто обратится к Тому,
Кто за южной стеной?
Ищущий имя,
придет твой ходатай Тот.
Инпу создаст из пустот
облик и соберет сущности.
Человек, выбравший имя
в сфере далеких звезд,
светел и свят, мир твой - Дуат.
Змееносцы посвящения
Путь змееносцев, длящийся в Крым,
не в Австралию штампом в паспорт:
"третий пол" - иным,
богом из пустоты, избранником
духа выжженного пути,
via combusta, переходящим в крик,
в шепот гортани, сожженной дымом
гари, курящейся молоком,
стелющейся белым облаком
по низкорослым травам яйлы.
Тот, кто встречает весну
в утренней дымке снов,
Тот, кто встречает сущь,
скользящую черной змеей
в белых каплях тумана
и в мареве росой написанных слов, -
змееносец посвящения...
Елена Коро
1.
Снова беглые строки штурмуют бумагу,
Без пульсации мыслей не сделать и шагу.
В пластилине эмоций снова ливни потоком
Вместо кофе на утро по венам, как током.
Загонять всё в условности - не панацея,
Тут тебе не иголка со смертью Кощея...
Разве можно ярлык, словно камень цепляя,
Тот щемящий янтарь обзывать "Я скучаю"?
Это слишком внутри, это слишком снаружи.
Под натруженным солнцем уставшие лужи...
Вот багрянец по стёклам скользит на закате
И остывшая ярость в азартном раскате,
Что так вкрадчиво, мягко летела как птица,
Пьяным ветром уснув у меня на ключице.
И на ушко шептала, дыша тишиной,
Согревала прохладой, дарила покой.
Отблеск дня замурлыкал, укрывшись в ночи,
Звёздных лир лёгкий сполох укутал лучи...
2.
Что ты рождал во мне, что хоронил?
Какой ещё безумец так меня хранил?
И увенчав надеждой гордую свободу,
Я в омут с головой, на смех народу
Дрожащей стрункой по шальному краю,
Лечу сквозь тьму узором рая.
Как одержимая спешу, отчаянно впиваюсь
В страшащий холод, от которого спасаюсь.
3.
Защитник мой. Тебя оберегаю.
В тебе ловлю живительную мощь,
Тебе свой мир нетронутый ввергаю
Со святостью чистейших тихих рощ.
Защитник мой. Тебя оберегаю.
Я твой надёжный тыл на линии огня.
И сердцем всем опасность отторгаю –
Твоя, мой милый, я от всех броня.
Защитник мой. Тебя оберегаю.
Как ты сберёг мой огонёк живой.
По всем фронтам, босая и нагая,
Пройду с тобой сквозь лютый бой.
Защитник мой. Тебя оберегаю.
Храни и ты меня алмазом у души.
Воздвигнув памятник у трепетного рая,
Иди со мной и мной дыши.
.
Девочка с прибором
По долинам и по взгорьям,
По шершавым косогорам,
По лесам, полям и рекам
Ходит девочка с прибором.
Озадачена задачей,
Озабочена заботой,
В глубине, в пустыне, в чаще
Неустанно ищет что-то.
Ей прибор - одно подспорье,
На пути ее ненастном:
На развилке, на распутьи
Он мигнет диодом красным
И укажет направленье
Для последующих скитаний,
На магнитные антенны
разобщенных под-сознаний
Намотав радиоволны,
В коих истина сокрыта -
Не окислены контакты,
Стержни - чистого нефрита.
Тремор стрелок вслух читая -
Номиналы, цифры, меры,
Шарит пальцами по кнопкам,
Крутит скользкие верньеры
Девочка... А на привале
Чай прихлебывая горький,
Исполняет покаянье
Чистки, пайки и настройки.
Девочка шагает смело,
Легок скарб ее убогий
Девочка кладет - с прибором!
На превратности дороги
Всякий, кто ее встречает,
На кого прибор укажет -
В силу базовых ошибок,
Или электронной блажи
Озарив лицо улыбкой,
И сложив ладони горстью
Собутыльным винным братьям
Пересказывает после,
Как, восторженно и просто,
Десять лет, и сто, и тыщу
Ходит девочка с прибором
Ищет, ищет, ищет, ищет...
Казахская сказка
Когда ночной сон был светел и невредим,
Странно-приимен без пределов, размеров и мер,
Мне приснился маленький мальчик Кызым -
Первый веган и герой Казахской ССР.
* * *
Обычный казашонок восьми годков,
Повод для соплеменников тыкать пальцами и смеяться -
Он, неожидАнный, может быть и хотел - но не мог
Пить молока, кушать бараньего мяса.
Просто по правилам эпоса, еще до его рожденья,
Кочуя со стадом где-то от Семипалатинска налево-прямо,
Во время испытаний оказались случайно в очаге поражения
Казах с казашкой - кызымовы папа и мама.
Из-за болезни не был вспоен мальчик молоком кобылицы,
Не был взращен на вкусном горячем бараньем жире.
Чем питался он - все росло из землицы.
Корни и злаки для питания его служили.
Оттого он телом был слаб, плечами сутул,
И в короткой жизни скоромного не отведав ни разу
Любил каждого зверя и каждую птицу не как еду -
А так. Оттого, а еще от бабушкиных казахских сказок.
Кызым поднялся горьким зернышком от земли -
Подковерной основы юрты, по которой бОсыми ножками бегал.
А бабкины сказки - шаманские легенды Тенгри
Тянули его в казахское синее небо.
И чему тогда удивляться: когда молодой казах
Принес весть, что в урочище Байконур люди построили к небу лестницу,
Кызым засобирался в дорогу на риск и на страх,
Никому не сказавшись: все равно никому не поверится.
Кто там знает, как казашонок-малец
Прошел одиночкой этими пустынными километрами?
Какой силой бетонный забор перелез,
Прошел следовые полосы и колючку зоны запретной...
Наверно, как зверя-любимца гнала его степная весна,
Печатала шаги, железными лестницами сгибала колени -
Но Кызым добрался - и забылся в мягких лапках счастливого сна
В сопле двигателя второй разгонной ступени.
И, не просыпаясь ни от топота ног, ни от холода,
Утром двенадцатого апреля
Мальчик-герой сгорел и замерз в одну и ту же секунду,
Как бывает только в нашей, крапленой космосом эре.
* * *
Кызым проснулся - видимо, спать устал,
И увидел, как яркими лучами играет
Солнце на зелени листьев, и на украшенных богатых вратах:
Он не видел таких ни в Алма-Ате, ни в Костанае.
Мальчик створку толкнул, и шагнул вперед
Не глядя под ноги, привычно и немного небрежно -
Там нервно толпился бородатый народ,
А чуть выше - некто неназванный в белых одеждах.
Этот неназванный был горестен и сердит,
И детски-наивно слушая речь его гневную
Кызым понял: хочет старик истребить на земле
Все живое - за нахальство лезть по рукотворной лестнице в небо.
Бородачи говорили смирно - но против, просили его снизойти,
А неназванный не внимал мудрости свЯзной.
И тогда шагнул вперед казашонок-малыш - как Тенгри,
Смелый и хитрый герой бабушкиных памятных сказок.
Он просил, не поминая ни праведников, ни мудрецов
С невозможным своим казахским прищуром -
За зверьков и птичек, волков, лошадей и сов
Воющих, ржущих и рыщущих.
* * *
Что было дальше - мне не сказали, а может было тогда нельзя,
Но стоит небо, и задрав головы под небом стоим
Мы - и пять, и десять, и пятьдесят лет спустя,
И казахская степь, и сказка, и казашонок-Кызым...
Клоунашки
Клоун Ашки рвал бумажки
И играл ночами в шашки
Наголо.
Клоун Ашки пил из чашки -
Из любимой, из "в ромашки",
Что вернуть домой мамашке
Не свезло...
Клоун Ады гнал бригады
Помирать на баррикады,
В грязь траншей.
Клоун Ады для поряду
Посылал заградотряды:
Было надо этих гадов
Гнать - взашей!
Клоун Ашки рвал подтяжки
И на свежие культяшки
Клал жгуты.
Клоун Ашки кушал кашки -
Госпитальные поблажки
Принимал от тетки Глашки
Доброты.
Клоун Ады вел парады,
Нес военные награды
На груди.
Клоун Ады шел вдоль ряду
И солдаты были рады:
Марш - вперед! А все преграды -
Позади.
Ады - в злате, Ады - в зале,
Ашке - на базар-вокзале
В горсть прохожие бросали
Звонкий хлам.
А на сотый День Победный
Их встречал под выдох медный
Клоун Божий, клоун бледный
Где-то там...
.
Мир жесток
А справедливости нет.
Просто удачный момент.
Или мешочек монет.
Мир, как всегда, жесток.
Сил не хватает пока.
Часом кишка не тонка?
Лучше сыграть в дурака –
Может, и будет прок.
Главный вопрос навсегда:
«Где найти смысл, господа?»
Нет его. Вот в чем беда.
Самый нелегкий урок.
Каждый себя бережет,
Делая вдумчиво ход.
Раз – и однажды банкрот.
Таков, черт возьми, эпилог.
Эспри д'эскалье
Снимаем маски, оставаясь в темноте.
Снимаю шляпу – ты играла безупречно.
И знал лишь Бог (и то не факт), что мы не те,
Кем притворялись. Я пытался все сберечь. Но
Судьба горда. Ей не бывать служанкой низших.
Увы. Мы – странники, слепцы. Это порок?
Что мы отдать готовы за возникший
Маяк, спасающий от острых скал порой?
Эспри д'эскалье. Если б я тогда сказал,
Ты б не ушла. И если б не соврала,
То поднимал за счастье бы бокал.
За счастье. Не за горечь от финала.
Скоро рассвет. И маски вновь на месте.
Вся наша жизнь – один проект многосерийный.
Мы продолжаем эту длинную фиесту,
Ища возможности попасть в другие фильмы…
Танцуй, балерина!
Все события перепутаны,
Претенденты давно использованы,
Все истории мхом укутаны,
Все сюжеты вокруг изглоданы,
Все написано и рассказано,
Все доказано и опровержено,
Все услышано и показано,
Жили всяк: и спокойно, и бешено.
Все обмануто уж и выплакано,
Все испошлено и избаловано,
Все правдиво и искренне сказано,
Пересмеяно, перецеловано.
Ведь начало с концом – едины,
Остальное так быстротечно.
Мир –шкатулка. Танцуй, балерина!
Твоя жизнь далеко не вечна…
.
ЧЁРНОЕ ЧАРУЮЩЕЕ МОРЕ
Есть на свете разные моря,
Плещущие волны на просторе;
Но, об их стихии говоря,
Об одном я вспоминаю море.
Люди с незапамятной поры
Это море Чёрным называют.
По его брегам Кавказ и Крым
На целебный отдых зазывают.
Море нас притягивает днём
И влечёт в таинственные ночи.
Сколько песен сложено о нём
В Керчи, Севастополе и Сочи!
Здесь блистает, радуя весь мир,
Наша знаменитая Одесса,
И гостям устраивает пир
Моря нескончаемая пьеса.
Отрываясь от большой земли
Славным приключениям навстречу,
В море уплывают корабли –
Кто в соседний порт, а кто далече.
Волны то спокойно шелестят,
То приливом яростным грохочут,
Будто разрушения хотят;
Но на море люди всё ж не ропщут!
С морем не соседствует тоска
В тех местах, где протянулись пляжи, -
Будь они из гальки, из песка
Или сплошь из водорослей даже!
Нравится на пляже загорать
Молодым и старым; ну, а детям
В том краю такая благодать,
Что никто не станет спорить с этим!
Воздух исцеляющий морской
Навевает умиротворенье.
Позабыв о суете мирской,
Люди ощущают озаренье.
Вечерами, словно маячки,
Искрами пронзающие темень,
В воздухе летают светлячки,
Небо зажигая надо всеми…
Тот, кто в детстве море увидал,
Пожелает возвратиться вскоре
И с тех пор запомнит навсегда
Чёрное чарующее море!
Море неизменно манит нас,
Растворяя трудности и горе.
Каждый человек хотя бы раз
Должен побывать на Чёрном море!
ОСОБЕННЫЙ ГОРОД
Этот город для меня – особенный.
Нет того, с чем мог его сравнить бы я.
Дивным ароматом окольцованный,
Он цветёт, связующую нить творя.
Берег, Чёрным морем отутюженный,
Чудные имеет очертания,
И на побережье есть жемчужина –
Знают все: Одесса ей название.
Город, называемый Одессою,
Южную возглавил акваторию.
Море занимательною пьесою
Нам передаёт его историю.
От далёких лет до века нашего
Повсеместно город этот славится,
Всякий посетивший порт и пляж его
Скажет об Одессе: «Вот красавица!»
Морем искромётно очарованный,
Город разливается торжественно.
Для счастливой жизни уготованный,
Он звучит и выглядит божественно.
Море благодатно-изобильное
Рыбаков добычею премирует,
И архитектура многостильная
Сказочно с природой гармонирует.
Воздух напоён морепродуктами,
Зеленью, цветов благоуханием,
Солнцем, восхитительными фруктами
И весенней свежести дыханием.
Улицы здесь необыкновенные –
Словно побережье, лучезарные,
Светлые и красочно-победные,
Зелень обвила столбы фонарные.
Весело журчат места публичные,
Бойко гомонят базары шумные.
Одесситы – люди необычные:
Все, кого ни встретишь, остроумные!
Кто знаком с одесской атмосферою,
Тот сумел познать её особенность –
Юмор, наделённый высшей мерою,
Как волшебный ключ, легко заводит нас.
Всё в Одессе юмором пропитано –
Без него тут жизнь не представляется!
Населенье шутками испытано
И с любыми бедами справляется.
Здесь вам человек любого возраста
На любой вопрос ответит с юмором:
В каждом одессите светит бодрость та,
Коей облачён, пока не умер, он!
Одесситы все словоохотливы,
Молчунов угрюмых встретить сложно здесь.
Граждане приветливы, заботливы
И всегда помогут по возможности.
В городе, наполненном щедротами
Солнца, моря и воды живительной,
Речи пересыпаны остротами
По одесской форме удивительной.
Здешние остроты сладкоперечны
И разят с какой угодно дальности.
Список их велик, и в этом перечне
Вряд ли вы отыщете банальности!
Колорит Одессы многокрасочен,
И притом все краски очень яркие.
Город остроумен, свеж и сказочен,
Есть места прохладные и жаркие.
Национализм тут не господствует,
Шовинизма никогда здесь не было;
Не вражде, а дружбе всё способствует,
Ссоры наций под одесским небом нет!
Здесь живёт народность небывалая
(Впрочем, не народность, а народище).
Торжествует общность разудалая,
В каждом её члене – кладезь тот ещё!
Украинцы и евреи с русскими,
Греки с молдаванами и немцами,
И болгары, и армяне тут слились,
Став Морской легенды поселенцами.
Как многорастительная рощица
Слаженностью форм в восторг приводит нас,
Так народы, слитые в сообщество,
В коем каждый сохранил особенность.
Есть тут протестанты и католики,
Иудеи есть и православные,
Есть и мусульманские паломники,
Все между собою равноправные.
Храмы здесь – огромные и малые
(Их архитектура – многогранная),
Есть и синагога небывалая:
Музыка в ней слышится органная.
В общем, человек любой конфессии
(Кроме тех, кто служит всякой нечисти)
Чувствует легко себя в Одессе и
Может быть всегда, как пионер, в чести.
Хоть тут разглагольствуют и спорят все,
Мир хранится рамками приличия –
На религиозной почве ссориться
Не даёт Одесское величие!
Одесситы к прибывшим внимательны;
Гость, Одессу любящий, приятен им.
Даже воры там очаровательны,
И не стыдно ими быть обкраденным!
Чудная Потёмкинская лестница
От дороги к морю расширяется.
От тоски никто здесь не повесится –
Жизнь в Одессе Солнцем озаряется!
Прогулявшись вдоль по Дерибасовской,
Вы вкусите жизни многоцветие –
Там благоухает гамма красок ста
И цветёт не первое столетие!
Город жив и празднично, и буднично,
Улицы любой исполнят номер вам;
Но искусство здесь не только улично –
Музыка звучит в театре оперном.
В светлой атмосфере благонравия
Все проблемы, словно кочки мелкие.
В городе, где шуток полноправие,
Чувствую себя в своей тарелке я.
Вспоминая то, что в жизни дорого,
Не могу забыть я моря Чёрного
И огней особенного города –
Дивного и бурям непокорного!
ИСТОРИЯ ИЗВЕСТНОГО ТЕАТРА
Девятый год девятнадцатого века
Был очень важным в истории страны –
Культурной жизни значительная веха
Настигла порт продолжением волны.
В великом городе с именем Одесса
Явился к зрителям сказочный театр,
Где в благородную музыку одеться
Мечтал любой в меломаны кандидат.
У архитектора Тома де Томона
Проект роскошного здания возник,
И храм Искусства, которое огромно,
Народ, искусный в строительстве, воздвиг.
От той поры каждый год, из лета в лето,
Для посетителей двери открывал
Одесский движитель оперы-балета,
И перед ним замирал девятый вал.
Известно, что посещал неоднократно
Великий Пушкин сей оперный театр –
Он повлиял на поэта благодатно,
О чём в романе поведал Александр.
Театр действовал шестьдесят три года,
Являя публике музыкальный дар.
Потом беда докатилась до народа –
В Одессе вспыхнул безжалостный пожар.
В огне сгорело одесское искусство,
Но город с этим мириться не хотел –
Питая к музам возвышенное чувство,
Не навсегда одессит осиротел!
Чтобы театр возродился в новом стиле,
Балету с оперой преданно служа,
Для архитекторов конкурс запустили.
Взлетела мысль, над проектами кружа.
Число заявок не знало недостатка –
Уж собралось их не меньше сорока, –
Но не хватало желанного порядка,
Проекта лучшего не было пока.
Чтоб снова музыка в храме воплотилась,
В прекрасных качествах виделась нужда,
И руководство Одессы обратилось
К австрийским асам чертёжного труда.
Призвали двух композиторов из Вены,
Во всей Европе известных хорошо;
И за работу взялись они мгновенно
Со знаньем дела и с пламенной душой.
Одним из зодчих тех Фердинанд был Фельнер,
И у него был достойный компаньон,
Известный миру как Герман Готлиб Гельмер,
Что превосходным талантом наделён.
По разным странам проекты этих зодчих
На сорок восемь театров разнеслись –
Прочны те здания, красота и мощь их
Благообразно с культурою слились.
Три года строили новый храм искусства,
Великолепно он был сооружён,
А в завершенье работ с особым чувством
Последний камень был сверху заложён.
У главной лестницы верхняя площадка,
Что вид на Чёрное море обрела,
Была достроена, и на ней закладка
Большого камня того произошла.
Когда же Акт подписал градоначальник,
Тогда того документа экземпляр,
Прибрав к газетам с одесскими речами,
В железный ящик вложили, как в футляр.
К газетам с Актом программки и афишу
Осенним днём было велено собрать,
И с ними ящик вмонтировали в нишу,
Чтоб под зерцалом его замуровать.
Для пущей радости в театральном деле
Ключ, позолоченный, словно храм в Москве,
Был изготовлен, и архитектор Фельнер
Его вручил городскому голове.
Пятнадцать лет люди жили без театра,
И лишь фонограф им музыку дарил,
А потому было гражданам приятно,
Когда театр снова двери отворил.
Театр выполнен в форме полукруга,
Фасад изящен, симметрия строга;
У входа смотрят скульптуры друг на друга:
Ведь среди них не отыщется врага.
Перед пристанищем театральной труппы
Сияет в камне энциклопедия.
Здесь расположены две скульптурных группы,
Что суть комедия и трагедия.
Комедианты – амуры в птичьих масках,
Какими их показал Аристофан, –
Тысячелетия жили в чудных сказках
И к нам проникли сквозь времени туман.
Лицо трагедии – плачущая Фетра
Из древнегреческой драмы «Ипполит» –
В одесский храм принеслась на крыльях ветра
От тех времён, когда правил Еврипид.
О том, как ценно одесское искусство,
Большие статуи чётко говорят,
Перед театром особенные бюсты
По воле скульптора выстроились в ряд.
Увековечены Пушкин, Грибоедов,
И Глинка с Гоголем в этом же ряду –
В тех славных бюстах культурная победа
Запечатлелась у граждан на виду.
На фоне аттика две скульптурных группы
Символизируют оперу, балет
И возвещают, что жить не стоит скупо,
Жалея деньги в театр на билет.
Служа искусству, Орфей и Терпсихора
Своеобразный ансамбль создают,
И голосами невидимого хора
О мире стены рельефные поют.
Орфея и Терпсихору величает
При встрече каждый заядлый театрал,
А композицию данную венчает
Героев тройка, устроившая бал.
Стоит богиня театра Мельпомена
С неугасающим факелом в руках,
Ей подчиняется сказочная сцена,
А помогают два гения в венках.
Структура здания кажется нам сложной,
Но в то же время достаточно проста –
Анфас представить подковою возможно,
А в тройке портиков – видимость креста.
Сии три портика выглядят неровно
(Их «посадили» на разной высоте),
Над ними купол сверкает, как корона, –
И это всё говорит о красоте.
Внутри убранство театра впечатляет
Ещё вначале – на нижнем этаже.
Большой партер восхищаться заставляет,
Восторг в фойе начинается уже.
Располагаясь шикарным полукругом,
Фойе являет широкий коридор –
На театралов, идущих друг за другом,
Таким путём производится фурор.
Средь разных лестниц с востока до заката
Едва ли можно такую отыскать,
Что, как в театре, украшена богато
И так умеет идущих привлекать!
А что касается зрительного зала,
То ни на что он в Одессе не похож –
Здесь его роскошь признали небывалой
С необычайной красой отделки лож.
В том зале бархат, сатин и позолота
Преобладают с низов до потолка –
Кому смотреть представления охота,
Тот знает, сколь роль отделки велика!
Таким театром народ гордиться вправе:
Ведь там всё блещет, сияет и горит –
Об этом в «Новороссийском телеграфе»
Корреспондент той эпохи говорит.
Чтобы театр освещался не из окон,
Чтоб не огонь был источником тепла,
Электростанция с переменным током
Тогда в Одессе построена была.
Вечерним временем в каждом людном месте,
Где собирается радостный народ,
Электролампочки вспыхнули в Одессе –
Шёл той порой восемьдесят седьмой год.
И на трибуне, и в прессе, и приватно
Охотно скажет истории знаток:
«В Одессе ради открытия театра
Электростанция выпустила ток!»
От скромной внешности ложи бенуара
Взгляд человека вошедшего скользит
К цветенью лож бельэтажного разгара,
Где оформленье роскошное сквозит.
А ложи ярусов сделаны на диво –
Неотразимы что первый, что второй;
Они наряжены очень прихотливо
И привлекают вечернею порой.
Весь интерьер неизменно поражает
Той красотой, что способна мир спасти.
Здесь галерею аркада окружает,
Сие творенье – воздушное почти.
Пожалуй, каждый в Одессе знает твёрдо:
Театр балета и оперы силён!
В том зданьи в виде финального аккорда
Представить можно блистательный плафон.
В одесском храме высокого искусства,
Где в каждом метре сияет красота,
Одно из главных достоинств – это люстра:
Едва ли с чем-то сравнима люстра та!
Светильник тот не колышется от ветра –
Не позволяет его величина:
Ведь высота этой люстры – девять метров,
Четыре метра в диаметре она.
Сказать «Светило одесское огромно» –
Солидной мощи его не описать:
Сие творение больше, чем двухтонно,
Всему искусству великому под стать.
Ещё австрийский художник Герман Лефлер
Был для работы в Одессу приглашён –
Чтоб заниматься в театре делом верхним,
Из всех иных мастеров был избран он.
Знакомый многим как книжный иллюстратор,
Не только этим прославился творец –
Ещё и как театральный декоратор
Известным стал этот славный молодец.
В его задачу входило написанье
На потолке четырёх больших картин;
И, взяв Шекспира для этого дерзанья,
Художник с росписью справился один.
Тридцать семь лет на большой культурной карте
Сияла самая яркая звезда,
А в двадцать пятом году (то было в марте)
Театр постигла ещё одна беда.
Ни революций, ни войн жестоких буйство
Не заглушали в артистах Божий дар,
Но всё ж несчастье напало на Искусство –
В театре вспыхнул непрошеный пожар.
Большой пожар начался со сцены ночью.
Железный занавес воду содержал,
Но вот огонь оказался сильным очень,
И веский щит под напором рухнул в зал.
Ущерб театра был очень ощутимым,
Но этот храм не закрылся навсегда –
Он из ремонта явился невредимым,
А от пожара в нём не было следа!
Балетно-оперное очарованье
Вселялось в возгласы «Браво!» и «Виват!»
Спустя сто лет после дня образованья
Академическим сделался театр.
Театр действовал, двери открывая;
Его поклонникам не было числа;
Но в сорок первом Вторая Мировая
Большое горе народу принесла.
Как всё в Одессе, театр был разграблен
И заминирован яростным врагом,
Но только этим совсем не обесславлен:
Искусство вечное выдержит погром!
Через три года ожесточённой схватки
Бойцов советских с фашистскою ордой
На славный город посыпались десятки
Бомб зажигательных мрачной чередой.
Горячим августом, в год сорок четвёртый,
Невзгод театра продолжен длинный ряд –
Чтоб чудо-здание выглядело мёртво,
В него влетел зажигательный снаряд.
Фашистам не было нужно, вероятно,
Чтоб дальше жизнь театральная велась,
И вот на западной лестнице театра
Лихая бомба тогда разорвалась...
Война закончилась, Русь восстановилась.
Одесса вновь устремилась к высоте,
И театральная жизнь восстановилась,
Хотя возможности были уж не те.
Искусства храм, лихолетьем поражённый,
Какую только разруху не видал!
Театра облик, войною искажённый,
Преображения долго ожидал.
В те годы здание сильно пострадало –
И изнутри, и снаружи был урон, –
Но несмотря на присутствие развала,
К театру люди текли со всех сторон!
Полуразрушенный, полуобожжённый,
Он все невзгоды военные познал,
Стоял понуро, в печали погружённый,
И в волны музыки раны окунал…
Своих поклонников радовать, как прежде,
Театр дальше, конечно же, не мог;
И в год, когда принял власть товарищ Брежнев,
Источник музыки временно замолк.
Чтоб, выступленья на сцене совершая,
Имела труппа приличный интерьер,
Тут началась реставрация большая
Огромным комплексом самых разных мер.
Модернизация этого театра,
Согласно замыслам, полною была.
Чтоб, как и прежде, всё было в нём приятно,
Большие средства Отчизна собрала.
Организаторы дел взялись серьёзно
Весь исторический облик воссоздать,
А потому чрезвычайно скрупулёзно
Преображалась былая благодать.
Пошло на дело четыре миллиона
Ещё не знавших инфляции рублей
(Сия валюта велением закона
Была всех прочих гораздо тяжелей).
И снова бархат, сатин, стекло и мрамор
Для возрождения люди припасли,
А вместе с этим двенадцать килограммов
Туда сусального золота внесли.
Была большой реставраторов работа
По сотворению блага для людей,
Внутри театра покрыла позолота
Сверх четырёх тысяч метров площадей.
Через семь лет от начала этих действий –
В семьдесят первом году – включили в план
Сверхдорогой инструмент, и в славном месте
С тех пор стоит фантастический орган.
Теперь три тысячи труб того органа,
Что изготовлен был фирмой «Ригер-Клосс»,
Средь восхитительных лож звучат пространно.
Ну, где ещё услыхать такой колосс?
Театр сделался лучшим, чем доселе,
Благодаря созидательным трудам;
И убедиться легко, что в самом деле
Ещё красивей, чем раньше, стало там.
Чертог искусства возник не в одночасье,
Неоднократно театру не везло;
Но так случилось, что не было бы счастья,
Да вот несчастье пришло и помогло!
Кому-то кажется, что провинциальный
Театр не столь интересно посещать:
Он не такой, как в столице, идеальный,
И целый мир не дано ему вмещать…
Подобным скептикам смело мы ответим:
«Чем скороспелое мненье выражать,
Вы познакомьтесь сперва с театром этим
И научитесь искусство уважать!»
Сравнив культуру различных стран и весей,
Мы заявляем о нынешних годах:
«Таких роскошных театров, как в Одессе,
Не так уж много в столичных городах!»
По утвержденьям свидетелей и прессы
(И с этим вряд ли поспорит сам Монмартр),
Один из подлинных символов Одессы –
Её балетный и оперный театр.
Театр музыки, оперы, балета
Стоял и выстоит долгие века –
Он представляет собою чудо света,
Его дорога, как море, велика!
.
Провинция...
Город, который рассчитан
На тихую жизнь просчитанную,
Которых на карте тысячи -
Написанных и прочитанных.
Однообразных по-своему.
Разрозненных во единую,
Богом терпимо хранимую
Неправедную провинцию.
Утренняя нестоличная
Бодрость центрально-базарная.
Где не таинственно - Личное
И обсуждаемо - Главное.
После обеда, пустеющие,
улицы закрываются
И затихает провинция,
Праведно прячась за занавес
* * *
Когда идут дожди,
Топая по окружающей территории,
Вспоминается слово «жди».
Когда омоется Ялта, Судак и Евпатория.
Ныряет смытая грязь
В бушующее грязно-серое,
А мы ругаем на -ять,
«Прозябая» накопления сделанные.
Вода от верхов до низов,
Наступая на достопримечательности,
Размывает веру в любовь
К Ю.Б.К. и Гнезду его ласточки.
Уже иные ожоги
От иных разогревов случаются.
И каются те немногие,
Которым многие хвалятся.
И что-то сырое не сушится.
И что-то кефир забросили.
А глушится то, что юшится
Между Коктебелем и Феодосией.
Дожди набегут и уйдут,
Татарами по цветущему.
И мы уже тут как тут.
Что там нами упущено?
нам бы весною встретиться с летом
Холодает холодное лето,
Это значит – приходит октябрь.
Ты одета, а осень раздета.
Ни листвы, ни снегов негде взять.
Негде взять той свободной походки.
Нет походки – не значит грустить.
Стоит выпить по «четверти» водки,
Вольнодумно с листвою кружить.
Пр:
Мне бы весною
Встретиться с летом
И в переулках с дождями бродить.
Ежесезонно.
Не веря в приметы,
Жизнь «закадрить» и ее же любить.
Холодеют мозги, мерзнут уши,
Замерзает трава во дворе,
И дрова, что остались посуше
Печь порадуют лишь в декабре.
Отогреться, как будто, не сложно.
Можно ложно себя обогреть.
Слиться с ливнем и скраситься ложью.
Нагреваться и даже потеть.
Пр:
Но нам бы весною
Встретиться с летом
И в переулках с дождями бродить.
Ежесезонно.
Не веря в приметы,
Жизнь «закадрить» и ее же любить.
.
ДНЕВНИК БУДУЩЕГО
Опять зима стирает все границы.
Бумагой чистой мир в окне возник.
Ложится снег одной сплошной страницей
В мой подзабытый старенький дневник.
Да вот беда, ошибся снег с форматом –
Он выбрал чересчур большой пустырь.
Одна страница… что-то многовато,
Чтоб жизнь мою вписать в такую ширь.
Она пока вмещается в тетради
(Мой вечно-бесконечный «первый том»).
Сюжет второго мною же украден
Или страшней – отложен «на потом».
А что «потом»? Такой же зимний вечер.
И тот же снег. И тот же грустный дом.
При антиромантичной глупой свечке
Ты там один, хлебаешь суп с котом.
А снег идёт – обрывки тех страничек,
Что так и не сложились в «том второй».
Тебе не хватит и вагона спичек,
Чтоб сжечь их, ненаписанный герой!
И автора вернуть к тому началу,
Откуда ты в грядущее войдёшь…
Увы, браток, сложилось всё печально:
Что не посеешь – то и не пожнёшь.
….. ….. ….. ….. …..
В тетради жизни смёрзлись все листы:
Их номера – лишь первый и последний.
И между ними так спрессован ты,
Что близко старость, как забор соседний.
ГРОЗА
Отражается молния в лужах.
Даже странно – огонь на воде.
Громыхает… а я безоружен
Перед буйством небесных утех.
Словно вспышкой я вырван из мрака –
Гром-фотограф немного «шалит».
Глупой кляксой мелькает рубаха
На холсте тротуаровых плит.
От дождя убегаю вприпрыжку.
(Вот ещё один кончился день).
Снова яростно выхватит вспышка
Одинокую жалкую тень.
Так и жизнь… просто фото на память
(Да и вспомнит ли хоть кто-нибудь?)
… И смеётся небесное пламя,
Освещая бегущему путь.
НОЧНОЕ НЕБО. СЛЕД ЗА САМОЛЁТОМ…
Ночное небо. След за самолётом.
Ты надо мной в холодной тьме летишь.
А здесь, внизу, хорошая погода,
Течёт река и шепчется камыш.
Два берега – как мы с тобой. Не вместе.
Пергамент волн не помнит наших встреч.
И пишет ночь на нём стихи созвездий,
Чтоб утром их в огне рассвета сжечь.
Растаял след, исчез как выдох дыма.
Весь мир – зола сердечного костра…
Была когда-то ты моей любимой,
А стала – так… далёкая сестра.
.
МЕРЛО
В угоду зелёной рыбине
век склонялся, как будто лик,
напрягая мышцы стальные,
берег трогали корабли,
с непривычки краснело море,
позвонки хрустели на вздох,
виноград давился в подоле –
по коленям струился сок –
тельце лопалось в швах о тельце,
трубы дым выпускали под свод,
оловянной судьбы младенцы
в брюхе рыбины множили род,
под червлёные хляби и самбу
извергались в солёную муть
одноногие стойкие ямбы,
чтобы сразу же утонуть.
ВЫЖИВАНКА
весна
проползла
вдоль стеночки
испуганной /слáвянской/ девочкой,
которую
прячут
родители
от воинов-освободителей.
а
чёрные
крестики
ночью
то карчут,
а то рокочут,
и по закоулкам слоняется
кулич
с кровавыми яйцами.
ребята,
от ветра горбатые,
исправно
метляют лопатою –
/без толку рождённое множество
борителей с мужеложеством
и прочей западной дрянью./
а древо любви
облетает,
и тихнет кларнет
заката.
пол-царства
дают за ката.
вторую –
чтоб взять на поруки.
весна
разжимает руки,
хватает прохожих за плечи –
хилая и увечная –
мáнит луною
скомканной
и новостными сводками:
республики,
танки,
базы,
кремлёвские диабазы,
///но к /солнцу///
чересполосица,
видимо,
не относится –
знай себе,
катит
гульливо
аж в /абсолют перспективы./
* * *
Раздай слова за светлы вздохи,
их смысл противолежащ -
слова немыслимо жестоки,
хоть плачь.
Вот Он, разбившийся о землю,
которую пришел спасти,
вздохнул: "за вас я все приемлю",
простил.
И все приливы и отливы,
чудес не рвущаяся нить,
и радость, без которой миру
немыслимо стоять и быть -
все в этом тихом воздыханьи
и совпаденьи красоты -
витальных сфер и сфер летальных
мосты.
Он растворился в кругозоре,
в пыли дорог, в пару небес,
и, как светило, в горизонте
исчез.
Теперь сияющее вымя
лень золотую допуста́
струит - Он пишет свое имя
на все уста.
.
Вражда
За природною, нежною, волнительной тенью,
За красотами нежных белых снегов
Рисовалось душевное ветра смятение,
Породившее маятник снов.
И под силою ветра и грязи, со дна,
И под звёздною пылью небес,
Вдруг возникло слияние света и зла:
Встали на тропу войны ангел и бесстрашный бес.
Неизмеримы были силы тех враждующих сторон,
Но воля рая или ада брала верх?
Необычайно страшен был войны урон.
И понеслась война всех против всех.
Был мир чудес и совершенства:
Была любовь, улыбки, смех.
Везде царила радость и души блаженство,
Не применимы были горе, боль и грех.
Всё было непорочно, даже чисто,
А самые заветные мечты осуществлялись в миг,
И блеск на тени серебристой
Ложился, словно мнимый блик.
И необъятность красоты всей,
И чувства, что дарила эта власть,
Не создавали образа дороже,
Чем райского блаженства сласть.
А ночью, будто оживали небеса,
И плыли нежно перистые грёзы,
То превращаясь в голубые паруса,
То будто оставляли след от нежной розы.
И всё казалось слишком совершенным:
И воздух, и цветов проникновенный аромат.
Не может рай настолько быть блаженным,
Насколько изувечен и противен чёртов АД!
Пролиты слёзы и пришёл поток страданий
За корону, разум, что душа несла.
Не счесть подобных вам преданий,
И не остановить войну добра и зла.
Лесть, ложь, обиды, изречения,
Предательства, уловки и недобрая молва...
Кто вам давал такие поручения -
Судить и молвить чёрные слова?
Кто дал вам волю бурю вызывать,
Что убивает вечные вопросы,
И не даёт ответ понять,
Порабощая ночь и грозы..?
Что же осталось после жадности теперь?
Куда пропала жажда к жизни?
Уже не сладок так апрель,
Лишь горечь от безликой мысли.
Осталось небо, воздух и земля,
И ни одна душа не шелохнётся.
Ведь небо чёрное уж стало от угля,
А воздух свежестью не отдаётся.
Земля покрыта кровью тихих снов,
Где похоронены оставшиеся души
И больше нет воздушных облаков.
(Отныне мир во мрак погружен).
Мы сами создаём и сами разрушаем.
Где смысл этому всему?
За сердцем тень однажды замечая,
Больше не стоит верить никому.
Но как же то, что свято?
Как то, за что мы боремся всю жизнь?
Всё хочется вернуть обратно,
Хочется чувствовать, любить, ценить...
Всё возвращается на место:
Мечты, забота, солнце и тепло.
Давайте верить в сказочность момента -
В то, что приносит в нашу жизнь добро.
С любовью..
Я вчера получила послание
От тебя. Ты написала мне как в бреду.
И в тот миг вонзилось в сознание
Чувство, что обнять тебя не могу...
Не могу, как всегда, прижаться
К твоему носу, нежной щеке,
Но так хочется задержаться
Прикосновением на руке...
Ты же знаешь, я всегда буду рядом,
Пусть даже, когда так далеко,
Я согрею теплом, светлым взглядом,
А болеешь - принесу тебе молоко.
Я дарю тебе сновидения,
Время своё я готова тебе отдать!
Я поздравлю тебя с днем рождения,
Улыбнусь, и отправлю в кровать.
Ты уже такая большая,
Совсем взрослая, что тут сказать,
Моя нежная, самая дорогая,
И нет слов, чтоб любовь передать!
Я готова даже молиться,
Ты знаешь, как нелегко это мне?
Лишь бы кто-то мог поручиться,
Что ты счастлива будешь вполне.
Береги себя, слышишь, родная,
Вспоминай вечера у костра,
Пусть живет в тебе не умирая
Это вечное слово СЕСТРА.
Кукла
Честно признаюсь, я потеряла себя...
Я то склеена, то снова разбита.
Я как кукла, в коробке стою у тебя.
То красива, то платье облито.
Руки снова тянутся к свету,
Ты же ставишь меня в уголок.
Большой бант на мне белого цвета.
"Больно! Куда ты меня поволок?"
Платье порвано. Глаза закрыты.
Не хочу больше видеть тебя!
Ты называл меня Маргаритой,
Обнимал, целовал любя..
Я прощала твою невнимательность,
Что с того, что в углу забыл..?
Знаю, вспомнишь ведь, обязательно!
О! телефон зазвонил..
Собираешься уходить ты наверное.
Я ведь жду тебя! Не уходи!
Пиджачок, туфли какие-то скверные,
А за окном косые дожди.
Ты ушёл. Я упала. Разбилась.
На куски разлетелась душа.
И уже навсегда развалилась
Кукла, что была для тебя хороша!
.
Убийца
Вспомни мир, заполненный тьмой,
Вспомни свет, сменившийся тенью...
Что мешает тебе быть собой?
Лишь то, что сожран ты своей ленью!
Ты открой пустые глазницы,
Щелкни злобно беззубым ртом.
Еще не поздно остановиться,
Чтоб не жалеть ни о чем потом.
Услышь, как рыдают души
На дне глубоких пустых пещер
Увидь, как кит умирает на суше,
И прими этот страшный пример!
Принеси кровавую жертву
Темным своим богам,
Укрепи свою жалкую веру
Покажи свою смерть врагам!
И в душе воцарится хаос,
Развернется кровавая ночь
Ты увидишь, как к маме прижалась
Перед смертью малютка дочь.
Но ты можешь раздвинуть границы
Ты можешь убить свою лень
И стать свободным, как птица,
Не попасться в кровавый плен!
Можешь быть не рабом удачи,
А царем самому себе
Вспомни, как дети плачут,
Покоряясь своей судьбе.
Не судьба для тебе госпожа
И не вечная страшная ложь.
У тебя самого есть душа,
Или ты ее просто сожжешь?
Сожжешь в ярком пламени горя,
Спалишь на углях мечты,
И дым надежд понесется к морю
Твоей тревоги и суеты.
И во мраке ночном пронесется
Мерзкий могильный смрад.
Это все, что осталось от Солнца,
Которому ты был так рад..
Вороны и голуби
Мысли кружатся, как вороны
Над хладным безжизненным телом.
Бесшумны, черны и проворны,
Как вихрем их завертело.
И их всё больше слетается
К окоченевшему трупу.
Холодно. Пусто. Смеркается.
Как же всё это глупо...
Давным-давно позабытое
Вспомнится тёмной ночью,
И вороны чернокрылые
Клювы усердно точат.
Вспомнишь былую дружбу,
Отвергнутую любовь...
А воронам то и нужно -
Тотчас расклюют их в кровь.
Казалось забытая рана
Опять начнет кровоточить,
А вороны, грубо и рьяно,
Клюют до скончания ночи.
Но вот забрезжил рассвет,
И вороны улетели.
И раны как будто нет,
Лежишь в холодной постели.
Всю ночь не сомкнувши глаз,
Ты думал о дальнем прошлом...
И вот, пред тобой "сейчас",
Вернуться назад невозможно.
Встанешь, умоешься, выйдешь
Из дома на лютый мороз,
И воронов больше не видишь,
Не чувствуешь старых слез...
Но время опять к закату,
И ты ложишься в постель.
Видишь, как белую вату
По двору рассыпает метель.
Ждёшь хлопанья чёрных крыльев
И сжался уже в комок,
Готов рассыпаться пылью...
Вдруг, в мысли влетел голубок.
Как метель за окном, белоснежен,
Резвится, играет с тобой!
Прекрасен, светел и нежен...
Зовут голубка мечтой.
С собой он принес картины
Твоих самых лучших лет,
Как золотой паутиной
Опутал весь белый свет!
И будущее так манит,
Накатывает волной...
И взгляд пеленой затуманит,
И в сон ты уйдешь с головой.
Часто ночами взрослые,
Ставши от жизни грубей,
Видят воронов грозных.
А дети - лишь голубей.
Тень
Нас только двое - ты и я,
Ты следуешь за мной во мраке,
И от тебя мне нет житья.
Грыземся мы, как две собаки.
Нас двое - я и моя тень.
Ты следуешь за мною неотступно.
И, вот беда - ты волк, а я олень...
Ты, как Фемида, абсолютно неподкупна.
Ты следуешь за мною по пятам,
Но лишь направлю на тебя луч света -
Исчезнешь здесь... Но возродишься там!
Я знаю - мне объявлена вендетта.
Ты не услышишь ни одной молитвы -
Лишь жажда крови направляет твою длань.
И лишь один исход у этой битвы:
Ценою своей жизни, заберешь положенную дань.
.
***
Два мира, два коня,
Два солнца, две преграды,
И даже две меня –
Из них я каждой рада.
Два облака вдали –
Дожди пролились дважды.
Две маленьких Земли
Легли на лист бумажный.
Два бережных крыла
Из хлопьев снегопада…
Я дважды поняла:
За всё – одна награда.
***
Мы – белый снег, что выпал перед Пасхой,
Покрыв ухабы прошлых зим и лет.
Мы полюбили мир такой опасный,
И верим, что его прекрасней нет.
Мы – лёгкий снег, кружащийся вначале,
И незаметно для самих себя,
Свой сон наивный бережно качаем,
В него и верим, мысль не торопя.
Мы – вешний снег и под весенним солнцем
Растаем, словно вовсе никогда
Нас не было. И только остаётся
Вода… вода… и та не навсегда.
***
Где-то рядом, в соседней галактике,
Я такая, но только моложе.
Может, даже, с красивым бантиком
И, наверно, с другим цветом кожи.
Я гуляю со змеежирафами
Среди каменно-взрослой осени.
Кто-то светит зелёными фарами,
И ответы бросает вопросами.
Пообедав досЫта туманами,
И взобравшись на полночь кромешную,
Она ищет за космокеанами,
Где найти меня можно, здешнюю?
.
Ностальгия
Достаю из кармана привычные тридцать пять.
Забываю, что путь сократился уже на треть.
Здесь не будет таких маршрутов, чтобы долго спать,
И во сне, вылетев на встречную – умереть.
Просто нет здесь таких маршрутчиков: курят в дым,
Набивают селёдкой жестянку до тошноты.
И не важно, будешь ты толстым или худым –
Всё равно тебе не пройти через блокпосты.
Всё равно будешь дома за полночь, долог путь.
Карта памяти переполнена. Всё. Предел.
Обелиски Невского давят тебе на грудь
Ничего-то ты в этом городе не успел.
Ничего. Уходи. Не смотри назад, в темноту.
Темнота потеплеет, растопит в тумане солнце,
МедовОе похмелье Спасской и налету
Попадает Алиса в сквозное метро колодца.
Золотые чешуйки невской слепят глаза,
Маяковский мозаикой рассыпался в камне стен,
На Приморской с моста: то зелень, то бирюза.
Здесь отпущен якорь, похоже, что насовсем.
Вот резная калитка - заветный Алисин сад.
Триумфальная арка немногим укажет путь.
Ты заблудишься, выйдешь затемно: люди спят.
Оживают камни - только бы не уснуть.
Город кольцами вьётся, танцует - оживший змей,
На последнем витке – попадаешь в плен объездной.
И чем дальше от плена – тем это кольцо сильней.
Я прошу тебя просто сегодня побудь со мной.
***
В этой сказке никак не может согреться Кай.
Королева подбросит вверх ледяную кость:
Танцуй мой мальчик, пока не замёрз, играй!
В доме моём ты лишь мимолётный гость.
Хрупкая жизнь раскрошится в руке как лёд,
Даже игральная кость - и та тяжелей.
Просто поверь, что Герда уже не придёт,
Просто поверь...
Раз - и покрылись волосы серебром,
Два - и рук не разжать.
Просто закрой глаза. Что будет потом -
Холод и гладь,
Блеск и покой. Все трещины только лёд,
Линии на руке.
Голос теплится, еле дрожит и вот -
Рот уже на замке.
Страшно. Холод и молодость. Кубик льда
Падает - не поймать.
Ты у меня не первый. У Бога - да,
Воля и благодать
Каждому. Холодно. Молодость в янтаре
Стынет и ждёт
С первым лучом, пробившимся на заре,
Герды приход.
***
Прости, красавчик – дело твоё – труба.
Глаза погасли, пеной свисает ус.
С кровати встанешь, а за окном пальба.
Ты тихо скажешь: «Господи, я не трус»,
И еле слышно: «Я ведь еще живой!»
Да, я боюсь сегодня открыть окно.
Пусть в каждом выстреле Бог говорит со мной.
Но здесь сегодня и холодно и темно.
И Бога нет, он там, за стеклом окна.
Он бьётся ветром, птицей клюёт с руки,
А за окном бушующая весна,
И у военных начищены сапоги.
И моё место пустующее в строю
Так выпал зуб из пасти – и зверь притих.
Он хочет душу сегодня забрать мою.
А ведь душа у нас, одна на двоих.
.
Уйти налегке
Уйти налегке – вот большая удача.
В заплечном мешке – только смена белья.
Идти по дворам, улыбаясь и плача –
Улыбка и слезы – они ведь друзья.
Уйти рано утром. Расчерчен тенями
Асфальт на проспекте, а воздух так чист!
Уйти, как хотелось ночами и днями,
В экран уходя, в белый снег, в белый лист…
Уйти навсегда. Слышать первые трели
И бывшей соседки упрек за спиной.
Уйти в синеву молодого апреля
И чувствовать: в воздухе пахнет весной.
Слепому подать три рубля (десять – много),
Раздать все долги, растерять все мечты.
Бездумно шагая знакомой дорогой,
Увидеть бездонную высь пустоты.
И пусть говорят, будто время нас лечит.
Хмельной оказаться без капли вина,
Уйти насовсем – новой жизни навстречу,
Прошедшую жизнь стойко выпив до дна.
Девочка играла
А девочка играла на свирели,
А может, это флейта - не пойму.
Протяжные и жалобные трели -
Душе они понятней, чем уму.
А девочке, наверное, лет восемь:
Худые ручки и лицом бледна.
Поведала она мне: будет осень,
А вслед за ней - опять зима, весна...
И слушая ребенка ненароком,
Я детство повстречала вдруг свое,
И страшно стало: в сером и жестоком
Я мире оказалась. Воронье
Повсюду, а совсем не канарейки,
И путь лежит мой прямо через лес.
И только голос флейты иль жалейки
Меня ласкает перышком с небес.
Запоздалый привет
Марина Ивановна, здравствуйте, милая!
Я к Вам опоздала. Пишу от руки.
Не знает никто место Вашей могилы. Я
Верю, Вы живы всему вопреки.
Поэты уходят не в землю, а в вечное
Прекрасное завтра - таков уж их рок!
Я Вам привезу свои капли сердечные,
Когда мы увидимся, дайте мне срок!
Была я недавно в Голицыно, в Болшеве:
Везде иноземная речь - c'est la vie!
Не меньше меня, я уверена, больше Вы
Россию узнали - обитель любви.
Искала следы в Коктебеле Сережины.
Но в "Бубнах" - лишь рынок китайских трудов.
Дороги у моря другими исхожены,
Лишь Ваших там нет ни стихов, ни следов.
Мост Карлов и рыцарь, его охраняющий,-
Для праздных туристов стандартный маршрут.
В легенду не вписан сюжет впечатляющий,
Как с камнем на шее стояли Вы тут.
В столицах выходят о Вас монографии,
Я пару десятков смогла насчитать.
И вашу надломленную биографию
На Западе модно сейчас изучать.
Стихи не пылятся, по полкам расставлены.
По сайтам разбросаны зерна-слова.
Хоть много поэтов сегодня прославленных,
Поэзия стойкостью Вашей жива.
Простите Вы всех, кто копейкою ржавою
Боялся помочь Вам в лихие года.
Такое не раз было с нашей державою.
Лишь мертвых поэтов тут любят всегда!
Вновь клич раздается меж пишущей братии:
"Народу служить ты обязан, певец!"
И рейтинги - апофеоз демократии -
В безвкусице вкуса нашли образец.
Ока обмелела. Вновь с гулом и грохотом
Вагоны бегут, как года по мосту.
И тяготы жизни - кто с плачем, кто с хохотом -
Поэты встречают. Их вновь за версту
Заметите Вы, эти лица бездонные.
В Москве в Париже узнали б их Вы.
И снова в толпе их глаза отчужденные
Глядят вдаль куда-то - превыше Москвы,
Превыше крестов, труб, газетных скандалов,
Превыше толпы и непрожитых лет.
Я Вам посылаю привет запоздалый.
Я знаю, он нужен Вам, этот привет.
.
Дороги, которыми не поехали
В тумане пробирается экипаж,
Извозчика голос в дыму:
"Справа, сударыня, Эрмитаж,
Слева - дорога к монастырю".
Мы свернули немного левей.
Надоели молочные дали.
Яркие пятнышки снегирей
Мутный пейзаж разбавляли.
В пути так милы монологи
И зелёные чащи с прорехами,
Но куда же ведут те дороги,
Которыми мы не поехали?
Облегчение креста
Даётся сильному так много
Любви и нежности порой,
Что станет он просить у Бога
Дать разумье и покой.
Познает он лишений массу,
Все мысли тихо затая.
Увидит злобную гримасу,
Примерит место мытаря.
И вновь взмолиться он решит,
Чтоб разрешили все тревоги.
Познал и истину - грешит,
Не видит далее дороги.
И в облегчение креста
Пошлют ему же человека,
Чтоб жизнь была его проста,
А не мучительного века.
Впечатлительная
Проведу я рукой по синему небу,
Кругом обернусь - везде лёгкий шум.
Всё гимны поёт закату, рассвету -
Душа бережёт перебор лёгких струн.
Счастливый билет мне выдан судьбой -
Родилась и живу в Украине любимой!
Восхищаюсь я морем и быстрой рекой,
Изгибами гор и лесами, равниной.
Пробегу я стремительно, раз обернусь.
Вдруг ветер весёлую песню затянет.
К иве плакучей крепко прижмусь -
В душе от весны трепетно настанет.
.
Дума
Младенец… Первый робкий шаг,
Улыбка, радость и веселье.
Младенец... Первый горький страх,
Тоска, отчаянье, безделье.
Теченье лет… Повтор былого:
Улыбка, радость – все как встарь.
Теченье лет - все по-другому:
Друзья, дом, улица, фонарь.
Река времен, свободный ветер,
Торнадо, буря, ураган…
Река времен - уже не дети:
Любовь и ненависть, буран.
Моря иллюзий, шторм, ненастье...
Безумный взгляд, огонь и кровь.
Моря иллюзий, страсть, безвластье,
Каленое железо, боль.
Водоворот, привычка, тина,
Заснувший разум, будни, злость.
Водоворот. Рожденье сына.
Анализ, мудрость, дух и плоть.
Конец… Прощанье, покаянье,
Загаданных желаний крах,
Конец… Забвение, молчанье,
Младенец, первый робкий шаг…
***
Я из тех, кто тихонечко плачет
Из бесстрастья укрывшись зонтом,
Про себя. Разрывает на части
Осень проклятая - поделом!
Застилает кровавым багрянцем,
Пишет краской умерших надежд,
В ужасающе медленном танце
Заметает она за мной след.
Ухожу, не вернусь никогда уж:
Слишком тяжко мне волочить
За собою в бездонную яму
Необъятные горы мечты.
Ухожу, не сказав "До свиданья!".
Развернулся - и за порог,
Оттого что мне горечь прощанья
Так горька, что я бы издох.
Я из тех, кто отчаянным смехом
Заливает на время тоску:
То, что отжило и откипело,
То, что я растерял на бегу.
Как бумагу скомкав свои грезы,
Положив их в нагрудный карман,
Я отправился в тот край, где, может,
Легче будет нести свой обман.
Обманул птиц свободных напевы,
Вставив ноту свою невпопад.
Дом мой, нарисованный мелом,
Смел с асфальта безжалостный град.
Я теперь ухожу понемногу,
Запрокинув за плечи суму,
Ухожу далеко я в дорогу.
Потому все, мой друг, потому.
***
Я хочу вдохнуть этот город и выдохнуть вечность,
Распластаться по нему тротуарами, осыпавшимися, старыми,
Ненужными никому и даром. Видеть как люди падали,
На колени падали и поднимались, слезами умывали боль.
Я хочу оседлать историю, обуздать ее скоротечность.
Фонарями покосившимися - глазами моими усталыми, впалыми,
Узреть охваченные пожаром воспоминания, что стали алые,
Раненые, оттого и алые, изрезанные поперек и вдоль.
Я хочу услышать детство, поцеловать в уста беспечность,
Напиться допьяна забавами и радоваться вещам простым и малым.
Дорогами дальними, запоздалыми обойти тех, кто вялыми,
Головами своими вялыми поникли пока солнце съедает моль.
Я хочу поспорить с пороками, обыграть в карты безупречность.
Побыть этими важными и не очень залами, квартирами, кварталами,
Стенами, исписанными вандалами, неповоротливыми скалами.
Неповоротливыми как закон скалами. Я хочу сыграть свою роль.
.
Ой вы травы высокие
Ой вы травы высокие, навеваете грусть,
Мне бы прилечь средь вас, да руки раскинуть,
Чтоб вдыхать запах полей твоих, матушка Русь,
И душе, что Русской зовется, никогда не погибнуть.
Сохранить все наследие наших земель, на века,
Воспевать тебя в песнях народных от края до края,
И жить, и любить тебя - Родная земля,
И молвою по свету везде тебя прославляя.
Ой вы дали широкие, от запада и до востока,
Реки силой своей наполнили земли страны,
По колосьям, что в золото бьют, проведу я рукою,
Я влюблен в твое небо и звуки твоей тишины.
Насладись небо громом и ливнем
Насладись небо громом и ливнем,
Летний зной осушил все вокруг,
До безмолвия под осиною,
Мокнет старый отцовский плуг.
Бесконечные грома раскаты,
Под них так хорошо засыпать,
Да запах дождя и мяты,
От чего так легко дышать.
Черная пелена ночная,
Заволокла всю небесную высь,
Эх природа! Моя родная,
Не сердись ты на нас, не сердись.
Перезвонами капель хрустальных,
Ороси деревни луга,
И словно в стихах моих ранних,
Перечеркнутой станет строка.
Перекошена, да тенью брошена
Перекошена, да тенью брошена,
Оборотной души сторона,
Вся изъедена, да изношена,
Уж не стоить тебе и рубля.
Нет величия, приукрашено,
Что забыл я здесь не пойму,
Слишком шибко я жизнь растрачивал,
Да вернуть ничего не могу.
Переполнены, да бездушные,
Видятся мне города,
От искупления до удушья,
Меня в них ожидала судьба.
Мне б к взъерошенной, неухоженной,
Пусть жизнь в деревне нынче строга,
Поля-пашнями, да все скошено,
Золотые стоят стога...
.
***
Июль. Над городом повисла ночь,
А я стою смотрю с окна.
Пустые мысли гоню прочь,
Мне хочется летать без сна...
Дорога. Тихие машины
Спешат куда-то как всегда.
Приятный ветер дует в спину,
И шепчет сказки иногда.
Луна. На небе светит ярко,
И освещает чей-то путь.
От духоты мне стало жарко,
Смогу ли я теперь уснуть?..
***
Смотря на серую дорогу,
Тебя пытаюсь я забыть.
Гоню ненужную тревогу,
Стараясь равнодушной быть...
Но все мои попытки тщетны.
Зачем обманывать себя?
Я не могу вот так, мгновенно,
Стать сумасшедшей, без тебя...
***
Ощущая нежность твоих губ,
Делаю последний глоток воздуха.
Не осталось больше этих мук,
Только пустота и отголосок прошлого...
Я иду, ступая по стеклу,
Опуская веки, чувствую спокойствие.
Поднимаясь выше, прямо на ходу,
Ощущаю легкость невесомости.
И открыв глаза в последний раз,
Прошепчу тебе дрожащим голосом:
«Помни время, что было до нас.
Помни нас, и все, что будет после...»
.
Красное-чёрное
Красное – черное.
Чёрное с красным.
Красное белое –
Жизни контрасты.
Радость и горе,
Боль и нирвана,
Горы и море,
Разные страны.
Кладбища грустные,
Язвы коросты.
Оптина пустынь –
Мир алконостов.
Сирин из Ирии,
Песни сирены.
В небе валькирии.
Подлость, измены.
Красное – чёрное
Неистребимое.
Чёрное – красное
Нежно любимое:
Слов изверженье,
В сердце укол,
Самосожженье,
Стих и глагол.
Это контрасты
Ада и рая.
Красное, чёрное –
Жизнь горевая.
***
Море Чёрное. Крым. Коктебель.
Гумилёв. Макс Волошин. Дуэль.
Габриак. Карадаг. Сердолики.
Воронцовой и Пушкина блики.
Айвазовский. И моря картины.
Вал девятый. Стихи Черубины.
Чёртов палец. «Лик сердца»*). Поэты.
Море чёрное. Солнце и лето.
Восхитительно! Сказочно! BELLE!
Море Чёрное. Крым. Коктебель.
Примечание: *) Лик сердца – другое название сердолика.
Мне припомнились вётлы красавицы
Мне припомнились вётлы красавицы,
Над рекою склонялись они.
Мы на лодочке плыли по старице
В небе звёзд загорались огни.
Эти заросли лилий фарфоровых
Раздвигало, касаясь, весло
Нарушало покой тихим шорохом,
Нас к неведомым далям влекло.
Королева воды дышит холодом,
Сердцевидные листья вокруг,
А тычинки нимфей – россыпь золота –
В самом центре цветка вспыхнут вдруг.
Неприступная, гордая лилия –
Кахалонг, золотистый топаз.
Тишина. Плёс. Нимфеи. Идиллия.
И любовь. Звёздный был её час.
Лепестки приподняв, все закрылись нимфеи.
Не хотели, казалось, они нас смущать.
Только вётлы смотрели, как добрые феи,
К нам склонилась ветлы серебристая прядь.
А луна поднималась всё выше и выше.
Ярко вспыхнув на небе, сгорел метеор.
Ты уехал давно. Похоронен в Париже.
Омут. Вётлы. Последний с тобой разговор.
.
Рецепт счастья
А я свободна! От запретов,
От тяжб, от слухов, от любви.
И от долгов, и от советов,
Я говорю себе: "Живи!"
Есть цели - это хорошо.
И денег столько, что бы кушать.
Есть разум. Ну чего ж ещё?
Способность никого не слушать.
Для счастья хватит... И потом,
Чего ещё для жизни надо?
Сериалчик посмотреть с котом,
С компанией сыграть в шарады....
Мы многого от жизни просим
И от того страдаем мы.
Ликуй! Ты - молод, кругом - осень,
Родных покрепче обними!
Друзьям пиши свои приветы,
Коль разделяют города.
И не грусти! Ведь их ответы
Сквозь интернет найдут тебя!
Побереги свою фигуру -
Едой делись с голодным "братом".
Прости обидчиков, ведь дуры
Ни в чём ВООБЩЕ не виноваты!
Живи как хочется! Законы
Страны и Бога соблюдай.
Не раздавай другим "поклоны",
Свой мир чудесный создавай.
Живи сегодняшним, прекрасным,
Отмеренным тебе лишь веком!
Живи по-честному и станешь
Самым счастливым человеком!
Принцесса и Король
Расскажи мне мама, где же делся папа?
Храню игрушки все, что он дарил...
Зачем Король покинул королевство?
Не уж то нас с тобою разлюбил?
"В Америку уехал он, работать!
Приедет - привезёт тебе конфет".
Сказала мама, так и не признавшись,
Что папочка покинул этот свет.
"А ты, Принцесса, жди, как из похода,
Жди нашего с тобою Короля!
В морозы жди, и в ясную погоду,
Он жизнь свою отдал бы за тебя!"
Принцесса ждёт, когда Король вернётся,
Когда прискачет в свите из карет...
Принцесса ждёт. А что ей остаётся?
Принцесса ждёт уже семнадцать лет.
Гроза
На завтра обещается гроза –
Дождь льёт всю эту летнюю субботу.
Но встречу нам откладывать нельзя!
К тому же, поутру мне нужно на работу…
На небе тучи просят подождать,
Не выходить из тёплого подъезда.
Сдержаться, не сорваться, не бежать!
Солгать, что вовсе не ждала приезда.
Солгать себе, что мы едва знакомы,
И то, что связывало нас, уже прошло.
И чувство полуласковой истомы -
Как прошлое - давным-давно ушло.
Прийти в контору, загрузить себя работой,
Оттягивая встречу и грозу.
Но небо разрыдается от счастья,
Как только твоё имя я скажу!
А может быть от горя? Кто же знает…
Я в чувства - как с разбега в воду - погружусь.
Чувства опасны, это даже манит...
Пораньше завтра я с работы отпрошусь!
.
***
это была не трагедия но репетиция драмы
трагедия впереди и никакие папы и мамы
не говоря силовые мышцы небесные никого
не остановят ни меньшинство ни большинство
твердь как и прежде тупа и тверда и стада
всё ищут поесть и воды а небесная та страда
хихикает и в облаках прячет бицепсы словно
у них там спа-салон и все сошли с ума поголовно
и никто не свалился ни на меньшинство и ни
на большинство все отдуваются сидя в рваной тени
сомнительного камуфляжа из всякой дряни вроде
веток жухлой лозы с пауками и того что в этой природе
ещё завалялось и съёжилось даром а драма сидит
и крутит кукиш трагедии мол ну что у тебя впереди
дальше ведь некуда да есть куда хаос и утлый тлен
из которого уже некуда деться и не подняться с колен
МАРТ
Припомни март прошлогодний, когда я
сказал, что птицам страшно в тумане, гадая
по их перелётам, казалось, почти вслепую –
как будто бы эпилептик выпустил пулю,
и её траектория изменилась не от
рикошетов, а от густоты высот
небесных… И ты сказала: «Наверное», –
но неуверенно, вскользь и нервно.
О чём ты тогда мечтала, поднесь не знаю.
У женщин фантазии – что вода завозная:
с вирусами, чья анонимность пугает врачей…
Год промелькнул, как мажор в минорном ключе.
Теперь в природе та же разъятость; дни
торчат из календаря, как на поляне пни;
и пни ты ногою их или не пни –
всё одно мешает разбегу; это они
делают нервной походку, когда туман,
не говоря о том, что гуляющий пьян.
Слава Богу, никто и не обещал
постоянно ясной погоды, ходьбы без плаща,
средь отвратительной мартовской пустоты,
когда на голых уродов похожи кусты,
с их искривлённой копией на боках
машин (воспаление сосудиков на белках);
и небеса, когда б не случайная птица,
могли бы с полным «ничто» запросто слиться.
Изучив тебя достаточно, знаю, что ты,
прочтя эти строки, скажешь: «Просты
помыслы верующих, а эта
метафизика – рукоделие поэта,
а Бог и в кустах, и под камнем, – повсюду».
Я не обижусь, но мыть посуду не буду.
***
Чего ты не смогла мне простить, я и сам себе уже
не сумею, разве – Господь обоим… Сплетая руки,
тела и души, в жизни и смерти, словно на той меже,
где уже выбора нет, и где никто и никого на поруки
не возьмёт, – вот именно там мы не расстанемся; будет
какой-то прощальный свет над нашими головами; пастух
проведёт своё стадо мирное, и вдалеке какие-то люди
с летними от загара лицами что-то скажут о нас; мой слух
обострился так, что я слышу кузнечика и цикаду в их
сумасшедшей дали, а ты могла бы и уст не открывать, –
просто рядом дышать и смотреть на меня, но и это в стих
не поместится, это больше, чем вдох или выдох; и покрова
небес, с ангелами и бесами, настанет час, покроют и нас,
и под пеленами этими, закутавшись в свои «да» и «нет»,
мы, как сиамские близнецы будем радостью мучиться, час
от часу всё неразрывнее и век от века; и этот свет,
названный мною прощальным – лишь декорация, задник, софит
в постановочной этой жизни, но за нею не тьма кулис
и бутафория ближних, и не какой-то дурацкий рапид
тоннелей и лиц – что-то иное и большее… Вот, ты оглянись –
и что увидала? ни нового неба здесь и ни чужой земли вдали;
мы тоже с тобой хороши, перебираясь по кочкам судьбы почти
вслепую, но наших рук очертания и тени пусть никого не спасли,
а может и – да, и об этом не надобно знать нам в этом пути.
.
ВЕСНА
Целый оркестр калек.
И дирижер обездвиженный.
Сегодня на склоне для лыжников
Играет Бах.
Серое небо и серый снег.
Чёрные ветки с мутными каплями.
Сквозь нестерпимый звон в ушах
Дворник скребет лопатой.
Это весна
До предела чётко,
Без объявленья, без обуви сменной.
Снятие пластиковой оплетки
С медного кабеля,
Диагностическое выскабливание
Сокровенного.
ОТКРОВЕННОСТЬ
Было так просто,
Так здорово
Безо всяких слов.
Без объяснений лишних.
Откровенность - от слова "кров".
Открывание крова,
Снятие крыши.
Ну а дальше без тормозов:
Выставить окна и двери вышибить.
Вот он как есть.
Только кто готов?
Ведь ничего интересного:
Голые доски и перекрытия,
Несколько труб, батареи.
Все, что имеем.
Зрелище так себе, честно.
И вот куда потом
Этот разобранный дом?
Остаётся принять это все за шутку.
Затеять строительство заново.
Нанять самого себя в джамшуты,
Не зная, за что приняться,
По кирпичику собирать.
(Сказка про кума Тыкву)
Что-то понять
Лет через двадцать,
Когда уже подсохнет известка
Старательно направлять
Выдохи между извилин.
Выращивать чуткость в горшочке глиняном.
Изредка вспоминать
Как было в самом начале просто.
Просто и весело непременно.
Само это слово
"откровенность"
Оставить в наследство подросткам.
БУРАТИНО
Ну ничего-ничего, Буратино,
Что ты как в первый раз
Ну-ка втяни лопатки,
выпрями спину,
Соври папе Карло,
Что всё у тебя в порядке,
Затянись до самых ключиц
Синеватным дымом
Виломой на вдохе
В три этапа.
Ну ничего-ничего, мой милый,
Мой деревянный принц.
Ты же всё сам понимаешь.
Ты же не идиот.
Скушай пшено, пока не остыло.
Послушай Бетховена что ли.
Прими ванну.
Ну что ты кривишь свой рот?
Тебе не должно быть так больно,
Буратино, ведь ты деревянный.
Ну ничего-ничего. Ничего же!
Ты же не умер: живой и здоровый,
Только чуть-чуть ободрана кожа,
Шкуркой пройтись - совсем как новый.
Это всё опыт.
Всё не напрасный.
Ну ничего-ничего,
Не чудовищно.
Попрактикуй. Хотя бы шавасану.
Спокойно и долго
До самых пролежней.
.
Живи как знаешь…
Живи, как знаешь, мною, встреченная,
И счастлива будь, насколько сможешь.
Уж если кто судьбой отмеченна,
Той и хочешь - не поможешь.
Той и счастье даже встретится -
Пройдет она мимо, не заметит.
От жизни от самой отвертится
И будет дальше жить на свете.
Ей природные влечения
Заменят страсть любви палящую.
А на курорте приключения -
Любовь большую, настоящую.
Мне жаль тебя, так долго спящую.
Но ты и сама тому не рада.
Ты вместо счастья настоящего
Весна тебе - одна распутица.
Источник света - лишь окно.
Не для тебя цветы распустятся...
Пусть так. Не каждому дано
Я знаю...
Я знаю, что время настанет,
Дождусь я счастливого дня,
Когда любви больше не станет
Когда ты уйдешь от меня.
Ты скажешь, что песня пропета,
Что больше нам нечего ждать,
Что было ошибкой все это,
Что надо ее исправлять.
Что ты со мной не была счастливой,
Другой - для счастья нужен.
Он и умен, и красив.
