На шершавую шкуру шоссе
наезжает автобус колёсами.
Мы в автобусе хмурые все,
недоспавшие, хриплоголосые.
То бубнит монотонно мотор,
то взрывается окриком лающим –
будто двое ведут разговор,
сквозь дремоту мою проникающий.
Веки сомкнуты не до конца,
визави через щёлочку вижу я –
час спустя и не вспомню лица,
вспомню разве что шапочку рыжую,
и мои так же быстро черты
эта дама забудет заслуженно…
И внезапно откуда-то – ты
прямо здесь, в поле зрения суженном!
Ты вонзаешься, как стилет,
мне под ложечку, сбив дыхание –
в первый раз после стольких лет
затухающего ожидания.
Ты меня не узнал пока.
я прикрыла перчаткой вязаной
рот, как маской. Исподтишка
на тебя смотрю безнаказанно.
Ты всё тот же. Косая прядь,
толстый свитер, любимый, бежевый…
Стоп! Очнулась. Пора понять:
раз уж свитер, то, значит, брежу я!
Он никак уцелеть не мог,
этот свитер, до ниток сношенный!
Да и сам ты, на долгий срок
в моей памяти замороженный, –
должен был измениться! Весь
и частями. Лицом и талией.
И вообще ты давно не здесь,
а в Канаде или Австралии,
на другой стороне Земли,
«Дейли ньюс» по утрам читающий,
хлеб и водку не за рубли,
а за доллары покупающий.
Твой двойник на тебя похож
даже больше, чем ты, наверное.
Бред, мираж – но не фальшь, не ложь.
Рыжей шапочки достовернее
то, что вижу я сквозь прищур,
сквозь туман, сквозь ресниц дрожание.
Я за свитер тебя тащу,
не спросив твоего желания,
И из памяти, из пруда,
потревожив поверхность вязкую,
к нам в автобус тебя сюда,
воплотившегося, вытаскиваю.
Как в янтарь, заключив в слезу,
плёнкой радужной окружённого,
я с собою тебя везу,
невиновного, непрощённого.
И, с размаху меня обняв,
проникает в меня та самая,
что, схватившись за твой рукав,
тоже вынырнула, упрямая!
И похоже, что мне важней
нам не выпавшего свидания,
ты прости, стала встреча с ней,
единение и срастание.
Ну, а ты … ты сам по себе.
Но хочу, справедливости ради,
примерещиться вдруг тебе
там, в Австралии или Канаде!
Царапнув небо поздними огнями,
Дома перевернулись, в грунт ушли.
Пустырь порос ветвистыми тенями,
Пропитанными сыростью земли.
И я сама была под белой кожей
Черней моих расширенных зрачков,
И небо было вывернуто тоже
Наружу грязным мехом облаков.
Расправив складки облачного меха,
В нём, как вино, плескалась синева.
Она звездой сквозь малую прореху
Просвечивала, видная едва.
Я к ней не испытала притяженья:
Не в голубом была я на балу!
Во мне, рассыпав дрожь преображенья,
Ночь взорвалась, разбрызгивая мглу.
С ресниц пыльца осыпалась цветная.
Я разглядела: в пальцах темноты
Живым лучом скользит игла стальная
И вышивает – кажется, цветы!
Слепой узор, сплетенье нитей тайных –
Изнанка тех цветов, что не видны,
– И блеск звезды, единственной, случайной,
Соединившей обе стороны.
Перила чёрные без глянца. Многих рук
передвижения короткие. А вдруг
Уже сегодня? Я за собственной рукой,
Как за лягушкой, как за ящеркой какой
Слежу – и, кажется. смотрю со стороны,
Как я, подобно пузырю, из глубины
Плыву, пока что форму прежнюю храня,
Стремясь к тому, чтоб больше не было меня.
Ко мне притиснуты холодные тела.
Я не уверена. что я не умерла,
Что жив сосед мой по ступеньке. А ему
Совсем не важно это, судя по всему.
Ему в больницу от восьми до девяти.
Он суетится. Объясняю, как пройти.
Но я не знаю, пригодится ль мой совет
Там, наверху, где расширяется просвет.
И что ночью морозной и звездной
По дорогам кружить до зари
Так и будет автобус мой поздний,
Как фонарик, светясь изнутри.
Головами кивая, как птицы,
Дремлют люди, и им все равно,
Что давно мы могли заблудиться,
Среди звезд затеряться давно.
Я хочу хоть кружочек оттаять,
Убедиться, что я на Земле –
Но дыхания мне не хватает,
Чтобы лед растопить на стекле.
Так и еду, дороги не зная,
На замерзшие окна дыша,
И прошедший мой день вспоминаю
Обстоятельно и не спеша:
Как свистела над городом вьюга,
Как под ветром шатался забор,
Как вдвоем мы гуляли с подругой
И прощальный вели разговор.
"Брось, пожалуйста, в воду монетку,
Как Нева отойдет ото льда,
И скажи, что, мол, это – за Светку,
Чтобы Светка вернулась сюда.
Ты ведь знаешь, что это такое,
Ты ведь тоже глотнула чудес!
Все равно мне не будет покоя,
Если жить мне придется не здесь..."
Я кивнула в ответ головою,
Понимали и я, и она,
Что и мне от прощанья с Невою
Только на год отсрочка дана.
Потому и умолкли мы обе
И смотрели сквозь снежную муть,
Как фонарь увязает в сугробе
И не может ни шагу шагнуть,
Как, покрытые белой попоной,
Африканские гордые львы,
Замерзая, стоят непреклонно
На граните у самой Невы.
Нам казалось: флотилию зданий
Посылая по снежным волнам,
Обдавая нас влажным дыханьем, –
Город весь приближается к нам.
В этом городе, лучшем на свете,
Мы стояли одни на мосту.
До костей нас пронизывал ветер,
Утверждая свою правоту.
По никем не изученной схеме,
Не касаясь дворцов и оград,
В этом городе двигалось Время,
Иногда возвращаясь назад.
И поэтому верить могли мы,
Что однажды замкнется виток -
И помчится по кругу незримый
Полноводный могучий поток.
Так вернутся протекшие воды,
И "давно" превратится в "сейчас".
В нарушенье законов природы
Этот день повторится для нас.
Всколыхнется душа, узнавая,
Как черты дорогого лица,
Фонари, и дома, и трамваи,
И решетки, и львов у крыльца.
Крепко за руки взявшись, как дети,
Мы шагнем осторожно вперед.
Нам навстречу поднявшийся ветер
Распахнет половинки ворот.
Львы тряхнут головами своими,
Над рекой изогнутся мосты,
И на город, утративший имя,
Белый снег полетит с высоты...
Здесь был город. Здесь спешили такси к вокзалам
И сиял золотой кораблик на фоне туч.
Пустота. Вот так же, помнится, исчезала
Голограмма, когда гасили опорный луч.