Он и стройн, и нежн.
Он горяч и молод,
Он образец красоты.
А я промолчу. Ну и что же?
Иди. Лишь бы счастлива была ты.
Если я увижу и узнаю...
Если я увижу и узнаю,
Что тебе я больше не нужен,
С той минуты, знай, предупреждаю,
Я тебе не друг, и не муж.
Ничего на свете нет смешнее,
Чем любовь и нежность вымогать.
И пусть будет во сто крат труднее,
Но одному придется мне шагать.
За тебя я жизнь отдать неготов
И любовь до смерти неберегу.
Но даю тебе святое слово:
Подлости простить я не смогу.
Раз предашь - второй раз не придется.
С той минуты - мы с тобой враги.
Если любишь, если верно любишь,
То любовь и верность сбереги
Играя умно и умело...
Играя умно и умело,
То и понятно - опыт есть -
Меня ты наказала за дело,
Отняв семью, здоровье, честь.
В мои-то годы мне умнее,
Да и трезвее надо быть,
А я - и это тем смешнее -
Тебя вот вздумал полюбить.
Твоя заботливость и ласка
Разбередили душу мне.
И стала жизнь волшебной сказкой,
Как в восемнадцать по весне.
Но это было дождливым летом -
Глубокой осени обман...
Я не виню тебя за это,
Мне мозг природой тоже дан.
И надо было мне подумать
В те ослепительные дни:
В чьи руки жизнь свою вручаю,
Судьбу..., а чистые ль они?
Таких, как я, ты знала немало,
Ты это даже не скрывала.
В твои я руки жизнь вверял.
А сколько жизней ты сломала?
Зачем? За что? Ты сама не знаешь.
Поступков, не судя, своих...,
Жизнь мою тоже ты ломаешь -
Ведь я ничем не лучше их!
Но рассужденья опоздали.
И вот - я бедствие терплю...
Я буду счастлив? Едва ли!
Но все равно тебя люблю!
.
Аккуратно
Человек – каркас из проволок
Что каждый встреченный приволок,
Чем ровнее в цельности он -
Тем меньше бед на обед гостем принесено.
И брошенный камень
Пролежит там веками
Запутанный в узел на узел.
И от того грустен
В веселье
Грузом
В везенье
Висит – всегда и везде.
И узенький путь
К нему проложен
А вынуть способен,
Руку просунув, «тонкий» человек -
В манере аккуратней
Чем великан,
Что пролезает даже в двери
Еле – еле.
Случайность
Не люблю навящевость!
Уж до ужаса
Предсказуема.
Ползёт и тащит
Багаж вещей
Ненужных,
Трафарет заученных
Фраз - безобразие, беспорядок
От Вас. А вот
Внезапность, импровизация,
Вся налегке и лучезарная,
И несёт в себе разное -
Задорно, здорово и здраво!
Тянусь к нечаянным
Знаниям, знакам и знакомствам.
У момента целостность - цель и есть
Случайность.
Весёлая
Ходит по комнате
Сама не своя
Расстроена, то ли раздвоена,
Но от грусти рассыпается
Больше. Ждёт.
Кончится скоро ли
Конечностей счёт
Потерь, утрата облика.
Водосточная труба
Затухнет под
Натиском вод
Проливных – потерпеть,
И тучи умчатся прочь.
Ходит по комнате, хотя…
Так сказать очень тихо,
Где о присущей лёгкости речь?
Сейчас…
ПОРХАЕТ ПО КОМНАТЕ
Преисполнена свежим
И восполнится радостью, вспомнив
О ком? О тебе -
Наполнится счастьем
И вспомнив опять же
О ком? О тебе -
Своё чудо и удачу свою,
Без тебя, но за руку с тобой.
Порхает по комнате
Ручная Бабочка.
.
СТОРОЖ БРАТА (из цикла «КАИН», 2013)
За грехи ли, за добродетели
Наделили, представь, вечностью.
Предписав «не терять человечности»,
Поручили всех дел быть свидетелем.
Шел, смотрел, слушал, думал, пытался понять,
Подустал. Мир ничуть не устал удивлять:
Здесь реки развернули вспять,
Умеют кровь Земли качать,
На каждом камне, каждом звере
Ставит человек печать.
Дальше, дольше – и не по душе уже
Жизнь свершений во имя, победы для.
Побежденный несет унижений шлейф,
Пахнет страхом от победителя.
Видел все, слышал всех, но стоял, обмерев.
Отвечай, это что? Твой кошмар или смех?
Весело бьет нечистот поток,
Хлещет хозяин кнутом свой скот,
Героя тут зарывают,
Цинковый гроб не вскрывая.
Здесь из вчерашних детей цветов
Лезет лопух да чертополох.
В храм не войти – на паперти срам.
Что ни напишешь – все некролог.
Если нет доверия
Сердцу и уму,
Сторожем
Кто сможет быть
Брату своему?
Я за преступление
Свой мотаю срок.
А за остальные - кто
Здесь ответит -
Кто?
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (из цикла «КАИН», 2013)
Кроткий Авель, всеми нами любимый Авель,
Первый пастырь, от первородных стад,
Чтобы жизнь, ему данную небом, славить,
Первых, теплых, доверчивых взял ягнят.
Тихий Авель, боязливый послушный Авель,
Чтобы смерти преодолеть свой страх,
Чтобы жизнь, ему данную небом, славить,
Режет агнцев с молитвами на устах.
Льется кровь на алтарь – удивительное торжество!
Имя не поминай всуе – бей для отца своего!
Страх заразен – маткам тоже в загоне страшно:
Блеют овцы, истерично глотая смрад.
Хлещет кровь и священное пламя пляшет.
Небо жрет чад сожженных овечьих чад.
Трупы корчит огонь – удивительное торжество!
Имя не поминай всуе – жги для отца своего!
Халелу Ях! Чтобы страх не вернулся, Авель.
Небу – акбар! А брату поможет брат.
Отче – славься! Каин Авеля вверх отправит.
Славься, славься! Забитых догнать ягнят.
Льется кровь на алтарь – удивительное торжество.
Имя не поминай всуе. Бей за отца своего.
Трупы корчит огонь – удивительное торжество.
Имя не поминай всуе. Жги за отца своего.
АБРИКОШКА И ДРАКОШКА (из цикла «PROКОТОВ», 2014)
Абрикошка и Дракошка –
Это злые завывайки,
Это жуткие бубушки,
Буки-злюки-дундуки!
Абрикошка и Дракошка –
Наглюки и воровайки,
От которых все старушки
Запирают сундуки!
Что за жулик Абрикошка?
Что за вредина Дракошка?
Разве можно с ними ладить?
Очень можно! И легко!
Абрикошка и Дракошка –
Это ласковые кошки,
Если их тихонько гладить
И давать им молоко.
Вспоминая Вильнюс
Города нанизались на тонкую крепкую нить,
Мимо каменных волн дохожу до причала...
И я был бы не против начать все сначала -
Но не я буду тем, что попробует все изменить.
Потому я молчу, потому говорят каблуки,
Силуэты, зонты - бесполезной мозаикой дня.
И монеты чужие в кармане тихонько звенят -
Так звенят поутру колокольни далекой реки.
Потому остаются стихи. Ведь помимо стихов
Остаюсь только я - в опустевшей кофейне в тени.
Если жизнь - ожерелье, то бусины, видимо, дни.
И на шее моей уже связка за пара веков.
Все, что держат ладони, мне кажется куполом неба,
И стихи на бумаге по-прежнему просто стихи....
Я бы с птицами прочь улетел - от беды и тоски,
Только птицы садятся на руки мои: просят хлеба.
Двуликий Янус. Вайле.
Я шел по городу. Под сонмом облаков
Клубились судьбы в череде непостоянства.
И в гулком звуке неназойливых шагов,
И в отражении безудержного пьянства,
И даже в нежном перезвучии воды
Над мостовой, под темными мостами -
Все напрягалось в незримом чуянье беды...
Собаки нервные, с поджатыми хвостами,
Бежали впереди людей к домам.
А мир вокруг преображался чудесами:
Так посредь августа воздвигнулась зима,
Так льдом подернулся мой близорукий взгляд,
Так над мостом сгустился сумрачный туман,
Так я шагнул - спокойным шагом - в ад
И встретился с железом бытия.
Двуликий бог смотрел спокойно и брезгливо.
У ног его распутница-змея
Пренебрегала третьей пинтой пива
И от меня в бега пустилась прочь.
А бог железный с ранами навылет
Смотрел мне в голову - так в душу смотрит ночь,
И это взгляд не в силах превозмочь.
И это взгляд мой выдержать не в силах.
Над богом ясень. В ясени луна.
И горло рвет надсадно старый ворон,
Бог ранен в грудь. Земля раскалена
Без пламени, без пепла и без дров.
Бог говорит - рокочуще и странно...
Бог говорит - и он молчит в ответ.
Бог говорит - и плачет оловянно.
Светает рано.
Завтра будет свет.
Твой город
Вернусь к тебе, а ты ко мне едва ли.
Твой город опустел в закате дня.
Не высказать, не выразить словами
Как не хватает этого огня
Моей весне и всей моей печали.
А после люди в песнях рассказали
О том, что ты разрушил для меня.
О том, как всеми благими делами
Ты город свой построил для меня
И встретил ветром сладким на причале.
Но в городе твоем меня не ждали.
Три ведьмы шли, монистами звеня.
Куда? Они, поди, не знали сами,
Но шли они, меня с тобой кляня
Последними и страшными словами.
И вот поспели лодки с парусами,
И бросили резные якоря,
И люди с очень светлыми глазами
Сошли на берег, местных сторонясь,
И вдаль ушли неровными шагами.
И волны в море поднялись ветрами,
И чья-то раздавалась болтовня,
И женщины глаза зашлись слезами,
И лодки с парусами, накренясь,
Вдруг провалились прочь в морские дали.
И я тогда исполнился печали.
И трещину дала моя броня.
И я сбежал. А ветры в спину гнали,
И мучали, и прокляли меня.
С тех пор весна моя полна печали.
Вернись ко мне.
Но я к тебе - едва ли.
Ведь ты теперь потерян для меня.
.
Родник
Тропой звериной до оврага,
Сквозь чащу леса напрямик
Я вышел осторожным шагом
И вдруг наткнулся на родник.
Укрывшись в зарослях осоки,
Преображая блики дня,
Он будто бы встречал с дороги,
Как гостя званного меня.
В его журчании искрящем
Такой призыв манящий был,
Что я припал к нему уставший
И жажду влагой утолил.
Цвели цветы, шумели птицы,
Тянулось небо над землёй.
А я сидел, не мог проститься
С водой холодной ключевой.
И благодарно вспоминая,
Хоть много лет с тех пор прошло,
К нему я мысленно ступаю,
Когда и впрямь мне тяжело.
Тогда я вновь иду сквозь чащу
К оврагу через бурелом
И знаю, он всегда окажет
Достойный путнику приём.
Спасибо
За день прекрасный, чудный этот
спасибо мне сказать кому?
Конечно, мог бы для сюжета
продолжить дальше, мол, всему,
чем окружён, к чему причастен
и в том же духе. Не затем
из дома вышел я пораньше
туда, где нет гнетущих стен.
Необходима передышка
от посягательств суеты
и я сбегаю, как мальчишка,
периодически в кусты.
Сегодня нового маршрута
координаты приберёг
и отправляюсь с добрым утром
за двери вон на марш - бросок.
И вот иду. Лежит неброско,
ещё не сбросив чары сна,
лесной массив, а там - берёзка
и скромно рядом с ней сосна.
И кажется сперва, меж ними,
нет общей связи никакой,
но получилось, что родными
они растут и в снег, и в зной.
Зачем причины знать соседства,
когда есть очевидный факт?
И если им хватает места,
не тесно им, пусть будет так.
Не часто средь людей некровных
пример единства приведёшь,
в сторонке друг от друга, словно
им с кем - то близость невтерпёж.
Держать дистанцию не ново
среди прямоходящих, пусть
послужит дружбы эталоном
деревьев тех простой союз.
Когда прогулку я окончу,
в воспоминаньях унесу
с собой пропахший воздух почвой
и их - берёзку и сосну.
***
В краях заснеженных рождённый,
простонародным языком
общаюсь с каждым мне знакомым
и человеком, и пеньком.
В обход литературной речи,
как есть, на равных меж собой,
я назначаю людям встречи
и изъясняюсь с муравой.
Привычки нет болтать напрасно -
спасибо вам, отец и мать.
Я выражаюсь чётко, ясно,
всегда по делу, так сказать.
Не уважаю пустозвонов;
за всякий ляп - держи ответ.
Всего основа - это слово,
без слова ничего и нет.
Пускай как лапоть средь учёных
мужей столичных, для меня
куда важнее чтить законы,
что мне дала сама земля.
Моё житьё иного рода.
Глубинки быт - вот мой уют.
И знаю, здесь открою рот я,
меня услышат и поймут.
.
***
И вновь с тоскою лжелюбви обвенчан,
Сижу и внемлю холодеющей квартире,
В моей душе, как в небесах путь млечный
Проснулась плоть, подобно мрачной лире.
Здесь нет людей, царят здесь лишь глаголы -
Любить, надеяться, блаженствовать, любить…
Но глядя на салонные заборы,
Охота пить курить и ненавидеть – жить!
О, где же вы, волнующие души!
Куда вы улетели от меня?
Я вас любил, закрыв глаза и уши!
Но вы не приняли огня.
И все же появилось вдохновенье…
Нашел ее, и для себя решил,
Что обману весь мир, избавлюсь от сомнений,
Сказав «Люблю!», но полюбил.
***
Марианские глаза музы
Сердце глохнет в тысячный раз,
Не выдерживая лишнего груза.
Мы – продюсеры мрачного тюза.
Нечестивые смотрят на нас.
Мы забыли, как надо прощать,
Набиваем кишечники птицей,
Скалим дьявольски честные лица,
Сомневаясь опять и опять…
Забывая о чувствах своих,
Мы свергаем в себе Аполлона,
Нам нужнее иная корона,
Что не пахнет во снах золотых…
Но потом, в неестественный час,
Появляется Синяя Муза,
И мы пишем сюжеты для тюза
Под прицелом
Ее
Марианских
Глаз…
***
Как будто бы рядом Брайтон-бич...
А я не против такого соседства!
Спасибо тебе, Владимир Владимирович,
За мое горбачевское детство!
Меня возбуждает эта роса,
Что зелень сиянием ласкает!
Спасибо, Высокие небеса
За то, что, в принципе, так не бывает!
Лежу и думаю, в основном о себе,
Общаюсь с моими промиллями,
Лежу в шикарной, высокой траве
Между асфальтом и автомобилями...
.
Октябрь
Стайкой вспорхнув лиственной,
ветром шквальным гонимые,
суетно и бессмысленно
в прошлое мчатся дни мои
Рвет паутину памяти
заверть гнетущей сырости.
Нищей на мокрой паперти
ёжусь в осенней сирости.
Не обрести спасения
в ярком кленовом пламени -
виден в лучах рассеянных
гибельный след окалины.
В этом городе...
В этом городе птицы стаями
Над водою летают с криками,
Наш с тобою роман листаем мы
Под фонарного света бликами.
Переулки-страницы главами
Увлеченно проходим заново,
Каждый раз открывая главное
И любуясь закатным заревом.
Здесь по снежным уснувшим улицам
Ходит гордо зима хозяйкою,
А у нас по холодным лужицам
Листья плавают серой стайкою.
А у нас - лишь дожди осенние
И ветра штормовые, сильные.
Он один для меня спасение -
Этот город... с глазами синими.
Баллада о волчице
Там, где солнце встает над лесом, освещая верхушки сосен,
Где они касаются неба, а ветра, загрустив, молчат,
У раскидистой хмурой ели молодая волчица в осень
На рассвете, в кустах калины, родила четверых волчат.
Проплывали над ними в небе облака вереницей белой,
Разноцветною краской осень рисовала узор ветвей
Над счастливой мадонной леса, а в глазах цвета сливы спелой
Отражались комочки серые долгожданных ее детей
Ночь укрыла их звездным пледом, тишиной опустилась рядом,
И под шорох родного леса спали сытые малыши.
Согревала их теплым телом мать-волчица, ласкала взглядом,
Вдруг, от ужаса холодея, услыхала шаги в тиши...
Билось сердце в зверином страхе, злой тоской наполнялось тело,
Пробираясь глухой тропою от детей уводя, ползла
И, оскалясь, глядела в лица, а навстречу ей смерть летела
В материнское волчье сердце - девять граммов людского зла.
.
Испания
Я помню те дни,
Когда…
Я помню огни
Всегда…
Я помню тот свет,
Фонарь…
Я помню твой бред,
Бунтарь…
Я помню тот бриз,
Мой друг…
И помню каприз,
Тот круг…
И страстное танго с тобой,
Любовь…
И что же творила мной
Кровь…
Как кровь, в бокале вино
Банты….
До смерти в душе одно
Аликанте!
Прекрасная ночь
Прекрасная ночь.
Ярко светит луна!
У нас будет дочь!
Я счастлив,
Боюсь очнуться
от приятного сна!
Но это мгновенье - не сон!
Из уст вырывается
сладострастный мой стон.
Я счастлив, любимая!
От радости плачет душа!
Ты у меня самая красивая;
Как же ночь хороша!
Дочь наша будет подобна тебе!
Как на коне, будет кататься на мне!
Будет смеяться, будет визжать!
Щекоткой я буду её забавлять!
А вечером потянет доченьку спать,
Для неё мы расстелем кровать...
Наша девочка уснёт!
К ней слон индийский
в сновидениях придёт...
Жизнь наша станет прекрасным цветком!
Счастлив я буду в мире любом...
Прекрасная ночь.
Ярко светит луна!
У нас будет дочь!
Я счастлив,
Боюсь очнутся
от приятного сна!
Какая же всё-таки прекрасная ночь
У нас будет дочь...
Слепой музыкант
В солнечном парке играл музыкант,
Дрожал в нём великий, от Бога, талант!
Он скромно сидел у фонтана,
В руках друг его верный- гитара!
Слегка загорелый, взъерошен, нелеп,
Но лишь потому, что от природы он слеп!
По грифу бегут его пальцы,
будто вещие птицы,
И гитара поёт - это
крик погибавшей орлицы!
В мелодии слышится страшная боль,
Кровавые раны души
разъедает крупная соль!
Страданья его не обман,
притворство было б нелепо!
Он видит всё сердцем,
ведь глаза его от рождения слепы!
Взгляд его в пустоту наводит страх,
Но блистает улыбка на его пересохших устах!
И всё же музыка его светла и хороша,
Всё же у слепого зрячая душа!
.
***
Чуть южнее севера – Петербург,
а восточней запада - Ленинград.
Это стрелка компаса, сделав круг,
повела часами бродить – назад,
где туманней памяти – острова.
Там дома с парадными до сих пор,
и белее снега на Покрова –
свет, летящий сверху в колодец-двор.
В нём и южный ветер тревожно-стыл,
и считать ушедших легко - до ста...
А когда собьёшься – сведут мосты,
и дойдёшь до Аничкова моста…
Поплюёшь в Фонтанку – такая муть...
На коней посмотришь – и всё же, мощь.
И пойдёшь обратно – куда-нибудь,
где чернее вечера будет ночь.
***
Всё суета, мой дорогой, всё суета…
Твой город – странный, неулыбчивый, и всё ж,
он открывается, когда ты занята –
несёшь свой крест, и что попало, – всё несёшь.
Он принимает. Забирает и даёт –
всё как обычно, дорогой. Но иногда,
кружа Бульварным, вдруг услышишь, как поёт
о чём-то дальнем свиристель на проводах.
И чемодан-верблюд услужливо горбат –
привык летать. Такой вот выдался Пегас…
Везде Арбат, мой дорогой. Везде Арбат –
его штампуют замечательно, на «раз».
И что ни город, – всё один торговый ряд
и небоскрёбы – от велика до мала…
А на Полянке удивительно звонят
колокола, мой дорогой… Колокола.
***
Левее от фонарного столба
и справа от бочонка с рыжим квасом
свернуть туда, где не слышна толпа
и сытый дух московский, дух колбасный.
Вперёд, пока есть силы… Там, пыля,
девчушка жмёт размеренно педали…
А дальше - лес и поле… Нет, поля –
куда ни посмотреть: поля и дали.
И бабушкин, на пять окошек, дом.
А может быть, - всех бабушек на свете…
Там дед стучит усердно молотком –
как все деды, за каждый гвоздь в ответе.
И всё взаправду, и наоборот,
и есть чулан, где прячутся потери...
Там домовой за печкою живёт.
Он может быть, сейчас в меня не верит.
ОДИНОКАЯ ИВА
Одинокая ива склонила
Свои ветви, касаясь воды,
Словно боль по теченью пустила,
Растворяя в ней жизни следы.
Но подняться, чтоб к небу тянуться,
Пустоты заглушая всю боль,
Не смогла. А куда ей стремиться?
Быть пассивной понравилась роль.
Ей река стала лучшей подругой,
Что журчала все песню свою,
Слушать, молча, была той услугой,
Чтоб прожить жизнь в прохладном раю.
Мимо птицы летели: «Довольно!
Смой печаль и унынье с лица!»
Только ива шептала,- «Мне больно…
Дайте боль утопить до конца».
И она все сильнее клонилась,
Ветви падали в омут воды,
В реку вся она вмиг опустилась
Обретя тишину глубины.
Не споют больше иве той оды
И не скажут: «Ах, как хороша!»
Не страшны ей причуды погоды
Вольной птицей летает душа.
МОЯ ДОРОГА
Как змея ползет дорога,
Искушает и влечет,
Но растет в душе тревога,
Временной теряя счет.
Шелест шин да гул мотора
И протяжный ветра свист,
Нет преграды для обзора,
А душа, как белый лист.
Все летает, не поймаешь,
Увлекая в облака,
В серпантине исчезаешь,
Не найдет тебя тоска.
Горизонты, как картины
Красок буйство манит вдаль,
И летят вперед машины,
Позабыв свою печаль.
Я вдыхаю вкус свободы,
Как на крыльях вверх парю,
Потолков, не видя своды
Тихо к ангелам молю:
«Пусть дорога будет длинной…
«Ни гвоздя, ни жезла» пусть!
Станет жизнь моя козырной…
Навсегда исчезнет грусть».
А дорога вновь петляет
В гору трудно, легче вниз,
Но душа, то не страдает, -
«Лишь вперед!» - ее девиз.
ЛЕГЕНДА МОРСКОЕ СЕРДЦЕ
Море синевой манило
И прохладою своей,
Сердце с радостью ожило,
Отбивая, - «Поскорей!»
Поскорей нырнуть в прохладу,
Смыть усталость и печаль,
Бодрость получить в награду
Осязая взглядом даль….
Восхищала даль морская,
Всех манила и звала….
И душа жила, не зная,
Что беда ее ждала.
Стерегла двух братьев юных,
Словно маг к себе звала,
Оценив отважных, сильных
Приласкала, обняла.
Старший брат плыл осторожно,
Берега держась всегда,
Вдаль смотрел тайком, тревожно
Вызывала дрожь вода.
Младший дальше плыл, все дальше
Наслаждаясь глубиной,
Волны настигали чаще,
Словно в плен беря с собой.
По душе его им смелость,
Красота и сильный дух
Не пугала их не зрелость,
Волны свой сдавили круг.
Крепко обхватили тело,
В царство водное неся…
Страх в глазах, все потемнело
Брату он кричал, прося:
«Братец милый и любимый
Пожалей меня, спаси!» -
Голос стал его унылым,-
«Сине море пощади…»
Он еще сопротивлялся,
Вынырнув в последний раз,
Брата отыскать пытался,
Только взор его угас.
Тот спасать и не пытался…
«Пусть господь тебя спасет».
К берегу грести старался,
Времени теряя счет.
Вылез поскорей на камень,
Не посмел поднять глаза
И в душе сомненья пламень
Затушил он без следа.
Младший брат еще сражался,
Только помощи не ждал,
С плена выбраться пытался,
Но бороться он устал.
Поглотило парня море,
Дав приют ему на дне,
Спрятав в муле его горе,
А печаль, отдавши мгле.
Слезы в жемчуг превратило,
Что сверкали в глубине,
Сердце юноши забыло
Об измене на земле.
С кудрей выросли кораллы,
Что притягивали взгляд,
Растворились вмиг печали,
Юноше был каждый рад.
Но волна не унималась,
Пробуждала трусость злость,
К небесам она поднялась,
Старшего схватив, как кость.
Под водой он очутился,
Сожалея за себя
Мир морской весь ополчился
Навсегда его губя.
Рыбки раки все тащили
Его тело по кускам,
Сердце мерзкое щадили,
Много лет лежало там.
Иногда оно всплывало
Жгучее, как крапива
Холодом всех обдавало,
Вызвав гневные слова.
Море сердце то терпело,
Но пинало и трясло,
Выбросить его хотело
Только это нелегко.
Сердце скользкое такое,
Но однажды повезло
Захватив в тиски лихое
Море выбросило зло.
На песок оно упало
И ударившись не раз,
С болью жалобно вздыхало
Смертный свой, встречая час.
.
Город у моря
Город у моря похож на подножие неба,
Ты слышишь ангелов клекот, дыхание Бога,
Четкость его камертонного чуткого ритма,
Здесь можно пить синеву, обходиться без соли
С блюдом любым, и морскою водой вместо хлеба
Утром и вечером щедро кормить свое брюхо,
Или, раскинувши плечи, качаться на волнах
Длинным изогнутым стеблем в плоту Хейердала,
Шепоты мертвых армад различая сквозь тину,
Даже во сне в твоих мочках рокочет бесшумно
Память творения мира и память потопа,
Зыбкий песок чертит в воздухе буквы молитвы,
Льющейся за горизонт между небом и морем.
От Щелкинской АЭС пешком
Дорога. Ритм шагов. И больше ничего.
Я – Моисей, храни меня, мой посох,
Я – Лев Толстой с забытым вещмешком,
Бреду от Щелкинской АЭС пешком
И сею мысли в раскаленный воздух.
В них мало своего, но соль времен
Сочится в ранках губ, сыгравших с ветром
В рулетку русскую, мой дом ушел под слом,
Он был мне дорог, но с народом не везло,
Мне Бог скрижалит в каждом километре,
Я к Декалогу глух, я глуп, идти,
Борясь с собой и страхом в каждом жесте, –
Мираж мой смысла, степь кривляется и лжет,
Я – сталкер, с исправительных работ
В чистилище спешащий в зной к фиесте,
А там застолье, шумный рокот лиц,
И феньками сплетенных жменька судеб
Детей подполья, выползших на свет
Коньячных бликов, крепких взрослых сигарет,
Случайных правд и пышных словоблудий.
Но я бреду и мерю шаг босой
Заветом Новым, под ногами чуя бисер,
Разбросанный две тыщи лет назад,
И тенью абрис мой израильский распят,
Пятнадцатым став свитком савлских писем.
***
Время вышло, сбросив перчатки, палата пуста,
Твое место вон там, под вязом, в тени креста,
И, пожалуйста, без эксцессов, пар изо рта
Симулировать бесполезно, ты же мужик,
Вот и стой босой, бледнолицый, как новый Адам,
Айя-Софья, Кельнский собор, Хурва, аль-Харам,
Подытожим – маяк, путь народам и городам
Указующий, пока твой усопший двойник
Архитекторы в землю зароют здешних могил,
Колыбельную снулому телу споет Азраил,
И родня шумной стайкой бодрых горных горилл,
Выждав пару минут, на воскресный укатит пикник.
А фантомное сердце стучит «я живой, я живой»,
Словно Мертвое море грохочет волна за волной,
Воду мертвую чувствуешь ребрами, кистью, стопой,
В этой точке пространства ты сам себе равновелик.
Ты безрадостно в полое входишь большое ничто,
Словно конь пресловутый в небезызвестном пальто,
И теряешься в нем между «кто-либо» и «никто»,
Как во чреве столовых бумаг расписной черновик.
Душу выплакав и в самолетик белый сложив,
Отправляешь ее в кучевые небес чертежи,
И в остатке сухом – боль вне тела и вне души
И пристрастие к парности линий красных гвоздик.
.
Букет
Дуют ночью и днём в бабузелы* противные ветры.
Кто-то будет опять выбран звёздами и награждён.
Ты в огромный клубок обещала смотать километры -
Нашу встречу связать и судьбе положить на поклон.
Это будет весной или, может, пылающим летом.
Как фужер, разобью я, на счастье, душевный покой,
И к вокзалу приду, и расстанется бабка с букетом, -
Вдруг мой сбудется сон: неожиданно встречусь с тобой.
Только нам суждено в непорочных объятиях слиться,
Словно рельсам вдали, без улыбок, мурашек и слов…
И, уткнувшись в букет, улыбнётся светло проводница:
«Мне ещё никогда просто так не дарили цветов».
_____________________________________
*Бабузел – рожок, издающий монотонный,
не очень приятный шум.
Огни
От любви мне стало холодней
И давно от водки не пьянею…
Гонит Муза, гонит лошадей,
Я не знаю, что творится с нею.
Гаснет вечер, ночь уже близка,
И ямщик мой плётки не жалеет.
Пышут жаром вороных бока,
Дождь холодный душу мне лелеет.
Далеко ли? Времени в обрез?
Это, друг мой, лишь Всевышний знает.
Как благословение небес –
Призрачно огни вдали мерцают.
Кто-то всё же пустит на ночлег, -
На Руси жить без добра устали.
С Музой, как с подругой светлых лет,
Проведу я ночь на сеновале…
Ветер, стужа. Рядом уж огни, -
Золотые, жёлтые, родные!
Только разлетаются они,
Как созвездий звёздочки чужие…
Благодарю
За лазоревое утро,
За примятую зарю,
За мечты из перламутра –
Я Тебя благодарю.
За недобрый мир спесивый,
За далёкую грозу,
За туманный день спасибо,
И за тихую слезу.
А за счастье… Мне бы просто
Предков в памяти хранить,
Жить с душой, смотреть на звёзды
И Тебя благодарить
За лазоревое утро,
За примятую зарю,
За мечты из перламутра…
Я Тебя благодарю.
.
Провинция у моря
Где-то есть провинция у моря:
Там шумит прибой стихом Гомера,
Мчит по волнам легкая триера,
Паруса тугие ветру вторят.
Тот корабль в разливах белопенных,
Приглядишься, будет виден даже.
Рыжее руно песчаных пляжей
Там нежнее шелка, несомненно.
Тополя прокалывают звезды,
Солнце вниз течет смолой сосновой,
Лозы виноградные подковой
Изогнулись над скамейкой, воздух
Полон криком чаек и торговок.
Предлагают пахлаву, черешню,
Жареные семечки, конечно,
Но бычки всему первооснова.
Где-то есть провинция у моря:
Ялта, Ильичевск, Бердянск, Одесса...
Люди там добры, и мир чудесен.
Прелесть их столицам не оспорить.
Дом
Не бывает музыки застывшей,
Не бывает бастионов вечных.
Сухарями мышь хрустит за печью,
Воробьи чирикают под крышей.
В резонансе шума ли, мелодий
Стонут ставни окон к непогоде.
И скрипят, рассохшись, половицы,
Если кто-то бегает, резвится.
По утрам огонь трещит поленом,
Самовар поёт самозабвенно.
Звуки облекают стены в кокон,
Черепицей выстилают крышу.
Неказистый, старый дом...Ты слышишь?
Он звучит, он вечной жизни полон.
Воскресение
Со светлым Воскресением тебя.
Погода дрянь? Не проклинай погоду.
Подуй на молоко, вино и воду,
И помолись под тихий плач дождя.
Сроднись сейчас одновременно с тем,
Кто мир вложил в пасхальную корзинку,
И с муравьём, вцепившимся в травинку,
И с бабочкой, свернувшейся в листе.
Звони в колокола, кроши кулич,
От расписных скорлупок суть очисти.
Был суд и боль, но взмах небесной кисти
Метёт муку в бумажные кули.
Замеса мощь почувствуй изнутри:
Из глины - хрупок, из зерна - покрепче.
Страстной неделей вымучен, иссечен,
Воскресный день пришел. Живи... Твори...
.
* * *
Последний листок наступающим ордам сдается.
И падает снег беспощадный, холодный и белый.
И ужас победы древесные тянет обрубки.
И солнце играет в снегу раскаленным железом.
И вот же на санках катает восторг свой сопливый
Румяный щенок в оттопыренной крыльями шапке.
И черные раны и язвы латает бинтами
Проворной рукою зима в равнодушье сестринском.
Пусть дворник щербленной лопатой бинты отдирает,
Пока все красиво, пристойно, готово к параду.
А звезды сойдут за гирлянды, сойдут за медали.
И что там под коркой кровит – не особенно важно.
ТАНЕЦ СЕМИ ПОКРЫВАЛ
Прекрасная и мертвая луна
Цветет в застывшем небе Галилеи.
Она нага, бескровна и бледна.
И холодна, как сердце Саломеи.
Она цветет, и царские сады
Свой забывают шелест, стекленея.
Она цветет, роняя с высоты
Семь лепестков на плечи Галилеи.
Она танцует в небе босиком,
Она танцует в небе Галилеи.
Она цветет отравленным цветком
И, как нарыв на черной коже, зреет.
И оставляя чаши без вина,
И обжигая губы Саломеи,
Багровая и сытая луна
Опустится на блюдо Галилеи.
ОДЕССКИЕ СНЫ
Ты спишь, и сны твои легки,
Как тихий шелест волн соленых,
И рассыпаются по склонам
Приморских улиц завитки.
Спят мостовые и мосты,
Молчат молочники и рынки.
Твои влюбленные в обнимку
Идут по улицам пустым.
Потом проснутся корабли,
Исчезнут шорохи и тени.
И солнце сядет на ступени,
Лучи на город расстелив.
.
Зов любви
Когда ты любишь и не хочешь
С ней расставаться ни на миг,
То что ж себе ты напророчишь,
Когда любовь, как в шторме бриг!
Твой разум воле не подвластен,
Ты стал другим, как раб, ты – нем!
В плену своей безумной страсти
Ты, как бы движимый! Но чем?
И ветер злой тобой играет,
Волной подбрасывая вверх!
Но твой кораблик пусть не знает,
Куда направит это бег!
Не дай Бог каждому из нас
Пропасть в любви пучине! Нет!
Но все же хочется хоть раз
В той глубине увидеть свет!
И каждый должен выбрать сам,
Что сутью в жизни нашей есть.
Любить иль нет – решать лишь вам,
Но главное: не забывать про честь!
Тень и слезы
Будь счастлива несчастием моим
И услыхав, что я страдаю,
Ты не томись раскаяньем пустым.
Прости! – вот все, что я желаю…
М.Ю. Лєрмонтов
Сижу в тиши печально,
И сердца слышен стук,
А как звучит банально –
Ты для меня – лишь друг…
Но ты придешь – я знаю,
Бесшумно сядешь возле,
Но жалость лишь читаю
В твоих глазах и слезы…
Не нужно оправданий.
Не нужно слов обидных,
Не жду твоих признаний –
От лжи должно быть стыдно!..
Хочу узнать я правду,
Твои понять я чувства,
Мне все услышать надо.
Хоть как это не грустно…
Я не скажу ни слова –
Устал… Да и к чему же?
Душа уже готова
Пропасть в осенней стуже…
В молчании ты встанешь,
Уйдешь, не хлопнув дверью,
В последний раз не взглянешь,
Оставшись в сердце тенью…
Н.М.
Мы случайно сведены судьбою,
Мы себя нашли один в другом,
И душа сдружилася с душою,
Хотя пути не кончить им вдвоем!..
М.Ю. Лермонтов
Ну что ж, пусть будет так!
Пусть будет так, как есть!
Ведь чувства все же не пустяк,
Ведь их не стоит наша спесь!
Но знаю я, нам тяжело иначе,
Ведь мы не можем просто без игры,
Ведь мы даем друг другу сдачи,
Все как бы мстясь за прошлые беды…
А может эти рассужденья –
Лишь части мне привидевшихся грез?
А может эти все мгновенья –
Лишь лепестки опавших роз?
Пройдут года, тогда мы пожалеем,
Что так по-детски потупили мы.
Но изменить мы это не сумеем,
Ведь лету не бывать среди зимы!?
Загадка есть то все, что между нами,
Загадка, как для всех, так и для нас!
Мы тайны вновь поднимем знамя,
Счастливой парой ставши для отвода глаз…
Но в чем же суть? Скажи скорее!
Откуда все? А главное… зачем?
Мы дать ответы просто не успеем,
Оставив их в числе запретных тем…
.
Диалог
Я веду для тебя репортаж
с мест событий и внутренних драм.
«Посмотри, вот промокший пейзаж.
Расползается город по швам.
Льются ветки сквозь сито оград.
О тебе – этот дождь, новый день,
старый треснувший дом, листопад,
журналистская чушь, дребедень,
этот рослый студент и старик,
рыжий мальчик, бросающий мяч,
каждый детский взъерошенный крик,
каждый взрослый приглаженный плач».
Ты – любитель газет, адресат.
Для тебя - эти новости дня
и плевать, что ты глух, слеповат
и давно не читаешь меня.
Рождество
Метель металась, словно в схватках – мать,
мой город снова вышел из утробы.
Явились по-младенчески чисты
заснеженные площади, мосты.
Учусь, как в детстве, падать и вставать,
проваливаясь в прошлое, в сугробы.
Пусть первый снег не тает на губах,
пусть вечно будут мама, папа, радость.
На улицу иду, как в детский сад,
где все грехи покроет снегопад,
где так наивен главный взрослый страх,
и смерти нет, а только свет и святость.
***
Это как плавный покой Левитана,
как тишина безмятежной дубравы
с небом на ощупь шуршащим, шершавым.
Это – секретик и детская тайна,
Это еще – краснощёкий шиповник,
дворик московский и мальчик с лошадкой,
сон, как варенье, густой, кисло-сладкий,
а вдалеке – мягкий профиль часовни.
Это, как чудо, грачи прилетели,
дальше – сирень и компот из черешни.
Это – твердить и твердить: «Неужели
мы, словно дети, светлы и безгрешны?».
.
***
Иду теперь за звёздами в ночи,
Мной город дышит, я дышу тобой.
Прочти меня, а после промолчи,
Ведь ты – несовершенный мой герой.
Мой странник, мой далёкий третий Рим,
Почти лечу, и ты почти летишь.
Вот миг любви, но он неповторим –
Я приземлюсь на город серых крыш.
Мне нет тут дела до больших потерь,
И тем живу, что ветер принесёт.
Прочти меня, но только не поверь
И отправляйся в новый наш полёт.
***
Не путайте любовь и боль -
Они как сёстры - так похожи,
Под хрупкой, нежной, белой кожей
Святая явь, вот есть любовь!
Не смейте верить суете,
И ненавидеть плоть желаний,
Устав от разочарований
Откройте двери лишь мечте!
Не уставайте познавать весь мир
От скорби до улыбки,
Простив иллюзии - ошибки,
Разрешетив всё сердце - тир.
Гоните вон слова святых,
Таких вот псевдо лжепровидцев,
Свои ищите в мире лица,
Вон пропуская всех иных.
Любите искренне до слёз,
До злости, боли и до счастья,
Купаясь в этой сладкой власти
Планеты разноцветных роз!
***
Отчизна моя – в тишине горизонта,
В звезде, что с зарей тает в мятой траве
И в деда медалях по линии фронта,
И в музыке капель дождя в октябре.
Россия моя – в тихой маминой песне
И в снеге, что снегом несет Рождество,
И в разных народах, которые вместе
В истории общей побед торжество.
Мой Край, моя Родина, Дом, Государство,
Мой ветер, мой зной, моё сердце и долг!
Добра и терпимости, света пространство;
Возможностей сотни и сотни дорог!
Я знаю, я верю и вправо, и в правду,
Горжусь потому – что Россия одна.
Я руку пожму и соседу, и брату –
Мы граждане, люди на все времена.
Держава – ты столько ударов держала,
Воспета в стихах, в колыбели времен.
Теряя – ты всё начинала сначала!
Мы – новое племя, наш путь озарен!
Мы – граждане нашей единой России,
Врагам непокорной, радушной друзьям.
Твои россияне и в том наша сила,
Ты общая наша, Россия моя!
.
НА "ТЫ"
Кажусь себе стариком,
если в мой дом
приходит ребёнок -
голосок и гибок, и тонок,
словно побег лозы...
с ним рядом дышать легко,
словно вокруг озон
витает после грозы...
я с ним говорю на "ты"
не потому, что старше
и знаю его с пелёнок,
всё потому, что во мне
жив такой же ребёнок...
я окружаю заботой
каждый пустяк:
режу на ломтики солнечный луч,
варю кисели из туч...
говорю с ним так:
затаив дыхание,
словно утро раннее
ступило в мой дом...
у меня есть время
узнать о том,
что носили индейцы
и как умещается в сердце
столько крови?
...а мне умереть от любви
не хватит силёнок,
а я умирать - не привык!..
я тот же самый старик,
которого любит ребёнок...
"ЧЁРНАЯ КОРОВА"
Очерчен летний деревенский день
от утренней и до вечерней зорьки...
Колдуют руки бабушки моей
у вымени, а вымя горячей,
чем молоко в серебряном ведёрке.
Петух с насеста жёлтый глаз косит
на яркие горошины косынки:
его бы воля - выклевал горох,
да бабка бдит, а свет уж больно плох
от старой, проржавевшей керосинки.
По хлеву тени тут и там снуют,
по сеновалу прошуршали мыши...
Вздыхает Ночка - шумно, тяжело,
и кажется, что слышит всё село,
как струи бьются и стучат о днище
Ведёрка с васильковым молоком;
а бабушка - ну чисто чародейка!
Руками, обнажёнными по локоть,
являет удивительную ловкость:
- Из- под коровы...свежее... испей- ка!
Парной глоток - как первый поцелуй,
как разговор и откровенье с Богом...
А рядом ночка, спелая от звёзд,
роняет в рожь кометы рыжий хвост,
коровой чёрной дышит за порогом...
"КУПИЛА БАБА ТАНК"
Случилось однажды так:
Жила-была одна баба, и купила та баба танк.
Провожала - не голосила,
Одиннадцать олухов родила, двенадцатого носила,
Война - она ж не спросила: косила, косила, косила...
Меж берегов речка, вдоль речки - село;
Баба не шепелявила; за что ей род подарил фамилию Шаповалова,
Кто его разберет?
Средняя Речка, через речку- брод...
Спросили Алену: откуда денжищи взяла?
- Корову да телку, да пару овец продала, да мать с отцом накопили;
Провожали - не голосили...
Гордилась: Сталин прислал телеграмму лично!
Писал ей: мол, так и так, воюет ваш танк отлично!
Бьет фрица то в левый, то в правый фланг; а Алена: подумаешь - танк!
К награде приставили - не голосила... Одиннадцать - ни дать, ни взять,
А двенадцать - уже сила!
(Даже родня мужнина сказала: нужна дюжина),
А фрицы - они от лукавого!.. Жила- была баба одна, по фамилии Шаповалова.
...Сейчас время не то, или люди не те - удавятся за евро да франк,
А вы бы смогли так: двенадцать по лавкам, а Родине - танк?
.
Отболело, давно отболело.
Испарилась из сердца печаль.
Я теперь ни во что не верю,
У меня на душе – февраль.
Отгремело, давно отгремело
Твоё смелое «не люблю».
Я смирилась с твоей потерей
И совсем ничего не жду.
Облетела, давно облетела
С древа преданности листва.
Я, наверное, так хотела –
Зачеркнуть все твои слова.
Обмелело, давно обмелело
Чувство нежное там, в груди,
Разогнав мою жизнь до предела,
А потом – оборвав пути.
***
Товарищ, купите, пожалуйста, книгу –
Там столько печальных историй про Вас.
Товарищ, не дайте бродяге погибнуть –
Всего одну книгу купите сейчас.
Там нет, говорите, совсем иллюстраций?
Поверьте, они не нужны Вам уже:
Картинки из прошлого будут вращаться
Фрагментами в вашей больной голове.
Там только стихи? Но ведь это – искусство:
Вытаскивать рифмы из прозы дождей.
Там столько разлитого попусту чувства,
Что хватит его Вам на множество дней.
Товарищ, постойте, сожмите бумагу,
Вдохните печать полиграфных страниц,
Почувствуйте страсть или даже отвагу
В полемике слов и мелькании лиц.
Пожалуйста, просто на это взгляните –
Тут столько сумели про Вас написать.
Постойте! Куда же вы? Не уходите!
Ах…вы не умеете даже читать?
***
Я опять возвращаюсь туда, где не ждут,
Где сплелись воедино печаль и разлука,
Я вдыхаю пары леденящих минут,
Собирая, как пазлы, частички рассудка.
Эти стены давно проповедуют страх,
Здесь не видно следов мимолётного счастья,
Снова полночь застыла в песочных часах,
Разрывая бессонницей, сердце на части.
Я опять возвращаюсь туда, где не ждут,
Где гуляют по комнатам призраки горя.
Мне б найти для мечты непокорной приют,
Да печаль задушить бы пучиною моря.
Но бездонность судьбы, как всегда, тяготит,
А душа до краёв наполняется болью.
Эти стены теперь для меня, как магнит,
И здесь раны мои посыпаются солью.
.
Когда-нибудь...
...когда-нибудь (чрез много лет и дней)
Она в сердечке сотворит молитву,
и прозвучат Слова - любви нежней
и всех оттенков чувственной палитры.
Их сутью, полагаю, буду я,
сумевший стать таким воспоминаньем,
каким средь постиженья бытия
вхожу, пока живу, в Её сознанье...
Не просто привыкаю к званью "дед" -
душой срастаюсь с личиком курносым,
и в каждый день вмещаю смысл-ответ
на зреющие в Ней ко мне вопросы.
Когда-то, непомерно занятой,
скопил я меж текучек и отлучек
в себе запасы нежности святой,
которую смогу отдать лишь внучке!
И, замирая на плече моём,
Она плывёт над сквером и над миром
в моей судьбе единственным кумиром
и гордости грядущей алтарём...
...силой духа...
...силой духа, мысли, пылкой страсти
уловить грядущих строк черты
мало кто способен на контрасте
мнимой и реальной красоты.
Мнимой - преходящей, рукотворной,
оценённой вечностью в алтын...
Подлинной - связующейся с горней
высотой сеченьем золотым...
Кто-то видит в лирике сомненья,
некто - безусловностей замес,
словно этим сути разделеньем
ангел правит... Либо хитрый бес...
Но, по словарям хоть как ни рыскай,
тот, кто со строкой не на "абы",
на ладонях пятипалых листьев
сердцем видит линии судьбы...
Я строю дом...
Я строю дом...
Ни стен, ни потолков
не будет в нём,
как, впрочем, и замков.
Без кирпичей,
дверных коробок, лаг,
(магарычей -
бригаде работяг)
я возвожу
его из важных строк
по этажу -
на каждый дан мне срок...
Растёт он вширь
и вверх (простоев без),
в нём весь мой мир
от сердца до небес.
Спешу успеть,
покамест надо мной
не взвыла медь
сонатой отходной...
...у лба щепоть
и чаянье в очах:
"Храни, Господь,
мой дом - любви очаг"!
.
Утренний сон
Бессильна моя воля, мочи нет!
Но что могу поделать я с благим стараньем,
Когда глаза твои, размытые страданьем,
Бессонные приносят ночи мне.
О, нет же, я не сплю и ныне,
Глухим ночам вверяя свой секрет.
Компания мне – пачка сигарет,
Остывший чай и свет унынья.
Лишь…
Принимаю без страха, без устали
Горечь новой любви, в меня брошенной.
Я хочу лишь услышать из уст твоих
Лишь банальное «Здравствуй, хороший мой».
Хоть на долю секунды встретиться
С твоим взглядом. Бреду улицей.
В звёздном небе изгибом месяца
Мне улыбка твоя чудится.
А когда я усну, приснится мне –
Я, в блаженном любви мареве,
Поцелуями, как ресницами
Закрываю глаза карие.
Звонок
Промокнув под серым уютным дождём,
Я встал у подъезда и съёжился мудро.
Я еле дошёл, я насквозь измождён
Атласным узором её перламутра.
Наутро…
Наутро в моей мастерской
Проснулись холсты вместе с запахом масел.
Сжигаемый едкой, невнятной тоской,
Я ёлку шарами украсил.
И вдруг, мой нарушил покой
Звонок телефона. Святой Аполлон!
Хватаю немедля: «Алло…»
Oh, fuck! «Вы ошиблись, аптека – на тройку!»
Налил себе кофе и снова лёг в койку.
Вхожу в ожидания раж.
Вот это вираж!
Коварство-варварство.
Коварварство!
Любовь и боль.
Люболь!
Есть ли разница
Во что перекраситься?
В ёлку или сосну…
Отхожу ко сну…
Я сплю в ожидании главного слова.
Наступит ещё один радостный год,
А я буду ждать, и надеяться снова.
Сквозь тысячи разных погод,
Сквозь месяцы, годы, века
Я буду напрасно, похоже,
Сидеть у камина и ждать всё того же –
Её анальгина-звонка.
.
***
Правды, правды ищи…
«Правды, правды ищи», – так написано в царственной Торе.
Рьяно ищут её, неустанно гремят правдолюбцы.
За абстрактную правду вчерашних, грядущих историй
Огнеглазые жизни конкретною кровушкой льются!
Глянь: звезда Рождества обняла ханукальные свечи!
Наше небо едино, а дух вездесущ и свободен.
«Правды, правды ищи!» От её осознанья не легче
Ни одним, ни другим, третьим-лишним и бедной природе.
Мой развод – катастрофа. На фоне всеобщего чада
Он поменьше царапины. Люди синеют и злятся.
Расскажи мне земля, где сокрыта священная правда?
Только даст ли она долгожданное юркое счастье?
Солнце-Ра, расскажи, свет пролей, где собака зарыта?
Ты летаешь над всеми и к правде значительно ближе!
Патриоты – они же бандиты – святые они же,
Непослушные, гады, подонки, герои – они же...
Месяц, тонкий мудрец с голубой сединою востока!
Дирижёр, вдохновитель любого растущего моря!...
Столько правдочек мелких! А Истина только у Бога,
И настолько громадна, что не помещается в Торе...
***
Дона нобис пацем!
Как будто и не украинка –
Мечтаю быть простой и кроткой.
Пылинка, майская пушинка,
По мненью многих, идиотка.
Кипит расстроенное эго.
Дрожу, как буря у стакане.
Погода тихо лечит снегом.
Отчизна – дыркою в кармане.
Включила телек: драки, «Беркут».
Включила кран – трубу прорвало.
Вода бушует. Крыши едут...
Хочу домой, под одеяло.
Но всё бурлит, клокочет, рвётся.
Где ноты с «Дона нобиспацем»*?
С рассвета моцартово солнце
В окошко пробует смеяться.
Орёт сосед по коммуналке.
Отборный мат соседки снизу.
Опять себя по-детски жалко.
и всех вокруг. А телевизор
Онлайнит новости с Майдана.
Шумит потоп в моей квартире.
Встаю с бессонного дивана,
Включаю наспех Одувана,
Молюсь о мире...
23.01. 14.
* Dona nobis pacem (лат.) –
«Даруй нам мир!» – вокальное
произведение Моцарта, одно
из любимых у Одувана
КАЧЕЛИ
В голове пустота Торричелли,
как у Будды и как у Природы.
Во дворе моем детском качели
извергают тоскливые ноты.
Снегом розовым сохнет бельишко.
Рук ручьи потекут – и растает.
Никакая заумная книжка
ощущения детства не знает.
Это чувство громадно, подкожно
и красиво звучит: ностальгия.
Во дворе моем бедном – как можно! –
короли и принцессы другие.
Только ночью, за гранью заката,
в час слиянья степи со Вселенной,
я – царица волшебного града
и качелей, травы сокровенной,
уходящей корнями глубóко
в беспризорные дикие дали...
Дом исходит поэзией окон,
с двухметровым бурьяном скандалит.
Сохнут фартуки непринужденно,
так легко, что не ведаешь, кто ты.
И с качелей снимает бессонный
ветер две заунывные ноты
вместе с листьями, что переспели,
преуспели в обилии красок.
А в тебе так и ходят качели
тишиною уехавших сказок...
.
* * *
Зверю
всё-таки лучше
в глухомани
зализывать
раны,
птице –
сломанных крыльев –
тучи, –
сложить
и камнем
в ущелье
грянуть.
Человек,
как мишень
на ладонях,
в круговерти
прострелянных
буден,
от людей
получая
обиды
и боли,
он опять
возвращается
к людям!
Концерт музыки
Зал замер. Стихли шорохи и вздохи.
На сцену вышел
щуплый музыкант.
Умрите ушлые пройдохи,
вас будет бальзамировать талант.
Как тихо-тихо
из-за горизонта
выходит в небе полная луна,
так музыки органной
нервные аорты
земную душу
медленно пьянят.
Звук завораживает. Томит.
Пронизывает сердца глубину.
Навстречу
нежности и боли
гонит
гул ликования волну.
И всё слилось. За гранями
предела
безвременная лёгкость
светлых дум,
как сном истаивает тело,
как снег в апреле – стаивает ум.
И где-то
в трепете межзвёздном
вдруг обволакивает марь.
И в горле ком
и льются слёзы,
предчуя
восхитительную даль!
* * *
«И звезда с звездою говорит».
М. Лермонтов.
А звезды говорят. Я это знал.
Я это понимал интуитивно.
Они как женские весенние глаза
влюбленно-нежного интима.
А звёзды говорят. Ты только слушай.
Таинственные звуки над землёй.
Я чувствовал, что звёзды чьи-то души
Летят космической волной.
А звёзды говорят.
Средь них есть Беатриче.
Мать Богородица и Жанна Д’Арк.
Суворов, Данте, Лермонтов, Да Винчи,
Джордано Бруно и Самосский Аристарх.
Там Цицерон, Сенека, Пушкин
И обольстительная Гончарова Натали.
…А звёзды говорят. Их души
Слетают к нам
предвестием
Любви!
.
НЕЛЕПОСТЬ
Не гость, заказавший мессу,
На стол положил дукат.
И не вошла принцесса
В зеркало, словно в Ад
Из фильма Кокто. Уродец -
Шут, прихвостень, приживал -
Кривляясь и хорохорясь,
В комнатку забежал.
С кошачьей повадкой ленной
Потерся о рукоять
Дверную, с тех пор вселенной
Стала моя кровать.
За сплетнями плыли свечи,
И полнились пузырьки.
К утру становились резче
И злее его черты.
Горазд отпускать остроты,
Услужлив, как мажордом.
Я бросил чуть слышно: «Кто ты?»
«Смерть ваша», - ответил он.
ЖЕНА АДМЕТА
Меж бровей (между двух гробниц)
Тени движутся, как кентавры,
В жерловинах больных глазниц
Ужас вязнет багровой лавой.
Теплым пеплом осыпан — сер
Лоб Адмета. Подмены ищешь?
Добровольца у черни Фер,
Словно хлеба, молил у нищих.
Пришлый — жадный до пиршеств гость,
И над каждым клинок висящий.
В чаши кровь проливаю, кость
Плечевую свою — подачкой —
Я бросаю. Войду в Аид,
Я царицей, так рвутся в отчий
Дом. Касанье могильных плит
(Губ моих) горячей пощечин.
ПО НАПРАВЛЕНИЮ К САГРАДА ФАМИЛИЯ
Солнечный шар факирами
Выпущен из груди.
Глупости верх — манкировать
Городом Гауди.
Двигаться — робко, ощупью.
Плыть, перейдя на брас.
Щеки мощеной площади
Ровный покрыл окрас.
Шлюзы заливы застили.
Парус, раскрывшись, креп.
Яхты, сражаясь, сна'стями
Древний сложили герб.
«Время - подарок бросовый», -
Сторож разбил цветник
И опечатал розами
Кладбище Монжуик.
Вдовьим ветрам не выклевать
Мед из могильных сот.
Храм, испещренный иглами,
Поднял небесный свод.
.
* * *
На столе хрустальный глобус,
А над глобусом Христос.
Между ними аэробус
Пассажиров ввысь унёс.
И под глобусом слова ‒
Песнопенья прошлых лет,
Денег медных караван.
И настольный светит свет.
Рядом с глобус поэты,
Позади него словарь.
Под Австралией кассеты,
Над Америкой Стендаль.
Континенты возле капель:
Где-то здесь моя страна.
Вместо шторма шепчет скатерть,
Лампа ‒ Солнце и Луна.
Где-то здесь пустая школа,
Спят кварталы в тишине.
Безмятежно дышит город
На игрушечном стекле.
Там и я сижу на стуле
Над сияньем хрусталя.
Пальцы мир перевернули,
Плавно вертится Земля.
* * *
Ослабело, стихло пламя,
На душе лишь пепельный дымок.
Что-то серое над нами,
Словно грязный потолок.
Я в избу вернусь внезапно
И вдохну дыханье стен.
Я глазами в ноги капну
После жарких перемен.
А потом я выйду к травам,
Опалённым от войны,
И стяну холодный саван
С губ потерянной весны.
Там в молчаньи будут горы,
«Не молчи!» ‒ скажу горе.
И услышится мне слово,
Не сожжённое в костре.
«Хватит! Хватит! Позабудьте!» ‒
Обращусь к лесным зверям.
Словно витязь на распутье,
Наклоню лицо к костям.
И когда утихнет полдень,
В избу тёплую вернусь.
Божий замысел исполнен,
А на небе только грусть.
* * *
Мы идём. Он жив, курилка!
Правда, болен он опять.
Где заросшая могилка?
Повернулось время вспять.
Фонари, фасад, грязюка ‒
Поскользнулся и упал.
И из горлышка не звука ‒
Неужели он устал?
«Ты чего?» ‒ спросил с испугом,
Он ответил мне: «Да так».
Мы в больнице с этим другом.
Выбивают ноги такт.
Я с тревогой у палаты
Жду диагноза врача.
Всюду белые халаты,
Сёстры белые ворчат.
Вот и доктор дверью скрипнул ‒
Я встаю, спросил: «Ну что?».
Доктор в нос чего-то пикнул,
Шевеля заросшим ртом.
«Сердце, вроде бы, в порядке», ‒
Разобрал я, наконец.
«Только мозг довольно шаткий…
Это, видимо, отец?».
На вопрос смолчал я грустно ‒
Не отец он мне, а дед.
Надо мной мерцала люстра,
Шли больные на обед.
И сказал мне доктор снова:
«Ампутация ноги».
«Как же так?» ‒ вопрос свинцовый
Еле вышел из груди.
Врач ответил мне: «Не нужно
Убиваться так теперь».
Я с усилием натужным
Открываю быстро дверь.
Он лежит, вокруг больные.
«Собирайся, нам пора!».
У соседей кости ныли,
У кого-то грозный рак.
Я схватил его за руку,
Он спросил меня: «Зачем?».
«Мы пойдём с тобой в грязюку,
Нам не место здесь совсем».
Прямо тут звучит прощанье,
Телефон сказал: «Подъём!».
Только этим утром ранним
Мы по-прежнему вдвоём.
.
***
Нам есть что рассказать.
Кому-то сказку
в Морфеев ожидаемый полёт.
Ну а кому-то - к вечеру отчет
властям во избежание фиаско.
Под каждым словом, вымолвленным мною,
себя я не снимаю со счетов.
Мне есть что рассказать.
Стихов остов
как прежде - по команде "Смирно". Стоя.
Рука писать не оскуднеет вовсе,
покуда не захочет отдохнуть.
И знаешь, можно снова ринуть в путь!
При этом, руки на асфальт не бросив.
Мне есть что рассказать.
Я верю в это.
И как бы не хотелось ночью спать,
но мысль перенеся в свою тетрадь,
ей дав оправу из души поэта,
Мне будет что сказать!
И пусть не ново.
И даже если будет что скрывать...
Но до тех пор, пока другим не в стать
и стыдно разменять на мелочь слово.
***
А надо мною звезды засияют
и трепетом проникнется душа
к бескрайним океанам (ближе к раю)
астрального ночного витража.
О маячках былых первопроходцев
не оскуднеет написать рука.
А солнце лишь из зависти и бьется
в агонии предсмертного звонка.
И в ожидании заката путник
благодарит терпение своё,
в то время как любой другой отступник
готов расправить спальное белье.
Мне повезло, что не было тумана
и туч, чернее дна пучин морских.
Сомнения исчезли все до грамма
спустя один лишь крыльев взмах своих.
И вот он я, лечу навстречу ветру,
что обнимает ласковой волной.
Пока не место раннему рассвету.
и снова взмах крыла несет домой,
туда, где воссияет во вселенной
сошедшее с бумажного листа
моё стихотворение.
Мгновенно!
И взмоет ввысь еще одна звезда!
***
Людей судьба не в лирике закрыта
из многотомных кладбищ пыльных книг.
А в слабости народ душой поник,
не выловив её в рутинах быта.
Где вынесем итог бесцельных суток,
потраченных на поиски судьбы?
Ведь трещина по швам, казалось бы,
вещает срок оставшихся минуток
ушедшего из строя механизма
на шестеренках пожилых костей,
которому отведена постель
из марша похоронного эскиза.
А в закоулках собственных сомнений
таится(если поискать)ответ:
"Того чего ты ищещь - в мире нет".
И глупо было бы искать на сцене
доподлинные чувства неретивым,
кому пришлось оплакивать судьбу,
снаружи заперев души избу...
Найди в Себе же Смелость быть Счастливым.
.
Встреча
посвящено Великой Отечественной войне
Был летний день, и солнце жарко
Светило праздничным лучом.
Мы встретились с тобою в парке,
И всё нам было не по чём.
Цвели сады, и птицы пели.
Звонки звенели – выпускной.
И мысли наши ввысь летели…
Всё было сломлено войной.
Ревели танки и стреляли,
Залитый кровью плыл закат.
Фашисты русских убивали:
Старух и женщин, и ребят.
Мне не забыть, как мы сражались.
И каждый день был как вчера.
И как упал, навылет в сердце,
Пронзённый пулей старшина.
Как мы зашли в одну деревню –
Сожжённые дотла дома
И кости, кажется, что время
Остановилось навсегда.
Как через боль шагали к цели,
И все стремились, как могли.
Как мы клялись, что всё сумеем
Для жизни, счастья и любви.
И вновь вперёд, и вновь в атаку.
Шепча: «Не отдадим врагу
Друзей, родных и нашу хату»,
Оставив капли на снегу.
И не забыть, как побеждали.
И как ругался командир,
Когда своих в бою теряли.
И снилось то, что снова мир.
Я помню то, что ты писала.
И передала крестик мне.
Ты говорила, что дождешься,
И вот пришёл конец войне.
Мы встретились с тобою в парке,
Был долгожданным этот май.
И утро голубым и ярким,
И бесконечным неба край.
«Они добились, победили!» -
Во сто голос звенит весна.
Пусть дети наши будут в мире,
И улетает вдаль мечта.
***
Я знаю всё, что было - всё пройдёт
Все в прошлом часто видят силуэт
Несбывшихся открытий и желаний.
И тело мечется в потоке ожиданий,
Как всё забыть и где сейчас поэт?
Я, тот поэт, в душе моей тоска
И от потерь становится лишь горько.
Я чувствую как тонкой ломкой коркой
Печаль гнездится на моих устах.
Где та пора, где ясен вешний сад?
Я думаю, не разгадать загадки,
И от тумана мне немного зябко.
И жизнь пройдет, оставив в сердце яд.
Я знаю всё, что было - всё пройдёт:
Растает снег, лежащий на полянке,
И вырастут ребята, те, что санки
Толкают с горки на прозрачный лед.
И жизнь менять опять придёт черёд:
Часов круговорот изменит рамки.
Исчезнет пустота, низвергнут дамки.
Я знаю всё, что было - всё пройдёт.
***
Август манил ароматом малины
Август манил ароматом малины,
Запахом трав, пожелтевших в тепле.
Сосны могучие, как исполины,
Чинно стояли в загадочной мгле.
Отблеск стволов от горячего солнца,
Горечь смолы на увязших зубах.
Полных бидонов с верхушки до донца.
Скрип от песка на моих сапогах.
Сказочный мир - здесь леса и поляны
И у воды иван-чаевый куст.
Детства прошедшего дивные страны
И на губах кисло-сладкая грусть.
.
Жизнь, говорят, есть сон.
Как это можно проверить?
Стены со всех сторон,
И ни окна, ни двери.
Кто обманул нас, шоры
Втиснув в мозги поглубже?
Где крючок, за который
Дернешь – и ты снаружи?
В древние времена
Жил-был один воротила.
Шерсти, то бишь руна
Море у него было.
Морем жирных овец
Заправлял своенравно
Мудрый вождь и отец
Всех ягнят и баранов.
Крёз, не тая греха,
Стриг своих подопечных,
Страстно любя потроха
И шашлычки овечьи.
Все бы ему нипочем,
Но имелась превратность.
У буржуев бичом
Что является? Жадность.
Не хотел пастухов
Нанимать воротила.
Изгородь от волков
Строить – жаба душила.
Даже пастушьих собак
Брать не хотел сквалыга.
Стад ведь хватало и так.
Дескать, какого фига?..
Ну, подумаешь, волк
Парой овец разживется,
Ну, унесет поток,
Ну, с обрыва сорвется.
Все это был пустяк,
Важный, весомый? Едва ли.
Хуже всего был тот факт,
Что овцы все понимали;
Что хозяин их – псих,
Дёрнувший скипидару;
Что он хавает их
За отарой отару;
Что ему все равно,
Что приготовить – пельмени,
Плов ли; что он за одно
Мясо их только и ценит.
Ну и еще чуть-чуть
За овчину и шкуры.
В общем, властитель их – жуть!
Подлая, злая натура.
Все это очень сильно
Изверга удручало.
Сок выделялся обильно,
И в желудке урчало.
Только овечку – хвать,
Вот бы, мол, подкрепиться,
Как остальные – бежать.
И засверкали копытца.
В общем, плохо совсем
Стало житье у злодея.
А наш владыка меж тем
Был еще и чародеем.
Думал, гадал паразит,
Что б замутить такое,
Чтобы и он был сыт,
И росло поголовье,
Чтоб все овцы и овны
Без жлобства и кокетства
Шли к нему в пасть полюбовно.
И отыскалось средство.
Был далеко не дурак
И настроен серьезно
Быт свой наладить маг,
Обращаясь к гипнозу.
Ах, как он сладко внушал!
«Верьте, овечки, верьте
В то, что у вас есть душа,
В то, что вас ждет бессмертье.
Гибель – еще не беда.
А сдирание шкуры
Не причинит вам вреда,
Только улучшит фигуру.
Все, что вам только надо,
Все исполню я споро.
Я люблю свое стадо,
Я – ваш хозяин добрый.
Я – ваш иконостас,
Ваш помощник, ваш рыцарь.
Верьте, ни с кем из вас
Ничего не случится.
Ну а если внезапно
С вами что-нибудь станет,
То все пойдет поэтапно,
Четко, по расписанью.
После смерти – астрал,
Те же кусты и грядки,
После астрала – ментал…
В общем, все будет в порядке.
Там, в том счастливом краю
Трав и воды навалом.
Ангелы сладко поют
В том краю небывалом.
Там начинается путь
В незнакомые дали.
Там вашей жизни суть
Вскроется в каузале.
Там, на верху на святом
Все, наконец, прояснится,
Там вы узнаете, что
Кто-то из вас – лисица,
Кто-то из вас – медведь,
Лев, крокодил или кошка.
Кто-то из вас – человек,
И волшебник немножко».
Нарисовал круги,
Замки, дворцы, аллеи.
В общем, запудрил мозги
Так, что чуть сам не заблеял.
И с тех далеких лет,
Зависть друзей вызывая,
Пастырь не знает бед.
И овец прибывает.
С тех далеких времен
Овцам, тупым и беспечным
Снится их розовый сон,
Лживый и бесконечный.
Симург
Мы были стаей одиноких птиц,
Изгоев, запевал и забияк.
Со всех на свете стран и заграниц
Собрали нас, сформировав косяк,
И был прекрасен этот жуткий стан,
Где над смутьяном царствовал смутьян.
Здесь были китоглавы и грачи,
Бакланы – пожиратели сардин,
Фигляры, гарпии, бородачи,
И каждому в клюв палец не клади,
И каждый где хотел, там и кружил,
И с нами только ветер злой дружил.
Кому пришла идея нас собрать
В столь разношерстный, бешеный кагал,
Какую цель должна такая рать
Достичь, никто из нас не понимал.
И вот перо к перу, глаза в глаза –
Слетелись побродяги на базар.
Утес, что облепила наша дичь,
С ума сходил от криков, драк и ссор.
И вот какой-то дряхлый жалкий сыч,
Протяжно свистнув, начал разговор.
И стихло все. Квохтанью старика
Внимали птицы, небо и река.
Он молвил: «На горе священной Каф
Живет загадочный царь птиц Симург.
И мы должны, свой норов обуздав,
Всем скопищем отправиться к нему.
Нас выбрали из многих, но – беда,
Что все не доберемся мы туда.
И прежде, чем подняться на крыло,
Я должен познакомить вас с Огнем,
Мрак посвятит в свое вас ремесло,
И кое-что вам растолкует Гром.
Да здравствует Симург! Эй, сброд чумной,
Нас гибель или слава ждут. За мной!»
Что? Как? На кой?.. Зачем? Куда? К чему?
Воспитанный отмщеньем и войной,
Стан загалдел: «Какой еще Симург?
Пошел бы он со всей своей родней!
Какой еще там, к черту, царь и бог?
Да он уже давно, наверно, сдох!»
Но наша ругань длилась ровно миг.
Вдруг грянул Гром, и задрожал утес,
И первой молнии сверкнувший блик
Десяток крикунов смахнул с берез,
И взвизгнув в страхе, стая в небеса
Взвилась, от смерти крылья унося.
Мы драпали куда глаза глядят,
А Гром за нами несся на парах,
Косили молнии за рядом ряд,
И только перья рассыпались в прах,
Но все ж мы выбрались, черт знает как
Из-под грозы, и вляпались во Мрак.
В такую тьму, что не видать ни зги.
Всю ночь мы мчались в полной слепоте,
Пока не поняли, что есть мозги,
Чей свет не равнозначен темноте.
И вот уж, тьму лучами из глазниц
Пронзая, мчится дальше клин жар-птиц.
Но главным испытаньем стал Огонь.
Необорим и недоступен свет.
Вблизи приятно, но попробуй тронь,
Сиянье, радость, вспышка – и привет.
Там, где мы были, на краю Земли,
Немало пепла ветры намели.
И вот, пройдя сквозь сотни передряг,
Все одолев, мы все еще летим.
Нас ровно тридцать. С нами наш вожак,
Ведущий клин по грозному Пути,
И иногда нам снится, что вот-вот
Окончится наш сказочный полет.
И иногда еще такой нам сон
Мерещится, что будто бы мы все,
Вся стая, все мы вместе – это Он,
Летящий по небу во всей красе,
Достигший Истины счастливый принц…
Мы были стаей одиноких птиц.
Ковчег
И. Бродскому
Вначале Рифма была.
И Рифма была, что челн.
И тайно во тьме плыла…
И ты Ее предпочел
Всему, что любил и знал.
Сей ненадежный бот
С этим берегом тот
Свет соединял.
Связь та прочней, чем твердь,
И повзрослее Бога.
К Рифме, трогавшей смерть
Днищем, краешком слога
Ощущавшей ту явь,
Ты испытывал зависть
И почтение, зарясь
Сам рвануть туда вплавь.
По чужим берегам,
Штилям, бурям, тоскуя,
Мачтам, веслам, рулям,
Дух приторочен вскую?
Наставляя на сушу
Раковину ушную
Левую, правой морскую
Раковину ты слушал.
В мелких складках чело,
Глаз от взора натружен.
Твердь хороша зело,
Но и хляби не хуже.
Лицезреть за предел,
Встав меж покоем и страстью,
Между скалой и снастью –
Незавидный удел…
И был вечер, и был
Шелест пены и горя,
И был ветер, и выл,
И разнеслось над морем:
«Сбудется по примете:
Ни супостата, ни друга,
Ни островка, ни струга
Не оставлю на свете».
Неужели беда?..
Карой, лихом, кошмаром
Набухает вода.
Ты вскочил от удара.
Неужели сей брег,
Пристань Рифмы от века,
Станет моллюсковой Меккой?..
И ты стал строить ковчег.
Вдалеке от невежд,
Вдалеке от чумных,
Из разбитых надежд,
Из пророчеств глухих,
Из просмоленных строф,
Из оторванных жил
Ты строгал, городил
Бимс, шпангоут, швартов.
Вот он, тесиной каждой
Подпирающий груз,
Твой великан бумажный,
Гордо несущий грусть
Отрицаний, сомнений…
Слепки сверкают в таре
(В каждой таре – по паре), –
Слепки метких сравнений…
Нет уж твоей Атлантиды,
Пуст и нем небосвод.
Только, выпав из виду,
Титанический бот
Скрипом прежних уключин
Все оглашает дали,
Где стоит на причале
Плотник, уплывший к тучам.
Беззаветность твоя
Да не порастет быльем;
Да минует сия
Посудина забытье;
А покидающим порт
Джонкам, пирогам, корветам
На горизонте где-то
Призраком да мигнет.
Будут еще корабли
Строить большие люди.
Будут еще короли,
Но бога такого не будет.
Будут, конечно, спорить,
Что, несмотря на сложность,
Все-таки есть возможность…
И будет лыбиться море.
.
Он, она и море
Пестрой лентой тянулось лето-
бесконечная неба лазурь!
Ты оставил вопрос без ответа
обозначив собою июль.
Пропитались усладой ночи,
безмятежностью плыли дни...
Вместо слов-просто длинный прочерк;
вместо музыки-шепот листвы...
Мне казалось,что будет проще-
это просто курортный роман!
Я-другая! Я знаю на ощупь
где-ветра,а где-ураган!
Пустотой задыхалась осень
скомкав жизнь,как сатин простыней...
Вспоминаю волос твоих проседь
в горьком привкусе сладких ночей...
Паруса
Не тревожь мои воспоминанья!
Ветер их покоит на волнах...
Бремя мытарств и души страданья
сказкой дремлют в книгах на шкафах...
Мне в болезнь разворошить былое-
раной кровной в прошлом образ твой...
Я назло с ошибкой молвлю слово
в храме с непокрытой головой!
Сниться жизнь -с конца и до начала...
Грезится истомой синь в дыму-
в вечерах у ближнего причала
старенькая лодка на плаву...
Нам уже не покорятся дали-
нега силы в море унесла...
В страшной буре двое ночевали-
в шторме разорвались паруса!
Снится море...
Снятся вновь бирюзовые дали...
Мне близка моря синяя гладь!
И с собою ветра зазывали,
И была я Ассоли подстать!
С пирса длинного видно бездонный
в пене волн изумрудный простор-
где так искренне в юность влюбленный
Грея встречный задумчивый взор!
Я как в сказке-одна с парусами...
Буд-то не было тысячи лет!
Время вяжет морскими узлами-
в жизни той не исчезнет наш след!
.
***
Киммерийский Боспор.
Серебро с бирюзой.
На расправленных крыльях
Так нетрудно вонзиться
В леденящий простор
Отуманенных гор,
Воспарить в синеву
И о камни разбиться.
Нам ли думать о счастье, о смене времён
Иль грустить о любви, безвозвратно ушедшей?
Мы потомки жестоких и древних племён,
В нас свободы горит огонёк сумасшедший.
Наша кожа как бронза. Глаза как агат.
Наши женщины гибки и узки как змеи.
И на всём побережье нет лучше солдат,
Чем мужчины из племени. Нет их смелее.
Что любовь? Только всплеск затаённых страстей.
Это – красный костёр, засверкавший во мраке.
И не в ней воспитать мы стремимся детей,
И отнюдь не по ней совершаются браки.
Свято верим в великих и грозных богов,
Только смерти подобны их гнев и проклятья.
Мы с трудом постигаем значенья их слов.
Тот счастливец, кому они дарят объятья.
Мы подставили лица навстречу ветрам,
Мы свободные, гордые, сильные люди.
Мы с бесстрашием бросили вызов горам.
Мы здесь были веками, мы есть, и мы будем.
Киммерийский Боспор.
Серебро с бирюзой.
И холодные голые чёрные скалы.
Я когда-то их все окропляла слезой
И погибшее счастье в ущельях искала.
***
И зелёной водою морскою
Снова смоет сомненья мои.
Я навеки расстанусь с тоскою,
Я забуду тревожные дни.
Только берег песчаный Тамани,
Только тихий неспешный прибой.
Знаю: сердце меня не обманет,
Я не буду счастливой с тобой.
Ах, вы, милые белые хатки!
Камышовые крыши шуршат.
Больно внезапно отдастся в лопатки,
И запрячется в пятки душа.
Хорошо голубое на белом!
Хорошо босиком по песку!
Только верить в любовь надоело,
Надоело лелеять тоску.
Даль туманная снова поманит,
Близок час расставанья с тобой.
Я запомню лишь берег Тамани
И неспешный далёкий прибой.
***
Туго выжму солёную косу,
Усмехнусь отраженью в воде
И пойду-побегу по откосу
К своей новой чудесной беде.
В белой россыпи мелких ракушек
Под ногами моими песок.
Ты другая чуть-чуть от веснушек,
И иначе звенит голосок.
Я теперь стала, кажется, умной,
Не позволю себя обмануть.
Только, веришь ли, ночью безлунной
Всё в колодец хочу заглянуть.
Я недавно в него уронила
Золотое с рубином кольцо.
Вдруг какая-то тайная сила
Жениха мне покажет лицо.
То кольцо от прабабки досталось.
Говорят, что колдуньей была,
Будто с чарами к свадьбе рассталась,
Но недоброй хозяйкой слыла.
О, любовь! Ты придёшь ли – не знаю.
Не спеши! Я ещё подожду.
Всё на свете пойму и познаю,
И болезни снесу, и нужду.
А рыбак, что пришёл на закате,
Бессловесно и грубо обнял.
Он помял моё новое платье,
Только синее платье помял.
.
***
Под воркующий прибой и под шепот волн вечерних
убегали мы с тобой в край далёкий, в мир хвалебный.
Там придумывали сказки про жар птиц и терема
и бродили, и бродили по прибою ...До утра
А когда заря вставала гамом птиц и детворы
мы с тобою возвращались в наши старые дворы.
Мы придумывали сказки, небылицы мы несли,
словно бы ни кто не ведал, где мы прятаться могли.
Мы с тобою сочиняли, веселились от души
до чего же эти ночи нам с тобою хороши.
***
В этом городе сон, в этом городе тьма
и по улицам тёмным брожу я сама
никого, никогда не о чём не прошу
я брожу и грущу, я грущу и брожу.
Где-то в окнах домов свет хрустальный горит
и за каждым окном чья то память грустит.
О потерянном дне, что ушел навсегда
так уходят, уходят, уходят года.
Под ногами листва, под ногами трава
а в душе не забытые чьи то слова
-Не грусти, не горюй и живи как жила.
И живу как могу. И жила как могла.
В этом городе сон, в этом городе тьма
здесь хозяйкою ночь вместе с ней тишина.
Но однажды и здесь наступает рассвет
и уходит тоска. Злой тоски больше нет.
***
Звездным пределом замкнулся для нас млечный путь.
Жертва любви- это дань продолжению рода.
Жизнь переменчива словно капризы природы
и все равно не дано нам постичь ее суть.
Как в колыбели плывет сонный месяц в дали.
Вечный ковыль напевает о тленности мира.
Звук сотрясая колеблет слоеность эфира,
что бы найти в этой толще друг друга могли.
Нет ничего, что бы было желаннее встреч.
Даже когда после них только горечь разлуки.
В непониманьи прощанье, обиды до скуки
и не желанье уроки из боли извлечь.
Бережно-бережно, как в колыбели дитя,
будем баюкать любовь, согревая сердцами.
пусть навсегда остается расти рядом с нами
бедам назло, нас с тобою другим предпочтя.
.
Ёмкий город
Ёмкий город, в нём узкие улочки
Увлекают в узлы лабиринта.
Здесь мелькают короткие юбочки.
Ради денег? – Совру! – Ради флирта!
Южный ветер. Распущены волосы.
Дар объятий исчезнет за аркой.
Чередуются каменно полосы
Строгих лестниц. Всё выше! Там жарко.
Нищий путник без пафоса алиби
Попадает вмиг в апартаменты.
Были б родственники – то искали бы.
Одиночество – фатум агента.
Черный кейс, два блокнота и сумочка
Ниоткуда возникли, как духи.
Парфюмерия в воздухе. Рюмочка
Передаст сослуживице слухи.
На постели лежали – бессильные.
На пороге угрюмом – рыдали.
Ёмкий город, в нём ночи чернильные
Увлекают в лазурные дали.
Старая во тьме пристань
Старая во тьме пристань.
Чёрное молчит море.
Где-то вдалеке – выстрел.
Будет через ночь горе.
Берег обрамлён камнем.
В прошлом были здесь топи.
Нет! Тот человек ранен!
Много потерял крови.
Прямо над холмом – факел.
Дом, где одинок лекарь.
Девушка в чужом фраке.
Слабые дрожат веки.
Что произошло? – Тайна.
Может быть, жених бросил.
Девушкин силён ангел!
Ангел, он всегда взросел.
Ветер порочные связи по ауре носит
Ветер порочные связи по ауре носит.
Мы же с тобою встречаемся реже и реже.
Вот уже дикий рассвет мегаполиса брезжит.
И на полях дневников разливается осень.
Прежде горячими песнями славились печи.
Нынче в густое колье собираются угли.
Письма нашли свою цель – улетели на юг и
Следом за ними случайные терпкие встречи.
Мерно любовь отступает от чёрствого сердца.
Мне безразличны, тоскливы мирские отливы.
Души, порой, так в быту золотом молчаливы,
Что их считают умершей мечтой староверца.
.
Бодун
Давай выпьем еще
возьми гитару, спой!
Знаешь, а у меня бодун
всегда ассоциируется с тобой…
Как, впрочем, и дождь,
как, впрочем, и многие песни.
Мне иногда так тебя не хватает
хоть кричи,
хоть тресни!
…пополам.
Что б быть в двух местах сразу:
со мной
и еще где-то там…
Пожалуйста…
Я не принимаю отказов!
Пускай бы ночь длилась вечно…
И еще: если б я могла выбирать
Я бы выбрала тебя, конечно.
Кооператор
С первым снегом
дорога...
Жди гостей.
Со мною добрых вестей.
Ну а вечером,
как всегда,
пьяный угар!
А на утро
у обоих, на двоих -
один перегар.
Уткнись носом мне в затылок,
давай останемся здесь
среди этих пустых бутылок
будем жить
умирать
здесь всегда...
"Да!"
***
Я не привыкла врать, что нет денег,
когда они есть.
Я не привыкла брать чужое
и отдавать свою честь.
Я не привыкла просить много.
Особенно у Бога.
Я не привыкла сдаваться,
Так же не привыкла прощаться.
Ни с кем-либо (против своей воли)
Ни с собой, в первую очередь.
А ты знал что в поле,
В обед,
Как говорил мой дед,
Тени темнейшие,
Вкуснейшие,
красивейшие?
Такие как я
Такие как ты
Такие вот у нас мечты…
.
***
Убегает скорый поезд,
Только рельсы тонких линий
И сияющие звезды
Сразу ставшие чужими.
Недосказанные фразы
Остаются без ответа.
Четкую картину разум
Сохраняет до рассвета.
И в глубинах подсознания
Похоронит без могилы
Прошлые воспоминания,
Обозначив мелом имя.
***
А ты читай эти строчки,
Запивай их горячим чаем...
А я расскажу нарочно
О том, что сильно скучаю...
А ты меняй свои числа,
Сидя в клетке, мечтай о воле...
А я знаю все твои мысли,
Я взломала твои пароли...
А ты ищи меня в лицах
Равнодушных прохожих...
Мои фразы - твои убийцы,
Я чувствую это кожей...
Кошка
Солнце светит и день хорош.
Только обручем давит ложь,
В спину - нож.
Ветер гонит листву сухую.
Каждую букву, запятую
Твою - целУю.
Свежий воздух. Вид с крыши.
Там внизу гуляют люди-мыши
Серые, слышишь?
Высота к себе манит малость.
Восемь жизней еще осталось,
Уходи, слабость!
.
Что-ж березонька пригорюнилась
Что-ж берёзонька пригорюнилась?
Что-ж ветвями склонилась к земле?
Аль печалишься? Аль задумалась
О своей одинокой судьбе?
Что-ж краса твоя белоликая
Потускнела под властью времён?
Расскажи мне, берёзонька милая,
Исповедуйся в сердце своём!
Но молчала стыдливо красавица,
Только падал пожухлый листок,
И тихонько слезою прозрачною
Всё сочился берёзовый сок...
Ночь и День
Ночь черной шалью накрыла,
И тишиной поглотив,
Грустную песню пустила,
Сердца печальный мотив
Слушали тихо деревья
Песню несчастной любви,
Робко шептались, жалея,
Будто утешить могли
Слёзы в глазах показались,
Голову низко склонив,
Темная Ночь не сдержалась,
Капли дождя уронив,
Тяжко сердечку - стонет,
Место моё - где тень!
Я прихожу - он уходит,
Милый мой Божий День
Я в одиночестве темном
Жду, что ко мне он придет,
Но время мое на исходе,
Когда он стоит у ворот
Так мы и ходим кругами
Месяцы, годы , века !
От жажды любви изнывая,
Любя только издалека
С грустью природа внимала
Сердца Ночного печаль
И тихой тоской обнимала
Ночь, уходящая в даль...
Тебе
Твои глаза - глубокие озера
В которых я хотел-бы утонуть,
Твои слова - прекрасные просторы,
Где я хотел - бы сердцем отдохнуть!
Твоя улыбка - это свежий ветер,
Который надувает паруса!
Ты для меня - восьмое чудо света!
Ты для меня - цветущая весна!
Ты для меня - Святой Источник Жизни,
Который не испить мне до конца!
Ты для меня - Великое Открытие,
Достойное любого мудреца!
Ты для меня - бесценная награда,
Которую даруют небеса!
Ты для меня и радость и отрада,
С тобою я стал верить в чудеса!
Ты солнышко моё и вдохновенье!
Ты для меня - прекрасный дивный сон!
Ни с кем не знал такого наслажденья!
И не был ни в кого я так влюблен!
И пусть моя любовь тебя согреет
По жизни талисманом сбережет,
И холит пусть и бережно лелеет
И защитит от бури и невзгод
.
***
Двадцать три — а всё же кроха крохой...
Всё летишь, как от стены горох...
Ты живёшь в раю для скоморохов,
потому что тоже скоморох.
Ты как в детстве ходишь по бордюрам,
по замёрзшим клумбам по нагим...
В письмах близким подпись: «Ваша дура»
непослушным почерком ноги.
Двадцать три — и ты паяц паяцем,
ходишь только против часовой...
Если некого и нечего бояться -
это, кажется, страшней всего.
Двадцать три — и ты бесспорный лидер
по всему, что ноет и болит.
Ты живёшь в раю для инвалидов,
потому что тоже инвалид.
***
Здесь больно бьют и пьют
«фервекс» от февраля.
По яркому тряпью
признают короля.
Здесь каждый будет плох,
кто верит вещим снам.
А скоро ли тепло?
А скоро ли весна?
Здесь каждый ни при чём
к святым или ворам.
От споров горячо
бабулям и дворам.
Здесь кто закроет рот,
свалив вину на грипп,
а кто — наоборот,
от лозунгов охрип:
«Искать вчерашний день!»,
«Искать, чем жечь мосты!»...
Ты шапочку надень,
а то совсем простыл.
***
Я не попала в ковчег, который построил Ной.
Всем тварям дают по паре — а я не тварь.
Этих уродливых крылышек за спиной
не лечат ни яды, ни травяной отвар...
На поиски мира отправила голубей,
последние крохи хлеба — этим же голубям...
Хочется сдохнуть так, хоть возьми убей,
когда существуешь не думая, не любя...
Я здесь — на самых птичьих своих правах,
воздух, слова ворую, как наглый тать.
Если лечу направо — я неправа.
Если налево — тоже. Куда летать?
Пухом и перьями выстелю путь длиной
в мирную глупую жизнь, а дальше — да хоть потоп.
Я провожу ковчег, который построил Ной,
и дальше смешными шажками топ-топ, топ-топ...
.
ЧАЕПИТИЕ ПОД ЗВЁЗДАМИ
Солнце зашло. Догорели верхушки гор.
Воздух был полон тем, что зовётся « прана»…
Может быть - «ци»… Не об этом был разговор.
Мы говорили о смерти - вот это странно!
Так хорошо сидеть на траве двора,
Млечный путь дополняя зелёным чаем.
Лебедь небесный, приходит твоя пора:
Звёздные крылья восторгом души встречаем!
Где-то Сатурн, властелин ледяных колец,
Словно волчок вселенский, вращал пространство,
И далеко над морем летел Стрелец –
Всё продолжалось с космическим постоянством.
Мы, задохнувшись от счастья, могли посметь
Трогать глазами звёзды ночного неба,
Трогать словами понятия Жизнь и Смерть…
Вот человеки! Нам мало земного хлеба –
Зрелищ хотим, всё увидеть, познать, успеть.
Нам не хватает мирной ночной беседы.
…Где-то Земле навстречу летела смерть
И называлась туманностью Андромеды.
А над планетой плыл Северный звёздный Крест,
И под крестом, на траве, между тьмой и раем
Мы с беззаботностью глупых живых существ
Вечность глотали вместе с зелёным чаем.
У ОКНА
Ах, что ни день, то снег, мороз да ветер,
Шершавый, как льняная простыня.
На белом-белом, чистом-чистом свете
Всё происходит снова без меня.
Неправда! Это я, раздвинув шторы,
Соединяю вместе явь и сны.
И взгляд мой вяжет зимние узоры
Из вечного клубочка белизны.
Есть таинство рассеянного света,
Живого и недвижного дуэт,
И хаос чёрных некрасивых веток
Преображён в изящный силуэт.
Застывших луж голубоватый глянец,
Следов неприхотливый ручеёк
Да августовский яблочный румянец
Счастливых детских щёк…
Полёт снежинки – белое мгновенье.
Крыло вороны час уносит вдаль…
Я довязала это воскресенье,
Набросила на плечи, словно шаль.
Как мимолётен день и – мимолетен:
Ни взглядом не догонишь, ни в санях.
Но знаю, что на синем-синем свете
Ничто не происходит без меня!
НЕ КРИЧИТЕ НА ДЕТЕЙ
Не кричите на детей, не кричите!
В заповедник их затей не входите.
Нам, железным, не прожить в царстве диком,
Да и звёзды погасить можно криком.
Нам, неловким, головой в небо биться.
Нам, незрячим, в тишине заблудиться.
Нам, бездомным, по углам век скитаться.
Нам, бездумным, сотни раз ошибаться…
В этом царстве могут жить только дети!
Здесь никто не умирает в расцвете,
Здесь ценнее серебра медный грошик,
Можно гладить облака, точно кошек.
Оттого-то и живу так упрямо:
Не кричала на меня в детстве мама.
.
Подушечка для иголок
В воду — не зная брода,
в очи — зеркальный осколок,
слева от пищевода
подушечка для иголок.
Язва — дитя фастфуда.
Рвётся всегда, где тонко.
Выросла ниоткуда
плёночка-перепонка.
Мы с переводом сурдо
через неё — отныне.
Жизнь — театр абсурда,
каменная пустыня.
Воля сдана в аренду.
Кончится наважденье
тусклым диминуэндо,
зоною отчужденья.
Лишнему путь — за двери
(с крыши — для мелодрамы),
тихо и без истерик
перебинтуем раны.
Тренинг дубленой коже
необходим, но дорог.
И разорваться может
подушечка для иголок.
***
Дочь климата континентального
с приставкой «резко», я ценю
миг благоденствия повального
под знаком лета в стиле «ню».
Развеселится тварь, дрожащая
подряд семь месяцев в году,
чья жизнь давным-давно пропащая,
как грешник в дантовом аду.
Не позабыть мне бодрой поступи
трех жизнерадостных бродяг
лиловолицых, в эту ростепель
влекущих вдаль фрагменты фляг
и остов водонагревателя –
в края, где гибнут за цветмет
десятки уличных старателей
под звон бутылок и монет…
***
Ни хамкой трамвайной, ни вишенкой
(у нас и трамваев-то нет) –
обличье зачищу и вышколю,
избавив от броских примет.
В потоке людском мимикрируя,
печатая с плебсом шаги,
я свойскость свою педалирую
под маской простой мелюзги.
Джинсовка, кроссовки, бейсболочка,
китайский баул без понтов,
на дальней невидимой полочке
запас необыденных слов.
Слагай дифирамбы ли, пасквили
в запале азартной игры –
здесь хамки трамвайные застили
свет вишенкам страшной поры.
Всем, с дрожью в зажатых конечностях,
кто в лузерах, кто – в super-stars,
массовкой ко(с)мической Вечности
доламывать глупенький фарс.
У Бога потеть в бухгалтерии,
считая в зарплате нули,
трусливо мириться с потерями
и знать – нас опять провели.
.
Как мы глупы, как мы наивны:
Думаем о красоте, о стати.
Как мы скупы и меркантильны,
Вожделея быть поближе к знати.
Как часто ищем идеал,
Смеясь над недостатками-
Нам нужно, чтобы приз сиял
И доставался схватками.
Как часты мысли о деньгах,
Что могут заменить людей.
Чем больше денег на счетах,
Тем больше потерял друзей.
Как лживы мы, как мы двуличны,
Быть стараясь милыми для всех.
Как мы безжалостны, эгоистичны.
Цель людей-богатство и успех.
Как часто за спиной злословим,
Коря за гниль в душе чужой.
В своей грязи скорей утонем-
Своя душа покрыта тьмой.
Как часты мысли о себе.
Лишь выгода внутри, корысть.
Стремясь, летя к мечте,
Недолго и родных загрызть.
Мы-обладатели пороков,
Пред ними мы порой бессильны.
Страшимся разве что упрёков,
Как мы глупы, как мы наивны.
Если ты уходишь, уходи
Если ты уходишь, уходи!
Унеси с собой мечты, прогулки, письма.
Хочешь убежать? Беги,
Останавливать не вижу больше смысла.
Ты-не мой, да и я чужая, не твоя.
Уже другая назовёт любимым,
Обнимет крепко, ревность притая,
И очарует взглядом ласковым, ранимым.
Недавно в страхе прижималась я,
Ты обещал: мы будем вместе.
Теперь твердишь: прости меня,
Мне не хватило доблести и чести.
Как быстро пролетели дни,
Для нас лишь кажется ещё вчера
Горели всюду фонари,
Чтоб мы гуляли до утра.
Увы, закончилась пора чудес,
Пора желанных встреч, свиданий.
Любовь ушла, ушла с сердец,
Но нет ни боли, ни страданий.
Уходи, прошу, иди, не стой!
Расстанемся возможно навсегда,
А может встретимся на улице пустой
Осенним вечером спустя года...
Игра
Парнишка младой на кушетке лежит,
Бедняга встречает последний рассвет.
Чувствует: хрупкое тело сейчас улетит
На суд Божий, вспоминает завет.
Он знает из Библии каждую строчку,
Шепчет и шепчет книги слова.
Медсестра надевает сорочку:
Стылое тело, дрожащая душа.
Его детская дума-ошибка:
Казалось смерть легко встречать,
Спокойно, с почтением, молитва
Поможет последний миг услаждать.
Но нет, всё идёт как она и хотела:
Слёзы, волнение, печаль, обречение.
Острая боль пронзила всё тело,
Темнота наступила, страх, но терпение.
Чёрная вдова, дыша не слышно,
Подходит с надменной улыбкой.
Её платье божественно пышно,
Каждый шаг является пыткой.
Фата, платье, медное кольцо,
Походка изящна, грацией полна.
Раскрывает хладное лицо:
Пугающе красива, но бледна
Игриво смеётся над трупом,
Знает в её власти, значит можно играть,
Хватает парня с безумием глупым,
Теперь уже не уйти, не сбежать.
Нет, он ещё жив, но скоро умрёт.
Последняя минута - финальная часть:
Высший испуг, и мальчишку убьёт,
Насладившись горем, слезами всласть.
Вот и всё: замах, точный удар.
Столь нежные руки дитя убили,
Скрывать истинное лицо-это дар,
Но моли, чтобы тебя не раскрыли.
.
Отче наш... (целую распятье), шёл за истину – веру.
Ветерок отряхнул чуть прикрытую шалью печаль.
Абрикосы цветут. Вот возьму я и в чудо поверю.
Светлый день – обними-приласкай, усыпи-закачай.
И прищурившись от изумрудных рассеянных бликов,
не замечу, не вслушаюсь в споры любимых людей.
Мне поверилось. Да. Их участью – божественных ликов.
Тщетно просим спокойствия… Друг, не лукавь, не убей.
Мы устали, запутались. Стали добрее? – Взрослее!
Мы не видим бревна, только деревце в белой фате.
Абрикосы цветут-облетают. Пророчат свирели:
Будет мир и любовь! Впрочем, будут и те, и не те…
Я прощенья прошу у субстанции с именем Совесть.
Коль дано, значит было за что. Проживаешь слепцом.
Делим, крошим себя на бескровные части. Их горечь
не запить… Пап, прости! Не сдержала тогда словцо.
Рисую углями
От покоя – до одури, слепо – в печатные строки,
позабыв непечатные. Я – не замечена временем.
В ля-миноре, исполненном тайно внутренним зрением,
до пяти, до шести, до гальваники утра – story.
Отдышавшись, часы начинают пробежку сначала.
Из воды выходить, а верба проросла на темени.
Оттиск сердца и смех. Обертоны, тона – на мне они.
Вижу горы и берег, и далёкий маяк причала.
Осторожнее, глупая девочка, жжётся не слабо
огнедышащей рифмой – водитель сердечного ритма.
За туманами – реки. Слоистость прозрачного грима
торопливо смываешь, бросаешь в кострище сабо.
Образ – лёгкий, живительный, как поцелуй кислорода.
И за руку – по судьбам, глазами – по жизни. А вскоре:
шторм и штиль, свежий бриз и волна, паруса и море.
Безупречно, старательно сдержана непогода.
Как рискую прочесть и остаться. Безумно рискую
не проснуться, не встать, не пойти заварить себе чаю.
Мысли шепчут – вот так, только так, только так понимаю
эти строки. Рисую углями. Читаю. Рисую.
Georgium Sidus
Памяти погибшего друга
…их не перечитываю – помню.
………………………………....
Он уезжал в Словакию на год.
И не проходит… Бесконечный ход.
Твое сердце на приводных цепях. Ты не можешь дышать. Апноэ,
когда видишь свет в знакомом, чужом окне,
когда знаешь больше чем…,
больше чем всё живое – старые, измятые, истерзанные письма.
Ты не множишь комплекс вины, не множишь печаль. Ты просто помнишь
железнодорожный вокзал, гудок, голос диспетчера,
фонари-приставы, деревья в кораллах.
Вопрос. Пророчество. Сон.
Апатия. Фрустрация, сметающая одиночество.
Ждать не умеют дети и реки.
Ежедневный маршрут: институт – почта. Четыре стены и стол.
В придачу к экзаменам – жара.
Перманентное, раскаленное солнце плавило и дробило восприятие.
В телефонной сети – обрыв связи.
Припухшие губы перекатывали три тупых звука: не прав-да!
Обветренные губы и раньше выдавали не менее бессмысленное – не уезжай…
Вслух – ни разу.
Легкой поступью – через край…
Ритма струнного тетиву
натяну до упора. Играй!
Резонансом жива. Живу.
А душе и жарко, и скованно,
асфиксично и в рёбрах тесно.
Созревать тому, что не сорвано,
Не могу. Не забуду. Честно.
Сгоряча – по вазе!
За отзвуком
пошли трещины переборами.
Вот и всё. Захлебнулась воздухом,
всеми ливнями переполнена.
Аккуратно жду тишину.
Ночь сожгла озорной сарафан.
Я невидящим оком ищу
тот невидимый оку Уран.
Спасительным беспамятством стерты точные даты и город Словакии.
Когда впадаешь в дымину – думаешь о времени на больших настенных часах:
год-бесконечность-миг.
Твое сердце не выходит из войн победителем, но ты дышишь.
Дышишь глубже, чем когда видишь свет в окне третьего этажа…
Кисть смешивает акварель. Ночные стихи бьются в висках, наутро проклевывая их хрупкий пергамент. А изнанка стеклопакета – все то же пыльное небо. Реальное небо.
И почему-то именно зима позвякивает цепями...
Я всевидящим сердцем ищу
тот невидимый оку Уран!
.
Не выйти за ворота ни на шаг.
И не понять, куда ведут дороги.
Моей судьбы невольница душа
Находится в смятении, тревоге.
Закрыто солнце чёрною стеной.
Рисует небо только лишь кошмары.
И всё живое, видно не впервой,
Застыло в страхе перед божьей карой.
А ливень над равниной целый час
Идёт с утра, заполнив всё водою.
И вспомнится единственный причал,
Который был подвластен только Ною.
Пусть это будет даже не потоп -
Лишь только Богом путь его отмечен.
Ковчег бочонком русского лото
Плывёт в пучине вод ветрам на встречу.
Плывёт вперёд, преграды все круша,
Нам дав возможность выбраться из грязи.
И девушкой доверчивой душа
Находится в сплошном, как дождь, экстазе.
ЗАПАХ ДЕТСТВА
Пахло жареным хлебом -
Запах раннего детства.
Нам тогда был неведом
Путь, спасавший от бедствий.
Выживали со всеми,
И не ждали поблажки.
Беспокойное время
Для родителей наших -
Отгремевшие войны,
Не зажившие раны.
Помогали невольно,
И взрослели мы рано.
Как хотелось при этом
До отвала наесться...
Пахло жареным хлебом -
Запах раннего детства.
МОЯ ХОРОШАЯ
Исчезла боль из прошлого
Сейчас, а не давно.
Живи, моя хорошая
Во всём, что нам дано.
Живи, как небо звёздами,
Как солнце над землёй,
Как птицы в счастье гнёздами,
Как день живёт зарёй.
Живи травой не скошенной,
Цветком среди травы.
Живи, моя хорошая,
На радость всем живым.
Живи в одной лишь радости,
В богатстве, что не счесть.
И всё у нас наладится,
Когда ты рядом есть.
Пусть даже смерть непрошено
Заявится в наш край,
Живи, моя хорошая -
С тобою здесь мне рай.
Пусть жизнь порою странная,
В конце тоннеля - свет.
Ты мне судьбою данная
На много-много лет.
Пусть дни стоят погожие,
Нам с ними лишь дружить.
Живи, моя хорошая -
Мне без тебя не жить.
.
Мой демон
Мой демон тянется наружу
в руке топор остыла кровь
Мой дьявол дьявол как ты нужен
тебе служу ты мой я твой
на небе звезды лишь сверкают
и тишина и стынет кровь
а я по городу гуляю
я все ищу душе покой...
да нет покоя в тишине
куда сбежать и где забыться
мой демон тянется ко мне
а я иду забыв о птицах
забыв о крыльях и душе
меня изгнали вы из рая
да я прекрасен и храбрец
и мыслю я совсем иначе
нет нет извольте я не вы
и нет причины сомневаться
мой демон тянется ко мне
и хватит папа улыбаться
Работник
Заводы цеха поезда
сугробы вершины долины
Я здесь не бывал никогда
я жизни не видел счастливой
работник, я раб беготни
без цели для жизни и средства
я раб беготни суети
печальный ребенок
Ну где же мое детство
бегу по стопам я отца
работник в десятом колене
вся жизнь суета беготня...
жаль что без смысла
жаль что уверен!
Тоска
Я погибаю от тоски,
мне жутко одиноко.
Всьо предсказуемо смотри
сейчас открою те ворота,
а за вратами нет тебя
увы но это знал и я
здесь так уныло неуютно
всьо предсказуемо смотри
земля вращается вокруг оси
всегда вопрос всегда ответ
есть слово да и слово нет
на все всегда есть свой ответ
так оскорбительно логично
Всьо предсказуемо смотри…!!!
.
Отныне, от этих слов
С прикосновением лести, пароксизмами воли,
Свернув с порождённых ведьмами троп,
Представить себя сидящей на троне.
От почты, от нулевой версты,
Найдя аберраций в голове немерено,
Составить признанье как жалки и как просты
Бывают искренние намерения.
И оттолкнувшись, шагнуть,
Тёплой кровью, королевской печатью
Закрепить на листе не маршрут, а путь,
Что подарит мне дьявольские объятия.
Влюблённая в лица слепых мизантропов,
Напившись ироний из ран маргиналов,
Держава из левой дрожащей руки
Ко мне на колени упала.
В бреду змеи ели гнилые плоды
Поздней яблони синего яхонта,
Я в истерике грызла тем змеям хвосты,
Пока ведьмой быть перестала.
Откупись от известных имён и отцов,
Двор и так скоморохами полнится.
Твоя доля плакать в объятьях шутов,
Не слетать с языка говорливых в горнице.
Я – одна, я – царица,
Подо мной черепа, вокруг меня головы,
Но как хочется под куполом цирка трепетать
и разбиться,
не почить под звон монастырского колокола.
Что мне сон, что мне царская ложа?! –
арестована мыслью в весне.
Вся пшеница и рожь сожжена
для шабаша милой сестре.
Душит мятая мантия ауру,
На земле от кареты полосы.
Покрывают мне спину ранами
И щекочут скуратовы бороды.
В чёрный месяц не найти тропы,
Звёзды колют как веретёнами –
Под медвежьей горой родились мы –
ведьма рыжая и ведьма чёрная.
Во всём нет смысла – правь
или не правь страною,
волшебной сказочной поляной ей не стать,
хоть снегом крась её, хоть покрывай травою,
через аорту лезет ипостась.
В конце…
сестра приговорит меня ко дну
в лесном колодце, где знакомые места,
и в небесах поставит сторожить мой труп звезду
вместо надгробного креста…
* * *
Из каждой горстки брошенной земли
по выкройке простейшей – одеяло
с печальной вставкой лоскутов листвы
и порванных билетов в Нангиялу.
Дата отправки, полоса под головой,
пункт назначения, две точки,
цифра семь на крышке.
В руках с негероической петлёй
и детскими мечтами о Долине Вишен
Под шорох крыльев тех надгробных птиц,
под хохот туч, под шёпот
хитро задувающего ветра
по лепесткам нечётного количества страниц
и чётного количества цветов в букетах
Пойду.
* * *
Восклицательный знак и точка –
вот осколки от нашей драки –
на асфальте лежат ночью,
как отказ поднять белые флаги.
В моей жизни всё скучно и просто –
родилась, пожила, умираю,
а в твоей всё торжественно-грозно –
дашь мне слечь лишь женой генерала.
Сколько можно вонзаться когтями
в пространство
временное, морское, земное?!
Слишком много помпезности даже
в убранстве
твоего великого дома.
На себя не примерил глагола «ленись»,
в каждом слове твоём концентрация силы,
чаровал меня раньше твой эвфуизм,
что за сутки прочла Джона Лили.
Раз ты в праве теперь отвергать и бранить
скудность, жалкость беспечного быта,
то мне суетно каждый раз небо дробить
рассекая страну, чтоб увидеться утром.
И завьюжило ветром твои предложенья –
я в сугробе сижу сложносказанных фраз,
больно бьёт по лицу твоё ударенье –
защищаюсь простой интонацией глаз.
Брошу в воздух словарь и чужие ученья –
знаю слово «любить», «сожалеть» и «прощать».
Твои же глаголы полны отвращенья,
безжалостный дискурс нет сил записать.
Сгорим мы с тобой по частям с окаёмкой,
пусть скажут другие – вот пепел бесов,
что бились за право назваться родными,
но не подобрали правильных слов.
И только на небе вдвоём сговоримся
без конотатов и запятых,
а в оборотах не раз притворимся
немыми, зачем нам тревожить святых?
.
Родина
измена родина прости меня
наверное я питался мелом
но жизнь моя отнюдь не чистая и светлая
всю жизнь питался чистым мелом
боролся я и побеждал но жизнь горела пролетела
я убежал в дальние края
все белым мелом я пытаюсь на белом аркуше листа
судьбу рисую удивляюсь горела жизнь судьба моя
летилы года мимолетом опустели города
измена родине наверное внутри в сердцах произошла
куда-то годы пролетели и мы забыли праотца
ты понимаешь в чем здесь дело?
наверное нет! А может да!
я объясню тебе по ходу чисел
а ты поймешь когда Пройдут года
питаться мелом не имеет смысла
судьба зависит от тебя!
Одиночество
я продвигаюсь в горном одиночестве
молва из уст моих затихла навсегда
я продвигаюсь в горном одиночестве
где ты сейчас а где теперь есть я
в душе тоска, тоскую понемножку
я не жалею. Нет! Пусть стихнет вся молва
я все иду, все в горном одиночестве
пусть будет так я не жалею никогда.
От человека к вам…
Тоска и грусть ну кто залечит раны
кому я нужен, нужен навсегда!
ну кто же вспомнит кто залечит раны
зачем так жить не жизнь а сущий ад
кто палку бросит я к тому пристану
кто слово скажет с тем я подружусь,
а кто обнимет, кто залечит раны !
я с ним навеки заключу союз
я верный пес, я верен своей стаи
и буду верен до конца времен
но кто обнимет? Кто залечит раны ?
кому я нужен старый бедный пес
.
***
Душа пусть будет не подвластна лени,
Её атака не страшна,
Когда рождаются идеи,
Озаренные лучом добра...
Летят года, бегут столетья,
А человек лишь жив одним,
Добро для нас- маяк спасенья,
Вот так полет души осуществим!
***
Сизая дымка над рекой,
Бескрайние поля и нивы,
Леса, окутанные тайной,
Все эти образы мне милы.
***
Мы заковали природу в цепи,
Пытаясь тем самым подчинить,
Но силы её еще крепки,
И в бой она готова вступить.
Но ведь можно жить иначе?
Не нарушая статику весов,
Завоевания отложить подальше,
Возродив благоговение вновь.
.
***
Счастье до слез проникает в меня,
Смотрит в глаза, обнимает за плечи
И все сулит, что беда – ерунда,
Вера и время действительно лечит.
Счастьем прониклось чужое яство,
Что было мне чуждым по истине долго
И в сердце порвалось, как волшебство,
Словно укол от неострой иголки.
И говорит, что уже не уйдет,
И обещает остаться навечно.
А я то уверена, буря грядет,
И иду, сумасшедшая, иду ей навстречу!
А счастье за мною бежит по пятам.
Гонится счастье, хватая за руки:
-Я тебя, милая, знай, не отдам
Ни беде и ни буре, ни даже разлуке.
Я навсегда, ты поверь, навсегда.
Ты не беги, спотыкаясь о беды.
Все твои беды – чушь, ерунда.
Бережно сердце хранит все секреты.
Счастье до слез проникает в меня,
Смотрит в глаза, обнимает за плечи
И все сулит, что оно навсегда,
Оно, как и время, по истине вечно.
Письмо
Мой друг! Давно ты не писал.
Возможно, не было вестей,
А может уйма новостей?
Как знать, как знать,
Кому известно…
Пиши, мне очень интересно,
Что происходит у тебя.
Вот ты молчишь, а это зря.
А мне вот есть, что рассказать.
Ты удивишься – я женат!
Всему виной ночной Арбат.
Как было все? А было так:
Шел сильный дождь,
Быть может, град.
Я вышел из трактира в ночь,
Отбросив все сомненья прочь,
Поняв в который раз одно:
Жизнь не театр и кино,
А лишь игра ветров попутных,
Порой невидимых и мутных,
Но суть не в том.
Я пьяный был.
Я шел домой и вдруг застыл.
Застыл и я, застыл и дождь.
На свете правда есть и ложь.
Бог видит все – не даст соврать,
И я скажу, а ты поверь.
Я жизнь не видел до теперь!
Она – мой свет в конце туннеля.
Что есть туннель? Моя душа.
В момент, когда глаза в глаза,
Я прошептал: «Ты выйдешь?»
-Да.
Мой друг, мой незабвенный друг,
Как скоро сможешь ты приехать?
Ведь расстоянье – не помеха,
И я хочу, чтоб сыну моему
Отцом от Бога стал единым.
Я жду тебя, мой друг родимый!
Прошел и год, прошло и два,
Письмо лежало у окна,
Ведь не отправили его
И нити нет «кому» и «от кого».
Тот милый друг давно женат,
Имеет сына, дом, Арбат…
А тот, кто пишет, адресат,
По четвергам выходит в сад.
Застыл и он, застыл и дождь.
На свете правда есть и ложь.
Бог видит все – не даст соврать:
Умей любить – не предавать!
Он и Она
ОНА:
Ты вылечил меня, мои болезни
И ты забрал мой самый страшный страх.
Теперь я отличаю искренность от лести
И точно знаю: где мой друг, где враг.
Спасибо, что меня освободил
От тех цепей, что в них себя я заковала.
Спасибо, что меня ты отпустил
Я о свободе только лишь читала.
Я верю, ты любовь еще познаешь
Которую, наверно, не познал во мне.
Она ведь чудеса творит, ты знаешь?
И ярким пламенем горит во тьме.
Ты не принес мне горя, нет, ну что ты?
И я не мучалась с тобою никогда.
Я забрала все книги и все ноты,
Поняв, что больше как знаменье, не нужна.
Я лишь хотела, чтобы ты остановил,
Когда я уходила, словно в бездну.
Но не было твоих ни слов, ни сил.
И я ушла, я для тебя исчезла.
Забудешь ты мое исчезновенье.
Начнется в первый день весны гроза.
Мне жаль, что потерял ты вдохновенье
И Музу, что как ты сказала, ушла.
ОН:
Ты говоришь: я вылечил тебя,
Но сам же я тобою заболел
Ты отличаешь воду от огня,
А я любовь уведать не сумел.
Я так хотел тобою быть любим,
Но поздно отличил любовь от страсти.
Да будет проклят час, что был храним,
Да будет проклят Туз пиковой масти.
Я отпустил тебя – не уберег
И ты ушла, горда, как королева.
Я подобрать слова в ту ночь не смог,
Я был рабом и пленником несмелым.
Мне все же кажется, что ты смеешься рядом,
Читая книгу в доме, у окна.
Я проводил тебя прощальным взглядом,
Лишь пустота осталась на века.
Ты говоришь: я вымолю прощенье?
Такое не прощают никогда.
Я потерял тебя, мое знаменье,
Ты женщину, что больше всех была нужна.
Пускай, когда я буду умирать,
Увижу лишь тебя перед собою.
И руки теплые закроют мне глаза,
И тронут мое сердце ледяное.
Забудешь ль ты мое исчезновенье?
Начнется ли весной опять гроза?
Я потерял тебя, мое Знаменье,
Ту женщину, что мне нужнее всех была.
.
У обелиска «Павшему бойцу»
Памяти огонь, среди осинок,
Сполохами лижет по лицу,
Под небесным сводом чисто-синим,
У обелиска «Павшему бойцу».
На краю деревни, в старой школе,
Госпиталь работал, где в войну,
Там у леса выстроились в поле
Крестики в шеренгу, как в строю.
Май. Мария – старая соседка,
Что из дома-то выходит редко,
С пенсии выкраивает сотку,
Покупает белый хлеб и водку.
Вечерком приходит к обелиску.
Митинги закончились уже.
И тихонько поминает близких
С горькою печалью на душе.
Тяжело на лавочку садится.
На груди медалей перезвон.
И на постамент у обелиска
Водку ставит и кладёт батон.
Достаёт стаканы из кошёлки,
Пластиковые – бежит прогресс,
И батон-нарезка, очень тонкая.
А в войну не знали тех чудес.
Разливает водку по стаканам,
Сверху по батончику кладёт,
Свечку зажигает, поминает,
Каждого по имени зовёт.
«Вот стакан Витеньке – мужу.
Под Киевом был контужен.
Умер, не приходя в сознание,
В госпитале, где, не знаю.
Этот для брата Феди.
Сгорел в самолёте Федя,
У самого у Берлина,
За пять деньков до победы.
Этот сестрёнке Свете.
Убили её на рассвете,
В Освенциме расстреляли.
Звёздочкой где-то светит.
Этот для милого бати.
Батя служил в автобате.
В машине сгорел в Ленинграде.
Хлебушко вёз блокаде.
А этот тому санитару,
Что выносил с поля боя,
От смерти укрыл собою.
Не знаю, жаль, имя героя.»
Баба Маша в красивую кружечку
Молочко льёт, сверху булочку.
«Это племяшу Серёженьке,
В концлагере мертворожденному.»
А себе в стаканчик наливает
Из кастрюльки слабенького чая.
«Ну, а я вас, чаем поминаю.
Чай с баранкой очень уважаю.»
Я победы на 60 лет младше.
Может не дано понять мне суть.
Только кто же будет помнить павших,
Если ветераны все уйдут.
Может, я чего не понимаю…
Но ползёт слезинка по лицу.
Когда вижу, как шагает в мае
Баба Маша к «Павшему бойцу».
Лебеди
Как летели лебеди над полем
И над лугом и над лесом
Лебеди летели над рекою
Над болотом над селом.
Было их немного
И числом и весом.
Лебеди летели белым пухом
Над жнивьём.
Стая белоснежных,
Снежно-белых,
Снежно-чистых.
Улетала стая
От родных седых озёр.
Над землёй родною,
В тёмно-синей выси,
Белый лебедь крылья распростёр.
Лебеди летели –
Взмах огромных крыльев.
И с прощальным криком
Тая в облаках.
Но не повезло им –
Вдруг раздался выстрел.
И не стало птицы
В небесах.
Лебедь умирая
Крепко землю обнял,
Пожалел подругу.
Вспомнил о былом.
И летали перья,
С первым снегом обок,
В хороводе белом над жнивьём.
Март
Метель гудит, и снег ещё не тает.
Ещё природа не восстала ото сна.
Но по земле размашисто шагает
Широкой поступью прекрасная весна.
Ещё зима по лесу тихо рыщет
И прячется в забытый уголок.
Но сквозь снега дорогу где-то ищет
Звонкоголосый первый ручеёк.
Ещё не знаем мы, когда теплее станет.
И путь весны, увы, ещё далёк.
Но на проталинке подснежник белый тянет.
Между сугробов тонкий стебелёк.
Дети с визгом прыгают по лужам
И кораблики пускают тут и там.
Снеговик, подтаявше-простуженный.
Среди луж стоит, как капитан.
А солнце в небе ласково смеётся
И греет всех, желает всем добра.
И на старой церкви за околицей
По-весеннему звонят колокола.
А зима ещё с весною спорит,
Заморозки по ночам шалят.
Но на таяные реки скоро
Утки из-за моря прилетят.
Дремлет лес, ещё в зимы объятьях.
И пока голым голо кругом.
Лишь на вербе, как пушистые котята,
Распустились почки серебром.
Я люблю смотреть на то, как очень ловко,
На реке весна ломает лёд
И над золотыми мать-и-мачехи головками,
Пробудившейся крапивницы полёт.
.
Дороже всего
Ты сказки детские читал
И мудрость в голову вбивал:
Мол, знаешь, внучка, мы не вечны,
А на жизнь-совсем беспечна.
Всё смотрим мы вперёд куда-то
И верим страстно, крепко, свято,
Что не придёт старуха злая,
Которая отводит к дверям рая,
Что будем вечно жить на белом свете,
Не будем ни за что в ответе.
Не знаю как, не знаю где
Пришлёт свой поцелуй тебе.
Но ты живи, не бойся, верь в мечты,
Сжигай все окна пустоты…
Конец у нас один на всех:
Летим, как хлопья снега, вверх…
Я говорила: дедушка, ты врёшь,
Ты никогда ведь не умрёшь!
Ты же не бросишь маленького друга...
Всё это ложь… Все эти мысли - вьюга!
Но вот лежишь ты в полудрёме…
И пусто в нашем старом доме…
Прощание с войной
Нас были миллионы - тех солдат,
Что в бой пошли за веру и Отчизну.
И наш закон навечно свят:
За Родину не жаль и жизни.
И наши судьбы все сплелись в одну,
И пламя душ пылает горячо.
Товарищ ранен. Он в плену.
Воюй, солдат. Живи еще.
Пусть будет славен путь на поле боя
Твоих друзей и твоего полка.
Вернешься ты домой героем.
Воюй, солдат. Живи пока.
Или падешь в краю далеком,
Заснув под пеленою облаков.
Сражен в бою врагом жестоким.
Встал в строй и снова к смерти ты готов.
Труба зовет, штыки примкнуты,
И недруг хитрый в двух шагах.
Живи, солдат. Храни минуты,
И гимн победы в радостных сердцах.
И вновь окинув комнату небрежным взором…
И вновь окинув комнату небрежным взором,
Ты наполняешь руку лезвия узором.
Запястья разрисовываешь смело.
Тебе ведь это нужно, верно?
Ты видишь, что в глазах твоих творится?
Бежал от них… В глазах твоих прохожих лица!
Мечтатель, схоронивший все мечты…
И гений, убежавший в жерло пустоты...
Тебя теперь настигнет крах!
И впереди - лишь только прах...
.
***
Прохладно и ясно в тени бересклета.
Луна безнадёжно ныряет за горы.
А где-то за пазухой тёплого лета
Сидит на пригорке сирокко проворный.
Играет на флейте арабского утра,
Вгоняет в депрессию волны прибоя.
А небо примерило блеск перламутра
И ловит задумчивый взгляд сухостоя.
Несётся печальная песня сирокко.
творится история вечного лета.
Сменяется блеск перламутра на мокко,
А яблочный сок на глоток амаретто.
***
Всё реже хочется раскрыть блокнот,
Чтоб белый лист лишить невинности.
Должно быть, в небе недостаток нот,
А я боюсь, что выйдет анекдот
Или банальный слишком длинный стих.
Причина не ясна. И даже врач –
Значительных размеров дамочка –
Не в силах мне помочь. И плачь - не плачь,
Симптомы возвращаются. Палач
Отсёк ножом все тоненькие лямочки
Цветного сарафанчика души,
Стремящейся к огню поэзии.
И только небо шепчет: «Не спеши.
В любой забытой Господом глуши
Найдётся собственное лезвие».
***
каждый сам себе принадлежит.
беспокойное сердце моё дрожит,
принимаю жизнь как способность жить,
спотыкаться, падать, вставать, кружить.
каждый сам в ответе за то, кем быть.
оставаться в лодке и дальше плыть
или молча, сидя на берегу,
врать себе и ветру: я не могу.
всё ты можешь, сопли свои утри
и лети, как мыльные пузыри.
и пока не лопнешь, гляди вокруг,
разгляди неспешно: кто враг, кто друг,
кто случайный встречный. лети и пой.
и веди диалоги хоть сам с собой.
все барьеры, кочки - у нас внутри.
надо жить, как мыльные пузыри.
.
***
Я еще не была такой, похожей
На белое облако с голубой кожей
С переливами радуги
Цветами в косах
Немного старше, но все моложе,
С босыми ногами от похода по росам.
Я еще не летала с ветрами вечерними,
Не укрывалась от дождя в пещерах,
Я совсем не такая, как прежде…
Солнце осталось в складках одежды,
Светит. Тепло, и раскаты грома
Как мелодия сердца, давно знакома!
Это может весна, но с другим стержнем
От которого мне – фиолетово
Все в фиолетово-розовом цвете!
Весело! Где ж тоске взяться летом?
Светом
Заряжены воздух, дома и портреты
Тех, кто шел впереди нас,
И строил мосты, что б вести нас,
Тебя и меня….а где ты?
Я еще не была с тобой
Собой
Открытой, «как дверь,
Которую никто не может закрыть»,
И знаешь, теперь
Меня можно просто любить…
Ведь я еще не была такой –
Блеском в твоих глазах, твоей струной,
Ты сумеешь на мне сыграть морской прибой?
Пой!
Буду песней твоей
Одной…
Такой
Ты меня еще не знаешь…
А знаешь,
Мы узнаем другу друга
В солнца лучах,
В утреннем блеске, в морских песках,
Все ведь в наших руках,
Любовь Вселенной изгонит страх.
Но ты это знаешь сам.
Что еще нужно для счастья…
нам?-
Слово и песня, звучанье ручья…
Я еще не открылась, ведь я - ничья…
А ты чей?
Сколько в тебе рек, миров, корней?
Знаешь, как сделать из трав живой элей?
А для разбега, сколько нужно тебе полей?
А для полета, что бы летать смелей?
Я не одна такая, да… но все же,
Все в мире бывает, все возможно…
Я еще не была с такой кожей,
Очень на тебя похожей…
***
На поиск святого Грааля – вперед!
И медом намащены нежные стопы .
И манной небесной ссыпается мед,
И мы залетаем горячими в соты.
13 минут до начала – не стой!
Рука твоя просит эскалибура,
Навыворот плащ и кто первый на бой!
Мы все с Камелота святого Артура.
Но тени играют в игру «человек»,
Песок не стоит на отметке средины,
Мы вместе бок о бок живем уж не век,
И вместо китов отдаем свои спины.
Проснись! Мы изгоним голодных зверей!
Ведь солнце в груди твоей вновь поселилось,
И крик вырывается, что б меж людей,
Слова о победе стрелою носились.
И без иллюзорных сияний огней,
Ты можешь уйти от надгробного рока.
Навстречу свой шаг, что бы сделать сильней,
Струящийся свет из живого истока!
***
Этот подъем, этот старт – вперед!
За голубым горизонтом вечность ждет,
Каждый свой атом чищу и лечу,
В сердце полно огня и ярких чувств.
Мимо чужих ветрин и лжеогней,
Я все лечу быстрей, быстрей, быстрей!
А на горе начинается мой скачок.
Я научилась жизнь читать между строк,
Мелом писать дожди, быть на чеку,
Вплавь переплывать страстей реку.
И подымает спираль все выше дух.
Я возвращаюсь..! и музыка лечит слух.
Радости сколько!! Сердце мое – вмести!
Я разолью ее тем, кто идет по пути,
Кто этот миг нощно и денно ждет,
Зная, что идти нужно только вперед!
Вперед!
Вперед!
.
Я – молодость
Я был молодость и был я желан
Во дворах королей и цариц!
Это мной Македонский был пьян!
Это я не имею границ!
Я не глух и не слеп, но к несчастью
Слов не ведаю, знаю лишь крик!
Одарённый мгновеньем всевластья
Я кричу: «жизнь это миг!»
Я был молодость, пыл и пожар!
Я был вечен… недавно.
Ты не ведал прекраснее чар,
А живее их нет и подавно!
Мы были Боги
Мы слишком многого желали.
Мы мчались грозно в эту даль,
Где все заветные печали
Преподнесём мы на алтарь.
И так в плену чужих желаний,
Не люди, боги, шли вперёд.
И жадно впившись, пожирали,
Один на всех запретный плод.
Мы возгордились, возросли!
Ведь наши жилы крепче стали.
И мы так нежно пронесли,
Сквозь годы все свои печали.
Теперь на лицах след простыл,
Былых забав бесчеловечных.
Но прежде этот страстный пыл,
Манил нас символами Вечных.
Мы изучали тех Титанов,
Мы уловили туже связь!
Но только связи было мало,
Мы возжелали их же власть!
Мы научились возгорать,
Мы символ! Для самих себя!
И вся планета как кровать,
Где боги стонут всех любя.
Сосуд порока и стыда…
И праведник пускался в пляс!
И лишь насытившись до дна,
Звенел прощаний скромный час.
И мы не знали имена,
Тех с кем делили свой алтарь.
Где мы, избавившись от сна,
Дарили всем свою печаль.
Конвоиры
Костлявых елей грозный строй,
В белых шинелях старики.
В ряд близ тропы встал мой конвой,
Вдоль замороженной реки.
И мой единственный судья,
Пред кем я вечный диссидент,
С небес по-прежнему храня
Дарует мне, сей миг, момент…
Костлявых елей строй горбатый,
Да блеск, мерцающий в дали.
Мой путь давно уже начатый
Я проходил уже внутри.
.
НАПРОТИВ ОСЕНИ
Деревья расшатал октябрь
Дождем над вишнями.
О чем-то спрашивал фонарь
Мужчину пришлого.
А человек седой, как лунь,
Пришел по траверсу.
Он пережил немало лун,
Пока состарился.
Года принес с собою все,
И високосные,
А я напротив, юный, сел,
Как против осени.
Царапал ежевичный прут
Тоску дорожную,
И мучили ленивый путь
Ночные пролежни.
И загасила фонари
Рассветом улица,
А день в костре часа на три
Листвой обуглился.
И кто-то вторгся в мой предел
Опять с вопросами.
И, юный, он напротив сел,
Как против осени.
СТАРИК И МОРЕ
Вечер пролив сузил,
Гонит дурную весть.
Нервы связал в узел
Предательский норд-вест.
Может, возьмет измором,
Старые раны – в счет.
Стонут старик и море
И кто-то третий еще.
До якорей просолен,
Из южных придя широт,
Выводит дымное соло
Списанный пароход.
Раны бортов железных
Зализывает мазут,
Беспалые волнорезы
Ладонями воду рвут.
Возле причалов пыльных
Новые ждут суда,
Но выше ватерлинии
Встретились боль и вода.
Крыльями хочет чайка
Соединить берега:
Скрипучее кресло-качалку
И море без старика.
ПРОВИНЦИЯ
Все ближе и ближе обиженный пригород,
На нижней улице выжила пижма.
Дом до воспоминаний выгорел
И ржавеет фотографией рыжей.
В междуречье речи только крики кречета:
Печенью почувствовал двустволку.
Дом кирпичный в пиджаке клетчатом
Просит кетчупа и махорки.
У старухи коленчатый вал не лечится,
Легче согнуть пополам воблу.
Дорога – ленивая процентщица
Не сходя с места примеряет обувь.
К августу листья летать не обучатся,
Новое название состарило улицу.
Аллея, а ля подкаблучница,
Костурицу слушать учится.
Ранец пиджак хватает за лацканы,
Обмазанные фаст-фудом.
Сердце три дня просидело в карцере,
Как теперь ему выйти к людям?
.
Подражание классику
Мороз и солнце. День… в деревне.
А вы подумали, наверно,
Что я продолжу, но не так.
Скажу вам прямо – то пустяк.
Мы классика пересказать
Не собирались и мечтать
О том не стали. Снег искрится,
В лесу пустом лыжня змеится,
А из трубы печной дымок.
Вот у крыльца лежит Дружок,
Во сне он видит суп мясной
Горячий, вкусный и густой.
Под горку лихо мчатся санки,
На них Аленка и Светланка.
А мама дома пироги
Печет, чтоб девочки могли
Потом их съесть после прогулки.
Морозный воздух стылый, гулкий
Разносит далеко их смех.
Зима неслышно в белый снег
Лес и деревню укрывает.
День зимний тихо засыпает.
Осень
Кто богаче: туманы, листья?
Только осень об этом знает.
В листьях золото щедрой кистью
Раскидала она без краю.
И туманы свой мелкий бисер
Щедро под ноги нам бросают.
Кто богаче: туманы, листья?
Осень тайну оберегает.
Письмо
«Я вернусь к тебе, верь мне, родная.
Я вернусь и увижу тебя.
Жив-здоров, вот газету читаю.
Как там мама, сестренка, друзья?
Ты бываешь на нашей полянке?
Носишь этот берет голубой?
Снова пели ребята в землянке
«Бьется в тесной печурке огонь».
Ты не бойся соседской собаки,
Не страшит тебя пусть ее лай.
Пусть не ссорятся братья до драки.
До свидания, твой Николай».
Много лет пронеслось, пролетело,
Обтрепались письма уголки.
Про землянку все бабушка пела,
Про солдат, не пришедших с войны.
«Мама, выкинь берет этот старый», –
Дочка ей говорила не раз.
«Как же выкинуть? Это подарок!»
Сразу слезы из старческих глаз.
И к шкатулке, к письму дорогому:
«Здравствуй, Коля, утешь, помоги».
Ничего ей не надо другого,
Не смогли разлучить их враги.
.
Я-МОСТ
Я прожил жизнь над трещиной эпох…
На стыке рубежей, как мост из глины
Я выстоял. И тысячи сапог
Топтали мою выгнутую спину.
Я видел, как пылали берега
И как дрались века в горячем споре.
И кровью рдела подо мной река,
И плавились, как воск, мои опоры.
Я был звеном в цепи перипетий…
И выжидал… и сам того не ведав,
Спасеньем стал кому-то на пути,
Сводя своей дугой земные беды.
Я оступался, рушился, слабел,
Захлёбываясь в пенящейся лаве.
И часто, попадая под обстрел,
Не думал я об орденах и славе
Я прожил жизнь над трещиной эпох.
Над стыком рубежей, как мост парадный
Я выстоял, но сам так и не смог
Найти свой берег истины и правды.
ПЕРЕЛЁТНЫЕ ПТИЦЫ
Над порочной землёю, сквозь морось и снег,
Словно пепел, листва над домами клубиться,
И готовятся в свой обречённый побег
На юга перелётные птицы.
Сколь на них не смотрю – мне никак не понять:
Там ли, здесь ли земля их родная,
И откуда приходится им улетать,
И куда возвращаться – не знаю.
Но в дороге туда и назад по ветрам
Они жизни свои отрешённые губят.
Может, мы для них временны, может быть, там
Их намного сильнее и преданней любят?
Но и здесь ведь, средь холода, их не забыть,
Хоть мы в этом признаться не смели –
Всё же мы до конца не умели любить.
Но и нас ведь - любить не умели.
Но упрёки мои от небес далеки,
Как бы ни было там, средь тоски и раздоров,
В этом городе им замерзать не с руки,
Хоть и стал бы навек им родным этот город.
Вот и снова, в осенний погрязнувши грех,
Ключ «изменников» в небе рассеянном тает…
Почему же мы всё-таки так любим тех,
Кто от нас каждый год навсегда улетает?..
***
Сентябрь длится… Морось… Листопад…
У театрального крыльца пустует ветер.
Озябши, я – безумец снова рад
Осеней этой горькой оперетте.
А за стеной портьер звенит звонок,
И шумны улей зала затихает.
Театр мой – манок эпох! Манок
Простых сердец, сбивающихся в стаи…
Вот мне сегодня снова на билет
Не достаёт копеечной монеты…
Всё страсть моя – всё пережиток лет,
И ничего разумного в нём нету.
А ведь в местах, где я не раз бывал,
Средь бархата кулис и в сотах ложей,
Теперь другим дают парадный бал,
И подают пальто другим в прихожей.
И там кипит судьба, там жизнь и бой,
Там пыл мгновений, и мелькают лица…
А здесь – перед крыльцом – ночной покой…
И тихо, тихо… И сентябрь длится…
.
Философское
Я пожалела трижды, полюбив
Горшки в цветах (да, да в цветах, не спорьте).
И старой песенки заезженный мотив,
Который уж совсем и не был в моде.
Как в темных окнах старую луну
Съедали звездомыши с каждым разом,
И сладкий сон под утро снился сну,
Что он играл роялю ночью джазы.
А половиц трещанье, что каблук
Нарушил их разгадки смысла жизни,
И что осиновой в любви признался жук,
И что медведь в сто раз страшнее гризли.
Весна покрасилась в вишневый, а январь
Обрезал под «каре» березам косы.
Мне жаль тебя Вселенная, мне жаль,
И если б не планшет, пустила б слезы.
Ван Гогу
Все началОсь с черных углЕй,
На белом черным ковыряя,
Под черным потолком рождая
Или предметы, иль людей.
Он сон забросил в долгий ящик,
На письма оседала пыль,
Погас над углями фитиль,
В Париже ждал его шарманщик.
В Арле - манящее кафе,
Абсент и домик у дороги,
Истаптывал до боли ноги,
Рисуя поле вдалеке.
И цветом наполняя суть,
На холст – оранжевые блики,
Фонарный столб, огни и крики,
И солнцу возглас: «Вечно будь»!
Спасаться отдыхом у брата,
Таскать этюдник на Монмартр,
И козырь прятать в сотнях карт,
Оранжевые капли марта…
Писать из белых окон свет,
На белых покрывалах кисти.
Горелые в камине листья,
Бессмертный, яркий рыжий цвет….
***
Уголками пометить страницы,
Вылить чай и залить кипяток.
Моим желтым слонам ночью снится
Ароматного кофе глоток,
Хруст багета и вафли Брюсселя,
И огни быстротечной Москвы,
И бильярд в половину у Белля,
И Людовик с Маркизой на «ты».
Моим желтым слонам ночью снится,
Как туман прячет в городе смог,
Как хотят бергамотом напиться,
Но зовет паровозный гудок.
Как на крышах ютятся антенны,
Как кружится в глазах карусель,
Как живут по законам Вселенной,
Как садятся на мнимую мель.
Орхидеями пахнут тюльпаны,
Если носишь рубаху из льна.
А слонам снятся разные страны,
И ни разу – страна…своя…
.
Чужие цели
Почему весна в душе
Длится так недолго?
Почему вслед за ликованием
Приходит уныние, апатия?
Ведь солнце светит также ярко,
Но к этому привыкаешь быстро,
И почему часто думаешь с сожалением,
Что вечно быть счастливым невозможно?
Отстранитесь от клише,
Не ждите многого.
Одержимые, порой, желанием,
Мы искажаем восприятие
Чужими целями – сколько
Известно людей, сгоревших скоро,
Стучась в чужие двери, с разочарованием
Самих себя познавших слишком поздно.
Маленькое чудо
В моей душе есть маленькое чудо,
О нем рассказывать я многое не буду.
Скажу лишь, что всегда я буду ждать,
Любить и верить, спорить и прощать,
Боготворить, молиться, защищать,
Заботиться, просить, давать, мечтать,
Чтобы могла как можно дольше звать
Я вслух ту женщину, чье имя – Мать!
Есть шанс
Есть шанс, подаренный судьбой.
Он станет ближе и реальней,
Когда придет к тебе самой
Уверенность и пониманье
Того, что можно не рискнуть
Один раз, три, четыре, десять...
А можно руку протянуть,
И мир твой станет интересней!
.
***
Я своими шагами меряю
Перекрестки чужих дорог.
И причину такого бремени
Ни один не подскажет бог.
Созерцаю своими глазами
Очертанья чужих вершин.
До какой поры я не знаю,
Будут суд надо мной вершить.
Не предатель я, не убийца
И не вор, господа присяжные.
Мне испить бы святой водицы,
Отпустить кораблик бумажный.
Расквитаться с чужими бедами,
Позабыть до поры до времени,
Что там нам уготовано ведами,
С кем еще предстоит проститься.
2013
***
Нюхайте кокаин, господа!
Осталось совсем немного:
Оголенные провода
Лежат у самой дороги.
Выстрел – пуля – решетка – лицо –
Не выжил старый гуляка.
Все пороки твои налицо –
Откровенный бабник и скряга.
Нюхайте кокаин, господа!
Душе в теле все теснее.
Вытечет вон, что вода,
Быстрее, быстрее, быстрее.
Расплещется по углам,
Останется грязной лужей,
Пойдет по чужим рукам,
Собакам голодным на ужин.
Открывайте пошире рты,
Вдыхайте запретные травы.
Вы и так уже все мертвы,
А им только это и надо.
2013
О наболевшем
В бескрайностях Вселенной, на маленькой планете,
Где солнце ярко светит среди полей и рек,
Из пышного соцветья блистательных столетий
Мне выпало родиться в наш сумасшедший век.
Никто из молодежи планировать не хочет
Ни сбора урожая, ни будущих детей.
В умах айфоны, сумки из натуральной кожи,
Икс-бокс, татушка, платье и клуб повеселей.
И так по всему свету – родиться не успеешь,
Заставят заниматься английским языком.
А на тропе забытой к великому поэту
Ничьих следов не видно – повсюду бурелом.
В засилье Голливуда и социальных сеток
Мельчает русский юмор, и плавятся мозги.
Да что там русский юмор! – сама суть человека! –
Не Чехова читаем, а модные посты.
Рекламные плакаты с разинутыми ртами,
Раздутыми ноздрями, с глазами из орбит.
Все это допустили – подумайте! – мы сами.
Но главное, Макдоналдсом желудок наш набит.
Мы сильно преуспели в прямых купле-продажах.
Как откусить побольше уж знает школота.
Вы как хотите, братцы, а мне надоедает
Идти такой дорогой куда-то не туда.
2014
.
Орест Кипренский
Он первый вынес имя русское в известность,
Бессмертию предав великих имена,
К последованию воспламенял людских сердец мятежность
Пера многоречивостью в скупые времена.
17-06-13 Омск
Конь с полей Иалу
О, махараджа Ранднагара!
Доспехи скифских королей
Поют тебе как плеть цыгана,
С Иалу кравшего коней.
В Синедрион согнав пророков,
Уставших расщеплять геном,
Ты упираешься в континуум,
И рвешь вольфрам быка челом.
03-02-13 АИ
Девочке Лене
Говорят, улетает ангел! -
Утомился за год прошедший:
Человек все грешил неспешно,
А он бегал за ним в кромешной...
Как помочь, если люд бездушен?!
Обессилили крылья белы! -
Лишь тихонько в Твою подушку
Нащипали пера несмело...
.