Мне теперь до Петербурга – как до Парижа.
Луч наткнулся на что-то, сломался и потух.
День всё длится, полный красок. Я их не вижу,
Но как громко они кричат и как ранят слух!
Все картины лгут. Лишь чёрный на белом фоне
Достоверен квадрат. Укрыла бы ночь скорей
Острых звуков разноцветную какофонию
В мягком шёпоте звёзд и уличных фонарей!
В эту ночь не нужны огни
Всех городов земных.
Звёзды будут светить одни
Тем, кто смотрит на них.
Будет мир первозданно прост.
На ладони полей
Будут сыпаться зёрна звёзд
Из небесных щелей.
В эту ночь не нужны слова.
Путь укажет звезда.
Всё, что нужно, скажет трава,
Гладя лицо пруда.
Выйди в ночь, Вселенной дитя,
Чудо в мире чудес!
Как незримый дождь шелестя,
Вечность льётся с небес.
В эту ночь не нужны часы.
В каждой минуте – век,
В каждой капле живой росы –
Влага бессмертных рек,
В каждом трепетном мотыльке
Сад бессмертный цветёт,
И в бессмертной твоей руке –
Ключ от его ворот.
Первая на верхушке куста малины
ягода наливается соком алым –
и в первый раз на тёмную половину
вспугнутая минута перебежала.
Завтра ещё одна под накидкой чёрной
скроется, а потом побегут толпою.
Лето им будет вслед смотреть обречённо,
не возражая, не принимая боя.
Тьма, как уже проглоченная отрава,
в тело его проникла и устремилась
вдоль по ручьям и вверх по стволам, по травам –
да и по нам, по всем кровеносным жилам.
Чувствуешь холод под загорелой кожей?
Чувствуешь, как он гасит частицы света?
Время бежит, и сильно ли нам поможет
множество лет, составивших наше лето?
Переворот уже совершён в природе.
Финиш одним назначен, другим отсрочен.
Жизнь отвернулась. Солнце от нас уходит.
Ночь наступает, долгая, очень-очень…
Рыхлым телом в землю вжимаясь,
Обессилен, измят,
Он вдыхает грозного мая
Колдовской аромат.
Видит он, почти ослеплённый,
Ровный ход облаков,
Брачный танец пары влюблённой
Золотых мотыльков.
Слышит он, почти оглушённый,
Мощный хор голосов,
Вод подземных вздохи и стоны,
Их томительный зов:
Покориться! Переродиться!
В тёмную глубину
Устремиться мутной водицей,
Восславляя весну!
Неотвязный, влажный, любовный
Шёпот талой воды –
Словно жизнь не кончена, словно
В смерти мало беды!
Как прохладны её ладони
В ласковой глубине!
Снег уже не борется – тонет,
Белый, в чёрной волне.
Бросить на весы я его могу,
До минутки взвесить.
Стрелка на оси вертится в кругу:
Вечный бег на месте.
Как она тонка! Как она стройна!
Притворилась слабой ...
Если б не в кругу двигалась она –
Далеко ушла бы!
Стрелка на оси – белка в колесе:
Ни пути, ни цели.
Если б не в кругу двигались мы все –
Сколько б мы успели ...
Дел привычных власть, слов привычных связь:
Верность, долг, обычай.
Время под стеклом дремлет, не боясь,
Что уйдёт добыча.
На лохмотья тучи разодрав,
Их гоняют северные ветры,
Миллион квадратных километров
Превратив в площадку для забав.
Ветры стукнут в каждое окно,
В каждой стае птиц пересчитают,
А потом, и сами сбившись в стаю,
Лес встряхнут – жестоко, озорно.
Им осины, слишком торопясь,
Будут сыпать золото без счёта,
И дубы сдадутся неохотно,
Лисьи шубы сбрасывая в грязь.
И добычу лёгкую свою,
Не жалея, ветры расшвыряют:
Что одни мучительно теряют,
То другие даром раздают.
Чья-то радость мусором лежит,
И листом, ещё не облетевшим,
Как письмом любовным пожелтевшим,
Лишь один владелец дорожит.
С ней в трамвае ехать плечо к плечу,
Когда давят со всех сторон,
Так прижаться к собственному палачу,
Что не знать, где ты, а где он.
Разглядеть сквозь дрожь, сквозь слепящий страх,
Как спокойны Смерти черты,
Отразиться в чёрных её глазах
На поверхности пустоты.
В них прямая в кольца закруглена,
В вечность вытянут интервал.
Между двух мгновений – провал без дна.
Он всё время существовал!
Мы всё шли по сомкнутым остриям,
Их не чувствуя башмаком,
Над бессчётным множеством узких ям,
По секундам, вставшим торчком –
А теперь в испуге схватились за
Хрупкий миг, надломленный штрих !..
Не затем ли мрак мне омыл глаза,
Чтобы свет проявился в них ?
Слух залепит вязкая тишина,
Ротовую замажет щель –
Чтобы стала мне наконец слышна
Моя собственная свирель.
А за ней и скрипки заговорят,
Всё отчётливей, всё звучней !
Может быть, у нас ещё будет ряд
Драгоценных трёхмерных дней.
Я ещё увижу чистейший снег
Сквозь дрожанье счастливых слёз,
Я от счастья с шага сорвусь на бег,
Как и мой ликующий пёс.
Вместе с ним над бездной небытия
Мы оставим искристый след,
И мгновений тонкие острия
Нас не ранят. Выдержат. Простоят
Ещё сто и тысячу лет.
Поместив в свою прозрачную страну
Снег, меня, дорогу, комнату, луну
И меня от этажерки до дверей
Прострочившую цепочку фонарей.
На лице моём садовые кусты
Прорисовывают новые черты,
И светящееся круглое пятно
Из-за тучи мне на лоб наведено.
Что за тени, что за блики, что за связь,
Что за лики проявляются, двоясь?
Что такое видят эти, а не те –
В ярком свете, на зеркальной чистоте?
По воде плывут щепки, веточки, стебельки,
задевают мою короткую тень.
Странно думать "Тону!", когда под ногой мостки,
а по берегу дым лиловый –
сирень...
Солнце растеклось, как раздавленное яйцо,
Небо – в перьях из ангельского крыла.
В шевелюру сиреневую уткнёшь лицо,
а оттуда – разгневанная пчела.
Как басовая потревоженная струна,
прогудит, затихая... Смотри не смажь
непросохшую краску!
ещё она
жарким мёдом течет из цветочных чаш,
золотыми нитями тянется по траве –
но разваливается узор цветной!
Небо съёживается. Волны,
огромных две,
две ладони смыкаются надо мной.
Створки раковины. Холодные лепестки.
Нежность, слишком кроткая, чтобы помочь –
светлячок, которого выпустить из руки
было жалко, а стало
совсем невмочь.
Он теперь меня держит сам – и светится так,
что укрыться мне негде от чьих-то глаз!
Мягкотелый предатель,
вросший мне в душу враг –
я, спасая тебя, сама не спаслась...
Как здесь тихо... Но форточка дрогнет, скрипя.
Дрогнет воздух,
и в сумраке зыбком
Сгусток мрака в углу я приму за тебя –
И поникну, увидев ошибку.
И пойму, что однажды,
окно заслоня,
Мрак,
напомнивший тень дорогую,
Вдруг шагнёт и так плотно обнимет меня,
Что уйти от него не смогу я.
Две снежные глыбы – мы оба,
Арктическим скалам родня.
В неправильной формы сугробах
Тебя не узнать и меня.
Но тот, кто увидит случайно
Застывшие рядом тела,
Прочтёт нашу бывшую тайну,
Очищенную добела.
Уверенно, весело, точно
Двух тел соразмерный изгиб
Он вырубит (если захочет)
Из белых расплывшихся глыб –
И двое, возникнув оттуда,
Увидятся льдинками глаз!..
Но эти создания будут
Совсем непохожи на нас.
Сама себя заключает в плен.
Зашторивает окно.
Скользящий взгляд на экранах стен
Высвечивает кино.
Ты в кадр досадной помехой лишь,
Ненужной тенью войдешь.
Чем жажду иссохшей земли утолишь,
Если ты – не дождь?
Каким щитом отразишь удар
Бесплотной тьмы, человек?
Чем остудишь пылающих листьев жар,
Если ты – не снег?
Ночные слипшиеся часы –
На этой жизни, а той...
Что можешь бросить ты на весы
Против чаши пустой?
И биения грозного звук,
Натолкнувшись на зыбкие стены,
Возвращается в замкнутый круг,
Отражённый, озлобленный, пленный!
Он меня настигает одну,
Знать не хочет, откуда он вышел.
Оглушённая, я в нем тону
И ни грома, ни звона не слышу.
Вместо плеска воды о мостки,
Вместо голоса старого друга –
Только собственной крови толчки,
Всё быстрее бегущей по кругу!
Я такого движенья полна,
Что сама – шевельнуться не в силах.
С головою меня тишина
Одеялом тяжёлым накрыла.
Слышать только себя – не хочу!
В одиноком горячечном бденье –
Как от ночи я день отличу,
Как я взлёт отличу от паденья?
Фотографию в руки возьму,
Полюбуюсь улыбкой притворной ...
Все оттенки цветов ни к чему,
Если белое выглядит чёрным.
Чёрно-белые сны наяву ...
Словно клавиши перебираю.
То ли в облаке влажном плыву,
То ли в пламени жестком сгораю.
А на меня иногда спускается
Плавно, как облако или шар,
Мысль о тебе – и не откликается
Мыслям другим в этот час душа.
Снова проваливаюсь во времени,
Путаю нити добра и зла.
Если бы люди были деревьями,
Я бы рябиной тогда была.
Все потеряв до листа последнего,
Не ожидая извне тепла,
Кровь неостывшую в кисти бледные
Я бы по капле перелила.
Выше любви красоту ценила бы,
Выше огня – чистоту снегов.
Под отвердевшей корой хранила бы
Веру в жестоких моих богов,
Боль принимала, как откровение –
И понимала бы, что я лгу.
... Сладкий и горестный дар забвения.
Красные ягоды на снегу
Забвенье – и спасение в тиши,
И в то же время плата за спасенье.
Как будто в сон глубокий погруженье,
Ведущий к омертвению души.
Всё жизнь: любовь, и ревность, и тоска,
И лишь забвенье – из другого мира,
Где вечный мрак, где холодно и сыро
И катит волны чёрная река.
Вот почему я так боюсь разлук,
Которые приходят – что поделать! –
Когда любовь окрепнуть не успела,
Когда, как брат, ещё не близок друг.
Тогда всему конец. Тогда стеной
Забвение встаёт неумолимо,
Когда такой родной, такой любимый
Мой бывший друг встречается со мной.
Как пальцы тянет к зеркалу дитя,
Проникнуть в глубину его пытаясь,
Так мы, за наше прошлое хватаясь,
Друг к другу рвёмся, в стенку колотя.
Но нам обоим на сердце легла
Печать необратимых изменений.
Чего хочу я от знакомой тени
С той стороны зеркального стекла?
Что толку спорить с временем? Оно
Моих усилий даже не заметит.
Мне в нём, как рыбе, угодившей в сети,
Бесславно трепыхаться суждено.
Я покоряюсь времени во всём –
Но по его же воле непреклонной
Я жить могу, забыв его законы,
Не помня о забвении самом!
И я не лгу, когда в прощальный час
Мы долгим взглядом смотрим друг на друга.
Всё то, что я твердила про разлуку –
Забудь! Я говорила не о нас.
Как, удаляясь от нас, уменьшают размеры
Годы, события, горы, моря, города!
Люди подобны планетам. Не знаю, кто первый
Это сказал до меня и не знаю, когда.
Знаю одно: что замкнулось кольцо моих странствий,
Что не свободны незримые крылья планет.
Я представляла себе, будто путь мой в пространстве
Я выбираю сама. Оказалось, что нет.
Сколько бы жизнь по орбите меня ни крутила,
Я не могу от звезды удалиться своей!
Если планета свое осознает светило,
Сразу труднее и легче становится ей.
Сразу себе показавшись ничтожной и тленной,
Высшую волю она прозревает в судьбе.
Солнце мое! Ты становишься центром Вселенной!
Как же могла я не знать ничего о тебе!
Сердце в груди встрепенулось проснувшейся птицей,
Чтобы приветствовать твой лучезарный восход.
Солнце мое! Если что-то с тобою случится,
Холод смертельный мне душу и тело скует.
Я, замирая, слежу за твоим поединком
С силами мрака среди пустоты ледяной.
Солнце мое! Я тянусь к тебе каждой травинкой,
Каждой кровинкой и каждой песчинокй земной!..
О моя юность! О прелесть свободных блужданий
В мире таинственных звезд, и надежд, и мечты!
Зрелость приходит. Смещается центр мирозданья.
Гордое "я" – отступи перед трепетным "ты"...
Сердце невольно, помимо сознания,
Будет своё повторять заклинание:
Бедному сердцу в заветном желании,
Господи, не откажи!
Ты, воплощенье любви и терпения,
Дай мне наслушаться птичьего пения,
Сладкоголосого птичьего пения –
Ради спасенья души!
Трав шелестенье, деревьев качание,
Звуков движенье, движений звучание –
Страшно подумать о вечном молчании,
Страшно остаться во мгле!
Прежде чем небо на землю обрушится,
Мне наглядеться бы, мне бы наслушаться,
Мне бы вобрать в себя самое лучшее,
Что только есть на земле!