Гасану
Однажды утром на заре
я видел, как луна спустилась
с небес… В озябшем октябре
какая-то есть всё же сила
любви и дружбы. Да, луна
во всей красе, во всём объёме
была моим глазам дана,
чтоб кто-нибудь другой в истоме
глядел на общую луну,
как я, и тратил своё зренье
на круг луны и ширину,
иль сочинял стихотворенье.
Сегодня подойдя к окну,
переборов свою сонливость,
надеялся застать луну,
но в этот раз не получилось.
Стою и вот смотрю в окно,
один с горячей чашкой чая.
Что мне увидеть суждено,
ведь что-нибудь да означает.
Вот обратился в листопад
октябрь, с ликом не погожим
льёт дождь, вновь опадает сад
и не даёт пройти прохожим.
Гармония живет во всём,
в дожде, в саду и в листопаде.
«Любовь похожая на сон»
с утра магнитофон заладил.
И дождь, и сад, и листопад –
в чертах осеннего сезона...
Как много-много лет назад,
мой воробей не сводит взгляд
от моей жизни беспризорной.
Что воробей есть за окном,
не сразу я заметил это,
а это говорит о том:
всё, что пишу я – беспредметно.
Промокший крошка воробей,
когда успел ко мне привыкнуть?
Ему нельзя среди людей
ни находиться, ни чирикнуть.
Пускай он совершит полёт
вокруг, летя по Казахстану,
легко на небе пронесет
себя и мой привет Гасану!
* * *
Прошла зима, и полегчало саду.
Наладилось на сердце, улеглось.
Я, как всегда, за рукописи сяду
или за книгой, дочитать балладу.
Собака с кошкой покидают пост.
Ночь за окном моим уж на исходе,
а я сижу и не могу писать,
иль почерк мой тетради не угоден.
Любой другой насочинять свободен
о чем угодно: про любовь, про сад.
И только я не знаю, не умею,
писать, как пишут сверстники мои.
Но с Музою, о, что мне делать с нею,
она забыла про мои стихи.
Покинула, отбыла, улетела.
Куда? – к кому? – надолго ли? – когда…
Хотя какое до нее мне дело.
Мне это все давно осточертело.
Скажи, читатель, горе – не беда.
Недавно было, хоронили деда
односельчане. На похоронах
соседи шли, чтоб проводить соседа
в последний путь. Его безгрешный прах
теперь лежит на кладбище деревни.
Я помню, как с поминок люди шли,
мужчины молча, женщины ревели,
молился ль кто за упокой души?!
Он жил один на улице соседней.
Мне говорили, у него был сын,
дед сына ждал до дней своих последних,
что он вернется, цел и невредим.
А было так, однажды к ним в деревню
наведался из области весной
сам военком, пуская сигаретный
из носа дым, невыносимо злой.
Увез на службу мальчиков деревни,
из их родимой отодрал глуши.
Не провожали, у себя сидели
мужчины молча, женщины ревели
и волосы на голове седели.
А мальчики в последний бой ушли.
Покойному хотелось видеть сына,
он сына звал, просил его позвать.
Покойному мерещилась могила,
кричал в бреду, что бабка приходила
и говорила, что придет забрать.
В полубреду покойный возмущался,
и власть бранил и клял за то судьбу,
что не добился правды от начальства,
ни тело сына в цинковом гробу…
Так и ушел. Так люди говорили:
– Так и ушел – качая головой.
Так я пишу в своем нелепом стиле,
не ведая, что дальше за строфой.
Ноябрь надоел и опостылел…
Смотри, читатель, осень в одиночку
в который раз я на себе влачу.
Ночь на исходе. Стало быть, мне точку
поставить надо и задуть свечу.
Кавказец
Он объяснял, что он такого года
рождения, по матери абхаз,
а по отцу грузин. – Что тут такого,
что я грузин? – негодовал Алхас.
Он рассуждал, как будто вёл сраженье
со мной, причём на воздухе, летя.
Дивился я его происхожденью,
как чуду удивляется дитя.
Кем он мне был, знать было мне откуда?!
В его лице я видел Гудермес,
он говорил, что родом он оттуда,
но не сказал, как очутился здесь.
Кем он мне был? Он мог бы быть мне братом
и он им был. И брат мой был богат
одной душой огромной, необъятной.
Как мне тебя тут не хватает брат!
В его крови Абхазия плутала,
и бунтовала Грузия, плыла.
В его крови Абхазия пылала,
и Грузия свои бои вела.
Он сохранил в себе черты Кавказа.
Теперь, когда его со мною нет,
я вижу, что он пишет, ищет фразу,
в которой так нуждается поэт.
Писать стихи – его перо свободно
и мне не надо боле ничего.
Он говорил, что девочка – «гогона»,
он говорил, что девушка – «гого».
Так он учил в свободные мгновенья
грузинскому меня ученика.
Он мне читал свои стихотворенья.
Так я постиг уроки языка!
Я полюбил язык и речь грузина
и с обожаньем стал следить за тем,
как меж собой общаются грузины,
как ни один из нас, нигде, ни с кем.
Он говорил, что родина – «самшобло»,
он говорил, что женщина – «кали».
Я мучил свой язык и мучил горло,
когда читал грузинские стихи.
Он был не злым и скаредой на слово
не слыл. Писал стихи. Любил собак.
Когда не шли стихи, ходил (злословил)
по комнате и не щадил табак.
В такие дни он был серьёзным, строгим,
его другие языки влекли.
Не по его ль вине вот в эти строки,
его черты характера легли?!
Он пояснял, что карандаш – «панкари»,
он повторял, что улица – «куча».
И я писал, что «биты» – это парень
и что «сантели» – это есть свеча.
Так я учил язык неимоверный,
который обожаю и люблю.
Но где же ты, мой брат, мой несравненный?
Кому я эти строки подарю?
Где б не был ты, в Абхазии соседской,
иль в Грузии, не менее родной,
люби, ревнуй, бунтуй, ликуй и бедствуй,
но будь же здрав и цел, и будь живой.
.
***
Я на сцене играла на пианино,
Легко фаланги бежали по клавишам длинным,
Шаги звуков пространством зала обзавелись,
Зрители важными ртами хватали каждый из них.
Иного поманила музыка – встал мне за спину,
Глаза ладонями закрыл, поцеловал в затылок –
Удар по пальцам крышкой пианино.
***
На сей раз отпускаю любовь,
Покидаю оккупацию мысли.
В безбилетную даль шагов,
В поток воды ввысь.
Потолок беды, не смей, проронить
Не единого камня на его голову!
Его величество есть за что судить –
Суд разделит все поровну.
Я заживляю слюной уже почти скелет –
Не надо, не жалей – в стержне крепость.
Сотни верст, сети снов, мириады лет –
Тщетно все. Я - верность.
В прежнем внешнее, суть – сейчас
И есть мерило пропеллера вечности.
Ради главного проживи на сей раз –
Потанцуй на углях древности.
***
Над колокольней звоном купола,
А верхняя одежда в храме брошена,
Я на легке по городу брела.
Не обернулась на его ворота
Камнями сложенные.
Моей квартирой стала нагота.
На подоконнике весна
И вся природа в махе от тепла.
Твоя душа в цилиндре берега
Как есть река бездонная,
И на весах вода.
Моя свобода в шаге от тебя.
.
Всё смешалось в доме Вронских
(протокол одного умопомрачительного ответа на экзамене по литературе)
Во вторник экзамен, профессор готов
Студентам подвесить немало хвостов.
Идея и тема... Сюжет, персонажи...
Но в памяти свежи из текстов пассажи!
(С. Г., бывший студент)
Отмстив неразумным хазарам (иль скифам?), [1]
Владимир потворствует миленьким нимфам. [2]
На Грузии хОлмах вещает Олег, [3]
Как Вася в Крыму «бочкотарил» коллег. [4, 5, 6]
У братьев — пикник, суета у дивана, [7, 8]
Отчалил Марсель в направлении Свана. [9]
Евгения мы не забудем урока, [10]
А Бэла и Демон век ищут Пророка. [11, 12, 13]
Ап-Джоном прикинулся хитрый кентавр, [14]
Джульетту задушит ревнующий мавр. [15, 16]
Том в хижине Финна покрасил забор, [17, 18, 19]
А пудель Данилы утоп, как топор. [20]
Аркадий раз в шутку «нагрел» мецената, [21]
А Мельцель раскрыл всем секрет автомата. [22]
Пунктиром паденья: Париж — Э... динбург, [23]
Стозевно озОрны: Москва — Петербург. [24]
Грядеши поляк от потопа до сквера, [25, 26]
Флотилию тащит рука Гулливера. [27]
Синьор с Дульцинеей за мельницу бился, [28]
В процессе суда крот в жука превратился. [29, 30, 31]
Вазира писатель спасал от ума, [32, 33]
«Альбер?» — постороннего спросит чума. [34, 35]
По Дублину долго скитался Дедал, [36]
А Дрого в пустыне татар ожидал. [37]
Плевочком? Ноктюрны? Любить? Хорошо! [38–41]
Гражданочек Миша истёр в порошок. [42]
Дуб Швейка в пивной, как солдат, сторожил, [43]
А Беня в Конармии с Криком служил. [44, 45]
Акакий шинелью ловил беглый нос, [46, 47]
А Сексус удар по морали нанёс. [48]
Убийство! На улице! Морг! Обезьяна!! [49]
Железный Корчагин — герой без изъяна. [50]
С врагами мать Пешков оставил на дне, [51, 52, 53]
Телегин по мукам ходил как во сне. [54]
Булга... ринский Воланд хвалил Турбиных, [55, 56]
Раскольников взглядов держался иных. [57]
Со Сталиным Чонкин стоял караулом, [58]
А «Киса и Ося здесь были» со стулом. [59]
Профессор поджёг в ослеплении книги, [60]
Полковник Кремлю «дезы» слал о блиц-криге. [61]
Ионыч дух лечит в палате шестой, [62, 63]
Фиеста и море — старик не простой. [64, 65]
Жюль Немо на шаре слетал на Луну, [66-69]
А речь Заратустры не всем по уму. [70]
В счастливой Москве размещён Чевенгур, [71, 72]
В концлагерной дали — солдат-балагур. [73, 74, 75]
Кэп Гез в никуда побежал по волнам, [76, 77]
Спешил он дать волю разбойным челнам. [78]
Алис поведенье — не детский каприз, [79, 80]
Ведь лестница в школе ведёт вверх и вниз. [81]
Макаров в Артуре сражался геройски, [82]
Обломов с диваном сошелся по-свойски. [83]
Лесник Чаттерлея не брезговал леди, [84]
Отец мушкетеров поссорил с миледи. [85]
Любил Тарантога на курдля охоту, [86, 87]
Порок в яму девок водил на работу. [88]
Красавец Россию с любовью «бондИт», [89]
На скотном дворе верховодит бандит. [90]
Тимуровец Квакин «козлит» октябренка, [91]
А Пиквик, по ходу, курдячит бокренка. [92, 93]
ЧаЙ... ковский? Война? Голод-гибель? — Блокада! [94]
Аптека? Фонарь? Переулок? — Блок!.. Ада!! :) [95]
Доволен, профессор?! Гослит твою (с)тать! ©
Успел за весну я сто книг прочитать!! 1)
--------------------
1) Читателю, желающему самостоятельно постичь, какие же «сто книг» (точнее — 95) были прочитаны экзаменуемым, числа в скобках помогут. А не желающему — не помогут.
К 56-й годовщине поступления в среднюю школу
Уйдя из точки «А», там поезд на равнине
Стремится в точку «Б». Которой нет в помине.
(Иосиф Б.)
Начало сентября! Читатель-гуманоид
на юные года свой острый ум настроит.
Пойдем туда, куда вернуться стоит.
Начнем с доски и парт — основы крепкой зданья,
что возвели для выявления призванья.
Высоким штилем говоря — обитель знанья.
Заветный школьный двор. Ему — роман иль очерк,
но позже. А пока — одно словцо и прочерк
за поведенье. Дочек, сыновей и строчек.
По паре слов про каждый из шести уроков
сказать почту за честь, прервав поток упреков
и обойдя молчанием ягнят-пророков.
На полпути «Б» — «Ц» был сбой в порядке действий,
но остановлен поезд накануне бедствий.
Как в фильме А., для связи всех причин и следствий. 1)
Упало яблоко на голову Ньютона
и давит весом... Нет ни реплики, ни стона,
поскольку жалоба на силу непристойна. 2)
Индийский океан разлился на равнине,
которой в Альпах (под Тянь-Шанем) нет в помине,
как нет стиха про облакА в одной штанине. 3)
В буфетный получас являлся к деткам пончик.
За пятачок. С повидлом. Бег легавых, гончих
и ябед... За хвалу и соевый батончик.
Отряд и вид... Не спи! Представь себя... синицей,
а также мухой, птеродактилем, жар-птицей,
как швед Линней. Верни должок ему сторицей. 4)
Дзы-н-н-н-ь! Порвана струна. «Для звука главный принцип
в ладу и мире жить, — учил монархов Принцип, —
поскольку смертны все эрцгерцоги и принцы». 5)
Бегом в спортзал! (Покуда живы.) Там прыжками
в длину и ввысь над волейбольными кружками.
Плюс «северные наши городки» — с дружками. 6)
Казалось бы, конец. Ан нет. Еще есть классный...
Час от часу нелегче. Тает день прекрасный,
но надлежит узнать про сбор бумажной массы.
(С)Покойный педагог оценку правит тихо —
зря ученик шалит и лихо будит лихо,
идя плохим путем героя фильма «Психо». 7)
Смеркалось... Педсовет в трудах (на ниве балла).
А Сенька Г. — мой друг — с ухмылкой каннибала
на парте вырезает: «четверть заеДала».
«Я вырос в тех краях». И выжил. Веря бурям,
случайно избежал своих убийц и тюрем.
Давай на брудершафт, Иосиф Б., закурим?! 8)
--------------------
Комменты для гуманоидов и человеков, подзабывших школьный курс:
1) Аллюзия на фильм А.(бдрашитова) «Остановился поезд».
2) Сила гравитации проявляется на Земле в виде силы тяжести (mg). По закону Исаака Н. тело (яблоко) действует («давит весом») на опору (голову Н.) с силой, которая называется весом тела.
3) А стих про облако в штанах есть.
4) Шведа, как положено, зовут Карл. А знаменит он своей классификацией живых существ.
5) В 1914 г. студент Гаврило П. представил доказательство правильности последней части своего тезиса на частном примере эрцгерцога Франца Фердинанда и т. д. фон Г.
6) И городки, «и дар богов — великолепный теннис» — оба из стихотворения Осипа М. «Спорт».
7) Детище Альфреда Х.
8) «Я вырос в тех краях» — цитата, а три последние строки — перифраз на три не последние строки стихотворения Иосифа Б. «Пятая годовщина».
Свободный улёт старика индиго
Из всех свободных искусств самым улётным для нас является кино.
(Старик)
Часть первая — повивальная
Шарах! Начну логично — с самой середины,
Точнее: с восемь (с половиной Дурбин Дины).
Но мог зачать иначе — с бухты-тарарахты,
Конкретно: с Ромы Абрамовичевой яхты.
А также с Робертино, ясен пень, Лоретти,
Иль даже с натюрморта «Ленинизм и дети».
Эх, дети-сети... И куда ж вас сплавить, pretty?
Ага! Смешно придумал: я скормлю вас йети.
Ох, как надоели ямб-хорея размеры,
Анапест и дактиль-птеро ящерной эры.
То ли дело веселый русский раешный стих.
Кто не любит всей фиброй раёк? Разве что псих!
Иль гад и позорнейший волк (на фене — эстет).
Фифти-фифти. Инь-янь-шерше-ля-фам-тет-а–тет...
Часть вторая — экстерриториальная
В жаркий полдень (хоть по Гринвичу, хоть по Цельсию)
В малометражной Америке, взятой Веспуччи в концессию,
Голливуда Психея мучает телом Амура (садиста и гея),
За кадром безумно стыдясь, но желая достичь апогея.
Этот трек в VIP-кругах прозван был... «Пианист».
Опля — клин. Плюс заскок... Вейсманист-морганист.
Но не ЛысЕнко и, в натуре, совсем не Бурденко.
Возможно, Распутин. В роли Алексея Петренко.
Рядом Квентин. Тарантино? Коломбина! «Ах,
Как люблю я Бураттино» — в деревянный пах...
Или в печень и почки? Да-да-да. Нет, чуть ниже.
Не пойму. К чему объявился натурщик КИже?
К тому, что он мною прописан в Париже!
Конечно, голодный, в мансардном престиже.
Моди льянится там же, в богемных стенах,
Вите сбагрив квадрат в чисто черных тонах.
Тот самый, который... Малеев?.. в школе и дома
Усердно учит жизнь, беря интеграл по закону Ома.
Трудом поленце ломает через. И выкидывает коленце
В виде хоровода... уравнений Джоуля-Ленца.
Оба прошли сквозь тяжелое детство
Их обратившее в легкое бегство.
Кого из Алькатраса, кого из Альбукерки —
Как чертики прыгают из табакерки...
А кто-то парился в южных «Крестах»
Или в иных заповедных местах,
В мечтах о казбеках и беломорканалах,
Зубных мостах. И легких массажах. В анналах...
Часть третья — премиальная
Вернемся в уездный город Эн. На постой.
Прямо в триллер — две тысячи сорок шестой.
20-го века. Фокс! — хоть падай, хоть стой.
Дубль тридцать седьмой — год был тот не простой...
Dolo malo Джульетте (Мазине!) по иску Ромео —
Альфа?.. Ню! Вечный сон (по Шевченко!) на уроке гео...
...графии — Обь, Енисей, ЛеТа и проч. живая река.
А вы чего ждали от малоросс., к. т. н. старика?
С хорошим лит. вкусом. И цветом. Индиго.
Кульбит? Иль монгольско-чилийское иго?..
Обратным проездом (из Чили) про розги и плети:
Дети (от двух до пяти), съешьте вкусного йети.
Вопросом по плоскости-пандусу вверх скользя:
Почему Блоку можно [в «12»], а старику [за 60] «низзя»?..
«Рота, подъем!» — орет салага и чмо дневальный.
Портит дембелю правильный сон... Вот тип нахальный.
А снился солдату столик квадратно-овальный.
За ним: тов. Лужков, Собянин и блогер Навальный.
На общем плече у них груз Москвы колоссальный,
Который вывезет разве что конь Радикальный...
Часть четвертая — прощальная
Закругляюсь. «Не надо оваций»,
Лично я — против всяких новаций.
И я же поклонник точнейшей рифмы,
И тут же пример: разбились о риф мы...
Потешный старик «бараниной букв изготовил котлету».
Приложим усилье к тому, чтоб не канула оная в Лету.
С этой целью изделье съедим, запив черно-белым шерри,
Как тО кино-вино из одуванчиков мира БрэдбЕри.
.
Пастух
Воздух исполосован лентой хлыста.
Стадо минует кладбище.
Свежая кровь заката
стекает по спинам. Устал
Старый пастух. Пастью беззубой ищет
В воздухе музыку и, натыкаясь на
Дерево дудки, жадно его грызёт.
Это последняя в наших краях весна,
Дальше пастух стадо не поведет.
Дальше зима: будет точить углы,
Будет сбивать гробы из ребристых льдов.
И на земле горбатой, поверх могил,
Ляжет вдовой бесслёзной болиголов.
Всё будет бело. От кости и до креста.
Вот уже слышен смерти стекольный лязг.
Спины коровьи, верно в последний раз,
Лижет язык изодранного хлыста.
***
"...все острова похожи друг на друга,
когда так долго странствуешь..."
И.Бродский. Одиссей Телемаку
Я не вернусь. Большие города -
большое одиночество, когда
так долго странствуешь (словами Одиссея).
Пейзаж по осени везде и равно сер.
И чаще слышится не то СССР,
не то Рассея.
Вращается Вселенная. Когда
так долго странствуешь, похожи города,
неразличимо
пространство на крутящейся оси.
И "Я" стирается в названии "Росси"
не без причины.
Когда так странствуешь, то запад и восток
сливаются в Евразию, восторг
не вызывая.
И рельсы, спутываясь, не ведут за край,
Свобода падает в утробу рюкзака,
фальшивым золотом нагорного Сибая.
Ирисы
Обещаю тебе, что мы никогда не вырастем.
Небо станет солёным и влажным, как заросли ирисов
в палисаднике мамы.
И, стоя в своём углу,
будем плакать, жевать губу и сносить хулу.
Научившись терпеть обиды не стать обидчиком.
Мы последние дети. Нас не оставят в будущем.
Не Виталий Егорыч, а Витя, Виталечка, Витечка,
побежавший за хлебом с талоном, с авоськой, до булочной.
Умирают другие. Не мы. Мы – стремглав. Мы – неистово.
- Кто последний: дурак!
- Не честно, я самый маленький!
Мы на старте, ещё на старте, по правой выставив…
Оглушительно пахнут простые цветы в палисаднике.
.
* * *
Так многое приходится скрывать:
Что я – весенний лес,
В котором бродят солнечные токи.
Что я – весёлый бомж,
На камне распивающий бутылку
С товарищем таким же безмятежным.
Что птица, потерявшая птенцов,
Хрипящая песнь Богу и весне –
есть тоже я.
* * *
С каждым годом все меньше
Тех, кто помнит меня,
Приносящую зло, ненароком, по детски.
И, казалось бы, можно свободно дышать,
Потерпевших забыв – их ведь нет по соседству.
Ах, как в юности пел, как искрился ручей,
Жажду путников злом и добром утоляя.
Поименно запомнила выпивших зло…
А других? Очень редко о них вспоминаю.
Что ж ты стала такой совестливой, душа,
Слишком поздно, почти, что на самом исходе?
Как хотелось бы мне безоглядно дышать…
Я стараюсь… Чем дальше – тем хуже выходит.
* * *
Мой ангел-хранитель не знает покоя.
Он душу мою укрывает от зноя,
Палящего зноя гордыни и гнева.
Он тёмным таким никогда ещё не был.
Заполнили душу мне стыд и тревога.
Мой ангел, мой друг, отдохни хоть немного.
Я – тоже хранитель.
Скорбя и любя,
Тебя я на время
Спасу от себя.
.
***
Цените себя как воздух,
Любите себя безмерно.
И жизнь, словно хлеб, по крохам
Раздайте по всей Вселенной.
Есть в мире большая правда,
Что свыше дана всем людям:
Любовь драгоценным даром
Живет как восьмое чудо.
Мы можем гораздо больше,
Но знаем ничтожно мало.
От этого горе горче
И слово острей кинжала.
Мы прячем любовь в пещере
Своих одиноких будней.
И глупость берем на веру,
И врем беззащитным людям.
Свобода, она такая,
Чтоб счастьем насквозь светиться.
Её мы не выбираем.
Свобода - она как птица:
Летит ошалелым ветром
И дышит во всю эпоху.
Свобода – душа поэта,
Свобода – улыбка Бога.
Искать ничего не нужно,
Цените себя как воздух.
А если на сердце душно -
Какая уж там свобода!
***
Кричат немые витражи
О том, что ночь сподвижна чуду
Луна в реке подобна блюду,
Весь мир над пропастью... Скажи,
что жить весной в сто раз больнее!..
Не зри в цветок! Погибнет фея!
Спроси о вечности у ржи:
От молока, что зреет в зернах
До колосков, что жизни пОлны -
В них тайна кроется души...
...Строй храм и медленно спеши.
«Свидание»
На душе прохладно: ширь да голь.
Тело спит, уткнувшись носом в разум.
Щурится от солнца Шарль-де-Голль.
Я плюю заученную фразу:
"S'il vous plaît!" И прыгаю в такси —
тороплюсь к немой бездушной Сене.
Да и ей, пожалуй, не спасти
падчерицу дряхлой Мельпомены.
На Монмартре выплеснут ликёр
ярких красок. И талантов — тыщи.
Дионисий святит Сакре-Кёр,
чтобы всяк входящий стал бы чище.
Шоколадной патокой — покой
запечён в хрустящем круассане.
Я сегодня встретилась с собой:
пригласила память на свиданье.
На душе прозрачно: ширь да голь.
Разум вздрогнул, видно снится что-то.
Улыбаясь, смотрит Шарль-де-Голль
вдаль летящим птицам-самолётам.
.
Здравствуй, мой милый друг!
Мы обязательно встретимся,
Где-нибудь встретимся,
Утро в окошко на лучиках свесится,
Солнца улыбкой, загадками месяца,
Чистыми красками небо расцветится,
Первые птицы, хрустальная пленница –
Тонко роса в колокольчике плещется.
Тысячи образов каплями в пригоршню.
Я не уйду! Я останусь! Я выдержу!
Только увидеть, как глаза твои светятся,
Только дышать.
Чтобы снова когда-нибудь встретиться.
Пусть Вас хранит полночная звезда
Пусть Вас хранит полночная звезда,
Не оставляя даже в час разлуки,
Пусть, согревая светом холода,
Частички сердца сыплет в Ваши руки,
Частички первой утренней росы,
Дождливых капель шёлковые слёзы,
Переводя рассветные часы,
Смиряя обессилевшие грозы,
Смывая всё, ни тени, ни следа,
Лишь новый день, так искренне-чудесный,
Пусть Вас хранит полночная звезда,
Звезда любви из солнечного детства.
Ангелы, что вы делаете ночью?..
– Ангелы, а что вы делаете ночью?
Вместо ответа – многоточие…
Да и вряд ли найдутся ответы стоящие,
Да и что они стоят, ответы?..
Что вам стоит?..
Безумные странствия,
Туда, где никто не знает заранее,
А просто скажет с улыбкой: «Здравствуйте!»,
Щеки прикоснётся ветром…
Туда, где лесенки ввысь взбираются,
Где творцы… где следы на песке теряются…
И песни…
Песни в волнах растворяются…
И море закат встречает.
Где в каждой улыбке миры бескрайние,
И в них остаться нельзя – не справишься,
Но их касаться – безумно правильно,
На миг насовсем растаять.
Но только на миг…
Снова волны плещутся,
И сквозь облака, как морская пленница,
Звезда маяка…
Звезда маяка из вопросов светится,
И рифы ответов кружатся мельницей,
И новых ошибок сбегают лестницы,
И вихри ошибок сметают мельницы,
И ночь отступает… скользя за месяцем,
И занавес снов задвигает медленно
Рассвета рука.
.
«Ей снится море, где-то под Анапой»
Ей снится море, где-то под Анапой,
И белый катер, и дельфинов черных стая,
И как они все вместе с мамой, папой
Бредут по берегу, ракушки собирая.
А незнакомый мальчик в бескозырке,
Достав засушенный цветочек из кармана,
Ей говорит так радостно, с улыбкой:
«А хочешь стать женою капитана?
Она краснеет, как зимой рябина,
И, пряча взор под голубой панамой,
Ему в ответ по-детски, так наивно:
«А ты и вправду станешь капитаном?»
________________________________
Года проходят – дни рождения, даты…
Но все хранит она в любимой книжке
Засушенный цветочек из Анапы,
Как память о том рыженьком парнишке.
И вот однажды днем, совсем нежданно,
Ей почтальон приносит телеграмму:
А в ней четыре слова долгожданных:
«Ты хочешь стать женою капитана?»
И слезы по щекам: так не бывает,
Она же замужем, и подрастает дочка…
Но всё же сердце словно замирает,
Когда глаза читают эти строчки...
«Люди возвращаются из прошлого»
Люди возвращаются из прошлого
В самый неожиданный момент.
Даже, когда тропы запорошены,
И когда на небе солнца нет.
По траве запутанной не скошенной,
Пробивая камни толстых стен,
Люди возвращаются из прошлого.
Только вот, скажите мне, зачем?
С сердцем опустевшим и изношенным,
В зной, и в дождь, и в сильный снегопад,
Гостем позабытым и не прошенным
Люди возвращаются назад.
Сами ищут глупые, дотошные
Ими же давно забытый путь.
Люди возвращаются из прошлого,
Думая, что можно все вернуть.
Сразу вспоминают все хорошее:
«Помнишь? Знаешь… А могло бы быть…»
Кто они? Обычные прохожие.
Разве их положено любить?
Вечность, что без них когда-то прожили
Можно ли забыть? Простить ту боль?!
Люди возвращаются из прошлого,
Чтобы воскресить свою любовь.
Но любовь вернуть ли? Может, тошно им,
Что остались в целом-то, «ни с чем»?
Люди возвращаются из прошлого.
Только не понятно мне, зачем!
«Твое имя»
Твое имя где-то подкожно
В моей памяти вшито навечно.
И стереть его - невозможно,
И хранить его там - бессердечно.
Твое имя – как рана на сердце.
Не кровит, только ноет ночами.
Жжет порой, как от жгучего перца.
И опять убивает молчаньем.
Твое имя могло быть спасеньем.
Ну, а стало обычной проказой.
И мы в разных живем измереньях.
И не встретимся больше ни разу.
Я сотру, что стереть не возможно,
Ради счастья и даже «во имя».
Только как же забыть будет сложно
Образ твой, взгляд, улыбку и … имя!
.
ПРЕКРАСНЫЕ СЛОВА
Разрывайся слогом, аорта!
Праздник душам и праздник ушам.
Залежь спокойствия вспорота
Нервностью рифм и «выжиг».
Стоп! Поэт на трибуну вышел –
Родитель стихов! – не стишков, не стишат.
Когда выступает Муза, пушки молчат.
ГРОЗА НАД ГОРОДОМ
Бушевала в разгром стихия.
Стёкла бились, срывались крыши.
Непривычно и страху много.
Не Господь на Синай ли вышел,
А волна сюда докатилась?
Не имею вопросов к Богу:
Что ни шаг его – божья милость.
ЖАЛОБА БОРОДАТОГО МУЖЧИНЫ
«Бородатый!» – запомнился Маркс,
И небритым запомнился Хеми* –
Не пионеры, а подражатели! –
Оба цвай! – в бородатой теме.
Так и мне, хоть лети на Марс,
От атак безбородых стяжателей:
Нет покоя от них, не имеющих лени.
*Х е м и – Эрнест Миллер Хемингуэй
.
Разочарование
Сухого слога откушу слова,
Навзрыд заплачу и не притворяюсь.
Мой почерк равнодушного письма
И слово светлое не оживает.
А пресность слов как тяготит,
Я так стараюсь искренне излить
Всю жизнь свою в единый стих,
А получается комок обид.
И скупость слов, зачем она?
Так точно и предельно выражаться
Кто может – тому похвала,
Частицей быть высокого искусства.
Другу
Дорога дней ведет куда – то
И средь незрелых зим,
Холодных лет.
Я руки опущу мой друг
Когда – то
Чрез очень много лет.
И виновато головой кудрявой,
Смотрящим взглядом вдаль.
Своим талантом небывалым,
Скажу «Прощай!».
И ты уйдешь, как будто в воду
канув,
Она твой след не сбережет,
Что было прежде, что довольно,
А слов у меня - нет.
И может быть когда-нибудь
бывалым
Вечерним сумраком и дымкой
облаков
Зажгутся фонари на улице
похожей,
На той, что иногда гуляли мы вдвоем.
Зажгу я лампу, подойду к прихожей
И сердцу станет как – то так
тепло,
Я вспомнила мечту, надеждой славной
Я провожу её как птицу, что уж далеко.
И лунным отголоском главным
Прошедшим мерным днем
Ты был моим просветом, –светлым
Спасибо говорю за всё!
Не сожалею и не плачу,
За горести разлук.
Все пролетело, все далече
А сколько нового вокруг!
А впереди – слуга удачи,
Я знаю не бываешь ты один,
Пускай же будет у тебя раздача
На много сбывшихся седин!
Не вру, – грущу хоть уж и меньше,
Я – враг тоски и простоты.
Но помни – был всегда просветом,
Незыблемым и незабвенным,
В моей судьбе - как драгоценный лист!
Прощанье с морем
Украдкой вечер мне к окну
А коль я не готова?
За шторками и к потолку
Крадется полуночный холод.
И звуки здешние шумят
И резко сыплет штукатурка,
Зеленые дубы за окнами стоят
И смотрят на меня сурово.
Соседей балаган и табор
Уходит в море и под воду.
И ветер и прохлада, тишина
Овладевает сонный город.
И шепчет голос мне знакомый:
День догорает как свеча
И здесь уж стало все знакомо
А нужно с ним прощаться навсегда.
.
***
Этот город без тебя – пуст.
Этот город постарел – пусть!
Увядает за окном куст.
Прорастает у дверей грусть.
Этот город без тебя – зол.
Видно, к ссоре – сыплет снег-соль
(Будто мало нам и так ссор!).
Этот город без тебя – боль.
Этот город без тебя – жизнь,
По которой я иду вниз –
К угощениям чужих тризн,
К шумным спорам за чужой приз.
Этот город без тебя – весь –
Непроглядный и густой лес,
Ни тропинки не найти здесь –
Даже вор сюда бы не лез.
Пока в городе тебя нет –
Прорастает у дверей смерть.
Этот город без тебя – свет,
Не пробившийся сквозь туч твердь.
***
Когда я стану умирать,
Сядь рядом. Помолчи немного.
Гляди не грустно и не строго,
Боясь хоть раз меня обнять.
Напомни мне, что ты сказал
Тогда, на набережной тихой,
Где пахли губы облепихой
И спал стареющий причал…
Напомни мне ту дрожь руки,
Когда, повенчаны пред Богом,
Из церкви вышли на дорогу
У той же киевской реки…
Напомни всё. И грусть, и смех,
И комнату с окном на небо,
И запах праздничного хлеба,
И Рождеством умытый снег…
Не плачь, немного подожди.
Твои глаза остались те же,
Но ты теперь смеёшься реже…
Скажи мне, что там впереди?..
Что ждёт меня? Какая даль?
Какой я грех не отмолила?
Напомни мне, как я любила
Корицы запах и миндаль...
Как я боялась высоты
И как нежнее стать хотела…
И как рвались душа и тело
Всю жизнь мою – туда, где ты.
Когда я стану умирать,
Будь рядом – ведь на этом свете
Мы лишь испуганные дети,
Которых некому обнять.
Мир-подросток
Я пропустила, как рос этот мир-подросток,
Осиротел, но мудрее, увы, не стал.
Пульс у него - от волнения - девяносто,
А он еще не умеет считать до ста.
Не доглядела: связался с дурной компашкой,
Поздно приходит теперь, и начал курить.
Недавно со злости разбил любимую чашку
И бросил мне грубо: "Не вздумай меня пилить".
Я - не пилю... Спросила: "Как жить ты хочешь?"
Ответил: "Побольше денег - и отдохнуть".
Насмешливо зыркнул, жутко, - будто по-волчьи,
И снова ушел - продолжить свой странный путь.
Я - виновата: его удержать должна бы,
Выбить из мира-подростка чужую дурь!..
Но... мне противно. Знаю, что дуры бабы.
Знаю, что больше некому. Подведу,
Хуже - предам. И когда придет за советом -
С пачкой бабла в кармане, но без мозгов,
Выжатый, одинокий, -
Я до рассвета
Буду не спать, и плакать, что он - таков.
Буду себя корить. Он мне был так дорог!
Сверстник мой, - мир, не сумевший взрослее стать!
Пульс у него - от изнеможения - сорок.
А он - еще не умеет считать до ста...
.
Красное полусладкое яблоко
по полу катится...
прячется в угол, в тень.
мы сидим, нам по сотне лет - выдержка!
выдержка! дорогой!
только смотреть друг на друга теперь нам с тобой!
и то, изредка!
КАЛЕКОционные экземпляры!
и хотя нам уже не положено целоваться....
давай, дорогая моя "не пара"
откупорим пальцем!
лей истину мне в ладони!
все линии, как сухие русла рек, затопляй!
я одену кольцо, как корону
на макушку тебе! лей через край....
на краю не страшно вдвоём!
мы скоротали вечность! Состарилась даже настольная лампа!
рай тоже состарился! мы туда не пойдём!
так что давай! выпей залпом!
стреляй в упор!
я не против! я за!
пригуби моих губ кагор!
я ввинчиваюсь как штопор!
в виноградные твои глаза!
и тарантеллу танцую!
я так не кружилась ни разу!
кружится со мной моя радость, кружится грусть...
поздно ставить меня в вазу!
я засохла!
не то виноградных, не то моих,
косточек оглушительный слышен хруст!
и летят во все стороны из твоих глаз брызги!
молодого!
бургундского пусть!!!
***
Ты хотел, чтобы мы.... не любовь,
а просто, двое у моря.
Зачем тебе, чайке, свекровь?
Послушай, шумит, как консерватория...
Волнуется море - раз..
волнуется море - три..
Замри...
останься такой как сейчас
навсегда.
навсегда...
Кучевые монастыри...
Движутся над головами у нас...
туда...
туда...
Не важно куда..
давай обойдёмся без уточнений..
мест... чисел... дней и ночей...
всё собачья тоска...
Ты хотел, чтобы мы... не любовь..
а просто, двое кочевников...
дети
песка...
обитатели необитаемых островов...и..
я соглашалась на этот круг квартоквинтовый..
ты хотел, чтобы нас в объектив..
взял летний день, шутя..
"Пообещай мне, что будешь счастливой"
ты просил меня уходя...
Я дала тебе слово, что буду.
и держу и хватает силёнок...
и шуршат дожди над моей простудой...
как сотни засвеченных плёнок...
***
Обними меня крепко, пожалуйста.
Да, я терновник! Да, я репей!
Но ведь и ты не лопушок и не сельдерей!
так что не жалуйся!
Обними так чтоб рёбра мои, как пальцы, сцепились в замок!
Чтобы сердце - в пятку!
Чтоб под лопаткой укрылась лопатка.
И позвонок
Колокольчиком
Чистым серебряным звякнул прощально.
Обними, как бизона охотник наскальный.
Обними, чтоб потом, отпуская, жавронком взвиться и упереться в небушко.
Броситься камнем вниз.
Чтобы ещё раз обнять.
Как уходящую жизнь...
как удочку дедушка..
Как колыбельку мать..
Обними так, чтоб больше мне не дышать!
Обнял. Ушёл.
Черемша-черемшой!!!!
Не просохнет дороги суровая бязь.
Жить оставил меня он, плечом прислонясь
к косяку проливного дождя.
Я гляжу,как туманы кадят...
Овощной опустел рынок..
шляпа теперь соломе предпочитает фетру!
прохудилась моя косынка...
косынка ушедшего лета -
Гляжу, как танцуют под шарканье старческих ног в промокших ботинках.
Грусть и осень румяная
Соло из несуществующего балета.
Я не вижу его. Хоть под мышкой держу букет из билетов.
Птица на ухо каркает пьяная...
Я не слышу её. Изорвала в кармане талончик. Овсяные..
Хлопья... Нераскрывшийся любви моей парашют...
Я упала. Но я встаю и дышу!
Ведь ты оглянёшься! А я тебе помашу.
.
Канатоходец
Шаг!
Ну же, давай!
Ещё маленький..
Шаг!
Знаешь,
Смелость тут не при чём.
Надо собраться,
Надо
Шагнуть ещё.
Выверяя
По миллиметрику
Каждую толику,
Наощупь,
Шаг!
Глаза завязаны
(Так проще –
Компас в груди не врёт).
Надо собраться,
Надо
Шагнуть вперёд!
Доверяя
По миллиметрику -
По капельке,
Остро
Вытянувшись в струну,
(К чёрту эту дурацкую метрику,
В каждом крошечном шаге – дистанция.
Километры непонимания)
Я ещё раз к тебе шагну.
Шаг!
Вычеркни человека!
Он говорит на "Вы".
Это - не дань уважения
И не виват старины,
Просто - со мной расторжение.
Просто, всё стало просто,
Бич нашего века:
Раз не способствует росту,
Вычеркни человека!
Глаза его глаз не видели,
Рука руки не касалась.
"Не было нашей встречи,
Вам это показалось."
Мы разучились чувствовать
На поводу у века.
Всё теперь только кажется,
Вычеркни человека!
"Больше я Вас не знаю", -
Пишет твёрдой рукой.
Проглатываю. Принимаю.
Он человек неплохой:
И не хитёр, и не злобен,
Это всего лишь - бич века:
Стал человек неудобен? -
Вычеркни человека!
Так теперь учат жить
Психологи-мозговеды,
Так теперь легче быть
И циником, и поэтом.
Просто, всё стало просто,
Болезнь 21-го века:
В погоне за призрачным ростом
Копейка - цена человека.
***
Маков нет
"Будто бы след удивлённой любви
Вспыхнувшей неутолённой". (Б. Окуджава)
И всё-таки, всё-таки мы будем вместе.
Старым мотивом ворвался в окно
Ветер, срывая завесу безвестья,
Страхов моих и твоих "всё равно".
Всё-таки, всё-таки Гексли повержен -
Взгляда Габена не стёрты следы.
Цвет анемона резок, но нежен
Голос, которым одаривал ты.
Хоть всё-таки, всё-таки вечно движенье,
Наперекор мне, к другой не беги.
Зеркало? Нет. Моё дополнение,
Марта неспешные к счастью шаги.
И всё-таки, всё-таки мы будем вместе.
Ветром весенним ворвался в окно
Старый мотив о любви неуместной,
Вспыхнувшей, неразделённой давно.
.
***
Я снова зацепилась за тебя
Липучею своей мечтой.
И снова проведение моля,
Наполнила объем с душой тобой.
Я проживаю каждый день,
Как будто мой, как будто твой.
А про другое думать лень.
Я объявила брежневский застой.
***
Проснулась я - проснулись все.
Я всех бужу в своем сознанье.
Помчалось все в неутомимом колесе.
Я помню черточки и знаки препинанья.
Все сразу – неразбериха мне на завтрак.
Зачем с утра я думаю про шелковую нить?
Я думаю про библиотекарскую ставку.
Я думаю про то, что если кто-то хочет рыбе рот зашить.
.
***
Луна и звезды, ночь темна
На улице такая тишина,
На тропинке снег хрустит,
В душе так сильно все болит.
Ты успокой меня луна,
Упавшая с неба звезда,
Морозным воздухом вдохну,
И выдохну обиду всю.
Уйдет она с упавшею звездой
Наступит мир в моей душе покой!
Посвящается Бородинской битве 1812 года
Давайте вспомним и почтим!
Всех их словами поразим,
Всех тех солдат, кто дал отпор
Метнув во Францию топор.
Давайте вспомним и почтим!
Пусть знают все, что мы скорбим
О людях тех, кто был в боях
О тех, кто пал на тех полях.
Давайте вспомним и почтим!
И их молитвой освятим.
Всех тех солдат проливших кровь,
С картечью шедших на врагов.
* * *
О, мир! Как ты прекрасен,
Но, свет земной опасен,
Блеснув сквозь душу человека
Ты будешь помнить аж полвека.
Когда почувствуешь тот свет.
Заранее прими совет:
Прими милейший эту новь
Ведь этот свет - любовь.
.
У каждого свои мечты,
У каждого свои желанья,
И появление звезды
Совсем порой не ожиданье!
Когда взойдет в ночи луна
И ты ее в тот миг увидишь,
Поймешь, что жизнь всего одна
Если Ты веришь, Ты услышан!
* * *
Любовь…
А что это за слово?
Таит в себе и ужас,
Смерть и кровь,
Обиды, ссоры, нервы,
Стрессы, гнев
Все чувствовать умеет человек!
Всего шесть букв,
А много столько значат
Страдания несчетны
И порой, получишь ты свое
Заслуженное счастье!
Увидишь в темноте свой свет!
И все расстройства поглощая
Взамен ты обретешь любовь,
Тогда себя провозглашая
Ценить ее ты будешь вновь!
* * *
Порой нас жизнь вверх поднимает
А иногда с вершин бросает,
Кидает нас то вверх, то вниз
Не замечая в этом риск!
Но мы хоть мелкие частички
Большого мира!
Мы страдаем, живем,
В дальнейшем умираем
Нам тяжело, легко, не важно…
Среди нас, трусов, есть отважный!
Есть смелый, храбрый
Кто-то сильный,
Кому-то был подарен дар
И он его с небес принял!
На благо миру своему,
А не себе лишь, одному!
Умей ценить добро и жизнь
Она одна, дерзай спеши!
Подарен каждому из нас
Свой Богом светлый добрый шанс!
.
ОСЕННИЙ ЭТЮД В РУБИНОВЫХ ТОНАХ
Сегодня ночью осень вскрыла вены,
И кровь её забрызгала рассвет.
Как отзвучавший песенный куплет,
Она угасла в тишине мгновенно.
Исчезла в утре. Разошлась туманом,
Рябиновым костром сожгла мосты.
И разодрала в клочья о кусты
Слезящиеся алым соком раны.
Рассыпала червонцы листопада,
Пролила густо-тёмное вино,
Заляпав ярко-красным полотно
Окутанного первым снегом сада.
Румянцем лихорадочным сгорела
И выцвела кармином на губах.
Найдя приют в несказанных словах,
В пурпурный саван облачила тело.
Легко вступила в огненную пляску,
Ушла одна по ржавому песку,
Занозой в сердце поселив тоску
Воспоминаний о багряной сказке.
ШАГ
Алым бликом на клинке
Отражается в реке
Прошлый день.
Ухожу я на легке,
Только ластится к ноге
Моя тень.
И клубится за спиной
Тёмной траурной каймой
Чей-то страх.
За дрожащей пеленой
Догорает мой покой
На кострах.
Прежней жизни медный грош
Брошу нищему "Пропьёшь!"
За меня.
Но судьбу не проведёшь,
Как у горла острый нож -
Западня.
И не спас чужой уют
Душу глупую мою
От грехов.
Не отмолят - отпоют
В этом праведном раю
Скучных слов.
Это значит - мне пора
И не надо ждать утра,
Чтоб уйти.
Горечь всех своих утрат
Я раздам морским ветрам
По пути.
РЫЖЕЕ ЛЕТО
Лето брыжжет
Солнцем рыжим,
Плещет золотом волос.
Море в бликах
Сердолика,
Неба медный купорос.
Ветер пряный,
Вкус кальяна -
Мята, персик и вино.
Среди зноя
Нас лишь двое -
Ты и август заодно.
Жгучей искрой,
Как ириска,
Тает полдень на окне.
Всё не вечно,
Мы беспечно
Верим этому вполне.
И охотно
С эшафота
Громче всех кричим "гори!"
И сгораем,
Словно знаем:
Осень - это смерть любви.
.
Весь мир подобен радуги цветам.
Ты смотришь вдаль, а там - все, будто в сказке.
Но стоит лишь приблизиться к мечтам,
Они порой теряют свои краски…
Когда с надеждой к цели ты идешь,
Других не замечая очертаний,
В стремленьи забывая обо всем,
Тогда сменяется реальность миражами.
Ты вместо цели получаешь пустоту
И серость остывающего пепла…
Подумай, чем ты сжег свою мечту?
Не злоба ль твою душу одолела?
Жизнь продолжается, пока возможен вдох…
И снова вдаль уносишься ты взором.
А там - мечта сияет радугой цветной.
Так сделай шаг, коль выбор обоснован.
Движенье к цели может быть другим:
Иди смелее, даже сквозь туманы.
Без спешки, все крушащей на пути.
А если честен сам, то избежишь обмана.
Устал? Присядь и просто отдохни.
Прислушайся, о чем щебечут птицы…
Рукою по траве с росою проведи.
Из памяти сотри уже чужие лица.
Не видишь их? Что ж, значит отпустил…
Почувствуй ветра свежесть и прохладу.
Пересчитай цвета на радуге мечты
И насладись великолепием заката.
Его багрянец растянулся далеко…
Впитай все многозвучье ощущений…
Ты видишь краски? Дышишь глубоко?
Мечта зовет, иди ж к ней без сомнений!
Легко иль нелегко – ты сможешь все пройти.
Любовь и честность миражи развеют.
Твоя настойчивость не даст сойти с пути.
Поддержку обретешь ты и достигнешь цели!
«Чудодейственная свеча желаний»
Свеча, как женщина, в своем очаровании
Сияет, излучает свет, тепло.
Под ласкою огня она покорно тает,
Как тает женщина под лаской нежных слов.
В свече волшебной женское сияние
Проявлено, как единенье снов,
Мечтаний, сказки ожидания,
В которой есть Богатство и Любовь...
Подвластны женщине природные стихии:
Земля, что кормит, и поток Ветров,
Вода, дающая живительные силы
Тем, кто за счастьем следовать готов.
Танцующий огонь желанья исполняет,
Сжигая в прошлые года ведущий мост…
Былые трудности, сомнения, все смывает
Слезой безмолвной капающий воск…
Свеча, сгорая, медленно рождает,
Цветок из необычных лепестков.
Энергию души она высвобождает,
Дает ту силу, что – основа всех основ!!!
«Чувственное желание»
О, девочка моя, мой лучик золотой.
Моя любовь, что иногда печалит...
Ты - та, кто мне убежище дает,
Когда вокруг стихия не смолкает…
Как мне сказать о красоте твоей?
Твои глаза сапфирами сверкают,
Дрожащий голос возбужденья не скрывает,
Под блузкой два манящих бугорка играют так,
Что дразнят «мужичка»,
который вожделенье ощущает.
Я красотой твоею окрылен.
Желания выходят за пределы…
Я так хочу прильнуть к тебе,
Прижать тебя к себе
и ощутить всем телом…
Чтобы желаний силу не скрывать
И показать тебе серьезность намерений...
Когда Дух примиреньем поглощен,
Любуюсь я твоими волосами.
В них медленно я пальцы погружаю,
Тебя со страстью крепко прижимая.
Я сладким поцелуем награжден…
И этот поцелуй так нежен и горяч,
Эмоции он до предела накаляет,
Единым Целым нас соединяя.
Весь мир в том поцелуе воплощен...
Вдыхаю свежий аромат твоих волос,
Где вплетены цветы, подаренные мной.
Такие мягкие изгибы линий тела,
Я вдохновлен твоею теплотой
И кожей гладкой, как тончайший шелк.
Все уничтожены преграды и пределы!
Я поднимаю на руки тебя
И уношу в бескрайние луга,
Где волны спелых трав и полевых цветов
Не просят позволенья твоего...
Гармония рождается в экстазе,
И, кажется, погасли все огни.
Потока чувств мы друг от друга не скрываем,
И на свободу вырываются они.
Энергия любви рождает единение,
Которое не в силах превозмочь
Ни сила мысли, что владеет намереньем,
Ни глубина небес, ни океана мощь.
.
2)
Все жизни схожи, как трава,
Но кто-то слышит и былинку,
И даже зряшную пылинку
Готов по-своему назвать.
Не стоит думать о тщете
Непредсказуемых усилия,
Кто знает, для каких затей
Нас густо боги замесили.
Но ясно, цель – не горизонт,
Не дальних звезд костры седые,
Когда твой бот, зашедшись дымом,
Бог весть, куда тебя несет.
Чем за кормою злее след,
Тем безнаказаннее время,
Мы с ним настолько постареем,
Насколько хватит двух галет!
=========
3)
ДРУГУ
Вот только что он был:
Мы пили, он такое выдал!
Он не компанию, он нашу жизнь крепил,
Он занимал собою пол-избы,
И вдруг его как бы сквозняк паршивый выдул.
И нет его, хотя шумят кругом,
Но этот шум чужой и непонятный,
И жизнь везде, везде ее огонь,
И где ни ступишь – всюду выжженные пятна…
.
Ты не знаешь?
Ты не знаешь как сладко,
Валятся на луговых травах.
Ты и представить не можешь,
Как нежно – пить родниковую воду.
Просто,
Просто….
Ты – это ты
Я – это я
И мы смотрим на солнце,
С разных сторон.
Ты живешь в гуле машин и дышишь музыкой
Скрипов, стонов, и криков
Птиц, людей,
и Бензина.
А я, почему-то
Люблю слушать шум леса.
Ты мыслишь,
В четких рамках логики
«Нужно, Надо и будет»,
(такие крепкие железные ставни,
В них столько надежности и гвоздей –
«Идеализация, «рационализация», «изоляция», «мотивация», «конфронтация», «манипуляция», «фальсификация»)
одиночество
А я,
Почему-то
Люблю смотреть на воздушных змеев –
Мечты людей,
И слушать стук влюбленного сердца.
Ты…
Ты!
ты
Просто ты,
А я...
***
Гитарный наигрыш стуком,
И солнце светит как шило.
Дороги не рады брюкам,
Которые власть пошила.
А ты идешь – идиотом!
На радостном светлом надрыве,
Хоть завтракал только компотом,
Не помнишь что вечером пили…
Студент, твою мать, улыбаясь
На пары рветься смешливо.
И мир вздохнул, соглашаясь
Весна, что б вас всех, как мило…
***
В каждом «привет» живет «прощай»,
А в каждом «прощай» - «до встречи»
В опавшей листве смеется май,
А в утре дремает вечер.
В каждой улыбке танцует боль,
А в каждой муке – радость.
За каждой надеждой стоит алкоголь,
Обняв своей горечью сладость.
С каждой пустыней грустит родник,
А с каждой звездою - секунда
И только мы – как без эха крик,
Солнечный зайчик на грани корунда.
.
Люди делятся на плохих и на кроватях
Каждой твари – по паре
шестерок
без зеркал заднего вида
чтобы не отражались отрабатывающие час
святые Анжела и Зинаида
не хотят SOS
ать
как их мама Рая
хотят стать
спуститься из рая
подняться
из тины
подать иск
на поиск
истины
ибо
девиз
этой святой троицы
девиц
(и моего рояля) –
лучше растроИться
чем расстрОиться
но лучше раствориться
чем висеть на
Golгофе –
говорит банка кофе
роялю
крышку возвращая
а я кофе
не пью
я бью
по клавишам
и жму на педали
в предвкушении
Golд медали
и с трибуны требую:
Каждый творИ!
без цели, без смысла, без денег
вода (или водка) и
сухари
после дня тяжелого я сух и стар,
после слов тяжелых я мокр и молод –
слезы лицо омолаживают
но в них не утонет голод
после обеда поговорим
Как говорят лесбиянки, настоящая любовь не имеет конца
сидишь, значит, весь из себя такой поэт, думаешь про строчки, а не про зарплату,
ради рифмы вспоминаешь про расстрел в Катыни офицеров из Польши,
а всё равно сил хватает только, чтобы придумать чужую устаревшую цитату...
...Как говорил палач: Одна голова хорошо, а с двух зарплата больше
__________________________________________________________________
И пора уже говорить "привет" новым суткам,
и пройтись по темам, что вызовут шок,
но проходишься почему-то по бородатым шуткам...
...Как говорил колобок: Одна голова – хорошо.
__________________________________________________________________
А ведь ты всё ради истинного творчества, искусства настоящего ради...
А отец до сих пор хочет видеть тебя в славном ряду доцентов,
а там глядишь и до
профессора
нам, папа, и одного в семье хватит...
...Как говорят продавцы: Одна голова хорошо, а на вторую скидка 50 процентов
__________________________________________________________________
Лошадиные силы и количество комнат (соответственно сто тридцать пять и три),
и величина зарплаты из первой строчки, - конечно же, показатель, но
необходимо и достаточно, чтобы функция развития моего ума непрерывно возрастала внутри
интервала от даты рождения до даты
смотри!
и слушай!
Математики говорят: Одна голова хорошо, а минус одна отрицательно
__________________________________________________________________________
А чтобы в конце интервала/стихотворения/жизни вспомнить о начале,
которое конец в себя включает изначально,
нужно вернуться к названию...
Атлантида не умела плавать
Температура кипения воды
Больше крепости чистого спирта
Слышь… это… типа… ну, ты!
...короче ...паспорт верни...
__________________________________________________________
в цивилизованном обществе
принято принимать на веру
граммами надежду
и сантиметрами любовь
и естественно говорить
больше чем весишь
{ишь ты, масса лица, злишь меня и бес, ишь!}
больше скорости гепарда
{нас с тобой делила одна парта}
больше возраста пирамид
{превращай потенциальную в кинетическую, сохраняя форму и вид}
а делать меньше
Ватикана
__________________________________________________________
Крепость чистого спирта
Больше прямого угла.
Недостатки пьяного флирта
Вырастают без пуповины
.
Нас пугали с тобой разлукой,
Расстояньем и редкостью встреч.
Но любовь нам была порукой,
И ее мы смогли уберечь.
Уберечь мы смогли и время.
Стали крепче, сильнее мы.
Сладкой ноши нелегкое бремя
Закалило во время зимы.
Та зима не была страшна нам,
Мы в подруги взяли ее.
Из тепла вопреки всем законам
Взяли счастье твое и мое.
Счастье в том, что теперь мы вместе,
Неразлучны теперь мы с тобой.
И как дар жениху и невесте
Нам любовь воздается судьбой.
КОСТЕР
Кто-то пытался разжечь костер.
Чьи-то мягкие, добрые руки.
И как будто судьбы вахтер
Сторожил нас с тобой от разлуки.
Щепки гасли, взгорали вновь,
Но держали тепло эти руки.
Так же наша с тобою любовь
Разгоралась во время разлуки.
Руки падали, брались вновь,
Ведь не сбросить судьбы им бремя.
Может нашу большую любовь
Точно так разжигает время?
Оно мчалось, и дней череда
Как-то раз нас с тобою схлестнула.
Кто же знал, что случится тогда.
Средь зимы, что весною пахнуло.
Ветер дунул и пламя взвилось,
Языками небо лизнуло.
Руки трогали его вскользь,
Прикрывая, чтоб вновь не задуло.
Наши чувства взметнулись ввысь
Вместе с огненным пламенем дальним.
Может, с ним воедино слились,
Может, были им изначально…
Эти руки сегодня рады –
Удалось им разжечь огонь
И любые судьбы преграды
Отведет большая ладонь.
Ветер дунет – она закроет,
Дождь пойдет – крышей встанет над ним.
Кто же наши чувства прикроет?
Кто же будет потворствовать им?
Вдруг не мы это пламя, а просто
Параллельно с нами оно.
Ты же знаешь, разжечь непросто
С мокрых щепок без ветра бревно…
***
Я бы хотела с тобой лететь
Над городом, как у Шагала.
Счастье с тобой я б хотела иметь,
И чтоб оно рядом шагало.
Ты далеко, за горой, где-то там,
Где плачет роса, а туманы
Скрывают средь гор, между рек где-то там
Несчастья, разлуки, обманы.
Над всем пролетим мы с тобою любя,
Друг друга к себе прижимая.
Ты будешь меня обнимать, я тебя.
И так мы достигнем рая.
Мы будем по жизни с тобою лететь.
И будет нам вечности много,
А наша любовь еще ярче гореть,
Другим освещая дорогу.
.
И все же как то странно
Придуман этот мир.
Есть место злу, обману!
Есть денежный вампир!
И будто ярких красок
На свете не сыскать!
И будто столько масок
Придется надевать!
Но есть же искра света
У каждого из нас.
Она душой согрета-
В ней спрятан божий глас...
Море ты мое
Ты вошел в мою жизнь как море
Наполнив ее до краев...
Ты был и счастьем и горем
Для прибрежных моих городов
В яркий летний полдень
Отражаешь солнца лучи
и темные темные воды
Тихо плещут в ночи.
Если же ветер, играя,
Вздыбит волны твои-
Мощным цунами сметаешь
Ты все на своем пути!
Но после бури и шторма
Знай, что как прежде любя
Безутешную рябь твоих волн
Встретит тихая гавань моя.
Смысл жизни
Мой милый друг, цени всегда
Весь мир своей души.
Пройдут те дни, пройдут года..
Забыться не спеши.
Ручей звенит в глуши лесной
Не ведая печали..
Спешит ,бежит- такой шальной!
В неведомые дали.
Не знает он : пройдут года
Он превратится в море
Но все равно, те времена
Вдруг вспомнит на просторе.
О море, ты в душе- ручей!
Ты в бурю безутешен,
Что не вернуть тех светлых дней
Когда был мил и нежен.
Ценить должны мы каждый миг
Дарить друг-другу радость,
Любить, прощать, счастливым быть!
Это такая малость...
.
***
… Профессор, простите за наши капризы, но ваши науки, как мёртвому – пенсия. Нельзя из двух цифр извлечь корень жизни и тайну любви разгадать уравнением. Из формул и колб не построить искусства, а жизнь – нечто большее иксов в квадрате. Пора бы составить теорию чувства – простую основу теории счастья. Пора бы уйти, как от злого недуга, от правил земных и ненужных проекций и всё заменить конституцией Духа, подписанной Богом на пресс- конференции. Ведь нет же законов для взглядов влюблённых, горящих сердец и ускоренных пульсов… Давайте же выпишем премию Нобеля простой и доступной теории чувства!
***
И окунаться в холод вьюги,
словно в тайну,
без следствия, без смысла, без причины,
где белый снег, как молоко
в твоём стакане
и синий лёд, как пустота
в моём кувшине.
Допей до донышка рождественскую жидкость,
припав к сугробу, как к ручью,
губами жадными,
и исповедуйся зиме в своих ошибках,
в своих обидах и грехах
различных жанров.
Насквозь прострелят мою грудь метели меткие,
и похоронит под собой седое облако,
но связан я с тобой
колючим снегом –
и это крепче даже, чем
колючей проволокой!
***
Болотная кувшинка движется по течению извилистой речки определённой местности. Стечение обстоятельств вместе с течением времени – вот и выходит в сумме круговорот бесконечности. Круговорот ошибок, ям и подводных кочек; круговорот находок – подлинных и подделок… кружатся наши головы! Круг расширяется в обруч, чтобы потом замкнуться круговоротом падений.
Дворники и политики, мы одного замеса! Все мы равны перед Богом, гении и неудачники! Несколько стихотворений, да покосившийся крестик, - это и есть решение неразрешимой задачи.
.
КОШАЧЬИ СПИНЫ
Я в прошлой жизни был котом
И потому люблю, когда мне чешут спину,
И не хочу гулять вдвоём,
Бродить толпой мне тоже опостыло.
Могу понять, как кошек покрывал,
Гонял по крышам и подвалам,
Вот только, как сырое мясо я жевал,
Умом не представляю я отсталым.
Хлебать молочные продукты
Мне и сегодня по душе,
Но чтоб живую рыбу или только кости…
А может мне варили потроха?
Не знаю, где то я котом не утвердился,
Мышей быть может и ловил,
Но хвост трубой держать не изловчился,
Скорее, более всего зевал и на окне сидел.
Я всё к тому, что счас без всякой меры
Лежу, вздыхаю и ворчу,
И не желаю в жизни перемены,
Где лишь присяду, там и сплю.
И, может, потому я так люблю котов,
Таких пушистых, ласковых, игривых,
Что трутся об меня, как жёны ностальгических веков,
Которые ушли, оставив мне кошачьи спины…
Я не виню тех женщин, что всегда страдают,
Не одобряю дев, которые от радости поют,
И даже не смотрю на дам, что глупость понимают,
Зато живу один, как старый и облезлый кот.
БОГАТЫРИ
Случилось как-то очень непонятно
И грозный Муромец попал в наш день,
Немного поскакал для внешнего порядку
И спешился, тупик узрев.
На перепутье древний богатырь,
Крестом измерив путь дальнейший,
Прочёл на камне из остатка своих сил
И обомлел, от слов на нём лежащих.
«Пойдёшь направо – встретишь чудака,
Налево – то же безголовье,
А прямо – лбом своим измеришь земляка
И грохотом наполнишь местное приволье.
На месте тоже не сиди,
Тебя найдут и обезглавят,
Не потому, что ты хорош вблизи,
Твой шлём и сапоги здесь очень хвалят.
И не меняй ты наш уклад,
Мы голяки, но очень споры,
Коль не лежим нагие на печи,
То бродим по лесу, один у нас там воин.
Дороги наши в никуда,
Иль голову, иль шею сломишь,
Вот воротись ка ты туда,
Откуда чёрт тебя посеял!»
- Вот это да, - изрёк Илья, -
Не шибко мы лихи на перемены,
Как были бедолагами всегда,
Такими и остались, в той же вере.
Дороги те же, те же лбы
И мысли очень схожи,
В героях дня одни богатыри,
Хоть без ума, но очень уж пригожи.
БЫЛИ О СЕБЕ
Нет ничего печальнее на свете,
Чем наши были о себе,
Что мы получше всех в срамном ответе,
Когда с мечом, арканом и в седле.
Казаки земли расширяли,
Свои кордоны берегли,
Герои супостата усмиряли,
Начальство чтили, как могли.
Они прекрасны духом славы,
На них надеты ордена,
Мундиры шиты и булавы
В руках дрожат с бокалами вина.
Их лбы с испариной покрепче стали
И шаг был твёрже, чем булат,
А глотки водку, как кисель глотали,
И шли вперёд, но получалось, что назад.
Во власть входили все, кому не лень,
Крошили лбы свои о головы чужие
И всё великое казалось дребедень,
Зато сознание пенилось.
Кошмар беды сводил до исступленья
И дикость правила за ум,
Бессмертный вождь дошёл до убежденья,
Что он велик от властных дум.
Такое время кончилось беспутством,
Никто не получил своё добро
И даже то, что было лучшим,
Всего лишь отражало хвастовство.
И глупость с разумом браталась,
Хотели выжить обе стороны,
Но это плохо получалось,
Рождалась лень и лицемерия сыны.
Конец пришёл, как утро, безвозвратно,
Он, как бы очень предрешён,
И кто хотел назад, обратно,
Был жалок, беден и смешон.
Как земляку сказать, что он не очень важен,
Не больно уж умён и не совсем того…
Ведь в мыслях он себе непререкаемо отважен
И лучше всех, кто ниже в должности его.
Таков народ, такие наши дети,
Не переспорить их, не изменить,
И коль за всё и за себя они в ответе,
То, ради Бога, дерзостью и надо их ценить.
Наш брат силён не только нравом,
Он сверху и внутри покрыт мечтой,
Коль рвётся в бой, то без забрала,
А, коль бежит, то метит путь мочой.
Из всех чудес на белом свете
Роднее глупости не знаю ничего,
Как ум не может быть за всё в ответе,
Так недомыслие всегда в сомненье от него.
.
Стих на песню «Шарманка»
Иностранка во Франции, чужестранка повсюду в изящной
Шляпке с пером и цветком, бархатом
Шитой и шёлк ободком
Облегает - изысканно... На спектакле глаза опускаешь,
Ресницы длинные чёрные тонкие,
В ладонях веер сжимая, кружево резное, тёмно,
Алеет - юбка, пиджак - костюм, колени бЕлы, профиль -
Скульптура бледная чёткая - вылеплен
Богом... В ночи распущенные кудри
Разметаются по подушке... стекают слёзы...
Белая на тебе рубашка... сумрак...
Одиночество, лунный свет проникает, шторы
Минуя... На рассвете прохожих, освещённых
Ослепительными лучами, золотыми, не радует -
Следы страданий, что отпускать совсем сбираться
Не хотят... и мечты сверканьем обнимать давно - прошлое
Их затмило - перестали... заснуло всё... -
Лишь тоска... Незнакомец случайный
Вышел из темноты, и, желаньем
Странным, диким, он, снедаем, напал, и...
Бессильна, обречённо отдалась... младенец... - чей?..
Объяснить не смогла - усомнилась... не вернуть...
Жизнь идёт... умер тот кавалер - "...вовек простить
Себя и оправдать я не смогу... трусиха я..."...
Стих на песню «Чёрное солнце»
Готическая парижская мрачная тёмная
Мостовая... ночь... лепнина домов... фонари
Со столбами ровно встали полком... их узор -
Резной вверху - лепестками цветов... посмотри сюда -
Воплощение духа города любви и соблазнов... но
Это Петербург - дожди и сырость, хмурость...
Прятаться, украдкой, им и, в страхе тихом -
Прегрешение вдруг случайно засечёт кто-то - вором счастье красть
У времени беспощадного, злого нынешнего обеим...
Краткий драйв, минуты поцелуев в подворотнях...
Часто в сУет сутолоки часе пропадают -
Благ, что люди обращают вниманье, только поезд увидев...
Маски - капюшоны, джинсы, рубашки, майки... -
Юбки, платья, парики... несчастны и те, кто
Скрыть, преодолев себя, вопреки желанью,
Страсти мёртво, закопавшись в снеге, льде, гнить труп
ДушИ заставляют... законы пресловутые...
Сгореть в удушающем пеленой белой сплошь
Рискуют без шансов... бездушно изобретшие
Запрет... в подоконнике переход видят лишь
Иные... непроглядно...
Наощупь... чужие прохожие, как бандиты...
Безлики дворы, и собаки привычно лают
Незлобно... за чертою
Серой необъятна бездомность...
Шелковолосая
Красавица роскошная, безрассудной не
Стань - живи, прекрасная леди простоволосая,
Мне нравится наряд из шёлка, хоть мрачный он...
Стих на песню «Безымянная планета»
Ты не меняешься - всё та же неопределённость,
Сомнительная сладость дорогих, роскошных,
Гламурных удовольствий... перестать не хочешь...
Ты, жутко, страшно, устав от этого, разрываешь -
Сердце - себе, мне - дУшу - страхом отношений
Искренних - любви... Рассекаешь походкой
Улицы... потом, по ночам, в ресторанах
Глушишь огнём боль в сердце, вИски наполняя
Бокал за бокалом... иногда - в постели
В одиночестве... иногда - в фальшивых объятиях...
Господь, создавая существо такое,
Поскупиться не захотел, с лихвою добавивши
КрасотЫ, изысканности, плавных движений...
Жестом манишь, луна, мириады мотыльков...
Приоткрыв слегка, боишься дальше доверить
Жизнь свою... отвечаешь неясно... без оков
Хочу увидеть.. безликая модель, для меня ты
Единственная, дАма сЕрдца... Случайные
Знакомства, свЯзи утешат... - вгорячах ты пойдёшь с ним,
В объятия его, совсем беспощадны...
.
Окна
На лицах фонарный сепий,
Ветер, седой старик,
Белый, холодный пепел
Бросает за воротник.
Взять бы тебя в охапку,
Розами в дом внести бы.
Разве тебе не сладко?
Разве тебе противно?
Чёрт с ним, что после будет,
К дьяволу то, как лучше.
Может быть, ночь простудит
И упокоит души.
Жизнь не конструктор "LEGO",
В ясности мрут со скуки.
Гляди, заметает снегом
Истоптанные переулки.
Прохожие все забудутся,
Их, вместе со следами,
Вьюга съутюжит с улицы
И поминай как звали.
Может и я прохожий.
От этого в сердце смута?
Но, не потому ли дороже
Каждая нам минута?
Жизнь не конструктор "LEGO",
В ясности мрут со скуки.
Гляди, заметает снегом
Истоптанные переулки.
***
Утро нас тысячей выплюнет в улицу,
В горло метро затолкает нас.
Город нахально в оконца щурится,
Шизофренично себя боясь.
Ползут к поднебесью бетонные чащи,
С боем выискивать солнышка кус.
Город Москва, вездесущий, всезнающий,
Слышишь, я больше тебя не боюсь.
Выведет Бог на поверку души:
Моя, с миллионами здешних, в бегах.