Жизнь бы гремела во мне и звучала бы,
Смерть бы сумела принять я без жалобы –
Только боюсь я, мне всё было мало бы,
Всё не могло бы хватить...
Век бы по рощам зелёным бродила я,
Век бы я слушала музыку милую,
Век бы дышала я, век бы любила я,
Век не устала бы жить!
Она давно не плачет по ночам,
Сухие щёки выцвели, обвисли.
В её поблёкших старческих очах
Текут неспешно старческие мысли.
В закатный час по мысленной реке,
Вечерним низким солнцем освещённой,
Ты проплываешь в лёгком челноке,
Ничьей любовью не отягощённом.
Не торопясь, плывут за челноком
Воскресших писем мокрые страницы,
Но буквам, чей рисунок так знаком,
Уже нельзя в слова соединиться.
Они напрасно стали бы тянуть
Друг к другу тонких линий окончанья:
Их не связать теперь, как не вернуть
Рассыпавшейся музыке звучанья.
Как жалко, что нельзя восстановить
Разбитую на паузы и звуки
Мелодию надежды и любви,
Симфонию страданий и разлуки!
Как жаль, что с постаревшего лица
Нельзя стереть морщины и заботы!
Она тебя не позабыла, что ты ...
Но ты в ней растворился до конца.
Её душа спокойна и ясна,
Она на море спящее похожа.
Ты – соль его. Волну поднять не можешь –
Но море всё просолено до дна.
Слой за слоем, год за годом:
Чёрной сажею – обиды,
Жёлтой горечью – разлуки,
Ржавым обручем – тоска.
Всё трудней вздохнуть свободно,
Всё трудней взглянуть открыто,
Под дождём раскинуть руки,
Слушать запахи и звуки
И смотреть на облака.
Не увидеть, не потрогать
Эти кольца годовые,
Но зажат за их оградой
Тёплый маленький птенец.
Жизнь проходит понемногу –
Вот и сердце не впервые
Выручать лекарством надо,
Вот близка за всё награда:
Долгий отдых наконец.
Сердца трудные удары
Гулким звоном отдаются:
То ли полночь бьют куранты,
То ли колокол гудит.
Человек больной и старый
Умирает. Тени вьются:
Балерины, музыканты,
Чувства, склонности, таланты,
Вьюги, радуги, дожди!..
Бьют часы. И слой за слоем
Под ударами слетает.
Бьют часы. Спадают кольца.
Обнажается душа.
Память, прошлое, былое?
Лишь мелодия простая:
Бубенцы да колокольцы,
Детство, мама, речка, солнце...
А птенец отвык дышать.
Погибает.
Они бегут вдоль речки, и песок
Мгновенно высыхает под ступнями
И четкий след их легких детских ног
Не сразу размывается волнами.
А черная коряга у воды
В песок уперлась острыми рогами -
И, испугавшись, легкие следы
Поспешно поворачивают к маме.
... А снег летит. Тропинки занесло.
В неуловимом колдовском круженье
Снежинки вьются, бьются о стекло -
И кажется, что мир пришел в движенье,
Что это он летит сквозь снежный рой,
Сквозь ночь, без направления и цели,
Порой плывет неспешно, а порой
Рванет, по следу завихрив метели -
И, не поняв причины, от толчка
Проснутся в теплых спальнях пассажиры,
И, дрогнув, где-то зазвенит строка,
Струна живая, нерв и голос мира.
Мать в корыте бросила бельё,
Обежала избы всех знакомых:
"Девочка с утра ушла из дома –
Может быть, вы видели её?"
Девочку соседка привела,
У ручья нашла её в малине.
Платье в ягодах и паутине:
Девочка была совсем мала...
... Плакать не осталось больше сил.
Женщина сидела и молчала
И не поправляла покрывало.
За окошком дождик моросил.
Телефон звонил. Не подошла.
Лампу не зажгла, когда стемнело.
Очертанья каменного тела
Размывала, растворяла мгла.
Мысли деться некуда бессонной:
В страхе сердце съежилось, моля
Не ступать на минные поля
Памяти, взрывчаткой начинённой!
И тогда услышала она –
Или, может быть, сама сказала:
"Девочка из дома убежала!
Девочка в лесу совсем одна!"
Плотную прорезав тишину,
Точно капля звонкая упала:
"Маленькая девочка пропала!.."
Повтори! Ещё хоть слово! Ну!
Кто ты? Если я произнесу
Имя позабытое – ответишь?
Больше жить не хочется на свете
Девочке, бродившей в том лесу...
И тогда "усни, дитя" – шепнёт
Кто-то и окутает дремотой,
И присядет к изголовью кто-то,
Одеяло мягко подокнёт.
"Девочка, я знаю, это ты", –
Он ей скажет, маленькой и глупой.
Разожмутся стиснутые губы,
Жесткие разгладятся черты.
"Я тебя утешу, не спасу.
Завтра будет то же. А покуда –
Отдохни. Стеречь твой сон я буду,
Маленькая девочка в лесу".
Воображать себя звездой,
Полет счастливый ускоряя,
И долететь – и стать водой,
Теряя форму, жизнь теряя!
Растратить силы не в борьбе,
А в тихом таянье бесцветном!
Узнать, что не было в тебе
Ни кванта собственного света,
И что никто тебя не ждет
Под вечер в звездном хороводе,
И что душа твоя войдет
В круговорот воды в природе!
Короче век, конец – грубей,
Удел – ничтожней, чем казалось.
Не так бы жаль ... Но о себе
Потечь слезой – какая малость!
А потом была ночь. Она сыпалась чёрными блёстками
На кусты, на карнизы, на крыши и на провода.
Над Четвёртым кварталом, над рельсами, над перекрёстками
Кто-то шёл, и за ним за звездой проступала звезда.
Приходило и утро, босое, озябшее, раннее,
Громыхало посудой, шуршало газетным листом,
И в пустом телевизоре, в серо-зелёном тумане я
Пучеглазой лягушкой всплывала с растянутым ртом.
Мой учитель! Пусть всё это будет домашним заданием,
Сочинением, что ли, «Как я провела выходной»...
Чем ещё мне спастись от бессмысленности ожидания,
От запретного адреса в книжке моей записной?
Я смотрю, как вьётся провод телефонный,
Я не в силах даже нитку вдеть в иглу.
Я – как плащ мой, рукавом опустошённым
Прикоснувшийся к зеркальному стеклу.
С недоштопанным носком, к груди прижатым,
Я застыла у дверного косяка.
Между мной и телефонным аппаратом
Воздух сжался в ожидании звонка.
Так стою минут пятнадцать или тридцать
– или пять? – в потоке времени торчком,
Щепкой, к острову прибившейся, частицей,
Притянувшейся магнитом. Ни о ком
Я не думаю. Забыла даже имя.
Молча выждав кем-то вымеренный срок,
Плохо гнущимися пальцами чужими
Отпираю неподатливый замок,
Синий плащ снимаю с вешалки. Куда я?