Лучше уж трус, чем дурак Хлопуша;
Лучше уж трус, чем душа в синяках.
Теперь зачерствели на сердце мозоли.
Душа осознала уют слепоты.
Что мне твои огорченья и боли –
Здесь миллионы таких как ты.
***
На дороге валяется молодость.
Сыплют зайцами дней ступни.
Эй, постой, дай хотя бы попробовать,
Хоть лизнуть, каковы они;
Дай хотя бы мне глянуть малость.
Понимаю: всему свой срок,
Но теперь у меня осталась
Память да, на зубах, песок.
Не лишай меня ты хоть этого.
Мне так страшно сойти с ума.
Так немного за мной пропетого,
А прокашлянного сума.
Мысли-голуби, мысли-птицы,
Вы со мной, вы ещё со мной;
Я могу ещё возвратиться
К жизни прежней, от этой больной.
Мне так страшно касаться этого,
Подбираться чуть ближе…
вдруг
Птицы взмоют, и, вместо спетого,
Я увижу дерьмо вокруг.
.
1.
я несказанность, я руки от клавиш дальше...
трель тебе не печатаю... я ...старше.
слово мое - горы, голос да камнепад.
так и учат себя молчать.
и, место пустое мое, свети...
я поэт несуществующей строки.
2.
Я пластик, пластик, пластик...
Я тысяча Ваших встреч.
Какая наглость — Вас беречь.
Старательно смеемся в параллелях,
Мы с Вами, видно, постарели.
Я рядом с солнцем оригами
Курочу бесновато и молчу.
Мне б не убить печальными глазами,
Когда ребенком рядом я сижу.
Все верно.
Я — крохотный пласт
Вашей стареющей жизи.
3.
Я джаз играю на чихающем носу,
Я гениальный насморксист.
Хотите,градус сорок я спляшу?
Я безупречный кашлетвист...
.
Скрытая истина
И избавил Он нас от болезней и снял наши недуги
ОТ МАТФЕЯ, 8 ГЛАВА ст.17
"Господи, даруй счастья,-
устало молил поэт,-
хмарко в душе от ненастья,
белый не мил стал свет.
Бьётся душа, как в клетке,
рвётся не знамо как.
Шарик в кольце рулетки.
Заблудший Иван-дурак.
Так хочется, Боже, истин,
сокрытых от наших глаз.
Боже, взгляни, как немыслим
мир без тебя сейчас.
Дай мне, Господь, от бессилья
волком не выть в ночи.
Ветра пошли мне в крылья,
чтобы сыскать ключи.
Дабы открыть сокрытую
дверь неземных чудес:
вереском землю укрытую,
росою омытый лес.
Чтобы не биться более
о стены напыщенных фраз,
пеплом развеять безволие
к одрУ приковавшее нас".
И молвил Господь поэту:
«Духом воспрянь и твори!
Боль спрячь стыдливо в Лету
и прочих ты не кори,
что разум свой запер в клетке,
рождаешь не стих, а стон;
МАЛЕНЬКИЙ ШАРИК В РУЛЕТКЕ
ОПРЕДЕЛЯЕТ КОН…»
Просьба
Посвящается позту-земляку Ю.Бобоне
Читайте поэта живым…
Отпетым – всегда успеется.
Пока не допит талант,
пока он ещё надеется.
Покуда в груди заря,
любовь не порвала душу,
пока красота сентября -
поэта люби и слушай.
Нехитрый набросок строк,
рождённый наивным сердцем,
потом будет как упрёк,
навеки закрытой дверцей.
Где, от надежд молодым,
им вера в людей лелеется.
Цените поэта живым…
Мёртвым – всегда успеется.
Немой свидетель
Что смерть, коль дамы честь и вера!
Искрился ярким солнцем лес.
Сошлись две жизни у барьера:
великий гений и Дантес.
Озябших сосен полудрёма
и Чёрной речки пустота.
Боярышник, как тот у дома,
на фоне зимнего холста.
Посланник смерти - чуждый витязь,
чей взгляд надменен и спесив,
и голос в тишине: «Сходитесь!»
И боль… И из последних сил…
Вся жизнь мелькнула полосою.
Строку закончил перст креста.
Душа кровавою росою
легла на изморозь куста.
.
Волки
С волками, волчие закуски,
Рычать, оскалом озаряться.
На лапы вечные нагрузки.
В своём лесу себя бояться
Вошло в привычку.
И кидаться,
С клыками на любую тень.
Как может кожа быстро рваться,
Узнаешь с волчьим молоком.
И как хрустят полые кости,
Под белым, яростным клыком.
Глаза горят огнями веры,
Как на костре еретиков,
Сжигались молодые девы,
Во имя чопорных богов.
Язык и ноздри ловят воздух,
В попытке не закончить бег.
На шерсти вьются пота грозди,
И весь блестит с отливом мех.
Он тоже хочет просто выжить,
Найти свой кров, еду и сон.
Как жаль, эскиз брезгливо выжжен,
Борьбою с миром и нутром.
Осень
Когда по телу пробегает дрожь,
Кончики пальцев касаются острых струн.
За окном просто так весну не вернешь.
Сухо. Мокро. Осень сплошь
И рядом,
Хотя б на время,
Да пускай и на разных подушках, кроватях.
Всё равно одно дикое племя,
Хоть весь паспорт в цветных печатях.
Не распутник, ещё не распутал,
Не художник, не так всё худо.
Одеялом и водкой укутал
Кареглазое светлое чудо.
Мы кричим на Луну в алкогольном угаре,
Даже если её закрывает густой туман.
И горим словно листья в лесном пожаре.
Вот такая правда и такой же глупый обман.
Все видели, как падают листья с клЁнов и тополей.
Это осень нам намекает, что время беспрерывно плывёт.
Кто-то, стоя на месте, хочет мишуры и огней
Кто-то ищет покой, согревая в ладошках лёд.
И пустота таких желает,
Сильнее,
Чем слепец хочет прозреть.
По улице с собакою шагает
Седая и морщинистая смерть.
Есть ли романтика в ней или всего лишь тлен.
Суть бесконечной саги про гул и вой.
Хочешь напиться, попробуй-ка кровь из вен,
Или смирись как дурак со своей судьбой.
Когда бросают женщину
Перевернутый стол
Окурок затушен об юбку
Слабый пол
На полу битые
Стёкла, карты, люди
И Сердце
Ни разу не видел слёзы с перцем
Такую цену платишь
Что бы обидеть
И желательно больше не видеть
А у них потом закрытые души
Ничего не хотят слушать
А время совсем нещадно
Будь оно не ладно
За морщинами первые стрессы
За чувствами злые бесы
Ведь знала что не первая
Но верила
Вела себя не как стерва
А размеренно
Громкий хлопок дверью
Сигарета и сигарета
Верить больше не будет
Пылкое быстро остудит
Вряд ли кто-то осудит
Пришло время побить посуду
.
Плохое настроение
Сегодня верю я в невзгоды,
В самый плохой прогноз погоды,
В черную кошку, в невезенье,
В смерч, ураган, землетрясенье,
В радиоактивное свечение,
Паранормальные явленья,
Просто с утра без измененья
Такой настрой, такое настроенье…
Мягкий мишка.
Я - мягкий мишка, мой малыш.
Давай играть. Чего грустишь?
За лапы можешь потрепать,
За нос и ухо покусать,
Мне обслюнявить правый глаз,
Позволю все тебе сейчас.
Я так устал сидеть и ждать,
На шерсть пылинки собирать.
Единственный мой друг - лишь ты!
И только руки протяни-
Мы будем бегать и резвиться,
Скакать, плясать и веселиться!
С утра весь день до поздней ночи
Шалить, чудить, как ты захочешь.
Без остановок на поесть,
Не будет времени присесть.
Когда устанем мы играть,
Обнимемся и ляжем спать
Под теплым зимним одеялом.
Друзья навеки вместе рядом!
О, мой малыш, пройдут года,
Но ты останешься всегда
Моим любимым малышом, а твой пушистый мишка
Будет забытым навсегда стоять на полке с книжкой.
Бездомный старый пес
Я - бездомный старый пес
У двери в подъезд сижу.
Здесь родился, здесь я рос.
На людей с тоской гляжу.
Претерпел я разных бед:
Был машиной сбит и ранен.
Здесь я много-много лет,
Не нашелся мне хозяин.
Кто-то гонит, кто-то гладит,
Кто-то кормит, кто-то бьет,
Кто кричит: «Он здесь нагадит!»,
Кто-то пнет и обзовет.
В основном, народ – хороший:
Часто вкусным угощают!
Почему меня, прохожий,
В дом к себе не забирают?
Ни щенком я был не нужен,
Ни игривым молодым,
Ни когда я был контужен,
А теперь совсем не нужен-
Стал я старым и седым…
У меня болит нога,
Левый глаз уже не видит.
Я отсюда никуда,
Пусть меня и ненавидят.
Я - бездомный старый пес.
Претерпел я разных бед …
Здесь родился, здесь я рос,
Здесь я много-много лет…
.
1
Пламя
Стучится в уставшие окна,
И давно уже правда промокла.
Я несу и теряю знамя.
Ранит
Каждый выброс адреналина.
Прокисают крепленые вина.
Настоящее пепельным станет.
Рухнут
В скором времени мосты.
Жаль, но мы не совсем чисты,
И от жалости веки пухнут.
И от жалости блеет тоска.
Мне привычно - мы с ней на века.
2
Мы глубоко застряли
В циклах и биоритмах,
В быстроидущих титрах,
В погонях, сражениях, битвах.
Мы растеряли беспечность.
И рухнуло замертво тело,
Но скромно, тихо, несмело
В нас прорастет человечность.
Мы тенью украсим стены,
Пустые, словно сознание.
Обнажая глухое отчаяние,
Погружаемся в созерцание.
Погружаемся в томность времен.
Нам не страшно, нас миллион.
3
Время подкралось бесшумно,
Шумели рычащие волны,
Вечерами благоразумно
Я не сплю, пока мысли томны.
Бушевали чудные ливни
О медные подоконники,
Я не сплю, пока режут бивни
И страдают чужие поклонники.
Я не сплю, пока смертны птицы,
И покуда бежит Земля,
И морщинам подвластны лица -
Я не сплю! А не сплю ли я?
.
1) «Диалог с Мариной Цветаевой»
«Подруга»
Марина Цветаева:
Вы счастливы? - Не скажете! Едва ли!
И лучше - пусть!
Вы слишком многих, мнится, целовали,
Отсюда грусть.
Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая леди,
Никто не спас!
Вы так устали повторять любовный
Речитатив!
Чугунный обод на руке бескровной-
Красноречив!
Я Вас люблю. - Как грозовая туча
Над Вами - грех -
За то, что Вы язвительны и жгучи
И лучше всех,
За то, что мы, что наши жизни – разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
И темный рок,
За то, что Вам, мой демон крутолобый,
Скажу прости,
За то, что Вас - хоть разорвись над гробом!
Уж не спасти!
За эту дрожь, за то-что - неужели
Мне снится сон? -
За эту ироническую прелесть,
Что Вы - не он.
Полина Претро:
Себя в любви я не неволю.
Не может быть?
Я заслужила лучшей доли!
Какая прыть!
Угомонюсь хотя бы в этом…
Не хватит сил…
И я прошу у Вас совета!
Ведь он мне мил…
Ведь наша женская природа –
Горячий лёд.
Спадет ненастная погода –
И он придёт.
Любая женщина – актриса.
Я - в том числе.
Но пробежит несчастья крыса –
Мой дар во мгле.
Меня спасут. И Вы меня спасёте.
Я верю в Вас!
Но главное, огонь души своей в полёте
Укрыть от глаз.
Марина Цветаева:
Ты мне нравишься: ты так молода,
Что в полмесяца не спишь и полночи,
Что на карте знаешь те города,
Где глядели тебе вслед чьи-то очи.
Что за книгой книгу пишешь, но книг
Не читаешь, умиленно поникши,
Что сам Бог тебе — меньшой ученик,
Что же Кант, что же Шеллинг, что же Ницше?
Что весь мир тебе — твое озорство,
Что наш мир, он до тебя просто не был,
И что не было и нет ничего
Над твоей головой — кроме неба.
Полина Претро:
Мой учитель – Вы вся деликатна,
Ваше слово – учебник житья.
И поверьте, клянусь троекратно –
Закалили от слёз Вы меня.
Был Спиноза, и Бэкон, и Гегель
Я по ним своё эго несу.
Только жёлтая старая мебель
Словно листья в осеннем лесу.
Небо – счастье, но небо и буря
Если ливень – то зонтика плен.
Озорство – это солнце до дури,
Теплый ветер и пляж до колен…
2) «Вера, Надежда, Любовь»
Есть имена на белом свете,
Что будоражат чью-то кровь
И знают взрослые и дети
Надежду, Веру и Любовь.
Дразнили в детстве нашу Веру.
У Веры нету кавалера,
У Нади все косички сзади,
А Люба поезжай на Кубу.
Но время рушит все уставы
Проходит год, приходит век,
И эти прозвища-изгои
Меняет быстро человек.
И даже в радости и в горе
Поет гитарная струна
И даже песнь «За тех, кто в море»
Упоминает имена.
У Веры жизнь сложилась рано
Хотелось замуж – невтерпеж
И муж секьюрити – охрана
Живет спокойно, быт хорош.
У Нади вилла в три наката,
Бассейн и рядом кадиллак.
За олигарха – депутата
Ей удалось пойти за так.
Читатель! Где же наша Люба?
Ау, где душу бередишь.
Там, соревнуется на Кубе
Россия, спорт – ее престиж.
Надежда, вера и любовь,
Три слова верные, как ветер
Уходит блажь, теплеет кровь
То знают взрослые и дети.
Святую истину не скрыть
И все по новой не затеять
Любовью надо дорожить,
А Веру надобно Надеять.
3) «Гамлет»
Вот быть или не быть – конфликт большой
Все против правил, все наоборот
Принц Гамлет – эгоист и скептик молодой
Сын короля! Что для него народ.
Он бледный меланхолик, он – позер
Хотя с порядком мира не согласен
Опять конфликт, опять. Какой позор.
Тщеславен и поэтому опасен.
Отец убитый грезится во сне
И каждой ночью жаждет отмщенья
Мораль – низка. Окажешься на дне,
И пожалеешь о своем рожденье.
Любить иль не любить? Вопрос ребром.
А коль не любишь – что же притворяться.
Не притворяйся, друг, раздастся гром.
До суицида можно довлюбляться.
Высокомерный христианский вздох
Витает в нем, но склонен к суициду
В «Эсхиле» тоже мстят, но есть за что.
Античный век блюли кариатиды.
Иван Тургенев образ Сатаны
Увидел в нем. То мненье очень здраво.
Гранд Мефистофель маленькой страны
Считавший, что его поступки правы.
.
Солдатская правда...
Война - тяжелое время.
Война-это время потерь.
На сердце у матери бремя,
А на глазах только слезы теперь.
В душе у каждого обида,
За то, что много полегло
И кровь у каждого отпита,
И раны, боль : все не прошло!
За Родину шагали смело.
На ратный бой отважно шли.
Ребята знали свое дело.
Увы, не каждый смог придти!
Война беспощадна к любому.
Война убивала детей
И матери шли проломом
За дочек своих, сыновей.
Несносно гудели танки.
Грозно и громко стрелял пулемет.
И даже девчата-солдатки
Спешили на бой и в полет.
Земля вся пропитана кровью.
На каждом углу убитый солдат.
Боевые товарищи с горькой слезою
Выпьют за них, поскорбят.
В скольких семьях потеря.
Сколько погибло людей.
Не сосчитать в это время
Так много бесстрашных потерь.
Какою ценой досталась победа?
За что погибали они?
За Родину шли на край света.
Мы не забудем о подвиге их!
К 45-летию папули...
Ты знаешь, папа, есть много разных слов,
Которыми могу тебя я описать.
Я изложила множество стихов,
Но этот я не знаю с чего мне начинать.
Когда я родилась, ты счастлив был безумно.
Ты ждал меня, как чудо из чудес!
С роддома все встречали меня шумно.
И с первых дней ты для меня-хранитель мой с небес.
Ты,мой родной, всегда был рядом,
Когда я сделала свой первый шаг,
Когда сказала слово-"папа",
Когда попала первый раз в просак.
Ты никогда не мог сказать мне грубо,
И никогда не мог поднять руки.
Ты целовал меня всю жизнь от пяточек до уха!
Ты главно, папочка, себя побереги!
Когда я подросла, ты стал моей опорой.
Ты начал по-тихонечку учить меня всему.
А помнишь,папа, мы шли домой с тобою,
И сочинили стих про небо и звезду.
Ведь было мне тогда всего четыре года,
А ты учил меня все рифмовать.
И вот уж сколько лет стараюсь год от года,
Тебе мои произведения читать.
А помнишь, папа, мой первый класс,
Когда одетая в бордовый сарафанчик,
Я шла с тобою за руку держась,
А ты был счастлив,как наивный мальчик!
Ты в школу вел меня с такой улыбкой,
Как будто сам учеником являлся.
И гордость за меня так одалела прытко,
Когда со мной звонок для знания раздался.
И никогда я не забуду,
Когда ты брал меня с собой везде.
Зарница,лагерь,заповедник:вдвоем мы были всюду.
Папуля-ты моя поддержка в жизненном седле!
Ты был моим учителем не только в школе.
Ты был моим учителем всегда.
Я не росла цветочком в диком поле,
Ведь все, что знала я:любовь и доброта.
Ты помнишь каждый мой успех.
Я за него тебя благодарю.
Ты помнишь первый детский смех
И первое мое тебе "люблю".
Ты был и есть любимый мой мужчина.
И ты всегда останешься таким.
"Папуля"-вот названье чина,
Которого достоин ты один!
Ведь не каждый заслуживает звания "папы".
Он настоящим должен быть, как ты!
А спросят вдруг меня:"Какой же лучший папа?"
Я отвечу:"Мой папа-папа мечты!"
Я знаю,многие мечтают об отце богатом,
А я хочу,чтоб папа просто был!
Года идут, идут и безвозвратно,
А настоящий папочка останется один!
Вот так все время рядом был со мною.
Плечом к плечу с тобою шла.
И ты своею сильною рукою
Оберегал меня от зла!
Теперь я выросла, папуля!
И у меня своя семья!
И вот твой чин уже "дедуля"!
Но настоящим ты останешься всегда!
На гитарной струне!
На гитарной струне
Очень хочется мне
Свои чувства тебе рассказать!
На гитарной струне
Очень хочется мне
Всю любовь пред тобою послать.
И не важно, что дождь!
До конца он пройдет,
Но любовь моя никогда!
Пусть будет снег, пусть будет лед,
Пусть непогода и не взлет!
Но свои чувства сохраню я навсегда!
Я пропою тебе: «Любимый»,
Я пропою тебе: «Родной»
Прошу прости меня родимый!
Прошу вернись скорей домой!
Я зацелую тебя крепко.
И обниму тебя сильней!
Зачем ты пишешь мне так редко?
Рукою сильною своей!
И под гитарный звон струны
Я напишу тебе письмо.
Ты побыстрей его прочти.
И так ты слишком далеко!
А на пустом моем столе
Лежит исписанный листок
И повторятся наши встречи при луне,
Когда падет последний лепесток!
Но сейчас ты оторван от дома!
Исполняешь свой долг на посту!
Только знай, что ждут тебя дома!
Каждый день считая в году!
Я пропою тебе: «Любимый».
Я пропою тебе: « Родной».
Прошу прости меня родимый,
Прошу вернись скорей домой!
Я зацелую тебя крепко.
И обниму тебя сильней!
Зачем ты пишешь мне так редко?
Рукою сильною своей!
Почему прекратил мне писать?
Почему от тебя нет вестей?
Ты убиваешь свою мать!
Она не сможет без детей!
А на душе мне нелегко,
Терзает сердце мое грусть!
И вот я слышу стук в окно.
Теряю мысли, ну и пусть!
Я отворяю, чуть дыша!
Солдат знакомый отдал честь!
Потом сказал мне не спеша:
Одну печальную и страшную весть!
На гитарной струне
Очень хочется мне
Свои чувства тебе рассказать.
И при желтой луне,
Знаешь, помнится мне:
Как с тобою ходили гулять
Я хочу пред тобою колени сложить,
Я хочу на могилку упасть,
Я хочу эту землю руками разрыть!
Чтобы вместе с тобою лежать!
Вместе с этой вот гитарой
Я не чувствую отрады.
И в платочке моем старом-
Твои посмертные награды!
Я пропою тебе: «Любимый».
Я пропою тебе: « Родной».
Прошу прости меня родимый!
Прошу вернись скорей домой!
Я зацелую тебя крепко!
И обниму тебя сильней.
Зачем не пишешь мне ты редко?
Рукою сильною своей!
Зачем не пишешь мне ты редко?
Рукою сильною своей!!!!
.
Кладбищенский покой
Люблю бродить здесь молча и неспешно,
Читать камней надгробных имена.
Здесь время остановлено навечно,
Хранят могилы чьи-то имена.
Здесь хорошо и тихо, нет тревоги
И боли нет – спокойно и легко.
Здесь не зовут в мольбе напрасной Бога,
Все прочь ушло и стало далеко…
Живут другим умЕрших этих души,
Им мирозданье распахнулось вдруг,
Земной закон не вяжет их, не душит,
Не тянет больше к ним грозящих рук.
И слезы тоже им теперь напрасны,
Они их видят, но не могут внять,
Другие вещи им добры, прекрасны,
Они другие, их не надо звать…
Принес кому-то кто-то пару роз.
Кого-то кто-то не забыл, наверно…
Увы, у мертвых не бывает слез,
Они в тиши страдают. Эфемерно.
Неверному
Я сегодня вдруг осознала,
Стало холодно в сердце моем.
О другой в твоей жизни узнала,
Оказалось, живем мы втроем.
Оказалось, что с нею делил ты
Все мечты и постель, и любовь.
Обо мне так давно позабыл ты,
Мысль о ней будоражила кровь.
Нет, любимый, ни сцен, ни упреков,
Ничего не услышишь ты вслед,
Уходи, дверь скорее захлопни –
Вот единственный мой ответ.
Я надеюсь, что с нею ты счастлив
Будешь ныне и вечно потом.
Надо мною ты больше не властен.
Надо мной была властна любовь…
Офицерским женам
Ломит спину от тяжкой работы,
Слезы выплаканы до дна.
Бесконечны все эти заботы,
Изболелась душа за тебя.
Далеко ты, под ветром и снегом,
Там, куда заглянёт лишь душа…
Согреваем ее лишь ты светом,
Ты идешь. И не видно конца.
Сердцем я полечу за тобою!
Грудью встану в защиту твою!
Будешь ты невредим, со мною!
Я люблю тебя, слышишь, люблю!
Пролетело бесследно мгновение,
Когда сердцем с тобою, одна.
Бесконечно мое ожидание.
Жду с молитвой. Солдата жена.
.
***
И ляжет путь мой через этот город…
Попасть сюда всегда найду я повод…
Куда бы не вела меня дорога,
Я не забуду милого порога…
Я не забуду столь родное слово,
Не будет никогда всё как-то ново,
Отцовский дом как раньше, здесь, у моря,
И не было на Родине мне горя…
Как вспомню я тот лес, те горы,
На окнах расписных узоры,
И мамы руки золотые,
Нас обнимали столь родные,
Ещё я помню берег, море,
Как с братом были часто в ссоре
И тот рассвет, и тот закат,
Как смотрят здесь, как говорят…
И помню я мои все годы,
Кристально чистые здесь воды,
И не было плохой погоды,
Не знала большей я свободы,
Здесь было всё: и смех, заботы,
И каждый день свои работы,
И часто ждали мы субботы,
И у костра мы брали ноты…
Я помню часто убегали,
Сердца созвучно так звучали,
Мы ночи вместе проводили,
Мы первый раз тогда любили,
Смотрели в небеса, на звёзды,
А по щекам от счастья слёзы,
И звонкий смех, родные руки,
Объятья, мы не знали скуки…
Просторы те мне стали домом,
Они меня всё манят словом,
Душа всё рвётся к тем горам,
Хочу пройтись по берегам…
Всегда вернусь в родной я дом,
Меня совсем не тянет ром,
Хочу я видеть вновь и вновь,
Хочу я чувствовать любовь…
***
Счастливые часов не наблюдают,
Их убивает только тишина,
И глядя на огонь лишь замирают,
Всё тянет их небес голубизна…
Счастливым здесь не надо счастья,
В душе они теплей любой весны,
И в дверь к ним не стучит ненастье,
И губы без помады так красны…
Счастливые смеются звонким смехом,
Они живут минутой, днём, мгновеньем,
И льётся звонкими ручьями эхо,
Они довольны жизни всей движеньем…
Быть может, ты таким же станешь,
До счастья ведь один лишь шаг,
А ты так глубоко мечтаешь,
Но помни кто твой главный враг…
Ты действуй, мало только мыслей,
И лишь когда прольётся кровь,
Поймёшь тогда ты смысл жизни,
Придёт и счастье, и любовь…
***
Здесь нет домов и нет людей,
Здесь только слышен шум дождей,
Лишь здесь зелёная трава,
Сюда не ходят поезда,
Здесь не услышишь громкий плач,
Никто не потеряет мяч,
Здесь только тихий шум листвы,
Здесь не был он, не будешь ты...
Но я хочу всё рассказать,
Подробно место описать,
Чтоб очутился ты в лесу
В ночную страшную грозу,
Во тьме лесной и без огня,
Не будет рядом там меня,
Лишь будет лес, и будет тьма,
Лишь в них спасенье у тебя...
А ты представь, в кромешной тьме,
В лесу густом и в чёрной мгле,
Лежит скрутившись тело там,
И нет движенья тем ногам,
Все силы отобрала тьма,
И душу тянет из тебя,
Ты прав, что это тело ты,
Твои развеялись мечты...
Ты не спасёшься, не мечтай,
Ты даже руки не марай,
Тебя не выпустят ни лес,
Ни тьма, ни мгла, ни старый бес...
Ты знай, что кара для тебя
Готова уж с рожденья дня...
Ты помни, ждёт тебя там бес,
А над тобой есть сторож лес...
Ты взор свой к тучам подними,
Последний раз вдохни, вдохни,
Почувствуй счастье жизни ты,
А помнишь, в лес ходили мы...
Не в ночь, не в мглу и не во тьму,
Мы были даже не в грозу...
Воспоминанья сохраню,
Я за собой тебя маню...
Я знаю, нет прощенья мне,
Но долг отдать должна я тьме,
Прости, прости, прости меня,
Что за собой тяну тебя...
Давно уже я умерла,
Но к небу просится душа,
Тьме мало смерти лишь моей,
Ей на десерт ещё б твоей...
Она так манит, шум травы,
Прошу, пожалуйста, беги,
Здесь страшный и могучий лес,
И никому нет жизни здесь...
Обманет, заберёт к себе,
Отдаст любое тело тьме,
Душа ж навеки будет в нём,
Лишь тихо тлеть скупым огнём...
В последний час с тобой лишь я,
Уже окутала нас тьма,
Не видишь моего лица,
Не видишь, катится слеза...
Я не хочу тебя терять,
И не могу я тьму понять,
Хотя я знаю, что виной
Покрыта вся я, я с тобой...
Я слышу милый сердца стук,
О, как же мне спасти от мук,
От леса страшного, от тьмы,
Ведь так любили его мы...
Но что же делать, как мне быть?..
Как волком на луну мне выть?..
Ну, почему жесток так лес?..
Куда во мглу, в него полез?..
Теперь взлетим мы к небесам,
Дадим свободу парусам,
Оттуда виден лес и тьма,
Нам освещает путь луна...
Тебя я вижу сквозь листву,
Но не услышит лес мольбу,
И не отдаст мне душу он,
Уже летит, летит патрон...
Сквозь всё, что встретит на пути,
Сквозь чувства так, что нет любви,
Сквозь сталь, лежит, что на земле,
Сквозь свет серебряный во тьме...
Лучом спасенья, серебра,
Я заменить тебя должна,
Ведь может он спасти душу,
Осуществить мою мечту...
Я помню всё, шум летних грёз,
Ты не услышишь моих слёз,
Я слышу сердца тихий стук,
И я спасу тебя, мой друг...
Отдам взамен душу свою,
Пусть улетит она во тьму,
В мгновенье разорвут дожди,
Мне скажут, больше не люби...
Но не забуду я тот лес,
Что принял нас с тобою здесь,
Он стал отцом для нас двоих,
Как будет вскоре для других...
И мы поверили в тот свет,
Что жизни без него уж нет,
Остались, там лежать в траве,
Теперь уж смысла нет в мольбе...
Как долго мы могли смотреть,
На шелест листьев, тихо петь,
И слушать милый сердцу звук,
Не зная этих жутких мук,
Не думали, что смерть нас ждёт,
Что цепи нам с тобой плетёт,
Не знали мы куда идти,
Ты до последнего живи...
И лишь услышав те слова,
Поникшая та голова,
Смогла достойно дать отпор
И предложить такой вот спор:
«Судьба-разлучница, смотри,
Она сказала, мне живи!
Жестокая злодейка тьма,
Она ведь любит лишь меня!..
Не дам тебе всё погубить!
Не дам я жизнь тебе убить!
Я встану, выдержу, смогу!
За всё, за всё её прощу!»
Он встал, открыл свои глаза,
И не покатится слеза…
Убита смерть, в глубинах тьма,
Не заберут они меня…
.
СТАРЕЦ
"Не случайны ссоры, не случайны встречи.
Убивает время, но оно же лечит,"-
Говорил так старец, покрещённый светом.
Задают вопросы - раздаёт ответы.
Он какой-то грустный, смотрит так устало…
Может быть, тоскует? Всё читает вяло...
Книжек - миллионы, полки все забиты.
Видно сердце старца мудрого разбито.
Ведь приходят люди, про него не зная,
И у них нередко вся душонка злая.
И никто спросить и не догадался
За десятки лет даже имя старца…
МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, ВЫ МЕНЯ ЛЮБИЛИ
Мне показалось, вы меня любили.
И строгий взгляд ваш связан не со мной.
Вы многое мне из души открыли
И позволяли быть самой собой.
Я в закоулках ваших мыслей торопилась
Найти одну, забрать её с собой.
Я глупо и нелепо так влюбилась,
Что за одну неё вела отчайный бой.
Мне всё так льстило, так всё льстило!
Что я набравшись мужества порой,
Вам говорила: "Если б я любила,
Вы б целовали, проводя домой?"
От этих слов вы резко помрачнели.
Поняв, конечно, всю мою беду.
Под горло застегнув, пальто надели
Ответили: "Я тоже вас люблю".
МНЕ НИКОГДА НЕ ПИСАЛИ СТИХОВ
Мне никогда не писали стихов
И песен не посвящали.
Не говорили в мой адрес слов,
Каких ещё не слыхали.
Не преклоняли колена, не ждали
Всю ночь под окном моим.
И струн на гитаре не рвали
От безответной любви.
Со сцен не кричали признаний
Волнительных на весь мир.
И нет обо мне поминаний
В крошеных шрифтах СМИ.
А любовь моя без показности,
Без единого фарса на людях.
Без похвал, воспеваний и праздности,
Наплевав на запреты и правила.
А любовь и сама превозносится,
Без рекламы, афиш - одна.
Хотя песен, стихов, знаешь, хочется,
Очень хочется иногда.
.
Исход
Небо расплескалось васильками,
Одуванчиками солнце жжет,
Ландыши проплыли облаками,
И синичка ангелом поет.
Радуга на купол церкви села,
Радуга, как полевой букет…
Может Русь на небо отлетела,
Может на земле ее уж вовсе нет?
Мы в ее тени, мы сами – тени.
Холодом повеяли века
Время – надзиратель, каждый – пленник,
Жизнь, как в сите – горсточка песка.
Кто же мы? Бродяги, пилигримы.
Ищем в безысходности исход.
Как листок, сорвавшийся в предзимье,
Лето ждем, оно к нам не идет.
А придет хромая несвобода,
На морщинах – лагерная пыль.
Все по кругу: люди, судьбы, годы,
Катятся как сорванный ковыль.
Чем все кончится, увы, не знаю,
Только слышу громче и ясней –
Души неприкаянных рыдают,
Узников мордовских лагерей.
Прошлое глядит оторопело,
В нем давно пора найти ответ-
Почему Русь в небо отлетела
И ее на этом свете нет.
Небо расплескалось васильками,
Одуванчиками солнце жжет,
Ландыши проплыли облаками-
Кто букет небесный соберет?
Связь времен
Кухонный кран – это связь с океаном,
Модем - со всемирным разумом
В геном человека вплелась обезьяна
Руки нам прошлым связаны.
Судьбу изменить никому не дано,
Она вместе с нами мается.
Жребий беднягам – идти на дно,
Счастливчик на бал собирается.
Вот ведь, беда, правит бал сатана,
Дно же горит самородками.
Между душою и телом стена,
Где рабство гремит колодками.
Век ХХI на иконостас
С другими явился ликами.
Сталинский дух живёт среди нас
Между вождями и зыками.
Иная эпоха, другой ныне флаг,
Замучена истина спорами.
Берет ветеран каждый день свой рейхстаг,
Победа пьет виски с мажорами.
Русь изначальную кто сокрушит,
Сама если не постарается.
Одна половина России грешит,
Другая за первую кается.
Солнечный дождик в окно моросит
Волей свобода скована.
Может все просто - живут две Руси,
Летящие в разные стороны.
Под стук колес
Как парашют, спасающий жизнь,
Передо мной раскрылась душа расстояний.
Смолистый запах шпал будоражит.
Пейзаж за окном изменчив, как политика.
Линии электропередач режут вены заката.
Я лечу в вечернюю мглу, а ты не становишься ближе.
Ты, научивший любить, разделял
Взгляды белым безмолвием.
Я знаю, что ты всегда возвращаешься в письмах.
Тону и растворяюсь в твоих словах.
Наши облака стали зеркалами.
Покажи мне свет отраженного заката,
В котором взгляды вянут, как цветы.
Пройдет время, и я услышу знакомый голос в звенящей мартовской капели.
Значит снег, умирая, рождает нас вновь.
Наши жизни будут считаны со штрих кода судьбы,
А не с ржавой банки из - под зеленого горошка.
Солнечная радиация и безумные холода заставляют
Мутировать природу и сознание.
Дни становятся пустыми, как не выкупленные места в поезде.
Общий вагон не объединяет, а лишь совместно
Трясет изможденные тела и растрясает души.
Слева от меня соседка-ночь, а справа – кто?
Спасибо, мальчик, что принес мне горячего чаю.
.
ОДИССЕЙ
1.
Возвращаюсь домой
В свою старую добрую крепость,
Где жена меня ждёт
И любимые дети…
Мой корабль летит по волнам,
И гляжу ненасытно я вдаль,
Жду, когда же покажется берег…
Ах, как долго блуждал я по свету,
Столько видел и столько я пережил!
Но и дня бы не протянул,
Позабыв хоть на миг о родимой Итаке…
2.
Вот и берег.
Знакомые старые камни
И дорожка, бегущая к морю,
И гряда кипарисов, растущих поодаль.
Всё знакомо мне здесь.
Всё родное…
3.
- Сколько лет ты блуждал?
Сколько тысячелетий? –
Шепчет ветер, запутавшись в парусах. –
Ты решил, что твой подвиг
Прославит тебя – и
Будет нужен кому-то ещё и сегодня?!
Хоть героем Эллады
Тебя повсеместно считают,
Но пойми: ты уже опоздал!
Опоздал на столетья,
А может, всего на мгновенье…
Возвращайся назад
В свои подвиги и легенды.
Там сегодня твой дом,
Там – твоё…
4.
Пенелопа?
Какая ещё Пенелопа?!
Если дом твой в руинах,
А память –
А память как дым от погасшего очага…
4.
Возвращаюсь назад
В свои подвиги,
В своё время…
Здесь сегодня другие живут
И совсем на другом языке
С ветром шепчутся или с морем…
Но уверен я почему-то,
Что им снятся заветные старые сны
О бескрайних просторах, о далях.
И они обязательно уплывут,
Вдохновлённые сказками
Про меня,
Старика Одиссея…
БОГОМАЗ
1.
Краски тёр, обстругивал берёзу
И сосну пахучую сушил,
А потом, когда пришли морозы,
Взял и кистью контур начертил.
Занавесил узкое оконце
И лучину тонкую зажёг,
Чтобы даже малый лучик солнца
Потревожить бликами не смог.
По трубу домишко заметало.
Допоздна не гас в окошке свет,
И ни ночь, ни холод, ни усталость
Не могли прервать работы. Нет!
До весны художник жил иконой,
До весны в горячечном огне
Рисовал он кистью непокорной
То, что видел как-то раз во сне:
Богоматерь скорбная явилась,
Посмотрела ласково, как мать…
И с тех пор потребность появилась
Лик её печальный рисовать.
Но не тот, что в храмах и соборах,
Величавый, царственно-чужой, -
А простой крестьянки из подворья,
С чёрной бабьей думою-тоской.
На плечах не царские одежды,
Не покой во взгляде, а вопрос,
И рука поддерживает нежно
Малыша по имени Христос…
2.
Лишь пошла живым и тёплым соком
По стволам весенняя пора,
Богомаз сорвал тряпицу с окон
И впервые вышел со двора.
В тот же день явился к богомазу
Поп приходский, кисло хмуря нос,
Отсчитал рублёвок мятых сразу
И скорей икону ту унёс.
А художник пил потом безбожно,
Слов своей тоске не находя,
Кисти сжёг и краски уничтожил,
Чтобы их не видеть никогда.
Говорил, что больше он не в силах
Этот светлый лик нарисовать…
Летом умер, и ему могилу
Долго было некому копать.
Хоронили не с колоколами…
И лишь в церкви среди бела дня
Бабьими горючими слезами
Богоматерь плакала одна…
***
Меня однажды взяли в самолёт,
И парашют мне дали неуклюжий.
Инструктор толстый, выпятив живот,
Кричал, что здесь такой балласт не нужен.
А я и сам не знаю, как сумел
С тузом аэродромным сговориться –
Уж, больно ненасытно я хотел
Почувствовать себя однажды птицей!
Инструктор всё плевался и ворчал,
Мол, не надейся, братец, на везенье,
И всю с себя ответственность снимал,
Когда я расшибусь при приземленьи.
А я лишь улыбался и молчал,
Присев в углу и взор потупив скромно,
Ведь я сейчас отлично понимал,
Что вряд ли случай выпадет ещё мне…
И вот я прыгнул – смело и легко.
В полуоткрытый рот струя ворвалась,
А самолёт наш был уж далеко.
И до земли была такая малость.
Я разглядел и реки, и поля,
И даже видел, птицей пролетая,
Как дышит и волнуется земля
Огромным тёплым хлебным караваем.
Вот я сейчас спущусь на облака,
Коснусь их мягкой и молочной ваты,
И вниз протянутая мной рука
Далёкой церкви куполок ухватит.
Я видел птиц, летящих подо мной,
Их шеи, вытянутые в полёте…
Вдруг сверху голос чей-то неземной:
«Тяните стропы! В реку упадёте!»
Толстяк-инструктор, купола раскрыв,
Парил чуть сверху старой мудрой птицей,
Птенца впервые в небо проводив,
Который может каждый миг разбиться.
…У самой речки приземлился я,
Ещё не веря в то, что был я птицей.
Слегка покачивалась тёплая земля,
И улыбались отовсюду лица.
Я ж почему-то слёз сдержать не мог,
Отбросив стропы, брёл куда-то пьяно –
В гул камышей, в берёзовый лесок,
В непроходимый бурелом бурьяна.
А за спиною крик услышал я.
Ругал инструктор всех на белом свете
За парашют испачканный. И зря –
Ведь так он ничего и не заметил!
А я ещё парил, парил, парил
В бескрайнем небе, светлом и лучистом,
И на ладони всё ещё светил
Церквушки дальней куполок искристый…
.
Осенний сон
Рыдает небо, из-под туч- бровей,
Роняя слёзы частые на поле.
И где-то клин прощальный журавлей
С тоской вздохнёт по тёплой летней воле.
Всё замирает перед зимним сном,
Покорно ждёт, когда вернётся лето.
И с каждой осенью я умираю вновь,
Откроюсь вам, перефразировав поэта.
Я погружаюсь в некий дивный сон
Блаженно-философского покоя.
Скупее краски и неясен звон,
И за окном всё серое такое.
И только мыслей рой проносится стремглав,
Как ветер хлещет выцветшую душу.
Весны моей все сорок с лишним глав
Одним дыханьем осени потушит.
Но вновь весной, лишь зажурчит вода,
Ростки души зазеленеют снова.
И я цвету как яблоня тогда,
Благоуханьем мир залить готова.
Ты за слова обидные прости,
Старушка-осень, грустная подруга.
Кому опасть, когда-то расцвести.
Всё это жизнь, идущая по кругу.
И этот круг не нам остановить,
Не мы его с тобою начертали.
И остаётся право, просто жить.
Весной в цветах, а осенью в печали.
Кредо жизни
Пробуждалось солнце на востоке,
Ярким пламенем окрасив небосвод,
Чтоб лучей искристые потоки
Дня грядущего восславили приход.
Чтобы на заре шальное пенье
Возвестило о приходе дня,
Чтобы дать всем чуточку терпенья,
Чуточку душевного тепла.
Чтоб сбивать росу с травы искрящейся,
Убегая в яркие луга,
Чтобы вновь любить по-настоящему,
Чтобы не угаснуть никогда.
Чтобы уходя из жизни в вечность,
Твёрдо знать, что прожито не зря,
Чтобы освещая бесконечность,
Небосвод окутала заря.
Стихи о Москве
Прощай столица, догорели свечи,
Страничка светлая в учительской судьбе.
И в этот тихий подмосковный вечер,
Москва-красавица, я гимн пою тебе.
Пою твои колокола златые,
Кровавый цвет бессмертного Кремля,
Рукою Божьей храмы расписные,
Великая, священная земля.
Став в длинный ряд поклонников извечных,
Хочу просить о милости твоей:
Среди хвалебных песен бесконечных
Дай право разместиться и моей.
О сколько душ тобою исцелимо,
Найдя пути в монастыри твои,
И надо мною пели херувимы
В объятиях негаснущей любви.
Москва-поэзия! Ты будишь разум, сердце.
Поэты русские воспели твой Арбат.
Твоими улицами хаживал сам Герцен,
И Мандельштам, и гений Пастернак.
И я к тебе душою прикоснулась,
Ты прима среди русских городов.
И Божьей Матери-заступнице молилась,
Чтоб Бог хранил тебя от бедствий и врагов.
.
Спасибо, бог!
Спасибо мне,
что в этом мире есть
и я,
и слов не выпитая смесь,
и лесть ,
и спесь,
и сладкое дыханье ночи,
и дуновенье ветра за стеной.
Часовни бой.
Морской прибой,
и мой
в меня влюблённый Мир.
…он меня хочет…
И всё моё желание –
со мной!
Спасибо, Мир!
В тебе скала живая
рыдает, утомлённая душой.
Кто я такой?
Конечно, я не знаю…
Но я – мой Мир!
И он всегда со мной!
Спасибо, Бог!
Болезненный, но добрый.
За то, что есть…
За то, что есть и Ты.
Твои цветы –
в торжественной уборной.
Но Мир мой здесь,
доколе дремлешь Ты.
Спасибо зной и
ветра дуновенье!
Спасибо Мир, спасибо Богу, мне…
В моих словах читает откровенье
Тот, кто не спит.
А я – всегда во сне.
Амата
Сколько лет мы с тобой знакомы?
Сколько раз
Мы срывались с тобой из дома
В поздний час
И срывали свою одежду
На бегу…
Я не буду таким как прежде –
Не могу!
Ты не будешь… всё по-иному…
Не впервой!
Мы доверимся Харе Ому –
Снова в бой!
Только искры в твоих ресницах,
Запах рук,
Твоя талия вновь приснится
Будто вдруг.
И, привстав на своей постели,
Как в бреду,
Я в ресницах твоих и в теле
Пропаду!
Сколько жизней мы просыпались
По утру,
Обнимались и улыбались
На ветру!
Сколько солнца в твоих ладонях!
Сколько глаз!
Ветер вспомнил на нашем склоне
Лишь сейчас.
Я свои открываю двери
Слов души.
Всё случится. Я в это верю!
Не спеши…
Мы с тобой открываем снова
Старый сказ,
Где всегда ничего иного,
Кроме нас.
Где весь мир – это лишь усталость,
Бог в груди.
Сколько жизней у нас осталось
Впереди?
Ночь знаний
Я с тобой улетаю. прости меня, радость.
Я сейчас растворюсь в нерасказанной мгле;
в нежных ветра руках есть уютная сладость,
есть дыхание бога, и ветер во мне.
Я раздет. Я разуюсь, негоже. Негоже
мне обутым входить в твой священный покой.
Я в тебе становлюсь все моложе. О Боже,
я в тебе обретаю дорогу домой.
Ты всегда и везде. Ты повсюду. Повсюду…
Закрываю глаза от присутствия рук.
Наполняй же меня, как пустую посуду,
мой единственный Бог, мой единственный Друг.
Я тобой растворëн в придыхании ночи,
в бризе утра, в дневном освежающем брю.
Ты всегда неустанн, кропотлив, озабочен;
я тобой ненасытен, напоен, курю.
Я с тобой улетаю. Прости меня, тело:
мне устало, и больше тебя не нести.
За балконом осенним листва облетела
и устала молва. Я иду. Я в пути…
.
***
По утрам одеваюсь серым, не броско,
подражаю Маяковскому с вершин бродских,
постепенно в мою жизнь входят деньги,
вообщем делаю шаг из шеренги.
Стены домов хрустят устоями,
маршрутки озлоблены сидящими стоя,
блестят лица афиш - индульгенций искусства,
но это пустое,
да и нам, кстати, пусто.
Ленты кассовых чеков рисуют орбиты,
весна наступает тротуаром испитым,
мысли - чисты, коллеги - пошлы,
хочется забрать кошку и бежать в прошлое.
Впору менять род занятий и по летам - жениться.
Заманчиво...
Но голословие рождает голод, а я чрезвычайно
душевно молод и глуп,
а значит недееспособен как начальник ячейки общества,
руки грею у кассы женской взаимопомощи.
Впрочем все слова спеты, песни написаны,
локти искусаны отношеньями лисьими
И тут повторение не мать троешника солдата,
а банальная родина плагиата.
***
стовосьмого марта
скончалось взаимонедопонимание.
Мы как подруги плакали за партами,
косясь на крайние ряды,
с азартом поедая
ранние плоды
"под ключ" взрумяненной зимы.
Эх, божий дар, куда мы дожили,
что стало лучше чем вчера,
чем даже завтра будет..
А позже даже вожжи натяни по коже мне,
не упрекну! ...
за что положим мне, не то что
радость и почтенье выкажут, а даже детвора
произносить стараясь моё имя
с любовью скажут про .."боже мой, какой красивый,
такой же точно как вчера".
А я родился стовосьмого марта,
на смерть взаимонедопонимания,
Мне сложно отказаться...
Иль отказать в внимании ...
***
Правя замерзшими кошками
катился февраль по провинции,
заглядывая в каждый подъезд
наполненный лицами и строками.
Не столь прозаичными...
Сменяя утренний кофий
день вылезал из-за дерева
оживая трамвайным звонком,
открывающим двери псом,
но это личное.
Так начиналось последнее,
пропавшее "слово о вечере"
катившееся в никуда,
на пол, в передней вечности,
но это опять столичное ..
.
***
И ведь если подумать, на всю боль есть причины,
Все они состоят в неисправности тела:
Голова просит спать, сердце просит мужчину,
Тело падает, когда за день не присела,
Ноги косятся от бесконечного бега,
От сиденья спина искривляется где-то,
Глаза красные от мониторного света,
И так хочется в сон, когда сил писать нету.
Я стихи пишу все с тошнотою духовной,
Чтоб хоть как-то телесная вновь отпустила,
Отдохнуть можно лишь под плитою надгробной,
А по жизни приходится наскребать силы.
***
Я вижу тебя на страницах, желтеющих старостью,
И в острых лучах, разбивающих стекла, рассвета.
Быть может, я болен, отравлен досадною сладостью,
Быть может, впервые отчаянно хочется лета.
Закрыть бы глаза на устало замершее время...
"Кончай умолять его сжалиться, вечно без толку!"
Оно не вернет мне ушедшие с солнцем недели,
Но я сорвал голос, бросая проклятья вдогонку.
***
Я знаю значительно больше, чем в силах облечь в слова,
Я вижу все старые лица, рассудок теряя ночами,
Открыто, пожалуй, впервые сейчас так слаба,
Что воли едва ли хватает на мысли, и не на печали.
И выход возможно найти на широких просторах земли,
Но сколько лет тщетно пытаюсь стереть километры?
Во льдах буду лет через что, а экраны - в пыли,
А стих обругают за ритм, да и пустят по ветру.
Ты знаешь, я как-то проснулась с хладеющим страхом,
Бродящим по телу, играющим дрожь на пальцах,
Здесь все повторяется, с большим еще размахом,
Вот я и могу теперь только молчать и брыкаться.
Совсем не мое это громкое слово "делать",
Понятно, что проще свернуться и хлопать глазами.
Я не позабыла заботу мою, и уж точно не верность,
Но мы поступаем так, как поступают с нами.
.
Прощальный вздох – и сброшены оковы,
Зима вальсирует в последнем белом танце..
И мокрым снегом, забросав прохожих снова,
Она решила твёрдо: распрощаться.
Мелькают будни, судьбы и событья.
И в новый день перелистну ещё страницу –
Опять не март, но я дождусь капели жизни,
Которой можно будет насладиться.
Письмо маме…
Здравствуй, мама! Как же бесконечны
Между нами километры авто-строф,
Где колёса вписывают в вечность
Расставания и встречи городов.
Всё спокойно, жизнь как море в штиле,
И события – в ней искорки огня..
Мам, я видела сегодня в мили
ЧЕЛОВЕКА.. он похожий на меня!
Может, просто сон из наваждений,
И почудилось мне это всё вообще..
Не бывает столько совпадений:
В настроении, в характере, в душе!
Мама, знаешь, эта встреча – чудо!
Если небо не подарит больше дня..
Помолись, и ждать во сне я буду –
ЧЕЛОВЕКА, что похожий на меня!
Волшебные слова
"До свиданья" – не "Прощай",
"До свиданья" – будут встречи!
И разлука не навечно,
И во взгляде: "Не скучай!".
"До свиданья" – вот слова!
Столько смысла в них и силы,
Что могли б разжечь в камине
Отсыревшие дрова!
.
***
допустим, вы поэт,
допустим вы мечтатель,
последний человек,
пытаетесь хоть что-то изменить,
я буду цепляться за жизнь,
ненужная кожура,
моря - коллективная память
каждого,
без моря мы становимся
лишь жалкими тенями,
слепые и бездомные
зияем там, где прежде
вода и вода,
в каком-то зеркале,
жизнь - это начало,
ты понимаешь,
шаг унёсся
за поросшие лощины,
в ревущем облаке
возьмите себя в руки
восторженными воплями,
разбрасывая комья,
распластывая волны,
пробегут мимо дюны, пока
пала соль
дождём мелких кристаллов, потом
затылок лёг на подголовник,
проистекала сложность чувств,
между глазами и глазами
бесконечность
и несколько мгновений,
застывшая патока речи,
из уст вытекает кувшин,
кот подлетает к скоплению пыли,
камни в пруду воздух чертили,
на сомкнутые веки
давил свет ярких ламп.
***
удерживая лицерами ружи сна
снаружи меркнувших красок мира,
остаётся только холод,
тише, тише, время - ворон,
крылья тают, вместо окон не глаза,
они пускают в ход чернила,
Верхний мир не суще... значителен!
Верхний мир - птица с зелёными перьями,
между моментом рожденья и временем
кожа существует в середине лета,
ветры играют опавшими листьями,
ка вылетают и держатся в воздухе
буквально кончиками пальцев,
Он очень силен и вынослив,
он Он на,
заведующий сменой декораций,
удерживает лицерами ружи сна,
прямо под, т.е. над,
у Великого Черного озера,
как на ладони окрестность открылась
крылоногие рыбы летят,
накрываясь "одеялом",
"утопая" в нем буквально.
***
единственное время,
когда слону не нужен "хобот" -
раннее детство,
но так жить не могут,
существуют пара дат,
буза различных сорняков,
полной картины пока нет,
"проблема слонов"
далека от слонов.
.
Тоска
В моих глазах блестит твоя слеза.
Она свята – младенец в колыбели.
Я на краю твоей постели
Спускаю жизнь свою на тормозах.
И морфий не поможет, не проси.
Скрыть что-либо – немыслимо сомненье.
Во взглядах скрыто мыслепреступленье.
Слова безжизненны, по-девичьи нежны.
Настанет миг и ты освободишься;
И в лоно матери небесной возвратишься,
Где вечная цветет весна.
А мне останутся шесть последних слов,
Что мне уста твои шепотом назло:
«Бессмертен тот, кто не боится сна…»
Вечному городу
Многоголосый Рим ворвался суетой,
Склоненной головой ко мне приткнулся.
Я вздрогнул, пробудился и проснулся.
Теперь тебе я больше не чужой.
Твое дитя и Бог – твой Ватикан,
Где шепот слышен даже в будний полдень,
Где трепетом каждый вздох наполнен.
А жизнь застыла, словно истукан.
Я меж эпохами гуляю, как меж снами:
От Пантеона до Треви пройду векáми.
Я в вечном городе себя забыть готов.
Мой Рим! Ты скрыт от всех надежно:
За переулками, домами, там - под кожей.
Двуликий Янус, ты бессмертен, как и Бог.
Прощание
Развеют сон сигары и коньяк.
Перебирая фото я страдаю:
Обрывки снов в памяти листаю,
Гонюсь сам за собой, словно маньяк.
Мне в полумраке комнаты ночной
Одно к другому чудятся ведения:
Еще живые, словно приведения
За мною тянутся иссушенной рукой.
Да, я оставил вас и ваше племя.
Благодарю за то седое время,
Что больше не вернется никогда.
Надежда полыхает, словно пламя,
То поднимаясь, то ложась, как знамя
Когда-то нашего прекрасного полка.
.
ГИМН РУССКИХ КОСМИСТОВ
Не погружайся в аид, человечество!
Шутка ли? Грабит пресвитер свой храм!
В грешных объятиях алчности мечутся
Пастор и ксёндз, и раввин, и имам…
Не отстают и сектанты, и партии.
Роясь предвыборно в кучах белья,
Пишут, как басни, декреты и хартии:
Ими бы впору кормить соловья!..
Волны агрессии злобно вздымаются
К аборигенам небесных глубин,
Их привлекая не гнёздами аистов,
А разрывными букетами мин…
Как разбудить в человеке Разумное,
Доброе, Вечное? Кто даст урок:
То ли пришельцев круженье бесшумное,
То ли псалмами сорящий пророк?..
То ли вкушать с проходимцами слитное?
То ли воздать по делам, – не словам?..
Слить Циолковское и Гераклитное! –
Русский космизм открывается нам!..
Сколько убогих, подбитых пороками,
Сколько нестойких, скользнувших во тьму?
Каждому скажется жёсткими строками:
"Жизнь – в панпсихизме1 , не по одному!.."
Чтобы сажать не заблудших, а лилии,
Чтобы не судьбы ломать, а сирень,
Ноо-монизмом2, научною Библией,
Мир обновим за ступенью ступень!..
Мы не идём друг на друга колоннами,
Лишь обращаемся гимном к уму,
К слову и музыке Космоса. Скромными
Философемами – служим ему!..
1 . Представление о всеобщей одушевлённости природы. Прежде всего, способность ощущения, присущая всем элементам био- и ноосферы.
2. Способ рассмотрения многообразия явлений мира в свете единой основы всего существующего: К. Э. Циолковский. «Монизм Вселенной» – Калуга, 1925 (издание автора).
ГОРОД АФОРИЗМЕННОГО ПОДЧИНЕНИЯ
А я до того не образован, что сам пишу эпиграф и произведение к нему.
Михаил Жванецкий
Творить, короче говоря, и зря на зряшное не зря!
Афорист – добытчик соли для чужих обычнословий.
Чтоб выжить, лодыри умны до одури!
Всё в мире смех, и даже слёзы боли – частицы смеха, но в растворе соли!
Да, наполняют чашу ядом лишь находящиеся рядом.
Если волки собаку съели – волки сыты, и овцы целы!
Из книжки по мыслишке: научный подвиг Мышки!
Как на цветы похожа лесть: приятно нюхать, тошно есть!
Человеком оставаясь, выйти в люди? Сомневаюсь!
Мылят шею за преданный труд – значит, новый наденут хомут!
"Знанье – сила?.." – знали смлада: сила есть – ума не надо!
Мало зла-то из-за злата?
Смешно стремиться к истинам, в которых нет корысти нам!
Дамское мужество – дать до замужества?
Зло – добро, хотя б отчасти прикоснувшееся к власти!
"Ищи себя…" – а не найдёшь, – того, кому и так сойдёшь!
Худ язык за зубами: ни острый, ни колкий, а тем паче, когда эти зубы на полке.
О, снова реклама – основа бедлама!
Работали гомеопатами. А деньги гребли алЛопатами!
Если шлют кого-то на…, места этого ль вина?
Их разделяет немыслимо много: каждый не верит и в разного бога!
Зато и пожилой, что пожил ой-ой-ой!
На фига гудеть с листа? Без фанеры нет хита!
Господь, нас возвести – доколе воз везти?
"Молодость лучше, чем старость…" – если глупцу не досталась!..
Нувориш, а? Ну, вор – и ша!
"Редколлегия" – метко: собирается редко!
Нам бы нимбы – мы бы им бы!..
Смех до слёз – перехлёст?
Суть анонимной жалобы: с пера что пользы? Жало бы...
Коню – Конь-аноним: "Телегу сочиним?"
Общенье с Господом не нами подменилось письменами…
Поживёте с наше вы, тоже скажете: увы!
Чёрт запутал в рифмах слабых… то-то радостно, – не в бабах!
Зри – пиратов видео видимо-невидимо!
Как после вас не ставить ног на унитаз?
Не USB себе мозги!
Усмешки не слёзки – рифмуй по серьёзке!
До каких пределов терпеть законоделов?
Поподхалимажишь, пока докажешь!
Дай, Боже, и ныне и присно – внимания к слову и мысли.
СОБРАТУ
Какая красота спасёт мир?.. Ф. Достоевский (ироническая реплика, «Идиот», ч. 3, гл. V)
«Люблю я девственности собственной позор», –
Речь Малларме в устах Иродиады.
То ль бред евангелических притвор,
То ль явная бесчувственность бравады?..
Идём ли, люди, временем? Стоим,
А ветры Вышние влекут жестоко.
Не каждый встречно повернётся к ним,
Чтоб видеть будущее краем ока…
Ужель и там блестит венками жесть?
И транспорты забиты грузом «двести»?
Ужель, побыв, не будешь? Но ты есть!
Не идеален, – сердце не на месте:
Не украшают лик земли родной
Вояки, всуе бьющие друг друга…
Спасёмся ли словесностью одной,
Лишь маскирующей и смерть, и ругань?
Восстань, поэт, с решительностью всей,
С которой воском запечатал уши,
Сиренами любуясь, Одиссей…
Чтоб верность идеалу не нарушить.
Пусть православная душа опять
Строфой достойной в мире отзовётся,
Где слово – Бог и мудрости печать, –
Не легковесный пластик стихоплётства.
Восстань! Скажи собратьям ты:
Изысками лирических героев
Как ни гордись, – спасённой красоты
Добьёмся, лишь Отчизну обустроив!
.
Мой ангел
Прошу, не покидай меня мой ангел,
Душа моя сгорела вся до тла.
Прошу, не улетай под небеса, не надо,
Я не могу ведь без тебя ни дня...
Ты рай земной, душа твоя чиста,
С тобой я все на свете забываю.
Небесный ангел, не покинь меня,
С тобою обрести покой мечтаю.
А мне бы в небо улететь, под небеса,
От мира боли и страданий,
С тобою улетим мы в облака.
Мой ангел, исполни ты моё желание.
Взамен своё сердце тебе подарю,
А ты храни его вечно...
Мой ангел знай правду, тебя я люблю.
Мой ангел...ангел беспечный.
***
Как быстро пролетают дни недели.
Не замечаем радостных мгновений и минут.
Мы многое ведь сделать не успели,
А годы лучшие куда- то все идут.
Мы столько слов друг другу не сказали,
А что хотели сделать не смогли.
Мы столько времени впустую потеряли,
Оставив всё давно уж позади.
Спешим быстрее жить и так стремимся,
Сквозь время будущее обогнать.
Нет времени. Торопимся, боимся
Куда-то постоянно опоздать.
Цени миг каждый, не взирая на запреты.
Люби всем сердцем, не скрывая чувств.
Ты знай и помни, что всегда есть где-то
Тот человек, душою кто не пуст.
Ты оглянись вокруг, ведь жизнь прекрасна!
Откинь тревогу и мирскую суету.
Днем каждым, как последним наслаждайся!
Живи, люби и верь в свою мечту!
Помни
Помни меня. Миг любви, век разлуки.
Помни, как ты целовал мои руки.
Нежные фразы до дрожи по коже.
Ты меня любишь? Я тебя тоже!
Помни холодные, зимние ночи.
Ты ведь скучаешь? Я очень очень.
Где ты сейчас? Далеко, не со мной.
Я ведь тоскую. Ты где-то с другой.
Помни меня. Или просто уйди,
Мысли мои навсегда ты покинь.
И всю любовь с собой забери,
Но мое сердце прошу ты верни.
.
***
Очень
Я целыми днями жду ночи
В надежде
Что ночью увижу тебя без одежды
Да хотя бы и в ней
Дело не в принципе а в наслаждении
Тем что прячут за ограждением
Толстых цепей
И семидесяти замков
Щеколд
Упоров
И молотков
Кто знает что бы было
Если б я тебя видел чаще чем в зеркале отражение
Головокружение
Логовокружение
Всё поплыло
В реку с ворсом
Дважды не войдёшь
Не выходя ни разу
Эту фразу
Я насадил на нож
И укусил три раза
Случилось так
Что вижу тебя раз в вечность примерно радуюсь этому словно радио создал я словно ракету летать научил и во времени
И я как дурак
Жду встречи с тобой как удара по темени
***
Сыворотка правды пока не придумана
Радуйся
Смейся
Прыгай как пума на
Д пропастью
Ты имеешь право молчания
Делать замечания
Никто не в праве
Ты можешь ходить налево и изменять направо
Разрешается даже не слать смайлики
В конце сообщения
И не нужна при извинении
Улыбка щенняя
И даже можешь цветы не покупать
И не рвать варварствуя
На подоконнике сидеть и попивать кофе
Где-нибудь вдалеке от иллюзий
В каком-нибудь Петергофе
Чувствуя себя между делом
Музой
И всё будет превосходно
И в реку войти можно дважды
Если тайна любви будет сильнее жажды
Если не будешь писать о ней на заборах
Вокзалах перронах перилах вагонах
Передавать по телевизору по радиосвязи
Сбрасывать с самолётов
Выдымливая вязи
Развозить внедорожниками по всемирной грязи
Да что-то слишком много глаголов
И существительных
Скажу о существенном
Вечном
Торжественно
То
Из-за чего
Я горяч
Спрячь
***
Приходи ко мне в подвал
Или в пять
Я позвал
И лёг спать
Опять
А проснувшись, понял
Что
На красивом фоне
Уснул в пальто
А проснулся в комнате
Без двусмысленности
В бесдвусмысленности
Одноимённости
В месте где плоскость равна плоскости
В повести где сюжета нет и нет повести
На платформе вселенского сыра
Где нет дыр
И сыро
А хотелось б колбасно
Хотел про любовь а вышло как в басне
Не хватает вороны
Наоборот хватает
Не имея короны
Каждый что-то хватает
Имея кисти стыда не зная
Виноград краснеет
Созревая
Синеет
А люди когда тонут
Может они зреют
Попав в омут
К Морфею
Приходи спать по ночам
На чердак
Я бы сам
Но никак
.
Ни черта копейка рубль не бережет.
И удобней воевать по одиночке.
Не везет родившимся в сорочке.
Каплями я воду пью с лица
дождевую. Соловей опять поет
по уши в зубах у ненавистной кошки.
Бегают за ртом хлебные крошки.
И не стерпится, не слюбится.
Очень даже нужен прошлогодний снег.
Свиноматки обожают мелкий бисер.
Только дуракам закон и писан.
Что посеял - в жизни не пожнешь!
Может, будет урожай-то и хорош,
только там растет не то, что ты посеял.
Города берет совсем не смелость.
А цыплят считают по весне.
Вот и присказкам моим пришел конец.
Добрый молодец, снимай лапшинки с уха!
Сказка - ложь, я доложу вам сухо.
Ты не слушал? Ну и молодец.
Оттепель
Необычная эта зима. Всю неделю подряд
в середине холодного, злого как волк, января
длилась дивная оттепель - шубы и шапки долой!
Солнце, лужи, - детей не загонишь домой.
И вчера, - торопясь, на бегу, по дороге в метро,
я застыла как вкопанная перед чьим-то двором:
за заборчиком тонкая верба на голой земле
распустила пушистые почки, купаясь в тепле.
Растопырила ветки как руки - и в небо, и вширь -
обнимает любимый, навеки оттаявший мир...
Или даже зовёт за собой - просыпайтесь, пора!
Это здОрово было. И всё это было вчера.
А сегодня - мороз по сезону, на весь белый свет.
Минус двадцать четыре, как мне сообщил интернет.
Бестолковая верба - забыла, что нынче зима.
Бестолковая верба, она виновата сама...
***
Кто же, как же растолку-
ет про свет про белый нам:
не вмещается в строку,
не ложится в стенку кам-
нем, не хочет из палит-
ры да перейти на холст,
не вливается в молит-
ву, из глаз не льется слёз-
ной водою и аккор-
дом его не ухватить,
и на Бога и на чер-
та да не расколотить.
Разве только подсмотреть
будто бы в дверной глазок,
как бессмертие и смерть
запряглись в один возок.
.
Слёзная ночь
Дождь ночной, снова сырость и слякоть…
От воды раскисает душа,
А часы продолжают тик-такать,
Вечность жизни клюют не спеша.
И луна притворилась лимоном…
Чей он? Общий, а значит – ничей…
Обманулись людей миллионы
Желтизной этих кислых лучей.
На листочке красивым курсивом
Напишу себе: «Чувства умерь!»
Я уже не смогу быть счастливым
Мерой той, как несчастлив теперь…
Абсолютная свобода
Я с настоящим познакомился бомжОм…
Академично будет правильнее – бОмжем,
Вооруженным старым кухонным ножом,
Что обеспечивать его свободу должен.
Антиреклама: «Бомж свободен, бомж ничей»,
Ни дома, ни семьи, друзей, работы…
Свободен от обыденных вещей,
Свободен внешним видом он до рвоты.
Но есть ограничения: не пьёт –
Не хочет в рабстве он бывать у алкоголя,
Есть паспорт, телефон… Пожалуй, вот
И вся его мобильная неволя.
Проблему денег он решает сам,
Совсем не утруждаясь год от года,
Хоть что-то съесть, прикрыть хоть чем-то срам…
А больше – это будет несвобода.
Бомж не ворует… Разве что слегка.
Он воровство считает неприличным.
И в общем, не валяет дурака,
Умеет что-то делать на отлично.
Художник в прошлом, он за час слепил
Недорого мой бюст из пластилина,
Но сразу же устал, вздохнул без сил,
Мол, дело не дойдет уже до глины.
Понятно, у него совсем слабы
Тщеславия с гордыней аппетиты.
Бомж избегает всяческой борьбы,
Свободой его руки перебиты.
Утрачен в его жизни интерес,
Нет в ней азарта! И страшна до жути
Награда, что назначил ему бес, –
Такая вот свобода в абсолюте.
Плакса-осень
В море посмотрев на отраженье,
Прослезилась от тоски сезонной осень,
Ожидая, что с пренебреженьем
Непременно про хандру её мы спросим.
Нет вопросов у меня к её природе,
Осень – плакса, мне давно это понятно.
И пока от этих слёз не сыро, вроде,
Постоянство их, однако, неприятно.
Лучше б уж зима скорей, ей-богу…
И веселие в ней злое, и прохлада.
Ну а эта осень-недотрога
Никогда и ничему совсем не рада.
Ладно если так, но с каждым разом
Плач всё больше превращается в рыданье!
Словно бы в истерике экстаза
Происходит ритуальное прощанье.
Вот она теперь и дышит тяжко,
И волнуется уже от ветра море…
Осень, будто пьяная бродяжка,
Заблудилась на распахнутом просторе.
И хотя мне жаль её немного
В этом горе каждодневном и бездонном,
Я плюю на осень-недотрогу…
Дождь. Окно. Тепло и сухо. Чай с лимоном.
.
Сонет
Ты говорила мне: «Оставь надежду», –
И отводила беспокойный взгляд.
Я обещал, что буду жить как прежде,
Не зная горечи, не ведая услад.
Теперь же не суди меня ты строго,
Что я нарушил данный мной обет,
Что в жизнь твою я не забыл дорогу –
В моих словах коварства злого нет.
Готов хоть что наобещать влюбленный:
Машину тот, звезду с небес другой.
Я ж обещал, тобою покоренный,
Что навсегда оставлю твой покой.
Но может ли быть воля хороша,
Когда в твоем плену моя душа?
***
Хочу я знать, чего от жизни ищет
Тот, чья душа не ведает любви,
Кого не радуют небесные лучи,
Чье запертое сердце еле дышит,
И есть ли силы у него идти
По линии судьбы, борясь с собою,
Прорваться в жизнь, рискуя головою,
Не испугаться прыгнуть с высоты?
Он сердце заставляет биться тише,
Живет в молчаньи он – таков закон.
Кто не любил – тот музам не знаком,
Кто не любил – тот песен не напишет.
Парад победы
Дождливой ночью мне не спится.
Меня ведет судьба туда,
Где в оцифрованных страницах
Я прорываюсь сквозь года.
Передо мною – День желанный.
Хвалебных песен слышен звон.
Повсюду от икон багряных
Благоговеньем разум полн.
По городу, пораньше вставши,
Бурлит и пенится народ,
Своей души не променявший
На сапоги чужих господ.
На площади и шум, и рокот.
Войска шеренгами стоят
Пред храмом нового пророка.
И вот, взойдя на зиккурат,
Легко и буднично одетый,
На миг избавлен от тревог,
Стоит, прищурившись от света,
Самодержавный полубог.
Напротив - выточены лица.
Они смогли преодолеть
Свой страх, и с дьяволом сразиться –
И победили смертью смерть.
Повержен дьявол! Небо взрыто
Рядами залпов громовых.
Пусть тело шрамами покрыто
От пуль холодных и слепых,
Пусть память в сумрачных виденьях
Еще дымится прахом дней –
Солдатской совести сомненья
Омыты в ранах от гвоздей.
Знамена, кровью освящённы,
Хоругви в пламенном огне
Несут армейские колонны
Под гимны сладкие войне.
Но вот, веселье нарушая,
Под гул суровой тишины
К мощам святого повергают
Щиты и древки сатаны.
О ты, прельстивший миллионы
Коварный мира властелин,
Свои пустивший легионы
На штурм Царьграда и Афин!
Как много душ сейчас мечтают
Твой знак из сердца истребить!
Как милосердно их прощают
Те, чью ты жизнь хотел сгубить!
Какая сила в этих лицах!
Какая вера в них живет!
Какое чувство в них клубится,
Цветет, и дышит, и поет!
И радость льется непременно
Из сердца в сердце меж людей –
Ведь не было войны священней,
Победы не было честней.
А те, кто пал на поле брани
Воспеты будут вновь и вновь
За их нетлеющие раны,
За искупительную кровь.
.
А что же я, потомок вялый?
Возьму отгул, куплю билет,
Войду во храм кроваво-алый
И поклонюсь боям тех лет.
И слезы хлипкие польются
С молитвой жаркой на устах.
Пусть бесы лают и смеются
И храм ломают на глазах,
Но ложь и правда вновь сойдутся
В великих, праведных боях.
.
Из сказок Пушкина, Россия из лубка,
Прекрасный образ из заветной дали,
Такой ее не видели глаза,
Такою только Вы ее познали
Такой она не будет никогда
И не была. Но только отчего-то
Все кажется, что вот она сама
Без всякого ненужного налета .
Россия иноков, блаженных и церквей,
Чудесный образ из прекрасной драмы,
Как будто мы не знали этих дней,
Когда Святая Русь взрывала храмы.
Как будто за окном за лесом скит,
А вовсе не хрущевки с новоделом,
И мы возносим к Богу сто молитв,
А не ведем виновных на расстрелы.
Россия Павлова, Толстого, Ильина,
Россия отрока Варфаламея,
Пускай ты миф с чужого полотна,
Как хочется в тебя сейчас поверить!
Экскурсия
На улице у Спаса на крови
По Питеру проводится обзорка,
Экскурсовод, совсем еще девчонка
Волнуется, невнятно говорит.
Она в свой город с детства влюблена
Ее еще студенткой восхищало
Спокойное величие каналов,
Фонтанка, Мойка, невская губа,
Она привыкла бегать в Эрмитаж,
И в Летний сад, у входа трескать булки,
И кажется нелепой злою шуткой
Из прошлого подслушанный приказ:
«Блокировать, бомбить, сравнять с землей,
А землю передать немедля финам»1
И медный всадник грозным исполином
Чернеет над туристами толпой.
Начавшись здесь у Спаса на Крови,
Но городу вдаль движется обзорка,
Экскурсовод, совсем еще девчонка,
Волнуется, невнятно говорит,
Сегодня ей японцы отданы,
Так важно показать себя на деле,
«А здесь,-и голос дрогнул,- при обстреле
Ну в общем, это надпись с ТОЙ войны,
И вот он перед вами инструктаж
Со страшных дней тяжелой той блокады,
Снимите, если вдруг, кому-то надо
И сразу дальше- дальше Эрмитаж"
26.01.14
1.Краткий пересказ основных положений доклада « О блокаде Ленинграда», сделанного 21 сентября 1941 года, в Берлине.
Слабая
Я птица слабая, и я прошу лишь помощь,
Да только всем вокруг плевать на это,
Они проводят тренинги "Ты сможешь",
Они во всех углах дают советы,
Они кидают фразы: "жизнь есть битва,
В которой выживает лишь сильнейший",
И быть никчемной в этой битве стыдно,
Не стыдно быть свободной и успешной.
Зимою надломился розы стеблик,
Ей тоже без конца твердил садовник,
Что нужно быть успешной, умной стервой
И делать все, как делает шиповник.
И в эту ночь, когда гнул стеблик ветер,
Садовник не укрыл ее специально,
А роза была слабая. И это
Являлось в жизни страшным наказаньем.
.
А на крышах звезды танцуют вальс,
а на небе месяц играет джаз,
а моя просроченная душа
натерпелась, выдохлась, сорвалась
и пошла гулять по бордюрам, вдоль
светлых пристаней и городских бродяг,
что уже забыли, что жить хотят,
и уже забыли, что знают боль.
Там на крышах звезды, в реке вода,
а в подвале нищий падает ниц
и сдувает пыль с городских страниц,
где он не окажется никогда.
Там на небе месяц играет блюз,
тут на улицах толпы бездушных тел.
И никто исправиться не сумел,
и никто не сбросил тяжелый груз.
А моя потрепанная душа
под тяжелым взглядом густой толпы
ей бросает траурные цветы
и уходит в светлое не спеша.
***
Что, если вдруг война?
Где ты найдешь приют?
Если осталось жить
пару часов, минут,
где ты хотел бы быть?
Бросишься ль в ближний бой,
чтобы ценою в жизнь
жизни закрыть собой?
Будешь ли ты в тылу,
чтоб не оставить тех,
кто без тебя ко дну,
в пропасти картотек?
Если же вдруг война,
скольким таким живым
смертные ордена
вручат?
А в поле дым.
Вас впереди как птах,
вас впереди стена.
С детства мой главный страх -
что, если вдруг война?
***
Смотрю на себя - да, вроде бы, взрослая.
Но я точно так же думала несколько лет назад.
Да, вроде бы, подросла, и даже серьезный взгляд,
и, кажется, юбка мамина подошла.
А что потом?
Вот будет мне.. да, хотя бы, пусть тридцать два -
тогда-то уж точно закрепится на плечах голова,
и будут детишки, и муж, и другие дела,
и я посмотрю на себя и скажу:
"Вот они, года,
теперь-то взрослая, статная стала, вот это да!"
Точь-в-точь как сейчас говорю себе иногда.
А будет мне, скажем, лет так под пятьдесят,
и вот уже дети выросли и храпят,
и, кажется, скоро внуками наградят,
и я с оглядкой на прошлое и с усмешкой в глазах
решу, что теперь-то я точно не молодняк,
что я повзрослела, и опыта на плечах
огромная ноша, не сбросить ее никак.
Но ведь и сейчас я думаю именно так.
Смотрю на себя - вот, вроде бы, взрослая.
Да-да-да.
Мне, знаете, кажется, я не буду взрослая никогда.
.
***
Приюти меня, если сможешь.
В сердце своём приюти.
Душу мою ты тревожишь
Не дай мне с ума сойти!
Дай мне остановиться
И рядом с тобою пройти.
Дай мне в тебя влюбиться
На этом нелёгком пути...
***
Я открываю тетрадь, словно душу
И строчками мысли ложатся.
Рифмами выверну всё наружу,
Ну что в этой жизни теряться.
А слёзы я в слова превращаю
Из слов составляю строчки.
В безумстве ночном я рождаю
Стихи, превращенные в точки…
***
Таких, как я наверно не стало.
Таких, как я по пальцам посчитать.
Моя душа в романтику упала
Ей крылья попытались обломать.
Но через время раны затянула
И крылья начали расти.
Моя любовь по-прежнему вздохнула
С колен поднятая в нутри…
.
В поисках
Поговори со мной! Ответь, по крайней мере,
Всего лишь на один вопрос.
В своей обидчивой манере
Не упрекай меня в невере,
Скажи, ты – правда? Ты – всерьёз?
Ты существуешь? Или выдумка потомков,
Чтоб сбить нас с верного пути?
Поскольку мне среди подонков,
Разрывов, болей и обломков
Тебя, наверное, не найти…
Кружимся бешено во мраке наслаждений,
Несёмся в никуда и к некому.
Полны нелепых убеждений,
Без страхов и без сожалений
Живём теперь по одному.
И ночь – всего лишь время жаркой страсти,
На утро превратится в тусклый дым.
И наше призрачное счастье,
Что рассыпается на части,
Заполним завтра мы уже другим.
Другим мужчиной, алкоголем или танцем,
Где я и он – лишь тело изо льда.
И секс, став на тепло последним шансом,
Заманит нас красивым глянцем,
В любовь не превратившись никогда.
Но что останется со мной, когда начнёт светать?
Лишь запах пота на измятой простыне.
И лишь холодная кровать,
И лишь попытки выживать,
И лишь огрызки памяти о нём и обо мне.
Сейчас я вновь спрошу тебя о том, что душит:
Мне тебя ждать? Мне верить в образ твой?
Покой однажды мой нарушив,
Любовь, ворвёшься ко мне в душу?
Или сейчас я говорила с пустотой?
Прости
Прости, любимая, что я не твои веки,
Что не могу порой закрыть тебе глаза
На всё, что так противно в человеке,
На все кровавые, струящиеся реки,
На всё, что женщине и видеть то нельзя.
Прости, любимая, что я не твои слёзы,
Что не могу катиться по лицу,
Когда тебе подарят розы,
Или в крещенские морозы,
А не по каждому второму подлецу.
Прости, любимая, что я не твои ноги,
Чтобы вести тебя по тёплому песку,
Что сквозь все каменистые дороги,
И все стеклом оббитые пороги
Тебя перенести я не могу.
Прости, любимая, что я, увы, не скрипка,
Чтоб музыкой наполнить твои дни.
Чтоб стёрлась твоя каждая ошибка,
И на лице довольная улыбка,
Сияла, как бенгальские огни.
Прости, любимая, что я не всемогущий,
Чтобы исполнить каждый твой каприз,
Чтобы не видеть тебя ждущей,
Чтобы к тебе на сон грядущий
Звать счастье сотню раз на бис.
Прости, любимая, что я не царской крови,
Что нет у меня белого коня.
Не хмурь, родная, свои брови,
Не обрывай на полуслове,
Прошу, лишь выслушай меня.
Всё, чем богат , то преданность и верность.
И я тебе хочу их подарить.
Прости, любимая, за нежность,
За сладкую, слепую неизбежность
До самого конца тебя любить.
Когда уходят люди
Когда уходят люди, что тут скажешь?
Когда уходят, нужно отпускать.
Ведь не приклеишь их к себе и не привяжешь,
И не положишь против воли рядом спать.
Когда уходят люди без причины,
Обидой наливаются сердца.
И стоя в очереди, женщины, мужчины
Уходят без начала и конца.
Когда уходят люди, это страшно:
Из жизни из своей или моей.
Надолго, навсегда, не так уж важно.
Уйти легко, вернуться тяжелей.
Когда уходят люди, люди плачут,
Ведь одиночество грозит из-за угла,
Ведь отпускают со слезами, не иначе.
Иначе не сумела…Не смогла…
Когда уходят люди, помолчите,
Слова пусты, порой им грош цена.
Когда уходят люди, отпустите.
Людей - их много, жизнь – она одна.
Когда уходят люди безвозвратно,
Канаты порваны и клоуны пьяны.
Ваш цирк с позором убирается обратно,
Из крепко полюбившейся страны.
Когда уходят люди, дайте слово
Освободить их из цепей своих обид.
Ведь уравнение решить проще простого:
Тот будет счастлив, кто отпустит и простит.
Когда уходят люди, на их место
Приходят люди новые опять.
Когда же в сердце вашем снова станет тесно,
Придёт пора их тоже отпускать.
Тех, кто ушли, мы крепко ненавидим
Тех, кто уходят, пытаемся схватить,
Тех, кто уйдут, пока ещё не видим,
И лишь оставшихся мы сможем полюбить…
.
Осенний крик
Эти камни на тропе
под листвой, что сбил октябрь,
шаг мой делают тупей.
Спотыкаюсь. Пусть. Хотя бы
кто-то встретился. Устал
от того, что только эхо
и колючий жест куста
моим домыслам помеха…
В эту осень никого
я не встретил, только – знаки.
Только об кусты колол
свою тень. И только накипь –
камни белые. Вскипел!
И опять себя я вынес
из ущелья. Скальный плен
позади. Одна лишь известь
наверху. Внизу – горит
суть желтеющего "было".
Ты один здесь. Так – ори!
со своим осенним пылом…
Устремлена
Устремлена…
Я – замер.
Я взглядом провожаю крылья.
Пытаюсь приласкать тебя глазами,
Но облака… твой образ скрыли.
Там – небеса!.. Просторно…
Я - задыхаюсь, душно.
Дышу со стоном сонным
И выдыхаю – душу.
Кто я тебе? - секунда...
Ты промелькнёшь, мне - вечность...
Мне - кислорода скудно...
Тебе - побольше воздуха, конечно...
Лети!...
Там, за горизонтом…
Мягкий закат, замершее святое.
Грешным взгрустнулось; небо – нежнее персика.
Матовый блеск, море – на берег, то есть,
берег про море, морем укрывшись, пел. Стекал
день. Небеса… Словно желе медузы
море лениво – глянешь в глубины, - трепетно,
солнце, себя, струны вязало в узел,
цветом узора схожий со страстным лепетом.
В этих тонах – вечность лежит. Секунда –
призрак стыдливый. Годы, столетья, тысячи –
спрятаны. Я – щедро насыщен, скудно
полон. Поиски – в прошлом, блики мечты – сейчас.
Как и всегда, ночь остальное тушит:
солнце, секунды, чувства, узел медузы. Нимб
долго еще будет мерцать идущим,
глазу невидим, - сердцу! Иду за ним…
.
Зрелость
Положите в лесу под навесом из сучьев...
Разгоню я тоску с мозговою горячкой.
Дам свободу душе, до того невезучей,
Что себя ощущает бездомной собачкой.
Пусть помочится эта собачка на хворост,
Что служил до сих пор для меня изголовьем.
И её не смутит безразличия скорость
На руинах надежд, осаждённых любовью.
Я покончил сегодня с наивностью счёты,
Проводил окончательно юности прелесть.
Входя в новый вираж, не снижал обороты.
Беспощадно врывается в жизнь мою зрелость.
Больше не оседлаю коней быстроногих.
Не пойду топором опрокидывать танки.
Не нарушу заветов родительских, строгих.
И варенье не стану есть ложкой из банки.
Стали вдруг интересны события в мире.
Захотелось начать свои «пробы пера».
Почему-то я понял лишь в тридцать четыре:
Жаль, что это сегодня из позавчера.
Может радостью, может быть сплином накручен
Этот стих. До конца разобраться не смог.
Положили в лесу под навесом из сучьев...
Я проветрился малость...и спичку зажёг.
Смятение
Никогда не пришпоривал лошади
И в подковы гвоздей не вбивал.
Никогда не жалел о неспрошенном -
Об отвеченном не забывал.
Не могу в своём сердце изношенном
Держать злобу в отместку судьбе.
По раскрашенной жизни раскрошенный,
Не могу не писать о себе.
Не стремился для всех быть хорошим и
Ненавидимым многими стал.
Гость желанный, да только не прошенный.
Я пишу не о том, что читал.
Жить хотелось бы, а не присутствовать
С осознаньем того, что спасён.
Мне сейчас ничего не прочувствовать.
Мне сейчас просто плохо — и всё!
Я реальностью как огорошенный,
Хотя в ней постоянно живу.
Я во сне бы упал, как подкошенный,
Но останусь стоять наяву.
Знаю, вредно стоять без движения.
Самому в даль лететь невтерпёж.
Но откуда пришло ощущение,
Что я сам на коня стал похож?
Не пришпоривал. И не пришпоренный!
Рвусь стремительно в новый полёт,
Но сегодня, глаза как зашорены...
А вслепую как можно вперёд?
Папа рядом
У плакучей ивы
С плеском боязливым
Разбивались волны о прибрежный камень.
Воздух был пропитан
Свежестью забытой,
Что пришла заочно, словно сдать экзамен.
Визитёром шумным
Ветер, как безумный
Налетел. Заставил шелестеть листву.
Вымокшие скалы
Солнце пригревало,
Освещая водной глади синеву.
Лёжа на поляне
С пятнышком песчаным,
Папа, улыбаясь, дочкой любовался.
Босиком, в панамке,
Позабыв о мамке,
Маленький ребёнок смехом заливался.
Как она лопаткой
Лепит домик шаткий,
Снова поливая высохший песок...
Ну а папа рядом,
Провожая взглядом
Каждое движение, слёз сдержать не мог.
На лице улыбка.
Но надеждой зыбкой,
Слабым утешением приукрасив блажь,
Он лежит, мечтает:
«Может не растает?
Может не исчезнет в этот раз мираж?»
Лишь в таких картинах
Видеть мог мужчина,
Как растёт и крепнет дорогой малыш.
Он в стихах рисует
Девочку родную —
В них ты улыбнёшься и заговоришь.
Пусть нас разделяет
Разница большая
В местоположении наших адресов,
Папа не забудет.
Папа рядом будет!
Папа — самый любящий папа из отцов!
.
***
Я боюсь злого отмщения,
От человека близкого,
Равного.
Я боюсь пустого помещения,
Когда дверь закрывают
Наглухо.
Я боюсь слёз своих,
Когда они пусты,
И незаслуженны.
Я боюсь людей чужих,
Когда среди них нет
Нужных мне.
Я боюсь терять и не любить
Тех, кто близок и
Сердцу важен.
Я боюсь себя забыть,
Среди дыр и
Глубоких скважин.
Я боюсь читать стихи,
Выходя на свет,
при свете блекнуть.
Я боюсь терять ключи
От своей жизни,
Золотой клетки.
Я не боюсь написать слова
И тут же сжечь,
И тут же в печь.
Пока живёт моя голова,
И льётся речь.
***
Я не верила в чудо,
В совесть управдома,
Пока земля вращалась по земным законам,
Пока молодые девчонки влюблялись в мальчишек,
Не вылезая из разноплановых книжек.
А это всё сети, которые захватят меня.
Дороги эти не пролежат и дня.
Люди эти подобны мотылькам,
Что разлетаются по этим невзрачным
Прямым домам.
А я лечу в желаниях своих высоко.
Только птицей наверно, а не мотыльком.
Потому что только птицы могут коснуться крыш
Небесных домов, а может и выше.
Только птицы не боятся упасть!
Для них полёт не нужда, а страсть!
Лети, лети, коснись хвостом крыш!
Кричи, разрывай этот мир и тишь!
А потом не замерзни, как в одной строке,
Чтобы о тебе не думали, как об очередной,
Упавшей звезде…
***
18 это не то время, когда нужно считать.
Каждую копейку в кармане
И каждую секунду на часах.
В 18 надо радоваться, а не страдать.
Писать про падение и душевный крах.
В 18 кто-то лишается девственности и пьёт алкоголь.
А кто-то просто соглашается с ещё одним годом жизни.
В 18 душа не найдёт покоя в течении мысли.
Страстные поцелуи, объятия, обида и гнев.
В 18 всё не так страшно.
Когда становишься один против всех.
Но когда-нибудь скажу, сморщив вопрос на лбу.
В старых вещах дряхлая и седая,
Но всё ещё глупая и живая.
Где мои 18?
.
Запах России
Чем пахнет Россия – страна луговая?
Ромашкой и мятой от края до края,
Травою, что срезана деда косою,
И хлебом из печки, и мягкой росою.
Чем пахнет Россия – лесная сторонка?
Листвою опавшей и скользким маслёнком,
Подснежником нежным, пробившимся к солнцу,
И мшистым пеньком, и водой из колодца.
Чем пахнет Россия – край горно-озерный?
Костром и ухой, ветерком непокорным,
И снегом, которого жаждем мы летом,
И жгучим песочком, и камнем нагретым.
Чем пахнет Россия – страна моих дедов?
Борщом, поспевающим точно к обеду,
И черной землей, к новой жизни готовой,
И медом из улья, и банькой кедровой.
Не надо духов мне, чужих благовоний,
Ведь пахнут Россией всех близких ладони.
И пусть аромат никогда не зачахнет!
Наш запах особый – здесь Русью и пахнет!
***
Вот живешь на земле. Только впредь все равно не наука,
Как любовь обрести, но при этом её удержать.
Если б мне мой Господь не протягивал помощи руку,
Мне бы жить не пришлось. Я смогла бы лишь существовать.
Не найдешь – как ни ищешь – другого такого предлога,
Чтоб уйти от тебя, бесконечно тебя же любя…
И пока я смотрела на окна Господа Бога,
Он спокойно и мудро взирал сквозь стекло на меня.
Бессонница
Не успокоиться!
Всё ты - бессонница!
Какого лешего
Меня ты, грешную,
Всё время мучаешь?
И вот по случаю
Стихи написаны,
Собралась с мыслями,
Простила гадости
Врагам от радости,
Что ты - отвяжешься,
Что злой лишь кажешься...
Давай не ссориться,
Поспи, бессонница!
.
* * *
Как в фильмах Тарковского, гнется трава
От сильного ветра – всё ближе к излуке
Притихшей реки… Мне даны на поруки
И эта дрожащая в небе листва,
И эти едва уловимые звуки
Тревожного ветра, и эти слова.
Мне песенный дар уготован за то,
Что жить на особинку всюду старался,
Что словно сорняк, на свободу я рвался,
Что мало воды унесло решето.
За то, что всю жизнь я провел на краю,
Не мял ни тюльпан, ни твою незабудку.
За то, что ни разу я не был в строю –
Не пел идиотом под общую дудку.
За то, что необщие сеял слова
В родимом песке да на книжной странице.
За то мне дарованы эти права,
Что я не обидел ни зверя, ни птицу.
* * *
Снег идет, как житийная проза –
Крупностопно, светло, не спеша.
И от зимнего тлеет наркоза
Одинокая крошка-душа.
Видно, нету роскошней подарка –
В предвкушеньи стреноженной тьмы
Снег идет от Луки и от Марка,
От Матфея, Иуды, Фомы.
От небесной церковной лампады,
Засыпая морей берега,
Досточтимые веси и грады,
Долы, горы, леса и луга.
Частоколы, дворы, буераки,
Трехугольные крыши домов…
Что ему потасовки да драки,
Колченогие люди-собаки,
Низкопробный крысиный улов?
Не комета ль в потемках блеснула?
Как ты призрачен, звездный обоз!
Что тебе до вселенского гула?
Но такая тоска навернула –
Снег проклятый растрогал до слез.
* * *
Если б я только знал, что всё будет так,
Если б я тоньше чувствовал нить событий,
Я б не сжимал в руке ледяной пятак,
Я бы смелей смотрел в Гефсиманский мрак,
Был бы Фаворский свет ярче всех наитий.
Если б я только знал, что моя стезя
Будет темнее русских ночей беззвездных,
Знал бы, чего говорить мне никак нельзя,
Если б я точно знал, кто мои друзья,
Я бы прожил не так…да теперь уж поздно.
Если б я только знал, что всё будет так,
Что не рассеят строчки кромешный мрак,
Если грядет вселенская катастрофа.
…Не оттого ль щеглы на ветвях твердят
Этот кристально-чистый словесный ряд:
Родина, Звезды, Вселенная, Тьма, Голгофа…
.
Вчера возвращался домой поздно
И на встречу попался щенок
Ну как щенок – собачий подросток.
Он развернулся, засеменил рядом
Вопросительно заглядывая в глаза,
Каким-то своим дворовым взглядом,
Вздрагивая, когда я шагал вдруг неровно.
Проверял подворотни,
Срезал со мною дворами
И снова рядом неловко бежал,
От «чьим-то быть» желания.
Но вот моя дверь, подъезд, ограда.
Я оказался дома.
Здравствуй, любимая. Ты рада?
А он – снова один.
Ищет другие ноги
Чтоб пробежать с ними рядом
Еще кусочек только своей дороги.
***
я не буду с тобой на одной фотографии
ни бумага, ни кон не вынесут этого,
чтобы наши с тобой воспалённые эго,
ты и я вдруг остались навеки одни
безрассудно касаясь чужих губ и век,
я не буду дышать с тобой одним воздухом,
он не выдержит, дура, пойми, просто кончится,
разорвется, оставив впоследие треск
в перестуке монет слышатся обещания
паперронных пирос и плацкартных купюр
я не буду с тобой – таковы обстоятельства
звёзд схождение, заливо, подвох быта бурь
ни корой, ни листвой, ни пыльцой не обдёрнутый
слепо глядя в небес прозернённую чернь,
отхлебнув, отшагнув, отвздохнув успокоено
я не буду с тобой ни ангел, ни Зверь
***
Я отрываю от себя слова.
Каждое слово – слегка припорошенный кровью кусочек.
Но ни их, ни меня не становится меньше.
Я как лирнейская гидра.
Где мой Геракл?
.
В Петербурге
В Петербурге, на Невском так шумно!
Гул машин и людских голосов.
Но мои петербургские думы
Обрели здесь незыблемый кров.
Тут история нежно ласкает
Мой пытливый и ищущий ум!
И фантазий поток возбуждает
Шепот духов - он тих и угрюм.
Поседевшие тайны витают
В летнем воздухе, полным надежд!
Окрыляют меня, вдохновляют
Отыскать еле зримый рубеж
Всех эпох, и простых, и великих,
И кровавых, и светлых как день,
И объемных, и в чем-то безликих,
И поставивших мир набекрень!
Всюду тени дыханьем холодным
Обдают, норовят утянуть
В мир минувшего страстью бесплотной -
То зовут, то пред сном промелькнут.
В разлуке
Хочу с тобой смотреть на это небо.
И на луну, зажженную с утра.
Как жаль что ты вчера со мною не был,
Когда в сирень окрасилась волна.
Хочу с тобой вглядеться в очертанья
Окутанных туманом берегов
И вслушиваться в слабое дыханье
Пронизанных историей стволов.
Хочу с тобой купаться в этом море,
Хранящем тайны милых берегов.
Хочу в твоем, мой друг, увидеть взоре
К краям моим нежнейшую любовь!
Все это меня лишь касалось
Все это меня лишь касалось.
Лишь во мне заключались все твои недочеты -
даже то, что улыбок так мало осталось
На лице этой строгой породы.
Как обычно, для нового надо бы сжечь все.
На огонь не осталось ни серы, ни дров!
Это время совсем, опыт видит, не лечит.
Лишь заполнить дает пустошь множеством слов.
.
Штрихи из детства
Зимой, детьми, мы шумною гурьбой
Горохом высыпались из избушек,
И на салазках по горе крутой
Неслись, как ядра из чугунных пушек.
Был воздух сладок и как мед тягуч.
Дышалось им так жадно, так привольно.
Захватывало дух от скользких круч,
От жгучего чудесного раздолья.
И каждый год туда под Рождество,
С могучего седого небосклона,
Крылатое спускалось существо,
Садясь на ледяную ветку клена.
К нему взбирался наш чеширский кот,
И вел с ним задушевные беседы.
Земля в те дни не ведала забот,
Не вспоминала горести и беды.
Она была прозрачней хрусталя,
Как девушка невинная прекрасна.
И видел кот, что ангел втихаря
Махал крылом на мир крестообразно.
Прошли года и все былое – вздор.
Штрихи из детства стали очень редки.
Но в Рождество мне снится до сих пор
Чеширский кот и ангел с ним на ветке.
Мечта живет в лесу
Мечта живет в лесу, у тихой речки.
Там, где на ветках дремлет волшебство,
Где облаков лазурные колечки
Весеннее справляют торжество.
Где ветер бродит, лапами лохматя
Листву дубов и молчаливых лип.
Где зверобой и медуница ладят.
Где шорохи, где незнакомый скрип.
Где звезды величаво растянулись
На небосклоне золотым венцом.
Мечта туда пришла с разбитых улиц,
Из города с неоновым лицом.
Она сбежала от людей и шума,
От суеты, от горести, от зла.
И здесь, в лесу, впервые отдохнула.
И у реки осталась навсегда.
Детство
Словно по детству, по улице этой,
Снова иду не спеша, незаметно.
Ветер шагает навстречу прохожим.
Прошлое призраком сердце тревожит.
Вижу я дом возле ласковой речки.
Чудится бабушка мне на крылечке.
Воздух пропитан малиной и сеном.
Стелется розовый сумрак несмелый.
Слышу – в хлеву замычала Буренка.
Дедушку слышу, кричит мне: «Аленка!
Внучка! Аленушка! Радость какая!»
Бабушка плачет, меня обнимая.
Плачет береза – соскучилась тоже.
Дух захватило, мурашками кожа.
Дедовы руки – колючие шали,
Виснут мозоли на них, как медали,
Пахнут травою они и картошкой.
Сердце от радости прыгает кошкой.
Лето парное смеется невестой.
Бабушка, дедушка – Вы мое детство.
.
Встать, поборов бессмысленность и лень,
встать, поборов себя всегда такого,
лишенного всего, что есть не слово,
проваливаясь в день.
Шумят автомобили, тополя.
Шумы их доставляются мне в личку.
В руках – синица, жизнь, но по привычке
взглянув на небо, выбрал журавля.
Раскинутая сеть дорог, наук,
законов, корпораций, интернета.
Два вида жизни, муха и паук,
есть в той сети, другого вида нету.
Детсад и школа, Вуз, работа, морг.
В особенности пункт последний прочен.
Есть от чего отчаиваться, впрочем
есть от чего испытывать восторг.
Гигантский лист к ногам летит кленовый.
Зима сменяет осень, и грядет
две тысячи одиннадцатый год
лишь цифрою сменяющейся новый.
* * *
Нагибин умер, прокляв времена,
в которых изначально оказаться
той жизни предстояло, что кавказцу
«проездом в вашем городе» дана,
прозрачна и воздушна, из стекла
с узорами из трещин, необычна…
«Так что первично, дай ответ!» - «Дала:
материя первична. И вторична».
И нет – так нет, и да – так значит – да.
Так почему неразделимы обе:
союз между частицами, беда.
Одну из них я все-таки угробил.
У господа лишь господа прося,
не рукописи рву – себя на части
и «в стол» пишу (а стол – Россия вся)
во власти смерти, ну а смерть во власти.
* * *
По бездорожью загремев,
автобус сбрасывает скорость.
Чадят дрова… В момент сгорев,
не разожгла их юность, хворост.
На остановках пузырьки,
шприцы, бычки, остатки пищи.
Остапы едут в Васюки –
летят рекламы и афиши.
Нечеловеческая страсть
в глазах, товарищ Маяковский
глядит с плаката, матерясь
на землю, что осталась плоской.
Где мальчик был, и было лето,
и день – длинней любого дня!..
Во мне не тронули поэта,
в поэте грохнули меня.
Во мне все гибнет, все поет
и суд идет, лишенный судей.
Я глух и нем: кругом народ,
вокруг меня всего лишь люди.
Пристать немыслимо, вода
течет, свои меняя лица.
Откажет сердце – не беда,
подумает и согласится.
Я гнать не в силах порожняк,
я должен биться и врезаться!..
И семь рублей зажав в кулак,
до Пугачевской ехать зайцем.
.
Я не знаю, как страшно, наверное,
Расставание с этой землей.
Каждый миг – драгоценно немереный
Окружает своей красотой.
Мысли, мысли. Зачем вы непрошено
Так тревожите душу мою?!
Все, что временем запорошено, Проявляется наяву.
Даже маленький прутик березы,
Что у нашего дома растет, Сердце щемит, поверьте, серьезно
И покоя душе не дает.
Каждый кустик, канавка, пригорок
Новым мыслям дает поворот.
Здесь мне каждый листочек дорог, Все внутри расцветает, поет.
Дом, в котором всю жизнь с Богом в сердце
Моя бабушка скромно жила,
Здесь стоял, а теперь не верится –
Вместо дома – бурьян-трава.
Там, где был палисадник когда-то, Среди буйства крапивы лихой
Веткой яблоня тянется – рад я
Повстречаться с детской мечтой.
«Дорогая моя, помню, как же
На Межник за тобою ходил.
Чтоб гляделась ты в окна наши,
Я с любовью тебя посадил».
Жизнь идет как бы вскачь – враскорячку,
Получаешь под дых невпопад…
Только здесь затихают болячки,
Только здесь для души моей сад.
Песня о любви
Ты чего боишься в этой жизни?
Не тоскуй, не надо, не грусти.
За тебя судьбу твою Всевышний
Сам проложит в жизненном пути.
Ты чего не весела порою?
Улыбнись, подруга, песней пой.
От невзгод любых тебя прикрою,
Только бы суметь закрыть собой.
Ты чего дрожишь, судьба родная?
Студит ветер или злой язык?
Душу исчерпать готов до дна я,
Чтоб согреть тебя хотя б на миг.
Ты о чем волнуешься? Не знаю,
Как и в чем тебе суметь помочь.
Видишь, я стихами отметаю,
Словно мусор, все тревоги прочь.
Ты чего глядишь как будто строго:
В чем же я так страшно виноват?
Я не стал тем принцем у порога,
Словно загубил цветущий сад.
Ты чего? Да так уж вышло видно…
Тридцать лет и года три в пути.
Нам с тобой по жизни не обидно
Трудно, радостно и весело идти.
Ты чего? Не слезы ль на ресницах?!
Засверкали в солнечных лучах.
Пусть тебе нежданное приснится
И улыбкой отразится на губах.
Ты чего? – А ты чего, не знаешь?!
Что ж пытать, вонзая в сердце нож?
Ты моя ! Ты будто бы святая.
На земле ты искренне живешь!
Ты чего сегодня приуныла?
Сколько слов! И лесть и правда есть!
Но хорошего и вправду больше было – Здравниц, поздравлений в твою честь!
Судьба моей деревни
Сорок лет деревня умирает,
Равнодушием людским поражена.
Молодое поколение не знает,
Как она возникла и жила.
Почему сошлись однажды люди
И на взгорье, Богу помолясь,
Порешили, что деревня будет… И сердечно Дором назвалась.
Почему так трепетно, любовно
Бревна так легко на мох легли.
И крестьянин так работал, словно
Создавал здесь пуп родной земли.
Почему украсил все исправно
Неустанный труженик топор
И итогом всей работы славной
Появился этот Красный Дор.
Почему он Красный Дором звался,
Здесь ответ увидеть каждый мог.
Соками родной земли питался
Каждый кустик, каждый уголок.
Каждый дом и каждую ограду
Прямо к солнцу поднимали ввысь.
И тяжелый труд свой, как награду, Устремляли в праведную жизнь.
Красный Дор. Так как же получилось,
Что тебя на карте больше нет?!
Предкам это никогда не снилось,
Да и будущее не дает ответ.
Так хранима Богом и народом
Русь, Россия, родина моя!
Зарастает с каждым новым годом
И пустеет русская земля.
Память поколений засорилась,
Чупа-чупсы ярче, чем морковь…
Но деревня, помнишь, зародилась
Через пот и слезы, через кровь.
Почему же русская деревня,
Красный Дор заброшенный стоит?
Губы вздрогнут трепетно и нервно
От смертельных ран и от обид.
И судьба моей родной деревни
Миллионным эхом пронеслась
Да она была совсем не первой
И не ею нить оборвалась.
Почему же ветер завывает
По-над взгорьем, кроны шевеля?..
Только тополями отмечает
Место деревень моя земля.
.
.
Это ночь, моё солнце, тягучая злая ночь,
Две недели в каком-то сдавленном полусне.
Мне бежать напролом, мне воду в ступе толочь,
Чтоб проснуться потом в ослепительной новизне.
Эта ночь проходит, за ней происходит день,
Я пытаюсь очнуться от липкого забытья
И стою на краю, из себя представляя мишень,
Не совсем понимая при чем здесь вообще-то я.
Да, опять о земном. Но крылатому журавлю
Никогда не смогу предпочесть синицу.
Так свилась нить.
Все равно все сведется к тихому "я люблю" -
Мне в свое оправдание нечего говорить.
***
Я прощаюсь с тобой. Я прощаюсь с тобой.
Под звенящий трамвай, суету светофоров,
Я не знаю когда - обещаю что скоро
Снова встретимся.
Город.
Гранит мостовой.
Я прощаюсь с тобой сквозь потоки машин,
Отражений, изломанных ласковым светом,
Есть такие, кто едет к тебе за советом,
Ну а я уезжаю...
сломалась.
Пиши.
Я бросаюсь тобой, словно самым чужим,
Пусть тоска, пусть обида, пусть жгучая ревность,
все равно я приеду,
прорвав повседневность,
посылая к чертям твой устой
и режим.
Не стесняйся, наври мне, что тоже скучал,
А еще расскажи, что простил и поверил.
Я вернусь, я приду на холодный причал
И уткнусь лбом горящим в твой каменный берег...
***
Время уходит непоправимо быстро,
каждому – умирать или воскресать,
если я вдруг зачеркиваю волнисто –
значит, я начинаю что-то писать.
И набираю глупые смски,
и засыпаю на парах – себе назло.
Воздух ноябрьский питерский очень резкий,
солнце такое, что больше не надо слов.
Горло сипит от пения на морозце,
слушаю музыку, жду двадцатый трамвай,
если взгрустнулось - это же очень просто -
с каждой улыбкой заново оживай.
Чтоб, словно от бега, сердце в грудную клетку
билось так часто: удар - и еще - полет!
Я на ладони подбрасываю монетку,
брошу в Неву.
Я знаю: Нева оживет!
.
***
Чудо-юдо-рыба-кит!
К морю – мама не велит.
На песке одной мне скучно.
Скоро станем неразлучны.
Чудо-юдо-рыба-кит!
Я железо – ты магнит.
В пене ноги по колено.
Нет пути назад из плена.
Чудо-юдо-рыба-кит!
Сердце мамы не болит.
Толща сини над тобой.
Ей вернёт меня прибой.
***
Мы все устали быть Богом в своём раю.
Вот я: без горечи думаю, шью, крою...
И рву без жалоб! Но что-то мой модный крой
Не сделал ближе меня же к себе самой.
У всех есть дети и змеи внутри садов
(а кто-то даже придумал для них Любовь).
Вот, искушенные яблоком ли, халвой
(мы все в ответе: кто сердцем, кто головой),
В пыли дорожной, покинув родной Эдем,
Они уходят, впервые привстав с колен.
А мы, довольные собственной правотой,
Сидим на троне, окутанном темнотой,
И, властным взглядом окинув вечерний сад,
Вдруг понимаем, что нет нам пути назад,
Что это вечность, и мы пред её лицом,
Что одиночество будет нам всем венцом.
Где сад? Лишь пустошь. Себя в ней не узнаю.
Так вы устали быть Богом в своем раю?
***
У нас шла снежная крупа.
Я шла от мамы.
О, я по-прежнему глупа.
Вдруг вскрылись раны,
И в них, как в бездну без глубин
Летит пороша.
Мам, он на свете ведь один
Такой хороший!
А сердце можно примирить
Почти с чем хочешь
И научиться тех любить,
О ком хлопочешь,
Кому ты варишь кофе, суп
И пишешь списки,
Того, кто, может, и не глуп,
Но нет, не близкий.
С которым каждый день — как плен,
И всё в тумане.
Не сердце отдаёшь взамен -
Из почек камень.
...Но сыплет снежная крупа,
Заносит раны.
Я так рассудочно глупа,
Ты знаешь, мама.
.
* * *
Интенсивно ежась, гляжу в стекло,
Где какой-то поц поежился, бреясь,
И чего ему бриться-то припекло?
Снова ежусь. Когда-нибудь да согреюсь.
Голый кафель, пятки и бритвы щемь,
Утро – боль, порезы на подбородке
А часы на стене тихо шепчут «Семь»,
И они сегодня на диво кротки.
А бритье, пожалуй, одна из кар,
За огрызок яблока из Эдема,
А познание – вот сомнительный дар,
Любопытство чешется, как экзема.
Амальгама зеркала, запылясь
Водяными брызгами, искажая,
Мне докажет четко: Внешняя связь
С обезьяной явственно поражает,
Я вздохну печально, что Дарвин прав,
На ладони капну одеколона,
И щека, впитавши запахи трав,
Искривится улыбкой почти влюбленно.
* * *
На стене обои ласкает тень
Из колонок мягенько льет гитара
Ненасытно-нежную «тили-тень»
И щемящее-сладкое «тири-тара»,
В полумраке – профиль да силуэт,
Для романтика большего и не надо,
Ну, а если он еще и поэт –
То достаточно вовсе и полувзгляда…
Мои чувства сплелись в арабскую вязь.
Здравый смысл, плетясь позади либидо,
Погрозит кулаком, и уйдет, смеясь,
Но в себе затаив скупую обиду.
* * *
Для всего сегодня – тишина,
И скрипят садовые ворота,
Где-то до пеплинки сожжена
Черная душа Искариота,
У ворот застыла тень солдат,
В шлемах и с квадратными щитами.
Данте знает, где сейчас сидят
Те, кого друзьями мы считали.
В спину нож, удар ли, в сердце яд –
Важен факт, оружие неважно.
Будешь ты расстроен иль распят –
Доверять другим всегда так страшно…
Могу только лучшие из нас
Верить; у других судьба иная.
И калитка в сад свой скрип издаст,
Бесполезно – но напоминая.
.
Рекс-дворняга
Рекс-дворняга на посту всегда.
«Скорую» облаял – что за гости!
Поскулив, завыл, но не со злости –
вдруг почуял: страшная беда.
Вынесли старушку, увезли.
Пёс всю ночь бродил, гремел железом,
а наутро сын ее, нетрезвый,
заглянул и Рексу: «Не спасли».
Он и раньше с Рексом говорил…
Отстегнул кольцо из синей стали.
Две слезинки рядышком упали.
Пошатнулся сын, пошёл к двери.
Вынес сыр, желая угостить:
«Вот, держи!» Но пёс не сделал шагу.
«Как в квартиру – грязную дворнягу?
Мне жена велела: отпусти!»
Продан дом на слом, и третий год,
как добро поделено без ссоры.
У родного, старого забора
Рекс свою хозяйку тихо ждёт.
Балуют мальчишки колбасой,
косточки несут ему соседи.
Смотрит вдаль – а вдруг она приедет
на машине с красной полосой?
Так бывает...
В портах так бывает: от бриза пьянея,
дом сходит тихонько с ума.
Желая добраться скорей до Гвинеи,
он движется к морю впотьмах.
Чердачные голуби в панике! Мыши
со страху бегут и пищат.
Качая антенной, как мачтой, на крыше,
дом выйдет затем на причал.
Пусть это опять не покажется странным –
на пристани нет ни души,
у нас так бывает: пропала охрана –
лишь ветер бумагой шуршит.
Жильцы тоже дрыхнут, не ведая горя, –
умаялся бедный народ.
Дом спустится в тёплое, лунное море
и фыркнув, как морж, поплывёт
к вулканам, тайфунам, горам, водопадам,
в лагуны далёких морей.
Дом станет корветом, а может, фрегатом…
...решил семилетний Андрей.
Аддис-Абеба
На кухне тая
в огне азарта,
Иван, мечтая,
глядит на карту.
Пусть снова пропит
свинцовый вечер,
он деньги скопит
для этой встречи.
Где зноя пламя
щекочет небо,
увидит Ваня
Аддис-Абебу.
Мечту – в поступки!
Он – слесарь-профи!
Проблемы в ступке,
как зёрна кофе,
он перемелет
и брешь в кармане
зашьёт! Не верит
супруга Маня
ни райским птицам
в другой Нирване,
ни в то, что снится
хмельному Ване.
Краюшка хлеба,
картошка снова…
Аддис-Абеба –
два сладких слова.
.
Подсвечник и Свеча
Свеча на окне стояла. Подсвечник её держал.
Так ярко она сияла, что горе он забывал.
Любовь его сердце била, он ждал только одного…
Она лишь себя любила и более никого.
Она была так красива, чиста и бела, как снег,
А он весь кривой и пыльный давно отслужил свой век.
И этот старый подсвечник не мог ей сказать никак,
Что с ней он быть хочет вечно: и свет разделять, и мрак.
Свеча полюбить не в силах – ей гордость глаза слепит.
Подсвечник стоит уныло и молча в окно глядит.
Не мыслит даже представить, что сможет он рот раскрыть
(Не мог он себя заставить, чтоб с нею поговорить)
Но всё же он верил в чудо и этой надеждой жил,
Что с нею он рядом будет и ей одной будет мил.
Он счастлив был тем, что держит её на руках своих
И верил: вот-вот забрезжит любовь лишь для них двоих!
Свеча же не понимала, что ''рвётся он на куски''.
Она на окне стояла и плакала от тоски.
Роняла она слезинки, ничуть не стесняясь их,
А он всё сдувал пылинки с ладоней своих кривых.
Молчание воцарилось. Никто говорить не смел.
Свеча всё бледней светилась, её огонёк затлел.
И плакала бесконечно, и таяла каждый час…
Не может свеча жить вечно, и вскоре огонь угас.
''Зачем мне мученья эти?! – подсвечник вдруг простонал –
Не жить без неё на свете!!! Я жизнь свою потерял!!!
Уж лучше бы мне разбиться, разбиться и умереть,
Чем здесь, на окне, пылиться и с грустью в окно смотреть…''
А утром пришла старуха и с пола подобрала
Тот самый старый подсвечник, разломанный пополам.
А рядом лежал огарок той самой белой свечи,
Которая накануне сгорела молча в ночи…
Подруга – Осень
На улице опять подруга-Осень
Так беспощадно прогоняет Лето.
И листья вновь по улицам разносит,
Как на концерт бесплатные билеты.
И все же что-то есть своё, родное
В осеннем ветре, в листьях, что опали,
И пенье птиц – приятное, чудное…
Идешь и забываешь о печали.
А рядом величаво, так по-царски
Неторопливо Осень выступает.
Она мне синим небом строит глазки
И пеньем еле слышным слух ласкает.
Идешь ты по ковру из листопада,
Пьешь воздух... Надышаться невозможно!
Лица коснется Осени прохлада,
Как поцелуй – несмело, осторожно.
Шуршат чуть слышно листья под ногами.
Так хорошо, свободно, вдохновенно!
Она – царица Осень – рядом с нами!
Всегда прекрасна, необыкновенна!
Слёзы ветерана
Чистое небо 9-го мая!
Значит, сегодня не будет дождей.
Кружатся птицы, лучами играя,
Песни поют для хороших людей.
Люди друг друга улыбкой встречают,
Гордо с шарами идет детвора.
Старый и малый- тут все понимают:
Мы победили! С победой! Ура!
Вновь ветеранов седых каждый славит!
В мае сюда приходя каждый раз,
Дедушка робко гвоздику оставит,
Снова слеза покатилась из глаз.
Мальчик, увидев, что дедушка плачет,
Горечь обиды заметил в глазах.
«Дедушка, миленький, что это значит?
Вроде победа, а ты весь в слезах…
Может чего о войне мы не знали?»
Взгляд свой в небесный подняв потолок,
Правой рукой он поправил медали,
Неторопливо начав монолог:
«Вы о войне узнавали из книжек.
Счастье, что вы не знавали войны.
А миллионы девчонок, мальчишек
Жизни отдали свои для страны…
Был я танкистом в лихом сорок первом…
Сразу со школы призвали на фронт.
Бил мелкий дождик по каске и нервам.
Шел мне тогда лишь семнадцатый год.
В танке, в команде тогда находились
Самые верные в мире друзья!
Хлебом, водою друг с другом делились
Колька, Серега, Володька и я…
Каждый из нас полон злости, отваги…
Всем нам казалось, что это про нас!
Мы ведь не воины были. Салаги.
Страшно… Что делать? Приказ есть приказ.
Едем за линию фронта устало.
Едем туда, где война наших бьёт…
Кажет она своё адское жало…
Нам приказали – за дело! Вперёд!
Вдруг мощный взрыв. Нас настигла бомбёжка.
Копоть и дым, так что нечем дышать.
«Живы там? Колька… Володька… Сережка…»
Только никто не спешил отвечать.
Вспомнились дом и родная Сосновка,
Речка, поля и родимая мать…
Где же вы, Колька, Серега и Вовка?
Нет, мне не время сейчас умирать.
Надо дойти до конца, до победы,
Чтоб пробудить память у молодых,
Как воевали отцы их и деды,
Многих из них не осталось в живых.
70 лет с сорок пятого года
В мае я молча сюда прихожу,
Тихо любуюсь на неба свободу,
Слушаю птиц и цветок положу.
Вспомню друзей, тех, кого больше нету…
Жаль, не пойму до сих пор одного:
Потом и кровью ковали Победу!
Только зачем и, сынок, для кого?
Разве для тех, кто дерет нынче глотку?
Слов «долг» и «честь» кто с рожденья не знал,
Совесть свою променял кто на водку,
Кто с сигаретой одной воевал?
Доза кому поважнее свободы –
Деньгами мерят почет и любовь.
Падшие люди! Морально уроды…
Разве за НИХ проливали мы кровь?
Очень обидно, что дети и внуки,
Не прочитав ни поэм, ни стихов,
Не изучив не единой науки,
Жизни вдруг учат своих стариков…
Не обижаюсь на них, не серчаю…» -
И фронтовик улыбнулся хитро, -
«Верю в Россию, надеюсь и знаю,
Что победить все же сможет добро!»
.
Моя мелодия звучит. В ней звуки правды поджигают
Любовь к той жизни, что сейчас, окутала с рождения нас.
Мне кажется, что боль во мгле откроет то, чего не знали,
И музыка, как бытие, проснется вдруг в твоем сознанье.
Чудесна правда суеты - она галантна и прекрасна.
Она не требует любви, она съедает всех напрасно.
Как поглощающее время, ты не успеешь повторить,
Что ты готовил в свое бремя, и жизнь ушла в короткий миг.
Я так хотел с тобой делиться тоской по жизни, по судьбе,
Мне улыбнулось твое имя, царящее в небесном сне,
И только голос бесконечный зовет меня в чужую даль,
Где меня ждут, где в меня верят, где мысль уплывает в май.
***
Чаша жизни вся испита, подхожу к концу и я,
Что же делать в этом мире, если просто нет тебя?
Убежать бы на край света, где восходит солнца свет.
Только муза для поэта порождает новый век.
Я любил тебя безбожно, бесконечно, от любви,
Задыхался я как можно, только ты была с другим.
Вечность думал я с надеждой, о любви и Вере нежной,
Но сомкнулися глаза – мира нет, только игра.
Я как на распутье снова. Нет иллюзии добра
Кажется, что бесконечность пропитала лишь меня.
Просто попрошу у Бога, то чего не будет вновь:
Наша воля и свобода пропитала чью-то кровь!
Крики ярости, разлуки раскусили мою плоть -
Я не верю в ваше имя, что приносит только злость.
И упавши на колени, промолчу, пустив слезу:
Боже, как же мы не правы, убивая мир в раю.
***
Свобода слова мне дана,
Трибуны тихо оживились,
Минута-две есть у меня
Начну слагать стихи и я.
Мой милый друг, подруги, братья
Сегодня в очень трудный час
Хочу найти слова прощенья,
За то, что есть сейчас у нас.
Хочу сказать: прости за то,
Что каждый день, в метро спускаясь,
Давлю других людей назло,
А сам от счастья побираюсь.
Хочу сказать: прости за то,
Что в наше время просвещенье
Имеет очень странный вид,
Мы падаем, а жизнь летит.
Хочу сказать: прости за то,
Что медицина пропадает…
Но если кто-то против есть,
Так не кидайте желчь в протест!
Все накипело, наболело,
Страдать устал я за своих!
В минуту горести опасной
Примусь за действия я в миг!
Мне хочется, чтоб ты и я
Не были равнодушны к жизни,
Чтобы твой день был как кино,
Также богат на все про все!
Мне хочется, чтоб ты и я,
И если у кого беда,
Помочь смогли и в день и в ночь
Добром сломить опасность прочь!
Мои друзья, подруги братья!
Услышьте вы мой манифест!
Не будьте равнодушны к жизни,
Ведь у нее есть и конец..
.
***
Тайнее тайных поклонников списка,
темнее с ядом вина.
В ночь новолуния, тихо, без риска
была она рождена.
И стены высились томно,
зной к коже лип, потом полз по лицу.
Сверкали звезды и сталь, и кого-то
уже не будет к утру.
И равнодушные воды
омыли грязный причал.
Она кричала от счастья и боли,
а город, сонный, лежал
у стоп новорожденной.
***
А на Сардинии нет амазонок –
там только мачо и интуристы.
Я не поеду на Сардинию:
зачем мне мальчики самовлюбленные?
А на Корсике нет красавиц –
там только страстные Кончиты
с глазами яркими и длинными ножами.
А я красавица – я не поеду на Корсику.
А в Кордове - мята и лилии
в стакане придорожного кафе.
Там нет влюбленных. Жарко. Выгорело.
Там жатва собрана уже.
И нет влюбленных на турецких пляжах,
но ходят жаркие тела.
Я не поеду в Турцию, хоть даже
в Софии в жизни не была.
А в Праге смутно томится в делах,
в разлуках, в памяти, в надеждах,
та, что любила и познала страх…
Я не поеду в Прагу – мы уже не те, что прежде.
На Мальте – если поискать – все те же знаки тамплиеров,
в Париже дождь, а в Вене бал,
а в Лондоне скучает знать,
я не поеду в Лондон – что в нем делать?
А на Сардинии нет амазонок,
там только мачо да интуристы.
И день мучительно долог
под солнцем – чужим и низким.
После бала
Ты встретил женщину, прекрасную для всех,
а хочешь лишь - прекрасную кому-то.
Так кажется пустым успех,
не подтвержденный поминутно.
Тщета, тщеславие и смех.
Она мне кажется близка,
как будто что-то нас сковало.
Но эта повесть не нова:
рассвет, невеста, После бала.
Тщета – и в юности тщета.
Так подтвердишь ли топотом копыт
свой выбор? И тугими парусами.
И гроздьями огней
над жадными руками.
И памятью, что не болит.
.
Шоколадный мальчик
Где небо сверкает ярче
На сто миллиардов звёзд,
Во сне шоколадный мальчик
Листает хронику грёз.
Он прыгает и летает,
Ныряет в волну, как кит...
А бабушка всё читает,
Не видя, что внук уж спит.
Варениками с черешней
Накормлен её герой,
За окнами сонно плещет
Волною морской прибой.
Сопит безмятежно детство
Под бабушкин говорок,
Секундная стрелка резво
Спешит завершить виток…
…Когда-то всё это было,
Но ветер морской унёс…
Листает во сне мужчина
Летопись детских грёз.
Толерантность
Вечером утомлённым
мы ужинаем с подружкой:
Я — мясом варёным,
Она — чаем с маковой сушкой.
Наш выбор толерантен и прост:
У неё пост.
У меня диета.
Мне будет за это
стройность,
А ей — благосклонность
самогО Всевышнего.
Хоть разные цели,
на самом деле -
мы обе не едим лишнего.
Мы верим в ЧУДО не понарошку.
А так хочется сала в картошку!
Там, за окошком,
шумит море, если мы у неё в Таганроге.
Или шорох машин на дороге,
если мы у меня в Москве.
Тысяча сорок две
версты между мирами нашими,
но ничего страшного,
пространство и время невАжны,
из нас принимает каждый
мир и выбор друг дружки,
и поэтому моё мясо и её сушки
легко уживаются на одном столе,
Как хохлятская кровь в москале.
От Таганрога до Украины рукой подать -
километров пятьдесят пять.
На Украине диета. В России пост.
И что, за это — погост?!
Ощетинилась что-то соседка, не узнать.
А снайпер бьёт редко да метко,
Может лучше не рисковать?
Но, допив чай, мы идём с подружкой к границе:
«Здоровеньки булы, станица!
Поменяйте на сало картошку!..»
Мы верим с ней в ЧУДО не понарошку.
Мальчик слушает Моцарта
Мальчик слушает Моцарта,
Из динамика льются звуки:
От «крещендо» до тихого шёпота,
От восторга до горестной муки.
Что пришлось пережить и выстрадать,
Все падения и все взлёты,
Что словами никак не высказать
Гениально сложилось в ноты.
Вдохновенной рукой вписаны
В вечность прожитые мгновенья,
В этой музыке – сущность Истины,
Обнажённой души откровенья.
И с немым изумленьем: «Что это?»
Распахнуло глазёнки Детство,
Как понять, что ещё не прожито
Из пелёночного блаженства.
Морщит лобик и бровки хмурые,
Словно что-то вот-вот и вспомнится.
Заметались в Allegro струнные,
Рассказать ему что-то торопятся.
«Соль минор»* - не для юного возраста,
Но ничем не отвлечь малышку.
Мальчик слушает Моцарта,
Уронив на кровать пустышку.
* - в тональности «соль минор» (g-moll) написана
40-я симфония Вольфганга Амадея Моцарта.
.
***
ночными мыслями измучен...
какой нас ждет теперь удел? -
Толстой уже кому-то скучен
и Достоевский надоел.
пылятся книги не на полках,
жизнь заменяет интернет -
от Маяковского что толку?
от Гумилева проку нет!
зачем писатели напрасно
годами тратили талант -
была Ахматова ужасна,
а Чехов тот еще был франт!
и сплетни, сплетни неустанно!
и правду кто-то подменил -
Пусть был Есенин хулиганом,
Пусть Гоголь сумасшедшим слыл.
невежества туман все гуще
и нет движения вперед,
но вновь меня спасает Пушкин
и Блок мне руку подает!
Полярные волки
Олени хрипят и ломают ограду,
И слышно, как гулко стучат их рога –
Полярные волки напали на стадо,
И эту резню накрывает пурга.
Собаки рычат и бросаются в битву,
Их визг прорезает свистящий простор,
Снег бьет по лицу и коварства не видно,
Как будто лавина сошла с синих гор.
Хлопки карабина то чаще, то реже
Но пули не могут спасти от волков –
Голодные, злые с безумием режут,
И смертью на снег проливается кровь.
Наутро ходили по стаду мы долго,
И трупы считали, а там, у ручья
Застыл белый волк с перекушенным горлом,
А рядом лежала собака моя.
***
Вы знаете, чем согреваются в тундре,
Когда белый шторм накрывает простор?
Когда Дед Мороз с белым посохом мудро
Стеклит неподвижную гавань озер?
Когда разгребая сугробы и ветер,
Ярангу теснишь на замерзшей земле?
Когда вездеход «разувается» в тесте
И в жиже болотной лежит в колее?
Когда пастухи в целлофановых куртках
За стадом идут сквозь туман и дожди?
Когда рыбаки спешат сети распутать
И рыбу пускают на нерест идти?
Когда на буксире ведут баржу с грузом,
Чтоб только до первых успеть холодов?
Вы знаете, чем согреваются в тундре?
Простым черным чаем индийских сортов.
.
ОКТЯБРЬ В ОДЕССЕ
Последняя улыбка стюардессы,
И замер Боинг, успокоив дрожь.
Ну что ж, привет, аэропорт Одессы!
Октябрьский день. Конец сезона. Дождь.
Он – не сюрприз: прогнозом был обещан,
И лить ему еще четыре дня.
О, господи! Полно красивых женщин,
И ни одной, встречающей меня!
Завидно мне, но не подам я виду,
Наброшу плащ и в гулкий город выйду...
Вдруг повезет и встречу эту пару -
Она и я… Сквозь красный листопад
Идущую вдоль моря по бульвару,
Держась за руки, жизнь тому назад.
ПЕРЕВАЛ
Над перевалом первая метель…
В дверном проеме синий всполох платья.
Спаситель мой – в три номера мотель,
Уютный, словно женские объятья.
Чай, курага да за окном пурга,
А что потом, мы только богу скажем...
Ни друга, ни любимой, ни врага.
Сын вырос, дом построен, сад посажен.
Покаялся, долги вернул. Почти...
Нарежу сыр, стакан вином наполню.
Клятв не давал, но все равно прости
За то, что рук и губ твоих не помню.
Моя тридцатилетняя война
Закончилась во мне позорным миром...
Душа беззвучна, терпок вкус вина,
Изыскан сыр и пахнет свежим мылом.
ФАТА МОРГАНА
Мираж, фата моргана, круговерть
На скорости двадцать шестого кадра:
Нет ничего - начало только завтра,
Есть только бездна вод, земная твердь,
Ни горя, ни улыбок, ни азарта,
Ни пенья птиц, ни грез в начале марта,
Ни звезд, ни неба – некуда смотреть,
И предсказать мне жизнь мою и смерть
Еще не сможет в скверике Кассандра.
И я никто и звать меня никак,
Еще платан не вырос возле дома,
И с первенцем, заснувшим на руках,
Не ждет меня до первых звезд мадонна.
Нет бомб и пуль, не тонут корабли,
И день в Спитаке безмятежно синий,
И безрассудно молодой и сильный
Еще не задыхаюсь от любви
Нечеловеческой, невыносимой.
Еще земную твердь не погребли
Ни доллары, ни евро, ни рубли,
Ни пепел «близнецов» и Фукусимы.
Все впереди: надежда-правда-ложь,
Мгновение, что сотни жизней длилось -
На белой блузке бабушкина брошь
И девичьего лифчика стыдливость,
И первых губ застенчивая дрожь,
И губ прощальных северная стылость.
За перевал, где ужас и война,
Уйдет гроза, в полнеба полыхая.
Погода дрянь и видимость плохая,
И над Голодной степью пелена -
Коричневая пыль, стена глухая,
И тусклая, как фикса вертухая,
Зависнет узкоглазая луна
Над сумасшедшими заревом Шанхая.
И задымится в двориках сирень,
И безоглядно мы в добро поверим,
И вечер взвоет тысячью сирен
И прыгнет на Манхеттен рыжим зверем.
Еще услышать той шальной весной
Звучащие из Домского органа
Бесстрастность дюн и ярость урагана,
И нежность вперемежку с сединой,
И то, что было-не было со мной,
И то, чему не быть - фата моргана.
.
Смысл
Любви прошу глоток,
Хочу испить на воле
дрожащими губами сей исток
Есть в сердце уголок,
лишенный темной доли,
Свободный воскрешающий поток
Боль выстудит до дна,
в загоне бьются мысли,
Все меркнет, наступает тишина
Терзает пелена,
лохмотья чувств нависли,
И душит беспощадная стена
Жизнь испускает стон,
потворствуя страданьям, саднит,
Но не ступает на поклон
Препятствует заслон
божественным желаньям,
В основе нарушающий закон
Как подобрать мне ключ
к той потаенной дверце,
Где дух любви прекрасен и могуч
Впустить свободы луч
в отверженное сердце,
И светом разогнать скопленья туч
Чем душу оросить,
вскормленную в неволе,
И дух первостепенный возродить?
Ласкающей канвой
божественного поля,
Свободой и любовью... чтобы жить
Качества
Строй любовь не с тела, а с души,
что второстепенно - сделай вывод,
Отрицать основу не спеши,
ведь в духовной коме гаснет привод
Тело порицая держим щит,
к высшим на поклон нацелим души,
Страсти, чувства - судорожный сплит,
брег пустынной, мимолетной суши
Сила духа - вечный океан,
глубока, обширна область света,
Мудрость духа - встретив ураган,
в келье отыскать приют аскета
Воля духа -слабость одолев,
устоять под натиском порока,
Право духа - правду обогрев,
душу оградить от пут оброка
Лавры духу - козни обогнать,
к вечности накапливая силу,
Верность духу - славу не принять,
и не слиться с кроной злого тыла
Дай любовь не плоти, а душе,
что первостепенно - не исчезнет,
Базис можно строить в шалаше,
чтоб не оказаться в вечной бездне
Во мне
Ухабистые мысли, пульс с надрывом,
шаблоны истязают, часты срывы,
Не гнусь под трафаретом черной масти,
вокруг кипит тревога, бури, страсти
Заведомо известны пробы боли,
грызут в среде злословья, дух неволя,
Тугой хомут затянут, раны в соли,
раздумья рвут на части, жгут мозоли
Вдохну глоток священный полной грудью!
Мечты обречены под взором судей,
Сурово колесо, фортуны прутья
секут и обличают вкус прелюдий
Хоть вето беспощадно, грянет бомба,
суть вырвется на волю, рухнет пломба,
Наветы и оскалы - курс к ответу,
не выведут изъяны к царству света
Глубины и широты силы мысли,
процессы загружают, чтоб не висли,
Упорство плодотворно в тяге к цели,
сомненья не законны, дух в прицеле
Коснусь завета сердца, сгинут тучи,
лучом проникну в души, стану лучше,
Омою дух восходом в царство света,
вонжусь клинком в познанье искр рассвета
.
Цветов засохших лепестки
Мне ветер сыплет на колени:
Как двадцать пятый в киноленте,
Ремаркой пройденной строки
Вдруг в памяти тот день всплывёт,
Где мы ещё нужны друг другу…
Пластинкой блюзовой по кругу
Срываясь в то, что не пройдёт,
Забвения стираю слой
До блеска праздничной витрины.
Жить неуютно, но терпимо
Пусть даже в памяти с тобой.
И горькой завистью опять
Я оживу к себе вчерашней.
Всё, что казалось настоящим,
Так странно в прошлом ощущать…
***
Я стала проще и на стих серьезней.
В беспринудительного творчества размахе
Я чувствую, что ощущали после
Морозным утром стоя босиком на плахе.
Себя теряя – вдруг приходит осознанье,
Что всё конечно и бессмысленно отчасти.
А чувство обостряется с годами
И делаешься неспособным к счастью…
Ты зажигаешь свет – темно и страшно.
По мне – так лучше многого не видеть,
Но раз за разом привыкаешь даже,
И всё не драматично, если выпить…
Чтоб жизнь не разлюбить – глаза закрою
И в память обернусь: так видно лучше.
Так методично убивать в себе героя
Любой из нас реальностью приучен.
***
Снегами Руси всё отпустит –
Окрестит в цветов прямоту.
Наверно, приходит от грусти
Способность понять красоту.
Наверно, узнаешь от боли
Про свет за израненный взгляд;
Про шум по тебе колокольни
В следах, что уводят назад;
Про памяти переплетенья
На чёрных узорах ветвей,
Впивающихся в отраженье
Белеющих небом полей –
И дикое снежное солнце
Затянется в блеске седом:
Глядит состраданьем бессонниц,
Вздыхает сквозь лики икон.
Отпустит она, всё, что горько –
Да в белый рассвет по утру…
Ломаясь, всё шепчет о чём-то
Сухая трава на ветру.
.
Тем, кто вырван с корнем, какой уж теперь уют
на семи ветрах.
А они сидят в осажденном городе и поют,
выпевая страх.
Крепостные стены в провалах и так ветхи,
и король старик.
А они сидят и читают ему стихи
из горящих книг.
И никто не выживет, если вдруг,
ни герой, ни трус,
и уносит на синий север, на белый юг
их бездомный блюз.
Минотавр
Известно, что чудо случается, если не ждешь.
Вот, например, представляете остров Крит?
Когда Минотавр покидает свой лабиринт,
На Крите тепло и дождь.
Садится в автобус желтый — а что бы нет,
Когда постмодерн и стаяли ледники.
И солнце ему - как рыбка на глубине...
Покинул тюрьму? Теперь и себя покинь.
Когда Минотавр оставил свою тюрьму,
Когда он в лазурном море топил ключи.
Он думал: «Наверное, это конец всему».
И долго невроз и травму потом лечил.
Теперь Минотавр не грустен. Какая месть?
С утра ему кофе, а вечером ча-ча-ча.
В обед ему хочется пару подростков съесть,
Да лабиринт мерещится по ночам.
И как он лежит, и его серебрит луна,
И как с вековечной кладки сдувает пыль.
… и как Минотавру надо — ключи со дна
И в старые камеры с новой своей тропы...
На Крите — ноябрь. Ветрено и темно.
В музее уснул охранник и все закрыто.
И было бы все банально и плохо — но,
Но Минотавр не купит билет до Крита.
Он только порою думает: «Там, наверно,
под небом дождливым поникла листва у лавра».
Эх, если б тюрьма оставила Минотавра!
Но это плохая сказка для постмодерна.
Сны о Севере
Выключи музыку. Панику — пересиль,
Это непросто, но...
Белка бежит по дереву Иггдрасиль,
Небо черным-черно.
Не отводя глаза, на него гляди,
Может быть, ты не Один — но не один.
Видеть и знать — вот это ли не судьба,
Прочее ерунда.
Полнится шумом бешеный автобан,
Сумерками — вода.
Дышит во мраке море, а в море — змей.
Он замыкает кольца, и ты — посмей.
Смейся, смелей, а большего — не проси.
Большее — до поры.
Ветви полощет дерево Иггдрасиль,
Нижет свои миры.
Тянется ночь длинней, города — темней.
Белка бежит - от веток и до корней.
И ничего из этого, просто так.
Стекла морозит белая пустота...
.
Одноклассникам
«Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря»
И. Бродский
Мы с тобою знали, где родиться –
На краю одной империи, у моря,
Чтоб душою прикипеть к столице
Той страны, что знала столько горя,
Бывшего ль Советского Союза,
Будущей ли матушки-России…
Не бывает не по силам груза –
Получили то, что попросили.
Сами выбрали, и не на кого злиться,
С малой родиной несладко расставанье,
«Если выпало в империи родиться» –
Повторять нам суждено, как заклинанье…
Сон
Памяти Наташи К.
...Что над юностью встал мятежной,
Незабвенный мой друг и нежный,
Только раз приснившийся сон...
А. Ахматова
Год прошел с той последней встречи.
И ещё пройдет – незамечен
в суете моей человечьей
и нездешней твоей тоске.
Опускается южный вечер,
кипарис неподвижен и вечен,
и от этой зелёной свечки
только тень на закатной стене.
Вспоминаю, как ты сказала,
что от Киевского вокзала,
повернув, с проспекта направо,
мне рукой подать до тебя.
За проспектом пыльным и грустным
я спешу по крутому спуску
крымской улицы, где так пусто,
мне к «Студенческой», там друзья,
наше детство и юность наша,
там живёшь ты теперь, Наташа,
там тупик, только мне не страшно —
каждый камень здесь знает меня.
Но сгущается сумерек полог,
этот путь так томительно долог,
если хочешь, пойдем вдоль реки.
Неужели всё, что осталось –
наша память – такая малость –
наша память и эти сны,
в них бегу я к тебе с вокзала
с неизжитым чувством вины,
повернув с проспекта направо,
за домами пройдя вдоль реки,
где в июне темнеет рано
и стучат твои каблуки.
Лето
Ты, конечно, простишь мне избитую рифму и эту
Очевидную беспомощность и подражанье.
«Поскорей бы пришла зима и занесла всё это» —
Повторяю за Бродским, как оправданье.
Поскорей бы пришла зима? Но погоди, послушай!
Неизбывное лето царит над нами!
Вон коты, сбежав с раскалённой крыши,
Растянулись в прохладной траве, и уши
Их внимают всему травяному народу,
Муравьям и букашкам, и каждый царём природы,
На котором держится мирозданье,
Возлежит и ввысь глядит, не мигая.
О, родившись в мае, я столько о лете знаю,
Ты, конечно, простишь мне и это знанье,
Как и то, что туман на рассвете тает
Над полями, в которых бредём, плутая,
В сорняках колючих и злаках спелых,
А на юге цикады, не умолкая,
Лето славят и пыль на ногах загорелых.