Вот и улица, пустая, как во сне.
Тем же шагом только женщина седая,
Как из зеркала, идёт навстречу мне.
Разминулись... Пронеслись автомобили.
Самолёт разрезал небо и исчез.
Если б мы на этом свете не любили,
Мы ничем бы не наполнили небес.
Для чего я повернула к перекрёстку?
Там трамваи, светофоры и народ.
Там четыре невоспитанных подростка,
И один из них ругательства орёт.
Я закрыта, я от них ещё закрыта.
Мне бы только ощущения пути
Не утратить, мне б кувшин мой не разбитым,
А наполненным до места донести,
Мне бы только не впустить в себя до встречи
С тем одним, кто тоже движется на зов,
Эти жесты, эти крики человечьи,
Эти фары, эти визги тормозов.
Мелкий дождик, в сером воздухе висящий,
Раздвигаю, между струйками скользя.
Этот город... он сейчас не настоящий,
Мне сейчас и узнавать его нельзя –
Ни каналы по рисунку огражденья,
Ни дома по отражению в воде.
Этот город – он простит мне отчужденье,
Он же знает, он же помнит, как и где...
Мостик пройден. Поворот. И дальше, мимо
Серой тумбы, вросшей в землю за сто лет.
Я заметила её непоправимо!
Я в туман её укутываю... Нет!
Прямо под ноги прохожий мне роняет
С громким треском расколовшийся арбуз,
Извиняется – а я не извиняю,
Я пропала! Слышу аханье бабусь,
Смех мальчишки. Мне в сознание вплывает
Алой мякоти мерцающий разлом.
Дождь усилился. Зонта не раскрывая,
Я стою с ним в позе "девушки с веслом",
Угасая, запоздало сознавая,
Что сейчас шагах примерно в тридцати
Человек из отходящего трамвая
Не почувствовал, что должен был сойти!
Остальное сплавилось с металлом
Так, что невозможно отскрести.
Но возиться я не перестала,
Чуть не плачу, думаю: «Прости!»
Греет щёки, будоражит тело
Смесь досады, жалости, стыда.
Погубить варенье не хотела,
А кастрюлю – может быть, и да!
Надоела и почти нарочно,
Старая, забыта на огне –
Вот и ноет в области подвздошной
Что-то вроде совести во мне.
Чувствую вину перед кастрюлей,
У неё прощения прошу –
Это что? Чудачество бабули,
Той, что я в себе уже ношу?
Старость – штука грустная, и что там
Мозг затеет, знать нам не дано.
Размышлять об этом неохота,
Но подозреваю: вот оно!
Буду разговаривать с вещами –
Так, как в детстве, помнится, могла,
Обращаться к чайнику с речами,
Отвечать на жалобы стола,
Тихо удаляться от живущих,
С неживым налаживая связь –
Пусть уж так. Невесело, но лучше,
Чем шипеть, на целый мир озлясь.
Много лет всё помню я старушку:
Мимо шла и вдруг – нипочему! –
Локтем в бок мне двинула и клюшкой
Ткнула в ногу другу моему,
Задержалась, нас ошпарив взглядом,
И со злой готовностью ждала
Наших действий, наливаясь ядом.
А сама – тщедушна и щупла
И хрупка, как веточка сухая
Или льдинка. Остеопороз…
«Мама, эта бабушка плохая?» –
Прозвенел откуда-то вопрос.
Как трагично жалкой людоедкой
Годы предзакатные прожить!
Нет, уж лучше спорить с табуреткой
И со старой тумбочкой дружить.
А внизу у подворотен
Рыжий кот кругами бродит –
Или там волшебник бродит,
Притворившийся котом? –
И в предутренней дремоте
Воздух в комнате так плотен,
И в тяжелом переплете
На столе старинный том...
Любовь даёт нам гордость и покой,
Она нам и опора, и охрана –
Но милой нанесённая рукой
Сильнее прочих кровоточит рана.
Пробудившийся ветер, сырой и порывистый,
Полы пальто и треплет, и рвет,
Гнет намокшие ветки и в окна прерывистым
Дождевым холодным пунктиром бьет.
Ветер пробует силу. Он вспомнил: пора
Гнать по рекам тяжелые серые льды.
Хлопать форточками. И вертеть флюгера.
И тревожить стоящие праздно сады.
После вспомнит другое: жужжание пчел,
Колыхание трав и горячий песок.
Это вспомнится после. Еще не пошел
По древесным стволам опьяняющий сок.
Видишь: мутные лужи по льду растекаются,
В ветер ломкие струйки дождя вплетены.
Как воротится стужа – пожалуй, покается
Тот, кто сразу зиме изменил для весны.
Говорят, что антиподам
Это дело не впервой,
Оттого, что антиподы
Ходят книзу головой.
Их теперь осталось мало,
Как бизонов и китов:
Нестандартных жизнь ломала
Под кривляния шутов.
Антипод – его не троньте! –
Ходит книзу головой.
Дождик льет ему под зонтик,
Кудри спутались с травой.
Им опять кричат: "Уроды!"
Им вдогонку свист и вой –
Не сдаются антиподы,
Ходят книзу головой!
Звезды светят под ногами,
И плевать на дураков
Тем, кто ходит башмаками
По сугробам облаков.
Ведь это – жизнь! И не мала цена
За то, что нам она была дана.
Нам не уйти, за все не заплатив!
Тускнеет свет в театре опустелом,
Усталому оркестру надоело
Один и тот же повторять мотив –
А мы с тобой по-прежнему стоим
Среди уже ненужных декораций:
Не в наших силах взять и перебраться
В другие пьесы, к авторам другим.
Ведь это – жизнь! Сначала не начать.
Не вытравить прошедшего печать.
Уже поставил точку сценарист,
Уже конец по всем законам драмы,
Но мы стоим беспомощно-упрямо:
Ждет продолженья чистый белый лист!
Свой долгий путь до роковой черты
Пройдем мы весь, печали не утратив.
Будь это пьеса – сорок тысяч братьев
Любить бы не могли, как я и ты...
Ночью у Обводного канала
В тишине становятся слышней
Запахи бензина и металла,
Въевшиеся в щели меж камней.
В подворотнях тьма и кошки. Это
Придает картине мрачный вид.
Зарево искусственного света
Над застывшим городом стоит.
Диск часов на здании вокзала
Светится, как полная луна.
Мне опять сегодня показалось,
Будто это вижу я одна...
Бегут деревянные сани,
Лошадка гремит бубенцами,
А в домике топится печка
И снег выметают с крылечка.
Над ними тряхну рукавицей –
Мохнатый снежок закружится.
А шапку на брови надвину –
От холода птицы застынут.
Дубы затрещат вековые,
Попрячутся твари живые,
Лишь будет гореть одиноко
Светила багровое око.
И только в домах человечьих
Не стихнут движенье и речи.
Шумят... Захотелось вмешаться:
Ну что они там копошатся?
Ведь им ничего не известно
О тайных дорогах небесных,
Где вьюг моих хищная стая,
На пир торопясь, пролетает!
О синих небесных полянах
Вдали от ветров и буранов,
Где туч моих сонное стадо
Вынашивает снегопады!
Провел бы я многих и многих
В свой лес по заветной дороге,
Когда бы толпа их не мяла
Нежнейших снегов покрывало.
Здесь в мягкой и чистой постели
Уснули высокие ели.
На длинных зеленых ресницах
Луч солнца в снежинках дробится.
Здесь нет тишины совершенной,
Как в недрах холодной Вселенной,
Но люди под этой дремотой
Как будто бы чувствуют что-то.
Как будто сердцам их притихшим
Стал голос торжественный слышен,
Зовущий в глубины холодных
Бездонных просторов свободных –
И вечность их души смущает...
Но кровь их назад возвращает:
Им, слабым, не сделать ни шагу
Без теплой подкрашенной влаги.
Но... что там всегда происходит
В игрушечном этом народе?!
Вот всадник к крылечку под вечер
Подъехал, никем не замечен.
А утром до света он снова
Седлает коня вороного.
... Узнать бы, куда он поскачет,
О чем эта женщина плачет?
Даже предания смутных времен,
Музыка даже,
Даже нерусские лица мадонн
Из Эрмитажа.
Плотный туман обнимает меня,
Давит на плечи.
Если бы было кого обвинять,
Было бы легче.
Жизнь! Мне не слышен твой праздничный хор...
Сердце – как камень.
Крохотной елки колючий вихор
Трону руками.
В этом овражке зимует она
Вместе с мамашей –
Только макушка над снегом видна,
Холод не страшен!
Раньше бы я улыбнулась... Мой взор
Видит отныне
Только бессмысленный сложный узор
Цвета и линий
В кружеве тонких древесных ветвей,
В красках заката.
... Кажется, именно здесь соловей
Пел нам когда-то...
Господи, что же такое со мной?!
Это не снится:
Снегом засыпан овражек лесной,
Солнце садится...
Снегом засыпано сердце мое.
Птицей горячей
В снежной могиле лишь имя твое
Бьется и плачет...
Тогда возьмет дыханье наше ветер,
Подхватит вьюга наши голоса,
И звездами засветятся глаза,
И эхом смех кому-нибудь ответит.
В сырой траве, в прохладном серебре
Блеснут однажды на рассвете слезы...
Нет, не случайно гладкий ствол березы
Горит румянцем нежным на заре!
И дождь в лесу осеннем неспроста,
По листьям мягко шлепая, крадется,
И цвета крови при заходе солнца
Над горизонтом алая черта!
Седыми называют ковыли!
А месяц – бледным! Облако – кудрявым!
... Из темноты выходят к солнцу травы.
Уходят в землю жители земли.
Но искры от погаснувших костров
Рассыпаны огнями во вселенной!
Но пребывает вечной и нетленной
Уже без нас живущая любовь...
Долгими были холодные ночи.
В окна стучала нам вьюга седая.
Мы понимали, что хочешь не хочешь –
Всех нас за летом зима ожидает,
Что миновали цветения годы,
Что неизбежно стареет живое
И что любимые дети природы
Вовсе не мы, а скорее секвойи...
Только вдруг ветром окно распахнуло!
Чем-то пахнуло забытым и свежим!
И прибежала весна – и смахнула
Мысли премудрые краем одежды,
Прямо по снегу босой пробежала,
Каждого дерева в роще коснулась,
С неба сняла облаков одеяло –
И высоко в синеве развернулось,
Словно листок самый первый, над нами
Неудержимо и неотразимо
Новой надежды зеленое знамя:
Мы пережили еще одну зиму!
Вода родника из-за пепла горька,
И горечь с вином я глотаю на тризне,
Когда у меня, не способная к жизни,
Опять умирает строка.
Вошло в мои сны ощущенье вины.
Мне снится опять: не готовые к бою,
Солдаты мои устилают собою
Кровавое поле войны.
И стелется дым над землей, и седым
Засыпана пеплом листва молодая...
Зачем же все новых солдат я рождаю,
Зачем не бросаю труды?
Родился мой стих, шевельнулся, затих –
И умер, нелепый, и я понимаю,
Что легче была бы мне мука немая,
Чем гибель созданий моих...
Держись же, пиши сколько хватит души!
Не все погибает в огне очищенья!
Ищи утешенья себе и прощенья
В словах, что останутся жить.
Видишь, у нас перемены.
Все огляди не спеша.
Мебель все та же да стены,
Только другая душа.
Только другая любовь.
Только – не прежняя сила...
Что ж не спешил ты на зов?
Что же наделал ты, милый!
Обещал мне голос нежный
Чудеса –
Угасай моя надежда,
Угасай!
Ты поникла, как цветочек
Без корней.
Ты прозрачней белой ночи
И бледней.
Головой ты мне склонилась
На плечо.
Что теперь, скажи на милость,
Что еще?
"Я с тобой, – ты говорила, –
Я спасу!"
На руках тебя, бескрылую,
Несу.
На руках тебя несу я,
Как во сне,
Словно девочку босую
По стерне.
Что тут требовать, за что же
Обвинять –
Ты тяжелых век не можешь
Приподнять.
Слабо трогает лицо мне
Прядь волос.
На душе, как полночь темной -
Тяжесть слез.
Вот судьба и очертила
Полный круг...
Как я мог поверить в силу
Этих рук,
Этих пальчиков горячих -
Я, слепец,
Ныне сделавшийся зрячим
Наконец!
Не убью тебя, не брошу:
Не могу.
Для чего я эту ношу
Берегу?
Шею тонкими руками
Обняла,
Сердца легкими толчками
Ожила...
Мне и так страданий много
Впереди –
Умирай же, ради бога,
Уходи!
Ты ветер. Ночами заснуть не даешь.
Качаешь деревья в саду.
Ты скрипка. Я слушаю, как ты поешь –
И места себе не найду.
Опавшим листком ты плывешь не спеша
По темной осенней воде.
Волнуясь, знакомо сожмется душа –
И сразу пойму я: ты здесь!
Ты гаснешь закатным лучом в облаках,
Звездой загораясь опять –
Но лучше бы ты приходил в башмаках,
Которые так же скрипят,
Как раньше... Шаги твои помнит земля.
Тебя не придумала я.
Доныне цветут незабудок поля
В покинутых нами краях.
Возлюбленный брат мой! Дорога длинна.
Сойдутся ли наши пути?
Душа на двоих нам досталась одна.
Как хочется душу спасти!
Я знаю, пока мой очаг не погас,
Ты будешь витать у огня –
Но лучше бы, лучше бы в тысячу раз
Живой ты окликнул меня!