Эту зиму опять мы с тобой скоротаем
Среди красных разбегов стволов на белом
И на синем, просмоленном облаками,
Под холодным и ясным, спокойным светом,
Там, где лыжи с разбегу пересекают
Тень от ели и пахнет летом.
Неизбывное лето царит над нами!
.
Дороги
Леса и горы, долины, овраги, берега и склоны:
Хранят они память и мудрость тысячелетий
По ним ходили скифы, сарматы, славяне и гунны,
Луна им светила и солнце встречали они на рассвете.
В бездонных просторах лугов и шорохе трав
Дороги стремились к чистой животворной воде,
Племена уводили в кормящую бесконечность дубрав,
Ноги бесстрашных и сильных шагали по щедрой земле.
Принесли вы с Востока смерть и навалу ужасную,
Рабство, тьму и чуму – орду монголо-татарскую,
Как дождями, умылись вы кровью, слезами и потом,
По вам уходили казаки, их семьи от польского гнета.
Строили новую, вольную жизнь без ляхов и панов
И щедро вас покрывали могилами вражьих отрядов.
Клубились вы пылью от шага коней, колесниц и османов,
Несли вихрь пулеметных тачанок и эхо разрыва снарядов.
Разруха и голод по этим длинным дорогам летели.
Уносили души людские в небесную сытость метели
Наши предки рвались по ним с фашистами в бой,
Оставляя родным своим веру, разлуку, душевную боль.
Дороги встреч, разочарований, любви, воспоминаний
Дороги, уводящие от юности к взрослой мечте
По ним ушел парень один в бескрайние дали
С надеждой на лучшую жизнь и на встречу судьбе.
Ностальгия
Беззаботное детство и горячая юность была
Вырос стройным, достойным, свободным и сильным
Моим смуглым ногам покорялись поля и луга
Бегущим радовался облакам и дождям обильным
Как прежде, хочу легко всходить на крутые горы
Подниматься в небо, чтобы коснуться Луны
С мечтой и надеждой смотреть на морские просторы
И с нетерпением ждать наступления весны
Как прежде, хочу обнимать любимую ночи и дни
Никогда не стареть, обходить все печали, ненастья
О время! Не отнимай желания, сил и любви
Душа, как в детстве, требует безоблачного счастья.
.
Подростку, стоящему на краю пропасти
Над пропастью, прежде чем сделать последний шаг
Ты вновь вспоминай, что случилось с тобой
Остановись! Задумайся, не торопись решать,
Нужно хоть ночь переспать со своею бедой.
Унижали тебя, издевались и били садисты – подростки
И любимая девушка вместе со всеми смеялась,
Пережить это все, не сломаться, конечно не просто
Ты решил, что из жизни уйти это все что осталось?
Но подумай о тех, кому дорог и кто тебя любит
И о том, что смертельную рану их ничто не излечит
Поделись своим горем и не бойся, что кто-то осудит
И запомни страдания, боль твои не навечно.
Жить ты должен! И выбрать другую дорогу –
Закаляй свое тело и дух, научись защищаться
Не молчи! Не таись, а борись и зови на подмогу,
Сволочей в жизни много и с ними придется сражаться!
Ты же с детством еще до конца не простился
Вспомни мамины песни, нежность, заботу и ласку
Как ладошками солнце довил и по лужам носился
И не страшно, что взрослая жизнь не похожа на сказку
Очень много хорошего ждет впереди тебя! Слышишь!?
Встретишь ты и любовь, и радость и друзей настоящих
Ты родился на свет не для шага последнего с крыши,
А для светлой любви, для прекрасных свершений, для счастья.
.
Живите, любите и пойте,
Дышите всей грудью своей,
Оставьте печаль и откройте
Вы сердце для неба скорей.
В назначенный час не робейте:
Ступайте дорогой своей,
Вы душу в любви отогрейте,
И к Богу откроете дверь.
***
Мы горстка пепла в этом мире,
Мы лишь иллюзия ветров,
И всё, что можем мы поныне –
Бороться с замком из песков.
Мы думаем, что это вечность,
Что мы хозяева земли,
Не понимая, что как гости,
Находимся мы здесь одни.
Мы кучка нищих иждивенцев,
Что попирает дух земли,
И так растаптывает вечно
То, что святыней нарекли.
И в наших мыслях неразумных
Никак найти не можем мы
Тот свет в душе своей лазурной,
На фоне сгустков чёрной тьмы.
Мы отреклись от святых истин,
Мы их под корень отрекли,
И нам осталась эта пристань,
Что Богом называем мы.
Моей Родине, Украине!
Нас ждёт великая страна,
Нас ждут великие победы.
И наша слабость лишь одна-
Бояться потерять надежду.
Мы знаем,что настанет час,
Когда расправим наши крылья.
И небо скажет всё за нас:
Мы – счастливы и мы- едины!
Нам нестрашна теперь гроза,
И силы ветра нам посилам.
Мы знаем, что придёт весна
И скажет вновь, что мы – едины.
Вставай, душа! Проснись от ночи!
Мы разорвали этот мрак.
Открой сейчас же шире очи,
Теперь наш путь на свет.
Пора!
.
НА СЕМИ ВЕТРАХ
На семи ветрах построен город –
будто из-за пазухи на свет
вынут кем-то – на причуды скорым.
Здесь живу я словно сотни лет.
Словно сотни лет разрыты ямы
и дорог растянуты жгуты.
Спит интеллигенция в пижамах,
веря с детства в ужас темноты.
Люмпен держит топоры на съёмных,
Фёдора Михалыча не чтя.
И пыхтят дома, как злые домны,
в стетоскопе старого врача.
Я иду по кромке этой чаши:
вправо – бездна, влево – полынья.
Сердце бьётся яростней и чаще
с каждым рваным криком воронья.
Здесь зима – не то, чтобы простуда,
а банальный повод прятать нос.
На вопрос «откуда?» – «от верблюда!»
отвечают чай и абрикос.
Мы привыкли жаться к этим стенам,
холод как обычай переняв.
Здесь из кожи крокодила Гены
взрослый мир пошил себе рукав.
На семи ветрах построен город –
сотни звуков, сотканные в шум.
Трубами, как пушками линкора,
метит он в небесную баржу.
Костной пудрой, выпавшей в осадок,
заметает чёрные следы
белая метель… Флакончик с ядом
и рецепт «три раза до еды» –
на дешёвом стуле у кровати.
Дочитать и выключить торшер.
Ночь, зевая, разожмёт объятья,
как в раю, который в шалаше.
НА БЕЛОМ ГРУЗОВИКЕ
Вот въедем мы на белом – будто снег –
грузовике в провинциальный город,
где в Центре – царь, а, может быть, генсек
стоит на постаменте и с укором
глядит в глаза потомкам, где дворы
колодцами – в предчувствии ведёрка –
чернеют, дно скрывая до поры,
где рубль измятый – скромный признак торга.
Куда с тобою, друг, нас занесло? –
ведь мы мечтали, помню, о триумфе,
о том, чтобы за наше ремесло –
имён нам данных высекали буквы
в граните грубом… Впрочем, пережив
все сроки – за которыми не видно
уже ни пашни щедрой, ни межи,
мы просто верим заданному ритму.
Смотри, как жизнь бесхитростна, как лёд
способен быть предметом декораций,
как лица тех, кто в клочья нас порвёт,
светлы во власти солнечных вибраций,
как тесен мир тех улочек, где нам
так хочется пропасть вдали от сборищ…
Оставшиеся дни – не чёрный нал,
а гонорар – обещанный всего лишь,
но нам, надеюсь, вновь отпустят в долг
лихой судьбы пернатые мгновенья.
Не съест свинья, не выдаст серый волк,
ленивой кровью не отравят вены –
пока в аортах беглого огня
жива волна. Мы въедем в этот город
на белом – за отсутствием коня –
грузовике, не превышая скорость…
ТОРТУГА
Ни обаятельных пиратов, ни пивной –
молчит Тортуга в тонком шёлке бриза –
лишь местный сумасшедший (некто Ной)
воссоздаёт по найденным эскизам
подобие фрегата. Запиши, –
он говорит – всё явнее стремленье
воды быть выше пиков и вершин –
и в том, как смерть, работает без лени.
Весёлый Роджер устилает стол
в дремотной кухне, где под звон посуды
чай обретает силу меньших зол
над большими – и сквозь него, как сутры,
звучат рассказы о былых страстях,
ошибках юности, обрывках киноленты,
запечатлевших танцы на костях
и прочие забавные моменты.
Тортуга – стала медленней, тучней.
Рассветный всполох льётся по витринам,
по медным лбам усатых трубачей
перед подъездом графа Аспирина.
И только деревянная нога
пускает взгляд по следу многоточий –
туда, где пары нет у сапога,
и левой шаг – труднее и короче.
Ступай на пирс – там неизменен вид
морской волны, как время ни старалось,
висок стены там волосом увит,
что кажется вблизи канатом старым,
там чайки на наречии небес
поют о душах вверенных пучине,
а рядом – бденья молодых повес,
как прежде, ищут смысла и причины…
Всё кажется: вот разорвёт туман
британским флагом вездесущий ветер –
и заиграет тонкая струна
при виде белых парусов на рейде,
но книжным детством пахнет акварель,
что сохнет на разложенном картоне,
и лысина эпохи – будто мель
под килем – возбуждаема ладонью
от париков уставшего посла.
В День Нептуна – зажжёт хмельной бравадой
до поздней ночи остров хвост осла,
а утром – у ворот земного ада
поверх тельняшки вновь натянет тень…
Так часто хочется быть одному – в сторонке –
чтоб мнения общественный кистень
не освистал тоски по треуголке…
.
***
Я лишаю невинности утренний город,
Растоптав белизну первичных снегов.
В предъявление первенства длинный провод -
Вереница чёрных моих следов.
Не души, даже в окнах всё спит освящение.
Я как первопроходец, стучу каблуком.
Жадно груди наполнит воздуха жжение.
Горло в дружбе обнялось с пуховым платком.
И шофёр тот, что возит других шоферОв,
Протянул за собою две параллели,
Словно мудрый Эвклид асфальтный покров
Расчертил в подтверждение теоремы.
Сонный город мне дарит умиротворение.
На часах нет пяти, есть желание спать,
Но иду... и мне кажется чем-то священно
Раньше целого города встать.
И закончив обход я холодной, босой...
Прижимаясь к тёплому... мыслю строки:
"Как же всё таки глупо искать где-то рай
Если он так мило сопит под боком."
***
Я не чёрная ведьма, хотя иногда в полутьме
Я варю своё зелье, что б утром тебя накормить.
Я не злая колдунья, но всё-таки лучше не верь мне,
Иногда я немножечко смею тебя обмануть.
Я не чудо лесное, хотя мои мысли коварны
И могу без стыда воплотить их я наяву.
Не морская серена, но сладостью голоса тайною
Я в ловушки так хитро тебя без труда заманю.
Не царевна лягушка, но внешность моя переменчива.
Я не вила, но тоже без крыльев я чахну и мру.
Даже не ланнан-ши хотя лучше не будь ты доверчивым,
Сердце жаром стоплю, а после оставлю дыру.
Не валькирия я, но сильна и душою и телом.
Не горгона, но взглядом и ликом сражу.
И не карна несчастная, но мои слёзы священны,
Если лью, то по близким чьей жизнью я дорожу.
Я не лада, но если люблю - то до капли заветной,
До последнего вздоха и до рожденья детей.
Я не мара, но лучше не зли меня коли ты смертный,
Если гневаюсь, не сосчитаешь ты белых костей.
Не макоша, но без меня нет уюта в доме.
Я не муза, но вдохновеньем повенчана.
Я не нимфа, хотя я и страсть и безумство.
Не богиня я… А просто… обычная женщина…
***
Всё относительно на голубой планете.
Завтра не настаёт некогда.
И для родителей малыми будут дети
В десять, пятнадцать, сорок… короче всегда.
Море сровняв с океаном колюжка и только,
Нам же оно бескрайне и широко.
Дерево-одиночка не ровня дебрям,
Но возвышаются кроны его высоко.
То, что лежит параллельно не пересечётся,
Но не известно, что в бесконечности ждёт.
Может весь мир там когда то перевернётся
И параллели сойдутся в единый счёт.
Слон отнесётся к мухе как марс к комете.
И уходя от кого то к кому то вернусь.
Всё относительно на голубой планете
И я к тебе по-своему отношусь.
.
ТЕЛО
Однажды явилось мне тело!..
И тело явиться хотело,
как будто и тело - не тело,
а дело, которое в "ём"...
Оно рисовалось мне мелом
и пелось, то частью, то целым,
леталось обычным и белым,
невольно звучащим стихом.
А я говорил ему: "Тело,
быть телом - достойное дело;
являться не словом - так мелом,
стоять тут и там на своём".
И мной говорилось, мол, дело -
быть звуком и телом быть белым,
и душам - направо-налево -
даваться на время на съём.
Но что-то у тела взболело.
Вздрожало, а, больше, взгорело.
И было оно Азазелло,
хотя между тем - Бегемот...
И линией тело не тлело,
а посвистом неким летело.
И было, что мной было тело,
как будто душа - Идиот...
ШИШИГА
О, как скоро душа - не голубка, не фея, не Мир - сквозь полёт, а шишига!..
И чернавка - в плену у тебя - косорота, горбата, страшна,
От людского треклятого терпит - болезно-облезлая - ига;
Эта милая-милая, в общем, - до встречи с тобою - коряга... калика... клешня...
Осуди не её за бестыдство, с которым в тебе всякий раз помирая,
Эта, в прошлом и вольном - принцесса, беззубо и низко кряхтит.
Ей, родимой, внутри высоко и до птичьего майского грая,
А не то что до дико-пунцовых на звёздах далёких ланит!
Уж пеняй на себя и себя - да гони, брат, её от такого,
Где она каждый час (даже миг) исподволь обращалась в что есть...
За Началом, поверь ты, - за Ним - остаётся последнее Слово,
Если предал не просто слова: "добродушие", "совесть" и "честь".
ВОЛШЕБНАЯ ЛАМПА ПАРАДЖАНОВА
С.П.
Если органы чувств, как грузинский ковер,
А душа - Украины курганы,
Если духом в кинжал ты армянский остёр,
Значит ты - режиссёр Параджанов.
Если ты свет придумал (но, кажется, Бог)
И Ему в нас - случайно - осанна,
Значит смерть твоя меньше, чем сделать ты мог,
Значит мученик ты Параджанов!..
Если жизнь эта - кровь, если кровь - это жизнь
И, возможно, - твой фильм (час неровен...),
Как за крепость Сурамскую, так и держись,
Сам собою в судьбу замурован!
И когда будет бой - я волшебно скажу,
И когда будет мир - аладдинно:
"Ни о чём никогда просто так не сужу -
Без луча твоего, Парад-джиннов!..".
.
ПИСЬМА С МОРЕЙ
Вы были – как река,
спокойная река,
Взволнованная, может быть, немного.
Пожалуй, да, взволнованы слегка.
А я, я словно вылез из берлоги
И онемел:
весна, ручей в разлоге...
Как это странно всё бывает!..
Дано ли то кому-нибудь понять?
Вы мне
себя
позволили обнять.
Я этого никак не понимаю!
От яблоневой тихой красоты
Награда: ею можно любоваться,
А я, медведь, я сразу – обниматься
И «ты» сказал Вам.
Стали мы на «ты»...
Едва пролягут между нами мили,
Я снова возвращаюсь к этим дням,
Когда ещё на «вы» мы с Вами были,
И вновь, как прежде, обращаюсь к Вам...
- С женой на «вы» – не слишком величально?
Ты вечно, парень, превозносишь баб!
- С судьбой нельзя на «ты», - я отвечаю, -
Она – моя жена,
моя Судьба.
* * *
Среди рабочей суеты путины,
Железа, соли, мата, чешуи
Бывает трудно веру обрести мне
В зелёный берег, где – леса, ручьи,
Где синь – над головой, не под ногами ,
Где очень тёплый, карий цвет земли...
В минуты эти как же дорога мне
Твоя улыбка и глаза твои.
И пусть качает в синей колыбели,
Пусть все моря на свете надоели,
От городской бегу в них суеты,
И только ты со мною, только ты,
Твои глаза и ясная улыбка...
Мне ясно с ними –
Б ы т ь и л и н е б ы т ь ,
Они мне землю не дают забыть.
Спасибо, Ясноглазая,
спасибо...
* * *
Нет, не парк и не театр –
Есть на свете пароход,
На котором я тебя
Встретил в тот нелёгкий год
В океане.
Нет, не пели
Трубы счастья, не любовь
Нас свела с тобой в апреле.
Нас беда свела с тобой.
Ту беду благословляю,
Пароход обнять готов.
Тот апрель сменился маем,
И явилась нам Любовь.
Милый, милый мариман,
Вспомни, клотиком тряхни:
Белый берег (был туман),
Мы на палубе одни.
Ёжась в сырости морской,
Обнялись мы с ней, прильнули,
Каждый со своей тоской.
Ты гудел, и в этом гуле
Наши беды потонули.
Добрый, милый пароход,
Дай тебя я расцелую –
В нос, и в скулы, в каждый борт.
Ты пойми, пойми: л ю б л ю я !
Расцелую в каждый клюз,
Обниму трубу и мачту...
Я люблю, люблю, люблю!
Вот дурак, стою и плачу.
.
СЧАСТЬЕ
Мы с тобой смотрели на руины храма,
Ты сказал, что время – сеть морщин и шрамов,
Что любовь не знает временных пределов…
А потом был пляж, два сплетенных тела…
И волна, что помнит взмах весла галеры,
Превращала пену в силуэт Венеры,
И пылала кровь, прожигая вены!
В эту ночь я тоже родилась из пены…
Постмодерн – свобода души и тела,
Все, что ты имел, все, что я хотела…
Может, вещий сон, может быть, награда,
Сладость губ твоих – это сладость яда…
А потом был путь в город Красной Ночи,
Я смогла пройти все, что ты пророчил,
Станцевать «на бис», оказавшись выше,
Танец кошки на раскаленной крыше!
Время смыло с тела твой вкус и запах,
Но Сирена-память цепко держит в лапах,
Ведь твоей рукой, дрожащей от страсти,
В моем сердце выбит иероглиф «СЧАСТЬЕ».
***
Уже сердца, пронзенные стрелой,
Вдыхают яд, струящийся повсюду,
Забыв о том, что ты давно не мой,
И я твоею никогда не буду...
Мы не пойдем с тобою к алтарю
И я не прошепчу тебе "Согласна",
Но мотыльком в руках твоих сгорю,
Забыв о том, что на огонь лететь опасно...
Лишь Ангел, улыбнувшись с облаков,
Поймает город в сети снегопада
И нам с тобой прошепчет, что любовь -
Душе и наказанье, и награда!
***
Снова заперта дверь и задернуты шторы…
И улыбка твоя, словно ящик Пандоры…
Стоит только шагнуть в сад маркиза де Сада,
Попадешь за врата персонального ада!
Если это любовь, то любовь декадента…
У твоих поцелуев послевкусье абсента…
Черный бархат о шелк – это кожа о кожу…
Наша тень на стене на распятье похожа!
Сорок тысяч мгновений сливаются в вечность…
Перекресток желаний – наш путь в бесконечность…
Я давно поняла, только это неважно:
Умирать от любви - чересчур эпатажно!
Черный шелк на глаза и металл на запястья…
Непорочность души – наша плата за счастье!
Ни зароков, ни просьб - это часть уговора,
Когда заперта дверь и задернуты шторы...
.
***
Расстояния от секунди к секунде немислимо
тоскливо пылятся слова.
Искренность измеряеться числами,
без законов судят права.
мысли на волнах качаются,
светит свет лишь в одном окне.
Друг другу улыбаются завистью,
плюют друг в друга спина к спине.
Агрессия на запястьях ,
под ногтяmи грязь от обид,
люди целятся в Родину свастикой,
дескать, Родине не болит.
На витринах следы «талантов»-
бездарей, что тянуться в высь.
Сами из певцов делали музыкантов,
а ммузыканты перевелись
***
прятав себя между книг,
закрыв идеалы на ключ,
ты стремилась быть похожей на них,
а они на тебя-ни чуть.
от земли в высоту под углом-
это уровень их мечты,
и ,скотившись ,как каменный ком,
ты упала до их высоты.
ты поверила их греху,
и масса несла тебе суть.
ты-боролась за их чепуху,
они за тебя-ни чуть.
ты -когда темно не включаешь свет ,
когда плачешь ,не прячишь слез,
а для них "да"-это то же ,что и нет.
И серьезное -не всерьез
***
Мыслишь –тихо.
Думаешь-о грустном.
В сердце-дико.
На душе -пусто.
Что-то осталось.
А что-то забудеться .
Но запомнишь ты главное-
Он есть нарушения грустного ,
Он залог всего противоправного .
Он –твое «нельзя»
Он - твое «так хочеться ».
И если бы «ДРУЗЬЯ»…
Да увы….
И ты себя в могилу сводишь слезами.
А ему как-то еще живется ..
Он мыслит верно ,
Думает радостно.
А ты, девчонка, которая мучиться .
И чувства твои не надо .
И перестань быть в глазах людей хорошей.
Он был .есть .будет гадом.
Он –твое прошлое!
* * *
Как падают в море, так больше падать и некуда.
Не стоит меня в этот миг вылавливать неводом,
Когда я все рыбы, все крабы, когда я – соль…
Не стоит меня вытаскивать на песок.
Что скажет, глотая воздух острыми жабрами,
Тебе за попытку спасти от моря душа моя?
Спасибо тебе, спасибо… И все же спаси…
Руками до моря бережно донеси.
* * *
Средь призм многоликих что делать простому лучу?
Устав от неоновых вспышек, ты веки смежаешь,
И, словно «спасибо» тому, кто придумал свечу,
Звучит в тебе вечер, которому ты не мешаешь…
Душа, словно рыбка, в самой сердцевине теней,
Не ждет, чтоб чужая наживка спасла от напасти
Остаться в бездонности этой, на этой ничьей
Земле, для которой еще не придуманы снасти.
Обернут в страницу Маямского календаря
Подсолнечник желтый. Как все в этом мире смешалось…
Но бабочку, что застывает в глотке янтаря,
Вдруг выпустит вечер, которому ты не мешаешь.
* * *
Между сложенных крыльев бабочки – тишина.
Никуда не летит. Оседает синей пыльцою.
Она может сорваться. А может остаться в нас.
Как ей просто – быть…Как ей просто – глядеть в лицо нам.
Однодневка, бесплотное марево чешуи,
На огонь медно-желтый – полет сквозь дни и машины.
Это чья-та надежда и боль. Это сны твои.
Не ломай ее крыльев. Движеньем губ удержи их
На пороге случайностей. Там где вразброс, взахлест,
Облака – сквозь дождливые ветки – как книга жалоб.
Ну, спаси же ее… Не от ветра… Не от колес…
От себя самого. От себя самого, пожалуй.
.
МОЯ ОДЕССА
У ПАМЯТНИКА ГРАФУ
М.С. ВОРОНЦОВУ
«Полумилорд, полукупец»
стоит себе на пьедестале,
освободившись наконец
от циркуляров и баталий.
От вицмундиров и казны,
от льстивых слов и козней света,
от вздорных прихотей жены
и дерзких шалостей поэта.
Свой тур достойно отыграв,
давно бездвижный и безгласный,
бестрепетно взирает граф
на город шумный и прекрасный.
Где властно судьбами играл
он в устремлении высоком
и ввысь порою воспарял
в мечтах и планах, точно сокол.
Где, краем правя столько лет,
в грехах корысти не погряз он…
Белесый голубиный «след»
слезой застыл под левым глазом.
Увы, не стоит и гадать,
как век сведет с тобою счеты.
Ты реешь в небе? Исполать!
Да на Руси рукой подать
от соколиного полета
до голубиного помета.
ЗИМА В ОДЕССЕ
Море лижет мели и молы,
молчаливо жует камни…
Зачерпнув,
я поставил море
на окне
в граненом стакане.
Пусть оно гнилыми ночами
в нашу гиблую непогоду
пахнет песней, песком, печалью,
пахнет солью, солнцем и йодом…
Ночи слякоть глотали залпом,
дна, как счеты, щелкали мимо…
Становился тревожный запах
все грустней,
все неуловимей.
вот уж только дуреха-память
уверяет меня упорно,
что водица в пыльном стакане –
это море,
и пахнет морем.
Что она корабли держала,
опьяняла акульи жабры…
Где ж ты, море?..
Осталась к весне
только серая муть на дне…
А по городу – окна моют,
а по городу – с крыш каплет.
И огромное Черное море
молчаливо жует камни.
УЛИЦА КАНАТНАЯ
В меланхолии приятной,
под хмельком,
в полубреду
вдоль по улице Канатной,
спотыкаясь, я иду.
Облаков густая стружка
над Одессою плывет.
Сердобольная старушка
кормит кошек хоровод.
А в порту, за косогором,
так и дразнят огоньки:
«Хватит сирым быть и хворым!
Ну-ка будням вопреки
вскинься радостным порывом,
над обрывом воспарив!..»
Но решетка над обрывом
охлаждает мой порыв…
Черт возьми!
Аль я не русский?
Ну-ка, Господи прости,
дай рвану решетку хрустко,
как рубаху на груди!
И – дороги нет обратной,
как в любви или в бою…
У решетки на Канатной
я стою… стою…
Стою?..
.
***
За каким
Горизонтом,
За какой
Линией
Фронта
Увижу тебя?
В объятиях
Огня
Или в облаке
Пепла и пыли?
Там, где мы
Ещё не успели…
Или там,
Где уже сбылись?
За гранью
Ревности
И стяжательства,
Пустоты
И предательства.
Мести!
За горизонтом –
За линией
Фронта
Нашей
Войны…
Не быть нам
Ни порознь,
Ни вместе!
***
Меня давно
Наведывают
Птицы.
То дятел
Постучит
По дереву,
А то синица
Заглянет
В окно,
То ворон
Клювом,
Словно мордой...
Мне всё равно.
Птицы – лучше.
Людьми сыта
Уже по горло.
***
Такой мороз,
Как будто
Чёрт его принёс
Испытывать
На прочность.
И метит точно,
Быстро…
Где ещё искра…
А мне б тепла,
Чтоб дотянуться
До пера
И не замёрзнуть
До утра.
.
Взмах руки и, отправленье,
Еду с юга на восток
Рельсо-шпальное движенье
Начинает свой поток.
Грустной узкостью перрона
Ширь морская отошла,
Остается за вагоном
Запах южного стола.
Ночь пройдет в купейной клетке
Душным комканьем белья,
В утренней, последней метке
Будет: "Здравствуй! Вот и я..."
* * *
Бреду в одесском тумане
по улицам старым,
Где потомки контрабандистов
пропивают наследство по барам.
На Молдаванке дремучей,
где царствовал Беня Крик,
Часто слышится ночью
жуткий крик.
* * *
белое быстро тает,
всё, что под ним обнажает,
утерянные предметы -
деньги, ключи, пистолеты,
пуговицы, телефоны,
кольца, браслеты, патроны,
всё, что в метель пропало,
всё, что в сугробы упало ...
я потерял три слова,
в которых была основа,
в которых сокрыта тайна,
пойду, поищу в проталинах.
.
Я обещаю быть с тобой,
Открой сердец границы.
Хочу я стать твоей мечтой,
В своей мечте забыться.
Смотреть и слушать:
Выдох-вдох,
Ресницы взмах
И поворот-
Ты обитаешь в снах-мечтах,
Описанных в моих стихах.
***
Длинными, тонкими пальцами,
Перебирая струны,
Время течёт и катится,
Кажется нам бесшумным.
Мы повстречались в пятницу,
Ты был одет невзрачно,
Я не хотела краситься,
Но встреча была удачной.
Я не смеюсь с задоринкой,
Не поправляю волосы,
Я не люблю быть маленькой
И нет бархатного голоса.
Длинными, тонкими пальцами
Перебирая струны…
Вместе бы нам состарится,
Ведь время летит безумно.
Город, омытый волной
Ранним утром город спит.
Пролетая над туманом, где маяк гудит,
Чайка летит,
Кричит, сверкая крыльями и с отблеском рассвета,
Проносится над городом-мечтой поэта.
Лечу и я.
Вдоль улиц, чувствуя вкус соли,
Что на губах остался от прогулок к морю.
И проходя по Дерибасовской пустой,
Коснусь брусчатки теплой, что была родной
Для города, омытого волной.
Спущусь бульваром мимо Дюка,
По лестнице пройду, потом к причалу,
Услышу: чайка закричала.
Я стою.
Вокруг заставлено под парусами,
Стоят примеры чьей-то славы,
Названия не перечесть
Тех яхт…
Проснулся город.
Чувство ритма…
По Пушкинской всё сбито,
Но повернуть во двор возможно.
Ты осторожен будь:
Хранят дворы всю свою суть.
И ты храни. Не нарушай покой!
Так тихо.
Город молчит секретом,
Тайной прекрасной, как балет и оперетта.
Века накапливали нужный колорит,
Под солнцем южным все блестит,
Сверкая красками, улыбками людей-
Счастливых, встретивших гостей-друзей,
Отправятся к известному маршруту,
Прекрасный город, узнавая вновь.
Прочувствовав его любовь,
Я силы возвращу свои,
Что город мне отдал, ведь у него мои…
.
Мой дом
Упругая усталость дивных лет
Меня опять зовет в пору из совершенства,
Где робкий лист гоняет…Вздох… И нет…
Уже мелодии и хрупкого блаженства.
Из детских лет…Выискивает сны
Моя мечта в сибирских райских венах,
Диковинный задумчивый мотив,
Облицевавшый дом уютный и несмелый.
Где ветхий запах прошлого рябит,
От полнолунья ночи и похмелья,
Чудесных трав, что лечат грусть и мир,-
Свободный добродетель душ.. А зелье…
Еще распустится когда-нибудь мое,
В сибирские края позвавши странно,
И дом подставит нежное крыло,
Которое меня лечило детством безоглядным.
Деревенеют зыбкие слова,
Рассвет рисует бархат в небе чистом,
Тайгою окунает каждый раз,
Лучистый звездопад и в снах, и в мыслях.
Еще воспоминания крепки,
Как пахнет хвоей- просто омут!
Уже помолодели все ростки,
Обитель лишь зовет осенним стоном.
В весне - неисчерпаем аромат,
Душистых веток, трав и новолунья,
И отзовется лишь забытый сад
В ладонях вечности… Не думать…
Я не могу о грусти лет,
Что плотно воздух изощряют,
Не движется, густеет след,
В размахе перелива мая.
Не модны стали и ветра,
Что помогают нам резвиться,
Поэзия надточит такт
Былого, прошлого страницы.
А календарь погубит вздох,
(Чего искать нам в полнолунье?)
Сердечного биенья вздрог,
И так о роднике живом припомнит.
Мой милый дом, опять к тебе
В который раз, во сне, на время,
Я прилетаю… Только бег…
От детства дальше не замедлишь.
И лишь картины написать
Поможет мне рука поэта,
А летний дождик, - просто знак,
Пробудит за окошком где-то…
И перебоем постучит,
В знакомых лицах отражаясь,
А жизнь продолжит и взгрустит,
Оставя стих- воспоминанье.
Рассвет
В воздух медленно врывается рассвет,
Распахнувших окон сонная соната,-
Чувствует любовь сквозь мерцанье лет
Утро жемчугов - как свою отраду.
Золотится дождь солнечных лучей,
И созвездья неба скромно убегают,
В миллиардный путь порванных теней
Занавеса день, и тихонько тают.
Синей бахромой лицезреет свежесть,
Влажная душа после сна - в ответ,
Неба молодого… и струится нежность
Утренней росы сквозь манящий свет.
На ладонях мир - целый мир чудесный,
Перевоплощенье в чуткое, свое,
Пробуждаясь, ночь, думает о вечном,
Просто убегая, больше ничего.
Янтарный мир
Потухшее немое лето,
И янтарем озвучен мир,
Как серебрится нить рассвета
В дыханье пойманных глубин,-
Высоких нот осенней глади,
Морей распахнутых широт,
И в бирюзовом водопаде
Я различаю сотни нот.
А в каждой ноте - жизнь морская,
И гранью смотрит в небеса,
И нежно в воздухе блуждая,
Отобразится навсегда.
В твоих глазах я вижу солнце,
И крымский берег наших дней,
И ароматы спелых сосен
Доносят запахи ветвей.
Как пахнет хвоей!- просто омут!-
И подогретою смолой,
Уже не просится на помощь
Душа, влюбленная в прибой.
Все просыпается… И влажность
Из моря тянется, дыша,
Вдыхают небо беспощадно
Морские бризы и ветра.
И пальмы потянулись где-то,
Мисхорский парк - как волшебство,
А первый лучик окунулся
Родного солнца в это все.
.
Морские шедевры
Светило пламенем живым,
Волну украсил золотым,
Шальным лучом морского солнца,
Нырнул в закат, закрыв оконце.
Соленой сыростью туман,
Парит над морем по утрам,
Над гладью радуги цветы,
Берут сиянье глубины.
Шедевры неба и воды,
Наносит солнце на холсты,
Этюд волшебной красоты,
Лучи распишут с высоты.
Им ассистирует волна,
Она мятежна и вольна,
Маэстро муз муссонный бриз,
Меняет краски без каприз.
Пейзаж лагуны в янтаре,
Рябое море в чешуе,
Блестит под солнечным теплом,
Залив природным серебром.
Красив веками океан,
И в штиль, и в грозный ураган,
В лучах он как хамелеон,
В палитре вод меняет тон.
Морской театр
Я слушаю музыку моря,
Оркестр стихий и покоя,
Твои песни – волна,
Пишут риф и скала,
На слова и куплеты прибоя.
Морскую симфонию ветра,
Исполнит скалистая лента,
Ее дирижер,
Океанский простор,
Не знающий аплодисментов.
Страстями кипит океан,
Его ассистент ураган,
Седая медуза,
Маэстру, как муза,
Кочует по нотным волнам.
В соленом театре воды,
Кораллов, роскошных сады,
Немые актеры,
Морские суфлеры,
На сцене холодной звезды.
Играет роль главную – риф,
На сцене легенда он – миф,
Он помнит пороги,
Туземцев пирОги,
Он тайной и памятью жив.
Подводные зрители ждут,
Когда представленье начнут,
Морские глубины,
Рисуют картины,
Сценарий от бурь стерегут.
.
Чашка очень теплого кофе с щепоткой острого перца
(Диптих)
Налей, милая,
Чашку очень теплого кофе,
И добавь в нее
Щепотку острого перца.
Будет похоже на то, что на душу надели
С любовью связанный свитер
Теплого рыжего цвета,
Похожий на маленький тесный домик,
В котором,
Едва помещаясь ужавшись в три раза,
Чувствуешь детскую близость
С кем-то таинственным, добрым и несомненным
— может с Богом,
Или с Мамой, такою, которую ищут сироты,
Или с кем-то еще,
С кем таинственной связью был связан
В период наивности детской,
И о ком вспоминаешь
В наивности сладкого сна...
Будет похоже на то,
Что я снова спокоен и тих,
И к ковру на полу прижимаюсь,
Как игрушки,
Которые на ночь остались лежать в беспорядке.
Чашка очень теплого кофе с щепоткой острого перца (II)
Я хочу подарить тебе вечное
Ощущенье живого присутствия
Чтоб меня можно было на завтрак
Выпить
Чтобы вместе быть
Еще сутки
Я хотел бы дать тебе счастье
Растворимое в сердце
И с тобой разделить теплоту
Волшебного кофе
С щепоткой острого перца
***
Мое геройство и жажда свободы
Не нужны публике,
Я буду беспомощным,
Запертым в клетке зверем,
Им нужен шут — я им буду,
Они требуют от меня
Слепой покорности —
Я научусь смирению.
И вы
Называйте меня как хотите
За это.
Мне хочется
Делать все правильно,
Так, как положено,
Или больше:
Любить вопреки законам природы —
Больше, чем может любить
Потешный медведь на ярмарке.
Я хочу научиться
Умирать за своих врагов.
Кто из вас, люди, обучит
Медведя такому фокусу?
В моем городе
Моем городе много
Сырых подземелий
И тайных комнат;
И пустых домов подоконники
Украшают сухие цветы,
Паутиной затянутые.
В моем городе вечная осень
И изморозь на окнах.
В моем городе принято думать
О вечном или о грустном
И праздновать день рождения вечером
В узкой компании
И неторопливой беседе.
В моем городе принята оттепель
И объятия со спины.
В моем городе снов
.
Иосиф Миллер
Иосиф Миллер выходит из дому,
когда вокруг не видать ни черта,
и хоть он готов к судьбы перелому,
но сейчас в душе у него пустота.
Он садится в Хонду, включает радио,
ловит любимое Best FM,
и жизнь переходит в другую стадию -
он погружается в мир проблем.
Их у него сегодня штук тридцать,
а как решать – лишь пара идей.
И, чтобы проснуться или забыться,
он начинает играть в людей.
Он представляет - пусть я буду Лешей.
Буду землю бурить и трубы класть.
Меня будут бояться, хотя я - хороший,
потому что у меня безграничная власть.
А я вдруг сниму отель в Париже
(ну, не отель, а всего один номер,
на третьем этаже, конечно, не ниже,
и россиян никого чтоб меня кроме).
Утром специально попозже встану,
не в шесть, а, так, примерно в восемь,
спущусь в ресторан, возьму круассаны,
вьетнамка в тапках принесет мне кофе.
После обеду сяду в электричку,
приеду, и буду бродить по Версалю,
как будто это мой огородик, личный,
и главное там – встретить свою Алю,
вернуться в город, шляться с ней по бульварам,
лавируя между любовью и грехом,
и не чувствовать себя таким старым,
таким облезлым и скучным чудаком,
радостно слушать ее щебетанье
про Дю и Мю и разные Эль Али,
самому забыть, что многие знания –
это всегда многия печали,
рассказать ей об этом,
показав рубцы на запястьях,
и поклясться уходящим летом,
что вообще-то не в любви счастье.
А под конец дня все-таки не сдержаться,
и целовать ее лягушачий рот,
и она тогда начнет отбиваться…
А, может быть, и наоборот.
И тогда…
Он никак не может кончить,
ведь он такой вдохновенный враль!
Его Хонда стоит на обочине,
а снаружи – московский февраль.
Анамнез
Мои исколотые пальцы
Мне говорят: «Ты диабетик,
Тебе уже не стать начальством,
И в жизни ничего не светит»
Мои скрипучие суставы
В любви мне редко помогают.
Но лишь подруги-костоправы
Об этом всю неправду знают.
Мое истерзанное сердце
Впитало боль и утопило
Инъекцию горилки с перцем
В количестве пяти бутылок.
В анамнезе, по счастью куцем,
Найдутся строчки и такие:
«Не те, к несчастью, члены гнутся,
И не сгибаются другие.»
И лишь душа, признаюсь честно,
Меня совсем не беспокоит.
Она пуста и бесполезна
Как старческий сперматозоид.
Черно-белое воспоминание
А помнишь, как мы целовались, печатая снимки
Вечерней Москвы, в бесконечном весны карнавале,
И красный фонарь освещал нас, сидящих в обнимку,
Над ванночкой, где на листах проявлялись
Нечеткие контуры мест, и событий моменты,
Потом становились все резче и неизгладимей –
Склон Ленинских гор, и река, как хрустальная лента
На темном холсте, и свинцовость заката над ними,
Подмоченный Кремль и салюта высотные стрелы,
Беседка в саду одиноком, и профиль твой гордый,
И тонкие пальцы на клавишах черных и белых,
Когда неумело пыталась ты взять три аккорда.
Нам было по двадцать, и жизнь была яркой и сочной,
Но цвет уходил в серебро черно-белого фото,
Теряя по ходу свою глубину и порочность,
Пока мы блуждали в полях молодого Эрота.
Мы тратили время беспутное в поисках веры,
Искали моменты, где чувства оттенки застыли,
Не зная, что жизнь, постепенно, окажется серой,
И лишь фотографии станут навечно цветными.
Безжалостно время стирает моменты и лица,
И жизни цвета на закате вернутся едва ли,
Но память хранит тот свинцовый закат над столицей,
И красный фонарь, и как мы с тобой целовались.
.
Что не сделаешь, милая,
Это то, что хочу.
Милая, милая, нежная,
Боже, с ума схожу.
Милая, милая, нежная,
Только с тобой быть хочу.
"Милая, милая, добрая",-
Нежно на ушко шепчу.
* * *
Я болею тобой.
Будь со мной любезней!
Я болею, но знай,
Что любовь
Всех таблеток полезней.
Ты найди те слова,
Что порадуют уши.
Только эти слова
мою вылечат душу.
Подойди, обними!
Мне другого не надо.
- Я люблю! - мне скажи
И со мною будь рядом.
* * *
Намудрила Вселенная,
Нам ее не понять.
Два в году равноденствия
Подарила нам мать.
Одно зимнею стужею
Додало темноты,
Будто день простуженный
Вставать не спешит.
А второе весеннее,
Но оно не лежит.
И без капли сомнения
Белый день теребит.
Чтобы он не лентяйничал,
А живее вставал.
И как можно пораньше
Он свой день начинал.
.
Палые листья
Мне бы пойти по свету
В ослепительно белых штанах,
Но, как назло не осталось
У меня ни того, ни другого.
И вот сижу у окна я,
Представляю себя на бетоне
И радуюсь мутным стёклам
И белёсым взглядам прохожих,
Изнутри таких же, как я,
И снаружи немного похожих,
Жаль, что нет у меня ружья,
Чтоб дождями стрелять по лужам,
По трепетным жёлтым листьям,
Что слетят не сегодня-завтра
На бесстыдно голую землю.
С сожаленьем, с немым укором,
Прихотливым узором будней
Лягут в грязь да там и пребудут
Без надежды на возрожденье,
Без мысли, что их не забудут...
Пугливые палые листья.
Сфинкс
Был, как сфинкс.
Стоял молча.
Загадочных загадок не загадывал,
Не умничал и не ёрничал.
В глазах печаль,
На губах горечь,
Всё, как всегда.
Очень.
В теле дрожь,
В ушах навязчивые причитания нескончаемой ночи,
Что не стоит ёрзать
И, что всё уже кончено.
Сам себе Сфинкс,
Сам себе беда,
Одиночная мишень в прицельной рамке города.
В коробе черепа холод и пустота,
В душе - леденящий духовный голод.
И бетонными утёсами стиснуты дали,
Всё ли надо нам из того, что сделали?
Туда ли попали, куда целили?
Молчал, как Сфинкс,
И цепенело тело.
Был, как Эдип,
Хитрых вопросов себе не выпрашивал,
Резал жизнь тонкими ломтями,
Крошил её в кашу.
Все предсказания изначально ложны,
И не надо расчёсывать про невозможное
И недолжное,
И про несудьбу,
И про присутствующую в каждом намерении тревожность.
Вовсе не слеп
И не исколю глаз.
Был, как Эдип,
Раз за разом,
Шёл, как бешеный пёс,
Семь вёрст - разве крюк?
Умывался солнцем,
Утирался вьюгами,
И молчал в вечность,
Срываясь в хрип.
Сам себе Сфинкс.
Сам себе Эдип.
Twin Peaks
Ночью лают собаки,
Ночью гудят агрегаты,
Ночью тумынны овраги
И прогулки чреваты.
Но ты-то задвинул засовы
И горя себе не знаешь.
Ночью летают совы,
А ты лежишь, отдыхаешь
Под мерный постук приборов,
В снах электрических, гулких.
Надежны твои запоры.
Какие ночью пргулки?
А ходят лишь те, кому надо,
Те, кто приходит ночью.
Под сладостный гул агрегатов
Ты увидишь воочию
Своих кредиторов
И что тебе сможет помочь?
Они тебя ждут,
Выздоравливай.
.
Все мечты разобраны...
Все мечты разобраны
странными животными,
хоть на них похожи мы,
это - недомЫ.
Все вокруг размечтано,
на сто лет размечено
и очеловечено
вплоть до Колымы.
Жить придется темными,
мыслями казенными,
одухотворенными
кем-то где-то там;
все, что мне позволено, -
Вами всё спроворено,
тропы все проторены
к вашим закромам.
В этом вы виновные,
люди уголовные,
что гляжу в укромную
дырочку в полу
и о том лишь думаю,
как украсть мечту мою,
как стряхнуть угрюмую
эту кабалу.
А пока - по струночке,
корчу дуру-дурочку,
жизнь люблю из дырочки,
чёрт её б побрал.
А по мне - подошвами
сотни тел взъерошенных,
найденных и брошенных...
Хоть бы кто упал,
да мечту ту выронил,
выпустил из рученек,
звал ее по имени -
не отозвалась.
Я б ее болезную,
скверную, нечестную
отряхнул бы, вычистил
вековую грязь -
и на грудь покатую,
на плечах распятую
гимнастёрку мятую -
Орденом надел.
Я б мечту ту выходил
и тогда б на выходе
Ни о чьей бы прихоти
больше не радел.
И ходил бы гоголем
по полу, да по полю,
всё вокруг да около,
выпятив живот,
Вслух себе мечтал бы я,
и была б мечта моя,
Самая-пресамая,
Вот такая вот:
"Чтоб другой какой-нибудь
маленький юродивый
из гражданских вроде бы
стал бы в кабалу,
жил бы одноразово
подчинялся сразу бы
и подошвы смазывал
Дырочкой в полу"
Наоборот
И неважно, кто тебя когда-нибудь окольцует,
Не имеет значения, что это будет за идиот:
Учись у того, кто хуже тебя танцует,
Но – так уж сложилось - лучше тебя живёт.
Кривоногих чудищ не вытравить, не исправить,
И чем дальше, тем больше от них вреда.
Им достаточно шубу в штаны заправить
Там, где ты сгорела бы от стыда.
Помни: граммы ведут к килограммам, а те – к эпиграммам,
Независимо от количества съеденной колбасы.
Но становятся мрачными отражённые зеркалом дамы,
А свиные жирдяи никогда не становятся на весы.
Ты – суперсимметрия, самодостаточная окружность,
В тебя не вписать ни грузчиков, ни фарцовщиков анаши.
Но кому Нужна твоя Нежность
И нежна твоя Нужность,
Особенно там, где идёт недовес души?!
Невозможно учесть кривизну пространства
Где твою прямоту изогнут дугой,
Сволочь похвалят, обозвав ещё тем засранцем,
А тебя унизят, просто назвав cобой.
Мне плевать, придёт он в броне или безоружен,
И каких он при этом будет кровей и пород:
Учись у того, кто тебе вообще не нужен,
Особенно если ты ему - наоборот
Бомж
Завёрнут в газету селёдочную,
Как рыба без глазьев. Пугливо
Идёт он, верёвочный,
И клянчит: "Подайте пива"
"Оставьте в покое дедушку" -
Он чермный от червоточин.
Рифмы свои - с полушку -
Как мантры, под нос бормочет:
Дёрни за веревочку -
Рассыплюсь в слёзы
Косички у девочки
Пахнут мимозой
В театре. Толпятся. "Билет ваш".
и он тут - с билетом волчьим.
"Куда разбежался, алкаш?"
"Увидеть Галину Волчек"
"Галину Борисовну?" В смех.
"Меня она знает. Скажите,
Что я тот самый, из тех,
Кого она кликала Митей".
Идут с порученьем - глупее куда? -
Стучат. Не входят - с опаской:
"К вам Митя какой-то. Позвать?". "Да"
Пахнуло озёрной ряской -
Выходит. Сама. "Я спущусь"
По лестнице - мимо Гафта...
"Где Митя?" Нету. "И пусть.
"Я знаю, что был. Когда-то..."
"Я театра звон угадаю с двух нот"...
Толпа окрест мечет жемчуг
Он спрятался в ней и смотрит влёт,
Как Галя - Из Прошлого - Шепчет:
"Дёрни за веревочку -
Рассыплюсь в слёзы
Косички у девочки
Пахнут мимозой"
.
***
Я жила в каморке. Тополя шелестели сладко.
А в каморке не было пола и некуда было сесть.
И в виду отсутствия мест для любой посадки
всем гостям приходилось в воздухе повисеть.
Приходил отец, летал и рыдал обильно,
жарил рыбу и сверху слезами, слезами капал...
Извинялся, - мол, не очень тебя любил, но…
но зато, как ловко пожарил карпа!
Приходила мать. Кто поймет ее, кто поймет?
Проходяща мать, как дождь за твоим окном.
Говорит, улетаю к солнцу я собирать там мед,
uоворит, что солнце красиво опылено.
Забегал дружбан, перепачкан, смешон, сутул,
загребал в воздушных волнах руками пьяными,
щелкал семечки, убеждал прикупить хоть стул,
мол, итак полжизни в пролетающем состоянии.
Я пошла в Икею, выбрала табурет,
отдала всего четыреста пятьдесят рублей,
прихожу, смотрю, а друга уже и нет,
прихожу, смотрю – ни мамы, ни папы нет,
только пух набежал с уличных тополей.
***
Плывет луна, как золотой дублон,
обещанный за весть о Моби Дике,
сползают лавки в парке под уклон,
палатки пахнут морем и гвоздикой.
Не удивляйся, - запахи весны.
Стирает чел в пруду свою рубаху.
Палатки пахнуть морем не должны,
но вот сегодня кажется, что пахнут,
и кажется, что будет жить печаль
в тебе, как мякоть в помидорке черри,
тебя весенний воздух укачал,
монтируют во дворике качели.
Пойдешь к друзьям, а там про Крым все врут.
Сползает ночь по местной телебашне,
и тянутся морщины через пруд,
в котором человек стирал рубашку.
Слон
Приходит человек в больницу,
суется в нужное окно,
но все без толку, все без толку -
теперь там принимают только
слонов.
И человек уже боится,
он ждет устало у окна,
он ждет, когда отправят на,
он прямо чувствует в себе
слона.
Приходит человек в больницу,
ему необходим талон,
он просит, просит, просит, просит
его принять. Он, дескать, просто
нечетковыраженный слон.
В регистратуре говорят:
пришли вы зря, пришли вы зря,
ведь вы же слон,
ведь вы больны.
Сидели б дома до весны,
как все приличные слоны.
И человек трубит в окно:
не понимаю я одно -
куда тогда деваться нам,
добропорядочным слонам!?
В регистратуре говорят:
такой закон, такой уклон,
мы Вам простили б, что Вы слон,
Но, откровенно говоря,
Вы с середины октября
по нашим записям, увы,
мертвы.
Рекомендуем уходить,
касторку пить, махать хвостом,
рекомендуем приходить
потом.
Так что, приятель, будь здоров!
Нам не до умерших слонов.
И человек идет домой,
полурябой, полуживой,
идет, идет он дотемна,
несет в себе домой, домой
большого мертвого слона.
.
БУДДА
Знаешь, я видела твоего Будду.
Он сидел под раскидистым дубом и писал поэму.
Он действительно невероятно худ, и задуман
так, будто никогда не мотало его во времени.
Если он говорит, то исключительно птичьим
языком, а если молчит, то кажется что не серьезно.
Личности перед ним сгорают так же стремительно, как спички,
а его собственная личность не более, чем курьез.
Но
знаешь, я не рискнула с ним говорить, ему это не нужно,
а мне и подавно - только б не впасть в нирвану.
Пусть себе сидит, по ним уже образовалась лужа.
Он не видит ее, таким вообще все по барабану.
Да, он красив, даже в куче дерьма сидя -
умеющие летать прекрасны вовсе не тем, что в перьях...
Знаешь, можно существовать вот так и никого не обидеть,
и никому не служить, и совсем ни во что не верить.
Хочешь?
У тебя бы вышло, ты знаешь, ты был на пороге.
Тащили, оттаскивали, говорили: «Вернись, любимый!»,
а Будда накладывал на воздух все новые и новые строки,
и воздух дышал и жил, и это было красиво.
И все-таки что-то мешало нырнуть с головой в камлание,
а почему-то хотелось неведомого причащения.
Знаешь, простыми, не такими, как Бодхисатва стали мы
еще до рождения... и уже тогда мы верили.
ЭМИГРАЦИЯ ZA
Российское небо меняет оттенок
в тысячу первый раз.
Свежие новости за бесценок
лежат на прилавках касс.
Желтые, глянцевые, интеллигентные,
целые этажи:
рассказывают обыкновенные
человеческие миражи.
Он собирался покинуть город,
в котором прожил сто лет,
в котором не слышен ни шепот, ни ропот
и невозможен ответ.
Но если вопрос больше шара земного,
Куда продолжать свой путь?
Года тринадцатого, рокового
ему не догнать, не вернуть.
- Скажите, билеты на въезд или выезд?
- Не задерживайте поток, -
и билетерша в окошечке выдаст
кем-то назначенный срок.
Прощай, горе-матушка, стылые хляби
суровой, как быль, земли.
За горизонт уплывают печальные
авиакорабли.
Что-то мелькнуло хлебом насущным
в толпе незнакомых лиц...
Пророчества классиков вездесущи,
вываливаются из страниц.
Это обрывки воспоминаний,
занесенные пылью тома.
Оборачиваются журавлями
Вспорхнувшие с рук слова.
ОДА ПОЭТУ
Кто хочет быть поэтом?
Пиджак, борода и коллекция толстых журналов.
У него в карманах - говорящие мыши,
диктующие сатирические междометия и обороты.
А от любовной икоты
поэт имеет несколько капель душистого спирта,
которые он разводит соленым раствором слез.
То ли плачет, то ли смеется.
И ежедневно стирает грязное белье в мазуте цивилизации.
Можно пойти в Академию, учиться хирургии, мамопластике,
растить цинизм как коноплю на подоконнике.
Но никто не переплюнет поэта в мастерстве взрезать плоть
и ковыряться во внутренностях.
Он будет насмехаться над исповедальным,
курить твои мысли
и говорить, что сам их выдумал,
а втихаря подкармливать сахаром грустных мышей в карманах.
Я не хочу быть поэтом:
у меня никогда не вырастет борода.
Да и смеяться не выгодно - гуинпленов и так достаточно.
.
***
Какое к чёрту утро без тебя...
Какое к черту утро без тебя!?.
На смятой перекошенной постели...
Забрала ночь, неслышно уходя,
Мой сладкий сон,- и сердце бьётся еле-еле...
Душа, раздёртая в куски,
Зарылась носом в мягкую подушку,
И градом слёз разлИлась от тоски,
В её попав нечаянно ловушку...
Какое к чёрту солнце без тебя,
Весны живой безумные "качели"!?.
Когда в душе с начала декабря
Бушуют рьяно вьюги и метели...
И каждый ясный/хмурый день -
Секунд жестоких бесконечность...
Брожу в них, словно призрачная тень,
И Мир корю за бессердечность...
Я мысленно к тебе несусь, любя...
Когда Амур стреляет, мы рискуем...
Какое к чёрту утро без тебя,
Когда не будишь нежным поцелуем!?.
А внутри словно бездна открылась...
А внутри, словно бездна открылась
И магнитом зовёт меня вниз...
Чёрным вороном боль прислонилась,
Опустившись на сердца карниз...
А внутри, словно что-то порвалось
Перетянутой слишком струной...
И отчаянным криком сорвалось:
"Нет больше сил!", накрывая волной...
И в слезах утонули границы
Заболевшей случайно души...
Там внутри, словно острые спицы...
И проносятся вниз этажи...
Он любил её пару часов...
Он любил её пару часов
и несколько ночей,
Уповался, болел так горячо
И столько дарил речей...
Он любил её губы в рассвет,
Целовал нагое плечо,-
И кровь растекалась в ответ
По телу горячим ручьём...
Он любил в ней тысячи лиц,
Но только её не прочёл...
Исписал гладь белых страниц
Острым стальным мечом...
Он оставил ей пару веков
И едва заметных лучей,
Шорох опавших осенних листков...
А теперь вернуться бы к ней...
.
Трон для души
Кругом лишь пыль,
А мне нет дела.
В осколках окон
Тот же вечер.
Трон для души,
Что так тобой болела.
Уставший стул,
Что так и не подлечен….
Я не могу найти в тебе, душа
Для сердца место…
Я дорожу той пылью,
Старой занавеской…
Стихи листая
Молча, не спеша.
Я слышу, как навзрыд,
В углу…
По той, что мимо пробежала.
До глубины, до самой
Самой.
Навеки очень, очень
Честно.
Лишь шум в эфире
Я мысль,
Я снег,
Я радуга, рассвет.
Кругом и всюду.
Был и есть,
Но в тоже время
Нигде нет.
Я зной,
Я жажда,
Явь и сон.
Печаль и радость -
Нет счастливей,
Но только не спеши
Ко мне
Постой!
Я, как и всё
Лишь шум в эфире.
Моё небо
Здравствуй моё небо.
Я рад тебе
Пусть даже и
Ни разу не был.
Ты передай привет
Мечте моей.
Я верю вы знакомы -
Её там видел.
Ты знаешь...
Я скучаю о тепле.
Оно с надеждою моей
Гуляет где-то рядом.
Ты передай -
Пусть возвращаются скорей.
Скучаю я без их
Влюблённых взглядов.
Ты знаешь небо,
Я так хочу туда
Где я ни разу не был.
Ты всё поймёшь,
Ты всех нас выше.
К тебе хочу я Небо!
Слышишь!
.
Я заведу все музыкальные шкатулки в доме.
Нахмурясь, направлю взгляд на теплый подоконник,
до бесконечности листать в уме я буду небо,
тщетно мечтать, тешить себя надеждой.
Ведь никогда, тобою не наполнить море.
Я буду вспоминать тебя, мой самый краткий человек.
Мой не рисованный портрет, мой вечный гость,
не за моим широким дастарханом,
моя, ты, нерастраченная нежность, несбывшаяся мечта,
затерянная в лужах Марта вечность.
Я не усну, вдыхая теплоту,
луна танцует вальс на бледных пальцах,
но я не чувствую, я - в трансе…
Полёты во сне и наяву
Не вынимая из сердца тоненьких осколков
Вдыхая медленно, стирая день так робко
Вселенная из нас рождает время
Утерянное в тлене венном
Не помня, не существуя
В таком извечно будущим лохмотье
Не из шелка, а из тонких прядей крепдешина
На грусть мне создан ты как снежная вершина
Нет слов, и я рисую время
Смотря на лебедей, что отражаются в слонах
У нас же еще будет на двоих непобедимый страх
У нас же вечность - козырь в рукавах.
Б...
Мне больно из-за осени
От слов замерших, их величия.
Мне страшно засыпать с молчанием
И жить день ото дня в неведении
Мне больно протирать глазами зеркало
Но видеть не себя, а призрака
Мне страшно умирать не чувствуя
Тебя на краешке моей судьбы забвение.
Мне больно из-за осени
В глазах пустырь
В руках весь мир,
А в сердце бездна
Мрак, печаль.
Мне больно.
Без тебя.
Мучительно
.
Не беспокойся, мой милый друг,
Мы с тобой когда-нибудь встретимся,
Пройдём по пустынным улицам
И, как яркие звёзды, засветимся.
Мы вспомним, как осень настала,
И услышим шум опавшей листвы,
Увидим, луна как сияла
И освещала сады.
И когда дорога закончится
Нам придётся расстаться с тобой,
Но всё равно мы когда-то встретимся
И пойдём гулять под луной.
Давай улетим
Давай улетим на небо
И будем летать среди звёзд,
Возможно, там будет лучше
Жить в этом мире грёз.
Давай улетим на месяц
И там, в загадочной тьме
Мы будем с тобою вместе
Смеяться со всех на земле.
Давай улетим на солнце,
Пусть сожжёт наше сердце дотла.
Оно до пепла согреет душу
И снаружи окажется тьма.
Однажды…
Всё почти спокойно начиналось:
Гасли звёзды в предрассветный час,
Море синей гладью разливалось,
Блик луны практически угас.
Шорох ветра говорил о многом,
Пока вдруг не началась гроза.
В чёрном вальсе мы кружились долго,
А теперь расстались на века.
В мутном небе молния сверкнула,
Разделив весь космос пополам.
При грозе я в море утонула,
Но тебе сгореть в огне не дам.
.
Дмитрию Х.
Сэм живет одиноко, женщин всяких водит к себе домой.
они всегда разные, и он гордится каждой второй
каждая первая влюблена в него с головой,
каждая третья тайно ревнует к другой.
сэм живет одиноко, оттого и взгляд у него такой.
сколько бы Сэм не врал себе про гитару и про друзей
Про мечту проведать в Италии Колизей.
Посмотреть на Индию да сходить в музей
этими делами он меряет пару дней
Сэм так одинок, что не заводит календарей.
у него есть девочка, Сэм давно ее бережет
это Сэма последний шанс, дорожайший лот,
это его посмертный почти джек-пот.
Никому эту девочку в руки Сэм не дает.
Сэм так одинок, что даже даже совсем не пьет.
Но когда разлетаются фейерверки, гудит Нью-Йорк
Сэм выходит одетый на новогодний торг.
Ощущения Сэма – что он среди эльфов орк,
Атмосфера праздника не вызывает его восторг
Сэму даже куда приятнее был бы морг.
Выбирает себе ёлку позеленее и постройней,
Чтобы вешать игрушки и может позвать гостей.
но он будет один, как и прошлые много дней.
даже девочка улетает утром в Сидней,
и разорвано все внутри, хоть бери и шей
и не то, чтобы Сэм какой-то старый дурак,
хотя кто-то думает, все же, примерно так,
нет он не простак, нет он не слабак,
он не курит, но дома всегда припасен табак,
его одиночество выглядит неизлечимо, как рак.
Сэм живет одиноко. но встретит ту еще, пахнущую живанши.
она скажет ему: оживай и давай дыши,
без тебя не смогу оживить я твоей души.
проведем выходные загородом, в глуши.
я дам время подумать,решайся и не спеши.
и в Сэме тут побеждает старый дурак,
ничего он менять не хочет и это так.
Сэм женщин разных водит к себе домой.
Сэм живет одиноко, оттого и взгляд у него такой.
Сью
и он говорит: Здравствуй, Сью.
его голос влажен и бархотист.
он выглядит так, что почти артист.
«Сью, дорогая, давай налью,
хочешь виски, текиллу, другую фигню.»
- нет, ты же знаешь, что я не пью.
- тогда сигареты? табак? кальян?
сью, я скучал, я тогда был пьян,
ты же знаешь я редкостный грубиян.
- спасибо, я не курю.
- а чего ты ждала от меня: детей?
ты же знаешь я трижды уже женат,
не красив, но зато нефтяной магнат,
всем был не таков, хотя все звонят,
алименты, и денег себе хотят.
я бы отдал им все, когда был богат.
а теперь не хочу, и сижу один,
я летаю в Лондон развеять сплин,
там в отелях зовут меня господин
котировки на нефть, цены на бензин
там меня не волнуют.»
она греет долго воду со льдом,
добавляет виски: «За что мы пьем?
за твоих любовниц, детей, за жен?
за то, что кредитка почти на миллион?
за лондон, берлин? это все моветон,
давай выпьем Джеймс за старушку мать,
что дома уж верно устала ждать.
ты сколько купил ей? гектаров 5?
садовник, водитель чтоб не скучать.
ах джеймс, ты ни разу не смогу понять:
ей это не надо. Пустую кровать
не смогут согреть ни гектар ни пять,
хоть внуков бы к ней возил погулять.»
Джеймс мрачно пьет, не спешит наливать.
сью пьет два бокала, заводит опять:
нет джеймс, ты представь, ну на что менять
свободу?
нет хуже тюрьмы для меня чем брак,
а то, что женился – так ты дурак,
свобода, она же одно из благ
а добровольно? не знаю как.
нет, Джеймс, ты не думай, что я брешу,
(и кстати подлей, я уже спешу)
а в целом, я вот что тебе скажу:
(есть дети и муж, что ж я здесь сижу…)
любовник мой молод, почти атлет,
он пахнет как ты в девятнадцать лет.
но ты уже стар,а вот он еще нет.
он ходит по пятницам к нам в обед,
а я …. заболталась.
Так что же , спасибо, Джеймс, за прием.
мне раньше нравилось быть вдвоем
алкоголь расслаблял, а теперь мы пьем,
и в голове все мешается в ком,
я быстро пьянею, треплю языком,
совсем не того, что нужно.
- и снимает кофту – мне душно.
утром неловкость, прикрывание одеялом и идеалами,
отговорки о встрече фразами грубо-вялыми.
нежелание что-то менять, уходить со скандалами,
они едут домой. счастливыми и усталыми.
Савельеву Илье
Мой друг спит со Смертью, по расписанию, раз в три дня,
у него есть жена и дочь, а еще родня,
и, что не случись, так он достанет меня
из любой преисподней, вытащит из огня,
и после небес под ногами всегда земля.
Мой друг спит со Смертью, исключительно раз в три дня.
Он искренне любит Смерть, когда точит нож,
за пару десятков лет он стал толстокож,
он ласково шепчет ей: « Дорогая, что ж?
Кого из приехавших к нам сегодня возьмешь?»
Смерть звонко смеется: «Илюш, а вон тот хорош.»
Под скальпелем тонким кожа хрустит как ткань,
а смерть лезет под руку. Он ей: «Ну перестань,
когда не довозят – я отдаю тебе дань.
Пойди, посиди в приемном, послушай брань.»
Когда он идет домой, мокрый сняв халат,
он чувствует себя Богом. Огни горят
и на спину прилипает чужой благодарный взгляд.
.
Модильяни
Не всем довелось родиться
Среди серебра и злата,
Что, обанкротившись, папа
Сложил в постель роженицы.
Не всем довелось так родиться.
Не всем довелось в Париже
Прослыть кавалером галантным,
Блистающим с шиком и лаком,
Что многим хотелось стать ближе.
Не всем довелось так в Париже.
Однако, его картины
Друзья его не покупали.
И только ОНА понимала
Его и его картины.
Такие картины, однако.
Он умер. Она сказала:
«Он ангел», - так и сказала
И вышла к тронному залу
Всевышнего через окно.
Не всем довелось родиться
Среди серебра и злата.
Не всем довелось в Париже
В богатых домах остаться
Шикарным, бесценным трофеем.
И не у каждого фея
Владела кольцом с печатью
Царя Соломона.
И счастье
Еврейское
Не для всех.
.
Подражание Игорю Северянину
Я, видите ли, грезерка,
Гетеро-, ах!, -сексуалка,
Романтик, но не позерка,
Местами горизонталка.
В душе шелковится море,
Алеет китайская джонка,
Вздымаясь в мечту парусами.
И водится обнаженка.
Себя до конца не знаю…
А кто себя точно знает?
Нельзя же пройти сквозь стену
Обыденного сознанья.
Пульсирует от познанья
На нежном виске моем вена.
.
Средиземноморское
Старый финикиец капитан
Детям рассказал морскую байку,
Как отдал дельфинам и китам
Двух безумных, говорящих странно
На своих нелепых языках,
Мысли дикие зашифровав в стихах.
Пел один возвышенные песни,
Посвященные его богам веселым,
Неспокойным, как морские волны,
И величественным, как ночное небо.
И когда он пел, всем было легче,
Сам же становился как Адонис,
Так красив, что грабить не хотелось.
Но никто не может вечно петь.
И отдал он золото тирана
Морякам, что в грозную пучину
Кинули певца, как персиянку.
Там он пел и на спине дельфийской рыбы,
Уносящей его вдаль за горизонты.
А другой же бормотал невнятно
Про обет неведомому богу,
Что от страха он, подлец, нарушил,
Чем порвал тугую нить, что держит
Убежавшего на этом свете
«Пусть уж лучше он один погибнет!» -
Капитан подумал и отправил
Беглеца того на дно морское,
В царство страшного Левиафана,
Коим был немедленно проглочен
Тот пророк, не пожелавший быть пророком.
И с тех пор наш капитан зарекся:
Не берет поэтов больше на борт.
Ритм стихов их всех сбивает с ритма,
И рабов на веслах на галере,
И невольницу в каюте капитана.
.
Мучительно, как горько от тебя отвыкать любимый,
Руки скрестив, сдерживать сердце- птицей
Бьющеюся о костяные прутья грудины.
Я придерживаю ладонью, ничего не случится
Я иду в твой дом на правах не ставшей твоей женой,
Рука твоя дремлет на моей груди нательным крестом,
Ты держи меня строгим молчанием, я отживу клеветой.
С опушенной головой, не жалей, любимый о том.
Горячим льдом спустится волна к ступням,
Замедленным шорохом стареющего ситца,
Для голоса памяти верна - я пойду за тобой по пятам
И дыхание моё через губы станет твоим - ничего не случится.
2.
Мохнатые липы в дымном янтаре дня,
Ещё ты держишься комом в горле — я рядом всегда.
В последних одеждах на ветру глухонемых жесты,
Левее от солнечного сплетения боль нащупала место.
Как совершено слепой касается пальцами алфавита,
И на ладонях твоих до влаги молитва разбита
И сыплются рекою молчания только небу понятные строфы
Я рядом тут головою припасть, тут рукой подать до Голгофы.
Когда небесам святость ангелов становится не в угоду
Нимбы по настоящему деревянные - отцвела позолота
Ангелы снимают их на непокрытые головы деревьев
Птицы пеленают до гнезд, и ждут круглый год священный посев.
Я рядом, так что к сердцу виском можешь прислониться,
И в плаче будет твоя строка восходить на души моей страницы.
Быть может не видишь меня, но можешь заплакать, как в детстве
Ладони в ладони скрестив, безмолвно в родстве...
Ты может понять, что нимбы - это гнезда
И что ангелы уходят безвозвратно, инкогнито более чем серьезно
В рождество память о них проступает бумажным трафаретом
Искусственные фигурки стали прощальным моментом.
Черновики инея не неуютных стеклянных полотнах
Лижут языками тени и речь их продрогла на окнах
И скоро весна сухожилия бедствия вскроет терпкими помолом
Я рядом и руки наши соприкасаясь вступают в сговор.
Пробиваются подснежники царапая грудь полей
Растения до глубины смерти стали взрослей
Шумит в виски наводнение запахов весеннего рода
И пережитых зим цветы на коре — я рядом.
3.
Помнишь лепили снеговика,
У меня ангина была, но я сбежала из больницы.
Нужно было еще переписать уравнения с черновика,
Но а мы смотрели, как в оправе рябин шевелятся синицы.
Мы любили подсматривать за венчанием, как за чудом
Я представляла себя такой же невестой.
В тихой церквушке в воскресное утро
Вот только поскорей бы выбраться из детства
Краской пасхальной перемазаны руки, мягкотелая верба-
Щекочет щеки, мама шьет платье, как у невесты - новый покрой
Ты целуешь меня с разрешения первым
Путается моя красная с твоей зеленой...
Мы засыпаем вдвоем, потому что уже можно,
И не думаем о том, что когда нибудь придется расстаться.