Шхуна к небу нос поднимет –
И вода в проломы хлынет,
И молитвы бог не примет,
Ибо бог не любит нас.
Черный флаг на нашей мачте.
Все мы рыцари удачи.
Нас убьют – никто не плачет,
Нет цветов и нет крестов.
Нет у нас родных и близких,
Нет у нас порта приписки,
Нету в паспортах прописки,
Так как нету паспортов.
Но имеем мы при этом
Пару добрых пистолетов,
Пьем вино, звеним монетой,
Носим шрамы для красы.
А тем временем на суше,
Веря в то, что нет нас лучше,
Ждут хозяев наши души,
Словно брошенные псы.
К нему порой являлось искушение:
Прервать повествования канву
И обращеньем к новым поколеньям
Закончить сочинения главу.
Мы к дням своим прикованы, как пленники
Так почему бы через толщу лет
Не помахать рукою соплеменникам
И не послать им дружеский привет.
Он верил, что при всем своем могуществе,
С которым он, конечно, не знаком,
Мы русскими останемся по сущности,
С живым и сильным нашим языком,
Который понесет его создания
К далеким берегам иных времен,
Где их воспримут сердцем и сознанием -
И нас благодарил за это он.
Над рукописью голову курчавую
Подняв и отложив на миг перо,
Он с нами говорил, как равный с равными, -
В все-таки поглядывал хитро.
Мол, все закону времени послушны мы:
Мне тлеть, а вам, как водится, цвести –
Но только старика поэта Пушкина
Попробуйте-ка, братцы, превзойти!
Постучат однажды ночью:
"Счёт закрыт. Плати чем хочешь!" –
И в конце последней строчки
Влепят точку пожирней.
Ты попробуй опиши,
Проникая в сущность дела,
Состояние души
В трудный час разлуки с телом!
Не оставь её одну!
Упаси её от тленья!
Проводи её в страну
Утешенья и забвенья,
В даль, куда сквозь толщу лет
Даже сны не долетают.
Путь туда хвосты комет
Звёздной пылью заметают.
Там, в космической глуши,
На окраине Вселенной,
Многодневный труд души
Будет кончен совершенно –
И увидишь ты один,
Как она в слепой тревоге,
Два крыла прижав к груди,
Обернётся на пороге.
Взгляд последний улови,
Чистый свет, привет прощальный
Угасающей любви,
Ускользающей печали!
Пусть в тебя ещё одна
Перейдет душа живая!
Стань таким же, как она,
Сам собою оставаясь!
Боль почувствуй и вину,
Словно ты родного брата
В мрачном гибельном плену
Покидаешь без возврата!
Эта боль тебе – навек...
Но, иному зову внемля, –
Возвращайся, человек!
Поспеши домой, на Землю!
Всё, что встретишь на пути,
Цепко схватывай глазами!
В звёздных россыпях прочти
Новых судеб предсказанье!
И, вступая снова в круг
Притяжения земного,
Ощути под сердцем вдруг
Зародившееся слово...
И о тайнах расскажи
Горячо и человечно –
И правдиво, чтобы лжи
Не прокралось ни словечка,
Чтобы ты, мудрец и плут,
Мог и сам поверить в это!
А пока не кончишь труд –
Не зови себя поэтом.
И он увидел, ослепленный,
Как небо вспыхнуло над ним,
Над лесом, некогда зеленым,
Над морем, прежде голубым!
Звезда плеснула на планету
Потоки красного вина –
И он одобрил прихоть эту,
Как все, что делала она.
Багровым светом истекая,
Звезда прощалась с ним, а он –
Он думал: "Вот она какая!"
И был без памяти влюблен.
И улыбнулась, догорая,
Над темным спутником звезда,
Когда вскричал он: "Ты играешь,
Мой милый друг, как никогда!"
Давным давно я не бывала здесь
И поняла поэтому не сразу,
Что я уже вдыхаю, как заразу,
Неповторимых ароматов смесь.
Я думала, что здесь трава мертва,
Сухой листвой усыпаны аллеи –
И сад жалела, но ему, жалея,
Не помогала – и была права.
Живой водой не нужно поливать
Отцветший сад, сгорающий от жажды:
Уж если умирать, так лишь однажды,
И если забывать – так забывать.
Но этот сад... Он выжил. Без меня.
Не знаю, как могло такое сбыться –
Но в нем цвела сирень, и пели птицы,
И по камням ручей бежал, звеня!
Блестящей от недавнего дождя
Была трава, и я, свернув с дороги,
В одну минуту промочила ноги –
И тут же кто-то, сзади подойдя,
Остановился за моей спиной.
Я замерла. Я знала, что не надо
Ступать на землю дьявольского сада,
Что он сейчас смеется надо мной!
В кустах переливался птичий смех,
Дрожа на стебельках, цветы смеялись,
А тот, кого увидеть я боялась –
Я знаю, он смеялся больше всех!
Тот человек... Он был совсем живой!
О мог рукой руки моей коснуться!
И я ждала, не смея оглянуться,
Когда он даст узнать мне голос свой.
А сад был весь – раскрывшаяся пасть,
Готовая захлопнуться ловушка!
Я не хотела стать его игрушкой -
И все-таки ждала... и дождалась!
Меня тряхнуло, будто грянул залп
Из всех стволов кленовых и вишневых:
Тот человек... он три заветных слова
"Ты промочила туфельки" сказал.
Что будет дальше, зная наизусть,
Из сада – то ли ада, то ли рая –
Бежала я, пути не разбирая,
Предвидя гибель, если оглянусь!
И гибель не была мне суждена,
Я вырвалась из щупальцев зеленых –
Но сад в моей душе неисцеленной
Опасные оставил семена.
Когда они, пытаясь прорасти,
Мне ранят душу острыми ростками,
Я зажимаю голову руками
И пробую считать до десяти.
А мир пустыней выжженной лежит –
И некуда мне деться, кроме сада,
Где вечно тень, и зелень, и прохлада
И где вода прозрачная бежит.
Но я умею справиться с собой,
Сухие губы стискивая плотно,
Не позволяя призракам бесплотным
Играть моей единственной судьбой!
Они восторжествуют надо мной
Лишь в час, когда прощаются обиды,
Когда земля теряется из виду
Во всей своей весомости земной.
Когда свернется время на ходу,
Когда картина вытечет из рамы –
Тогда над бездной нерушимым храмом
Восстанет сад, и я в него войду.
Войду легко, впервые не боясь,
Что он меня не выпустит из плена:
Он мне один остался от вселенной,
И кто теперь нарушит нашу связь,
И что теперь мне может помешать
Узнать шаги и голосу ответить,
Взглянуть в глаза – и все забыть на свете,
Переставая думать и дышать...