Я сильнее прижимаюсь к тебе, дождь плюется в окно,
Что придется не смотреть в глаза и слова высасывать из пальца.
А ещё про нас уже ходят слухи,
Я умею вязать тебе варежки и писать любовные письма,
Так же помнить тебя, как помнят осень сухие в книгах листья
«Не трогайте рябину»- на лавочках во дворе ворчливы старухи.
За полночь, на кухне свет, я не сплю, чай с бергамотом,
Слипаются глаза, с возрастом дожидаться тебя все трудней
У меня больное сердце приходи скорей с работы, наверно с работы
Я отличаю ты или кто - то другой стоит у дверей.
Возвращаемся поздно из театра, отдай мне своё пальто, я продрогла
Мы пьяные ну или слишком счастливы, задыхаемся смехом.
Все как - то дела не до встреч и не до звонков, все как -то бегом
А вон, на какую зверушку похоже самое белое облако ?
На лавочках во дворе ...облупилась краска...
От каких то раскуренных благовоний во рту становится вязко.
Те же листья из книг, нет ! Листья ушли зимовать под воду
Ранее утро нет никого, в церкви тоже не так уж много народу
В оправе срубленных почти, рябин шевелятся синицы
Ты знаешь.. просто темнота, а я боюсь темноты до дрожи
У меня нет никого, кроме тебя, тебя нет, ты придешь проститься
Засохший кусочек хлеба, чтоб не выпустить из стакана воздух-
Пасха позже.
.
* * *
Отец речной Сибири.
Байкал – затерянный в тайге,
Прекрасен в звёздном мире,
И несравнимый на земле.
Суровый, многобалльный,
Таким бывает он всегда.
А вот в глади зеркальной
Его однажды видел я.
Старик, забыв о деле,
Уснул, и в утренней тиши
Был виден дальний берег
На расстоянии руки.
Рукой я тронул брежно
Воды задумчивую гладь.
И всколыхнулась нежно
Суровая когда-то стать.
Качает в дымке светлой
Она миражную красу.
Колышутся без ветра
Деревья, словно на ветру
А берег в дали дальней
Горит рассветным огоньком,
Спокойный и печальный,
И манит призрачным крылом.
* * *
Несётся бешеный поток,
С вершины падая в ущелье.
Ты всемогущ, ты жаждешь мщенья.
Ты с силой бьёшь скалы подножье.
Любой, ступив неосторожно,
С тобой окажется на дне.
Зачем несёшься с высоты
Всесильным гордым водопадом?
Низину обливая градом,
Себя ломая, точишь камень,
На воздух изрыгаешь пламень –
Уже ничто ты на земле.
Едва коснувшийся её,
Ты потеряешь мощь и силу,
И роешь сам себе могилу,
И во тоске своей печальной
Стремишься в высь за берег дальний.
Чтоб снова быть на высоте.
* * *
Вдали, над пропастью крутой
Резвилась птаха молодая,
А сокол ясный, удалой,
В лучах, играя красотой,
Дремал, за нею наблюдая.
Уж солнце близилось к закату,
До жертвы хищник смерил даль,
И по привычному накату
Стремглав по северному скату
Крылатая взлетела сталь.
Ошибкой роковой была
Игра весёлая в день ясный.
Для птахи этой в два крыла
Уже запущена стрела,
И близок был тот миг ужасный.
Когтями раненная, птица
Пыталась спрятаться в кусты,
Но обречённая синица,
Как в круг изломанная спица,
Катилась в пропасть с высоты.
-----------------------------------------
Издав победоносный клич,
Он жертву смог свою настичь
Внизу у самого у края,
Где птаха малая, другая,
Стремилась высоты достичь.
***
Мне бы просто уйти в прекрасное -
В эти тексты огромных книг.
В этот мир заоблачно-красочный,
Что из самых богатых картин.
Мне бы просто дышать меж строками,
Летом чувствуя запах зимы.
Где-то падать на дно с веревками.
Где-то в Питер часа через три.
Мне бы волю в кулак и силы,
Не сойти в этом мире с ума.
Ведь реальность настолько бессильна
Перед миром на этих листах.
***
Я помню все имена знакомых.
Помню лицо мальчика,
С которым подралась в пять лет.
Помню цвет своих первых кед.
Чьи-то двадцать номеров в голове держу.
И вопрос:
« Почему каждый раз твое имя в мыслях, когда не о тебе пишу? »
***
Девушка современности пишет о всем в facebook,
О всей безысходной бренности,
О том, как велик каблук.
Девушка современности не знает других времен -
Она живет своим прошлым,
Показать полностью..
И теми, кто в нем рожден.
Глаза она красит дегтем
А губы жаждут тепла.
И сигарету подносит,
Сжигая ее дотла.
Девушка современности теряется в будних днях.
У нее алкоголь по венам
Спускается вниз к страстям.
Девушка одиночества, мрака
и темных сил
Выдавит все эмоции,
С сердцами играя в тир.
Она легкомысленной особью
Садится на край стола,
Печатая в твиттере новости
Про то, как сходят с ума.
.
Ход Короля
В цейтнот попало войско Короля,
Чем он создал проблемы для себя,
А также для семьи, коллег, друзей,
Конечно же, и для жены своей…
И тут Король решил свой сделать ход,
Чтоб как-то успокоить весь свой род
И тяжесть мук с плеча жены унять,
Сказав, что хочет в «дивный сон» упасть…
«Ход королевский» род не поддержал,
Но сам Король уже тихонько спал…
И слышать больше никого не мог,
А слышал всё и знал лишь Господь Бог
О том, что каждый из друзей, родни
Так не хотел, чтоб горсточку земли
Рукой бросали ему тихо вслед
С надрывом в голосе своём: «О, нет!».
Так и уснул Король наш навсегда,
Прошли за шахматной доской года…
Свой «королевский ход» он делал классно,
Но вот последний был совсем напрасным.
Запоздалое откровение
Да, я так и не научился жить,
По-настоящему людей любить,
По-человечески их понимать
И вовремя всегда им помогать…
А подтвержденьем этому - жена,
Как нежный лепесток всегда она,
Соприкасаясь искренне со мной,
Была родной в мороз и в ветер, в зной.
Я ей взаимностью не отвечал…
Всё недовольным был, стонал, роптал
Без основания и без причин,
Лишь веря в то, что прав-то я один…
И так я делал многие года,
Наделав и себе и ей вреда,
Чем старше становился, тем глупей,
Тем тише пел наш юный соловей…
Забыть… нельзя… помнить
Где запятую в заголовке ставить,
Чтобы солдата нашей страны славить?
Нам, ветеранам, давно понятно,
Но вот отдельные гласят не внятно.
Они запятую ставить желают
После слова «забыть» и забывают,
Что праздник Победы – День наш святой,
Отцы наши, деды шли смело в бой,
Чтобы народы Земли нашей знали –
Мы победили и мы им всем дали
Жизнь без фашистской чумы, без врагов,
Хромовых варварских их сапогов.
Поэтому мы запятую ставим
После второго слова и их славим –
Солдата нашего, Победы День,
В мае напрочь убив фашизма тень!
.
Где-то далеко твой теплый дом,
Где заботливо зажжен камин.
Тишина пушистым ластится котом,
Ты выходишь на крыльцо один.
И ,вдыхая сладость января,
Ты стоишь на выпавшем снегу.
Как рубины ягоды горят
В облетевшем и пустом саду.
Лишь сорока сядет на забор,
На сорочьем принесет хвосте:
Что душевный ждет нас разговор,
Что дорога приведет к тебе.
А пока, мой зимний человек,
По тебе скучаю и грущу.
Приготовь дрова на целый век,
Я тебя потом не отпущу.
Кто мы?
Как слово звучало!
Вначале.
А после-все глуше и тише.
Так иволга плачет и плачет
И горлицу рядом не слышит.
Сергей Нырков.
Кто мы? Как далеки
Нашей реки истоки?
В венах моей руки
Пращуров чьих токи?
Были ль у нас города?
Под пашней одни обломки.
Откуда пришла беда-
С запада или с востока?
Кого напоили ручьи,
Чьим голосом иволга плачет?
Следами коней чьих
Предел земли обозначен?
Прабабка чтила ислам,
Но редко она молилась.
Её голубым глазам
Какая обитель снилась?
Передника яркий узор-
Как след небывалой птицы.
Старухи простой наговор
Содержит корней крупицы.
Из драгоценных крох
Собрать бы живую страницу,
Как если , вдали от дорог,
Найти статуэтку жрицы.
Тогда засияла б звезда
Над стенами городища.
И ночь была б дивно свежа,
Не ведая вкус пепелища.
Там гением был бы гончар,
Создателем- автор плуга.
Мир был бы совсем не стар
И в зыбке рассвет баюкал.
Путешествие.
Вернулся бы ,зная ,зачем и куда,
уехал бы, зная откуда...
Бухараев Р.Р.
Страсть к путешествиям- от кочевых
Племен ,так гласит молва.
Порою оседлость -догмат часовых.
Уехала, значит жива.
Средь света панелей и блеска зеркал
Невнятно ,из темных низов,
Как снежного барса рык и оскал,
Разбудит дороги зов.
Я вспомню : язык сигнальных костров,
Забытый протяжный напев,
Сияние звезд в глубине зрачков
Кобылы, белее чем снег.
А утром - бескрайнее ложе земли,
Янтарный просвет облаков.
И таинство неба. И птичий клин.
И гул золотых табунов.
Внезапные столбики рыжих сурков,
Смертельного ястреба щёлк.
И , словно милость уснувших богов,
Нетронутых пастбищ шелк.
Любовь к путешествиям- слабый след
Иных, неизвестных кровей.
Скользит по наклонной вечерний свет
В тени проблесковых огней.
*
Через просеку тени от сизых стволов,
ветви в сахарно-ломкой глазури.
Не ступить по-хозяйски на белый покров,
где следы лишь от зверя да бури.
В этом тихом лесу, на морозном свету
понимая свою инородность,
можно жить лишь в убогом забытом скиту,
словно благо, приняв безысходность.
И последний свой хлеб на пороге жилья
преломить с лютым зверем из чащи.
Но в реке затянулась уже полынья,
дни всё дольше, а небо всё дальше.
Только хруст, только изредка беличий свист,
только мысли, что всё это – даром.
Только воздух сегодня так чист и искрист,
что молитва срывается паром.
*
Здесь осенью такая тишина,
что можно ясно по ночам услышать,
как бледно-серебристая луна
слегка звенит над обветшалой крышей.
Шурша в саду среди опавших звёзд,
крадётся к молоку вчерашний ёжик.
Как много время провело борозд,
оставив дому след на тёмной коже.
Незряче шаря в облаках рукой,
скрипит натужно дерево-калека.
Из страха перед будущей зимой
зверьё подходит к дому человека.
...Такая тишина, что давит грудь -
как будто никого на свете близких.
Приходит ёж, лакает Млечный Путь
из старой, чуть потрескавшейся миски.
*
Ты не услышишь, не скажу: взгляни
хоть напоследок ласковее прочих.
Увидишь сам: горят в траве огни –
вот светляки! – причуда белой ночи.
Услышишь сам: далёкая гроза
подкралась к дому, требует расплаты.
Мой голос вплёлся в птичьи голоса,
звенит прохладой в дебрях дикой мяты.
Над колыбелью тихой святой
к чужому сыну, прямо к изголовью,
сны призывает. Ну, а ты, чужой,
неволю так же путаешь с любовью?
И так же не простил? На судный день
я принесу – что в памяти хранила:
вот эту запылённую сирень,
тетрадный лист – поющие чернила,
гул сосен бронзовых, приветливую тень
и то, что мне казалось – я забыла.
*
.
Смотри, в моем взгляде – только звёзды!
Давай за мною?! Рядом будешь.
Пусть небо издавленно рыдает,
А мы, в нашей спальне, поставим цветы.
ОБРАТНО
Обратно.
Вперед не пройти.
Здесь нету уж места моментам
новым и ощущению, что – сбился с пути,
идя по дорогам окольным,
по изломанным ножам, булавкам,
мусорам и прочим
деньгам.
Впереди лишь смертью пахнет
и шизою
от нерастоптаных трясин
и места в круге «рутина», «без судьбы».
Прядя – жгут веренья фатумы,
пороки и порчи, зуб за вину
и прочие наволочи.
Бесы.
Но,
всё, что – назад, уже было.
Проплыли все страхи,
осталась лишь боль от памяти
и соль всех жизней людей.
Опять, всё что было – готовы держать,
сладость и горечь, надежду и тьму.
В конце – всегда назад,
Где наших радостей ждёт ад.
ГЛАЗАМИ ЧЕРСТВОЙ ЛЮБВИ
Не выноси искушений на розправу,
Не таи их мстительность и блеск!
Сбить с пути — взято как основу,
Пыток над собою. Вылей отраву!
Мне всё известно; видятся
Твои безумные широкие глазницы,
Как кормишь пустоту сладчайшим ядом слов.
Глупый Сатана. Не убеждаюсь я.
Ты можешь Душу бить и бесоваться,
Ломать надежду или Наш путь наперекос.
Останется Богу лишь отдаться
И моему поезду не опоздать на меня.
.
****
И море светится.Над ним
спонтанно облаков движенье.
Любое трудное решение
мы примем,стоя перед ним.
Прочти опять мои глаза,
Наполни их внезапно звоном.
И пусть морская бирюза
нам что то шепчет потаенно.
****
Если ты станешь дождем невзначай
я стану сразу листвой
Пусть не преследует нас печаль
на этой
вот
мостовой
И не нужны никакие слова,
где мешается правда и ложь,
и если ты сегодня-листва
то я - настоящий дождь.
.
Здравствуйте! снова.
мне бы туда, где лес и совы.
мне бы вырваться...
реинкарнировать. стать птицей.
город: искажённые улиц лица,
фракталы кварталов.
мне бы глоток воды талой
попросить у Тантала.
отдельные звуки мантры
услышать. и закрыть глаза.
слышишь? я уже не вернусь
назад. игра. вокзал. азарт.
я оставлю под Новый
все корни, все основы
на берегах какой-то речки.
выстрел? – нет! снова осечка.
Поэты бьют на пари по свечке,
вечер становится вечным.
здесь в 2013-м нам не хватит
риса и гречки, селёдки и водки.
рифма смазана, контур нечёткий.
нам не хватит оливье и плова,
я буду читать, ты будешь хлопать
ресницами. и не понимать,
но по-прежнему страсть
будет красться вором и красть
смысл заведомо ложный,
заложенный в брусчатке
моих шатхих страниц.
путаясь в паутине лиц
ты станешь чем-то условным.
каждая буква в строчке
окажется целым. словом.
я потеряю все ключи от нот,
я знаю точно одно:
ничто не изменится.
Дон Кихоту будут по-прежнему
грезиться рыцари-мельницы.
я потеряю все аффиксы,
вышли мне их, пожалуйста, факсом.
живу фарсом. ничего нового.
наша весна приговорена.
фактически арестована.
на календаре двадцать третье лето.
ты становишься моим следом.
и что-то нужно сказать напоследок,
и что-то нужно сказать ещё:
дайте, пожалуйста, счёт!
Я со вчера стал лишним.
Я просто устал слишком.
Слышишь?
Я – Карлсон, но ты - не Малыш,
а я уже давно потерял пропеллер
на одной из чужих крыш.
2012
прелюдия. на середине пути.
скажи:
так бывает разве,
что нам с тобою
светит разный
квадрат оконный
чьих-то одиноких кухонь?
слушай мой голос не ухом –
сердцем.
зорко
одно лишь сердце.
на фон неба серый
оно ложится алой краской,
ложится контрастом прекрасно.
художник слов связан ленью
каждый здесь – Серов, Поленов...
в пятницу море многим по колено
в чужих окнах отражаются
пьяные люди по вечерам.
я тоже был в окне! – вчера.
прелюдия. твои имена
я забываю. цвет меняют
мои оковы, путы, пути, дороги.
пластилиновые ноги
меня ведут куда-то.
мною забыты все даты.
стрелки часов и числа.
все силуэты, профили, лица.
все переулки, проспекты, улицы.
я остался на середине пути.
я – потерявшийся кто-то
в неизведанном где-то
в давно ушедшем когда-то.
2012
мой друг…
мой друг, ты молчишь,
а я и не знаю, что тебе сказать.
ты деревянным идолом,
каменным львом,
искусителем-змеем для Евы
смотришь в мои глаза.
стрелка часов движется влево.
мелькают дни, годы, века.
реки меняют течение,
я становлюсь ребёнком и
снова люблю качели.
истоки сливаются с устьем.
оглядываюсь вокруг.
тебя уже нет. пусто.
ни одного крика из уст.
я ищу тебя в своих глазах.
без устали.
в стёклах окна отражается люстра.
я просыпаюсь.
так начинается. утро.
мой друг, ты читаешь
на завтрак мне сутры,
поёшь мантры,
держишь небо
над моей головою атлантом,
разогреваешь суп,
а я и не знаю, что тебе сказать.
молчу, словно труп.
ты каменным идолом,
медным львом,
искусителем-змеем для Евы
смотришь в мои глаза.
стрелка часов движется влево.
мелькают дни, годы, века.
я становлюсь деревом.
солнце лижет мне крону,
я бросаю вниз листья синхронно
и одинокую тень.
я засыпаю.
так. начинается день.
мой друг, ты пишешь мне письма.
за окном шуршат шинами
проезжающие машины мимо.
исходит испариной
раскалённый улицы лоб.
я – твой инок, ты – мой бог.
я читаю письма и
не знаю, что тебе сказать.
ты смотришь в мои глаза
пластмассовым идолом,
механическим львом,
искусителем-змеем для Евы.
стрелка часов
продолжает движение влево.
мелькают дни, годы, века.
я наливаю в стакан молока.
но тебе пора в путь,
ты оставляешь на столе
сок из корней цикут
и гасишь свечи.
за окном уже вечер.
ты включаешь люстру.
и обещаешь вернуться.
утром.
2013
.
Жизнь – вокзал.
Я забываю кто что сказал,
Станцию «детство» давно проехали.
И, крошечный когда-то, глобус-мир,
Страдает — и рубцами, и прорехами.
Жизнь — вокзал.
Засыпаю под стук колёс
Поезда «Запорожье-Иксарьков».
Мальчик-мир составляет из букв вопрос:
"Правда ли что по ТВ больше не покажут терактов?"
***
Жизнь — вокзал.
С каждым годом становятся ближе города.
Люди с севера — теплее и южнее.
Знаешь, я давно позабыла про холода.
Зимы, в последнее время, только нежнеют.
Любви
Я буду археологом искать тебя по колоннам, по клонам,
поклоном, открывая тебя, как Америку!
Я буду искать тебя, пересекая Амазонку, Конго
или какую-либо другую реку.
Я буду искать тебя, ударять молоточками в гонг,
объявляя штурм Белого здания,
Мне не важно, запад, восток или юг! Какая страна? -Дания?
Я буду Колумбом
искать тебя с тубусом, компасом,
чтобы ты могла расстелиться по клумбам,
картам и глобусам.
Я буду Колумбом, открою тебя-Америку!
– «Какой любишь кофе – робусту, либерику?!»
***
Метелицей сердце февралится, вьюжится, стелится.
Ты приходишь ко мне лишь во сне,
Бог с ней с реальностью –
шалостью, пьяницей, пятницей,
но я буду искать тебя, пока ты сама не объявишься!
.
Нищие ищут пищи и хлеба,
уставшие падают в гроб.
Богатые просят здоровья у неба,
целуя усопших в лоб.
Богатые-бедные молятся
Богу, страдание — высшая мера...
И в каждый четверг и в каждую пятницу
у них очищается вера.
Бог в долгу: он уснул и не видит, что с нами.
Бог грезит снами.
.
В ТЕМНОТЕ
Неоценённой, яркой, далёкой
Наивно думал — это ангел,
Смотрел в глаза и видел свет в них,
Мечтал однажды, словно факел,
Разжечь в себе огонь из мыслей светлых,
Молиться каждый день, умчать как птица.
И ведь молился, отрекаясь.
Поток невидимых посланий
Тому, чьей жизни верил, каясь,
Отправил вместо собственных желаний;
Теперь и срок настал, пора проститься.
Закрыл глаза и вспомнил радость,
Неповторимый привкус страсти,
И нежность сна, и утра жадность,
Молитвы, подарившие мне счастье,
И волка, что представился: «убийца».
ЗАБЫТОЕ
Учителю
Посмотрит ли кто на резьбу под окном,
Когда из бетона построили дом?
Да рядом здоровый с ним вырос близнец -
Размахом, фасадом такой же юнец.
Хоть терем не молод, но сил наберёт,
Окрепнет он в памяти, переживёт.
Вот так и стоит он, обшарпан с торца,
Беда единила его и творца -
Художника - женщину, волю ума.
И радость и сила в борьбе отдана
За право учить и любить, как она.
ПАМЯТЬ
Память крепка, но время калечит,
Жизнь в ней своя расправила плечи.
Что б ни создал - всё память оставит,
Скроет под тенью собственных правил.
Время внесёт свои коррективы –
Сменит лицо, украсит мотивы.
Сделает, как удобнее жизни.
Так и мой враг, окрепнув, воскликнет:
«Я не ослаб, во времени сгинув,
Ярость крепка, свой дом не покину!"
.
Ласкает солнце караваны строк,
их унесут остатки сновидений.
Сейчас я снова перейду порог
навстречу ветру новых приключений.
Сквозь старый двор, мимо сухой сосны,
несет дорожка путника устало.
Все ароматы солью скреплены.
Бегу вперед и этого мне мало.
Какой простор! Здесь небо расцвело
голубоглазым сорванцом мальчишкой.
Волнуюсь и смеюсь морской волной,
сбежав на берег пляжа очень быстро.
Шум чаек. Потревоженные мной
птицы парят над морем низко-низко.
Раскину руки, просто обниму
морскую гладь соленым поцелуем.
И вынырнув, неспешно поплыву
к далеким, постаревшим буям.
Пройдет немало долгих лет,
но кожа помнит блики солнца.
Попутный ветер снова шлет билет
для встречи нашей, черноморской.
Я еду, чтоб опять обнять
небо и море в ожидании чуда.
Здесь хочется всегда творить, мечтать
и верить в праздник, словно ниоткуда.
На глубине
На глубине я чувствую порядок
и в тишине парю со стаей рыб.
Так хорошо, вся жизнь здесь без помарок.
Спокойно так среди заросших глыб.
Теченье вдруг приносит страха жало,
за ней хвост хищника и все спокойно вновь.
Ныряю глубже, этого мне мало,
плыву в безмолвии, движеньем грею кровь.
И снова насладившись миром водным,
взлетаю вверх, качаюсь на волнах.
Я был на глубине опять свободным,
счастливым жителем в затерянных мирах.
Очищение
Игривый буй резвится на волнах,
плыву к нему, глотая жизни соль.
Пощечина воды получена в сердцах.
Качаюсь в небесах, машу своей Ассоль.
Мне море показало глубину,
прозрачный смысл зеленных миражей.
Я растворяюсь в бездне и живу,
обнятый существом из высших этажей.
Все бесконечно в море – жизнь и смерть,
здесь столько ласки, боли и мечты.
Понять не сможет человек вовек,
в морской волне застывшей простоты.
Как очищение бунтующей души,
дается каждой новой жизни взмах.
И каждый миг раскрасит витражи
и каждый день получит новый знак.
Когда покинешь море, то взойдешь
на новую ступеньку естества.
Воскреснешь духом и опять поймешь
свой путь, свой мир, мгновенье торжества.
МОЙ ДРУГ
Я полвека искал тебя зря,
Ожидал нашей встречи напрасно.
В день рождения средь сентября
Представляя черты твои ясно.
Опереться тянулась рука:
(Мы вдвоём бы печаль одолели!).
...Растекается жизни река,
Где пороги, стремнины и мели.
Не для каждого жизни итог
У дороги проявится длинной...
Ты на свет появиться не смог:
Твой отец был убит под Берлином.
СЫНОВЬЕ
Устоялось в Отечестве вроде бы...
Что за жизнь - никого не любя?
Мне не надо любви твоей, Родина.
Хватит мне, что люблю я тебя.
Хоть частица твоя только малая,
Не горюю на долгом пути.
Подари лишь рассвет мне, усталому,
Дай дорогу прямую найти.
Путь далёкий, всё горы да рытвины...
Предназначен злодейкой-судьбой.
Но под сенью берёз или лиственниц
Пусть навеки останусь с тобой!
ОСЕННИЕ ПРИЗНАНИЯ
Рыжая, веснушчатая осень
Листьями опавшими шуршит...
Задаёт наивные вопросы:
У неё какой, мол, нынче вид?
Я без экивоков ей отвечу:
Хороша осенняя пора!
По душе задумчивые встречи
Посреди застывшего двора...
Холодят лишь зимние уборы,
Мне милее осени наряд:
Золотом горят дубы-соборы,
А вокруг берёзовый парад...
Принимать его мне не по чину,
Я в природе лишь кружащий лист.
Прогоню в январь печаль-кручину,
Буду обаятельно-речист.
Ведь зимою не сыграть на струнах,
Их порвёт томительный мороз.
А покуда ветви чертят руны -
Задаёт мне осень свой вопрос...
.
И лежит путь мой через этот город,
России так был не обходим и дорог,
Черноморский, Европейский открывался путь,
Екатерина велела городу сим "БУДЬ"
Из слов французских имеет корни,
Не веришь?Историю перечитай и вспомни,
Слова запомни эти ты Osse do- кругом вода,
Звучат прекрасно в веках они всегда.
Россия имеет право на Одессу,
На черноморскую принцессу
"ЛЮБИТЬ РОССИЮ НЕ ЛЕГКО"
Любить Россию не легко,
Живя от нею далеко,
Не слыша родную речь,
Что может словно течь.
Россия с Украиною близка,
И все ж по ней тоска,
Барьер же некий существует,
И с ним душа моя воюет.
"ТАК ПРОСТО МОЖНО ЖИЗНЬ ПОКИНУТЬ ЭТУ
БЕЗДУМНО И БЕЗ БОЛЬНО ДОГОРЕТЬ "
Ахматова
Так просто можно жизнь покинуть эту,
Несчастный случай, тебя и нету,
Родных оставив на земле,
И разговоры долгие молве.
"Произойти могло как это?
Жаль жизни песня спета,
Без сильны оказались все врачи,
Для помощи не найдены ключи.
бездумно и безбольно догореть,
Душа сумела в небо улететь,
Но Райским воздухом дыша,
Заметит"Да. жизнь Земная ХОРОША!"
.
Моей жене Валентине
В приморском селении где-то
Ассоль, дочь Лонгрена, жила.
Любуясь над морем рассветом,
Юноной прелестной росла.
Шептали ей сосны-верзилы:
«Ассоль, как же ты хороша!»
Янтарное солнце хвалило:
«Ты – чудо, святая душа!»
«Если ты будешь молиться
Богу – и в этом вся соль! –
Я, Эгль, не могу ошибиться:
Любовь тебя встретит, Ассоль!..»
…Юркий пошаливал ветер,
Был цвет парусов ярко-ал.
«Люблю тебя, лучшую в свете!» –
Юной жене я сказал.
МОРСКОЙ РОНДЕЛЬ
Шумело море за кормой
И волны пенные вздымались,
О борт ударив, возвращались
В бездонный омут соляной.
На утлом судне мы с тобой
На Божью волю полагались.
Шумело море за кормой
И волны пенные вздымались.
И вакханалией морской,
Держась за борт, мы любовались,
Безумству моря удивлялись.
И смыть пытаясь нас волной,
Шумело море за кормой.
МЕЧТЫ МОЕЙ КОРАБЛЬ
Надвину на глаза свою поглубже шляпу,
Повыше подниму плаща я воротник.
Без всяких колебаний поднимусь по трапу
Красавца-корабля, что предо мной возник.
Оставлю за бортом заботы и печали,
Всю жизни суету, начальство и врагов.
Ждут впереди меня безоблачные дали,
Красоты дальних неизвестных берегов.
И к счастью новому вновь поплыву навстречу,
Что было до него – забыть бы навсегда!
Лишь одного страшусь: а если не замечу
Чего ищу всю жизнь, зачем плыву тогда?!
Корабль – мечта моя – красиво-ненадёжный,
Плутает часто он по лабиринтам грёз.
Мне хочется попасть, насколько то возможно,
Где радость и покой, где нет горючих слёз.
Найду ли это всё – ну, кто же мне ответит?
Счастливым стану ль я, коль буду там один?
А если вдруг меня суровый берег встретит,
Где до глубоких мне придётся жить седин?!
На корабле-мечте не первый раз плыву я,
Как трудно сознавать уже полсотни лет:
Жить надо не в мечтах, не в грёзах существуя,
Ведь, хорошо лишь там, где нас, поверьте, нет!
.
соберет чемодан иль возьмет авоську,
отдаст соседке котейку Фроську,
та увенчает успехом просьбу
послушной быть и ловить мышей
купит билет на ближайший поезд,
отныне счастлива будет, то есть
засунет как можно глубже совесть,
где вряд ли уже найти.
и, как полагается всем принцессам,
побольше отдыха, меньше стресса,
красивых мальчиков с крепким прессом,
лазурные берега.
ну, а в будущем с принцем верным
(рекомендуется самым смелым)
сиганет с парашютом белым
и запишет себе в дневник:
«толи по карме, толи по Божьей воле,
однажды рискнув — не знаю ни бед, ни горя:
сижу на краю обрыва, у подножья море,
на горизонте — рассвет»
…
У нас будут тысячи причин, поводов и моментов,
Будет наша весна, осень и даже лето.
Солнце моё, мы смонтируем киноленту
самых бесшабашных своих идей.
Сделаем пирсинг, тату, напьемся
Составим коллекцию из всех "Love is..."
И в путешествие соберемся,
представляя, как с парашютом ныряем вниз.
У нас будет тысячи причин, поводов и моментов.
Обещаю, что все еще впереди,
а пока что, очень скучаю, по тому,
как бьется сердце в твоей груди.
…
И решив по луне прогуляться
стирая внизу этажи
Через вечный туман пробираться
Через курево собственной лжи.
по белым пустынным планетам
По черным проулкам души
Босиком по острым запретам
Обнаженной... но нет, не спеши!
Обернись посмотри кто шел сзади
По пятам,целовал каждый след
Гладил в мыслях волос твои пряди
И хотел оградить от всех бед.
Обернись... по дорогам сомненья,
Лабиринтам твоих неудач.
Он не мог не заметить паденья,
Перерезал веревки палач.
Он за руку тебя с подземелья,
Он за душу тебя поднимал.
(На коленях молила прощенья)
улыбнувшись лишь крепко обнял.
.
Жизнь – кинолента! Просмотр продолжается.
Не истребить человеческим гением
То, что не нравится или мешается,
То, что отмечено местом и временем.
Помнятся дни, голоса и события,
Добрые знаки, мечты и видения.
Помню открытия, помню закрытия,
Запахи лет и оттенки мгновения.
Весь я из тысяч мельчайших подробностей,
Всё по годам. И не спорь, не рассказывай.
Разве что смутно – из внутриутробности,
А в остальном – хоть бери и показывай.
Странность моя, ты – моё достояние,
Вечности столп, подпираемый теменем.
В спаянном жить нелегко состоянии,
Если, особенно, спаян со временем.
***
Научи меня плакать, прошу – научи!
Это свойство души мы уже позабыли.
И, пускай, не прилюдно – тихонько, в ночи,
Лишь бы слёзы, как надо, солёными были.
Научи меня плакать за чей-то успех,
За обиду, за шанс, над последней монетой,
За себя самого точно так, как за всех,
Над жестокою ложью и правдой раздетой.
Не подумайте зря, я умею шутить,
И смеяться, и петь, только хочется всё же
То, что давит внутри, не спеша, растопить
И по капле раздать – так намного дороже.
И, бывает, душа, разбухая, болит,
И томится, и бьётся, и стонет натужно.
Научи меня плакать – в себя и навзрыд
И не мучай «зачем?»– просто мне это нужно.
***
Сегодняшним утром над городом тучи,
Теплей одевайся, мой славный прохожий.
Возьми, наконец-то, охапку тягучих
Житейских забот, донеси до прихожей
И с кипой недугов, уже неизбежных,
Сложи воедино, свивая упруго,
Тугой чередою, сплетённой небрежно
Из пасмурных дней, погонявших друг друга.
И смело иди по весенней капели
Туда, где старьёвщик, беззубый и милый,
Продаст тебе книжку про девочку Элли,
Что дружит с безумным, но добрым Страшилой.
А вечером я незаметною тенью
Бесшумно склонюсь к твоему изголовью,
Любуясь, как ты, увлечённая чтеньем,
Наш дом наполняешь теплом и любовью.
***
Татьяне Кисельчук
Ты петухам не дай сказать за всех -
Кому ежи, кому луна милее.
Кому губа на поднебесной фее,
Взойдя ворует складочку и смех.
Так белочке серебряный орех
В дупло стучит и задевая крону,
Часам к шести ломается и тонет -
Ломается серебряный орех.
А вслед за ним - и складочка, и смех.
Петух молчит - разматывает шею,
Глотает луч и лучик горло греет.
И сыплет еж по полю рыжий мех.
Теперь тебе луна не по карману:
Лежит орех - по пояс в океане,
Пока клюют птахи' ежачий мех.
Итака
Когда пройдет и я устану спать,
Проснусь глотком и голову заброшу,
Бродяга-свет мне насчитает - пять
Перстов сидит на согнутой ладоше.
Сидит. Висит. Смотря куда вертеть.
Куда с лучем несутся пеликаны,
Пускай меня, просоленная сеть.
Пускай пройдет. Я выверну карманы
И обернусь на сотни пышных рыб,
Дозорных вод.
Глазницы буераков
Ведут туда, где греет свой изгиб,
Где все прошло,
где все не спит -
Итака.
***
Александру Семенову
Скрипит январь травы оскал обмяк
Небесный еж является все реже
Предел тепла торчит опорный знак
Сторожевой на градусном манеже
Ты ставишь шаг хранилище из луж
Впитает жим конечности ни следа
Всего лишь ты врезаешься в скалу
Как на алтарь восходит Андромеда
И жмет шпирон торопишься вдохнуть
Но отдаешь и стон выходит паром
Морозный звон нащупывает грудь
Обдав анфас тяжелым перегаром
Из синих уст седая мошкара
Когда ропак пускается на нерест
Скрипит январь куриная хандра
Ты помнишь Чур горящий вереск
Как облезали локти хруст фаланг
Как брови пот и травяное пламя
Как ночи рот и бледный бумеранг
Ложится за опухшими кустами
Как между глаз смыкаются лучи
У самых туч дрожит бельмо зенита
Скрипит январь ты просишь
Замолчи
Ни слова
ша
умолкни
шкни
ни звука
.
Не раньше, не позже
Сорви мое сердце под тёплую осень, не раньше.
Сорви мое сердце, когда оно станет краше,
Когда оно станет спелее, румяней, слаще,
Под тёплую осень. Не раньше, не раньше...
Не позже, чем тронут его морозы, не позже.
Проступит роса и мёд на яблочной коже,
И станем мы чем-то друг с другом похожи.
Сорви мое сердце под тёплую осень, не позже.
А время не лечит, оно иногда тревожит.
Сомненья, сметенье, холодный туман...но всё же,
Дозревшая нежность, обычно, всего дороже.
Сорви на лету моё сердце - не раньше, не позже...
Деревья
Дотронуться взглядом к заброшенным тропам…
Так кажется просто, что дышат деревья,
Что с них облетают негромкие ноты,
И ствол обнимает невидимый кто-то.
Так, кажется, дивно и просто, поверь я,
Что всё они видят и слышат, быть может.
И что говорят на древесном наречье
Со всеми, кто в тропах увидеть поможет
Заброшенный след… Я в них верила тоже.
Деревья стояли здесь, кажется, вечно.
И где-то корнями вошли в моё сердце,
Я в ствол прорастала, сплеталась с ветвями,
И листьями просто пыталась согреться,
И даже с туманами здешними спеться,
Укрыться осенними, зрелыми снами…
Так кажется просто, что дерево дышит,
И что в чутком сне оно ищет кого-то.
С него облетают на плечи, на крыши
Негромкие мысли… Всё реже, все тише
Они покидают забытые тропы.
Когда-то давно
Ветер северный дует из сердца и течёт на восток,
Листья срывает с деревьев. Лес стал тих и одинок.
Но люблю я последний дырявый листок,
Как любили когда-то давно.
Читаю между стволов деревьев, как будто между строк
И смотрю на луну, а она на меня. Диалог.
Подарю я на память тебе завиток.
Так дарили когда-то давно.
Я кутаюсь в эту ночь, словно она шерстяной платок,
Словно и я не совсем я, а сентябрьский прелый стог.
Так красиво неспешно читать между строк,
Так читали когда-то давно...
.
в моем животе шум уходящих вместе с волной камней.
вода, а с ней и кожа, приглушают обиду. камни, должно быть,
округлы и лысы, иначе обида вспорола бы морю брюхо
и выплеснулась наружу, а морские кишочки слишком дороги
для прибывших к этой бухте на автобусе. рыбья требуха
пропитала набережную кичливым равнодушием - ее серые мундиры
в распаренных шоколадно-черешневых руках эльзары
готовятся к стирке. латунные пуговицы осыпались... как пьяный цейс
декабрьское солнце опрятнее, чем выжатая лимонная мякоть,
асфальт, однако же, убедительней по ряду причин:
а) перцепция. говяжий язык залива тих и шершав;
гнилые зубья башенок на мысу перестукиваются через стену,
нарушая трапезное молчание, и в общем рот
скорее пуст и беспомощен - чем заполнен. ошалелое бессилие десен,
сточенных о мазут, усиливает тягу ландшафта к обветшанию;
б) хронотоп. скорость взгляда у моря приближается к скорости света,
и горизонт, ощерившись, сгребает вереницы обглоданных тележек
к ногам наблюдателя (черная пятница), другими словами,
естественный способ движения здесь - вымещение.
утренний паркинг пустынен как отдавшая себя свиноматка;
в) kyrie eleison (без придыхания). посвист щемящего грота
с пеной у рта: колется и немеет. память камней испещрена складками скал,
волна фыркает на изъеденный бетон, ей вторя сопит юстиниан
и отпускает копченую куриную ножку в воду;
г) автобус. палка о четырех началах, сведенных к узкому глазу, где г
теряется за ненадобностью на перешейке разделительной полосы
между вчера и деструкцией.
Б.Н.
гранула
спрыгнула на песок - немедленно
став ортом,
правящая фракция избрала
курс к атомарному
распаду - как было предсказано
в соннике
с бирюзовой обложкой. только
созвездия на ней
и могли подтвердить, что это сонник,
и должным образом выступили
испариной
на покатом лбу робеспьера,
начиная уже с девятого,
но не позже десятого
термидора
пил шиповниковый сок
и оцарапался
кромкой
в месте разрыва, часоточащим волокном,
во имя
принципа упорядрочения
на пышном лафете
с формулировкой: за бесконечную жизнь
по меркатору
Б.Н.
“Лежишь в гробу, празднуешь субботу…”
Григорий Сковорода
рябчик соотнесенности
валится в сноп охотничьего дыхания,
промысла. терещенко, теребовль, потеря:
по праву сильного - усни. клику
успой, омертви
вспорхнул неживой петлей,
высвободив горсть взглядов. возможно,
от этого патрон
с шелушащимся намерением
поцелуя вздыхает чаще
упредь, оттесни
влекущее. дробная цифирь дождя
скатывается в клеть
во-стоков; и рдеет глаз родителя
над тетрадью
пустой, с расчерченными полями -
халепской бумажной фабрики - по заказу
минобразования, когда коллектив кровосток
еще не был организован, но уже
миновала чересполосица
II.14
Немножко извёстка сыпалась.
Немножко прибрежной тиной
пахло.
А на окошке высился
кактус.
Колючим. Толстым.
У неё была тихая радость
засыпать исключительно голою,
запрокидывая этак голову,
меж ногами подушку комкать.
У неё была милая странность
рисовать на коленях рыбок
и смеяться, ногами дрыгая,
на полу, по ковру катаясь.
Изначально…
Такая мелочь.
Под окном собирались лужи.
Подоконник сочил капелью.
Плавунцы и жучки досужие
выползали на свет из щели.
И шуршали.
Без отвращения
собирала жучков в ладони,
выносила на свежий воздух,
отпускала, подбросив, с возгласом,
провожая их взглядом донеба.
Изначально…
Немножко глупо.
Возле кресла жила лягушка.
Иногда, приготовив кофе,
забираясь в кровать,
с печеньями,
наблюдала, как сверху плинтуса
пробуравливается ручей.
И такой был ручей упорный,
так настойчиво бил сквозь стену,
что рисованные рыбёшки
куролесили на коленях.
Бесновались, пытаясь спрыгнуть.
Изначально…
А дальше более.
Берега поросли осокой.
Опрокинутые течением,
табуретки цикадно цокали,
бестолково кружась у шкафа.
В занавесках порхали бабочки.
Среди книжек шныряли птицы.
Прижимаясь спиной к обоям
всё старалась не шевелиться,
и смотрела, открыв глазища.
Ей осталось…
Такая мелочь.
Чтобы камни и кирпичи
заплело молодым ракитником.
Чтобы люстра горела в небе,
уходя вечерами в спальню.
И чтоб утром, непременно лебеди.
…Бусинки сыпались в воду.
Желто-зелёное просо.
По несолёному студню
плыла, колыхая ряску,
на деревянном плотике,
светловолосая.
* * *
Её был путь…
На серой половине подвальных плит
кроватное тряпьё сожрала моль,
срыгнув на плесень розовые пятна.
Её вперёд на цыпочках несли
ходули ног.
Вперёд и вверх…
Подушечки ступней
искали путь, перетекая с носика на пят.
Паркетный пол вначале покорил!
Полуэтажность ласково давила
на светлый ум…
Контрабасист курил траву.
В его кудлатой рыжей бороде
всегда сквозила хитрая улыбка.
Паркетный пол вначале покорил… И
целый день…
Контрабасист курил траву.
А вечерами все её курили.
Браслетный дым,
впиваясь в альвеолы,
цветным подолом гладил по щекам.
Спокойствие рубило клавикорды,
желание колбасило виолы,
бубнил стихом удолбанный кахон.
И было так…
Песком сожгло кретиновое лето.
Мозолистые кеды на ногах
топтались у замшелого фонтана.
Тогда ей подфартило коридор…
Бежать из края лестниц до балкона,
кричать на голубей и воробьёв,
кружиться в разноцветных балахонах
или без них.
На пальчиках её
росли цветы.
Она вплетала волосы в венки,
в кусты своих смешных смородиновых веток,
чужих мужчин…
На дрожь в руках смотрели восхищённо.
Самозабвенье, всхлипами души,
пыталось насладиться до отвала.
Вживляя тени в звонкую ещё
грудную клеть, желающую млеть.
Седых факиров тощие лодыжки.
Пустые курдюки волыночных мехов
чесали бодхисатвы размышляя -
в одышке,
с полупеной на губах, -
сулили полусгнившие мансарды.
Линованные темперой листы
приобретали облики порталов,
зашторенных фанерной кисеёй.
Полипы на обоях прорастали.
Полипы набивались под ногтями.
Пуская корни в тонкую её…
И в миллиард окрашенных мансард.
Её был путь на серой половине.
Вышивание крестиком
Лес бесконечный.
Высокие ёлки. Сосны.
Салат из сморчков и волнушек.
Белки по зайцам бросают орехами,
целятся в шею и целятся в уши.
Долбень лесная.
На дятловой улице праздник –
ветла заразилась червями.
Феньки брусничные сыплются радостно
в волчьем логу и в панютиной яме.
Радость покрыла дождливое лето.
Запахом мёда намазала лужи.
Дикая свинка никак не надышится
диким, коварным, проказливым мужем.
В белой палате.
Белые женщины.
Белые тумбочки. Беленький столик.
Дали задание – вышить салфеточку…
Крестик Инолики
Крестикинолик…
.
Голубенными глыбями,
Глубинами глубинными,
Д’ в-е-е-едывала.
Глазными яблоками наливными белыми,
Перекатывалась, что по тарелочке,
Зеницами-синицами блукала-бегала,
Стра-а-анствовала
По небосклону да по водице-сестрице океянской –
Двум страницам-пространствиям
Д’ Книги голубиной,
Что откель-то,
Толь в щель из кой-то кельи,
Д’ выпала, д’ разлеглась розлежнем,
Развалилась увальнем, руки раскинула,
Не малая, не великая:
Оком не окинешь,
Не вникнешь, не пришатнешься.
Губушками вздыхала-заглахтывала,
Губкою впитывала
Благо-влагу.
На дне глаз, д’на до-о-онышке,
Адли что в корне, д’ в ко-о-орешке,
Залегали залежем, облогами,
Запечатлевались, пер’плетались,
Открывалися те смыслы смысловатые самые,
Черпала-зачинала оттель свои пророченья,
Причитывала-песнячила
Про первуначала света беловольного.
Сказки красные складала-сказывала,
Глаголовала-колтала.
Глупела реченька,
Бурчуном бурчала
В ушах недоверчивых.
Люди-т добрые не зевали: судили-рядили,
Бредом дар оборачивали,
Сунбуром бурным бранивали.
Бусурманили.
Золотые словеса
Текли по усам, д’ по ослиным ушам.
Вишь, в бородищи свищут,
Вещуньей-кликушей кличут,
Баклушницей, да ахлушею,
Да кукушею-раскукушею бескублою.
Губищами щебетали-баяли,
Баглайкою ишшо лише хаяли.
Насмехались насмешками,
Камешком меж тем побивали-калекали.
Калышками, белоликую.
Дурищею-прощелыжкою дражнивали, бадяжкою,
Бродяжкою каликою.
Растолкуй поди, толмач, ту балмочь-бестолочь,
Бакулы ти богохульные.
Тот молчуном отмаливачал:
Умом-разумом не сосметити.
Нит’ чку-кончик не сыскати
В тем клубышке,
Не размотать до коклюш’ чки, до точечки,
Колико шибко великонек.
Кудрявишна синеокая
Кликала-куликала,
Ровно что голубала-алкала, болезная,
Алчбою ненасытною.
В ненастьице лопотала,
Нелепица,
Плелась паломницей,
Лапотница,
По лывам лындала-топала,
Не по суху,
Сослепу,
Без палицы, без клюки, без посоха,
Колымага ты, клячица.
Оглом-гулом оглумливали,
Облыгом облыгивали.
Базлом багульным оголдили,
Оголтни оголчелые,
Бесчулые, булгачливые.
Спохватили, сгубили –
Сгинула.
В могилу ли, колелая?
В синь ли окунулась-канула?
Оттель ли опять, д’ выпала
Адли какою капелью чернильною?
Аль каменьем кинулась,
Прилетела крылатая на земь алатырным?..
***
Албаста быстрая, шутовка шустрая,
Струишься, рустом руслишься,
Блестишь чешуйкой-золотом,
Балуешь, баландаешься-шатаешься,
Балахрыстишь-рыскаешь,
Нехристь хвостатая.
В камышло замыслишь – заманиваешь
Вьюношей-оммёнышей.
Лопаста-плутовка!
Блукаешь-плаваешь
В речушке журчащей, прыткая,
Адли лыбедь-лыбедушка бледая,
Опушиста, от стаищи отставшая,
Бедовенная.
Ручищею-лапою
В полон, в алапу полонишь, нашёптываешь.
Аль плачешь-плаваешь звуками-волнами
Беспощадными,
Волнуешь душеньку?
Кликами-клинками-воплями
Улисса свово алчешь-кличешь
Бесчулого,
Ин на небе балчится.
Вишь, любвишка-т не бавушка,
Любжа ишшо глубже самого глыбокого.
Пела-плакала жалобчиво,
Плыла, пасть оскалила,
Плескалася-балахталась, лохматая,
Косматая,
Хвостом за лопасти, за весла,
Что вонзались саблями в гладь-плоть волны,
Цеплялася,
Обессилела, ослаблая,
Об Улиссе своем, адли о блудливом сыне,
Убивалася.
В глаза заглядом раскосым русавкиным
Заглядывала морским странникам,
Что под парусом, –
Те столбами столбенели каменными,
Стуканами-идолами застывали
Бестолковенными.
Не заглядывай, дева, не мыкайся.
Хорош ликом, да душа пришита лыком.
Залепило восейко ухо-ушенько,
Воском сковано.
Не слышит он, берегуша, твое лишенько,
Шелками легошенькими
Щекочущее шейку-выюшку, ушки-щёченьки.
Не сулит тебе судьба посулами –
Промусол уросит.
Улыбнулась албаста зубастая
По-русальему,
Окунулась всею варею в вырей свой,
Возвернулась восвояси, проворная.
Ин аневою небо занавесилось,
Ровно невеста невинная понявою:
Застыдалося али что гневается?
Облизнулся Улисс, осклабился – и ускользнул
Лешак прощелыжником,
Склизнем скользнул, мышью шмыгнул
В пасть-прощель
Промежду Скиллою д’ Харибдою.
Той, харе рябой,
Скулу-челюсть пер’косило-свело:
Язычино-брехло и прикусила.
Было мареву на море,
Завременило.
К розным временьям, ко мирам-морям
Не примеришь мерку одинакую.
Толь летасы бесследно не канули:
Любовь лобастина
Басловку каку-никаку,
А вымостила-вымыслила.
Аландысь аль летось
Листом стали по-над пропастиною,
Куды кожицу свою шелковисту
Шутовка-русавка скинула,
Папирусом-парусом пустилися,
Узорами-письменами изузорены…
***
Было-бывывало времечко,
Да сплывом сплыло куды, плынуло?
Адли кудью-кудесью понапрокудил кто,
Акудником каким д’ накуролесил?
Силы-нечисти неключимые?..
Ныньма нема: немь-ныть одна,
Безвремье кромешное, ноево-марево,
Д’ промеж враками-вараксами,
Д’ романами бармольными.
Пустошь-тишь тошная настороже опусьев,
Что пастушкой, пасет на пастбище сынков-выпасков.
Побирушею нешто кромушничать?
Пустышить порожмя?
Испросом испрашивать, кокотать кокотушею…
Аркушем каким, да сыскивать кокиша-костыша прикоснутия?
Бел листом стлаться, ласки алкать,
Пред пером-перушком на дыбь ставать?
Клянчить, чтоб глянчили личье?
Лисовали, д’ лицевали, что поцелуями целовали?
Вывесть бы лист на лицо, на водицу чистую…
И на что те балясины?
На что точить лясы, строчками строчить?
А стихи – эт мостки, тонки вьющи волоски,
Д’ над трясиною-пропастиною.
Смыслами прорастут-пропечатаются, пророчьями,
Аль сорвутся в пучь-пучину кипучую-клокочущу.
Строчицу из речистого поточища-полчища мыслей
И вытащи-выпростай во сроки сручные уреченные.
Роману-т временье безмерное, –
Стишку-потешке чуточка-минуточка.
А толь та минуточка
Мосточком-волосочком перекинется спасительным,
Да по-над пропастиною, что промеж теми романами
Распростерлась-разверзлася.
Нешто выстережешь стишищи?
Нешто стишищи сыщешь в тиши?
Из гула голубком-шептунком выпорхнут.
Гуль-гуль-гули!
А и было безроманье безмерное…невозделанное…
Ад вод лился зельем-лозами,
Пенился-закипал струями напевными.
Тут стих врасплох и застиг.
Нашел стих, покрывищем каким сокрыл
Истый лик:
Тот за чернильными пятнами и поутаился-поупрятался:
Стыдается – чернильными пятнищами покрывается,
Что девка белоликая, поцелуями.
Д’ он и сам лист фиговый:
В книжице кукишем кажется, смоквится.
Окунай-макай перо-стиль в черниль милую, как в купель.
Окунай – и раба по капле выдавливай.
Пущай застывают столбцами лотовыми.
Культура — роскошистая шкура:
Изукрашена-т, изузорена,
Д’ наброшена на брюшину-пропастину грешную,
Адли листочек смоквишный, скомканый.
Ад бездный – а по-над ним
Кожица ишь, раскукожилась!
Культура! У ей губа не дура:
К ей с турусами, да с баландрясами.
Ликует культура, белоликая, белотелая, белолистая,
Коль ласкают ей письменами, ласками-кляксами,
Коли нетути лакун, окон-омутов!
Окунай перо в купель, покулева пакибытие
Кипой кип не вскинется, кипельно...
.
СИНОПСИС
пусть стихи будут жесткими
хрустящими прощальными
как снег или песня о снеге
замерзающего человека
всё тише голос несвязней
вязнет в дорожных сумерках
наступай и пой
по насту па-
а-о-да-и
не согреет сугроб
песня пойкилотермная
твоя дорога домой
единственный дом
наверное
ПЕСНЯ О ДОМЕ
возьми такси
радиус города
выдохни в бор
по песчано-соляной каше
вдоль сумерек трассы фар фур
проведай дом
это гиблое место полное песен
там за пустырём
сырая стена сарая
калитка кривая
вот всё что осталось
па-падучая чуя пределы природности
дёргает из под ног судороги
протагониста павшего до весны
стылой земли
зуд призывный сок глаз
затрещит через час
и пусть недолго
в зимней комнате небольшой
за чистотой замороженной кожи
порядок пребудет простой
ПЕСНЯ О ЛОПАТЕ
лопате снится мятный сон
дворник продрог чистота проста
ключи от дома залиты льдом
дόрог день декабря
до потери созна
лопата поёт под снегом
корни упорно идут ко дну
хор древесный молчит вполголоса
дỳши манят весну
подожди послу
лопата летит под снегом
...польза бытия и небытия...
Вазы делают из глины, но пользуются
пустотой в ней.
Лао Цзы
Здравствуй! Я тот, кого ты не узнала,
Я ветер, ласкающий кудри твои.
Я взгляд на тебя из огромного зала,
Где зрители воют, от смертной тоски.
Я море. Игриво-веселое море.
Я небо. Серьезное небо над ним.
Я тот кто с величием вечности в споре,
Земною любовью бывает раним.
Я солнце. Цветные и тусклые звезды.
Я спутник. Я бледно-святая луна.
И все изначально забытые грезы,
И слезы, что высушит только весна.
Я лист, что окрасила поздняя осень.
Я белого снега рассыпчатый мел.
Я тот , кто не может те вещи забросить,
Которых по сути еще не имел.
Я лед и огонь. Я безумие мира.
И я одиночество полное в нем.
Я сон твой, где ты королевою пира,
Меня называла своим королем.
Я крик безисходности в черную бездну.
И эхо, дающее веру в себя.
Я тот, кто еще не оставил надежду,
Проснуться единственным лишь для тебя.
Я детство, утраченное безвозвратно.
Я счастье без скуки. Любовь без границ.
Я то окончательно светлое завтра,
Где нету печалью отмеченных лиц.
И все же я тот кого ты не узнаешь.
Я просто другой. Я чужой человек.
И это как истина: все понимаешь
И хочется вместе, да сил таких нет.
Я призрак. Желание. Я эфемерен.
Я воздух. Безликая серая тень.
Меня не узнаешь пока не поверишь:
В себя, в то , что я это ты поверь.
Я взгляд изнутри. Из огромного зала.
Где зрители видят не то что хотят.
Ну здравствуй!- я тот кого ты не узнала,
Но то куда может вернуться твой взгляд!
На моем одеяле котята...
На моем одеяле котята:
Смотрят дикий кошачий сон.
Как давно, я вот также, когда то,
Был в себя самого погружен...
Время висло тягучей конфетой.
Извивалась под лучиком пыль.
И как море, согретое летом,
Мир был чистым, немного святым.
По квартире молчанье летало,
С просьбой бабушки вдеть в иглу,
Нить которой она сшивала,
Серебристую пустоту...
Чердаки безмятежного детства:
Где монеты лежат по углам...
Моя мать говорила с кокетством,
Что за это прибудет нам.
Словно нищее, нищее счастье,
Оставляя взамен себя,
Соберет эту мелочь и Здрасте...
Поцелует в глаза, тебя...
Там оторваны были обои,
На которых мой детский взгляд,
Находил безмятежные морды,
В одеяле уснувших котят.
Родной стране посв.
Ослепило солнце золотыми зубами.
Как же сильно люблю тебя Украина!
За жовто- блакитни дали.
За попавшие в сердце вилы.
Возле моря в тебе родился .
Сквозь февраль коммунизм да в сырость.
А потом по церквям крестился ,
За все то что познал как вырос.
Я люблю тебя Украина!
Я как ты тоже плачу от смога.
Слезы эти застыли на рыле,
Красным снегом Кривого рога.
Ты горда самостийностью Львова.
Жизнь твоя молодого повесы.
Да спасешься от грубого слова,
Дерзким юмором старой Одессы.
Как донецкий шахтер весь в саже,
Тупо куришь по центру Европы.
Ты велика и насквозь продажна,
И пуста как глазница Эзопа.
Я обкурен тобою. Обколот.
Я сижу на тебе в системе.
Пять судов за украденный молот,
Чтобы мог я стихи- На фене…
Эх страна. Ты страна курокрадов.
Дурогонов в политике. Гадства.
Можно хуже, да больше не надо.
Даже в плен тебе некуда сдаться.
В плен иллюзий.России иль Польши.
Вовсе стать не страной а штатом.
Я люблю и люблю все больше,
Красоту исполнения фальши.
Абсолютный курьез обмана.
Эфемерность твоей границы.
Я люблю это жуткое царство:
Психдиспансера. Наркобольницы.
.
Положение о поэтических конкурсах
IV Международного арт-фестиваля
«Провинция у моря – 2014»
1 марта – 31 мая
(финал – 6-7 сентября 2014 года, г. Ильичёвск)
Организаторы: Южнорусский Союз Писателей, арт-проект «Территория I», литературный портал «Графоманам.Нет», ЛИТО имени В. Домрина.
Основная конкурсная площадка фестиваля – Литературный портал «Графоманам.Нет».
Оргкомитет фестиваля размещает на портале Положение о фестивале, Положение о поэтических конкурсах, программу, состав жюри, конкурсные работы и список финалистов.
Оргкомитет фестиваля:
Сергей Главацкий – председатель Южнорусского Союза Писателей.
Ирина Василенко – руководитель арт-проекта «Территория I».
Людмила Шарга – редактор сайта творческой гостиной «Diligans».
Леонид Кулаковский – председатель ЛИТО им. Домрина.
Александр Бедикян – координатор арт-проекта «Территория I».
Ирина Боброва – президент «Союза студентов г. Ильичёвска».
Андрей Данилишин – руководитель фотоклуба.
Мария Луценко – обладатель Гран-При арт-фестиваля «Провинция у моря – 2013».
Дмитрий Фус – редактор портала «Графоманам.Нет».
В рамках IV Международного арт-фестиваля «Провинция у моря» проводится 4 поэтических конкурса:
1. Предварительный поэтический конкурс "И ляжет путь мой через этот город..." (1 марта – 31 мая 2014 г.)
2. Основной поэтический конкурс (6 сентября 2014 г.)
3. Анонимный конкурс одного стихотворения (6 сентября 2014 г.)
4. Поэтри-слэм (7 сентября 2014 г.)
ПОЭТИЧЕСКИЙ КОНКУРС «И ЛЯЖЕТ ПУТЬ МОЙ ЧЕРЕЗ ЭТОТ ГОРОД…»
Конкурс проводится дистанционно. Для участия в нём необходимо прислать 3 конкурсных стихотворения на адрес оргкомитета фестиваля: iv.artfest@gmail.com. Подразумевается, что, подавая конкурсную заявку, каждый автор соглашается на приезд в г. Ильичёвск для участия в основном поэтическом конкурсе.
Приём конкурсных произведений: с 1 марта по 31 мая 2014 года (включительно).
Координаторы конкурса:
Ирина Василенко http://grafomanam.net/users/246
Людмила Шарга http://grafomanam.net/users/18054
Сергей Главацкий http://grafomanam.net/users/5960
Требования к конкурсным работам:
• Работы принимаются на русском языке
• Тематика представляемых на конкурс стихотворений – свободная
• Количество стихотворений в конкурсной подборке – 3
• Конкурсные работы не должны нарушать авторские права, содержать ненормативную лексику, разжигать межнациональную рознь. Не принимаются на конкурс произведения, нарушающие этические нормы по отношению к кому-либо из авторов, переход на личности и т. д.
• Автор гарантирует, что произведения, присланные на конкурс, не побеждали в других литературных конкурсах.
Оформление заявки на участие в конкурсе:
Заявка оформляется в виде приложения к письму (файл Microsoft Word, Times New Roman, 12 кегль) и высылается на почту оргкомитета iv.artfest@gmail.com.
В заявке последовательно должны содержаться:
• Фамилия и имя участника (либо литературный псевдоним)
• Город и страна проживания
• Три конкурсных стихотворения
В теме письма обязательно необходимо указать: «Провинция у моря – 2014» и фамилию участника.
Подведение итогов конкурса и награждение победителей:
Компетентное жюри фестиваля оценивает работы по 10-бальной системе и определяет победителей – I, II и III места. Оценка работ происходит анонимно.
Кроме того, финалисты конкурса – 35 человек – получают право принять участие в основном поэтическом конкурсе фестиваля, который будет проходить на фестивальных площадках г. Ильичёвска 6-7 сентября 2014 года.
Объявление списка финалистов конкурса: 1 июля 2014 года.
Объявление победителей конкурса: 15 июля 2014 года.
Награждение победителей состоится 6-7 сентября в г. Ильичёвске.
Для авторов, зарегистрированных на портале «Графоманам.Нет», по итогам конкурса учреждается отдельный дополнительный приз и на их счёт зачисляется 5 тысяч граффобаллов.
Жюри конкурса:
Станислав Айдинян (Москва-Одесса) – художественный критик, поэт, прозаик, журналист. Член Союза российских писателей, Южнорусского Союза Писателей, Союза писателей-переводчиков. С 1984 по 1993 гг. – литературный секретарь А.И. Цветаевой, сестры М.И. Цветаевой.
Евгения Баранова (Ялта) – поэт, прозаик, журналист. Модератор портала «Litfest.ru». Судья III Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2013» и Международного поэтического конкурса «45-й калибр» (2013 – 2014).
Ольга Ильницкая (Москва-Одесса) – поэт, прозаик, журналист. Член PEN International, Союз писателей Москвы, Южнорусского Союза Писателей, Национального союза журналистов Украины.
Константин Кедров (Москва) – поэт, доктор философских наук, философ и литературный критик. Создатель литературной группы и автор аббревиатуры «ДООС» (Добровольное общество охраны стрекоз) (1984). Член Союза писателей СССР (1989). Член исполкома Российского ПЕН-клуба.
Кирилл Ковальджи (Москва) – поэт, прозаик, литературный критик и переводчик. В прошлом – редактор сетевого журнала «Пролог». Главный редактор журнала «Кольцо А». Секретарь Союза писателей Москвы, член русского Пен-центра, Южнорусского Союза Писателей. Заслуженный работник культуры Российской Федерации (2006).
Алексей Котельников (Москва) – поэт, критик, журналист. Редактор поэтического сайта «ТЕРМИтник поэзии», ответственный секретарь литературного альманаха «Пятью пять». Член Городской московской организации СП России, Южнорусского Союза Писателей. Победитель поэтического конкурса III Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2013».
Александр Петрушкин (Кыштым) – поэт, прозаик, драматург, критик. C 2009 года – куратор евразийского журнального портала «Мегалит», главный редактор литературного журнала «Новая реальность». Лауреат литературной премии «ЛитератуРРентген» (2007). Лауреат литературных премий журналов «Дети Ра» (2008), «Зинзивер» (2010). Член Южнорусского Союза Писателей.
Алексей Порошин (Одесса) – поэт, журналист. Создатель и главный редактор литературного портала «Графоманам.Нет». Член Национального союза журналистов Украины.
Александр Семыкин (Ильичёвск) – поэт. Победитель III фестиваля литературы и культуры «Славянские традиции – 2011». Лауреат премии им. К. Паустовского (2013). Член Южнорусского Союза Писателей.
Александр Хинт (Одесса) – поэт, переводчик. Автор стихотворных книг «Разговор» (2010) и «Время избыточных точек» (2012). Победитель Международного поэтического фестиваля «Эмигрантская Лира» (Бельгия, 2012). Член Южнорусского Союза Писателей.
Председатель жюри конкурса:
Евгений Степанов (Москва) – поэт, прозаик, литературный критик, издатель, культуролог. Президент Союза писателей ХХI века. Член Президиума МГО СП России, Союза писателей Москвы, Пен-Клуба, Правления Союза литераторов России. Генеральный директор Холдинга «Вест-Консалтинг». Издатель-главный редактор журналов «Дети Ра», «Футурум АРТ», «Зинзивер» (Санкт-Петербург), газет «Литературные известия» и «Поэтоград», Интернет-издания «Персона ПЛЮС» и др.
ОСНОВНОЙ ПОЭТИЧЕСКИЙ КОНКУРС
В конкурсе принимают участие 35 авторов, вышедших в финал по итогам предварительного поэтического конкурса. Для участия в конкурсе необходимо личное присутствие автора на фестивале 6-7 сентября!
Регламент: автор читает со сцены одно из конкурсных стихотворений.
Награды: жюри определяет обладателя Гран-При фестиваля, а также победителей, занявших I, II и III места.
По итогам данного конкурса вручается Приз зрительских симпатий автору, набравшему наибольшее количество голосов в результате зрительского голосования.
АНОНИМНЫЙ КОНКУРС ОДНОГО СТИХОТВОРЕНИЯ
6 сентября, помимо основного конкурса, на фестивале проводится дополнительный «Конкурс одного стихотворения», в котором может принять участие любой автор, приехавший на фестиваль и не подававший предварительной заявки.
Для участия в конкурсе непосредственно на фестивале необходимо в первый день конкурсной программы передать в оргкомитет фестиваля одно стихотворение без указания авторства, предварительно распечатанное на листе формата А4.
ПОЭТРИ-СЛЭМ
Проводится в день официального закрытия фестиваля – 7 сентября – на открытой площадке над морем. Участниками могут быть все желающие. Победители определяются путём зрительского голосования.
Дополнительные призы и награды для финалистов могут быть учреждены любыми заинтересованными в этом лицами или организациями.
Произведения победителей конкурса и финалистов будут опубликованы в поэтическом сборнике «Провинция у моря – 2014», который будет презентован в рамках фестиваля. Издание данного сборника является некоммерческим и не подразумевает выплату гонораров. Каждому автору будет подарен авторский экземпляр.
Информационные партнёры арт-фестиваля:
Евразийский журнальный портал «Мегалит» (http://promegalit.ru),
литературно-информационный портал «Пиши-Читай» (http://write-read.ru),
поэтический альманах «45-я параллель» (http://45parallel.net),
Объединение Русских ЛИТераторов Америки «ОРЛИТа» (http://orlita.org),
Интернет-портал ТЕРМИтник поэзии (http://termitnik.ru),
информационный портал «Одесский обозреватель» (http://www.odessapost.com),
газета «Вечерняя Одесса» (http://vo.od.ua),
телекомпания «ИТ-3» (http://it3.com.ua),
интернет-журнал «Эрфольг» (http://www.erfolg.ru),
Первый одесский онлайн-портал (http://o1.ua),
газета «Черноморский маяк»,
газета "Вечерний Ильичёвск" (http://vi.od.ua/)
интернет-портал «ЛИТФЕСТ» (http://litfest.ru),
интернет-портал «Графоманам.Нет» (http://grafomanam.net),
интернет-портал (http://myfest.ru),
интернет-портал «Глобус Одессы» (http://www.odessaglobe.com),
информационный портал «Таймер» (http://timer.od.ua),
интернет-проект «Видеомост» (http://videomost.org),
информационный портал «Русские в Молдавии» (http://russian.md)
литературная гостиная «Diligans» (http://diligans.ucoz.ru),
паблики в ВК:
«Южнорусский Союз Писателей» http://vk.com/club8398374
«Таланты Ильичёвска» http://vk.com/illphoto
"Вечерний Ильичёвск" http://vk.com/vi_od
«Ильичёвск, как он есть» http://vk.com/illyichevsk
"Проект "Территория I" http://vk.com/club29739501
Литературный портал "Графоманам.НЕТ" http://vk.com/grafomanov_net
Литературное объединение имени Домрина: http://vk.com/club61380226
Дополнительная информация:
Проезд и проживание участников фестиваля производится за счёт участников. Оргкомитет фестиваля при необходимости оказывает помощь в расселении. Информация для гостей фестиваля:
http://www.grafomanam.net/poem/314732
Город Ильичёвск – небольшой курортный город, расположенный непосредственно под Одессой на берегу Чёрного моря. Чтобы попасть в Ильичёвск, вам необходимо у Железнодорожного вокзала г. Одессы сесть в маршрутное такси № 25 или № 60. Стоимость проезда – 12 грн. (1,5 у.е.), время в пути – 40 минут. Интервал движения маршруток – каждые 5-10 минут.
Мы всегда рады гостям!
=====
Архивная страница III Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2013»:
http://grafomanam.net/users/18082
Страницы фестиваля в социальных сетях:
VK: https://vk.com/provintsiya_u_morya_2014
Facebook: https://www.facebook.com/events/1425890474318344/
Дорогие участники фестиваля "Провинция у моря"!
А почему бы нам всем вместе не попробовать написать что-то славное и назвать это Гимном Международного арт-фестиваля "Провинция у моря"?
Фестивалю в этом году будет аж целых 4 года. Он стал сообществом творческих людей, влюблённых в поэзию и готовых ради наших встреч преодолеть любые границы и преграды.
Фестиваль пройдёт в начале сентября. А позже, долгими зимними вечерами, мы сможем вспомнить всё, что наполняло наши фестивальные дни - и мысленно перенестись к друзьям, к морю, в тепло и счастье....)
Признаемся, что первые варианты нашего Гимна уже есть. Признаемся, что уже пишутся и другие:) И признаемся, что нам всё это очень нравится - и мы будем рады Вашему вкладу и участию:)
От оргкомитета - обязательный приз:)
.
ОБРАЩЕНИЕ
Дорогие участники и гости Международного арт-фестиваля «Провинция у моря» прежних лет!
Дорогие участники и гости Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014», который состоится в Одессе и Ильичёвске в конце августа – начале сентября сего года!
Уважаемые члены жюри!
Учитывая напряжённость обстановки, обусловленную событиями последних месяцев на Украине, и недавними трагическими событиями в Одессе, оргкомитет фестиваля обращается ко всем вам с просьбой не нагнетать и без того напряжённую обстановку.
Будьте сдержанны и корректны в комментариях и высказываниях.
Приём работ на конкурс продолжается.
Мы искренне верим в то, что обстановка нормализуется.
Мы по-прежнему признаём только один язык – язык Творчества и Созидания.
Следите за обновлением информации на странице фестиваля.
Оргкомитет IV Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014»