Чтоб вам оценить и понять красоту мирозданья
(Которую выразить нет в языке вашем слов),
Вам будут даны полчаса в ожиданье свиданья
В березовой роще, весной, среди белых стволов.
Чем все это кончится, я открывать вам не буду.
Надейтесь на радость, но будьте готовы к беде.
Душой закаляйтесь. Старайтесь уверовать в чудо.
Крепитесь. Молитесь. Учитесь ходить по воде!
Но лучше бы сердце одеть вам рубашкой железной:
Кто сам охраняет себя, тот и богом храним!
А впрочем – боюсь, что советы мои бесполезны,
Поскольку едва ли вы сможете следовать им.
Едва ль устоять вам удастся под натиском нежным.
Упущено время. Ваш дом, как скорлупка, раскрыт!
По комнатам вашим давно уже бродит надежда,
И синее небо в распахнутых окнах стоит!
Ей придётся дать дорогу
Торжествующему свету –
Кто рождён под Козерогом,
Тот обязан помнить это!
Для него из всех законов,
Существующих в природе,
Пусть лишь этот неуклонно
И рукой, и сердцем водит.
После долгой тьмы безлунной,
Снег окрасив чистой синью,
Новый день родился юный –
И расти начнёт отныне.
Пусть сегодня вам приснится,
Как по огненному следу
Мчится Солнца колесница,
Поворачивая к лету!
Фёдор Иваныч, а у меня не так,
Я бы сказала даже – наоборот.
Осень весною мне то и дело знак
Исподтишка какой-нибудь подаёт.
Осень цветущей яблони аромат
Соединяет с духом листвы гнилой
И переводит от лепестков мой взгляд
Вниз, где опавших листьев остался слой.
Осень вплетёт дождей своих долгих грусть
Прямо в апрель, в капели весёлый стук.
Осень – она все пять атакует чувств,
Даже капустой квашеной может вдруг
Выплыть в борще и с ложки свисать, дразня,
Или подбросит сморщенный чернослив
Символом увядания для меня:
Осень на ощупь, грустный такой мотив…
Осень весны сильнее. Она честней.
Знает, чем всё кончается, не даёт
Мне ни весной, ни летом забыть о ней –
Пусть уж скорее, что ли, сама придёт!
…Вот и явилась. С палкой в руках, в плаще
И в сапогах резиновых. (Из весны
Более грозной виделась! Вообще
Призраки, воплотившись, не так страшны.)
Я постою с ней рядышком у крыльца,
Глядя на голой яблони силуэт,
И улыбнусь, поняв, какого конца
Ждёт этот стих и как же был прав поэт.
Знаю, вот-вот издаст мелодичный звон
Дождика еле видимая струна,
Ветер, смеясь, откинет мой капюшон –
И принесёт дыханье твоё, весна!
Всё равно цвести не вечно, всё равно уже никто
С полувзгляда, с первой встречи не полюбит ни за что.
Время, время… И сама ты вряд ли влюбишься уже.
Ощущение утраты поселяется в душе.
Так хотя бы нарядиться в яркий праздничный наряд,
Выпить малость, возбудиться – пусть себе поговорят,
Пригласить на белый танец аспиранта своего.
Нарисованный румянец очень даже ничего!
Аспирант краснеет тоже – ну и славно, ну и пусть.
Даже чуточку похоже… нет, не нужно. К чёрту грусть!
Наслаждайся, дорогая, всем, что осень принесла,
Раз никто не предлагает возвращения тепла!
Букву одну я подправил, одну дописал –
Тут прибежал, накричал и мой маркер забрал
Злобный охранник! Он не был, как я, восхищён
Тем, что ДОХОД одинаков с обеих сторон!
Обошёл я пол-Земли –
Эти розы не росли.
Приобрёл я лишь букет
Колких шуточек в ответ.
В зимнем сне сады застыли.
Я пришёл – к твоей могиле.
Смерть тебя под этот камень
Заманила чем? Цветами?
Мой глупыш! За смертной гранью,
Может быть, сбылось желанье.
Ну а здесь я зря искал их –
Чище белых, ярче алых...
Blue Roses
Roses red and roses white
Plucked I for my love's delight.
She would none of all my posies –
Bade me gather her blue roses.
Half the world I wandered through,
Seeking where such flowers grew.
Half the world unto my quest
Answered me with laugh and jest.
Home I came at wintertide,
But my silly love had died,
Seeking with her latest breath
Roses from the arms of Death.
It may be beyond the grave
She shall find what she would have.
Mine was but an idle quest –
Roses white and red are best.
Rudyard Kipling
The English Language
Some words have different meanings,
and yet they’re spelt the same.
A cricket is an insect,
to play it - it’s a game.
On every hand, on every land,
it’s thoroughly agreed,
the English language to explain
Is very hard indeed.
Some people say that you’re a dear
yet dear is far from cheap.
A jumper is a thing you wear,
yet a jumper has to leap.
It’ very clear, it’s very queer,
and pray who is to blame,
for different meanings to some words
pronounced and spelt the same.
A little journey is a trip,
a trip is when you fall.
It doesn’t mean you have to dance
Whene’re you hold a ball.
Now here’s a thing that puzzles me!
Musicians of good taste
will very often form a band -
I’ve one around my waist.
You spin a top, go for a spin,
or spin a yarn maybe -
Yet every spins a different spin,
as you can plainly see.
Now here’s a most peculiar thing,
‘twas told me as a joke -
A dumb man wouldn’t speak a word,
yet seized a wheel and spoke.
A door may often be ajar,
but give the door a slam,
And then your nerves receive a jar -
and then there’s jars of jam.
You’ve heard of course of traffic jams,
and jams you give your thumbs,
and adders too, one is a snake,
the other adds up sums.
A policeman is a copper,
it’s a nickname (impolite)
yet a copper in a kitchen
is an article you light.
On every hand, on every land,
It’s thoroughly agreed -
The English language to explain
is very hard indeed!
Harry Hemsley
Огонь ослаб – и тени вновь растут,
Огонь окреп – и тени вновь бледнеют...
Ведь это бог и дьявол торг ведут,
Кому из них владеть душой моею!
Мне срок давно отмерен на земле.
Я знаю: кто-то дни мои считает.
Душа свечи дрожит на фитиле –
И тоже знает, что свеча растает.
Мне кажется фарфоровым цветком
Свеча прозрачно-белая, и пламя
На ней трепещет белым лепестком,
А ночь глядит блестящими глазами –
И голову дремучую свою
В безмолвном удивлении склоняет:
Испуганно у смерти на краю
Огонь дрожит, но цвета не меняет!
А парафин расплавленный плывёт...
Свеча - уже бесформенное тело.
Еще в моих зрачках огонь живёт –
Но ветром лепесток оторван белый.
Душа свечи летит на долгий торг,
Где дьявол спорит с богом и смеется.
Темна её судьба. Но лепесток
До самой смерти чистым остается!